М. Н. Катков
Кончина генерала Скобелева
править
Сегодня русское войско, Москва, Россия отдали последний долг так безвременно сраженному русскому богатырю, как назвали Скобелева его однополчане. Печальная, но и торжественная и умилительная была минута. Тут не было различия между официальным и неофициальным; то было общее искреннее народное чувство, которое всех соединило и во всех одинаково сказалось, от царя до крестьянина. В этом всенародном чествовании умершего героя чувствовалась могучая животворящая сила, которая и создает героев. Лишь бы эта сила нас не покидала, герои будут. От нас ушел человек, на которого возлагались великие надежды, но Россия не надежды чествовала, провожая его, а заслуги, им действительно оказанные. Незачем смущать себя мыслью о том, что сделал бы Скобелев, если бы долее прожил. Он уже сделал довольно на свою долю. Он хорошо записал свое имя в истории своего отечества; он будет жить в преданиях русского войска возвышающим дух идеалом; облик русского витязя не померкнет в народной памяти.
Он умер, и мы проводили его. Но не умирал ли он ежедневно под Плевной и в других боях под градом пуль и ядер, всегда впереди своих солдат? Вся Россия с замиранием сердца следила за делами его неимоверной отваги, которая действительно напоминала времена сказочные. Но как солдаты, бывшие под его начальством, так и народное чувство, с трепетом за ним следившее, пленялись не отвагой, а силой духа, которой она была выражением. Он не щеголял отвагой без нужды; он не метался бессильно, как угорелый, в опьянении битвы; перед лицом смерти он оставался спокоен и тверд и продолжал обдумывать свои планы и делать свое дело, ничем не развлекаясь и не смущаясь. Нужна была великая сила духа, чтобы изо дня в день, непрерывно, сохранять это самообладание, и оно-то действовало так вдохновительно на войска, в этом-то самообладании была тайна его обаяния. В этом самообладании перед лицом смерти прежде всего сказался полководец, способный водить свои полки к победам. Но непрерывное напряжение сил, чтобы сохранять нравственное равновесие ввиду смерти, обходится дорого: оно пожирает человека. И бывает так, что люди, привыкшие к такому напряжению сил, нуждаются в смертной опасности и ищут ее, чтобы вызывать и поддерживать в себе силу духа, без которого жизнь для человека одаренного не имеет цены.
Скорбь, с которой проводили мы останки Скобелева, не походит на уныние… Нет, он не унес с собой наших надежд; подвигами своей кратковременной жизни он возбудил и возвысил наши надежды. Когда пробьет час великих дел, Скобелевы явятся на Руси. Русская история не привыкла хранить людей про запас; из ее живых сил на новое дело появятся, Бог даст, новые деятели. Лишь бы Русь сохранилась Русью, лишь бы не ослабевал тот народный дух, который создал и возвеличил наше государство! Только этот дух и может создавать у нас великих людей — и полководцев, и правителей, — и этот дух жил в Скобелеве, и ему обязан Скобелев честью, которая провожает его в могилу. Даровитость его природы и приобретенные им военные познания Не сделали бы его полководцем, каким он был, не поддержали бы его на высоте его соображений и даже личного мужества, если бы не этот животворящий народный дух, который сообщал, при его молодости, благоразумие и зрелость его решениям, согревал его мысль, поднимал ее и расширял ее кругозор. Воспитанный на чужбине, живя среди толкотни смутных воззрений, которые волнуют наше время, Скобелев оставался в своих убеждениях глубоко русским человеком, верным патриотическому долгу. Вот почему он не терялся в отвлеченностях и отличался здравомыслием и трезвостью в своих соображениях. Он был не просто зубцом машины, но понимал вещи в их обширной связи и каждой подробности давал значение с точки зрения целого. Действуя в степях Средней Азии и побеждая там трудности, которые до тех пор казались неодолимыми, он одушевлялся мыслью о Босфоре, и живая мысль его усматривала внутреннюю связь наших исторических задач на Востоке с нашими внутренними затруднениями. Сообщая нам свои соображения касательно Текинского оазиса, "вот, — писал он, — между прочим, те политические и военные идеалы, которые в будущем должны лежать в основе наших действий и которыми я руководствовался, памятуя священные слова покойного Императора, сказанные мне перед отправлением в экспедицию… Лично для меня весь среднеазиатский вопрос вполне осязателен и ясен. Если помощью его мы не решим, в непродолжительном сравнительно времени, серьезно взять в руки восточный вопрос, то азиатская овчинка не будет стоить выделки. Смею думать, что рано или поздно русским государственным людям придется сознаться, что Россия должна обладать Босфором; что от этого зависит не только ее величие, но ее безопасность в смысле оборонительном и соответственное развитие ее мануфактурных центров и торговли. Никто, полагаю, не будет оспаривать, что пока польский и западнорусский вопросы будут тяготеть над нами, всякое правильное развитие в лучшем народно-историческом значении этого слова будет крайне затруднено. В настоящее время, несмотря на потраченные кровавые усилия, все наши границы остались открыты вражьему нашествию, вынуждающему нас содержать такую громадную армию, а польский вопрос, особенно теперь, ввиду неминуемых усложнений, порожденных австро-германским союзом, держит нас в осадном положении. Только владея Босфором, Россия сможет сознательно и бесповоротно произнести преждевременный пока возглас разбитого Костюшко: «finis Poloniae» (кончилась Польша).
Впервые опубликовано: «Московские ведомости» № 178, 28 июня 1882.