Крушеніе царскосельскаго поѣзда.
править1840.
правитьВяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 2.
Спб., 1879.
Нечего и спрашивать: разумѣется и я былъ въ несчастномъ Царскосельскомъ поѣздѣ на желѣзной дорогѣ въ ночи съ 11-го на 12-е августа, — я непремѣнный членъ всѣхъ крушеній на водѣ и на сушѣ. Горитъ-ли пароходъ? я на немъ. Сшибаются ли паровозы? я тутъ. Люди меня губятъ, но Богъ милуетъ. Благодареніе Богу, съ этимъ жить еще можно. Должно только замѣтить одно: хотя то и другое несчастіе были слѣдствіемъ оплошности человѣческой, но въ первомъ случаѣ несчастіе сбыточное и предвидимое по разсчетамъ вѣроятности. Тамъ, гдѣ все дѣлается огнемъ, не мудрено, что огонь когда-нибудь и надѣлаетъ бѣды. Но послѣдній случай — изъятіе изъ общаго итога возможныхъ случайностей и сбыточныхъ вѣроятностей. На первый случай есть объясненіе и оправданіе; на второй нѣтъ ни малѣйшихъ. Лопнулъ бы котелъ, повредилось бы что въ рельсахъ, и будь жертвами этой бѣды еще большее число страдальцевъ, нежели въ настоящемъ случаѣ, то все-таки былъ бы поводъ къ снисхожденію и была бы возможность для оправданія. Всѣмъ извѣстно, что есть случаи, не подлежащіе разсчетамъ человѣческой прозорливости и науки, ускользающіе отъ всѣхъ мѣръ предосторожности и обдуманной заботливости. Но здѣсь это не просто случай, а преступленіе, смертоубійство! Тутъ виновна не судьба: виновны люди! и, слѣдовательно, подлежатъ они строжайшей отвѣтственности предъ обществомъ, предъ человѣчествомъ. Виновенъ не одинъ человѣкъ, не отдѣльное лицо, виновны хозяева, распорядители предпріятія, которое беретъ ежедневно на добровольную отвѣтственность свою и для своей пользы участь и жизнь нѣсколькихъ тысячъ людей. При такой отвѣтственности они должны быть глубоко, постоянно, исключительно проникнуты и озабочены святостью сей страшной обязанности. Въ полной-ли мѣрѣ чувствуютъ они сію обязанность? Оправдываютъ-ли они довѣренность, которою облечены? Нѣтъ! съ прискорбіемъ, но съ убѣжденіемъ повторимъ: нѣтъ! иначе несчастіе, постигшее нынѣ многія семейства, не могло бы совершиться.
Графъ Бобринскій постоянствомъ, усиліями своими, безпримѣрною дѣятельностію, достигнулъ важной цѣли, которая утверждаетъ за нимъ нынѣ и на будущее время признательность согражданъ. Онъ доказалъ физическую, матеріальную возможность устройства у насъ желѣзной дороги. Онъ открылъ этимъ богатое поприще будущимъ успѣхамъ промышленной и торговой Россіи. Заслуга незабвенная! Не знаю, кто бы у насъ, кромѣ его, одержалъ сію побѣду съ такимъ благороднымъ упорствомъ, самоотверженіемъ и пожертвованіями, покоряя на каждомъ шагу затрудненія и препятствія всякаго рода. Такъ, матеріальная возможность Русской желѣзной дороги безпрекословно доказана. Это фактъ! Если и не мы имъ вполнѣ воспользуемся, такъ воспользуется другое поколѣніе. Все равно! Но нравственная возможность Русской желѣзной дороги равно-ли доказана,, какъ вещественная? Нисколько! Она должна бы основана быть на гласной отвѣтственности общества, которое завѣдываетъ желѣзною дорогою, и не на одной общей отвѣтственности предъ правительствомъ, но и на частной — предъ частными лицами. На сей отвѣтственности опиралась бы общественная довѣренность, и взаимная сдѣлка имѣла бы нравственную законную силу, которой теперь нѣтъ и въ поминѣ.
Обратимся въ послѣднему событію, чтобы объяснить и подтвердить наше строгое сужденіе и примемъ въ руководство извѣщеніе, публиковавное Сѣверною Пчелою о случившемся несчастіи.
«Для успокоенія публики касательно происшествія, случившагося въ ночи съ 11-го на 12-е августа на Царскосельской желѣзной дорогѣ, сообщаются объ ономъ слѣдующія, достовѣрныя извѣстія».
Если это не насмѣшка, что и допустить не можно, то естьли здравый смыслъ въ этой фразѣ? что можетъ быть успокоительнаго для публики въ извѣщеніи, что погибло нѣсколько людей отъ оплошности и нерадѣнія, нигдѣ и никогда неслыханныхъ! При томъ же, какъ, объявляя о подобномъ несчастіи, не выразить изъ состраданія, хотя бы изъ приличія, ни слова сожалѣнія, прискорбія о многихъ жертвахъ безпримѣрнаго происшествія. Напротивъ, сухо и какъ-будто ни съ чемъ не бывало разсказываютъ о немъ, какъ о ничтожномъ, ежедневномъ случаѣ, словно гдѣ-бы-нибудь выкинуло изъ трубы, или вода разлилась и затопила нѣсколько саженей земли. Публика, глубоко встревоженная и пораженная случившимся бѣдствіемъ, скорбитъ, негодуетъ, призываетъ бдительность правосудія на истинныхъ виновниковъ несчастія, а ей говорятъ: господа, вы напрасно безпокоитесь, вы слишкомъ легковѣрны!! Богъ знаетъ, съ чего вы вздумали, что случилось несчастіе! это ничего: мы васъ сейчасъ успокоимъ. Вотъ въ чемъ дѣло: англичанинъ Масквель имѣлъ, правду сказать, минуту забывчивости, которая многимъ стоила жизни, но и только!
И не говорите, что несообразность этого извѣщенія заключается въ одной худой редакціи, въ отсутствіи чувства приличія. Это бы еще не бѣда! но вижу тутъ другое: вижу покушеніе, умышленное усиліе устранить отвѣтственность общества, сбить съ толку встревоженное вниманіе публики и мнимымъ равнодушіемъ заглушить общій ропотъ и сѣтованія. Далѣе, въ изложеніи помянутаго извѣщенія найдемъ другія доказательства, подкрѣпляющія наше обвиненіе.
Тутъ же сказано, что поѣздъ изъ Царскаго Села двинулся въ путь въ 11-ть часовъ, равно какъ и С.-Петербургскій! Не правда! мы пошли изъ Царскаго Села не ранѣе 11-ти часовъ съ половиною, а вѣроятно и нѣсколько позднѣе за разными остановками, отцѣпленіемъ одного вагона, высаживаніемъ изъ него уже сидѣвшихъ пассажировъ, и другими замедленіями. Слѣдовательно, и С.-Петербургскій не тронулся съ мѣста въ означенный часъ. Иначе мы, отправившись позднѣе, нашли бы его уже на станціи у Московскаго шоссе. Вмѣсто того, мы съѣхались, или, по несчастію, ударились съ нимъ лбами на восьмой верстѣ отъ Петербурга, что неоспоримо доказываетъ, что онъ пошелъ въ путь еще позднѣе нашего. Обстоятельство поздняго отправленія нашего тѣмъ для меня памятнѣе, что, недолго спустя послѣ случившагося несчастія, я посмотрѣлъ на часы и было уже около половины перваго часа. Вышедши изъ вагоновъ и стоя на желѣзной дорогѣ, я и другіе спутники подумали, судя по времени, что мѣсто наше не совершенно безопасно, ибо вскорѣ могъ подъѣхать другой поѣздъ, назначенный въ отправленію изъ Царскаго Села въ 12-ть часовъ, и не дать намъ возможности, толпою собравшимся на дорогѣ, заблаговременно посторониться, особенно по темнотѣ туманной ночи. Конечно, обстоятельство позднѣйшаго, противъ назначеннаго часа, отправленія паровозовъ не было достаточною причиною послѣдовавшаго несчастія, ибо одинъ изъ двухъ поѣздовъ все-таки обязавъ былъ ожидать на станціи прибытія другаго. Но не менѣе того оно важно, ибо доказываетъ безпорядокъ отправленій и недостатокъ распорядительности въ дѣлѣ, гдѣ нужна строжайшая точность. Не хорошо также и не кстати и неуваженіе къ публикѣ въ неосновательномъ отчетѣ предъ нею о подробностяхъ событія, въ коемъ была она, по несчастію, слишкомъ очевидною и страдальческою участницею.
По отчету вся вина сваливается на Англичанина Масквеля. Конечно, онъ непосредственный виновникъ, или вѣрнѣе непосредственное орудіе случившагося несчастія, но въ самомъ дѣлѣ отвѣтственность падаетъ не на него одного, а восходитъ выше. По отзыву его, онъ забылъ о данномъ ему приказаніи остановиться на станціи. Дѣло невозможное! Онъ или не зналъ порядочно, что долженъ встрѣтиться съ другимъ поѣздомъ, или былъ такъ пьянъ, что не зналъ, что дѣлалъ. Въ такомъ случаѣ забывчивость не вѣроподобна, тѣмъ болѣе, что онъ самъ шелъ на вѣрную гибель. Какъ бы то ни было, но виновно управленіе. Если онъ былъ пьянъ, то чего же смотрѣли начальство и дежурные директоры? Не обязаны ли они при каждомъ отправленіи освидѣтельствовать, въ какомъ состояніи находится человѣкъ, въ руки коего ввѣряется жизнь нѣсколькихъ сотъ человѣкъ. Не обязаны ли директоры, особенно въ подобные экстренные случаи, когда стеченіе народа бываетъ необыкновенное и безпорядки сбыточнѣе, находиться тутъ и личностію своею отвѣчать на личность другихъ, или, по крайней-мѣрѣ, раздѣлять съ ними возможность опасности. Знакомымъ и друзьямъ директоровъ, конечно, должно быть очень пріятно встрѣчаться съ ними въ Павловскомъ воксалѣ, согласенъ, но не одною же этою прогулкою ограничивается обязанность ихъ? Если былъ на сей случай одинъ изъ директоровъ съ нами, то зналъ ли онъ, что мы должны съѣхаться съ другимъ паровозомъ? если не зналъ, какъ могъ не знать? Если зналъ, какъ могъ не дать приказанія остановиться видя, что станцію миновали, не остановившись? Чего же смотрѣли коммиссары, сторожа, стоящіе при маякахъ, кондукторы? Неужели все должно вертѣться на одномъ человѣкѣ! и если машинисту случится умереть скоропостижно, пасть въ обморокъ, или обезумѣть, то неужели не должно быть ни единаго средства въ спасенію? Быть не можетъ! Быть не должно.
Далѣе сказано: по распоряженію правленія желѣзной дороги, англичанинъ Робертъ Масквель отданъ въ полицію, до окончанія имѣющаго произвестись слѣдствія.
Опять та-же уловка, тоже покушеніе заслонить главную, высшую отвѣтственность отвѣтственностью второстепенною, ничтожною, одною изъ тѣхъ подставныхъ отвѣтственностей, которыя обыкновенно хранятся въ запасѣ на подобные случаи. Но уловка безуспѣшная! Она никого не увлечетъ. Всѣ голоса, слившіеся въ одинъ общій голосъ на самомъ мѣстѣ несчастія, и сливающіеся нынѣ въ сужденіяхъ о случившемся, обвиняли и обвиняютъ не машиниста. Публикѣ до машиниста нѣтъ дѣла. Не ему довѣряетъ она жизнь свою. Положисъ, что онъ и будетъ наказанъ, строго наказанъ, но это удовлетвореніе не дастъ нравственной силы обществу желѣзной дороги, никого не успокоитъ, ничего не обезпечитъ. Довѣренность публики, глубоко потрясенная, едва ли не до основанія рушенная несчастнымъ событіемъ, не ободрится снова. Если общество хочетъ оправдать себя предъ публикою, облечь себя довѣренностію, которая необходима въ подобныхъ предпріятіяхъ, гдѣ жизнь человѣческая, гдѣ благосостояніе семействъ, какъ на карту, ставится на билетъ, выпадающій изъ кассы, то ему предстоитъ другая важнѣйшая обязанность. Оно должно дѣйствовать прямѣе, откровеннѣе. Пусть испроситъ оно у правительства, чтобы наряжено было полное, гласное слѣдствіе, а не слѣдствіе домашнее, келейное, гдѣ подсудимые одни разбираются между собою и гдѣ настоящіе истцы, то есть мы, то есть публика, мы, страждущее лице, не допущены. Пусть вызваны будутъ къ сему слѣдствію для необходимыхъ показаній и уликъ свидѣтели и участники того, что случилось. Пусть несчастныя жертвы, мужья, жены, дѣти, оплакивающіе ближнихъ своихъ, семейства лишившіяся домашняго счастія, а многія и вещественнаго благосостоянія утратою тѣхъ, которые доставляли имъ хлѣбъ насущный, пусть они всѣ будутъ выслушаны. Пусть тѣ изъ нихъ, которые потребуютъ отъ общества законнаго удовлетворенія за убытки, претерпѣнные ими, будутъ вполнѣ и справедливо вознаграждены, потому что въ этомъ случаѣ, если и есть утраты не оцѣненныя, то есть и такія, которыя могутъ быть по крайней-мѣрѣ отчасти оцѣнены на деньги: иной отецъ семейства, иная рука, нога ремесленника, увѣчья, лишающія средства навсегда, или на время заработывать пропитаніе свое, — все это должно имѣть денежное вознагражденіе. Мы видимъ тому частые примѣры въ другихъ государствахъ. Между прочимъ укажемъ на штрафъ взысканія съ директоровъ желѣзной дороги въ Англіи, послѣ недавняго несчастнаго случая, о которомъ упоминала и Сѣверная Пчела, въ слѣдъ за нашимъ происшествіемъ. По приговору суда, директоры присуждены были заплатить около 14.000 рублей (смотри Journal des Débats, 19 августа). Отъ подобнаго гласнаго слѣдствія и общество познаетъ лучше свои обязанности, и публика ободрится довѣренностью, которой теперь она не имѣетъ и имѣть не можетъ.