Расскажу я славную вам повесть
О боях великих, лютых бранях;
Собирайте вы свой ум и разум:
Нынче будет вам чего послушать!
Там, где правит Оломуц землями,
Невысокая гора поднялась;
Называют гору ту Гостайнов[1];
На её вершине Христианам
Чудеса творила Божья Матерь.
Долго, долго жили мы в покое;
Было все кругом благополучно;
Да поднялась от востока буря,
А поднялась ради дщери Ханской,
Что за злато Немцы погубили,
За жемчуг, за дороги каменья.
Дочь Кублая, красотой что месяц,
О землях на Западе узнала,
И узнала, что в них много люду:
Собиралась в дальнюю дорогу
Поглядеть житье-бытье чужое.
С нею десять юношей срядилось
Да еще две девы молодые.
Было все потребное готово.
Тут они на быстрых сели коней
И свой путь по солнышку держали.
Как заря перед восходом блещет
Над густыми темными лесами:
Так блестела дочь Кублая Хана;
Красотой блестела и нарядом,
Золотой она парчой покрылась,
Лебедину шею обнажила,
Дорогим увешалась каменьем.
Ханской дочери дивились Немцы,
На её сокровища польстились;
Выжидать засели на дороге,
И в лесу Кублаевну убили,
Все богатство Ханское побрали.
Как про то услышал Хан Татарский,
Что с его Кублаевной случилось:
Собирал несметные он рати,
И пошел, куда уходит солнце.
Короли на Западе узнали,
Что Кублай готовится ударить:
Перемолвились, набрали войско
И поехали на встречу к Хану;
Становили стан среди равнины,
Становили, поджидали Хана.
Вот Кублай сбирает чародеевъ,
Звездочетов, знахарей, шаманов,[2]
Чтоб они решили ворожбою,
Будет ли, не будет ли победа.
Притекли толпами чародеи.
Звездочеты, знахари, шаманы;
Расступившись, кругом становились;
Положили черный шест на землю,
Разломили надвое, назвали
Половину именем Кублая,
А другую назвали врагами;
Стародавние запели песни; —
Тут шесты затеяли сраженье:
Шест Кублая вышел цел из бою.
Зашумели в радости Татары,
На коней садилися ретивых —
И рядами становилось войско.
Христиане ворожбы не знали,
А пошли на басурманов просто:
Сколько силы, столько и отваги!
Загремѣла первая тут битва.
Задождили стрелы, будто ливень,
Треск от копий, словно рокот грома,
Блеск мечей, что молния из тучи.
Обе стороны рубились крепко
И одна другой не уступала.
Вдруг Татар шатнули Христиане
И совсем бы смяли сопостатов:
Да пришли к ним чародеи снова
И шесты народу показали. —
Тут опять Татары разъярились,
В Христиан ударили свирепо
И погнали их перед собою,
Словно псы испуганного зверя.
Здесь шелом, там щит железный брошен;
Там несется конь с вождем убитым,
Что ногою в стремени повиснул.
Здесь один вотще с врагами бьется,
Там другой помилованья просит.
Так Татары были крепки в битве,
Что налоги с Христиан собрали
И два царства отняли большие:
Старый Киев да Новгород людный.
Вырастало горе на долинах;
Весь народ сходился христианский,
Собиралось их четыре войска;
Звали снова басурманов к бою.
В этот раз Татары взяли вправо,
Словно туча с градом над полями,
Что грозит богатым урожаям:
Издалеча рати так шумели.
Вот и Угры сдвинули дружины,
В сопостата ударили крепко,
Да напрасны мужество и храбрость,
Молодецкая напрасна доблесть:
Одолели дикие Татары,
Разметали Угорское войско,
Целый край мечом опустошили.
Христиан покинула надежда!
Было горе, всех горчее горе.
Милосердному взмолились Богу,
Чтобы спас их от Татар свирепых:
«Господи! восстань в своем Ты гневе,
От врагов Ты нам защитой буди,
Что совсем сгубили наши души:
Режут нас, как ярый волк овечек!»
Бой потерян и другой потерян.
В землю польскую пришли Татары,
Полонили все, что было близко,
Додрались до града Оломуца.
Тяжкая беда кругом вставала:
Брали верх поганые Татары.
Бьются день, другой дерутся крепко;
Никуда не клонится победа.
Вот неверных рати разрослися,
Будто тьма вечерняя под осень.
Посредине их рядов нечистых
Колебались Христиан дружины,
Продираясь ко святой часовне,
Где светился чудотворный образ.
«Ну, за мною, братья!» — так воскликнул,
В щит мечом гремя, Внеслав могучий,
И хоругвь над головами поднял. —
Все метнулись, как едино тело,
На Татар ударили жестоко,
И, как пламень из земли, пробились
Вон из полчищ нехристей поганых.
На пятах они поднялись в гору,
У подошвы развернули рати,
А в долину стали вострым клином.
Тут покрылись тяжкими щитами,
Справа, слева, и большие пики
Взбросили на могутные плечи
Друг ко другу: задние передним.
Тучи стрел летели в басурманство.
Только ночь остановила битву,
Разостлавшись по земле и небу;
Тем и тем она закрыла очи,
Что, враждой раскалены, горели.
Той порой, во мраке, Христиане
Навалили под горою насыпь.
Как заря блеснула на востоке:
Зашумели орды сопостатов
И кругом ту гору обступили;
Не видать конца полкам несметным!
На конях иные там кружили
И на длинные втыкали пики
Головы от трупов христианских —
И носили пред наметом Ханским.
Собралися в кучу все их силы,
К одному они шатнулись боку,
И полезли по горе на наших,
Оглашая криком всю окрестность,
Ажно дол и горы загудели.
Христиане поднялись на насыпь.
Божья Матерь силу в них вложила:
Натянулись их тугие луки,
Их мечи булатные сверкнули —
Отступили от холма Татары.
Разъярился люд их некрещеный;
Закипело сердце Хана гневом;
На три полчища разбился табор,
С трех сторон облавили ту гору;
Тут скатили Христиане бревна,
Двадцать бревен, сколько там их было,
И за валом их сложили в кучу.
Подбежали к насыпи Татары,
В облака ударились их вопли
И хотели вражьи дети насыпь
Раскидать, но бревна покатились —
Как червей приплюснуло тут нехристь,
И еще давило их в долине.
Те и те потом рубились долго,
Только ночь остановила битву.
Господи! Внеслав сражен могучий
И на землю с насыпи свалился.
Одолело горе наши души,
Иссушила жажда все утробы;
Языки с травы лизали росу
Вечер тих был перед ночью хладной,
После ночь сменилась утром серым.
Смирно было в стане сопостата.
Разгорелся день перед полуднем.
Христиане падали от жажды,
Рты свои сухие отворяли,
Хриплым голосом молились Деве,
Истомленные поднявши очи,
Заломивши руки в лютой скорби;
Жалостно с земли смотрели в небо.
«Нам не в мочь терпеть такую жажду,
От неё не в силах мы рубиться!
Кто не смерти, живота желает:
Дожидайся милости Татарской!»
Так одни сказали, а другие:
«Лучше сгинуть от меча нам, братья,
Чем от жажды на холме издохнуть.
Хоть в плену бы нам воды напиться!»
—Так за мною ж! — к ним Вестон[3] воскликнул:
Коли так вы, братья, говорите,
Коль измучились от жажды лютой! —
Тут свирепым туром на Вестона
Вратислав ударил и за плечи
Он потряс его рукою мочной:
«Ах Ты змей, предатель окаянный!
Погубить людей ты хочешь добрых!
Чем бы милости просить у Бога,
Ты зовешь их в мерзкую неволю.
Не ходите, братья, на погибель!
Ведь уж зной мы тяжкий пережили:
В ярый полдень Бог нам силы подал;
Он еще подаст, коль, верить будем.
А такие речи непотребны
Тем, кого зовут богатырями!
Пусть мы сгинем здесь от жажды лютой:
Эта смерть от Бога будет, братья!
А мечам неверным отдадимся:
Руки сами на себя наложим!
Неугодна Господу неволя:
Смертный грех в ярем идти охотой.
Кто так мыслит — он за мною, мужи,
Тот за мною ко святой иконе!»
Двинулись к часовнѣ Христиане:
«Господи! восстань в Своем Ты гневе!
Дай смирить нам силы сопостата,
Выслушай моление Ты наше!
Мы отвсюду стиснуты врагами:
Из оков нечистых нас Ты вырви
И увлажь росою нам гортани!
Славословить Тебе, Бога, станем!
Сокруши Ты наших сопостатов,
Да не придут нехристи во веки!»
Глядь — уж тучка в раскаленном небе!
Дуют ветры, слышен рокот грома;
Разостлались облака по небу,
Мечут молнии на стан татарский,
Страшный ливень рвы холма наполнил.
Миновала буря. Идут рати
Изо всех земель и стран далеких,
К Оломуцу веют их хоругви;
Тяжкие мечи гремят у бёдер;
На плечах колчаны со стрелами,
А на буйных головах шеломы.
Скачут-пляшут ретивые кони.
Зазвенели вдруг рога лесные,
Бубны-трубы раздалися в поле;
Закипела яростная битва.
Стало темно меж землей и небом —
И была последняя то схватка!
Звон и стук пошел от сабель вострых,
Засвистели стрелы каленые;
Лом от копий, треск от пик тяжелых,
И молитвы посредине битвы,
Плач, тревога — и веселья много!
Кровь лилась ручьями дождевыми;
Что в лесу деревьев, было трупов.
У того мечом разрублен череп,
У того не стало рук по плечи,
Тот с коня валится через брата
Тот врага, остервенясь, ломает,
Словно буря на скалах деревья;
У иного меч торчит из ребер,
А тому отнес Татарин ухо.
Ух! кругом послышалися вопли:
Христиане сбиты, побежали;
Гонят их поганые Татары!
Но смотрите: Ярослав[4] несется,
Что орел летит, могучий витязь!
На груди его железный панцыр,
А под ним отвага и удача;
Под шеломом крепким разум быстрый,
А в очах играет гнев и ярость;
Расходился, будто лев косматый,
Что, почуяв запах теплой крови,
Раненый, бежит за человеком; —
Так он мчался, лютый, на поганство.[5]
Чехи с ним, что град из темной тучи.
Он на сына Ханского нагрянул —
И борьба меж ними закипела!
Пиками тяжелыми сразились —
Да сломились пики у обоих.
Ярослав с конем окровавленным
Ринулся, махнул мечом широким
И разнес Кублаича до брюха.
Пал Кублаич бездыханным трупом,
Глухо звякнув на плечах колчаном.[6]
Басурманы все оторопели,
Пометали саженныя копья,
И кто мог пустился по долине
В те края, отколь приходит солнце.
И врагов Татар не стало в Гане.[7]
Poliglotta Kralodvorského rukopisu. Praha, 1852. Pag. 121-220 
