Красная смерть (По; Лачинова)/ДО
| ← Колодезь и маятникъ. | Красная смерть. |
| Оригинал: англ. The Masque of the Red Death, 1842. — Перевод опубл.: 1870. Источникъ: Отечественныя записки. Журналъ литературный, политическій и ученый. Санктпетербургъ. Въ типографіи А. А. Краевскаго (Литейная № 38). 1870. № 1. С. 113—118. |
- Википроекты
Красная смерть давно опустошала страну. Никогда ни одна чума не носила такой роковой печати. Это была печать крови и она имѣла весь ужасъ и безобразіе крови. Симптомы ея были — острая боль въ тѣлѣ, внезапное головокруженіе, потомъ обильный потъ изъ всѣхъ поръ и разложеніе всего существа. Появленіе красныхъ пятенъ на тѣлѣ и въ особенности на лицѣ жертвы, мгновенно дѣлали ее предметомъ отчужденія для всего человѣчества и лишали всякой помощи и участія. Для начала, развитія и исхода болѣзни требовалось не болѣе получаса.
Но принцъ Просперо былъ счастливъ, неустрашимъ и изобрѣтателенъ. Когда чума опустошила до половины его владѣнія, онъ собралъ вокругъ себя своихъ придворныхъ рыцарей и дамъ, и выбравъ изъ нихъ около тысячи самыхъ бодрыхъ и веселыхъ, удалился съ этимъ многочисленнымъ обществомъ въ одно изъ своихъ укрѣпленныхъ аббатствъ. Это было обширное и великолѣпное зданіе, построенное по плану принца въ эксцентрическомъ и грандіозномъ стилѣ и обнесенное высокой крѣпкой стѣной съ желѣзными воротами. Разъ вступивши туда, придворные взялись за наковальни и крѣпкіе молотки, чтобъ наглухо запаять замки. Они рѣшились оградить себя отъ всякаго внѣшняго вторженія и также пресѣчь всякое покушеніе къ выходу тѣмъ, кто находился внутри. Аббатство было въ изобиліи снабжено съѣстными припасами, и благодаря этой предосторожности, придворные могли смѣло издѣваться надъ заразой. Пусть остальные спасаются какъ знаютъ, а съ ихъ стороны было бы глупо сокрушаться и горевать. Принцъ позаботился, чтобъ не было недостатка въ средствахъ къ удовольствію; отовсюду собраны были шуты-импровизаторы, танцовщики и музыканты; вино лилось въ изобиліи; роскошь и красота ослѣпляли на каждомъ шагу. И такъ, внутри дворца царствовали безопасность и веселье; снаружи свирѣпствовала — красная смерть.
Въ концѣ пятаго или шестаго мѣсяца ихъ пребыванія въ аббатствѣ, въ то время, какъ зараза проявлялась съ еще большей силой, принцъ Просперо вздумалъ устроить для своихъ друзей маскарадъ самаго неслыханнаго великолѣпія.
Роскошна была картина этого маскарада! Но надо сначала описать залы, въ которыхъ онъ происходилъ. Ихъ было семь. То была царственная анфилада! Онѣ были устроены совсѣмъ иначе, нежели въ другихъ дворцахъ, гдѣ анфилады залъ тянутся по прямой линіи, такъ что ихъ можно видѣть всѣ отъ первой до послѣдней, когда обѣ половинки дверей распахнуты настежъ. Здѣсь же было совсѣмъ напротивъ, какъ и можно было ожидать отъ принца и отъ его склонности ко всему необыкновенному. Залы были такъ неправильно расположены, что нельзя было видѣть болѣе одной за разъ. Черезъ каждые двадцать или тридцать ярдовъ былъ внезапный поворотъ, и при каждомъ поворотѣ глазамъ представлялось новое зрѣлище. На правой и на лѣвой сторонѣ въ срединѣ каждой стѣны вдѣлано было высокое и узкое готическое окно, выходившее въ закрытый коридоръ, огибавшій комнату во всѣхъ ея поворотахъ. Въ каждомъ окнѣ были цвѣтныя стекла, гармонировавшія съ цвѣтомъ, преобладавшимъ въ убранствѣ той залы, въ которую оно выходило. Напримѣръ, зала, занимавшая восточный уголъ, обита была голубымъ, и окна были темно-голубаго цвѣта. Вторая комната убрана и обита пурпуровымъ цвѣтомъ, и стекла были пурпуровыя. Третья вся зеленая и окна зеленыя. Четвертая оранжевая освѣщалась окномъ оранжеваго цвѣта, пятая — бѣлая, шестая — фіолетовая.
Седьмая зала была вся увѣшана драпировками изъ чернаго бархата, покрывавшими потолокъ и стѣны, и ниспадавшими тяжелыми складками на коверъ изъ той же матеріи и того же цвѣта. Но только въ этой комнатѣ цвѣтъ оконъ не соотвѣтствовалъ убранству. Стекла были красныя — яркаго цвѣта крови.
Ни въ одной изъ семи залъ, посреди множества золотыхъ украшеній, разсыпанныхъ повсюду, не видно было ни лампъ, ни канделабръ. Ни одна изъ семи залъ не освѣщалась ни лампами, ни свѣчами и никакимъ освѣщеніемъ въ этомъ родѣ. Но въ коридорахъ, опоясывавшихъ ихъ, прямо противъ каждаго окна возвышался огромный треножникъ съ пылающимъ костромъ, отбрасывавшимъ свое пламя сквозь цвѣтныя стекла и ослѣпительно освѣщавшимъ залу. Это производило необыкновенный фантастическій эффектъ. Но въ западной комнатѣ, въ черной комнатѣ, свѣтъ костра, отражавшійся на черныхъ обояхъ и сквозь кровавыя стекла, былъ страшно мраченъ, и придавалъ ліцамъ входившихъ туда такой странный видъ, что очень немногіе изъ танцующихъ отваживались вступать въ это магическое пространство.
На западной сторонѣ стѣны седьмой залы возвышались гигантскіе эбеновые часы. Маятникъ ихъ качался съ глухимъ, тяжелымъ и однообразнымъ звукомъ, и когда минутная стрѣлка обѣгала кругъ циферблата и часы готовились пробить, то изъ внутренности машины исходилъ звукъ отчетливый, звучный, глубокій и чрезвычайно музыкальный, но такого особеннаго тона и такой силы, что музыканты оркестра чрезъ каждый часъ принуждены бывали прерывать на минуту свои аккорды, чтобъ слушать музыку часовъ, танцующіе останавливались, минутное смятеніе пробѣгало въ веселомъ собраніи, и пока раздавался бой, самые сумасбродные блѣднѣли, и самые спокойные и благоразумные проводили рукой по лбу, какъ бы подъ вліяніемъ тяжелаго кошмара. Но когда отголосокъ послѣдняго удара совсѣмъ замолкалъ, общество оживало. Музыканты переглядывались, смѣясь надъ своимъ нервическимъ страхомъ, и увѣряя другъ друга, что слѣдующій бой не произведетъ на нихъ болѣе никакого вліянія. Но по прошествіи трехъ тысячь шестисотъ секундъ, заключающихся въ шестидесяти минутахъ, бой роковыхъ часовъ снова, раздавался и снова производилъ то же смятеніе, то же содроганіе и волненіе.
Несмотря на все это, оргія была весела и великолѣпна. Оригинальный вкусъ принца проглядывалъ во всемъ. Его необыкновенное искусство, въ отношеніи выбора цвѣтовъ и разсчитанности эфектовъ, создавало чудеса. Онъ презиралъ все пошлое и условное. Планы его были дики и дерзки, соображенія отличались варварскимъ величіемъ. Многіе сочли бы его съумасшедшимъ; и хотя придворные его чувствовали, что онъ не былъ съумасшедшій, но для того, чтобъ убѣдиться въ этомъ послѣднемъ, надо было коротко его знать.
По случаю этого празднества, онъ самъ лично распоряжался декораціей и убранствомъ семи залъ, и по его личному вкусу заказаны были всѣ костюмы. Они были придуманы чрезвычайно причудливо, и ослѣпляли, сверкали; были между ними и нелѣпые и фантастическіе; были фигуры, испещренныя арабесками, уродливо закутанныя, невѣроятно сложенныя, чудовищныя какъ фантазіи безумія; было тутъ и прекрасное, и безстыдное, и много страннаго, страшнаго и отвратительнаго. Однимъ словомъ, все это общество, собравшееся въ семи залахъ, можно было принять за осуществленіе сновъ кошмара. И эти воплощенные сны, которымъ каждая изъ залъ придавала свой различный оттѣнокъ, сновали и корчились во всѣхъ направленіяхъ. И казалось, что они производили музыку своими ногами, и что странныя пьесы оркестра были отголоскомъ ихъ шаговъ.
Между тѣмъ бой эбеновыхъ часовъ аккуратно раздавался въ опредѣленное время въ бархатной залѣ. И тогда все стихало, все замолкало, маски останавливались какъ прикованныя къ своимъ мѣстамъ. Но страшный бой затихалъ, и всѣ снова смѣялись надъ своимъ страхомъ. И музыка раздавалась еще громче, и танцующіе кружились еще быстрѣе, и на всемъ этомъ, сквозь цвѣтныя окна, отражался блескъ костровъ. Съ приближеніемъ ночи ни одна маска не отваживалась уже проникнуть «въ черную залу». Свѣтъ, пробивавшійся въ нее сквозь кровавыя стекла, дѣлался все ярче, и видъ черныхъ обоевъ внушалъ непреодолимый ужасъ тѣмъ, кто рѣшался вступить туда. Казалось, что бой часовъ раздавался тамъ съ большею торжественностью, чѣмъ въ другихъ залахъ, гдѣ подъ звуки музыки кружились танцующія пары.
Лихорадочное веселье оживляло все общество, праздникъ былъ во всемъ разгарѣ, когда раздался полночный бой на часахъ. Этотъ бой произвелъ свое обычное дѣйствіе: музыканты и танцующіе остановились и повсюду воцарилась мрачная неподвижность. На этотъ разъ часы должны были пробить двѣнадцать ударовъ, и впродолженіе этого времени, присутствующіе нѣсколько отрезвились отъ своего опьяненія. Можетъ быть, также благодаря этому, прежде чѣмъ стихъ отголосокъ послѣдняго удара, нѣкоторые замѣтили присутствіе маски, которая до сихъ поръ не привлекала ничьего вниманія. Съ глухимъ шопотомъ пронесся слухъ о вторженіи неизвѣстнаго лица и возбудилъ во всѣхъ ропотъ удивленія и неудовольствія, превратившійся подъ конецъ въ чувство ужаса, и отвращенія. Безъ сомнѣнія, это должно было быть очень необычайное явленіе, чтобъ произвести подобное впечатлѣніе на такое разнородное общество. Какъ ни мало была ограничена маскарадная свобода въ эту ночь, но неизвѣстный переступилъ даже тѣ снисходительныя условія приличія, которыя принцъ допустилъ въ выборѣ костюмовъ. Въ сердцахъ самыхъ безпечныхъ, есть струны, до которыхъ нельзя дотрогиваться; для людей, отвергающихъ все святое, есть однако вещи, съ которыми нельзя шутить. Все общество, повидимому, было глубоко поражено неприличіемъ и неумѣстностью поведенія и костюма незнакомца. Онъ представлялъ фигуру высокую и худую какъ скелетъ, съ головы до ногъ окутанную въ саванъ. На лицѣ его была надѣта маска, изображавшая въ такомъ совершенствѣ черты окоченѣлаго трупа, что при самомъ тщательномъ наблюденіи, трудно было ошибиться. Несмотря на всю неумѣстность этой шутки, опьянѣвшее общество, можетъ быть и допустило бы ее; но маска дошла до того, что олицетворила въ себѣ полный типъ красной смерти. Лобъ и всѣ черты лица ея были испещрены кровавыми пятнами, одежда была испачкана кровью.
Когда глаза принца Просперо обратились на страшную фигуру привидѣнія, — которое, какъ бы для того, чтобъ лучше поддержать свою роль, медленно и торжественно прохаживалось между танцующими, — неодолимый трепетъ ужаса и отвращенія пробѣжалъ по всѣмъ его членамъ; но гнѣвъ тотчасъ же пересилилъ въ немъ всѣ другія чувства.
— Кто осмѣливается, — спросилъ онъ хриплымъ голосомъ у окружавшихъ его придворныхъ: — кто осмѣливается оскорблять насъ такой богохульной насмѣшкой? Схватите его и сорвите маску, чтобъ мы знали, кого намъ придется повѣсить на зубцахъ башни, при солнечномъ восходѣ!
Во время этой сцены, принцъ Просперо находился въ южной или голубой залѣ. Слова его звучно раздались во всѣхъ семи залахъ, потому что онъ былъ человѣкъ здоровый и сильный, и музыка тотчасъ умолкла по мановенію его руки.
Его окружала группа поблѣднѣвшихъ придворныхъ. Сначала, когда онъ заговорилъ, группа эта обнаружила намѣреніе броситься на незванаго пришлеца, который свободнымъ и величественнымъ шагомъ приближался все болѣе и болѣе къ принцу. Но вслѣдствіе какого-то неопредѣленнаго ужаса, внушеннаго дерзостью маски, никто не рѣшился на нее напасть, такъ что, не встрѣчая никакого препятствія, она прошла въ двухъ шагахъ отъ принца, и между тѣмъ какъ собраніе, какъ бы повинуясь одному и тому же чувству, отступало отъ центра залы къ стѣнамъ, она продолжала путь свой не останавливаясь, все тѣмъ же торжественнымъ и мѣрнымъ шагомъ, — изъ голубой комнаты въ пурпуровую, изъ пурпуровой въ зеленую, изъ зеленой въ оранжевую, — изъ этой въ бѣлую — а оттуда въ фіолетовую. Тогда-то принцъ Просперо, внѣ себя отъ ярости, и стыдясь своей минутной трусости, бросился вслѣдъ за незнакомцемъ черезъ всѣ шесть залъ, но никто за нимъ не послѣдовалъ, потому что смертельный страхъ овладѣлъ всѣми. Онъ бѣжалъ, потрясая обнаженнымъ кинжаломъ, и остановился шагахъ въ трехъ или четырехъ отъ призрака. Тотъ началъ отступать, и наконецъ достигши конца бархатной залы, быстро обернулся и сталъ лицомъ къ лицу съ своимъ преслѣдователемъ. Раздался пронзительный крикъ, кинжалъ выскользнулъ изъ рукъ принца, и онъ упалъ мертвый на траурный коверъ.
Тогда-то вооружившись мужествомъ отчаянія, вся толпа ринулась въ черную залу и схватила незнакомца, стоявшаго прямо и неподвижно, какъ статуя въ тѣни эбеновыхъ часовъ. Но какъ описать ихъ неслыханный ужасъ, когда подъ саваномъ и маской не оказалось никакой осязательной формы…
Тогда для всѣхъ стало ясно — присутствіе Красной Смерти. Она подкралась какъ воръ среди ночи. И всѣ пирующіе упали одинъ за однимъ въ тѣхъ самыхъ залахъ, гдѣ за минуту предъ тѣмъ бушевала оргія, упали, орошенные кровавымъ потомъ, и каждый изъ нихъ умеръ въ томъ положеніи отчаянія и ужаса, въ какомъ застигло его паденіе. И жизнь эбеновыхъ часовъ прекратилась вмѣстѣ съ жизнію послѣдняго изъ этихъ беззаботныхъ существъ. И пламя костровъ потухло. И Мракъ, Разрушеніе и Красная Смерть остались тутъ единственными и безграничными властелинами.
- ↑ Предлагаемые разсказы, принадлежащіе перу извѣстнаго американскаго писателя Эдгара Поэ (Edgard Рое) и впервые появляющіеся въ переводѣ, отличаются тѣми же достоинствами, какъ и другія его произведенія, уже извѣстныя русской публикѣ. (Прим. изд.)