Кто первый запел колыбельную песню (Брусянин)/ДО
| ← Кладбищенскіе люди | Кто первый запѣлъ колыбельную пѣсню : Уральская легенда |
| Источникъ: Брусянинъ В. В. Опустошенныя души. — М.: «Московское книгоиздательство», 1915. — С. 263. |
Первымъ запѣлъ колыбельную пѣсню темный, угрюмый лѣсъ на вершинѣ горы «Благодать»…
Такъ гласитъ одна старинная уральская легенда.
Давно это было… Не помнятъ люди, когда это было… Жили въ лѣсахъ, на глухихъ скатахъ горъ угрюмые люди, отшельники-сектанты, «бѣгунцы» отъ соблазновъ и грѣховности міра. Жили мирно, и мать-земля кормила ихъ обильными соками. И лѣсъ обогрѣвалъ ихъ и оберегалъ ихъ «свѣтелки» съ теплящимися лампадами отъ сѣверныхъ вѣтровъ. И звѣрь пушной дарилъ имъ шубы теплыя. И птицы лѣса отдавали имъ и себя, и свои яйца — яблоки сердца, теплымъ пухомъ согрѣтыя.
Прошли по горамъ несмѣтнымъ полчищемъ люди незнакомые изъ Татарвы-азіатской. Прошли и оставили послѣ себя слезы да стоны, проклятія да бѣды.
И загубили дѣвичье счастье, теплымъ пухомъ матери отъ сѣверныхъ вѣтровъ не прикрытое.
Она была молода, прекрасна и покорна, какъ покорны голубѣющіе снѣга горъ предъ яркимъ лицомъ солнца вешняго. Онъ былъ молодъ, какъ роса утра ранняго, силенъ, какъ Богъ, смѣлъ и ласковъ, какъ дьяволъ.
Нашепталъ онъ, бусурманъ, ей, дѣвицѣ-красавицѣ, въ ночи ясныя, лунныя, нашепталъ слова вѣщія. И запали тѣ слова въ ея душеньку и жаркимъ пламенемъ раскалили въ душенькѣ струны пѣвучія.
Ушелъ татарскій князь съ проклятымъ полчищемъ, ушелъ и не простился. И загудѣли въ ея душѣ струны пѣвучія, загудѣли и выдали тайну дѣвичью.
Подслушали старики богобоязненные тайну дѣвичью, и загорѣлись въ ихъ глазахъ дьявольскія искры сердца потревоженнаго. Встали старики, какъ сѣдые лѣсные призраки, и обступили вокругъ нея кольцомъ недруговъ. И, не щадя стыда дѣвичьяго, крикнули:
— Опозорила ты насъ, окаянная дѣвка!
А она опустила глаза и затрепетала отъ страха, и заныли въ душѣ ея струны пѣвучія, раскаленныя княземъ-бусурманомъ.
И кричали старики:
— Оскорбила ты нашу вѣру христіанскую!..
— Ты, проклятая дѣвка!..
— Ты, поганая дѣвка!..
А она стояла покорная, какъ голубѣющіе снѣга горъ предъ лицомъ солнца вешняго, стояла и молчала, пряча стыдъ дѣвичій.
Обступили ее старики кольцомъ недруговъ… Обступили дѣвку поганую, связали ее по рукамъ и ногамъ и въ ночку темную унесли въ глухой лѣсъ, за балку глубокую, и бросили въ пещеру на вершинѣ горы «Благодать».
Плакала она, надрывалась и просила:
— Помилуйте!.. Простите!..
Какъ въ бурю осени, дикимъ воемъ носились по лѣсу ихъ грозные голоса и гудѣли:
— Проклятая!.. Поганая!..
Плакала она, надрываясь, и просила мучителей отпустить ея грѣхъ молодости… Ушли старики, уплыли, какъ уплываютъ тучи черныя, разразившись грозой-ливнемъ.
Осталась она одна и вдругъ смолкла… И молчалъ угрюмый лѣсъ на вершинѣ горы «Благодать».
А къ ночи поднялась, загудѣла лѣсная буря и какъ-будто завалила страшными голосами входъ въ пещеру, темную и холодную… А та пещера холодная была молочнымъ сосцомъ земли-матери.
Обласкала мать-земля мать-страдалицу и подслушала ея души струны пѣвучія, раскаленныя княземъ-бусурманомъ.
И родилось въ ту ночь новое древо страданій — новый человѣкъ…
Такъ гласитъ одна старинная уральская легенда.
Въ глухую, ненастную ночь проснулся лѣсъ, стряхнулъ съ своихъ отяжелѣвшихъ вѣтокъ вѣковую дремоту, пошевелилъ мохнатыми лапами елей и сосенъ и загудѣлъ-загудѣлъ… И запѣлъ свою чудную, длинную пѣсню безъ словъ, пѣсню неба…
Родился онъ во тьмѣ, и крикъ и стонъ матери встрѣтилъ его торжественнымъ гимномъ страданій.
То былъ стонъ матери-земли…
Къ утру небо прояснилось. Замолкла буря. Ушли за далекія грани горъ ненастныя облака. Встало ясное, яркое солнце. Встало, улыбнулось. Улыбнулось и бросило искры свѣта.
Заалѣли верхушки замолкшихъ елей и сосенъ. Сползли на дно балки сырые туманы, точно тая въ яркихъ лучахъ солнца. Прижались въ отдаленные углы пещеры ночныя тѣни. И загорѣлся свѣтъ въ глазахъ новаго человѣка.
Зашептались багряные въ лучахъ восхода листья березъ, кленовъ и липъ. Зазвенѣли тонкія иглы сосенъ и елей.
И пошелъ по лѣсу звонкій гулъ протяжныхъ голосовъ. Загудѣлъ лѣсъ и запѣлъ свою вѣчную мелодичную пѣсню безъ словъ.
Прислушалась къ пѣснѣ лѣса одинокая мать-страдалица и улыбнулась, улыбнулась и запѣла, вторя лѣсу. Запѣла и излила въ пѣснѣ свою радость дню первому малютки…
То была первая колыбельная пѣсня… Пѣсня пѣсней…
Первымъ запѣлъ колыбельную пѣсню темный, угрюмый лѣсъ на вершинѣ горы «Благодать»…
Такъ гласитъ одна старинная уральская легенда…
И до сихъ поръ та пѣсня, какъ міровая безсмертная мелодія, носится въ горахъ. Какъ безкрылая птица, спускается съ вершины горы въ долину, припадаетъ къ журчащему ручью и поетъ вмѣстѣ съ нимъ какую-то новую пѣсню безъ словъ, пѣсню неба и земли…
Но вотъ безкрылая птица несется вдоль долины. Пахучіе цвѣты киваютъ ей головками и кланяются ей вслѣдъ зеленыя травы… И опять поднимается та пѣсня лѣса до вершины горы «Благодать». И повсюду за нею, какъ прозрачная, незримая тѣнь, носится чуткое, гулкое эхо, носится и вторитъ пѣснѣ лѣса.
Эхо вторитъ пѣснѣ лѣса и чуть слышно гудитъ-гудитъ…
Никогда пѣсня лѣса не обрѣтетъ покоя, никогда не замолкнетъ. Гордые зоркіе орлы не унесутъ съ своимъ клекотомъ всѣхъ ея непонятныхъ словъ къ синимъ тучамъ. Мрачные вороны, закружившіеся въ ненастный день надъ лѣсомъ, не унесутъ ея словъ въ мрачныя ущелья горъ. Птицы пѣвчія не перельютъ ея непонятныхъ словъ въ хрустальныя звенящія трели своихъ мелодій… Вѣчно будетъ гудѣть пѣснь лѣса, пока не умрутъ вѣковыя ели и сосны, и не поникнутъ поверженными бѣлостволыя березы и сѣрыя осины съ вѣчно дрожащими листочками…
Не умретъ пѣсня лѣса, не смолкнетъ ея мелодія и все будетъ носиться и гудѣть-гудѣть…
Перейметъ пѣсню лѣса чуткое гулкое эхо и загудитъ-загудитъ…
Въ ненастную осеннюю ночь родилась она, первая колыбельная пѣсня…
Родилась вмѣстѣ съ нимъ, съ новымъ древомъ страданія, съ новымъ человѣкомъ, кого прокляли въ утробѣ матери.
Покинутая, одинокая мать-страдалица подслушала ту пѣсню въ ненастную осеннюю ночь. Лежала она въ лѣсу, въ холодной каменной пещерѣ и ждала, когда явится онъ, любимый ребенокъ. Какъ темная ночь, притаилась въ холодной пещерѣ будущая мать и ждала, когда взойдетъ солнце ясное.
А лѣсъ хмурился и гудѣлъ. Черные ели стояли у входа въ пещеру и точно сторожили брошенную, проклятую мать. Гудѣли ели, покачивая верхушками, и часто въ воѣ бури доносился зловѣщій крикъ ночной птицы… То былъ крикъ мрачнаго, ненастнаго неба.
Гудѣли высокія сосны на склонѣ горы «Благодать»… И часто въ воѣ бури слышался протяжный, жуткій вой шакала… То былъ крикъ злобнаго, голоднаго звѣря, крикъ земли…
Гудѣли березы и осины въ темной глубокой балкѣ, и вмѣстѣ съ воемъ въ пещеру доносились пугающіе голоса ночи… То былъ стонъ пустыннаго лѣса.
И ему вторилъ человѣческій стонъ въ холодной и мрачной пещерѣ… То былъ стонъ земли… Стонъ земли, рождающій новое древо страданій, новаго человѣка.
Стояла холодная земля, а темныя, ненастныя тучи проносились надъ ея челомъ и уносили въ страну свѣта и счастья шелестъ листвы новаго древа страданій, плачъ новаго человѣка…