«Новое время»
16.10.11 № 12786, с. 5
(Написано или уже в преддверии персидского маршрута, или же в ходе этого визита в авто-роту у В.Ш. появилось желание поучаствовать в персидской акции, наверняка разговор о ней шел с Секретевым).
На пустопорожнем казенном месте, заброшенном в течение 200 лет, — бывают такие курьезы в столице, — возник наконец ряд построек, представляющих последнее слово технического искусства. Пустырь стал уголком Европы. Обретен он был инженер-полковником Донченко, в самом центре Петербурга, между Семеновским ипподромом и Царскосельским вокзалом, и на казенном пустыре были возведены великолепные здания учебно-автомобильной роты. Постройка их почти закончена. Подполковник П. И. Секретев любезно показал мне новые сооружения, о которых стоит упомянуть подробнее, так как они в самом деле представляют собой нечто примечательное в нашем военном ведомстве.
Автомобильная рота — первая в России. Постройка производилась специальной комиссией, состоящей из полковника Донченко, подполковника Секретева и капитана Бартошевича. К новому сооружению были применены все новейшие усовершенствования.
Мы вошли в широкий двор, покрытый асфальтом. Слева тянулся длинный гараж, в котором могли поместиться 30 автомобилей, по 2 в отделении. Каждое отделение изолировано на случай пожара. В гараже паровое отопление и освещается он электричеством. Дальше подполковник П. И. Секретев показал мне железобетонные мастерские с девятью отделами. Здесь были мастерские: сборная, слесарная, кузнечная, кислородно-ацетиленовой спайки, испытания моторов, каретная, для вулканизации шин, литейная и по зарядке аккумуляторов. Это целая автомобильная фабрика, где производится весь ремонт. Через широкие двери автомобиль может передаваться из мастерской в мастерскую, много воздуха и света.
Я видел и новый американский автомобиль «Грамм», находящийся в роте на испытании. Это машина могучей конструкции.
— Не хотите ли взглянуть на новое освещение нашей казармы и школы шоферов? — предложил мне подполковник П. И. Секретев. — Все здания у нас освещаются электричеством, но здесь для опыта мы ввели так называемый «бедный газ Прометей». Он светлее, ярче и дешевле электричества.
В казарме помещается школа шоферов, которая может выпустить ежегодно 120 вполне обученных нижних чинов.
Подполковник П. И. Секретев показал мне затем подземный погреб для бензина. Каменный павильон в конце двора стоит над внутренним резервуаром, вмещавшим 300 л бензина.
Это резервуар системы Гюнеке и Мартине, — сказал мне П. И. Секретев. — Мы ввели его впервые в Петербурге. В Германии эта система принята в армии, флоте и автомобильных отрядах. Подземный погреб локализует взрыв. Бензин подается из цистерны под давлением углекислоты и количество его записывается особым прибором.
Система, быть может, прекрасная, но она уже не нова в Европе. Я слышал от специалистов, что от углекислоты бензин теряет свои свойства, становится менее горючим и дает осадок. В германской армии от резервуаров Гюнеке переходят к резервуара «Рекорд», более безопасным от взрыва и не ухудшающим качеств бензина. Но и в теперешнем своем виде подземный резервуар автомобильной роты — инженерное нововведение техники. Для военно-авиационных отрядов он был бы менее пригоден.
В отдельном здании роты помещается маленькая «автомобильная академия» in spe, — офицерский класс. Он состоит из аудитории, библиотеки и двух лабораторий: электротехнической и по технологии нефти. Здесь же находится офицерское собрание. 4 каменных корпуса роты — казарма, мастерские, гараж, флигель для офицеров и пятый, где собрание, — представляют ряд архитектурно-красивых построек. Таких полковых помещений немного в Петербурге. Будущая «академия» автомобилизма хорошо оборудована и, надо надеяться, даст нам специально образованный офицерский состав.
Красивые здания и двор еще загромождены строительным мусором. Они откроются в ноябре.
Иллюстрированное приложение
к «Новому времени», 04.02.12,
№ 12895, с. 1.:
ПЕРСИДСКИЕ МОТИВЫ
НА БЕРЕГУ АРАКСА
Не в первый раз случайный гость Востока,
В неведомом и сумрачном краю
Пришельцем я блуждаю одиноко
И новых стран черты я узнаю.
На берегу у шумных вод потока
Стою один, и мчится издалека
Седой Аракс, клубя волну свою.
Кипит, бежит желтеющая влага,
Как жизнь моя уносится река.
И встали мрачно скалы Кара-Дага.
Вершины гор ушли за облака.
Утесы их громадны и пустынны.
Сугробы снежные на гребни их легли…
Бежит Аракс, и видятся вдали
Бесплодной Персии ущелья и долины, —
Суровые, печальные картины
Востока древнего и новой мне земли.
Все выше гор иззубренные груды.
Стремительней бегущая вода.
И караваном тянутся верблюды,
Неведомо откуда и куда, —
Как тучи те, что, в небесах кочуя,
Проходят медленно по высям тяжких гор…
И разгадать томительно хочу я
Чужих долин и чуждых скал узор.
Причудливы, как надписи Корана,
Изгибы скал под ризою снегов,
И песнь восточная вожатых каравана
Загадочно, мечтательно и странно
Доносится с персидских берегов.
Аллаху гимн молитвенно слагая,
Идут погонщики и путники в чалмах.
Кругом в безмолвии пустыня спит нагая,
И буйный вихрь вздымает серый прах…
Седой Аракс, по камням пробегая,
Как жизнь моя, уносится в горах.
В. Шуф.
04.02.12 № 12895, с. 12
Нам решительно не везет в Персии. Новое несчастье неожиданно разразилось над Тавризом. Сегодня в субботу, 21 января около 9 часов утра в крепости Арк раздался оглушительный взрыв. Двери дома, где я живу, распахнулись сами собой. Выскочив на плоскую кровлю, я увидел Арк, окутанный густым дымом, который долго не расходился в воздухе.
В русском консульстве было получено известие, что при переносе конфискованных персидских снарядов произошел взрыв… Убит находившийся с командой рабочих 8-го стрелкового полка подпоручик Осинцов. Нижних чинов найдено убитых — 31. В Арке производились обычные работы по очистке сводчатых подвалов под руководством саперных офицеров…
Вместе с нашим генеральным консулом А.Я Миллером я поехал в Арк. Картина разрушения была страшная. На боьшом пространстве во дворе крепости лежат груды развалин и упавших кирпичей. Рухнули вековые своды и столбы кирпичных сараев или подвалов, занимавших правую сторону Арка. На развалинах толпились солдаты и офицеры. Ниже, в образовавшемся провале, работала лопатами команда нижних чинов, отыскивая среди кирпичей, мусора и земли убитых и раненых. Тут же лежал труп лошади с перебитой ногой, валялись две окровавленных солдатских фуражки и целая груда медных персидских шлемов, выброшенных из подвала древней крепости. Невдалеке колыхалось на веревке тело казненного сегодня брата Саттар-хана. Всюду виднелись обломки. Осколки, железо и выбитые взрывом двери подвалов лежали на земле, краснея пятнами крови…
Надо видеть страшную толщину кирпичных стен рухнувшего подвала, чтобы объяснить себе катастрофу. Это тысячелетнее сооружение. Арк — пирамида Персии. Во время взрыва под сводами газы не имели выхода. Они подняли на воздух всю громадную массу кирпичей и обрушили их на наших несчастных солдат…
На вот что поистине чудесно — как не взорвались от детонации наши мелинитовые снаряды, находившиеся рядом с погребом? Тут же во дворе крепости стоят взвод нашей гаубичной батареи и отобранные у фидаев орудия…
Я вернулся в консульство, где тревожно работал телеграфный аппарат, передавая шифрованную депешу. Офицеры 8-го полка уведомляли телеграммами, кажется, в Петербург, родственников убитого подпоручика Осинцова. Говорят, у него было предчувствие смерти: ему не хотелось в это утро идти на работы в Арк. Завтра в консульской церкви будет совершена панихида по убитым.
07.02.12 № 12897, с. 5
Сегодня с «летучей почтой» я отправил корреспонденцию о взрыве в Арке, — авось довезут казаки, — а завтра есть «оказия» — в Джульфу едет секретарь консульства.
В Тавризе мы отрезаны от цивилизованного мира. Консульская почта ходит только раз в неделю, персидской никто не верит, а телеграфировать страшно дорого.
В нашем распоряжении, по договору с Персией, находится один провод индо-европейского телеграфа, предоставленный тоже по договору англичанами персидскому правительству. Этот провод часто портится, а каждое слово телеграммы стоит 27-28 коп., смотря по курсу. Денежный счет ведется на «краны». Наша телеграфная станция находится при русском консульстве. Английская станция берет еще дороже — 50 коп. за слово.
Для денежных переводов существуют банки и частные торговые фирмы, занимающиеся такими операциями наряду с экспортом, импортом и скупкой «мокросоленых кишок» для фабрикации колбас в Европе. Эта специальность, как говорят, чрезвычайно выгодна.
Из персидских банкиров Тавриза известен Сараф Мешеди-ага. Известнее он, между прочим, тем, что, желая задобрить фидайского разбойника Багир-хана, он устроил ему блестящий банкет. На стенах банкетного зала были развешаны мешки с турецкими «лирами» и персидскими «туманами» — всего на сумму 170 000 р., которые Багир-хан, уходя, забрал себе, — и Сарафа Мешеди-агу с тех пор фидаи не грабили…
Из крупных банков в Тавризе имеются только два, — английский и наш Учетно-Ссудный банк Персии… Это превосходный банк, основанный, по мысли графа Витте, как общество Тавризской дороги, но, во-первых, нам приходится расходовать на его субсидирование 50-60 тыс. рублей, во-вторых, он почти всегда закрыт в Тавризе, т. к. празднует решительно все праздники — русские, армянские и мусульманские, и в-третьих, наконец, этот банк питает какую-то инстинктивную вражду к русским рублям, оперируя на персидские «краны». Наш рубль охотнее принимают в английском банке Тавриза…
Но что превосходно у нашего банка — это его постройка, лучшая в Тавризе. Два его дома служащих банка и роскошная вилла управляющего А. И. Анастасинского тонут среди миндальных и персиковых деревьев. Сад прямо чудесный. На страже виллы у ворот стоят персидские казаки. Самый банк, находящийся в центре Тавриза, напоминает солидный барский особняк. Странно видеть это великолепное строение среди убогих домов-кубиков восточного города. Дети, играя в «песочные формочки» могли бы вылепить из песка целый Тавриз.
А. И. Анастасинский принял меня в «министерском кабинете» банка и рассказал о злоключениях декабрьских дней в Тавризе. 8 декабря застало банк врасплох. Из-за поднявшейся стрельбы многие из них не могли явиться на службу… У фидаев не было бомб, чтобы разбить стальную дверь. Говорят, впрочем, что тавризские купцы и фидаи, в качестве клиентов банка, были заинтересованы лично в сохранности его кассы… К началу беспорядков 8 декабря в кладовых банка по словам Анастасинского находилось 350,000 наличными и остальных ценностей свыше 3 млн. …
А. И. Анастасинский любезно показал мне помещения банка, его конторки, заваленные мешками с персидскими «кранами», и знаменитую кладовую, которая спасла сама себя…
Самое интересное из помещений — небольшой музей, или показательная выставка русских товаров… Тут московские ситцы, тульские самовары, лампы и размалеванные подносы с изображением «шаха персидского» — теперь не совсем современных. Я видел в Тавризе восточные «кумганы», металлические кувшины для воды, с клеймом «Варшава»… На базарах тут всюду подвешены в лавках головы русского сахара в синей обертке. На русской границе сахар «очищается от пошлины». Фунт его здесь стоит 8 коп. вместо 16.
Кроме сахара в Персию идут наш керосин, хозяйственные вещи…
Сегодня, например, в Учетно-ссудный банк принесли русские деньги, прося принять их с начислением процентов.
— На русские деньги мы процентов не начисляем! — ответили в банке. — Разменяйте их на «краны», тогда другое дело!
Бедный наш рубль… Нет ему в Персии приюта даже в русском финансовом учреждении…
10.02.12 № 12900, с. 4
Наш генеральный консул предложил мне съездить вместе к Самад-хану, или Шуджа-уд-Доуле по его титулу. Самадхан, хотя еще утвержден персидским правителем, фактически сделался губернатором Тавриза. Он симпатизирует русским и очень полезен нашему отряду.
Я слышал о его страшной жестокости и кровавых казнях, совершаемых в персидских тюрьмах, и воображал свирепого Самад-хана мрачным повелителем Востока, деспотичным стариком с злыми глазами и трясущееся от гнева бородой. Перед Самад-ханом действительно дрожат его слуги, но личное впечатление… совершенно не соответствовало моему представлению. Надо помнить, что, приехав в Персию, возвращаешься словно назад в средние века с их непонятными для нас нравами, людьми и характерами. Персидский Восток живет еще средневековой жизнью, ничего общего не имеющей с современной Европой.
История Самад-хана очень любопытна. Он, властитель Мараги, а теперь всего Азербайджана, был таким же разбойником, как все рыцари и феодальные бароны мрачного средневековья. На его голове до самого лба сохранился глубокий шрам от сабельного удара и Самад-хан тщательно прячет его под персидской шапкой. Говорят, что однажды он был привязан к пушке для расстреляния, но подкупом увернулся от казни. Его всадники были грозой Исфагана. Самад-хан всегда был приверженцем шаха, но когда тот был свергнут, изъявил готовность служить новому порядку в роли магаринского губернатора…
Конный экипаж с конвоем из казаков и скакавшим впереди «гулямом», приближался ко дворцу Самад-хана, когда из дворцовых ворот на красивых лошадях выехала группа персидских всадников с соколами на руках. Это были сокольничие тавризского губернатора. Чем-то старорусским, боярским повеяло на меня от всадников с великолепными серыми птицами на руках. У ворот, где стояла толпа персов, к нашему экипажу почтительно и подобострастно подскочили персидские казаки и что-то вроде адъютантов и офицеров Самад-хана с прямыми саблями на перевязи. Двор, засаженный деревьями, был полон солдат. Сарбазы в красных султанах на барашковых шапках, взяв ружья на караул, отдали честь консулу. Нас провели во дворец мимо больших окон цветущей оранжереи и, как были в пальто и шубах, мы вошли в убранную по-восточному комнату, у порога которой нас встретил Самад-хан. Представьте себе типичного запорожского казака или гетмана, Тараса Бульбу, старого Дорошенко, — и вы увидите Самад-хана. Длинные седые усы, совсем хохлацкие, низко опускались под орлиным носом. Бороды не было. Под усами играла приветливая улыбка, но глаза, гордые и властные, грозно сверкали. Такого орлиного взгляда я не ожидал встретить у старика. Самад-хану на вид лет 60. на нем барашковая персидская шапка с золотым гербом Персии и черное военное пальто с красными генеральскими отворотами…
Я спросил Самад-хана, сколько у него всадников.
— Теперь только двести! — ответил он.
— И наверное врет! — заметил вслух А. Я. Миллер, переведя мне фразу.
Самад-хан не понимал по-русски, а я по-персидски. И потому наш разговор на представлял ничего любопытного. Забавная подробность: Шуджу-уд-Доуля заинтересовала моя хорьковая шуба с бобровым воротником, и он серьезно расспрашивал, из каких невиданных в Персии мехов она сшита…
С консулом Самад-хан вел деловую беседу о верблюдах, которые должны были поставить фураж для нашего отряда…
Самад-хан предупредил нашего генерального консула, что в Тавриз прибыло несколько фидаев-бомбистов с целью его убить. Их разыскивают люди Самад-хана.
Фидаи с ружьями снова появились и открыто расхаживают по окраинам города, хотя нынешней ночью Самад-хан приказал задушить одного пойманного его всадниками фидая, и наши караулы обходят Тавриз…
P.S. сегодня ночью на 24 января покончил самоубийством в английском консульстве предшественник Самад-хана, бывший тавризский губернатор, принц Зия-уд-Доуле. Он застрелился из револьвера. Смерть этого принца, организовавшего восстание в Тавризе, развяжет руки русским и английским дипломатам…
11.02.12 № 12901, с. 13
Мрачные находки еще не кончились в Тавризе. 18 января был пойман перс Хаджи-наги, продавец драгоценностей, о котором были сведения, что он отрезал голову нашему раненому гренадеру Мингрельского полка из мести за своего брата-фидая. Этот персидский Шейлок, вооружившийся простым ножом и своими старческими руками, медленно совершил возмутительную операцию над живым еще русским солдатом. Он скальпировал отрезанную голову и бросил на поругание мальчишкам, которые, подняв ее на палки, понесли страшный трофей к дому убитого брата Хаджи-наги. Процессия с мертвой головой шла по улице Тавриза. Во дворе дома голову подкидывали ногами, как мяч, бросили в мусорную яму, а с наступлением ночи отнесли в другой квартал города. Жители этого квартала однако потребовали убрать голову. Тогда Хаджи-наги дал два «крана» одному персу, ближайшему «амбалу» -носильщику, чтобы тот отнес ее куда-нибудь подальше…
Начальник консульского конвоя подъесаул Федоренко, взяв 12 казаков и двух всадников Самад-хана, знакомых с местностью, отправился на поиски головы…
Напрасно истратив все утро на поиски, подъесаул сказал жителям, что если голова не будет найдена через два часа, он взорвет весь квартал… Угроза на этот раз подействовала… Толпа шумела как на базаре… Наконец привели мальчика лет десяти, который сказал, что знает «амбала», спрятавшего голову… Он остановился у жалкой сакли… Носильщик упорно уверял, что ничего не знает… Тогда за дело взялись свирепые всадники Самад-хана. Наконец он сознался и вызвался проводить отряд к месту, где им была зарыта голова убитого гренадера.
Место было глухое и пустынное. Амбал указал на большую яму, заваленную мусором… Он бросился на кучу земли, торопливо разгреб ее дрожащими руками и нашел. Его палец попал прямо в пустой глаз мертвой головы… нижняя часть подбородка была совсем отрублена… А на другой день тем же розыскным порядком был найден и обезглавленный труп несчастного гренадера…
В Тавризе трудно избавиться от мрачных догадок и тяжелых мыслей. Но настроения духа у нас, как и полагается, «бодрое». Нельзя же долго оставаться под впечатлением отрубленных голов, найденных в колодцах трупов, крови и смерти. Федоренко, вернувшийся из печального поиска, чтобы хоть как-то развлечься, кликнул своих молодцев-песенников, и в помещении взвода грянул удалой казачий хор.
«Там, где потоки
Аракса шумят,
Берег высокий
Казаки хранят.
Путь отдаленный
Лежит над рекой, —
Пеший и конный
Не минет живой…»
Отрубленная голова, винтовки и песня, — все это смешалось в какой-то страшный сон, который будто снова пригрезился мне в далекой Персии.
21.02.12 № 12911, с. 5
Тавриз временно успокоился. Благодаря присутствию нашего отряда, жизнь входит в нормальную колею и расширяется торговля…
Пока в Азербайджане штаб тавризского отряда проектирует только передвижение с места на место находящихся в его распоряжении полков, отчего их численность не увеличивается. Но сражение — не шахматная игра, где число фигур у противников одинаково. Наши и турецкие силы, стоящие друг против друга, должны быть уравновешены, иначе вся проектируемая диверсия с переменой фронта не будет иметь никакого практического значения…
В данное время Тавриз настолько спокоен, что внешне, можно сказать, все обстоит благополучно. Но с уходом в Хой штаба и двух полков, здесь останется один стрелковый полк пополненного состава, то есть 1,500 штыков. Полагаю, что такой силы весьма недостаточно для Тавриза с его 400000-м населением…
Тавриз спокоен, но только со стороны Урмии дует холодный ветер и над Кара-Дагом собираются тучи. Боюсь предсказывать погоду, но, кажется, будет дурная.
23.02.12 № 12913, с. 5
«Мы живем на вулкане!» — говорят русские в Тавризе. Но как бы искры того вулкана не перебросились на Кавказ, где много горючего материала? Между Персией и Закавказьем установилась система взаимной поддержки, — факелы легко перекинуть через границу. Кавказские выходцы и беженцы из России поднимают Азербайджан, а фидаи скрываются обратно в Закавказье, находя защиту и покровительство у дашнакцаканов. Недавно один из таких «факелов» мне пришлось видеть в Тавризе.
22 января был приведен в русское консульство под конвоем наш беглый каторжник, фидай Лебедев. Я присутствовал при его допросе в консульской канцелярии. Лебедева сторожили особенно зорко, так как он хорошо знаком со всеми закоулками Тарвиза. Руки его были связаны назад и два конвойных солдата ввели его на вервке. Оборванный, высокого роста, худой, с наглыми глазами и хитрым выражением лица, Лебедев производил крайне отталкивающее впечатление. Лучшего оригинала для изображения Иуды не нашел бы ни один художник. Типичнейший образ предателя. По сведениям, Лебедев нарочно сдался русским властям в Урмии, чтобы выведать расположение русских войск и настроения в Тавризе. Это был шпион, подосланный Амир-Хышметом.
— Скажите, Лебедев, — спросил его консул, — зачем вы ушли из отряда фидаев?
— Хочу послужить России! — бойко ответил перебежчик. — Я могу сделать важные сообщения. Мне известно, что Зелим-хан теперь находится в округе Ван, и многое другое.
— Вы, кажется, по убеждениям социал-демократ?
— Да, но в то же время я русский патриот.
— И вы, русский патриот, стреляли в русских солдат под Багишемалем?
— И не думал стрелять!
— Не лгите, Лебедев! Кто же вам поверит, что вы, фидай из отряда Амир-Хышмета, праздно носили винтовку! Вы — русский изменник, вот вы кто!
— Для чего же я вернулся к русским?
— Вы отлично знаете, для чего… Что вы имеете еще прибавить к вашим прежним показаниям?
— Помилуйте, ваше превосходительство! — опустился Лебедев на колени перед консулом.
Но его уже не слушали более. Солдаты развязали ему правую руку, чтобы он подписал под бумагой. И снова увели в караульное помещение. Сведения, данные Лебедевым в этой бумаге, были крайне любопытными. Любопытна и сама личность изменника. Лебедев — из Москвы. Когда-то служил бухгалтером в фабрике Абрикосова, принимал участие в революционном движении, был сослан и бежал из каторги на Кавказ, а оттуда в Тавриз, где примкнул к шайке Амир-Хышмета. Свои «сообщения» он делает основательно, толково и видимо прошел «сознательную школу» революционно-фабричной социал-демократии. Сообщников и пособников Лебедев выдает поголовно, называя фамилии. Среди них названы некоторые присяжные поверенный Тифлиса и Эривани, дававшие ему деньги и помогавшие бежать через границу. Партия дашнакцаканов приняла Лебедева под свое покровительство на Кавказе и ее агнты перевели беглеца через Аракс. Фамилии на «янц» и «идзе» так и пестрят в его доносе. Этот Искариот сделал себе профессию из предательств. Он выдавал одних, чтобы предать других, изменяя им в свою очередь.
Странные характеры создала революция. Лебедев — негодяй, он не похож на прежних русских ренегатов из беглого казачества, уходивших в Турцию, спасая свою голову или старые вольности. По своему развитию и образованию, Лебедев прошел, как говорится, «Огни и воды, и медные трубы» прежде чем добраться до Персии. Кто знает, сколько братской крови на руках этого изменника, стрелявшего по своим солдатам в Багишемале? Его повесили в Арке… И все же как-то обидно и больно было за эту загубленную русскую душу, изменившую родине. В последнюю минуту у Лебедева проснулось человеческое чувство: перед смертью он горячо помолился. «Но яко разбойник исповедую Тя», — (? Г.В.) вспомнились мне торжественные слова евангельского всепрощения. В семье не без урода, — среди тавризских фидаев, как говорят, было трое русских изменников. Эти «жертвы революции» забыли родину, узы крови и свой народ ради принципов «свободы» и демократического космополитизма. Лебедев оказался даже похуже этого шаблона.
Но я остановился подробнее на его характеристике лишь потому, что Лебедев — типичный «факел», созданный для революционных поджогов. Таких «факелов» много в Персии и Закавказье. Армяне, грузины, осетины, русские социал-демократы, состоящие на службе у дашнакцканов, — они образуют боевую дружину фидаев и «бомбистов». Изгнанные с Кавказа, они бежали в Персию, чтобы снова вернуться домой при удобном случае. Большинство их, конечно, в силу разбойничьих традиций Востока, просто ищет предлог для смуты, грабежей, убийств и легкой наживы. Один «бомбист» оказался даже в лагере экс-шаха.
Знаменитейшие фидаи, вроде пресловутых Саттар-хана и Багир-хана, менее всего думали о «меджлисе» и освобождении Персии. Саттар-хан, бывший лошадиный барышник в Тавризе, нажился на революционных грабежах, имеет теперь около 400 тысяч капитала и живет вольным «рантье». Багир-хан или Саадын-Мамелек по своему подлинному имени, служил прежде на конюшне шаха и затем стал во главе фидайской шайки. Одно время он господствовал над всей Урмией путем террора. Насколько невежествен Багир-хан можно судить по тому, что он не имеет никакого представления о мощи России. Он собирался даже собирался осадить со своей шайкой город «Фитильбурх», как он называл Петербург. Среди диких фидайских предводителей некоторой образованностью отличался один казненный Петрос-хан, а истинным львом по храбрости был Амир-Хышмет, личность далеко не дюжинная и нам еще придется иметь с ним дело.
Вокруг этих «вождей» формируются шайки фидаев, разбойников и революционного сброда, состоявшего из наших кавказских выходцев. Видный деятель кавказско-армянской партии дашнакцаканов — Кара-Баба пытался придать фидайскому движению политическую организацию сил, поддержанную энджуменами.
Вот те «факелы», которые угрожают нам новым пожаром на Востоке. Как видно из донесения Лебедева, армянская интеллигенция в Тифлисе и Эривани деятельно поддерживает фидаев. В самом Тавризе армяне более на их стороне. В Багишемале мне пришлось познакомиться с армянским епископом Карапетом. Он ходатайствовал о помиловании Петрос-хана и уверял, что тавризские армяне не были причастны к беспорядкам. Хотя в их квартале «Арменистан» до сих пор есть тайный склад оружия.
Чрезвычайно образованный, знаток археологии и истории Кавказа, епископ Карапет — человек науки и менее всего политик. Только события могли вовлечь его в интриги дашнакцаканов, в выборы католикоса и тавризскую смуты. Офицеры 1-го стрелкового полка в Багишемале относились к нему с большим уважением. В своем черном «капуцине» на голове, с золотым крестом на черной рясе монаха, с умным и приветливым лицом, епископ Карапет произвел на меня приятное впечатление. Трудно представить, чтобы этот ученый инок был «от мира сего» и радел о «молодой Армении». Он мог бы быть разве платоническим теоретиком, принципиальным апологетом Армении, ее древних царств и исторических развалин.
Не епископ, конечно, а вожаки дашнакцаканов опасны для нас в Персии и Закавказье. Положение дел после временного умиротворения в Тавризе представляется в следущем виде. Если в Урмии вспыхнут беспорядки среди курдов и наши полки уйдут в Хой, «факелы» снова подожгут Тавриз. Затем огонь перекинется в Закавказье. Возможное движение турок будет направлено на Эривань и Шушу, в обход Карса, — скрытая сущность этого движения заключается вовсе не в победоносном шествии турецкого низама, а именно в пожаре всего Закавказья, где слишком много опасных для нас элементов. Мусульманские племена Кавказа туркам поднять будет не трудно. Когда нам не удастся одним сильным ударом остановить движение Турции, — для этого у нас слишком мало сил на Востоке, — беспорядок охватит не только Азербайдаж, но и всю Эриванскую губернию.
Уверяют, что в Хое нам приготовлена ловушка, а турки двинулись в северо-восточном направлении из Урмии через Марагу и перейдут Аракс далеко ниже Джульфы. Не будучи стратегом, не могу критиковать эти боевые планы не наступившей кампании, но одно несомненно, — тревожно положение нашего Закавказья и Азербайджана. Русская армия настолько велика, что в состоянии выделить нужную силу для охраны границы, которой грозит опасность. Предусмотрительность еще никогда не вредила делу. На Араксе не все благополучно. Даже в мирной Джульфе каждый день арестуют фидаев и скоро, кажется, для них не хватит конвоя. Сегодня захватили четырех сразу и довольно опасных агитаторов.
25.02.12 № 12915, с. 13
Акционерное общество Тавризских дорог, подобно такому же обществу пассажирских дорог Энзели-Решт, возникло по идее графа Витте. Эти дороги вместе с Учетно-ссудным банком в Персии должны были довершить наши торговые и культурные завоевания на персидском Востоке…
В истории Тавризской дороги есть любопытная страничка. Именно ее сооружение содействовало развитию персидской революции, — культурные нововведения не обходятся даром старому Востоку. Во-первых, шоссейный путь Джульфа-Тавриз сразу оживил нашу торговлю с Персией, и в Тавризе явился избыток золота, в свою очередь вызвавший перемену натуральных повинностей на денежную уплату, что весьма не понравилось населению. Персы стали платить своему правительству больше, чем прежде.
Затем Магомет-Али-шах, узнав о проекте железной дороги на Тавриз, стал спешно скупать земли по ее линии. Земли эти, разумеется, сулили в будущем большие выгоды их владельцам и повышались в цене. Агенты экс-шаха, по существующему в Персии бесправию, иногда попросту отбирали имения у разных мелкопоместных ханов, выдавая им фиктивные расписки.
В окрестностях Тавриза образовался из прежних помещиков безземельный пролетариат, который стал жить грабежами и смутой.
Все это, взятое вместе, создало почву для движения фидаев. Таким образом, Тавризская дорога, еще не имея паровозов, заронила искру будущего пожара, который вскоре охватил весь Азербайджан.
Что касается самой дороги, то она далеко не удовлетворила своему назначению. Инженеры говорят, что проведение ее по старому караванному пути и вдоль горных потоков, разливающихся во время таяния снегов Кара-Дага, весьма не целесообразно, так как весной нашему шоссе угрожают постоянные размывы на непрочном грунте и слабых обочинах, размываемых водой, вечно возобновляются глиняные стенки, которые обваливаются периодически…
Частное автомобильное сообщение инженера Васильева убило конкуренцию извозопромышленников и в результате нет ни фаэтонов, ни автомобилей.
4 грузовика «N-A-G» и один пассажирский автомобиль очень стары, заезжены и обслуживаются неопытными шоферами. Мастерских для починки нет вовсе и испорченные машины не ремонтируются. Недавно пассажирский автомобиль, на котором ехал директор английского банка в Тавризе, и следовавший за ним грузовик опрокинулись на дороге. Англичанин-директор поспешил зафиксировать эту оплошность на фотографическом снимке — вот-де как хороши русские пути сообщения.
Между тем на пассажирском моторе взимается довольно высокая плата за проезд Тавриз-Джульфа — 10 и 12 р. С пассажира.
Естественно, что появление военных автомобилей создало частному сообщению инженера Васильева крайне неприятную конкуренцию.
Около Маранда произошел довольно забавный случай. Генерал Воропанов и наш генеральный консул в Тавризе А. Я. Миллер возвращались из поездки в Маранд на легком военном автомобиле. Вдруг автомобиль стал среди дороги — у него оказалось перерезанным «магнето». Подозрение пало на частных шоферов г. Васильева.
Правление Тавризской дороги в более мирные дни приняло на себя заботу об устройстве в Тавризе русского собрания. Помещение его невелико, но при собрании есть хорошо составленная библиотека, где получают все основные русские газеты и журналы. Здесь собирается русская колония Тавриза, устроен приличный буфет… Стены собрания во время мероприятий — к примеру, проводов уходившего на Кавказ 1-го стрелкового полка, — декорируются национальными флагами.
Тавризский путь имеет разветвление от Маранда на Хой и Урмию. В настоящее время здесь работают наши саперы, улучшая дорогу для военного автомобильного сообщения, но навести мосты через горные реки, кажется, будет трудно. Что касается будущей железной дороги на Тавриз, то ее линии и туннели пройдут несколько в стороне от теперешнего караванно-шоссейного пути. План этой дороги давно разработан, но сама дорога, к сожалению, все еще остается на бумаге…
01.03.12 № 12920, с. 5
В военном госпитале Джульфы лежит тяжело раненый в ногу молодой герой Тавриза, штабс-капитан Мингрельского полка Н. И. Федоров. В Тавризе показывают дом, где он защищался с горстью солдат против толпы фидаев. Этот бой — один из самых трагических эпизодов тавризской смуты. О нем мне рассказывали, но я предпочитаю передать рассказ со слов самого штабс-капитана Федорова, которого я навестил вместе с доктором Головачевым.
В Тавризе я видел дом Федорова, как его здесь называют. Это небольшой караван-сарай близ старого базара. Перед ним пролегает довольно широкая улица. С улицы во двор дома идет под воротами крытая галерея, по обоим сторонам которой расположены клетушки-сараи для склада товара. Двери клетушек разбиты в щепы, стены закопчены огнем и дымом недавнего пожара. Всюду следы пуль. В одной клетушке проломан потолок, лежат клочки полусгоревшего сена и обуглившиеся балки. Здесь было последнее убежище Н. И. Федорова и его солдат. Место до сих пор сохраняет следы разрушения, но скоро от караван-сарая не останется камня на камне: его собираются взорвать, как все дома фидаев в Тавризе.
— Удивительно не повезло штабс-капитану Федорову! — сказал мне доктор Головачев, — он получил тяжелую рану в ту же ногу, в которую был уже ранен в бою на Шахэ.
— Разве он был в Манчжурии?
— Да, в Орловском полку.
Мы вошли в офицерский барак госпиталя. В небольшой комнате лежал на постели штабс-капитан Федоров. Нога его была плотно забинтована. На меня глянуло пожелтевшее, исхудалое лицо, обросшее жидкой бородкой. Только глаза раненого лихорадочно горели. На столе лежали груды газет и книг.
— Как вы себя чувствуете, капитан? — спросил я у его постели.
— Да вот, что скажет доктор, — улыбнулся Федоров.
— Ничего, ничего! Месяца через полтора встанете! — ободряюще сказал доктор Головачев. — посмотрите на сапог пациента, — достал из угла доктор разорванный вдоль голенища офицерский сапог со шпорой.
На сапоге сбоку виднелось маленькое отверстие от пули, а выходное отверстие спереди представляло широкую, рваную клочьями дыру. Пуля, очевидно, разрывная, прошла навылет, разорвав ногу и выхватив кусок кости. Раненую ногу однако не ампутировали, надеясь на сращение. Получив такую страшную рану, штабс-капитан мог еще стрелять и стоять на ногах только потому что ногу держало голенище сапога и образовавшаяся в нем паста из запекшейся крови.
— 8 декабря, когда началась перестрелка в Тавризе, — говорит раненый, — командир батальона приказал мне догнать и вернуть патруль, высланный для отобрания оружия у жителей. Было часов 8 утра. Взяв с собой треть нижних чинов — пулеметчиков, — я был тогда младшим офицером пулеметной команды, — я вышел из караван-сарая. Кругом было тихо, только вдали слышались выстрелы. Вдруг через улице пробежало человек пятнадцать фидаев.
Впереди виднелся большой дом, и оттуда из-за ограды, в нас неожиданно открытии стрельбу. Первым же выстрелом я был ранен в ногу. Заскочив в ворота караван-сарая, мы открыли огонь по нападавшим. Тут же свалился мой пулеметчик Тарбинский, раненый разрывной пулей в живот. В нас стреляли вдоль улицы из окон и с крыши соседних домов. Другой мой пулеметчик был убит на месте пулей в голову, а третьего, Семенова, я послал в караван-сарай Мамедова дать знать о нашем положении.
Остались я и Тарбинский, оба раненые. Взяв винтовку у убитого солдата, я отстреливался из-за угла ворот. Тарбинский, зажимая рану рукой, тоже кое-как стрелял в сторону двора. Так прошло минут сорок. Вдруг бежит мой Семенов, а за ним четырнадцать наших гренадеров 9-й роты. Через минуту прибежали под перекрестным огнем вдоль улицы еще девять солдат 12-й роты. Они с унтер-офицером обстреливали дома, где прятались фидаи. Но почти тотчас мы потеряли восемь человек убитыми и ранеными.
Отойти было нельзя, нас окружили кольцом и выстрелы теперь слышались даже со стороны двора. Пули свистели под воротами. Мне пришлось ограничиться пассивной обороной, заняв сарайчики справа и слева. На лестницах, ведущих на крышу, я поставил по два стрелка. Так перестрелка шла до 3-х часов дня, но патронов было мало. И мы стреляли только с прицела, когда фидаи показывались из-под ворот.
— Командир, послушай! — вдруг раздался чей-то голос по-русски: — Отдай ружья и патроны, мы вас отпустим!
Говорил, вероятно, армянин.
— Умрем, ребята! — сказал я солдатам.
— Так точно, умрем! — ответили гренадеры.
Я крикнул, что мы не сдадимся, и стрельба поднялась еще пуще. Персы ругались по-своему и стреляли в нас, мы тоже отвечали бранью и выстрелами. Теперь нас оставалось человек восемь.
— Командир, сдайся, все равно всех перебьем! — снова раздался голос.
— Русские умирают, но не сдаются, — ответил я.
После третьего предложения сдаться фидаи проломали крышу нашего сарая и стали бросать горящую «юнжу», — пачки сена, — лить керосин и поджигать балки. Солдаты прикладами тушили тлеющий потолок. Дым и копоть становились невыносимыми. Голова кружилась, я ослабевал от потери крови. Тогда раненый в грудь пулеметчик Семенов перетащил меня, совсем изнемогающего, в другой сарайчик, напротив, но тут же был сам ранен вторично в живот. Кругом все горело. Персы работали топорами, пробивая стены. Мы брали последние патроны у раненых и убитых. С крыши со двора и с улицы раздавались неистовые крики фидаев: «Али-Алла!» вдруг один перс, согнувшись пробежал мимо нас под воротами и сорвал винтовку с убитого солдата. Послышались торжествующие крики. Человек двадцать фидаев атаковали наш сарай, но, встреченные залпами, отступили. Несколько персов были убиты. Три раза возобновляли они атаки и каждый раз бежали от нашего огня, оставляя кучи убитых и раненых под воротами. Начинало темнеть, было около 6 часов вечера. Со двора послышался гул голосов, — персы о чем-то совещались. После этого наступила тишина.
Видно было, что бой прекратился и фидаи ушли куда-то. Я послал двух солдат с донесением к подполковнику Немировичу-Данченко. Прошло два часа томительного ожидания, — ничего нет1 послал еще двоих, и они не вернулись. У меня осталось три здоровых солдата, несколько раненых и всего 20 патронов. Было уже 10 часов вечера. Отпустив отдельными партиями раненых солдат, — авось дойдут, — я ждал до 11 часов ночи. Все было тихо. Мы надеялись пробраться к русскому консульству. Оставив двух солдат у тяжело раненых для охраны, я приказал нести себя на ружьях. Гренадеры, один здоровый, другой легко раненый, подхватили меня и вышли на улицу. Темнота была полная. Иногда мои солдаты оступались на камнях, и я падал на землю, но меня снова поднимали и несли. Выйдя на базар, мы скоро заблудились в его переходах. Захватили какого-то невооруженного перса, попавшегося навстречу, и он довел нас до караван-сарая Мамедова, но там уже никого не было, — наш полк ушел в Багишемаль.
Я знал дорогу к Багишемалю и приказал идти туда. Кое-как мы добрались до его ворот, где НАСА встретил подполковник Немирович-Данченко. Отрапортовав ему, я потерял сознание. Подполковник, как я узнал потом, ходил с тремя ротами на выручку оставшихся в караван-сарае, но найти его не смог. Высланные мною с донесением четыре гренадера благополучно добрались до Багишемаля уже после меня. Всего мы потеряли десять убитыми и десять ранеными. Здоровых уцелело шесть…
— Жаль мне Семенова, — закончил штабс-капитан Федоров. — Бравый был ординарец и перед смертью все еще беспокоился, говоря мне: «Ваше благородие, как бы мой карабин и кинжал не пропали!». Да, трудно было, а все-таки человек сорок персов мы уложили.
Рассказ, видимо, волновал раненого. Я пожелал штабс-капитану скорого выздоровления и простился. Он только что произведен по старшинству из поручиков… Кажется, это его единственная награда за тяжелую рану, редкое мужество и перенесенные страдания. Впрочем, за ним числится вина: он шел по незнакомому городу без компаса. Есть ли у нас однако магнитные стрелки, указывающие на героизм?
11.03.12 № 12930 с. 5
Посылкой взвода нашей учебно-автомобильной роты в Персию военное министерство сделало интересный опыт, который должен был показать, насколько полезна для армии и производительна работа грузовиков при условиях военного времени. Так как этот опыт — первый в России, то результаты его особенно поучительны. Насколько оправдали военные грузовики и легкие автомобили свое назначение и принесли существенную пользу? Теперь можно подвести итоги их работы за месяц и ответить на вопросы цифрами. Часть автомобильного взвода, обслуживавшая тавризский отряд, в течение минувшего месяца сделала следующие работы:
1) Перевезено груза интендантского и воинского — 9.000 пудов.
2) Перевезено на грузовиках нижних чинов — 800 человек.
3) Перевезено офицерских чинов на двух легковых автомобилях — 194 человека.
4) На санитарном моторе перевезено больных и здоровых — 158 человек и груза 242 пудов.
Каждый грузовик сделал в среднем в месяц 2500 верст, а легковые автомобили и санитарная — 4000 верст.
Работали 2 легких «Опеля», санитар «Лаурин-Клемент» и 4 грузовых, из которых 3 — трехтонные: «Грамм», «Заурер» и «Даймлер» и один 1,5-тонный «Заурер».
За месяц вполне выяснилось, какое громадное значение имеют военные автомобили в смысле скорости доставки людей и грузов. Так, наши грузовики, выходя из Джульфы в 8 часов утра, при условии хорошей погоды, приходили в Тавриз в 12 дня, а при дурной в 6 часов вечера…
Грузовики, посланные в Персию, далеко не были новыми машинами, вынесли трудные испытания во время конкурса грузовых автомобилей, участвовали во всех маневрах в петербургском и ковенском округах. Все это были весьма почтенные ветераны и, кроме «Грамма», мои старые знакомые, с которыми я сделал пробег между Петербургом и Москвой.
Желая узнать слабые стороны конструкции машин, военное ведомство буквально их не щадило и так, почти без всякого ремонта, отправило в Персию. Опыт так уж опыт, — пожалуйте на Карадагские горы.
Однако в Персии, несмотря на плохие дороги и тяжелые условия работы при малочисленном составе полувзвода, грузовики с честью выдержали испытания. Только один автомобиль пропустил 2 рейда, находясь на ремонте… Для успешной работы необходим был кадр хорошо обученных шоферов, любящих свое дело, и такой кадр успела подготовить за год своего существования наша автомобильная рота в Петербурге…
Расскажу такой случай. В Маранде была снежная метель, на Ямском перевале шел град. Вдруг, смотрю, идет наш грузовик «Грамм», а на высоких козлах шофера сидит без башлыка рядовой Вебер. Оказывается, он снял свой башлык и заботливо укутал им «магнето» своего автомобиля, чтобы предохранить его от грязи и падающего снега. Это ли не трогательная заботливость? Но каков командир, таковы и солдаты. Подполковник Секретов видит ближайшего родственника в каждом своем грузовике, а его шоферы готовы отдать любимой машине последний башлык, лишь бы она не простудилась.
По миновании надобности в наших грузовиках в Персии, их следовало бы оставить для кавказского военного округа, — положив этим начало автомобильной части на Кавказе.
Венцом дела будет, конечно, устройство военно-автомобильного завода в России, не менее нужного, чем судостроительные, иначе мы будем в зависимости от европейских фирм.
Теперь же наша учебно-автомобильная рота, устраивая пробеги и пробуя автомобили на своей испытательной станции, может установить их лучший тип, который стоял бы на уровне современных требований военной техники…
18.03.12 № 12937, с. 5
Вместе с драгоманом нашего генерального консульства П. П. Введенским, заведующим русской школой в Тавризе, я побывал в этом училище, претерпевшем столько бедствий. Когда-то богато обставленная русская школа была разгромлена Рахим-ханом, ограблена караджагскими всадниками и даже местными жителями квартала Шоторбан. От существовавшей при школе метеорологической станции второго разряда, действовавшей с 01.11.1907 г. и давшей ряд ценных наблюдений тифлисской физической обсерватории, — ничего не осталось. Дни революции и недавней смуты едва ли не погубили училище и мне показывали следы пуль на его стенах.
Вот при каких печальных условиях насаждается русская культура в Персии. При учреждении нашего училища в Тавризе имелось в виду, чтобы эта школа была проводником русских культурных начал среди местного населения, в особенности среди массы русских мусульман, от рождения не видевших России и совершенно не знакомых с ее устройством, бытом, нравами и обычаями. Имелось в виду, ради взаимного сближения стран на почве торговой и экономической, распространять знание русского языка, который с каждым годом становился употребимее бы в Тавризе. Даже иностранные духовные миссии, до сих пор чуждавшиеся русского языка, должны были открыть его специальные классы при своих школах. Энергичные и крепко осевшие в Тавризе американские пресвитериане, давно наладившие здесь свое дело и действующие среди местных мусульман образовательными и другими испробованными на опыте средствами, первыми подали пример преподавания русского языка.
Теперь русская школа едва возникает из своих развалин. Во время смуты и революции ученики ее разбежались, инвентарь был разграблен, жители из русских подданных отказались платить свои обычные взносы из-за плохого состояния торговли, и школа поддерживалась только на средства нашего генерального консула и на субсидии в 50 туманов, которую ежемесячно вносил Учетно-ссудный банк Персии. Несмотря на уменьшение денежного содержания, два русских учителя продолжали самоотверженно преподавать в школе. Один из них, смотритель школы Юсуф-Бек-Казиев, окончивший Эриванскую учительскую семинарию, особенно горячо относился к преподаванию… Благодаря нашему драгоману П. А. Введенскому, школа в Тавризе стала быстро оправляться от нанесенного ей удара. Она была переведена в другое, более обширное здание, куплены были парты для школьников, учебные пособия, глобусы, атласы, книги. В школе была по-прежнему введена программа наших городских шестиклассных училищ, но с необходимым здесь преподаванием персидского и арабского языков.
Когда мы с П. П. Введенским вошли в класс, там был урок географии. Ученики разного возраста, среди которых был маленький принц в засаленном халате, сидели на скамьях. Учитель Юсуф-Бек-Казиев вызывал их по очереди и заставлял объяснять, что такое остров и полуостров, приливы и отливы в океанах, как происходят затмения луны и солнца. Персы и татары бойко отвечали по-русски, показывали на карте Петербург и знали, на какой реке он стоит.
— А на какой реке находится Тавриз? — спросил я мальчика он и другие ученики отозвались незнанием, и только один, подняв руку, уверенно ответил: — На реке Аджичае.
Вызвали маленького персидского принца, и он бойко прочел наизусть:
— «Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда».
Странно было слышать эти знакомые стихи в Тавризе. Принц декламировал их по-детски отчетливо, но кто автор стихов, — он сказать не мог…
В школе теперь учится около сотни мальчиков, преимущественно азербайджанских татар. Среди них есть несколько принцев…
Наша просветительская миссия на Востоке идет по следам армии, и школы — своего рода аванпосты русской цивилизации. Эти аванпосты должны быть усилены.
05.05.12 № 12983
В своей корреспонденции ХХI я оговаривался, что не имею сведений об автомобильном отряде поручика Мгеброва. Мы в Тавризе ничего не знали об этом отряде, работавшем на пути Энзели-Казвин. Отправленный из Петербурга, взвод учебно-автомобильной роты был разделен по распоряжению штаба Кавказского наместника на две отдельные части, которые не имели никакой связи между собою. Не было ни известий, ни сообщений. Только теперь мне удалось получить долгожданные сведения, и я, со слов поручика Мгеброва, могу пополнить досадный пробел в моих корреспонденциях.
Экспедиция поручика Мгеброва настолько интересна по своей почти трагической обстановке и достигнутым результатам, что о ней стоит поговорить подробнее. Кто, например, знает в России о неожиданности появления нашего военного автомобиля на улицах Тегерана и о впечатлении, произведшем на персов это. Неожиданностью? О столь любопытном факте, сколько помнится, не было ни телеграмм, ни корреспонденций.
Вот как было дело. Автомобильный отряд поручика Мгеброва, в состав которого входили грузовики «Мулаг», «Лаурин-Клемент», «Берлие», «Фиат» и легкий мотор «Бенц», довольно благополучно прибыли из Баку в Энзели. Большие затруднения представляли при морском переходе только разгрузка и погрузка автомобилей, так как пароходы и пристани общества «Кавказ и Меркурий» для этого не приспособлены. В Баку «Мулаг» провалился задними колесами под деревянную настилку пристани, а в Энзели, за отсутствием дороги, грузовики пришлось тащить от парохода полверсты по глубокому песку с помощью людей и толей.
Коиматические условия края, где приходилось работать отряду, оказались весьма тяжелыми! — в Гиляне шли постоянные дожди, а в Иранских горах были морозы и вьюги. Расстояние от Энзели до Казвина составляет 230 верст. Дорога до Решта (38 верст) и далее до станции Сефид-Катала (63 версты) довольно сносная и проходит по ровной местности, но от Сефид-Катала почти до самого Казвина тянутся непростые подъемы и спуски. Крутизна поворотов доходит здесь до 300 градусов радиусом в 1-2 сажени. Местами дорога настолько узка, что два автомобиля с трудом могут разминуться. Путь идет параллельно глубоким пропастям, а движение затруднено караванами верблюдов, тянущимися иногда на десятки верст. Полотно дороги местами глинистое, на иных участках испорчено толстыми пластами щебня, который совершенно не укатывается. На горных и перевальных участках, в период таяния снегов и дождей, дороги быстро размываются и превращаются в сплошную грязь. От станции Юбаш-Гай идет крутой подъем в 6000 футов выосты. Перевал покрыт снегом. От Куинского перевала начинается 30-верстный спуск до г. Казвина. На этом-то тяжелом пути пришлось работать отряду поручика В. А. Мгеброва.
Для иллюстрации положения, в котором очутился наш автоотряд в Персии, передаю трагичные подробности его пробегов через горы Мрана. Грузовик «Фиат», следовавший с восемью нижними чинами, едва не потерпел серьезного крушения. На повороте около Аглобергской у него лопнула правая рессора, ось свернулась и автомобиль полетел под откос. Шофер Голубенко к счастью не растерялся и вовремя затормозил грузовик, а так как руль все-таки можно было вращать в одну сторону, то он направил автомобиль на куст и таким образом задержал его при падении. В нескольких шагах от куста начиналась почти отвесная пропасть над рекою Сафид-Руд. «Фиат» повис над пропастью. Солдатам удалось вытащить его снова на дорогу. Несчастий с людьми и дальнейшей порчи автомобиля при падении во время этой горной катастрофы не произошло.
В другой раз автомобильный отряд был застигнут на перевале сильной метелью при 20 градусном морозе. Отряду пришлось заночевать в горах среди снежных заносов. Поздно ночью волки так близко подходили к автомобилям, что приходилось отгонять их выстрелами из винтовок. Только с рассветом, при помощи рабочих дороги, снег был несколько расчищен и отряд мог продолжать путь. Однажды, при встрече над пропастью с фургоном, запряженным четверкой лошадей, дышлом этого фургона был пробит радиатор у грузовика «Мулаг», — разъехаться не было возможности.
Средь таких случайностей, несмотря на трудный путь через горы, поручику Мгеброву в конце концов удалось установить правильное сообщение между Энзели и Казвином. Это было достигнуто разделением автомобилей по участкам дороги. «Мулаг» и «Лаурин-Клемент» делали рейсы между Казвином и Рештом; «Берлие» — между Рештом и Энзели. «Фиат» ходил между Казвином и Энзели, по всему пути, как вспомогательный грузовик, а легкий «Бенц» находился в распоряжении штаба русского отряда в Казвине.
Военные грузовики перевозили артиллерийские снаряды, муку, консервы и нижних чинов. Так, автомобилю «Лаурин-Клемент» в короткий срок пришлось перевести между Энзели и Рештом 4000 пудов грузов и около 100 пассажиров, хотя этот грузовик работал всего с тремя цилиндрами — один был испорчен.
Самым замечательным из пробегов наших военных автомобилей в Персии был пробег в Тегеран. Утром 21 января поручик Мгебров получил приказ выехать на автомобиле «Бенц» с офицерами штаба на рекогносцировку дороги Казвин-Тегеран, так как в случае осложнений предполагалось перебросить передовой отряд к Тегерану на грузовом автомобиле. Дорога оказалась довольно ровной, без крутых поворотов и подъемов, но с разбитым полотном, щебнем и поперечными канавами.
Появление в Тегеране первого нашего военного автомобиля произвело самый неожиданный и довольно комический, по испугу персов, эффект. Знаменитый Ефрем, вообразив, что наш автомобиль прибыл за ним, на следующий же день выступил из города со своими фидаями. Жители Тегерана не могли себе представить, что появление военного автомобиля было простой рекогносцировкой, благополучно закончившейся 25 января, когда наш «Бенц» вернулся в Казвин. Ефрем с фидаями тоже вернулся в Тегеран и убедился, что никакой опасности ему не угрожает. Забавный эпизод окончился к общему благополучию, но он рисует настроения Тегерана и положение русского отряда в Персии. Ефрем был уверен, что наш военный автомобиль может его «увезти» в один прекрасный день.
Вернемся однако к технике автомобильного дела в Персии. Поручик Мгебров, подобно штабс-капитану Вредену в Тавризе, находит, что разделение отряда на две части, допущенное штабом кавказского наместника, повредило деятельности военных грузовиков. «При таком количестве автомобилей, какое имеется у меня, — сообщил поручик Мгебров, пользование ими весьма затруднительно. Начальник отряда предъявляет к автомобилям большие требования. Требуется срочная доставка два раза в неделю почты и груза. В случае неисправностей автомобиля, которые могут произойти на участке в 230 верст, трудно подать помощь. Здесь должно ходить не менее 10 грузовиков. Необходимы мастерские, запасные части, сплошные шины. Нижние чины работают совершенно не жалея себя». Словом, результаты разделения те же, что и на пути Джульфа-Тавриз.
Любопытно отметить следующее. Между Энзели и Казвином не раз были сделаны попытки открыть автомобильное движение, и все они, несмотря на высокий фрахт за перевозки, оканчивались полной неудачей.
Фирма «Нобель» присылала своих инженеров для исследования дороги, но инженеры нашли ее непригодной для автомобилей. В управлении Энзели-Тегеранской дороги прежде работало несколько автомобилей, которые весьма скоро пришли в полную негодность. Теперь эти автомобили совершенно заброшены.
Каким же образом нашим военным грузовикам удалось поддерживать сообщение в Персии? Стоит ли здесь говорить об отдельных поломках рессор, «карданов», лопнувших «камерах» и «подшипниках»? все это неизбежно при трудностях горной дороги и только удивляешься изобретательности наших офицеров, которые умудряются выходить из самых трагических положений, заменяя части одного автомобиля частями другого, «выключая дифференциалы», ставя новые «радиаторы» или проходя перевалы с тремя «цилиндрами» вместо четырех. Русский человек находчив в беде, и во время похода не до технических тонкостей и совершенств.
На путь Энзели-Казвин, как в Тавризе, наши военные автомобилисты доказали, что они могут принести несомненную пользу армии. Экспедиция поручика Мгеброва оказалась более успешной, чем можно было ожидать по условиям дорог и сообщений в Персии. К стыду некоторых иностранных фирм надо добавить, что их автомобили не всегда сделаны из прочного материала. Но что же делать? Учимся на опыте, а опыт в Персии был весьма поучительным. Наш молодой автомобилизм испробовал себя на горах Ирана, и успехов более, чем разочарований.
06.09.12 № 13106, с. 3
Наше военное ведомство устраивает международный конкурс грузовиков, в котором впервые примет широкое участие наша союзница Франция.
На конкурсном пробеге будут присутствовать французские военные депутаты и представители французской технической прессы от журналов «L’Auto» и «Le Poids Lourd».
Громадный пробег в 2600 верст намеренно приурочен к самому скверному времени года в России, к осени, когда русские дороги особенно портятся. Пробег начнется 18 августа и закончится к 10 октября.
В первых числах октября наступают заморозки и грузовики после ночлега на воздухе трудно заводятся. Испытание грузовиков нарочно оставляется самым тяжелым условиям.
Тем не менее, на призыв нашего военного ведомства, которое намерено приобрести 38-40 лучших грузовиков после конкурсного пробега, охотно откликнулись Франция, Германия, Англия, Италия и Швейцария.
В конкурсе примут участие более 60 автомобилей разных фирм.
Маршрут пробега установлен от Петербурга на Новгород, Валдай, Тверь, Москву, Малый Ярославль, Рославль, Орел, Тулу и в Москву обратно.
От Франции: Рено, Пежо, Берлие, Ля-Бюир, Дион-Бутон, Клеман-Баяр, Деляхе и Шнейдер.
От Германии: Деймлер, Адлер, Бенц-Гагенау, N-A-G, Штевер, Бюсинг и Подеус.
От Италии: Фиат и Шкода.
От Швейцарии: Заурер и Арбенц.
От Англии: Каймер-Кар.
Но что нового дает нам предпринимаемый теперь конкурс? По мнению большинства офицеров нашего генерального штаба, главный недостаток русской армии — недостаток службы связи. Он обнаружился уже в манчжурской кампании. Мне приходилось слышать от военных, например, такое мнение:
— Если бы первый сибирский корпус был связан хотя бы двумя легкими автомобилями, может, не было бы и Мукдена…
Мы еще находимся в периоде опытов — пробегов, конкурсов, испытаний, — но будем надеяться, что к «войне на западном фронте» наша армия будет технически подготовлена.
24.08.12 № 13093, с. 5
В Можайск ежедневно прибывают новые эшелоны войск и походным порядком следуют в Бородино, где, близ Масловских флешей, недалеко от Москвы-реки, уже белеют палатки. По положению, лагери устраиваются «Ближе к воде», хотя отсюда совсем не близко до центральных пунктов бородинских торжеств.
От Можайска до Бородина добрых 14 верст, но на станции в Бородино негде разгружаться. Впрочем, благодаря распоряжению главного коменданта, князя Багратиона, потомка бородинского героя, и помощника коменданта, ротмистра Гальнбена, порядок в передвижении войск соблюдается полный. Этого не легко достигнуть, так как на Бородине соберется до 16000 войска. Одних генералов и штабс-офицеров будет до тысячи. От всех полков, участвовавших в Бородинском сражении, прибывают батальоны, роты и отдельные депутации. Подходят кавалергарды, кирасиры, измайловцы, преображенцы. Движение эшелонов напоминает обстановку военного времени, и чудится, что мы снова готовимся к бою при Бородине. Действительность смешивается с воспоминаниями славного прошлого и живем под обаянием великих событий нашей истории. Проясняется столетняя даль и, кажется, что сто лет — это не так уж много.
Из Петербурга я выехал 17 августа с воинским поездом автомобильной роты. В мирное время эшелоны движутся крайне медленно и в Бородино мы были только через 3 дня. Забавнее всего было то, что от Петербурга до Любани мы ехали 10 часов и прибыли в Любань в полночь. Благодаря квартирьерам Измайловского полка, ехавшим с нами, мы сильно запоздали с нагрузкой, и поезд, вместо того, чтобы выйти в 1 час 10 мин. Дня отправился в 2 часа 10 мин. Таким образом, мы не попали в расписание движения поездов и ежеминутно задерживались. Только ночью мы наверстали потерянное время. Громадный военный поезд с 23 автомобилями на платформе, хорошо оборудованный, быстро нагонял часы. Мы ехали в вагонах-микст первого и третьего классов, — не было ни одной «теплушки». Порядок движения на Николаевской железной дороге, несмотря на обилие воинских поездов, сохранялся образцовый.
Погода стояла совсем летняя и даже остановки на маленьких станциях имели свою прелесть. В Бренцеве наши солдаты рассыпались по роще — собирать грибы. Березовые чащи ожили от солдатских голосов, посвиста и веселой переклички. Солдаты возвращались в вагон с полными шапками белых грибов, — только где их было сварить?
Поездка на Бородино была настоящим праздником для солдат и офицеров. В Москву наш поезд пришел ночью и кружными путями был передан Александровскую дорогу. Здесь мы стояли долго. Агенты службы движения на каждый вагон нацепляли нумерованные билеты, которые потом были сорваны ветром.
Только в 12 часов дня 19 августа эшелон тронулся из Москвы, минуя исторические «Фили», и к вечеру пришел в Можайск.
Солдатам автомобильной роты пришлось помогать в разгрузке двуколок, походной кухни, багажа измайловцам и преображенцам. У преображенцев на 300 пудов клади приходилось три нижних чина. Поднялась обычная при разгрузке суматоха. Нашлась достаточно высокая платформа и рота свела автомобили во двор станции. В темноте загорелись огненные «глаза» грузовиков и легких моторов, собирая толпу зрителей. Двор станции казался иллюминированным.
Город Можайск и Бородино мы увидели только на другой день, — пришлось заночевать в вагонах. Дорога ночью была небезопасна.
В 5 часов утра автомобильная рота, выстроившись повзводно, тронулась в путь. Наши автомобили запрыгали по ужасным улицам Можайска, по выбоинам и ухабам, и благополучно спустились к крутой горы.
К Бородину пошла довольно ровная шоссейная дорога, но громадный поезд автомобилей, растянувшийся на целую версту, рев и сигналы рожков пугали крестьянских лошадей. Мужики и бабы в телегах летели через канавку и, вероятно, проклинали нас, как французов в 12-м году.
Военные автомобили в Бородино — зрелище невиданное, и что сказал бы сам Наполеон, если бы ему пришлось иметь дело с этим «четвероногим родом оружия». За сто лет далеко вперед ушла техника военного искусства.
Минуя деревню Горки и Бородино, мы понеслись к новой дороге через Бородинское поле.
Двойные линии флагов, арок и деревянных пирамид, спешно декорированных к празднествам, придавали дороге триумфальный вид, но как-то плохо гармонировали с торжественным настроением, навеваемым Бородинским полем. Слишком уж пестро, ярко и декоративно было кругом, — рядом с величавыми могилами и памятниками славной старины. Но что делать? — народные торжества требуют декорации, багрянца и позументов. Станция Бородино также «роскошно убрана». Новые постройки, буфет, музей, флаги и пирамиды.
Подполковник Секретов, командир автомобильной роты, встретил свой эшелон у станции, и здесь же рота расположилась на бивуак. На зеленом лугу вытянулись линии автомобилей и забелели палатки. Офицеры и я устроились в вагонах. Мои документы из канцелярии министерства двора еще не пришли, но благодаря любезности начальника охраны генерала Тихановича, препятствий не встретилось, и в тот же день мы, вместе с князем Багратионом, посетили могилу его великого предка, осмотрели Бородинское поле, памятники и Спасо-Бородинский монастырь.
На автомобилях мы объехали все редуты и флеши, но об этом речь впереди. Погода стоит чудесная. Везде кипит работа и непрерывно подходят воинские эшелоны, кавалерия и пехота. Бородино снова приняло боевой вид и кажется, что мы готовимся к сражению. Тень Кутузова готова стать во главе славной армии и у Шевардина мерещится гвардия Наполеона. Здесь всюду свидетельства великого прошлого.
25.08.12 № 13094, с. 21
II.
правитьНа Шевардинском редуте стоит группа штаб- и обер-офицеров. С картой в руках офицеры рассматривают поле Бородинской битвы, которое видно отсюда, словно на генеральном плане — холмы, овраги, речка Колоча и молодые перелески, выросшие на месте прежних березовых рощ. Отсюда же, с холма, немного ниже, где теперь возведен увенчанный одноглазым орлом французский памятник, смотрел Наполеон на сражение, скрестив руки и положив ногу на барабан; страдающий насморком император отдавал приказы своему штабу.
Шевардинский редут теперь возобновлен нашими саперами. Его зеленые окопы из плотного дерна господствуют над окрестностью. Верстах в двух впереди сверкает на солнце золотая глава монумента войны 1812 года — на батарее Раевского, а дальше, на таком же приблизительно расстоянии, за рощей, угадывается село Горки, где поставлен новый памятник Кутузову с обнаженным мечом и двуглавым орлом, здесь находился штаб Кутузова. Таким образом, два великих полководца, руководившие битвой, находились в каких-нибудь 3-4 верстах друг от друга. Бородинское поле вовсе не поражает своей громадностью. Почти все его дали доступны для глаза.
На небольшом сравнительно пространстве земли произошло столкновение двух армий, но каждая пядь была здесь залита кровью и завалена трупами. Французы потеряли 20 000 убитыми и 40 000 ранеными, мы — 15 000 убитыми и 30 000 ранеными. И все это здесь, в объеме нашего кругозора! Уже одно это свидетельствует о беспримерной жестокости битвы. Пушки того времени стреляли на девятьсот шагов, «не дальше этого стада коров», — улыбаясь говорили офицеры на Шевардинском редуте. Прицельный огонь из ружей был на дистанцию еще более близкую (300 шагов). Таким образом, успех сражения решался штыковым боем и атаками кавалерии, которых не выдерживала пехота. Стреляли и дрались лицом к лицу, грудь с грудью, тогда как теперь совсем не видно неприятеля. Железные кирасиры конницы Мюрата заваливали своими трупами рвы и бросались на флеши. Нам «не видать таких сражений», хотя в Манчжурии я помню боевые картины не менее ужасные.
Если с Шевардинского редута взглянуть на батарею Раевского, центр Бородинского боя, то почти по прямой линии в обе стороны ясные обозначения расположения нашей армии, правый фланг которой упирался в Бородино, а левый доходил до Утицы. Здесь, на левом фланге, находятся возобновленные Семеновские флеши с памятником Неверовского и виден Спасо-Бородинский монастырь, построенные на месте героической смерти Тучкова. На левый наш фланг, более слабый по условиям низкой местности, были направлены главные силы Наполеона, но бой решился на батарее Раевского.
Такой именно, по историческим воспоминаниям, представляется картина Бородинского сражения, когда смотришь с Шевардинского редута. В глубине поля, за селом Князьковым, стояли наши резервы. Л. Н. Толстой в «Войне и мире» говорит, что наскоро возведенные нами редуты и флеши на Бородине имели характер временных укреплений. Современная их реставрация может быть слишком тщательна — так правильны линии окопов в Шевардинском и Семеновском; Масловские флеши остались в прежнем виде и заросли березами.
На военных автомобилях мы отправились осматривать Бородинское поле, теперь усеянное старыми и новыми памятниками. Многие из них еще не закончены и на торжествах предстанут в декоративном виде. Французские рабочие доканчивают великолепную имитацию монумента у Шевардина. Римский орел императора словно собирается взлететь с гранитной скалы. Что-то хищное есть в голове и клюве бронзовой птицы, прилетевшей с Наполеоном в Россию. Невдалеке, у Горок, двуглавый орел на памятнике Кутузову уже расправил свои могучие крылья, чтобы полететь навстречу жадному чужеземцу.
Другие наши памятники, на месте расположения полков, менее художественны. Вот небольшой монумент Московского полка, 35-го Волынского и красивый гранит лейб-гвардейского Павловского полка с надписью: «Славным предкам, Павловским гренадерам. 1812—1912». На граните характерный горельеф — каски Павловцев. Прежний златоглавый монумент на батарее Раевского, где могила князя Багратиона, величественнее всех новейших. Он виден отовсюду.
Таким же величавым памятником прошлого является Спасо-Бородинский монастырь, основанный в 1833 году на Семеновских высотах вдовою генерала Тучкова. Монастырский Владимирский собор удивительно красив по своей архитектуре. Тихая обитель монахинь на кровавом поле брани ныне полна молитвами за убиенных. Мать-игуменья приветливо приняла в своих покоях блестящую толпу офицеров и разрешила им осмотреть домик Маргариты Михайловны Тучковой. Кротким трагизмом веет от прекрасного портрета Тучковой и от старинных силуэтов так рано утраченных ею мужа и сына. Спасо-Бородинский монастырь — вечный памятник женской любви и веры народной. Русские женщины той эпохи не уступали в героизме своим мужьям. И они принесли на Бородине великие жертвы родине.
Во дворе монастыря видны остатки флешей и стоит мраморная пирамида, — монумент Тучкову и другим героям дивизии Коновницына. Уезжая из монастыря, я увидел поляну, словно покрытую снегом. Это белели 400 палаток, разбитых для 3200 сельских старшин, «земских людей», которые будут присутствовать на торжествах в Бородине. Московское общество попечительства о народной трезвости устроило для них бараки-столовые перед лагерем. Спасо-Бородинская обитель, кстати сказать, издала для народа популярную брошюру о Бородинском сражении 26 августа 1812 года. Жаль, что такая брошюра, составленная полковником А., не раздавалась солдатам, прибывающим на Бородино. Многие нижние чины, как я убедился, имеют весьма слабое понятие о событиях Отечественной войны, и батарея Раевского ничего не скажет их сердцам.
Миновав село Бородино с маленьким царским дворцом в роще, наши автомобили покатили по проселочной дороге к Масловским флешам. За ними прежде стояли казаки Платова, сделавшие такую удачную диверсию в тылы французской армии. Этот кавалерийский рейд, смутивший Наполеона, один из самых блестящих в нашей истории. Что касается Масловских флешей, то они прикрывали отступление нашей армии к Москве. Вдали обрисовывались среди кустов извилистые берега Москвы-реки. Здесь теперь разбит громадный лагерь для прибывающих на Бородино частей гвардии и армии. Саперы спешно устраивают дорогу к лагерям.
Объехав все Бородинское поле, мы снова возвращались к станции. В синей дали смутно виднелся Шевардинский редут. И опять мне пригрезилась тень великого императора. Теперь, уже с другой стороны, я видел приближающиеся синие ряды французских солдат, которым неслась навстречу наша кавалерия, — кирасирская дивизия Дука, отбившая атаку Мюрата. На солнце сверкали каски и палаши. Наши и французские кирасиры смешались в яростной схватке, падали люди и лошади. От этих исторических миражей Бородина трудно отделаться. Поле славных побед и великих страданий рождает их из пролитой здесь крови.
А кругом было так тихо и так мирно, стояла совсем летняя погода, как может быть в те дни, когда Наполеон приветствовал «солнце Аустерлица». Чуть золотилась зелень березовых рощ, виднелись вспаханные полосы озимей, соломенные кровли деревень и в дали — красивый домик помещичьей усадьбы на Бородине. Все было по-прежнему, как, вероятно, тогда. Земля и природа медленно изменяют свое лицо, но говорят, будто река Колоча сильно пересохла за истекшее столетие. Засыпан Семеновский овраг, но остались флеши. Новые рощи выросли на поле битвы и кое-где опала сама почва. Окрестные жители долго находили на Бородине осколки гранат и сломанное оружие. Теперь в Горках продают их фальсификацию любителям старины.