Корсиканские бандиты
правитьГорное ущелье, через которое мне предстояло перебраться, казалось издали чем-то вроде воронки, образованной крутыми и обнаженными гранитными скатами двух соседних вершил. Склоны горы поросли густым кустарником, смешанным с низкорослыми деревьями, — от его терпкого запаха кружилась голова; солнце, еще незримое, поднимаясь из-за гор, окрашивало их верхушки розовым и словно запыленным цветом, а его пламя рассыпалось брызгами, отбрасывая в пространство длинные снопы света.
Нам предстояло в тот день пройти пешком часов пятнадцать — шестнадцать; поэтому мой проводник пристроил нас наподобие каравана к небольшому отряду горцев, который направлялся по тому самому пути. Мы шли гуськом, быстрым шагом, не говоря ни слова, поднимаясь по узкой, затерянной в чаще тропинке.
Последними шли два мула, навьюченные продовольствием и тюками с грузом. Корсиканцы, проворные молодцы с ружьем на плече, останавливались по своему обычаю у каждого родника: они выпивали по нескольку глотков воды и снова пускались в путь. Однако по мере приближения к вершине горы их шаг мало-помалу замедлился, и они начали перешептываться на своем, непонятном для меня, наречии. Меня удивило неоднократно произнесенное ими слово «жандарм». Наконец караван остановился, и рослый черноволосый молодец скрылся в чаще. Через четверть часа он вернулся; караван тихим шагом двинулся дальше. Пройдя метров двести, он остановился снова; в чащу нырнул второй человек. Заинтересованный, я спросил у проводника, в чем дело. Он ответил мне, что они ожидают «друга».
«Друг» не являлся; поэтому, как только вернулся посланный ему навстречу человек, мы двинулись дальше. Вдруг, наподобие игрушечного чертика, выскакивающего из коробочки, из чащи вынырнул какой-то черномазый коренастый человечек. Как у всех корсиканцев, у него висело за плечами заряженное ружье, и он подозрительно покосился на меня. Он был некрасив, узловат, как ствол оливкового дерева, и, разумеется, очень грязен; из-под кровоточащих век глядели чуть косящие глаза. Его окружили, радостно приветствовали, засыпали вопросами; казалось, каждый любил его, как брата, и почитал, как святого. Потом, когда улеглось первое радостное возбуждение, караван снова двинулся в путь ускоренным шагом; один из горцев шел метрах в ста впереди нас в качестве разведчика.
Я начинал понимать, в чем дело: в течение последнего месяца мне прожужжали уши историями о бандитах.
По мере того как наш караван приближался к горному перевалу, всех как будто охватывала какая-то боязнь. Наконец мы достигли седловины. Два больших ястреба кружились над нашими головами. Вдали, позади нас, смутно виднелось море, еще подернутое дымкой, а впереди уходила вдаль бесконечная долина без единого дома, без единого куска обработанной земли, покрытая густым кустарником, низкорослыми деревьями и зеленеющими дубами. Мне показалось, что лица наших спутников повеселели. Мы начали спускаться вниз… Затем, приблизительно через час, таинственный незнакомец, так неожиданно к нам присоединившийся, радушно попрощался с нами, пожал всем руки, даже мне, и снова прыгнул в чащу.
Я спросил у своего проводника, что это за человек. Тот простодушно ответил:
— Он не любит жандармов.
Я попросил его рассказать мне пообстоятельнее о корсиканских бандитах — они сейчас держат горы в своих руках — и узнал, что тем горным ущельем, где мы только что прошли, часто пользовались жандармы, как мышеловкой: они ловили там тех поставленных вне закона беглецов, которые пытаются пробраться в Сартенский округ, обычное убежище разбойников.
В настоящее время насчитывается около двухсот сорока таких молодцов, издевающихся над жандармами, судом и префектом. Это отнюдь не грабители, так как они никогда не ограбят путешественника. Соверши они что-нибудь подобное, не исключена возможность, что их подвергли бы суду, приговорили бы к смерти и казнили собственные их собратья, люди, крайне взыскательные в вопросах чести. Дело в том, что этих бедных малых почти всегда толкает в горы преувеличенное чувство чести. Из-за того, что жена изменила своему мужу, из-за того, что девушку заподозрили в падении, из-за того, что лучшие друзья поссорились за игрой, и по множеству других столь же незначительных поводов, на которые в цивилизованном обществе смотрят сквозь пальцы, здесь убивают жену, девушку, любовника, друга, отца, братьев, родственников, истребляют весь род; потом, выполнив свое дело, спокойно уходят в горные чащи; и в этом краю, где человека уважают тем больше, чем больше число убитых им людей, местные жители дают беглецу средства к жизни, и жандармы тщетно его преследуют, нередко попадая под пулю, к великой радости горцев-крестьян; всякий корсиканец инстинктивно ненавидит жандармов, ибо и он в любой день может стать бандитом.
Помимо этих несчастных, которых толкнул на убийство их буйный нрав и которые живут чем бог пошлет, ночуя под открытым небом, непрестанно травимые жандармами, на Корсике имеются и бандиты богатые, счастливые, благоденствующие, мирно проживающие на своих землях среди крестьян, своих подданных; таковы братья Беллакосчья (что значит Красивая Ляжка). История их семьи крайне любопытна.
Жена их отца была бесплодна. Следуя примеру патриархов, он расторг свой брак с ней, взял себе в жены молодую девушку-соседку и поселился в горах, где паслись его стада. Она родила ему нескольких детей, в том числе двух братьев, Антуана и Жака, о которых я скажу дальше. У его жены была сестра, которая нередко захаживала в дом четы Беллакосчья, так как жила неподалеку. Галантный, слишком галантный хозяин провожал гостью домой. Она родила ему сына. Беллакосчья во всем признался жене, однако не порвал с ее сестрой и во избежание семейных сцен выстроил для нее отдельный дом. Обе семьи принялась навещать третья сестра — и повторилось то же самое. Злополучному отцу оставалось только одно: построить третий дом. Он так и сделал, и все зажили в мире и спокойствии. У Беллакосчья было в общей сложности человек тридцать потомков, которые, в свою очередь, произвели на свет несколько сот человек. Часть этого племени живет в деревне Боконьяно и ее окрестностях.
Двое из сыновей Беллакосчья — Антуан и Жак — еще в молодости бежали в горы по довольно «пустячному» поводу: первый отказался отбывать воинскую повинность, а второй похитил молодую девушку, которой домогался один из его братьев.
С этого времени они стали общепризнанными хозяевами края.
Стоимость направленных против них экспедиций оценивают примерно в триста тысяч франков. В течение ряда лет их непрестанно преследовали, и всегда безрезультатно. Целые колонны карабинеров… нет, жандармов, отправлялись в поход с офицерами во главе, обыскивали окрестности, занимали деревни, оцепляли горы, где должны были, по всем расчетам, находиться братья Беллакосчья, а те, безмятежно сидя в это время где-нибудь на вершине соседней горы, с интересом следили за операциями отряда. Потом, насытившись этим зрелищем, они преспокойно спускались с горы навстречу обозной части, которая везла жандармам продовольствие, захватывали навьюченных мулов и для облегчения встревоженной совести сопровождающего персонала вручали ему написанный по всем правилам акт о реквизиции за подписью «Беллакосчья», адресованный военному интенданту.
Раз двадцать они были на волосок от ареста и раз двадцать ускользали от нападений благодаря своему мужеству, хладнокровию, хитрости, а также соучастию всей округи, населенной их родственниками.
Вот пример. Однажды младшего из них, Жака, кто-то предал. Он должен был прийти в заранее назначенный час вымерить срубленный для него лес. Жандармы, спрятавшись в засаде в двадцати шагах от этого места, ждали его прихода.
В долине показался Жак. Он медленно шел по тропинке, заложив руки за спину. Тотчас, не дожидаясь его приближения, жандармы открыли ожесточенный огонь. Беллакосчья находился еще так далеко, что принял звуки выстрелов за щелканье кнута. Он огляделся, ища глазами возницу, и увидел желтый ремень от жандармской сабли; укрывшись одним прыжком за ствол каштанового дерева, он окинул взором окрестность. Теперь всюду царило молчание.
Встревоженный, он подумал, что это какая-нибудь хитрость, но вдруг заметил, что по лесной поляне проходит отряд жандармов: расстреляв свои патроны, они маршировали с ружьями на плече, преспокойно возвращаясь в свои казармы.
Тогда он отправился вымеривать свой лес.
Оба брата богаты, покупают через подставных лиц земли и эксплуатируют леса, по слухам, даже государственные. Если чей-либо скот забредет в их владения, он тотчас становится их собственностью. Еще не нашлось такого смельчака, который решился бы потребовать его обратно.
Многим они оказывают услуги, разумеется, оплачиваемые очень дорого.
Месть их быстра и беспощадна. Но с чужестранцами они всегда изысканно учтивы. Последние часто посещают их. Братья Беллакосчья охотно соглашаются на эти встречи.
Старший, Антуан, довольно высокий брюнет с седеющими волосами, с длинной бородой, производит впечатление человека добродушного и «симпатичного». Младший, Жак, — блондин и меньше ростом; его острый взгляд говорит о живом уме, и, действительно, он замечательно ловок. Он более деятелен, чем его брат; его и боятся больше.
Несколько лет назад одна молодая девушка, парижанка, захотела с ним познакомиться и отправилась к нему со своим родственником.
Они встретились в глубоком овраге, в горных дебрях, в абсолютной тайне, и парижанка, в порыве того мимолетного глупо-восторженного увлечения, которое нередко ведет к безрассудным бракам, тотчас безумно влюбилась в бандита. Подумать только! Молодой человек, который, никогда не раздеваясь, спит под открытым небом, убивает людей дюжинами, живет вне закона и издевается над карабинами правительственных войск! Они позавтракали вместе, затем отправились в путь по неприступным горным кручам. Родственник охал, пыхтел, трепетал от страха. Молодая девушка под руку с бандитом перепрыгивала через пропасти, была в восхищении, в упоении. О, блаженство! Провести вместе с настоящим разбойником целый день, с утра до вечера! Он рассказывал ей любовные истории, корсиканские истории, где всегда бывает замешан кинжал, говорил о какой-то учительнице, влюбленной в него; и тот легко воспламеняющийся трут, который нередко заменяет женщинам мозг, вспыхнул: вечером она уже не хотела расставаться со своим бандитом и намеревалась вести его ужинать в деревню — в тот дом, где были приготовлены постели на ночь.
Стоило немалого труда убедить их расстаться, и, говорят, молодые люди простились друг с другом с большой грустью.
Г-н Осман виделся с Жаком Беллакосчья при довольно странных обстоятельствах. Он ехал в карете, направляясь в Боконьяно; к дверце его кареты подошла какая-то женщина и сообщила ему, что бандит очень хотел бы поговорить с ним.
Осман колебался: свидание с преступником могло бы его скомпрометировать. Вдруг у него блеснула мысль.
— Я без оружия, — сказал он. — Следовательно, если меня остановят бандиты, я не могу защищаться. В такой-то час я намереваюсь проезжать по такой-то дороге.
В указанный час выскочивший из чащи человек схватил лошадь под уздцы; дверца распахнулась; он снял шляпу, вошел в карету. Осман имел с ним продолжительную беседу; бандит обратился к реконструктору Парижа с просьбой исхлопотать ему помилование.
А вот один из множества фактов, свидетельствующий, как мстят эти корсиканские бродяги.
Какой-то пастух предал одного из бандитов. Окруженный жандармами, пастух этот взбирался на гору: он должен был посадить жандармов в засаду, чтобы предать в их руки добычу. Вдруг из чащи раздается выстрел, и пастух падает с раздробленной головой на руки изумленных жандармов. Они безрезультатно обыскивают окрестности, и им остается только вернуться в город с трупом своего проводника.
Чего не хватает этим бравым Беллакосчья, так это элементарного литературного вкуса. Их угрожающие письма, всегда помеченные «Зеленым дворцом» и написанные красными чернилами, отличаются самым причудливым поэтическим стилем, напоминающим стиль краснокожих. «Всюду, где найдет тебя небесный свет, настигнут тебя и наши пули», — пишут они.
Они живут в глубоком, неприступном, устрашающем на вид овраге, неподалеку от деревни, почти целиком заселенной их семьей. Так как нравы переходят у них из поколения в поколение, то Жак похитил несколько лет тому назад жену своего брата Антуана и оставил ее у себя. Позднее он увез для своего сына, совсем еще ребенка, несовершеннолетнюю, только что вышедшую из монастырского пансиона девушку, а когда они достигли совершеннолетия, поженил их.
Многие корсиканцы знакомы с братьями и дружат с ними либо из чувства страха, либо в силу бессознательного противодействия правительству.
Многие чужестранцы встречались с обоими Беллакосчья, но тщательно скрывают это: власти, правда, не могут поймать братьев, но они немедленно наложили бы руку на того беднягу, у которого хватило бы наивности сознаться в сношениях с разбойниками, за чью голову обещана денежная награда.