Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
Том второй. (Статьи, рецензии, заметки 1925—1934 гг.)
Под редакцией Роберта Хьюза
Berkeley Slavic Specialties
КОНЕЦ ОДНОЙ ПОЛЕМИКИ
правитьВ № 2843 Последних новостей помещена статья М. Л. Гофмана — продолжение нашей полемики по некоторым вопросам пушкиноведения. После этой статьи от дальнейшей полемики по существу затронутых вопросов я вынужден отказаться, ибо возражения г. Гофмана состоят из сплошных передержек, обличение которых требует слишком много места и не представляет интереса для дела. Но я принужден высказаться по частному вопросу.
Г. Гофман заявляет, что я страдаю «манией», что я уверен, будто все у меня «воруют» собранный мною материал и мои мысли. Это не так. В «воровстве» я никогда не обвинял никого, ни г. Гофмана, ни, тем более, П. Е. Щеголева. Относительно Щеголева я лишь указал (в Современных записках), что следуя за мной в одних наблюдениях, он упорно не хочет принять других с ними связанных. Я упрекал Щеголева в непоследовательности, в упрямстве, но никак не в краже. Разница очевидная.
В плагиате не обвинял я и г. Гофмана. Я лишь скромно указал, что цитаты из Пушкина суть общее достояние, но что на ряд сопоставлений, на известный подбор цитат и на некоторые выводы из такого подбора я имею авторское право. Всякий, кто возьмет на себя труд сличить мое Поэтическое хозяйство Пушкина с последней книгой г. Гофмана, признает неоспоримый факт: г. Гофман заимствовал у меня чрезвычайно много подобных сопоставлений и ряд вызванных ими мыслей.
Только на это обстоятельство я и указал в своей статье. Ныне г. Гофман заставляет меня быть более откровенным. Он позволяет себе заявлять, будто я отрицательно отношусь к его книге с грязною целью «ослабить удар, наносимый ею Поэтическому хозяйству Пушкина»! Нет, не мои, а свои собственные побуждения высказал здесь г. Гофман. О них я догадывался, но молчал, стыдясь за г. Гофмана.
Поэтическое хозяйство Пушкина есть ряд наблюдений над пушкинскими самоповторениями. Этим предметом я первый занялся специально. Г. Гофман подхватил мою тему и посватал ей две трети своей книги о психологии пушкинского творчества, хотя, разумеется, в творческой психологии Пушкина самоповторения не играли столь выдающейся роли. И вот, почерпнув у меня и основную мысль, и множество частностей, г. Гофману ничего не оставалось, как или признать мой благой почин в этом деле, или приняться всячески опорочивать мою книгу, в которой он ранее «восстал» только против одной главы. Г. Гофман «восстал» на мой подбор материала и на мой комментарий, после того, как обильно зачерпнул из того и другого, и после того, как сам же он писал мне: «От поэтического хозяйства в целом и в некоторых его частностях я в восторге и думаю, что давно пора было бы проделать такую нужную и интересную работу. С некоторыми частностями не согласен… Блестяще убедительны примеры из Гавриилиады!»
Надеюсь, всякому теперь ясно, зачем г. Гофману понадобилось нанести «удар» моей работе, которая вышла раньше, из которой г. Гофман многое взял и от которой сам же, по его собственному заявлению, был «в восторге».
Не без желания угодить галерке, г. Гофман пишет, что авторское право на цитаты из Пушкина «принадлежит только Пушкину, а не Пушкину и Ходасевичу». Это одна из многочисленных передержек г. Гофмана. Ни я, ни кто-либо другой не станет претендовать на стихи Пушкина. Другое дело — работа над этими стихами. Тут авторское право принадлежит исследователю. И это до такой степени, что иногда такое авторское право отчасти как бы простирается и на самые стихи — точнее, конечно, на их редакцию. Когда тому или иному исследователю удается установить новое, более правильное чтение текста, — весьма принято, цитируя эти стихи в такой новой, исправленной редакции, ссылаться на редактора. За примером ходить недалеко. Я знаю, что стихотворение «Когда за городом, задумчив, я брожу» написано Пушкиным, а не г. Гофманом. Но, когда мне однажды понадобилось полностью привести это стихотворение, и я выбрал редакцию г. Гофмана, — я счел своим долгом указать, что привожу его «по тексту, предложенному М. Л. Гофманом». (См. Звено, № 197.) И г. Гофман тогда это принял, как должное.
Но он сам не любит ссылаться на других. Он вообще действует в ином духе. Я мог бы привести несколько тяжелых случаев, подтверждающих, что г. Гофман довольно беззаботен по части чужой литературной собственности. Но приведу лишь один, не самый тяжелый, но зато самый типичный.
Среди пушкинских автографов Академии Наук находятся зашифрованные отрывки т. н. X главы Евгения Онегина. В свое время П. О. Морозову удалось их расшифровать и он их напечатал в XIII выпуске Пушкина и его современников. Дело было еще в 1910 году, но эти отрывки остались широкой публике мало известными (хотя были перепечатаны в 6 томе брокгаузовского издания). И вот, г. Гофман вновь напечатал их в № 1435 газеты Последние новости, от 28 декабря 1924 г. При этом г. Гофман рассказал и о том, как зашифрованы стихи, и как удалось их расшифровать, — умолчал он только о том, что эта работа была произведена 14 лет тому назад, и не Гофманом, а Морозовым. Правда, г. Гофман не заявил прямо, что честь важного открытия и находчивой расшифровки принадлежит ему. Но он сумел не упомянуть имени Морозова, так что у читателя-неспециалиста должно было создаться лишь одно впечатление: г. Гофман нам открыл новую главу Евгения Онегина, посвященную декабристам. И не удивительно, что именно так поняла дело редакция Последних новостей, введенная в заблуждение г. Гофманом. Его «открытию» она посвятила передовую статью, начинавшуюся словами: «Читатель прочтет сегодня у нас неизданные (!) строфы Пушкина, восстановленные (!) известным пушкинистом — М. Л. Гофманом».
Помнится, кто-то из читателей после этого прислал негодующее «Письмо в редакцию». Г. Гофман жидко оправдывался, — но навыков не переменил. Вот и теперь, точно так же, как материал и мысли у меня, как исследовательскую находку — у Морозова, г. Гофман позаимствовал у Вересаева ряд его возражений Щеголеву. И опять — ни словом не обмолвился о Вересаеве. Г. Гофман уверяет, что он Вересаева не читал. Позволим себе этому не поверить Дело в том, что статья Щеголева, на которую возражал Вересаев, появилась в октябрьской книжке журнала Новый мир за 1927 год. Г. Гофман не возражал Щеголеву целых семь месяцев. Но 10 мая 1928 г. в «Литературной летописи» Возрождения было отмечено появление в Париже на книжном рынке журнала со статьей Вересаева. И вот, ровно через неделю, 17 мая, вересаевские возражения Щеголеву оказались возражениями г. Гофмана, который пересказал их от своего имени — и тем еще раз ввел в заблуждение ни в чем неповинную редакцию Последних новостей.
Я прошу читателя верить, что мне очень тяжело все это рассказывать. Странное поведение М. Л. Гофмана я склонен объяснять тяжелыми условиями эмигрантской жизни и той душевной неуравновешенностью, которая всем нам досталась в удел. Я надеюсь никогда более не возвращаться к этой тяжелой теме, но на сей раз был вынужден высказаться, так как не могу же я допустить, чтобы читатель остался в уверенности, будто по отношению к М. Л. Гофману я действую из низменных побуждений, которые он пытается свалить буквально с больной головы на здоровую.
1929
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые — Возрождение, 1929/1318 (10 января).
«<…> статья М. Л. Гофмана…» — «Споры о Пушкине» в газ. Последние новости, 1929/2843 (3 января).
«Относительно Щеголева…» — см. «В спорах о Пушкине» (1928) в настоящем издании.
«<…> он писал мне…» — далее цитата из письма от 1 декабря 1924 г., в ответ на которое Ходасевич писал:
простите, что отвечаю с таким запозданием: хворал и переезжал. Зато отвечаю теперь по пунктам.
1. Буду очень признателен, если «вступите со мной в переписку» по поводу тех «частностей», с которыми Вы не согласны. Уверен, что есть в моей работе ошибки и недосмотры.
2. Что П<ушкин> любит прибегать к перечислениям не только при описании смятений и массовых сцен, в частности боев (как сказано у меня), но и вообще «при передаче быстрого движения, мелькания» (как выражаетесь Вы), — конечно, согласен, и свою формулировку пополню Вашей.
3. «Романс» я не «готов» приписать Пушкину: у меня сказано о моей нерешимости связывать его с «Гавр<иилиадой>». Но, ради чистой добросовестности, я указал на совпадение в нем с несомненно пушк<инскими> стихами. При этом я оговорился, что сам считаю эти совпадения (я нигде не сказал автореминисценции) мало показательными.
4. За указания относит<ельно> «Гауэншильда…» — спасибо.
5. Прием перечисления я, конечно, не считаю исключительно пушкинским (да и нигде не говорю об этом), но считаю типично пушкинским.
6. «А только ль там очарований»? Простите: не уверую, пока своими глазами не увижу рукописи.
7. Спорить о «Русалке» сейчас не могу: по-видимому, в моей статье есть биографич<еская> ошибка, не меняющая основного психологического фона. Но, повторяю, мне еще нужно узнать, как и что. Со временем я внесу в статью поправки — и тогда охотно выслушаю Ваши подробные возражения.
За Ваше доброе отношение к моей работе (о кот<орой>, к слову сказать, Томашевский напечатал хамскую, ибо передергивающую, рецензию) — большое дружеское спасибо. Вскоре выйдет еще кусок ее, тотчас пришлю.
Каким образом, вдруг, Вы усомнились в том, что я — Фелицианович? Не сомневайтесь, это так.
Посылаю марку Вашему сыну. Увы, она пришла разорванной. Вот ему в утешение — русская.
Пожалуйста, напишите, как живется. Я очень сочувствую Вам, всегда и сердечно желаю всего хорошего. Жму руку.
Владислав Ходасевич.
Новый адрес мой: Villa «Il Sorito». Capo di Sorrento (Napoli). Italia.
(Текст опубл. Л. Шуром в кн.: Russian Literature and History, Jerusalem, 1989, cc. 159-60.)
«<…> мне однажды понадобилось полностью привести это стихотворение…» — см. «О двух отрывках Пушкина» (1926) в настоящем издании.
«<… П. О. Морозов> их напечатал в XIII выпуске Пушкина и его современников» — опубл. под названием «Шифрованное стихотворение Пушкина», сс. 1-12.
«<…> г. Гофман вновь напечатал их…» — под названием «Пушкин и декабристы (14 (26) декабря 1825 г. — 26 декабря 1924 г.)».
"<…> в «Литературной летописи» Возрождения… " — в обзоре содержания ж. Печать и революция за март 1928 г., Гулливер (т. е. сам Ходасевич) пишет: «Вересаев, впрочем, коечто возражает Щеголеву дельно, упрекая Щеголева в том самом „фантазировании“, которым Щеголев попрекал Ходасевича».
Эта ссора привела в конце концов к разбирательству третейским судом. Сведения о нем опубл. в Последних новостях, 1929/2948 (18 апреля):
Протокол заседания третейского суда по спору между М. Л. Гофманом и В. Ф. Ходасевичем относительно статьи второго в газете Возрождение от 10 января 1929 года под заглавием «Конец одной полемики» — 12, 19, 26 марта и 9 апреля 1929 года.
Суд, выслушав заявления и объяснения сторон, а равно рассмотрев представленные документы, признал, что дальнейшее исполнение им возложенной на него задачи представляется невозможным, вследствие категорического заявления В. Ф. Ходасевича, что он отказывается от третейского суда.
Подлинник настоящего протокола хранить у председателя, а сторонам выдать копии.
Председатель: бар. Б. Э. Нольде.
Члены суда: М. Гольдштейн.
Вл. Зеелер.
Париж, 9 апреля 1929 года.
Позднее, по-видимому, Ходасевич все-таки хотел продолжить разбирательство; см. его Письмо в редакцию (дат. 29 апреля 1929 г.), опубл. в Последних новостях, 1929/2967 (7 мая):
В дополнение к протоколу третейского суда между мною и г. Гофманом, помещенному в ном. 2948 Последних новостей, не откажите в любезности напечатать, что еще до получения копии протокола я обращался к суду с просьбой о восстановлении дела, но согласия не получил.
Прошу вас принять уверение в совершенном уважении,
Насколько нам известно, разбор дела не возобновился. Отношения между Гофманом и Ходасевичем на короткое время вновь установились к 1936 г. Далее об их взаимоотношениях см. рец. на «Письма Пушкина к Н. Н. Гончаровой» (1936) и примечание к ней в настоящем издании.