См. Поэмы. Дата создания: 1828, опубл.: 1859. Источник: Лермонтов М. Ю.Полное собрание стихотворений в 2 томах. — Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1989. — Т. 2. Стихотворения и поэмы. 1837—1841. — С. 118—128. • № 432 (ПСС 1998).
Друзья, взгляните на меня!
Я бледен, худ, потухла радость
В очах моих, как блеск огня.
Моя давно увяла младость,
Давно, давно нет ясных дней,
Давно нет цели упованья!..
Исчезло всё!.. Одни страданья
Еще горят в душе моей.
Я не видал своих родимых — 10 Чужой семьей воскормлен я;
Один лишь брат был у меня,
Предмет всех радостей любимых.
Его я старе годом был,
Но он равно меня любил,
Равно мы слезы проливали,
Когда всё спит во тьме ночной,
Равно мы горе поверяли
Друг другу жаркою душой!..
Нам очарованное счастье 20 Мелькало редко иногда!..
Увы! — не зрели мы ненастья,
Нам угрожавшего тогда.
Мой умер брат! Перед очами
Еще теперь тот страшный час,
Когда в ногах его с слезами
Сидел! Ах! я не зрел ни раз
Столь милой смерти хладной муки:
Сложив крестообразно руки,
Несчастный тихо угасал 30 И бледны впалые ланиты
И смертный взор, тоской убитый,
В подушке бедный сокрывал.
«Он умер!» — страшным восклицаньем
Сражен я вдруг был с содроганьем,
Но сожаленье, не любовь
Согрели жизнь мою и кровь…
С тех пор с обманутой душою
Ко всем я недоверчив стал.
Ах! не под кровлею родною 40 Я был тогда — и увядал.
Не мог с улыбкою смиренья
С тех пор я всё переносить:
Насмешки, гордости презренья…
Я мог лишь пламенней любить.
Самим собою недоволен,
Желая быть спокоен, волен,
Я часто по лесам бродил
И только там душою жил,
Глядел в раздумий глубоком, 50 Когда на дереве высоком
Певец незримый напевал
Веселье, радость и свободу,
Как нежно вдруг ослабевал,
Как он, треща, свистал, щелка́л,
Как по лазоревому своду
На легких крылиях порхал,
И непонятное волненье
В душе я сильно ощущал.
Всегда любя уединенье, 60 Возненавидя шумный свет,
Узнав неверной жизни цену,
В сердцах людей нашед измену,
Утратив жизни лучший цвет,
Ожесточился я — угрюмой
Душа моя смутилась думой;
Не могши более страдать,
Я вдруг решился убежать.
Настала ночь… Я встал печально
С постели, грустью омрачен. 70 Во всем дому глубокий сон.
Хотелось мне хоть взор прощальный
На место бросить то, где я
Так долго жил в тиши безвестной,
Где жизни тень всегда прелестной
Беспечно встретила меня.
Я взял кинжал; два пистолета
На мне за кожаным ремнем
Звенели. Я страшился света
Луны в безмолвии ночном… 80 Но вихорь сердца молодого
Меня влачил к седым скалам,
Где между берега крутого
Дунай кипел, ревел; и там,
Склонясь на камень головою,
Сидел я, озарен луною…
Ах! как она, томна, бледна,
Лила лучи свои златые
С небес на рощи бреговые.
Везде знакомые места, 90 Всё мне напоминало младость,
Всё говорило мне, что радость
Навеки здесь погребена.
Хотел проститься с той могилой,
Где прах лежал столь сердцу милый.
Перебежавши через ров,
Пошел я тихо по кладби́щу,
Душе моей давало пищу
Спокойствие немых гробов.
И долго, долго я в молчанье 100 Стоял над камнем гробовым…
Казалось, веяло в страданье
Каким-то холодом сырым.
Потом… неверными шагами
Я удалился — но за мной,
Казалось, тень везде бежала…
Я ночь провел в глуши лесной;
Заря багряно освещала
Верхи холмов; ночная тень
Уже редела надо мною. 110 С отягощенною главою
Я там сидел, склонясь на пень…
Но встал, пошел к брегам Дуная,
Который издали ревел,
Я в Грецию идти хотел,
Чтоб турок сабля роковая
Пресе́кла горестный удел.
(В душе сменялося мечтанье) —
Ярчее дневное сиянье,
И вот Дунай уж предо мной 120 Синел с обычной красотой.
Как он, прекрасный, величавый,
Играл в прибережных скалах.
Воспоминанье о делах
Живет здесь, и протекшей славой
Река гордится. Сев на брег,
Я измерял Дуная бег.
Потом бросаюсь в быстры волны,
Они клубятся под рукой
(Я спорил с быстрою рекой), 130 Но скоро на́ берег безмолвный
Я вышел. Всё в душе моей
Мутилось пеною Дуная;
И бросив взор к стране своей:
«Прости, отчизна золотая! —
Сказал. — Быть может, в этот раз
С тобой навеки мне проститься,
Но этот миг, но этот час
Надолго в сердце сохранится!..»
Потом я быстро удалился… 140 Зачем вам сказывать, друзья,
Что было как потом со мною;
Скажу вам только то, что я
Везде с обманутой душою
Бродил один как сирота,
Не смея ввериться, как прежде,
Всё изменяющей надежде.
Мир был чужой мне, жизнь пуста —
Уж я был в Греции прекрасной,
А для души моей несчастной 150 Ее лишь вид отравой был.
День приходил — день уходил…
Уже с Балканския вершины
Открылись Греции долины,
Уж море синее, блестя
Под солнцем пламенным Востока,
Как шум нагорного потока,
Обрадовало вдруг меня…
Но как спастися нам от рока!
Я здесь нашел, здесь погубил 160 Почти всё то, что я любил.
ЧАСТЬ 2
Где Геллеспонт седой, широкий,
Плеская волнами, шумит,
Покрытый лесом, одинокий,
Афос задумчивый стоит.
Венчанный грозными скалами,
Как неприступными стенами
Он окружен. Ни быстрых волн,
Ни свиста ветров не боится.
Беда тому, чей бренный челн 170 Порывом их к нему домчится.
Его высокое чело
Травой и мохом заросло.
Между стремнин, между кустами,
Изрезан узкими тропами,
С востока ряд зубчатых гор
К подошве тянутся Афоса,
И башни гордые Лемоса
Встречает удивленный взор…
Порою корабли вода́ми 180 На быстрых белых парусах
Летали между островами
Как бы на лебедя крылах.
Воспоминанье здесь одною
Прошедшей истиной живет.
Там Цареградский путь идет
Чрез поле черной полосою.
(Я шел, не чувствуя себя;
Я был в стремительном волненье,
Увидев, Греция, тебя!)… 190 Кустарник дикий в отдаленье
Терялся меж угрюмых скал,
Меж скал, где в счастья упоенье
Фракиец храбрый пировал;
Теперь всё пусто. Вспоминанье
Почти изгладил ток времен,
И этот край обременен
Под игом варваров. Страданье
Осталось только в той стране,
Где прежде греки воспевали 200 Их храбрость, вольность, но оне
Той страшной участи не знали,
И дышит всё здесь стариной,
Минувшей славой и войной.
Когда ж народ ожесточенный
Хватался вдруг за меч военный —
В пещере темной у скалы,
Как будто горние орлы,
Бывало, греки в ночь глухую
Сбирали шайку удалую, 210 Чтобы на турок нападать,
Пленить, рубить, в морях летать —
И часто барка в тьме у брега
Была готова для побега
От неприятельских полков;
Не страшен был им плеск валов.
И, в той пещере отдыхая,
Как часто ночью я сидел,
Воспоминая и мечтая,
Кляня жестокий свой удел, 220 И что-то новое пылало
В душе неопытной моей,
И сердце новое мечтало
О легком вихре прежних дней.
Желал я быть в боях жестоких,
Желал я плыть в морях широких
(Любить кого, не находил).
Друзья мои, я молод был!
Зачем губить нам нашу младость,
Зачем стареть душой своей, 230 Прости навек тогда уж радость,
Когда исчезла с юных дней.
Нашед корсаров, с ними в море
Хотел я плыть. «Ах, — думал я, —
Война, могила, но не горе,
Быть может, встретят там меня».
Простясь с печальными брегами,
Я с маврским опытным пловцом
Стремил мой ‹бег› меж островами,
Цветущими над влажным дном 240 Святого старца океана;
Я видел их — но жребий мой
Где свел нас с буйною толпой,
Там власть дана мне атамана,
И так уж было решено,
Что жизнь и смерть — всё за одно!!!
Как весело водам предаться,
Друзья мои, в морях летать,
Но должен, должен я признаться,
Что я готов теперь бы дать 250 Всё, что имею, за те годы,
Которые уж я убил
И невозвратно погубил.
Прекрасней были бы мне воды,
Поля, леса, луга, холмы
И все, все прелести природы…
Но! — так себе неверны мы!! —
Живем, томимся и желаем,
А получивши — забываем
О том. Уже предмет другой 260 Играет в нашем вображенье
И — в беспрерывном так томленье
Мы тратим жизнь, о боже мой!
Мы часто на́ берег сходили
И часто по степям бродили,
Где конь арабский вороной
Играл скачками подо мной,
Летая в даль степи широкой,
Уже терялся брег далекой,
И я с веселою толпой 270 Как в море был в степи сухой.
Или в лесу в ночи глубокой,
Когда всё спит, то мы одне,
При полной в облаках луне,
В пещере темной, припевая,
Сидим, и чаша между нас
Идет с весельем круговая;
За нею вслед за часом час,
И светит пламень, чуть блистая,
Треща, синея и мелькая… 280 Потом мы часто в корабли
Опять садились, в быстры волны
С отважной дерзостью текли,
Какой-то гордостию полны.
Мы правы были: дом царей
Не так велик, как зыбь морей.
Я часто, храбрый, кровожадный,
Носился в бурях боевых,
Но в сердце юном чувств иных
Таился пламень безотрадный. 290 Чего-то страшного я ждал,
Грустил, томился и желал.
Я слушал песни удалые
Веселой шайки средь морей,
Тогда, воспомнив золотые
Те годы юности моей,
Я слезы лил. Не зная бога,
Мне жизни дальная дорога
Была скользка; я был, друзья,
Несчастный прах из бытия. 300 Как бы сражаяся с судьбою,
Мятежной ярости полна,
Душа, терзанью предана,
Живет утратою самою.
Узнав лишь тень утраты сей,
Я ждал ее еще мятежней,
Еще печальней, безнадежней,
Как лишь начало страшных дней,
Опять пред мной всё исчезало,
Как свет пред тению ночной, 310 И сердце тяжко изнывало,
Исчез и кроткий мой покой,
Исчезло милое волненье
И благородное стремленье
И чувств и мыслей молодых,
Высоких, нежных, удалых.
ЧАСТЬ 3
Однажды в ночь сошлися тучи,
Катился гром издалека
И гнал, стоная, вихрь летучий
Порывом бурным облака. 320 Надулись волны, море плещет,
И молния во мраке блещет.
Но наших храбрых удальцов
Ничто б тогда не испугало,
И море синее стонало
От резких корабля следов.
Шипящей пеною белеет
Корабль. Вдруг рвется к небесам
Волна, качается, чернеет
И возвращается волнам. 330 Нам в оном ужасе казалось,
Что море в ярости своей
С пределами небес сражалось,
Земля стонала от зыбей,
Что вихри в вихри ударялись,
И тучи с тучами слетались,
И устремлялся гром на гром,
И море билось с влажным дном,
И черна бездна загоралась
Открытой бездною громов, 340 И наше судно воздымалось
То вдруг до тяжких облаков,
То вдруг, треща, вниз опускалось.
Но храбрость я не потерял.
На палубе с моей толпою
Я часто гибель возвещал
Одною пушкой вестовою.
Мы скоро справились! Кругом
Лишь дождь шумел, ревел лишь гром.
Вдруг слышен выстрел отдаленный, 350 Блеснул фонарь как бы зажженный
На мачте в мрачной глубине…
И скрылся он в туманной мгле,
И небо страшно разразилось
И блеском молний озарилось,
И мы узрели: быстро к нам
Неслося греческое судно.
Всё различить мне было трудно.
Предавшися глухим волнам,
Они на помощь призывали, 360 Но ветры вопли заглушали.
«Скорей ладью, спасите их!» —
Раздался голос в этот миг.
О камень судно ударяет,
Трещит и с шумом утопает.
Но мы иных еще спасли,
К себе в корабль перенесли.
Они без чувств, водой покрыты,
Лежали все как бы убиты;
И ветер буйный утихал, 370 И гром почаще умолкал,
Лишь изредка волна вздымалась,
Как бы гора, и опускалась.
………..
………..
Всё смолкло! Вдруг корабль волной
Был брошен к мели бреговой.
Хотел я видеть мной спасенных,
И к ним поутру я взошел.
Тогда на тучах озлащенных
Вскатилось солнце. Я узрел,
Увы, гречанку молодую. 380 Она почти без чувств, бледна,
Склонившись на руку главою,
Сидела, и с тех пор она
Доныне в памяти глубоко…
Она из стороны далекой
Была сюда привезена.
Свою весну, златые лета
Воспоминала. Томный взор
Чернее тьмы, ярчее света
Глядел, казалось, с давних пор 390 На небо. Там звезда, блистая,
Давала ей о чем-то весть
(О том, друзья, что в сердце есть).
Звезду затмила туча злая,
Звезда померкла, и она
С тех пор печальна и грустна.
С тех пор, друзья, и я стенаю,
Моя тем участь решена,
С тех пор покоя я не знаю,
Но с тех же пор я омертвел, 400 Для нежных чувств окаменел.
1828
Примечания
↑Долго счастье ему благоприятствовало В его опасном ремесле. Увы! он становится слишком дерзким, Потому что был слишком счастливым.
Ст. 2 у Лермонтова звучит по-иному: «на таком опасном пути» — «в таком опасном ремесле». Поэма, раскрывающая образ «благородного разбойника», выполнена в байронической традиции. Затрагивается греческая тема, интерес к которой обострился в связи с русско-турецкой войной 1828—1829 гг. Часть 2.
Геллеспонт — древнегреческое название Дарданелльского пролива.
