— Какая красавица!..
Это восклицание повторялось на пароходе чуть не ежеминутно. Все пассажиры были взволнованы. Люди интеллигентные говорили:
— Какая красавица!..
А не интеллигентные ласково поругивались в восхищении от неё.
Она же, остановившая на себе общее внимание, стояла у борта парохода и грызла семечки подсолнухов. И она была действительно красива той русской здоровой, сочной красотой, которая, так сильно возбуждая чувство, ничего не говорит уму. Она стояла лицом к полукругу людей, любовавшихся ею, и благосклонно большими тёмно-синими глазами смотрела на всех, не скрывая того, как ей приятно чувствовать себя такой могуче-красивой.
Больше всех других был порабощён ею юноша с бледным, худым лицом и длинными русыми волосами. Очевидно, он был болен.
Глядя на неё, он вздрагивал, и его серые глаза блестели лихорадочно. Если б нужно было обрисовать его сравнением, следовало бы сказать, что он был похож на кучку пепла, в котором ещё пробегали золотые змейки огня, эти красивые судороги угасания. Он весь ушёл в свои глаза, любуясь ею, и всё шептал своему соседу, пожилому человеку с седыми усами:
— Заговорите с нею!.. Пожалуйста!.. У нее, должно быть, прекрасный звучный голос… Мне хочется видеть, что еще даст ей речь! Это, наверное, будет музыка, роскошная музыка. И тогда она, эта женщина… будет вдвойне красива…
И, весь вздрагивая от ожидания, он то и дело толкал соседа, хищно поводившего усами, разглядывая красивую женщину.
Но она заговорила сама звучным контральто, неровным и прерывистым от избытка силы и обилия воздуха:
— Вот так тепло седни!..
Юноша вздрогнул.
— Взопрела я… бе-еды как!..
Юноша, с печальным испугом в глазах, взглянул на своего соседа. Тот вкусно улыбался и крутил ус.
— Да ищо кирасином воняет тут! И мухи тоже… Прорва их… Так и жгут…
И она стала свирепо чесаться, отчего её полная грудь вызывающе заколыхалась.
Публика весело и одобрительно хохотала.
Бледный юноша тихо повернулся, и, наклонив голову, тусклый и печальный, отошёл прочь, так поводя плечами, точно на них лилась ледяная вода…