Оглавление
- Глава I. От родных берегов
- Глава II. Первые испытания
- Глава III. Вверх по великой реке
- Глава IV. Среди песков пустыни
- Глава V. Комсомольцы — африканские охотники
- Глава VI. В гостях на сахарной плантации
- Глава VII. На Голубом Ниле
- Глава VIII. В глубь Африки
- Глава IX. При дворе кукольного царька
- Глава X. Разгром каравана
- Глава XI. Комсомольцы — сыновья белого колдуна
- Глава XII. Бегство от дикарей
- Глава XIII. В страну Советов!
Глава I.
От родных берегов
Пятый день слонялся Марк по набережной, заходил в портовые кофейни и столовые, сидел на приморском бульварчике, всегда оживленном разноязычной речью и обветренными, загорелыми лицами моряков всех стран. Пускался с ними в разговоры, осторожно и обдуманно, чтобы не вызвать подозрения, «не провалиться». Но пока все было безуспешно. Узнал только одно, что в ближайшие дни отправляются два парохода: французский и английский, привозившие военный груз Деникину. Один возвращался в Тунис, другой в Египет.
А дома ожидал Виктор.
— Ну, что, как дела? — встречал он одним и тем же вопросом.
— Пока так же, как и вчера.
— Плохо. А когда отходят?
— Английский послезавтра, а тот через два дня после этого.
— Что же, если не удастся с этим, то поедем в Тунис, может быть высадимся в каком-либо итальянском порту, а оттуда в Александрию свободно, — высказался Виктор.
Иногда приходили из комитета справляться; давали дополнительные советы и указания на счет союзной работы, сожалели, что не могли помочь выезду. Власть зорко следила за Комсомолом[1]. Одна квартира, где собирался комитет, была уже провалена и двое членов арестованы. На каждой фабрике, в каждом предприятии работали белогвардейские ищейки.
Но Марк не надеялся на чью либо помощь. Он был уверен, что так или иначе они устроятся и сами. На мыловаренный завод, где работали оба, они не ходили уже больше двух недель, готовясь к путешествию. Нужно было кое-что купить, устроить личные дела. Теперь осталось только сесть на пароход. Тут-то и начиналось самое трудное. Пятый день ходил Марк, подыскивая, с кем бы можно было сговориться, но не везло.
Вечером пошли оба. Море, густо синее, с зеленоватыми отсветами у берегов, тяжело, устало колыхалось. На судах кой-где лениво раскачивались огни. Вода местами была совсем черная и неподвижная. Доносился звук паровой лебедки.
Сидели на бульварчике и смотрели на фланирующую публику: матросов, солдат, портовых рабочих и женщин. Виктор неожиданно метнулся:
— Петров! Кажется, не ошибся?
Проходящий остановился, вглядевшись, широко улыбнулся:
— A-а! Виктор! А я давно хотел разыскать тебя. Где теперь? Что поделываешь?
— Это мой товарищ! Знакомьтесь! — показал Виктор на Марка.
Слышался смех, русская речь перемешивалась с английской и французской, в ближнем, ярко освещенном ресторане гремела музыка, — там гуляло офицерство…
— Это можно устроить, — сказал Петров.
— Можно? — переспросили тихо, оба враз.
— Да. И не трудно. Только будет стоить на русские деньги приблизительно…
— Это пустяки! — сказал Марк. — Сумма для нас не имеет большого значения. Лишь бы только удалось.
— Если так, то значит и говорить много нечего. Дело выйдет. Я берусь все сам устроить. У меня приятель есть, рулевой, — переговорю и сообщу. А вы готовьтесь.
В полдень Петров позвонил:
— Все сделал. Вечером зайду; будьте готовы…
Порт безлюден и тих; одиноко, скучно качаются фонари. Идут четверо неторопливым, деловым шагом; молчат, как будто не о чем больше говорить, — все заслонили большие, беспокойные думы.
— Ну, мне дальше уже нельзя. Давайте простимся, — говорит Петров. — Счастливого пути вам. Благополучно возвратиться.
Он обнимает того и другого, крепко, нескладно пожимает руки; с бородой, с широкими, крутыми плечами, резко отделяется он от обоих.
— А мы здесь, без вас… подождите… недолго уж… Ну, мистер Джон, до свиданья! Когда-нибудь свидимся. При другой, при лучшей обстановке свидимся.
Петров мотнул кепкой и застучал сапогами по каменным плитам тротуара.
Пустынно и сонно вокруг. Скрипит под ногами, трап. Идут молчаливо за мистером Джоном темным, безлюдным коридором. Долго идут; поднимаются, опускаются.
— Здесь… сидан! — показывает матрос и, с трудом подбирая слова, предупреждает: — Огонь не-ет… разговор-не-ет…
— Хорошо, мы будем сидеть без огня и молчать, — ответил по-английски Марк. (О скольких бессонных ночей стоило ему изучение этого языка! сколько «самоучителей» истрепал он, готовясь к поездке!)
Матрос обрадовался и пояснил уже на своем родном языке, что это румпельное отделение, находится под палубой, и если они будут разговаривать, то их могут легко услышать; виден также и свет. Они должны пробыть тут до выхода парохода в открытое море, а там их куда-нибудь переместят.
Утомившиеся от волнений, охваченные тишиной и тьмой, вскоре оба заснули.
Разбудил лязг рулевой цепи, раздавшийся над самой головой. Позади, внизу мощно билось уверенным ритмом стальное сердце, а еще дальше слышался напряженный ход винта. Судно слегка покачивалось.
«Отчаливаем, — подумал Марк. — Прощай, Одесса! Прощай, Россия! Вернемся ли опять к вам? Увидим ли?..» — Он положил голову на руки и закрыл глаза…
Глава II.
Первые испытания
Долго тянулся путь. Иногда обоим казалось, что плывут они очень давно; много прошло дней и ночей. По шуму, по крикам, по глухо доносящимся разговорам они догадывались, что там, наверху, — день. И когда не было шума, человеческих голосов, значит, наступала ночь. У них же бессменно царила одна ночь. Через разные промежутки времени им просовывали в какую-то дыру пищу и воду, с двумя-тремя наспех сказанными фразами. И опять оставались одни, опять пустота, темь и лязг железной цепи, иногда удары невидимых волн.
Как-то пришел Джон и сказал:
— Ну, идемте наверх, подыщите свежим воздухом. А потом я переведу вас в другое место.
На палубе стоял какой-то человек, но не обратил на них внимания. Море и небо сливались почти за самыми бортами в темно-серую муть. Дул ветер сырой и порывистый, но было приятно набирать дополна грудь и сквозь сжатые губы медленно выдыхать. Глаза, руки, ноги — отдыхали: нарастала крепость и бодрость, становилось радостно. Вспоминали оставленных товарищей, беготню последних дней, Петрова с бородатым, ласковым лицом и переходили на будущее: что-то ждет их там, впереди, в незнакомой стране?..
Пришел Джон и сказал:
— Идемте. Больше нельзя: меняется вахта. Пока придется опять туда же. В другое место переведу завтра.
— А где мы сейчас плывем? — спросил Марк.
— Сегодня утром вышли в Средиземное.
Снова темнота румпельного. День или ночь? Непрерывно лязгает железо. Словно, по голове проходит эта цепь. От лежания ломит все тело, в ушах звон. Идут дни и ночи. А может быть длится это только один день или одну ночь? От качки тошнит. «Не заболеть бы!» думает. Марк. Склонившись к Виктору, он тихо спрашивает:
— Ты очень плохо себя чувствуешь? Смотри, крепись, а то скверно будет.
— Ничего… Наверно, скоро приедем. Потом поправимся. Уж и много я буду есть! — он через силу тихо смеется. — А теперь все еще тошнит и распирает голову.
Оба спали, когда пришел рулевой.
— Кончилось. Приехали.
— Как приехали? Александрия?
Не верилось. Неужели конец этому тяжелому пути?
Сидели в кубрике с двумя матросами, уже умытые, опрятные, пили крепкий кофе, ели консервное мясо и никак не могли поверить, что морскому пути — конец. Только, когда с Джоном сошли на берег, поверили: в Африке они. В солнечной Африке, в древней, великолепной столице Птоломеев.
На Александрии нет еще яркого отпечатка настоящей Африки. Это интернациональный торговый центр. По улицам снуют торговцы: арабы и турки в тюрбанах и красных фесках; покачиваются на осликах зажиточные туземцы в широких шелковых одеждах; иногда блеснет цилиндр франта — француза, забелеет «панама» и яркий, клетчатый костюм англичанина, то и дело мелькают изящные ландо с нарядными дамами. И если бы не старые сикиморы (смоковницы) и не вереницы шествующих взад и вперед верблюдов, то можно было бы подумать, что это какой-нибудь европейский город.
Марку и Виктору незачем было задерживаться в Александрии, к тому же тут у них не имелось никаких связей. Они решили только посмотреть город и с вечерним поездом отправиться в Каир, где и начать работу.
Путь совершили благополучно. После мрачной западни румпельного отделения, вагон показался чистым и уютным. Чувствовали себя великолепно, забыв пережитые волнения и еще непрошедшую слабость.
На вокзале в Каире случилась непредвиденная — история. Молодой, юркий араб с блестящим жетоном на груди, вызвался нести единственный их чемодан. Протискиваясь сквозь пеструю толпу, наполнявшую вокзальное здание, Марк не заметил, как отстал от него. Вышли к подъезду — носильщика не было. Виктор кинулся внутрь, но и там не нашел. Целый час метались оба по огромному вокзальному зданию; залы опустели, выход на платформу закрыли, араб с чемоданом исчез.
— Что же нам теперь делать? — спросил с отчаянием Виктор. — Заявить надо, может быть разыщут?
— Давно ли ты вошел в дружбу с полицией?.. Попробуй, покажись им без документов?.. Не знаешь, каковы восточные тюрьмы, — тогда узнаешь…
— Но как же теперь быть?
— Надо думать, может быть что-нибудь и придумаем. Во всяком случае, нос не следует вешать, а то совсем будет плохо, — посоветовал Марк. — Идем, здесь делать больше нечего.
— Куда?
— Куда-нибудь… По дороге обдумаем…
В чемодане вместе с вещами были деньги, мандаты и рекомендательные письма некоторым из членов местной коммунистической организации молодежи. Сразу менялся весь план путешествия. Целью их поездки было: войти в непосредственное сношение с центральной организацией и получить от нее полную информацию как о движении трудящейся белой и черной молодежи, так и об условиях ее жизни вообще. Кроме того предполагалось присмотреться также и лично, поработать в нескольких крупных и мелких производственных предприятиях.
Теперь все намеченное разбивалось этим непредвиденным обстоятельством. Без мандатов, без рекомендаций, без денег трудно было что-либо сделать. Правда, некоторая сумма у них осталась, но это было так мало, что нельзя было ее принимать в расчет. Оставалось одно: скорее отыскивать работу и собирать материал самостоятельно.
Событие крайне удручающим образом подействовало на обоих, в особенности на Виктора. Он стал необычайно сосредоточен, молчалив, совсем перестал интересоваться окружающим.
Стали искать работу. Отправились в правительственную контору по найму рабочих, но там узнали, что перед их приездом несколькими крупными фабриками объявлен локаут, и что теперь много десятков людей находится без работы. Заглянули потом на биржу чернорабочих — и там надежды было мало: обширный двор вмещал в себе огромную толпу безработных. Тут были люди всех племен и наречий: негры, арабы, турки и европейцы почти всех стран — погоня за куском хлеба всех привела их на этот грязный, пропахший человеческим потом двор. Безработные приходили и уходили; некоторые, истомленные зноем, сверхсильной работой и хроническим недоеданием, лежали и сидели. Большинство из них были полураздеты; сквозь худое, много раз заплатанное платье во многих местах виднелось коричневое, грязное тело.
Иногда приходили и работодатели, резко отличавшиеся своей одеждой и видом. Они не спеша ходили по двору, останавливались и осматривали, взвешивали на глаз силу мышц и крепость плеч, и, выбрав, уводили одного, двоих, нередко партию.
Отвратительное, циничное было в этой купле-продаже. Покупатели не требовали ни ума, ни знания, ни тех или иных человеческих достоинств — им нужна была только одна животная сила. Марк и Виктор в полном обнажении увидели всю ложь и цинизм современного капиталистического общества. Здесь, на востоке, оно вело себя еще откровеннее, чем на европейском материке. Нищета и богатство, господство и рабство на каждом шагу кричали, вопили поражающими контрастами.
Прошло уже несколько дней; они ходили в один конец города, — в другой, за его окраины к феллахам (земледельцам), но результат был один — работы нет. На положении безработных им приходилось бывать не раз. Но на родине они, конечно, не чувствовали себя так беспомощно, как здесь. Всё было чуждое и враждебное. Деньги иссякали. Только в конце недели удалось заработать несколько шиллингов на разгрузке баржи на нильской пристани. Чтобы экономить деньги, они стали питаться одними финиками. Изредка покупали их, но чаще всего собирали сами финиковые пальмы в большом изобилии росли по берегам Нила. Этими плодами много веков кормится не одна сотня тысяч бедных жителей Египта — бедуинов, арабов и турок.
Марк иногда подшучивал:
— Я говорил тебе, что мы прекрасно устроимся. Видишь, питаемся таким кушаньем, которое у нас, в России, считается лакомством; нам позавидовали бы наши товарищи.
Одновременно с поисками работы они пытались также установить связь с нелегальной коммунистической организацией молодежи. Но сделать это было крайне трудно: арабского языка, на котором говорит коренное население города, они не знали, а по-английски можно было объясняться не со многими и во всяком случае не с рабочими; к тому же Марк владел им далеко не важно.
— Понимаешь ли какое возмутительное положение, — негодовал он. — Знать, что братский союз где то тут, рядом, и не иметь возможности связаться с ним. Может быть вон те два паренька как раз и состоят в нем, а попробуй-ка дознаться этого! На пальцах не объяснишься…
Теперь оба чувствовали себя лучше. Вернулась бодрость. Были уверена, что так или иначе выйдут из затруднительного положения.
— Комсомольцы нигде не пропадут! — шутливо твердил Виктор.
Самый город Каир — столицу Египета, они уже успели узнать, теперь им захотелось познакомиться с египетской страной вообще. А страна эта была удивительна. Протянулась она узкой полосой, более чем на полторы тысячи верст по обеим сторонам величайшей в мире реки — Нила[2]. Обе прибрежные полосы, идущие по ту и другую сторону реки, очень плодородны, они покрыты пышными лесами, в которых живут всевозможные звери и птицы; здесь много городов и деревень, густо населенных арабами. Но если податься от реки дальше, то там откроется бесконечная песчаная пустыня. В ней нет ни рек, ни озер, ни ручьев и почти никакой растительности. Кругом — одни мертвые сыпучие пески на целые сотни и даже тысячи верст. Изредка кое-где встречаются небольшие подземные родники и колодцы, вокруг которых ютится с пяток-десяток пальм, уныло глядящихся в воду, — вот и вся жизнь. А там опять десятки и сотни верст безжизненного песчаного пути, прежде чем будет второй родник с чахлыми, одинокими деревцами. Эти места, где пробивается из мертвой пустыни жизнь, называются оазисами, или оазами.
В египетской стране дождя почти совсем не бывает; выпадает он один раз в несколько лет, все время стоят сильные жары и потому пересохшая земля ничего не может родить. Не будь Нила, и та неширокая береговая полоса, на которой теперь произрастают удивительные растения, обратилась бы в бесплодную пустыню. Но благодетельница река поит и кормит собою Египет. Тысячи лет тому назад, задолго до Рождества Христова, еще во времена фараонов, люди нарыли по всей стране огромное количество канав и озер с запрудами. Когда вода в Ниле начинает прибывать, то она заполняет все эти водовместилища, где и сохраняется в продолжение года до нового разлива реки, насыщая собою людей, животных, землю и растения.
Во время разлива Нил приносит со своих верховьев великое множество ила и жирной грязи и после убыли воды оставляет их тонким слоем на египетских берегах. Земля от этого становится жирной и необыкновенно плодородной. Из года в год с половины июня и почти до октября вода Нила выходит из своих берегов и затопляет на многие версты окрестности. По этим ежегодным наносным слоям ученые сосчитали, что Нил существует около тридцати тысяч лет.
Жители, видя, что все их благосостояние и даже самая жизнь зависят от Нила и его разлива, всячески оберегают реку, держат в порядке как самые берега, так и многочисленные искусственные каналы. Исстари феллахи несут особую повинность — ежегодно посылают из своей среды на бесплатную работу по ремонту берегов Нила около 150 тысяч людей. А всего рабочих, занятых этим делом, ежегодно исчисляется от 400 до 500 тысяч.
В глубокой древности Нил считали священным, ему поклонялись и приносили человеческие жертвы, бросая в него молодых девушек.
Древним народам, населявшим Египет, Нил казался не только могущественный, но и таинственным, непонятным. Откуда берет он такое неимоверное количество воды для своих ежегодных разливов, если дождей почти не бывает? Совсем еще недавно европейские ученые задумывались над этим вопросом. Но решить это никто не мог, так как ни один просвещенный человек не бывал у его истоков, и где берет начало великая река, никому не было известно. Тайна Нила открыта была лишь 60 лет тому назад англичанином, Самуилом Беккером, отправившимся с женой в 1861 г. вверх по течению реки. После нескольких лет путешествия по неисследованной земле, населенной дикими людьми, он достиг верховьев Нила. Там он увидал, что река берет начало из двух других рек: Нила Голубого и Нила Белого, а эти последние исходят одна с Абиссинских гор, другая — из двух огромных, похожих на моря, озер, названных им: Виктория-Нианца и Альберт-Нианца.
Кроме Нила, Египет еще славится своими замечательными памятниками-пирамидами и сфинксами, построенными фараонами несколько тысяч лет назад. Пирамиды эти служили гробницами для египетских царей; они колоссальнейших размеров и так прочно сделаны, что ни ветры, ни страшные степные бури не повредили их, и они до сего дня стоят, поражая своим величием.
А бури в Египте бывают ужасные. Особенно страшен хамсин (по-русски «пятьдесят дней») — горячий ветер, прилетающий из знойной Ливийской пустыни. Он дует с небольшими перерывами целых пятьдесят дней (отсюда и получилось название). В это время от туч принесенного из пустыни песку небо становится зловеще-желтым, солнце потухает, и воздух делается настолько раскаленным, что дышать нечем; кожа на лице и руках сморщивается и в горле пересыхает. Люди, животные и птицы спешат скорее где-нибудь укрыться. Но страшный хамсин всюду проникает и все губит своим адским дыханием. Ежегодно от него гибнет бесчисленное множество деревьев, животных и людей.
Но вот знойный ветер пустыни кончился; небо снова проясняется и делается по-прежнему нежно-бирюзовым. Взмученная вода в Ниле становится опять спокойной, и по-прежнему начинают всматриваться в нее тонкие минареты мечетей, остатки древних дворцов и храмов и пышные, вечно зеленые пальмы…
Марк и Виктор, в поисках работы скитаясь по Египту, хорошо узнали эту страну. Они часто гуляли по берегам Нила, по его многочисленным озеркам, заводям и заливам. Золотились под знойным солнцем заросли камышей, гордо несли в небо свои головы стройные пальмы и широко протягивали многочисленные ветви пышные смоковницы; на поверхности вод серебрились кувшинки белого лотоса, мягко шептался папирус. Эти укромные уголки оживлялись стаями всевозможных птиц.
Гулять по берегам Нила было хорошо, так или иначе можно было находить и пропитание, но бездействие обоих сильно удручало.
Шатаясь по прибрежным дорогам, Марк и Виктор встретились и подружились с таким же, как и они, бездомным парнем, англичанином Чарли. Два года назад, Чарли отстал от купеческого каравана, с которым ездил внутрь Африки. Теперь он с увлечением рассказывал своим новым товарищам об этом путешествии, о встречах с дикарями, об охоте на тропических зверей.
— Надоело мне здесь попусту околачиваться! — раздраженно говорил Виктор. — Если в ближайшее время не удастся ничего сделать, то поедем, как Чарли, с караваном.
Марк хмуро отмалчивался. Мысль побывать в дебрях Африки, посмотреть на чудесную природу, на жизнь первобытных людей, казалась заманчивой. Но сознание обязанности, которая была возложена на них, мешала ее осуществлению.
Он думал: «Поживем еще немного, может быть и выйдет что. Познакомились же мы с Чарли. Случай может натолкнуть и на другое знакомство, которое сразу откроет им доступ к организации».
Чарли, однажды, пришел с биржи и сообщил:
— Знаете что, товарищи? В Африку скоро отправляется торговая экспедиция!
— Ну? — спросил Марк.
— А почему бы вам не поехать с ней? Здесь насчет работы все равно ни черта не выйдет!
— А ты?
— Мне надоело. В Англию хочу.
Виктор загорелся. Марку хотелось и в то же время мучило сознание, что ничего не удалось сделать. Долго спорили.
В конце-концов решили все-таки пойти. К их удовольствию оказалось, что один из членов экспедиции, мистер Берроу, сносно говорит по-русски; быстро выяснили. Оказалось, что экспедиция отправляется через три дня, возвратится через восемь-десять месяцев, цель ее — скупать слоновую кость и шкуры ценных зверей. Но беда была в том, что необходимый штат людей был уже нанят.
— Неужели еще двоих вы не можете взять? Мы что угодно будем делать, — упрашивал Марк.
Но заведующий качал головой:
— Не можем. У нас уже и так много набрано людей. В большом путешествии каждый лишний человек представляет огромную обузу. Не забудьте — большинство провизии мы везем с собой.
— Мы великолепно умеем стрелять, — сказал Виктор.
— Владеем так же и шашкой и хорошо ездим верхом, — добавил Марк.
— Ну, лошадей там нет, а на верблюдах вам, вероятно, не приходилось ездить, — засмеялся мистер Берроу. — Мистер Смит, может быть, эти двое последних не придут; предложить им завтра зайти справиться? — обратился он к начальнику.
— Великолепно! — согласился тот. — Если завтра турки не явятся, то мы вас берем. Завтра вечером, в семь, вы получите ответ. До свиданья!
Глава III.
Вверх по великой реке
Марк с Виктором давно уже так не волновались, как в этот день, не зная, куда девать время. Ходили бесцельно по шумному, пестрому базару, наблюдая суету толпы и прислушиваясь к выкрикам торговцев, сидели на бульваре в тени пышных деревьев с большими лакированными листьями, прочитали с начала до конца сегодняшнюю английскую газету. В ней говорилось, что Петроград взят восставшим Кронштадтом и Москва окружена войсками Деникина. Но Марк и Виктор знали цену подобным сообщениям: в течение этих двух месяцев, с момента, как они оставили Россию, Петроград, по сообщению газет, трижды подвергался разгрому и Москва дважды капитулировала.
— Пусть измышляют, утешают себя!.. А земля все-таки вертится! — восклицал Виктор. — Мне думается, Марк, что Смит нас возьмет.
— Если возьмет, то будет хорошо, не возьмет — что-нибудь придумаем, у меня уже созрел превосходный план, — отвечал Марк.
В семь вечера ребята негромко стучали в дверь номера гостиницы.
Мистер Смит встретил их сам.
— Поздравляю! У вас сегодня счастливый день: турки не явились, и вы считаетесь с сего часа принятыми на службу. Мистер Берроу, выдайте молодым людям аванс в счет жалованья! — обратился он к своему помощнику. — Должности для них мы после выберем, пусть пока помогают вам в хозяйственной и конторской работе.
Мистер Берроу тотчас же исполнил приказание начальника, и Марк с Виктором вышли из гостиницы с приличной суммой, о какой последнее время не могли и мечтать. День этот был для них действительно счастливый.
Закупив, что нужно было для продолжительного путешествия, экспедиция тронулась в путь. От Каира до Ассуана, где еще шла египетская земля, ехали по железной дороге, а дальше предстояло плыть по Нилу. Отсюда уже начиналась тропическая Нубия. Страна эта большая, растянулась на тысячи верст и представляет из себя почти сплошную песчаную пустыню.
В тропических странах бывает такая жара, какую человек, не бывавший в них, не может себе представить. Солнце там всегда стоит высоко, но бывает несколько дней в году, когда оно поднимается над самой головой и светит настолько отвесно, что палка, воткнутая в землю прямо, не дает никакой тени. В это время солнце заглядывает на дно самых глубоких колодцев.
В Ассуане путешественники сели на пароход и поплыли вверх по Нилу. Небольшое двухэтажное суденышко шло быстро. День был тихий, безветренный; вода казалась неподвижной и прямой, посеребренной лентой бежала вдаль, куда только мог хватить глаз. Если бы не клубы белой с легкой желтизной пены, взбиваемой пароходными колесами, то можно было подумать, что судно скользит по поверхности протянувшегося бесконечной полосой зеркала. В сверкающие, слегка желтоватые воды Нила то там, то тут смотрелись кусты нильских акаций, заросли папируса и пышные короны пальм. Иногда пароход вспугивал целые стаи птиц, мирно плававших в широких заводях. Они быстро поднимались и с криком уносились в окрестные озера и болота. Тут были фламинго, пеликаны, цапли, дикие гуси и множество других. Одни из них были постоянными обитателями Нила, другие прилетали сюда из холодных стран, чтобы провести здесь зиму. Третьи останавливались на нильских берегах всего на несколько недель и даже дней, чтобы отдохнуть, подкормиться и потом лететь в глубь Африки, на берега Голубого Нила, в Абиссинию или дальше — в Индию и на Цейлон. Египет и северная часть Нубии почти для всех летящих с севера птиц служат привалом, местом отдыха. Сюда прилетают гуси, журавли, дикие утки, иволги, соловьи, малиновки и прочие северные птицы. С парохода можно было издали узнать, где кормились болотные птицы, хотя их еще не было видно. Над этими местами высоко кружились грифы, орлы, соколы и другие хищники, высматривавшие добычу.
Из больших, живущих здесь постоянно птиц особенно интересны две — фламинго и пеликан. Фламинго или, иначе, красный гусь — большая, около сажени ростом, красивая птица с красными, огненного цвета, крыльями. Гнездо свое она устраивает в воде, делая для этого большой земляной столб. Эта птица очень ценится арабами; языки фламинго считаются ими большим лакомством; кроме этого, из них выжимают масло. Что касается другой птицы — пеликана, то мусульмане-арабы считают ее священной и редко на нее охотятся. Она отличается своим большим клювом, ниже которого находится огромный зобный мешок.
По преданию, когда в Мекке строилась Кааба[3], то случилось, что у рабочих не хватило воды и взять ее было негде. Аллах не захотел, чтобы священное здание осталось незаконченным; он призвал пеликанов и послал их принести воды. И, послушные воле Аллаха, они полетели в глубь страны, набрали там в свои зобные мешки воды и принесли ее в Мекку.
Пассажиры, высыпав на палубу парохода, любовались чудесной картиной Нила и его многочисленных обитателей. Один из пассажиров, по-видимому страстный охотник, при виде летающих стай то и дело восклицал:
— Эх, поохотиться бы здесь! Великолепные места для охоты!
Стоящий рядом богатый турок, едущий в Хартум по торговым делам, не вытерпел и, улыбаясь, спросил:
— А сколько бы вы, мистер, могли настрелять этой дичи, ну, скажем в течение часа?
— Да не меньше двадцати штук.
— Это очень мало, — ответил турок. — Местные охотники-арабы без всякого оружия могут наловить их в несколько раз больше вашего.
Марк заинтересовался и попросил рассказать, как это происходит. Турок стал объяснять. Арабы придумали очень остроумный способ ловить водяную дичь. Они надевают себе на голову пустую тыкву с просверленными для глаз отверстиями и осторожно подплывают к расположившейся на воде стае. После чего хватают птиц одну за другою за ноги и быстро погружают в воду, где и привязывают на бичевку. Как ни чутки птицы, но они редко замечают сразу своего врага — плывущая тыква не вызывает в них сомнения.
Продолжая плыть дальше, путешественники встретили еще одного обитателя Верхнего Нила. Ни Марку, ни Виктору еще ни разу не приходилось видеть его, кроме как на рисунке, и теперь, когда с палубы послышались крики: «Крокодил! Крокодил!» они сейчас же поспешили туда. В этой части Нила крокодилы стали большой редкостью и потому он приковал к себе всеобщее внимание. Эти страшные чудовища, раньше так густо населявшие египетский Нил, теперь совсем тут вывелись и переселились в верховья его и в реку Атбару.
Пресмыкающееся было огромных размеров, очевидно, очень старое; оно грелось на солнце, раскрыв свою страшную пасть. Виктор и Марк в бинокль разглядели, что во рту у него прыгала маленькая птичка. Это была тиркуша. Для страшного и безобразного чудовища, которого боятся звери и люди, птичка эта является другом и сторожем. Вылезши из воды и развалившись на песке, крокодил широко открывает свою пасть, в которую и влетает безбоязненно тиркуша. Она знает, что чудовище не тронет ее, потому что она приносит ему пользу — выклевывает присосавшихся к деснам пиявок и застрявшие между зубов остатки пищи. С очищенным ртом крокодил сладко засыпает, а тиркуша садится ему на спину и зорко охраняет его сон. Лишь только покажется опасность, она начинает громко кричать и таким образом будит крокодила, который тотчас же и бросается в реку.
Крокодил чувствует себя одинаково хорошо как в воде, так и на суше. В воде он плавает почти так же, как и рыба, и может не показываться наверх по десяти, пятнадцати минут. По земле он бегает тоже очень быстро, так что может догнать верблюда. Но живут крокодилы исключительно в реках. Эти животные обладают огромной силой и очень прожорливы. От них ежегодно гибнет множество скота, зверей и людей. Они нападают даже на быков и верблюдов, неосторожно приблизившихся к реке. Подкараулив добычу, крокодил бросается на нее и быстро утаскивает в воду, где и пожирает. Арабы уверяют, что, прежде чем напасть на свою жертву, крокодил плачет, как бы жалея ее..
Что любопытнее всего, так это то, что это огромное пресмыкающееся выводит свое потомство из яиц, как птицы и змеи. Только яйца свои крокодил не насиживает, а зарывает в песок, который от солнца всегда очень горячий. Из этих согретых песком яиц по прошествии некоторого времени и вылупляются маленькие крокодилы. Яиц он кладет очень много, иногда больше полсотни, но животных появляется на свет сравнительно мало. Дело в том, что тут водится маленький зверек, называемый ихневмон, или фараонова мышь, для которого крокодиловы яйца самая любимая пища. Он без устали рыскает по берегу, отыскивая спрятанные крокодиловы гнезда, и, найдя их, тотчас же уничтожает яйца. Крокодилы растут очень медленно и живут по сто и больше лет.
Глава IV.
Среди песков пустыни
Мистер Смит предполагал сначала доехать на пароходе до Вадигальфы, а там пересесть в поезд, а знойную Нубийскую пустыню переехать в уютном железнодорожном вагоне. Но вышло иначе. На пароходе путешественники познакомились с двумя французами, тоже направлявшимися в глубь Африки, где у одного из них, мосье Пикара, были плантации сахарного тростника и какао. Ту часть пути, где Нил делает большой, похожий на подкову, изгиб, французы хотели сделать во что бы то ни стало караваном, на что стали уговаривать и англичан.
— Поверьте, господа, вы не прогадаете. Прежде всего ехать караваном по пустыне гораздо интереснее, чем плыть сейчас по Нилу. Вы увидите вблизи эту удивительную жизнь сыпучих песков и животворных оазисов; кроме этого, вы можете закупить у дикарей много страусовых перьев.
Если доводы первого порядка не особенно сильно действовали на мистера Смита, то коммерческие соображения были убедительны. Хотя путешествие по пустыне и не входило в его план, он все-таки согласился: могла подвернуться хорошая партия.
Доехав до того места, где начинался караванный путь, путешественники высадились на берег, чтобы нанять верблюдов с проводниками и начать путешествие через знойные пески Нубии.
Пустыня Нубийская тянется на тысячи верст, и на всем этом пространстве одни пески да камни, да песчаная пыль. Местами возвышаются дикие скалы из красного, желтого и белого камня. Песок в большинстве возвышается большими и малыми горами, почти беспрерывно переметаемыми с места на место буйными ветрами. Издали песчаная пустыня напоминает настоящее море с застывшими грозными волнами. Потому пустыню часто и называют «мертвым морем».
Дождей в Нубийской пустыне почти совсем не бывает, и поэтому в ней нет никакой растительности и невозможна человеческая жизнь.
Встречаются изредка только небольшие колодцы и родники, и в этих местах, вблизи воды, можно видеть пальмы, смоковницы и даже апельсинные и абрикосовые деревья. В некоторых таких оазисах находятся иногда арабские и нубийские селения. Но эти клочки жизни среди мертвой пустыни очень редки, так же, как острова на океане.
Жители Нубии расселились, главным образом, по берегам Нила и Красного моря, где от близости воды имеется роскошная растительность.
Но если в пустыне, этом жутком, молчаливом царстве смерти, невозможна никакая человеческая жизнь, то многие животные и птицы все-таки приспособились к ней. Пустыня только с первого взгляда кажется безжизненной, на самом же деле населена многочисленными жителями. В знойных песках прекрасно уживаются дикие голуби, жаворонки и разные хищные птицы; из зверей есть дикие кошки и лисицы, тонконогие газели, каменные козлы, мышки-прыгунчики и множество других.
Но у этих птиц и зверей есть одна удивительная особенность: все они окрашены под цвет песка и камня. Поэтому охотиться в пустыне очень трудно: зверь или птица, завидев врага, не убегают или не улетают, как это происходит в лесу, а тотчас же припадают к земле, отчего и делаются невидимыми.
На первый взгляд это явление кажется странным — почему все птицы и звери имеют один цвет? Но если больше подумать, то это не покажется уже таким странным. Раньше животные были, конечно, разных цветов, но со временем выродились, и вот почему. В каждой данной местности то животное и растение долго живет, которое подходит к ней по условиям, например, по силе, по внешности, по своим потребностям. В пустыне нет ни деревьев, ни травы, куда можно было бы спрятаться птице или зверю при виде опасности, — прибежищем является только песок. И если бы этот зверь или птица ярко выделялись своим цветом от песка, то они неминуемо погибали бы. И так в конце концов остались только те, которые были одной окраски с пустыней и потому легко могли прятаться от приближающегося врага. А потом от таких птиц и зверей и потомство пошло уже определенного цвета — в тон пустыне. В силу этого же обитатели пустыни отличаются своею силой, выносливостью, острым зрением, слухом и нетребовательностью в пище и питье, так как те из них, которые этого не имели, должны были исчезнуть.
Караван путешественников тронулся в путь рано утром. Тихо, мерно закачались тонконогие, стройные верблюды, нагруженные по обеим сторонам своего природного седла всевозможною поклажей. Путь предстоял долгий, около семи дней, в течение которых нужно было пройти почти пятьсот верст.
Набрали много провизии и питья, особенно последнего, так как при страшной жаре жажда особенно сильно мучит. Воду налили в большие бурдюки[4], смазанные внутри смолой, чтобы лучше не усыхало содержимое. Правда, вода от этого стала Отвратительной на вкус, но при путешествии в пустыне об этом не думают.
Караван состоял из тридцати верблюдов; на которых сидели два француза, мистер Смит, мистер Берроу, три араба-проводника, Марк с Виктором, двое слуг мистера Смита и десять человек вооруженной охраны, которая входила в состав экспедиции. Остальные верблюды были под поклажей. Большая часть товаров для обмена была отправлена по железной дороге.
Едва поднялось солнце, как воздух сделался сухим и знойным, песок накалился и повеял жаром. В небе ни облачка, вокруг ни тени, ни деревца — одна голая, пышущая, как раскаленная печь, пустыня. Дорога скучная, однообразная. Направо, налево, прямо, куда только глаз хватит, раскинулись одни пески и камни. Местами стоят целые горы из песку, высотою в двадцать-тридцать сажен. Стоят час, два, иногда не одни сутки — до тех пор, пока не подует ветер. И лишь подул — от этих гор не осталось и следа. Ветер перебрасывает, разметывает и наметывает песчаные холмы и горы, точно морские волны, двигая их по бесконечному простору.
Иногда на пути попадается сухой низкий кустарник, называемый мимозой, которая может расти и без воды — вот и все. А о деревьях и воде даже и помину нет.
На второй день к вечеру караван подошел к небольшому оазису. Еще издали, завидев с десяток пальм, возвышавшихся над мертвой равниной, верблюды радостно заржали и бодрее зашагали вперед. Зной и раскаленная песчаная пыль, от которой трудно было дышать, истомили до невозможности всех людей и животных. С огромным наслаждением комсомольцы слезли со своих верблюдов. Пальмы были наполовину высохшие, но они показались пышнее и лучше всех деревьев, какие видали раньше. Вода, весело сверкающая в маленьком роднике, казалась слаще и вкуснее всякого напитка. Под пальмами зеленела трава и пестрели какие то цветы.
На второй день пути проводники арабы, доселе молчавшие, стали что-то часто переговариваться, между собой, при этом они то и дело смотрели на небо и делали руками жесты на восток. Но небо по-прежнему было без одного облачка, синевато-желтое, остекленевшее; воздух был душен и зноен. После полудня, когда жара достигла крайнего предела и животные и люди едва дышали от зноя, один из проводников подошел к мистеру Смиту и начал что-то говорить по-арабски. Лицо Смита изменилось, он взглянул кверху и стал так же возбужденно что-то объяснять проводнику. В разговор вмешались остальные двое проводников. Ехавший рядом с французом Марк приблизился к ним и спросил, в чем дело.
— Арабы говорят, что завтра к вечеру или послезавтра утром будет самум, и нам нужно торопиться, чтобы доехать до бедуинской деревни, находящейся отсюда верстах в полуторастах, — сказал мистер Смит упавшим голосом.
— Да, неприятная история, — проговорил француз. — Ну, а если мы не поспеем до самума в оазис, тогда что? — спросил он.
— Может быть и ничего, только пожарит нас порядочно, тем и кончится, а может случится и так, что от нашего каравана не останется и следа — все бывает, — сказал Смит, улыбнувшись. Но видно было, что ему уже не до улыбок, да и у остальных путешественников на душе стало не совсем приятно.
Слово «самум» в пустыне то же, что слово смерть; не даром оно в русском переводе означает «отравленный».
Самум куда страшнее хамсина, хотя и дует всего несколько часов. Когда он поднимается, арабы говорят, что это дышет ад. По накаленному воздуху и по особенному цвету неба они узнают наступление его за несколько дней. Если самум дует долго, то колодцы и родники в пустыне высыхают, и целые караваны гибнут если не от самого смерча, то от жары и жажды.
После этого заявления проводников караван двинулся быстрее. То и дело понукали верблюдов, хотя умные животные, почувствовав приближающуюся опасность, и без того сильно прибавили шагу. Остаток дня и всю ночь шли почти без отдыха, сделав только два раза получасовой привал. О сне не могло быть, конечно, и речи. Следующий день начался страшной жарой. К полдню солнце совсем скрылось; от толстого слоя раскаленной пыли, высоко несущейся над землей, небо сделалось тусклым. Воздух стал совсем горячим. Дышать становилось тяжело, во рту пересохло. Люди поминутно подносили к губам фляги с водой, но это мало помогало, язык отяжелел и плохо повиновался. Кожа на лице и на руках потрескалась и из трещин сочилась кровь.
Не лучше чувствовали себя и животные; они вытягивали шеи, закрывали глаза и издавали жалобные стоны. Перед вечером один верблюд пал, сраженный солнечным ударом. Он неожиданно остановился, издал страшный крик и, как подкошенный, грохнулся на горячий песок. Потом жалобно взглянул на людей, вытянул шею и испустил дух, Проводники сняли с него поклажу, разместили ее на других верблюдах и поспешно снова тронулись в путь. До оазиса оставалось каких-нибудь пять-шесть верст, но гроза уже догоняла.
Марк и Виктор чувствовали странное, необычное беспокойство. Голову невыносимо ломило, тело оплывало.
С каждой минутой становилось все темнее и темнее. По времени должен был быть еще день, но со всех сторон надвигалась темнота и сзади, совсем уже близко, раздавался глухой шум приближавшейся бури. Жара была нестерпимая, все задыхались от раскаленной пыли, которая залезала в нос, в рот, в уши и жгла там, точно расплавленным свинцом. Верблюды поминутно падали на колени, издавая при этом крики, похожие на стоны; арабы, понукая их, кричали дикими, звериными голосами. Виктор от сильного головокружения два раза падал; его привязали к седлу. Дороги не было видно, едущие впереди проводники-арабы двигались на ощупь, предоставив разыскивать дорогу самим верблюдам. Ехали теперь молча, так как одна попытка издать какой-либо звук приносила невыносимую боль обожженной и потрескавшейся до крови гортани. Вдруг сзади неожиданно раздался страшный нечеловеческий вопль. Все обернулись. Ехавший в хвосте каравана француз Арнс в этот момент покачнулся и, взмахнув руками, упал с седла. Несколько человек, соскочив с верблюдов, подбежали к нему, чтобы поднять и вновь посадить, но француз был уже мертв…
Размышлять и сокрушаться не было времени — караван ринулся дальше.
Еще несколько минут тяжелого мучительного бега, и верблюды радостно зафыркали. Впереди, в густой черно-желтой мгле, в ста саженях виднелись черные силуэты пальм и невысоких конусообразных арабских построек. Караван был спасен. Через две минуты, утомленные верблюды, поджав под себя ноги и вытянув шеи, лежали под прикрытием каменного утеса, а всадники вошли в один из маленьких арабских домиков. Едва они это сделали, как на деревню с рёвом налетел самум, ломая деревья и все засыпая песком.
Смерч продолжался не более получаса, и лишь пролетел, как воздух снова сделался чистым и слегка прохладным. Хотя был вечер, но стало значительно светлее; видно было темно-голубое, словно бархатное небо, обильно усеянное крупными сверкающими звездами. Путешественники остались ночевать, сожалея о погибшем товарище.
На другой день мистеру Смиту, действительно, удалось выменять на товар большую партию прекрасных страусовых перьев.
Добытая ценой жизни одного из участников путешествия, покупка обещала солидную прибыль. Настроение мистера Смита заметно улучшилось.
Остальную часть пути прошли без приключений, только на последний день, когда их особенно томила жажда и усталость, у них произошло небольшое событие. Ехали они уже второй день, не встречая на пути ни деревца, ни ручейка. Жара стояло ужасная. Вода в бурдюках была уже вся выпита, а пить страшно хотелось. Ехавший впереди всех Марк вдруг радостно воскликнул:
— Смотрите! Смотрите — Нил!
Все взглянули туда, куда он показывал, и увидали далеко впереди целое озеро воды. На берегу виднелись пальмы, смоковницы и какие-то строения.
— Ну, вот, скоро и конец нашему пути, — сказал мистер Смит, облегченно вздохнув. Это Нил, я его узнаю.
Услыхав этот разговор, один из проводников покачал головой и лениво проговорил:
— Нет, господин, вода еще далеко. То, что вы видите — «море дьявола». Обман!
Путники догадались, что перед ними только видение, мираж. В пустынях они бывают часто, происходит это от того, что ясное, безоблачное небо отражает иногда в себе все, словно в зеркале. Где-нибудь за десятки верст находятся река и пальмы, но небо, отразив их, настолько приближает к путникам, что вода и деревья кажутся им совсем рядом. Чаще всего миражи происходят от свойств воздуха, который отражает в себе самое небо, и это отражение издали делается очень похожим на большие скопления воды и растения.
Узнав от араба, что до воды, а, следовательно, и до отдыха еще далеко, разочарованные путники снова двинулись в дорогу. И только глубокой ночью их усталые верблюды звонко застучали копытами о мостовую маленького городка.
Дорога по знойной Нубийской пустыне, взявшая столько сил, была окончена. Дальнейший путь предстояло сделать уже в уютном вагоне поезда.
Глава V.
Комсомольцы — африканские охотники
На другой день мистер Смит с членами своей экспедиции сидели в вагоне и вспоминали тяжелое путешествие по пустыне. Теперь путь шел по берегу Нила и перед окнами вагона проходили великолепные картины пышной береговой растительности.
Хотя и здесь было жарко, но до зноя пустыни, конечно, далеко. Недавно пережитые мучения и ужасы уплыли в даль, как кошмарный сон, о них вспоминали уже с улыбкой, только жаль было безвременно погибшего человека.
Вечером, сидя в вагоне и разговаривая об охоте, какая происходит в тропических лесах, француз Пикар предложил.
— Может быть вы, господа, не прочь поохотиться на фламинго? Тогда мы можем сделать небольшую остановку на Атбаре, там их водится видимо-невидимо. Кстати, можем встретить и бегемота.
Несмотря на то, что еще не отдохнули как следует от путешествия по пустыне, все охотно согласились на это предложение. Особенно сильную радость при этом выразил Виктор, которому очень хотелось увидеть этих зверей в их родной обстановке.
Высадились на том месте, где Атбара впадает в Нил. Атбара довольно широкая, начало свое берет из Голубого Нила, который течет по Абиссинии или, как ее раньше называли, Эфиопии.
Атбара, как и многие реки жарких стран, течет не круглый год; с марта по июнь она высыхает, в остальное же время бывает очень полноводною. Путешественники наняли у местных жителей, нубийцев, большую лодку, взяли шестерых гребцов и отправились на охоту.
Сначала река была довольно пустынна, изредка только попадались небольшие стаи красных гусей, мирно расхаживавших по отмелям. Но чем выше поднимались по реке, тем оживленнее становилась она. Стали попадаться крокодилы, дремавшие на горячем песке, как бы совсем не замечая лодки. Разных птиц носилось над рекой и паслось на отмелях и в зарослях целые тысячи. Началась охота. В этих местах охотники появляются очень редко, и выстрелы мистера Смита и его товарищей, поражавшие птиц одну за другою, мало вспугивали остальных. Охотники набили уже не один десяток красивых красных фламинго, когда в густых зарослях камыша увидели ворочающуюся синевато-бурую массу.
— Бегемот! Бегемот! Смотрите! — закричал Виктор, указывая на заросли.
— По-моему это просто свинья — усумнился Марк, но сейчас же схватился за винтовку.
Огромное животное, аршин около пяти в длину и двух в вышину, ничуть не смущаясь присутствием людей, медленно выходило из чащи. Обращала на себя внимание огромная, почти квадратная голова. Когда бегемот, или, как его еще иначе называют, гиппопотам, раскрыл свою пасть, чтобы напиться, в нижней челюсти его обнаружились два больших полуаршинных клыка.
Нацелилось сразу пять ружей.
— Стреляйте в глаз, иначе не убьем, — сказал вполголоса Смит и выстрелил. Тотчас же последовали за ним и остальные. Чудовище без единого звука шлепнулось на землю.
Полудикари-гребцы моментально повыскакали из лодок и набросились с ножами на убитое животное. Мясо гиппопотама у них считается лакомством, но охотятся на него мало, потому что убить это чудовище без огнестрельного оружия чрезвычайно трудно. Даже из ружья убить можно только, выстрелив в глаз.
Несмотря на свою силу, бегемот редко на кого нападает, но если рассердят, то бывает страшен; он может пополам перекусить человека.
Нагруженные богатой добычей, охотники поплыли назад. На одном повороте, лодка, подошедши близко к берегу, села на мель. Сколько ни пробовали сдвинуть, она, точно приросла к илистому дну; оставалось одно — сойти нескольким человекам в воду. Так и сделали: нубийцы, бывшие голыми, выскочили на мель и стали сдвигать лодку. Но едва она подалась, как гребцы закричали во весь голос и быстро, кувырком попрыгали в лодку. Промедли они еще полминуты, некоторым пришлось бы поплатиться жизнью: в двух саженях от лодки, над водой показались две страшные головы крокодилов с разинутыми пастями. Француз Пикар выстрелил. Одна голова скрылась, но вместо нее вскоре вынырнуло целых пять, и теперь шесть пар глаз страшных и злобных уставились на лодку. Охотники схватились за винтовки, но дикари испуганно замахали руками, предупреждая не раздражать животных. Крокодилы вообще отличаются трусостью, но стадами иногда, особенно разозленные, отваживаются нападать. Благодаря своей огромной силе, они быстро опрокидывают лодку и пожирают людей.
Проплыв с полверсты, крокодилы отстали, и охотники благополучно возвратились.
Часа через два они уже снова ехали в вагоне, направляясь в Хартум, откуда экспедиция и начинала свои действия.
Хартум, бывшая столица Судана, напоминал небольшой поселок. Тридцать пять лет назад на этом месте стоял большой торговый город с населением около ста тысяч. Тут были арабы, негры, египтяне, турки и другие африканские и азиатские народы, не мало жило и европейцев. Хартум занимает очень выгодное положение: находится на месте слияния Белого и Голубого Нилов. Отсюда по великому Нилу, в Египет, а оттуда в Европу идут разные товары: слоновая кость, кожи крокодилов, тростниковый сахар, кокосовые орехи, хлопок и многое другое. Но тридцать пять лет назад по Судану прокатилась кровавая волна религиозного мусульманского движения, возглавляемого Махди, называвшего себя преемником Пророка, — и от красивого и богатого города остались лишь груды камней. Теперь он вновь возникает.
В Хартуме предстояло нанять носильщиков, проводников и приобрести кое-какие продукты. Думали пробыть не более двух-трех дней, но обстоятельства сложились так, что пребывание здесь затягивалось на целую неделю. Пользуясь этим, Марк и Виктор решили побывать на одной из ближайших сахарных плантаций, управляющий которой был знаком Смиту.
Длинный путь и масса новых неожиданных впечатлений мало утомили их, жажда все видеть и знать не только не уменьшилась, но с каждым днем увеличивалась.
Наряду с этим бывали минуты, когда вспыхивала тоска и по России. Чаще вспоминал Виктор.
— Дорого бы я дал за какую-нибудь затрепанную одесскую газету — говорил он мечтательно.
— Сидят деникинцы, или их давно уже нет? По моему, их разбили, — строил догадки Марк.
И опять их обоих захватывала окружавшая действительность…
Глава VI.
В гостях на сахарной плантации
Плантации — это крепости, построенные европейским капиталом в порабощенной стране, — думал Марк, когда они ехали за город в гости.
Плантация принадлежала английскому акционерному обществу и занимала площадь в несколько квадратных верст. Издали она представляла красивую картину: нива сахарного тростника, колеблемого ветром, похожа была на зелено-золотистое море, по которому из края в край пробегали ласковые волны. Вблизи сахарный тростник похож на обыкновенный, который в изобилии растет в России, только значительно выше и толще. Стебель у него не пустой, как у обыкновенного, а имеет мягкую сердцевину, заключающую сладкий сок. Самое большое количество сока бывает, когда тростник только что отцветет; поэтому его тогда и убирают. Во время жатвы тростника местные и египетские рынки бывают переполнены этими стеблями, так как сладкая сердцевина является большим лакомством для всех африканских и азиатских народов.
Но главным образом тростник поступает на сахарные заводы, где особыми машинами из него выдавливают сок, из которого и приготовляют сахар, мало отличающийся от свекловичного, употребляемого в России.
Пока ездили по сахарным полям, солнце поднялось уже высоко, стояла сильная жара. От зноя не спасали ни белые легкие костюмы, ни широкие соломенные шляпы.
В некоторых местах начиналась жатва. Десятки голых туземцев с черным, лоснящимся телом, проворно срезали ножами высокие стебли. За ними шли другие, подбирали и связывали в снопы. Солнце жгло согнутые спины, плечи, но руки, как заведенные, размеренно взмахивали — резали, вязали. Позади ходили младшие надсмотрщики, — тоже были в белых костюмах. Они то и дело кричали на негров, когда те останавливались или замедляли работу. В одном месте Марк заметил, как рабочий-негр разломил тростинку и стал тянуть из нее сладкий сок. Увидевший надсмотрщик быстро подошел и ременным бичом стегнул его вдоль спины. Негр дернул плечами, извернулся и снова принялся за работу. Долго потом Марк не мог забыть этой картины…
Обратно поехали другой дорогой, длиннее первой, но зато идущей пальмовым лесом. Лес этот тянулся узкой, длинной полосой, по берегу Голубого. Нила, и почти весь состоял из кокосовых пальм.
Обыкновенно, кокосовые пальмы растут на морских берегах тропических стран, но изредка они попадаются и в центральной Африке на берегах обоих Нилов. Стволы этих деревьев очень высокие и гладкие, как свечи. Огромные, узкие листья, аршин восемь в длину и аршина полтора в ширину, растут только на самом верху. Плоды этих пальм, кокосовые орехи, висят гроздьями по 15—30 штук вместе. Поверх скорлупы орех покрыт толстым слоем бурых волокон. Плоды снимают с деревьев недозрелые и перезрелые. В первом случае скорлупа очень мягкая и внутри ее вместо ядра находится вкусное кокосовое молоко, из которого жители приготовляют различные напитки. Когда же орехи снимают перезрелыми, то скорлупа бывает тверда, как кость, и ее приходится распиливать. Молоко же сгущается и образовывает твердое ядро; из него тогда добывают кокосовое масло, которое идет в пищу и для горения. Помимо своих плодов и сама пальма приносит человеку большую пользу. Управляющий плантацией, весьма любезный к молодым гостям, сказал:
— Я вам расскажу одну историю, из которой вы увидите, насколько ценно для туземца это дерево. Однажды одному европейцу пришлось впервые путешествовать по жаркой стране. Небо было раскаленное и воздух зноен. Усталый, задыхающийся от жары путник заметил, наконец, несколько деревьев, под которыми было человеческое жилище.
Когда он вошел внутрь, хозяин предложил ему кисловатый вкусный напиток, по виду похожий на молоко. Питье утолило жажду и освежило силы путника. Тогда гостеприимный хозяин предложил ему остаться отдохнуть и пообедать. Сели за стол, и вот на столе появились различные кушанья в своеобразной коричневой посуде. Было подано также вино, очень приятное на вкус и довольно крепкое, а в конце обеда хозяин угостил гостя отличным вареньем.
Путник, видя что вокруг дома не было ни полей, ни плантаций, а росло только несколько деревьев, удивлялся, откуда в такой глухой, безлюдной местности могли взяться все эти вкусные блюда и вино. Наконец, он не удержался и спросил об этом хозяина; тот с улыбкой ответил:
— Видишь ты эти деревья, которые растут у моего дома? Это кокосовые пальмы, они то и доставляют мне все, что ты видишь. Питье, которое я дал тебе, получено из недозрелого плода кокосовой пальмы. Кушанья приготовлены из ядра ореха, салат из молодых листьев, вино из сока. Варенье я варил из того же ядра ореха, а сахар для этого добыл из сока, из которого делаю вино и уксус. Посуда, в которой подавался обед, сделана из скорлупы ореха. Мебель я сработал из стволов деревьев, которые стали уже старыми и мало приносили плодов. Из таких же деревьев построен и дом. Крыша сделана из пальмовых листьев; платье, которое надето на мне, соткано из нежных волокон, покрывающих орех. Из спелого ореха я выжимаю масло, служащее мне не только как приправа к кушанью, но и для освещения. Наконец, вот это письмо, которое я попрошу тебя передать моему приятелю в городе, написано на бумаге, сделанной из листьев кокосовой пальмы, и чернилами, приготовленными из ее опилок.
— Из этого можно видеть, что кокосовая пальма дает человеку все, что нужно для жизни. И стоит ему иметь три-четыре десятка таких деревьев, как для всей его семьи будет постоянно и пища, и питье, и жилище.
Виктор улыбнулся товарищу:
— Не мешало бы нашим рабочим иметь на каждом дворе рощицу таких пальм. Тогда не страшна была бы и блокада.
— И было бы это хуже! — серьезно заметил Марк. — Лишения закаляют дух, обостряют творческую мысль и двигают культуру…
Спустя несколько дней Марку и Виктору посчастливилось попасть на охоту на носорога, который последнее время повадился ходить на маисовое (кукурузное) поле и топтать его. Управляющий плантацией предупредил молодых людей, что охота будет ночью и довольно опасна, пусть они примут это во внимание. Но оба только улыбнулись.
— Ничего. Мы не боимся. Чем опаснее, тем интереснее.
Вечером стали готовиться. Собиралось пойти шесть человек.
Носорог по природе своей близко подходит к свинье, несколько похож на нее и по свиному хрюкает. Только размером гораздо больше. Старые носороги бывают до двух саженей в длину и больше двух аршин в вышину. На носу у него имеется огромный рог, иногда два. Животное ими роет землю, ломает кусты и деревья и защищается от врагов. Когда разозленный зверь бежит за кем-нибудь, то мотает головой, и рогом своим роет в земле борозды почти в аршин глубиной. Носорог чрезвычайно сильный зверь, на него боятся нападать даже тигры, но вместе с тем он очень неповоротливый и глупый. Он бежит на охотника, низко опустив голову, и если тот отскакивает от него в сторону, то носорог пробегает прямо, не успев повернуться, и со злости начинает рыть землю или сокрушать деревья.
Так дикари-охотники часто подолгу мучают животное, прежде чем убивают. Носорог питается растениями и корнями деревьев; он так же прожорлив, как и бегемот.
Управляющий по дороге рассказывал о жизни этого грозного животного.
Всем бы хороша жизнь для носорога — пищи много, грязи тоже; спи да валяйся, бояться некого, — все сами его боятся. Но есть одна беда у этого страшного зверя — его одолевают насекомые: мухи, слепни и комары. Он не так боится охотника или какого-либо хищного зверя, как этих маленьких крылатых врагов. Он спасается от них только тем, что валяется в грязи и в воде. Но и там неспокойно: к телу присасываются пиявки, различные черви и улитки. Носорог тогда залезает в какой-нибудь колючий кустарник и начинает там чесаться, раздирая тело до крови. От этого становится еще хуже: в образовавшиеся ранки и язвины начинают класть мухи и жуки свои яички, из которых выводятся личинки. Выходит так, что страшному, огромному зверю житья нет от какой-то мелюзги. Но, к счастью для носорога, у него, как и у крокодила, тоже есть друг и спаситель и тоже маленькая птичка, называемая личинкоедом. В то время, когда носорог дремлет, где-нибудь в тени деревьев, эта птичка разгуливает у него по спине и поедает личинок и присосавшихся пиявок. Она предупреждает его и о приближении какой-либо опасности. Завидя хищного зверя или охотника, птичка взлетает и начинает кричать. Трусливый носорог быстро пускается на утек, в чащу леса, прокладывая себе дорогу своим крепким рогом…
Охотникам долго пришлось итти к тому месту, где предполагалось присутствие зверя. Шли сначала полем, потом пальмовой рощей и, наконец, вошли в частый кустарник. Здесь приходилось двигаться уже медленно: мешали колючие кусты мимозы, цеплявшиеся острыми колючками за платье, и боялись раньше времени спугнуть зверя. После каждого шага останавливались и прислушивались: не раздастся ли где поблизости хрустение веток под тяжелыми копытами и тихое похрюкивание. Но пока все было тихо. В одном месте шедший впереди негр, остановился и припал к земле, что-то разглядывая. Тут среди кустарников имелась узкая прогалина, по-видимому проложенная каким-либо крупным животным, так как на пути виднелись сломанные кусты и даже небольшие деревья. Шедший рядом с Виктором управляющий тоже склонился к земле и сказал шопотом:
— Напали на след, теперь скоро встретим. Приготовьтесь.
Действительно, не прошло после этого и четверти часа, как откуда-то снизу послышалось тяжелое сопение вперемежку с хрюканьем. Охотники на минуту остановились и осмотрели затворы винтовок. Сопение раздавалось из одного места, не приближаясь и не удаляясь. Тогда снова осторожно двинулись, уже ползком. Проползши несколько сажен, очутились возле небольшого обрыва. Раздвинув кусты мимозы, увидали маленькую полянку и там в луже, задрав к верху ноги, плескался, сопя и хрюкая, носорог. Луны не было, но крупные звезды хорошо освещали и поляну и зверя.
— Стрелять будем по двое: сначала я с Томасом, потом, если будет недостаточно, вы с ним, — сказал шопотом управляющий, показывая Марку на Виктора. — Только не волнуйтесь и цельтесь вернее.
Но у Марка стучало в висках и слегка холодели ноги. Это было не со страху — он его не испытывал. Волнение вызывалось обстановкой, носившей такой необычайный характер. Неожиданно вспомнилась почему-то одесская набережная в день отъезда, потом ярко всплыли товарищи-комсомольцы. — «Что там теперь делается?» — подумал Марк и тотчас же вернулся к действительности, взял на изготовку ружье.
Зверь стал приподыматься, повернул голову, и вдруг в этот момент оглушительно раздался сдвоенный выстрел из двух винтовок. Носорога точно подбросило, он моментально поднялся на ноги, выскочил из лужи и с громким ревом начал взрывать рогом землю. Тогда раздались почти одновременно еще два выстрела. Зверь сделал огромный прыжок в сторону охотников, но неожиданно споткнулся и упал. Потом через несколько секунд опять вскочил, сделал около десятка стремительных прыжков по поляне и снова грохнулся на землю. Управляющий с негром Томасом выбежали из засады и вторично один за другим выстрелили, окончательно положив животного. Когда к ним на поляну вышли остальные охотники, зверь лежал уже неподвижный: из головы его в трех местах обильно струилась кровь.
Марк подошел к носорогу вплотную, дулом ружья потыкал ему в крепкий и высокий бок и проговорил с сокрушением:
— А все-таки жаль беднягу… Какая силища была…
Глава VII.
На Голубом Ниле
У мистера Смита с наймом носильщиков дело несколько затормозилось; брали вдвое больше, чем он рассчитывал, и он решил нанять их в пригородных селениях, а это откладывало отъезд еще на несколько дней. Но делать было нечего, приходилось с этим мириться, так как сумма переплаты была очень значительна.
Что касается Марка и Виктора, то они, пожалуй, были довольны этим обстоятельством: это дало им возможность совершить интересную прогулку по Голубому Нилу. Правда, и до сего времени они не могли пожаловаться на скуку и однообразие. Перед ними приоткрыл свои многовековые тайны красавец Египет со своими тысячелетними, нестареющими пирамидами и сфинксами, с отцом всех рек, Великим Нилом. Они видели грозную мертвую пустыню Нубии с ее оазисами и всесокрушающими ветрами. Перед ними промелькнул ряд удивительных животных и растений, о которых они почти не имели представления.
Но здесь, в Судане, на берегах Голубого Нила тропическая природа развернулась перед ними во всей своей девственной красоте и грозном величии. В Египте и Нубии, у пирамид, в заводях Нила и песках пустыни — везде наблюдалось присутствие белого культурного человека. Но здесь, в глубине Африки, дикая природа была совершенно нетронута человеческой рукой. Европейцы редко сюда заглядывали, и только темнокожие дикари бродили по местным дебрям и широким полям.
Управляющий плантацией, когда-то посетивший Россию, был очень внимателен к Марку и Виктору и предоставил в их распоряжение большую лодку с шестью гребцами и проводником. Отправлялись по утрам, вверх по течению и заплывали довольно далеко; перед ними развертывались изумительные картины. Всякий раз ездили — с ружьями, но никогда не стреляли, чтобы не испугать многочисленных обитателей реки. В бесконечных зарослях плавали стаи всевозможных птиц, то и дело плескались рыбы, иногда на отмелях высовывались из воды безобразные головы крокодилов. С берега в воду гляделись стройные, гибкие пальмы, на теплой, как парное молоко, воде нежились, распластавшись огромными листьями, всевозможные растения. Некоторые из них были таких размеров, что на одном листе их мог свободно улечься ребенок. Между этими водяными растениями проносились в бесчисленном количестве огромные пауки и мухи, за которыми гонялись крохотные, чуть не с наперсток, пестрые птички. Кружились тут над этими цветами и бабочки, тоже похожие на цветок — большой, яркий, прекрасный. В одном месте встретили ибиса. Эта птица стала теперь редкой. Она когда-то населяла египетский Нил, и древние египтяне считали ее священной. Теперь ибис переселился сюда, и в Египте его совсем уже нет. Ибис обладает одной удивительной особенностью, он не спит по ночам, находясь неустанно настороже. Если птицам грозит опасность, он взлетает и поднимает сильный крик, будя таким образом спящих птиц. Арабы рассказывают легенду, как Аллах навеки лишил сна эту красивую и умную птицу. Однажды, говорят они, птицы устроили праздник в честь своего создателя и все слетелись на вершину одной большой горы. Со всех концов земли были здесь птицы, только не оказалось одного ибиса. Через три дня явился, наконец, и он и сказал, что проспал. Тогда Аллах, рассердившись на него, изрек: «За то, что ты спал, когда все собрались сюда на празднество в честь меня, отныне ты уже никогда не будешь спать».
И вот ибис с тех пор не знает сна, говорят арабы.
Среди множества других птиц обращали на себя внимание две — марабу и птица-секретарь. Первая из них имела чрезвычайно смешной вид: она стояла, печально согнув свою точно ошпаренную голову и глубокомысленно смотрела в землю. Но стояла она не как другие птицы, а как-то неестественно согнув вперед ноги.
Другая птица, наоборот, поражала своей удивительной стройностью. Она гордо расхаживала по берегу, важно подняв кверху маленькую красивую голову. Птица-секретарь странное свое название получила потому, что на голове у ней есть несколько длинных узких перьев. Когда эти перья поднимаются, то они напоминают письменные ручки за ухом писца.
Секретарь не любит летать, предпочитая медленной и важной поступью расхаживать по земле. Птица эта питается преимущественно змеями, за которыми охотится очень искусно. Догнав на своих длинных ногах змею, она одно крыло приподымает в виде щита, закрывая им грудь и голову, а другим бьет, как дубиной, противника.
Не меньше чем птицами и зверями, интересовались оба они и растениями, о которых раньше только читали, но воочию увидели их впервые. Иногда лодка целыми часами плыла по зарослям папируса, того папируса, который так почитался древними египтянами, служа у них знаком просвещения, так как на бумаге из него писались у них все священные и ученые книги. Колеблемые ветром, тихо шуршали, позванивали тонкие, длинные стволы папируса, увенчанные наверху пышными колосистыми зонтиками.
Еще большим почетом пользовалось у древних египтян другое растение, которое в изобилии встречалось в водах Голубого Нила, это — розовый лотос; распустившийся цветок его считался знаком божества. На стенах египетских фараонов до сих пор сохраняются нарисованные изображения этого замечательного растения.
Недаром жители Египта на розовый лотос смотрели, как на нечто священное, и считали его символом смерти и возрождения. Цветок этот, действительно, достоин удивления. Каждый день, едва лишь закатится солнце, как лепестки цветка начинают медленно закрываться, и вся чашечка, вместе с приютившимися в ней на ночь насекомыми погружается в воду.
Но утром, лишь блеснут первые лучи животворного светила, как цветок снова показывается на поверхности воды и радостно раскрывает свои пахучие лепестки.
Но теперь как того, так и другого растения, без которых нельзя представить страны фараонов, уже нет в земле египетской. Они давно исчезли из великой реки и населяют собою только теплые воды Голубого и Белого Нилов.
Глава VIII.
В глубь Африки
Мистер Смит возвратился из своей пригородной поездки; он нанял пятьдесят человек носильщиков-негров и троих проводников и переводчиков. Его помощником была закуплена провизия и некоторые товары для обмена с туземцами. Таким образом, караван был готов.
Марк удивился такому количеству носильщиков, но Смит объяснил, что по центральной Африке, обыкновенно, путешествуют пешком. Верблюды — эти «корабли пустыни» — для странствования по лесным дебрям не годятся. Лошадей нет. Есть только мулы и ослы, но для дальних путешествий не берут ни тех, ни других, так как они ленивы и упрямы. Кроме того, эти животные очень страдают и часто околевают в пути от смертельных укусов особых мух «тсе-тсе». Поэтому в путешествиях вьючных животных заменяют негры.
Марк впервые почувствовал острую ненависть лично к мистеру Смит. Со злобой подумал:
— Значит, лучше вьючных животных: не ленивы, не упрямы, не боятся насекомых… Но, мистер Смит, эти двуногие животные имеют еще одно свойство — организовываться! Когда-нибудь они вашему брату свернут благородную шею…
Тронулись в путь очень рано, потому что в это время года африканское солнце настолько сильно печет, что двигаться по открытому месту среди дня страшно тяжело да и опасно: может убить солнечным ударом. Путь совершают только с 4 до 10 часов утра и с 6 до 10 вечера, а середину дня проводят под прикрытием в походных палатках.
Караван составился довольно большой, около семидесяти человек. Путь был избран по направлению к Бахр-Эль-Абиабу или Белому Нилу, чтобы потом двигаться неподалеку от его левого береге, где гуще население.
Сначала местность имела культурный вид, видно было, что европейский капитал уже пожинал плоды этой богатой страны. Шли плантации: сахарного тростника, маиса, риса, рощи финиковых и кокосовых пальм и хлебных деревьев. Особенно обработанный вид имели затопленные водой рисовые поля. Это растение, которым кормятся многие миллионы жителей Африки и Азии, требует очень тщательного ухода за собой. Сначала рис сеют на хорошо взрыхленных грядах, которые затем заливают водой. Пока зерна взбухают и дают первые ростки, приготовляют и самое рисовое поле. Его разделывают на множество квадратов и каждый обносят земляной насыпью, чтобы в нем могла задерживаться вода; затем все поле затопляют водой. Это каторжный труд, который за нищенскую плату выполняют туземные работы. Когда вся вода впитывается в землю и там перегниют прошлогодние трава и солома, почву начинают вспахивать плугом. При этом неграм-рабочим приходится ходить в жидкой грязи По самые колена. После этого на вспаханное поле высаживают рисовую рассаду, помещая ее небольшими кустиками в отдельные ямки. В заключение, поле еще раз затопляют водой и так оставляют до жатвы. Чтобы рисовые поля охранить от многочисленных птиц, рисовок, любящих лакомиться вкусными зернами риса, устроена оригинальная охрана. По полям протянуто в разных направлениях множество веревок с навешенными на них пальмовыми листьями, ветвями и разными пугалами. Веревки эти сходятся в одном месте — в сторожке, устроенной на возвышении. Находящийся там человек изредка дергает за веревки, встряхивая на них листья, и стаи рисовок с испугом взлетают вверх.
Рис растет так же, как рожь или овес, на таких же стеблях-соломинках. В некоторых местах он родится два раза в год. Кроме пищи, из риса приготовляют рисовую бумагу и вино.
Когда миновали плантации, картины природы резко изменились. Пошла широкая степь с блеклой, опаленной солнечными лучами, прошлогодней травой. Местами попадались заросли невысокого тростника и кусты мимоз, цепко хватавшие колючками за платье. Трава была сухая и невысокая, обломанная горячими ветрами. Она оживляется только под осень, когда начинается пора дождей; тогда степи покрываются таким пышным ковром, что становятся почти непроходимыми. Трава превышает человеческий рост.
Караван подвигался медленно, стараясь экономнее расходовать силы. Впереди шел проводник-араб Ибрагим и за ним негры, неся на своих курчавых, как овечья шкура, головах тяжелую поклажу.
Время близилось к десяти часам, солнце стояло над самой головой, жара была невыносимая. С Марком и Виктором сделалось дурно, продолжать итти дальше было рискованно. Остановились и сделали палатки. Хотя и в палатках было жарко, но все-таки убийственные лучи солнца не проникали через белое полотно и не жгли голову и плечи.
В то время, как четверо белых путешественников сидело в своей палатке, наслаждаясь отдыхом после утомительного пятичасового пути, из другой палатки к ним ползком приблизился араб-проводник и вполголоса сообщил:
— Благородные господа, может быть, пожелают подстрелить жираффу, которая сейчас пасется неподалеку от нас.
Мистер Смит и Марк осторожно высунули головы из палатки и неподалеку увидели смешное, долговязое животное. Жираффа, высоко вытянув свою журавлиную шею с маленькой головкой, спокойно пощипывала листья с небольшого деревца. Животное было очень высокого роста: от земли до головы — не меньше восьми аршин. Тело с покатой к хвосту спиной было покрыто желто-бурыми пятнами.
Жираффа — животное безобидное, питается только древесными листьями, которые легко достает даже с больших деревьев. Щипать траву жираффе затруднительно в виду особенного устройства передних ног. Ей, чтобы достать с земли оброненную ветку, приходится комично раздвигать передние ноги.
Мистер Смит схватил ружье и хотел выстрелить, но Марк удержал:
— Не стоит. Не стреляйте: жалко убивать это безобидное, симпатичное существо, — сказал он, наблюдая за насторожившимся животным.
Жираффа, почувствовав грозящую ей опасность, еще больше вытянула свою шею, повела кругом мордочкой с маленькими рожками и вдруг, в три прыжка, скрылась за возвышавшимся невдалеке курганом.
После полудня, двигаясь дальше по степи, которая теперь состояла больше из песку и камня, караван встретил других обитателей степной Африки. Это было стадо небольших полосатых лошадок-зебров и два огромных страуса. Зебры очень чутки и осторожны, и путешественникам, не удалось убить ни одной из них, хотя и выпустили с десяток пуль; зато охота на страусов увенчалась успехом. После получасового преследования, Виктору удалось подстрелить одну птицу, но она оказалась очень молодой и в хвосте у нее не нашлось ни одного приличного пера…
Страус чрезвычайно большая птица — выше человека. Живет он преимущественно в песчаных пустынях и не летает, а только бегает, но так, что не догонишь и на лошади. На прирученных страусах в некоторых местах ездят верхом. Страусы живут обыкновенно стадами и гнезда свои делают в песке, вырывая в нем ямы. Детей своих они не высиживают, а яйца закапывают в песок, и птенцы, таким образом, высиживаются сами. Страусовое яйцо весит около трех фунтов и больше куриного в 24 раза. За страусами охотятся ради их больших и красивых перьев, которые в Европе ценятся очень дорого и служат украшением для дамских шляп.
Глава IX.
При дворе кукольного царька
К вечеру караван подошел к маленькой речушке, один берег которой был открытый, а другой весь в зарослях. Дальше виднелся молодой пальмовый лесок. Сначала здесь и хотели разбить палатки для ночлега. Но проводник заявил, что вблизи воды ночевать не следует. Во-первых, в реке, вероятно, есть крокодилы — легко могут вытащить и из палатки. Во-вторых, ночью на водопой могут придти какие-либо хищные звери из леса. И в-третьих, наконец, возле воды обычно водятся тучи насекомых.
Доводы были убедительны, пришлось согласиться. Вернулись назад, и палатки раскинули в версте от реки.
Ночь была жаркая и душная. Раскаленная за ночь земля теперь отдавала свое тепло и дышала печью. Люди задыхались в палатках, а высунуться наружу было нельзя — облепляли мухи и москиты, причинявшие нестерпимую боль. Чтобы спастись от них, люди обыкновенно надевают на ночь на лица особые сетки, но у путешественников их не оказалось. Дым от костров, все время поддерживаемых возле палаток, мало отгонял насекомых. Они ухитрялись проникать под полотно и там принимались жалить. В довершение напасти, с наступлением темноты, из лесу и от реки стали доноситься подозрительные голоса. К полуночи голоса эти слились в сплошной концерт, который леденил кровь. Плакали человеческими голосами и выли шакалы и гиэны, мяукала пантера, раздавался хриплый лай лисицы и, покрывая собой все голоса, время от времени доносились трубные звуки гиппопотама. Соседство было не из приятных, и путешественники, не привыкшие к подобным концертам, почти всю ночь не смыкали глаз. Даже привыкший ко всему проводник-араб, лежавший у костра, то и дело косился в сторону реки и тревожно повторял:
— Аллах архамату (Господи помилуй).
И только к утру, когда голоса зверей смолкли, путешественники забылись тяжелым сном. Но пришла пора уже вставать и отправляться в путь.
Часам к десяти следующего дня караван подошел к небольшой негритянской деревне. Кругом деревни тянулись поля, засеянные маисом и еще каким-то растением.
Издали увидав приближающийся караван, навстречу выбежало несколько дикарей. Подойдя к путешественникам, они начали громко кричать, протягивая вперед руки. Переводчик объяснил, что негры просят подарков.
Пришлось дать им с пяток медных колец и несколько ниток стеклянных бус. Дикари, очень довольные, стали прыгать и кричать, выражая свою радость.
Путешественники направились в деревню. Она была небольшая, всего пятнадцать-двадцать хижин-тукул, расположенных на небольшой возвышенности. Дома стояли друг от друга шагах в ста. Они были круглые, похожие на сахарные головы, сделаны из глины и тростника. На первый взгляд резко бросалась в глаза разница между ними: два дома были в сравнении с остальными очень большие, с тщательно покрытой крышей и украшениями у входа и на шпиле крыши, их окружал красивый частый тын из ровного тростника. С пяток домов были несколько поменьше, но тоже украшенные и опрятные. Остальные же хижины совсем плохие, маленькие, с дырявыми крышами и без всяких украшений. Сразу можно было определить, кто населяет те и другие дома, об этом кричала их внешность. Социальное неравенство здесь было не меньше, чем и в европейских странах.
Не успели путешественники дойти до первого дома, как откуда то выскочили и преградили им путь трое воинов с длинными копьями и большими щитами. Они заявили, что царь этой страны требует от них пошлины за то, что они проходят его владениями.
— А как звать вашего царя и велики ли его владения? — спросил мистер Смит одного из негров через переводчика.
— Звать его Мичилети и владеет он целыми восемью деревнями, — с гордостью ответил негр.
Эта гордость молодого воина была понятна, так как у многих царьков и князьков все царство или княжество их ограничивается всего двумя-тремя деревнями, а иногда даже и одной.
В глухих странах, населенных дикарями, что ни селение, то княжество. Эти «княжества» сохранились, несмотря на то что страной владеют европейцы. Африкой владеют англичане, французы и турки. Капиталистические европейские державы путем завоеваний и полюбовного дележа награбленной добычи сумели захватить и закрепить за собой почти целиком Африку, и Азию. И захватить так, что большинство населяющих эти страны народов и сейчас не знает об этом. Европейским капиталистам крайне нужны страны жаркого климата. Вся резина, из которой делаются всевозможные резиновые и гуттаперчевые изделия, добывается исключительно в жарких странах — Австралии и Южной Америке; хлопок, из которого приготовляется ситец и хлопчатобумажные ткани, а также и вата, растет в Азии, Америке и Африке; шелк добывается в Азии, чай — в Азии и частью в Индии, индиго, играющее выдающуюся роль в крашении материй, кокосовое масло, пробка, канифоль и прочее и прочее вывозятся исключительно из жарких стран. Кроме того, страны эти населены многочисленными дикими и полудикими народами, то есть, на языке европейской и американской буржуазии — дешевой рабочей силой и великолепным пушечным мясом. Это последнее уже доказала минувшая Великая война, в которую Франция и Англия бросили многочисленные «цветные» полки. Мировой капитал, как спрут раскинул по всей земле свои извивающиеся щупальцы и нащупывает ими себе бесконечные жертвы. Все эти дикие страны до последнего аршина хищнически поделены между европейскими державами. Поделены даже те из них, которые на географической карте значатся пустым пятном, как совершенно неисследованные.
Мистер Смит достал из тюка несколько предметов и, подавая их воину, сказал:
— Поди отдай своему царю эти подарки и скажи, что белые люди желают его видеть, так как много слышали о его уме и могуществе.
Негр удалился. Подарки, посланные царю Мичилети, состояли из трех аршин красного коленкора, пяти ниток стеклянных бус и двух медных перстней.
Через несколько минут воин возвратился и пригласил путешественников следовать за собой. Они вошли в деревню.
Увидя белых людей, черные жители повыскакали из своих домов и стали рассматривать пришельцев. Мужчины подходили ближе, а женщины и дети боязливо, но с огромным любопытством глазели издали. Дикари все были почти голые, только имели узкие повязки на бедрах. Тело у них иссиня-сероватое, лоснилось, по-видимому чем-то смазанное. У многих стоящих впереди мужчин, не было передних зубов.
По характеру построек и по виду самих жителей мистер Смит догадался, что они находятся у негров племени динка.
Племя динков довольно многочисленно; оно живет по правому берегу Белого Нила, занимается хлебопашеством и скотоводством. Динки хотя и любят мясо, но скот свой никогда не убивают. Они, едят только тех животных, которые сами пали. Дикари эти так почитают своих коров, что пометом их приправляют свои кушанья; а мочой моют себе волосы. Кроме молока, от них берут так же и кровь: надрезают у животного жилу, цедят оттуда и, смешав с молоком, пьют. Динки, как и все дикари, любят пофрантить. Для этого многие мужчины и женщины вырывают себе передние зубы, что считается очень красивым. Почти каждая женщина, помимо этого, находит необходимым проколоть себе верхнюю губу и вставить туда какое-нибудь украшение — кусочек слоновой кости, цветной камень, медное кольцо или что-нибудь в этом роде. За телом своим динки тоже ухаживают; они часто его мажут жиром и натирают золой.
Динки довольно храбрый народ и часто ведут между собой — княжество с княжеством — жестокие войны, чем и пользуются работорговцы. Торговля людьми запрещена всеми государствами, но, тем не менее, она все таки существует. Из Хартума и по сие время на европейские рынки отправляются партии черных рабов. Теперь делается это в небольших размерах и скрытно. Но лет тридцать-сорок назад торговля рабами велась открыто и негры продавались гуртами, как скот.
Охоту на негров рабопромышленники производят таким образом. Отправляются они большим вооруженным караваном или попросту вооруженной шайкой в глубь Африки под видом скупщиков слоновой кости. Остановившись во владении какого-либо князька, они подбивают его на войну с соседом, обещая свою помощь. А так как ссора между дикарями может возникнуть из-за любого пустяка, то повода для войны ждать не приходится долго, и князек с людьми рабопромышленника идет войной на своего соседа. Он разоряет его жилища угоняет скот, а рабопромышленник в свою очередь, берет с собой пленных. Таким образом, сами воинственные князьки и царьки помогают торговцам людьми в их преступном промысле. По своей неразвитости и детскому неразумению они не могут противопоставить силе этих шаек свою силу, объединившись между собою.
Путешественники подошли к большому забору, обнесенному вокруг каких-то построек, и вошли внутрь через небольшую калитку. В глубине двора возвышалась островерхая бамбуковая хижина. Несколько поодаль от нее, посредине двора, прямо на землю, величественно сидел, с огромною трубкой в зубах, сам царь Мичилети. Рядом с ним помещался его первый министр и советник. Кругом них стояло четверо слуг, двое из которых были с музыкальными инструментами: барабаном и какой то дудкой. Царь Мичилети и окружающие его люди, не в пример остальным подданным, были одеты в белые полотняные плащи.
Едва путешественники вошли во двор, как музыканты по знаку своего повелителя тотчас же забарабанили и задудили на своих инструментах. Сам Мичилети быстро поднялся с земли и, подойдя к гостям, без всяких вступлений, начал просить новых подарков. Он просил все, что у них видел: и ружье, и цепочку от часов, и широкую шляпу Марка и желтые ботинки мистера Смита. Мистер Смит дал ему маленький свисток, висевший у него на цепочке и царь остался очень доволен. Особенно велика была его радость, когда он узнал, что свисток может издавать звуки. Он беспрерывно дул в него, не обращая внимания на расспросы своих гостей. Но вот, игрушка, очевидно, прискучила ему, он отдал ее своему министру и снова стал просить подарков. Выведенный из терпения таким назойливым попрошайничаньем, мистер Смит топнул ногой и грозно прикрикнул на него. С дикарем тотчас же произошла странная перемена, он внезапно проникся особым уважением к белым людям, перестал просить подарков и стал разговорчив и любезен. Начал расспрашивать их, издалека ли они и действительно приехали только затем, чтобы посмотреть на него, умного и грозного царя Мичилети, или у них есть до него какое-либо дело. Когда мистер Смит подтвердил это, то царь принял важный вид и стал хвастаться своим богатством и могуществом. Из его слов Смит узнал, что у него есть около десяти пудов слоновой кости и две леопардовые шкуры. Он тотчас и же приступил к торговле: выложил перед царем цветные стеклянные бусы, несколько десятков бронзовых серег и колец, два пучка медной проволоки, пистолет и часы-будильник. Мичилети набросился на все это и стал с восхищением рассматривать, делясь мнением со своим министром. Пересмотрев все вещи, царь принял равнодушный вид и сказал, что за все это он может, пожалуй, дать один пуд кости, но не больше, так как они ему не нравятся. Последнее он говорил из хитрости, которая по-детски была наивна.
Мистер Смит сказал, что у него есть еще кое какие предметы, очень дорогие, но он, уважая царя Мичилети, все-таки может их подарить ему, царь же в в свою очередь должен отдать за это всю слоновую кость и шкуры. Смит при этом выложил кусок красного коленкору и одно ружье. Опять вспыхнувшее восхищение, внимательный осмотр и деланное равнодушие. За это Мичилети прибавлял еще два пуда и одну шкуру, но никак не больше. Началась торговля. Мистер Смит достал, наконец, музыкальную шкатулочку, и это победило: царь уступил все свои богатства. Нагрузив носильщиков первой, довольно удачной покупкой, двинулись дальше. Мичилети провожал гостей до самого конца деревни и дал негров в проводники до конца своих владений. На прощанье, подавая руку, он не вытерпел и попросил дать что-нибудь на память. Мистер Смит пригрозил ему кулаком, и царь уныло побрел восвояси.
Эта первая встреча с дикарями произвела на Марка глубокое впечатление. Он увидел перед собою два мира. Один первобытный, беспомощный, где представитель его поднялся только на первую ступень, к мысли, к человеческому сознанию. И другой мир находящийся на самой вершине познания, овладевший тайнами природы, знающий чего он хочет и умеющий достичь этого. Какой поражающий контраст был между ними! Понятие человек, до сего времени такое ясное и определенное, расплывалось, рвалось на две несоразмерные величины.
На ряду с этим величием культурного человека, Марка поразило и то, что в культурности своей он нес элементы какого-то зверства, чуждые духу истинной культуры. Потому что культура — это человечность, красота духа, — думал Марк. «Если бы это было не так, то лучше оставаться в первобытном состоянии. Не знать законов Ньютона, не изобретать печатный станок, не пользоваться радием…» Смит нес не культуру а порабощение.
— Знаешь, с этого дня мистер Смит стал мне особенно противен, — сказал он Виктору.
До другой деревни шли несколько часов. Когда подошли к околице, то навстречу тоже выбежало несколько дикарей-мужчин и принялись просить-подарков. Но проводники Мичилети объяснили им, что белые люди — гости их царя и по его приказу жители деревни должны пропустить их беспрепятственно. Услыхав это, дикари перестали приставать и с поклоном дали дорогу.
Деревня эта была меньше первой и жителей в ней было немного. При виде путешественников почти все они вышли из своих домов и с любопытством рассматривали их. Караван прошел этой деревней, как и следующей за ней, не останавливаясь. Мистер Смит хотел углубиться дальше, где селения были богаче да и дикари более первобытны.
Встречать дикарей, не видавших ни разу белых людей, теперь совсем почти не приходится. Кроме вышеупомянутых рабопромышленников, по Африке вдоль и поперек ходит много купеческих караванов, скупающих всевозможные продукты страны, платя за это жителям разными товарами, часто грошовыми безделушками. Благодаря этому негры и привыкли попрошайничать, без подарков не давая прохода ни одному белому человеку.
Тяжело ступила на эту богатую, первобытную страну пята европейского капитала. Юноши только теперь поняли, насколько он ненасытен и беспощаден.
— Ничего. Учтем этот урок. Думаю, принесет он нам пользу, — сказал Марк.
С мистером Смитом он теперь почти не разговаривал…
Глава X.
Разгром каравана
Выйдя из владений Мичилети, караван повернул несколько вправо. По дороге теперь стало больше попадаться растительности. Маленький колючий кустарник переходил в целые рощи. Среди пальм, мыльных деревьев, квакамута и эвфробии то тут, то там зеленели кофейные деревья. Они далеко распространяли от себя сладкий аромат.
Деревья эти небольшие, с виду напоминают вишневые и цветут так же белым цветом. Когда цветы отпадают, то на их месте появляются небольшие красные ягоды, по форме похожие на сливу, только значительно меньше; они растут пучками. Каждая такая ягода имеет по два зерна, которые и называются кофейными зернами.
Чем дальше продвигался караван, тем гуще и могучее становился лес. Дорога как-то неожиданно исчезла. Было часов пять пополудни. Солнце стояло еще высоко и пекло немилосердно. Ни в лесу, ни на полянах не было слышно ни звука. Все птицы и звери от палящих лучей прятались и ждали наступления прохлады, чтобы потом сразу огласить окрестности своим разноголосым криком. Шедший впереди каравана, проводник-негр остановился.
— Мы сбились с пути, — сказал он. — Надо вернуться немного назад и поискать дорогу.
Все согласились с ним. Подались назад, но дороги не было, двинулись в левую сторону, где лес казался пореже, и прибавили шагу. Шли часа два.
Вот вдали между деревьев показался просвет, после каждого шага он становился все больше и больше. Уже стало видно большие клочки синевато-желтого, начинающего остывать, неба. Еще ускорили ход: на открытом, хотя и диком месте все веселее и безопаснее, чем в лесу. А в лесу начали раздаваться, точно перекликаясь между собой, голоса некоторых птиц и зверей. Он сделался более жутким и зловещим. Гладкоствольные пальмы, ветвистые баобабы и сикиморы стояли не шелохнясь, словно исполинские, насторожившиеся тени мертвецов. По стволам и сучкам ползли, свешиваясь, тонкие и цепкие лианы, напоминая бесчисленное множество змей. А среди всего этого — тихо, таинственно перешоптывались огромные, зубчатые папоротники.
Скоро вышли на поляну и сделали привал, решив через полчаса снова двинуться на поиски дороги. В то время как караван отдыхал и подкреплял свои силы, Марк и Виктор заинтересовались каким то особенным растением, стоявшим саженях в ста от опушки леса. Они оба отправились к нему. Дерево действительно, было очень интересно. Ствол оно имело низкий, не толстый, но листья, росшие стоймя и веером, были аршина по два в длину. Виктор подошел вплотную и хотел один из листьев сорвать, но в это время неожиданно, чуть не над самым его ухом, раздался резкий трубный звук. Оба взглянули по направлению звука и, к ужасу своему, увидели в нескольких шагах огромного слона. Слон был очень старый бивни (клыки) его имели чуть не полсажени длины; огромных размеров были и уши, болтавшиеся тряпками. Несоразмерно маленькие умные глаза смотрели с добродушным любопытством. Марк отпрыгнул в сторону и моментально прижал к щеке винтовку, целясь зверю в правый глаз. Но не успел он дотронуться до спуска, как в воздухе взвился могучий хобот животного, и через секунду, отброшенный на несколько саженей в сторону, комсомолец грузно шлепнулся на землю. Услыхав слоновый рев, отдыхавшие на поляне путешественники быстро повскакивали со своих мест. А животное, увидев перед собой толпу людей, яростно бросилось на них. Раздалось несколько выстрелов — это стреляли мистер Смит и слуга негр, успевшие схватить винтовки. У остальных же ружья вместе с прочими вещами, лежали на земле, и рассвирепевшее животное принялось их расшвыривать и топтать ногами. Разогнав во все стороны неприятеля слон хотел было продолжать свой путь, но в этот момент увидел нацелившегося в него из-за дерева Марка. Подняв грозно хобот, зверь с громким ревом устремился на противника. Поспешно выстрелив, тот бросился наутек. Но убежать от рассвирепевшего слона было мудрено, и он через минуту настиг бы злополучного охотника, если бы сзади не раздался новый трубный голос. На поляну выходил еще слон. Услыхав голос собрата, зверь остановился и потом не спеша повернул назад. Марк продолжал бежать еще некоторое время и, достигнув чащи, опустился на землю, перевести дух. Отдохнув немного, он осторожно отправился на поиски своих товарищей. Не доходя до опушки, наткнулся, на укрывшегося в траве Виктора. Увидав товарища, тот страшно обрадовался. Зорко осматриваясь и прислушиваясь, они оба осторожно начали подвигаться к выходу из леса. Вот, наконец, и поляна, но на ней не было видно ни слонов ни людей. Марк уже хотел выйти из-под прикрытия к месту недавнего привала, но в этот момент Виктор дернул его за руку и молча указал вправо. Там в тени пальмы, пощипывая длинными хоботами высокую траву, мирно паслись оба слона.
Пришлось повернуть обратно и направиться куда-нибудь подальше от опасного соседства. Молодые люди решили пройти немного лесом и выйти на открытое место, где скорее могли встретиться со своими товарищами.
Начало уже темнеть. Шли полем около опушки. Из лесу поминутно доносились звериные и птичьи голоса. Становилось жутко. Оба дрожали. Мрачные мысли против желания лезли в голову. Страшно было подумать, как будут проводить ночь одни в диком африканском лесу, населенном хищными зверями. Вдруг оба испуганно остановились и впились взглядом в пространство. А там, в нескольких десятках саженей, на них двигалась большая, черная, колеблющаяся масса. Оба стояли, точно окаменев и с ужасом, молча всматривались в нее. Вот масса, наконец, раздвоилась; потом каждая половина в свою очередь тоже разорвалась на двое и затем снова все сомкнулось в одно большое и черное. Вскоре оттуда донесся какой-то шум. Прошла еще одна минута ужаса и напряженного внимания — молодые люди вдруг радостно закричали. Они уловили знакомые человеческие голоса. Черная масса оказалась их носильщиками-неграми; их было человек пятнадцать. Оказалось, что они, убежав от слонов, спрятались в глубокой канаве. Выждав сумерек, негры выбрались на поляну и забрали там половину валявшихся тюков и оружия. Они были уверены, что кого-нибудь найдут в пути. Что стало с мистером Смитом и другими — носильщики не знали.
Пройдя еще версты две-три, путешественники остановились и разбили палатки для ночлега. Но долго не могли уснуть, вспоминая печальную историю со слонами и беспокоясь о судьбе своих товарищей. А Марк с Виктором, лежа на мягкой тигровой шкуре, с дрожью вспоминали только что пережитое.
Утром проснулись рано и тотчас же вернулись обратно, в надежде встретиться с товарищами. Но сколько ни ходили кругом, никого не нашли. Очевидно, оставшиеся также собрались в одну группу и двинулись дальше. Об этом говорило и то обстоятельство, что с злополучной поляны были забраны все остальные тюки.
Караван снова двинулся в путь, надеясь соединиться где-нибудь с остальной своей частью. О виновниках приключения — слонах — уже ни что не напоминало, говорили об этом безмолвно только помятые тюки с товаром, снова покоившиеся на головах негров.
Слоны, вообще, редко нападают на людей. Происходит это лишь в том случае, когда зверь видит, что человек первый хочет причинить ему зло. Слоны, обыкновенно, ходят стадами, представляющими каждое отдельную семью. Ввиду того, что слон живет полтораста и даже более лет, у него скопляется значительное потомство, иногда до сотни голов. Вот такими то семьями эти животные и разгуливают. Несмотря на свою огромную силу, слон также имеет врагов — это люди и насекомые. Слон так же, как и бегемот или носорог от насекомых не знает покоя. Но и у него есть друг и благодетель в лице маленькой птички-клещеяда. На широкой спине животного почти всегда можно видеть целую стаю, в десять и больше штук этих маленьких птичек, старательно уничтожающих насекомых.
Слоны редко живут на одном месте, они постоянно странствуют, делая иногда переходы по несколько сот верст. Их не останавливают ни леса, ни реки. По зарослям они идут напрямик, прокладывая себе дорогу клыками и хоботом. Очень глубокие реки переплывают, а менее глубокие переходят в брод, высоко вытянув над водой хобот, через который и дышат. Там, где прошло стадо слонов, в лесах и зарослях образуется прямая широкая дорога, и дикари сразу узнают, кем она сделана. Слоны очень умные животные и люди часто их приучают и заставляют работать: таскать из лесу бревна и носить разные тяжести. Кроме этого, на слонах ездят, а иногда охотятся на крупных зверей, например, тигров.
Путешественники шли уже два дня, без пути, без дороги, куда глаза глядят. Все сильно приуныли. Виктор чувствовал себя совсем плохо и часто обращался к переводчику с вопросом, скоро ли они выйдут на дорогу. Он проявлял сильное желание вернуться в Хартум. Иногда он говорил Марку:
— А вдруг нам не удастся выйти? Продукты кончатся, пороху у нас немного. А теперь скоро начнутся дожди…
— Вот уж и раскис! — обрывал Марк. — Нытьем, брат, не поможешь. Ни в каком положении не нужно падать духом и терять веры. Подумай: доберемся до России, — сколько у нас будет всего порассказать нашей комсомольской братии!
Характер местности все время менялся, то тянулась открытая степь с остатками сухой, выжженной солнцем, травы, то шли невысокие кустарники и лесок; зверей не было слышно. Только в знойном небе, раскинувшемся неизмеримым куполом, реяли с звонким стрекотаньем какие-то маленькие птички.
О близости человеческого жилья не было и намеков. Усталые, с упавшим духом, медленно подвигались вперед. Казалось, выбраться из этих диких мест не было ни какой возможности.
И вдруг в эту минуту общего безнадежного отчаяния, один из негров, шедший впереди всех, что-то радостно закричал, показывая направо. Остальные негры, взглянув туда, тоже подхватили этот крик. Устремили туда взоры и Марк с Виктором, но сколько они ни смотрели — впереди ничего не было видно, расстилалась одна только, казавшаяся бесконечной, серая, дышащая зноем, степь.
— В чем дело? Почему они так радуются? — спросил Марк переводчика.
— Разве не видит господин, что впереди есть негритянская деревня? Вон направо от того бугорка, — сказал тот и показал в пространство рукой.
Но Марк и Виктор кроме небольшого серого холма ничего не видели. Они и раньше слыхали, что дикари и жители степей видят значительно дальше, чем люди, выросшие в городах, но теперь в их удивительной, дальнозоркости убедились лично. Только когда прошли с полверсты, стали различать, видневшиеся на горизонте, небольшие круглые постройки, с остроконечными крышами. Издали они были похожи на стога сена. Что же касается холма, то оказалось, что это было исполинское дерево баобаб, широко раскинувшее свои могучие ветви.
Глава XI.
Комсомольцы — сыновья белого колдуна
Когда путешественники приблизились к деревне, то, как и в предыдущие разы, к ним выбежало несколько негров. Но они не подошли вплотную, а оглядели их с головы до ног издали и снова быстро скрылись в деревню. Через несколько минут вся деревня была уже на ногах. Десятки черных людей — молодых, старых, женщин и детей — высыпало из своих хижин навстречу прибывшим. Дикари эти были так же почти все голые, как и жители первых селений. У некоторых мужчин и женщин были надеты маленькие белые юбочки, у других — узкие набедренные повязки, иные же просто без всего — в чем мать родила.
Когда караван вступил на улицу, из толпы дикарей выделилось несколько старых мужчин и низко кланяясь и улыбаясь, подошли к Марку. Тот спросил через переводчика, как зовут у них царя и где он живет. Негры ответили, что царя у них зовут Дзинзиля, по прозвищу Слоновый Зуб, и живет он в следующей деревне.
Пока дикари на перебой друг перед другом отвечали белому человеку, они заискивающе смотрели на него, поминутно кланялись и приседали, и потом сами стали о чем-то расспрашивать. Это обстоятельство крайне удивило Марка и он спросил об этом переводчика. Тот объяснил: негры слышали, что по их стране путешествует белый колдун, который может морить людей и зверей, насылать на них болезни и прочее. Он прошел недавно через соседнюю деревню. Негры теперь интересовались — не сыновья ли его эти двое белых молодых людей.
Услыхав это Марк обрадовался: возможно, что прошедший соседней деревней белый человек был мистер Смит. Что сами они не дети белого колдуна, он не стал разубеждать — это могло принести пользу. Повернувшись к дикарям, Марк приказал им вести их к своему царю. Те охотно повиновались.
Через полчаса были в следующей деревне — столице Дзинзиля. Осведомленные о прибытии сыновей Белого колдуна, жители все поголовно высыпали на улицу и с любопытством, смешанным со страхом, смотрели на шествующих впереди носильщиков, двух белых людей.
Оказалось, что успел услыхать о них и сам Слоновый Зуб. Ему было приятно видеть в своих владениях столь важных и могучих гостей, и потому он сам вышел к ним навстречу.
Слоновый Зуб, как и подобает царю, держался с достоинством, шел медленно, солидной походкой; в правой руке он держал длинное копье, а левою вел небольшую собачку. Он был молод и довольно красив; через плечо у него была перекинута тонкая белая одежда. На шее, на руках и на ногах были надеты ожерелья, кольца, браслеты. Не доходя шагов десяти до гостей, остановился и принялся их рассматривать. Потом он что-то сказал стоящему рядом с ним министру. Тот повторил слова путешественникам.
— Что он говорит? — спросил Марк переводчика.
— Царь Дзинзиля просит белых колдунов повернуться спиной, чтобы он мог осмотреть их со всех сторон, — перевел тот.
Марк разозлился, плюнул с досады и повернулся, чтобы уйти. В этот момент дикари завыли, закричали и шарахнулись в стороны. Сам Слоновый Зуб сразу как-то съежился и, позабыв свою важность, быстро испуганно стал что-то говорить министру. Выслушав его, тот кинулся к Марку и шлепнулся перед ним на колени, уткнувшись лицом в землю. Молодого человека это озадачило, он остановился в изумлении, не понимая, что это значит. Но переводчик тотчас же перевел слова министра.
— Его величество очень удручен, что оскорбил белого колдуна и тот проклял его землю, плюнув на нее. Он чем угодно готов задобрить незнакомца, лишь бы тот снял это проклятие.
Марка это очень забавило, но он тем не менее сурово сказал все еще лежащему на земле министру:
— Скажи своему тупоголовому царю, что страшное проклятие свое я снимаю, но он должен дать мне все, что потребую. А требую я себе две хижины для жилья — мне и моим людям — да пару баранов, да десяток гусей, да достаточное количество кукурузного хлеба. За все это я заплачу.
Услышав это, министр и царь очень обрадовались и готовы были смеяться и прыгать.
Через несколько минут путешественники уже входили в отведенное для них помещение; а спустя некоторое время к ним доставили живность и хлеб.
— Делишки что называется, хорошие, — довольно крякнул Марк, устраиваясь на новоселье.
— Чорта с два, — проворчал Виктор, — попал в колдуны и радуется… А где нам найти проклятого англичанина? Как мы отсюда выберемся?
— А не выберемся, — хохотал Марк, — так свергнем царенка и образуем Негритянскую Советскую Республику!
В деревне предполагали прожить дня два и отправиться разыскивать мистера Смита, так как были уверены, что дикари говорили именно о нем, называя его белым колдуном.
На следующее утро явились двое посланцев от Дзинзиля. Они торжественно заявили, что его величество приглашает белых колдунов к себе в гости. Те охотно согласились.
Посланцы ввели комсомольцев в большой двор, посредине которого стояла круглая хижина с тремя раскрытыми входами. Возле хижины на земле сидело около двух десятков мужчин-министров и военачальников. Неподалеку от входов помещалось несколько женщин — придворных колдуний — как об этом сообщил Марку переводчик. Без них не может обходиться ни один черный царь. Несколько в стороне сидели музыканты.
Сам царь Дзинзиля находился внутри хижины, против среднего входа, на троне, сделанном из деревянного ящика. Возле него помещалось несколько его жен, часто подносивших ему напитки.
Когда путешественники вступили во двор, музыканты пронзительно задудили и забарабанили; все министры низко склонили головы. Царь посадил гостей рядом с собой, что служило знаком исключительного внимания к ним.
Первое время сидели молча и друг на друга смотрели. Так продолжалось с четверть часа. В это время к царю то и дело подбегали его сановники и шлепались на землю, а потом ползли от него на животе, стараясь, как можно больше испачкаться. Это делалось для того, чтобы показать белым людям могущество и власть грозного царя Дзинзиля. Иногда какой-либо из министров слишком близко приближался к царскому трону, тогда тяжелая голая ступня царя звучно ударяла по лбу неаккуратного.
Марку надоело так сидеть и он, достав из принесенного ящичка несколько предметов, подал их царю. Тот сразу оживился, быстро схватил их и стал рассматривать. Он так увлекся этим, что забыл и о своих гостях. Марк и Виктор поднялись и, никем не задерживаемые, вышли из царских палат.
Следующий за тем день они ничего не слыхали о царе, словно его и не было. Они ходили по деревне и присматривались к жизни дикарей, к их нравам и обычаям. То, что узнали, было очень любопытно.
Однажды с Томасом переводчиком сидели в конце деревни, в тени баобаба. Это было невысокое, но чрезвычайно объемистое дерево, в поперечнике не меньше двух сажен. На пне его могло свободно разместиться пятнадцать-двадцать человек. Баобаб — самое большое дерево в свете; некоторые из них достигают четырех сажен в диаметре. Марк с Виктором уже видели баобабы и теперь сидели и любовались окружающей природой вообще, вспоминали картины пережитого. К ним подошли трое негров: мужчина и две женщины. Негр закурил большую трубку, в которую входило чуть ли не четвертка табаку, и молча сел; женщины остались стоять. Когда табак был выкурен, негр наполнил трубку сухой травой и сором поднятыми с земли, и вновь стал курить. В это время одна из женщин, что была постарше, подала ему кусок кукурузной лепешки. Негр внезапно взбеленился: «Разве я просил тебя? Не хочу!» Но, подумав немного, он все-таки взял и стал жевать, потом жвачку выплюнул на ладонь и подал молодой негритянке. Та, не задумываясь, слизнула ее и поклонилась. Марк потом обратил внимание, что у пояса негра висела небольшая палка с головкой, на которой торчали острые костяные шипы. Он попросил его объяснить, с какой целью это сделано. Негр охотно согласился и тут же показал это на примере. Не успел юноша и сообразить, в чем дело, как негр ударил палкой по спине старой женщине, отчего у той из тела сразу брызнула кровь.
— Вот для чего, — сказал он спокойно, — этим я учу своих жен.
Женщины обе были его жены, кроме того, молодая приходилась еще и родной сестрой.
Украсть или даже убить человека дикари не считают за грех, потому что и самое слово «грех» им не знакомо. Богов у них целые сотни: в каждом камне, в каждом дереве, в каждом предмете сидит по богу. И если один запрещает что-либо сделать, то другой разрешает. И который бог сильней, того и верх. Но сами по себе дикари в большинстве добрые люди, не злопамятные. Они во многом напоминают детей, так же быстро вскипают и отходят, так же поднимают скандалы и драки из-за пустяков. Сейчас дрались, а через минуту уже разговаривают мирно.
На третий день Марк и Виктор стали собираться в дорогу и пошли оба к царю просить проводника. Лишь только услыхал тот об этом, как сейчас же замахал руками:
— Нет, вы мои гости, и я скоро вас не отпущу. Ты должен еще произнести заклинания над моим войском, чтобы оно было непобедимым, — обратился он к Марку и начал угощать обоих разными кушаньями и напитками.
Так как пускаться в путь без проводника было опасно, то пришлось подчиниться и остаться еще на некоторое время.
— Ну, что ж, поживем еще два-три дня и в путь, — успокаивал Марк скучавшего Виктора.
Но прошли три, пять дней, а Слоновый Зуб все медлил отпускать своих гостей? Он был уверен, что если в его царстве живут сыновья сильного белого колдуна, к тому же и сами колдуны, то владения его безопасны от нападения врагов.
Марку надоела, наконец, эта проволочка и он решительно заявил царю, что если он не даст им проводника, то они уйдут и без него, и ему, царю, будет от этого хуже.
Но угрозу эту не пришлось привести в исполнение. На следующий день неожиданно заболел Виктор. У него начался сильный жар, очевидно, он схватил жестокую для европейцев тропическую лихорадку. Марк знал, что эта страшная в жарких странах болезнь может не выпускать человека из своих когтей целые недели и даже месяцы. Таким образом мысль о скором отъезде пришлось оставить на неопределенное время.
— Только бы не осложнилась болезнь, — беспокоился Марк. Его начало охватывать отчаяние, и все окружавшее его в карикатурной монархии Дзинзиля стало для него неисчерпаемым источником раздражения.
Глава XII.
Бегство от дикарей
Время уходило, а путешественники все продолжали оставаться во владениях царя Дзинзиля. С момента вступления каравана в его землю прошло уже без малого три месяца, но тронуться в путь было еще нельзя — лихорадка не переставала трепать Виктора. Временами у него наступало облегчение, но спустя несколько дней становилось опять хуже; лекарств никаких не было, а местные снадобья и средства, какие предлагали дикари, Марк боялся давать. Однажды царь, из внимания к гостям, прислал к больному своего колдуна, который славился излечиванием всяких болезней. Это был старик-негр в странном, смешном наряде. На голове у него была маленькая шапочка, сделанная наподобие птичьего гнезда и украшенная различными перьями. На поясе висело бесчисленное множество всевозможных предметов: древесные листья, корни растений, звериные шкурки и прочее. На ногах были надеты огромные браслеты из зубов собак и обезьян. Так как, по поверью дикарей, в каждом предмете живет дух, то колдун и постарался заручиться покровительством возможно большого числа духов.
Подойдя к хижине, где жили белые люди, колдун начал кружиться вокруг нее и скакать, бормоча какие-то несвязные слова. Кругом его собралось множество дикарей и с серьезным вниманием смотрели на эту пляску. Этим прыганьем и заклинаниями колдун отгонял вошедших в больного духов.
Это сначала рассмешило Марка, но когда колдун хотел войти в хижину, он прогнал его.
В другой раз царь выказал свое внимание тем, что прислал ему особое кушанье с царского стола. Кушанье это было очень изысканное, приготовленное из жареных маленьких мышей с приправой из сушеной саранчи и термитов (род муравьев). Что же касается самого Марка, то Слоновый Зуб приглашал его к себе и всячески заискивал пред ним, стараясь угодить Он присылал ему подарки — два раза по барану и один раз шкуру черной пантеры, поил его банановым и пальмовым вином и, наконец, обещал в честь белых гостей устроить празднество и слово свое сдержал. Празднество это вышло великолепным.
С утра затрубили призывно трубы, и на площадь стали собираться мужчины и женщины, неся с собою маленькие скамеечки. Появился наконец и сам Дзинзиля, окруженный женами; он поместился в сделанной специально для него беседке; жены разместились возле — большим полукругом: их было около двадцати.
Праздник открылся плясками воинов с копьями и щитами. Пляска должна была изображать нападение и защиту. Сначала вышли несколько пар хорошо сложенных голых воинов и начали между собою единоборство. Взметывались копья, но их ловко отражали щиты, и голые, блестящие фигуры, как гимнасты, извивались и прыгали, нападая или защищаясь… А трубы все трубили воинственный мотив и заливалась трещотка… После единоборствующих выступили группы. Этот танец был особенно эффектен. Он напоминал и сражение и в то же время был весьма пластичен, имел несколько меняющихся одна за другою фигур, отдаленно напоминающих русскую кадриль. Музыка иногда смолкала, и тогда раздавалась, поражая своей неожиданностью, хоровая песня с протяжным мотивом.
Наконец выступил сам царь. Тело его было густо смазано жиром и раскрашено белой и красной краской, на голове красовалась высокая повязка с кисточкой, а к поясу привязано было множество хвостов маленьких животных; такие же хвосты он держал и в левой руке. Танцуя, он вертел бедрами и перебирал ногами, стараясь как можно эффектнее пройти перед белым гостем. Потом он неожиданно остановился перед ним и стал говорить речь, восхваляя могущество и власть белых, колдунов. Теперь, когда у него живет сын такого сильного человека, соседние цари боятся его и не смеют напасть на его владения. Он ничего бы не пожалел, если бы к нему приехал сам старик, отец его — белый колдун…
Когда царь произносил эту речь, один из его подданных отирал с него пот и размахивал пальмовым листом, навевая прохладу.
Марку вся эта кутерьма нравилась, в ней много было примитивной красоты и поэзии, но болезнь товарища омрачала его настроение.
В заключение празднества был устроен смотр войскам. Марк с царем стояли около забора, обнесенного вокруг царского дома, около них сидели царские жены, а мимо проходило войско. Голые воины шли, приплясывая и размахивая над головой копьями и щитами. Копья были сделаны из длинных бамбуковых палок с острым звериным зубом на конце, щиты — из древесной коры и украшены волосяными кистями. Во время прохождения войск играла музыка.
Марк одобрил войско, и царю это понравилось…
Вскоре начали перепадать дожди, предупреждая о близости шерифа (дождливый период). Марк забеспокоился — шериф мог задержать их здесь еще на несколько месяцев. Он знал, что такое тропические дожди. В жарких странах времена года делятся на сухое и дождливое. Сначала стоит несколько месяцев страшная засуха, ни одной капли влаги не упадет сверху. Трава и листья на деревьях почти сгорят, земля пересохнет и потрескается. Люди и животные, изнывают от зноя. Но вот изредка начнут перепадать дожди. Потом они становятся чаще и, наконец, переходят в сплошные. В продолжение какого-нибудь получаса столько падает воды, сколько в Европе не выпадет в неделю. Сверху льются буквально целые потоки.
На первый взгляд кажется непонятным следующее обстоятельство. Дождь идет день, два, три, воды выливается неимоверное количество, а земля все суха. И вдруг в течение каких-нибудь двух-трех часов пересохшие реки и озера неожиданно выливаются из своих берегов и затопляют все низменности. Вода в реках появляется так быстро, что идет стеной, точно открыли огромные шлюзы. Час тому назад по руслу реки можно было ходить, как по сухому оврагу, а сейчас тут могут плавать пароходы.
Это непонятное явление объясняется тем, что в первые дни пересохшая земля целиком впитывает в себя влагу. А потом, когда она напитается, все то бесчисленное количество воды, которое продолжает падать сверху, и устремляется в озера и реки.
В дождливый период растительность достигает самого пышного расцвета. В продолжение какой-нибудь недели или двух, она вырастает до огромных размеров;
По прошествии двух-трех месяцев беспрерывных дождей начинают изредка выдаваться и ясные дни. Пройдет еще месяц и дожди совсем прекратятся. Опять наступает сухое время, которое длится восемь-девять месяцев.
Марк решил во чтобы то ни стало скорей выбраться отсюда. Наметили следующую ночь — днем боялись, что Слоновый Зуб под каким-нибудь предлогом опять задержит караван. Что касается проводника, знающего эту местность, то как-нибудь выберутся и без него. Нужно было дойти только до Белого Нила, а там они могли отправиться по течению реки. В каком направлении находится Белый Нил, им было известно из расспросов дикарей.
Марк отдал распоряжение готовиться к путешествию. Для больного Виктора сделали носилки.
Из деревни вышли ночью, когда жители ее все спали. До восхода солнца сделали, вероятно, верст пятнадцать, а потом отдохнули с час и опять пошли полным ходом, — опасались, как бы Слоновый Зуб не вздумал послать погоню. Но когда отмахали еще верст десять, сделали большой привал. Теперь опасаться было нечего. Отдыхать расположились в небольшом лесу, разложили костер, достали провизию и принялись обедать. Виктор, которому второй день было несколько лучше, лежал здесь же на носилках и медленно тянул из чашки приготовленный для него горячий кофе. Этот черный крепкий напиток только и поддерживал силы больного. Марк сидел рядом и рассказывал ему разные забавные истории из жизни царя Дзинзиля.
Вдруг из глубины леса раздался пронзительный крик только что ушедшего туда носильщика. Марк схватив винтовку, бросился на крик. Не пробежал он и полсотни шагов, как впереди себя увидел огромного буйвола, яростно мотавшего головой. Над буйволом, зацепившись за сук дерева, висел негр и вопил нечеловеческим голосом. Увидав нового человека, буйвол дико сверкнул налитыми кровью глазами, рыкнул и бросился на него опустив голову со своими страшными глазами, но Марк успел предупредить. Раздался выстрел, и огромное животное, сраженное разрывной пулей грузно шлепнулось. Тотчас же набросились негры и начали потрошить ножами жирную тушу. После чего мясо стали тут же поджаривать и есть.
— Ну, Марк, ты теперь настоящий африканский охотник. С тобой на любого зверя пойти не страшно, — похвалил слабым голосом Виктор. Тот покраснел от удовольствия.
— Я и раньше недурно стрелял. Помнишь, когда деникинцы входили в город? — сказал он и воскресил перед Виктором знакомую яркую картину.
В глуши девственного тропического леса комсомольцы увлеклись воспоминаниями о том, что еще недавно и вместе с тем так давно составляло всю их жизнь…
После продолжительного отдыха снова тронулись в путь. Но сколько ни шли, а признаков близости реки не было, тогда как по времени они должны были уже давно быть у ней. Выходило, значит, что они опять заблудились. Это очень огорчило, но делать было нечего — так или иначе следовало подвигаться вперед. Спустя немного времени вышли на широкую поляну, на которой не было ни одного кустика.
— Пусть посмотрит господин — вон там движется большой караван, — сказал переводчик, показывая вправо.
Присмотревшись, Марк увидел, действительно, многочисленную группу людей, медленно двигавшихся прямо на них. Это очень обрадовало его и он пошел со своими людьми навстречу.
Караван оказался купеческим, принадлежащим суданскому турку Юсуфу, скупщику слоновой кости. Несколько десятков носильщиков несло больше ста пудов слоновых клыков и множество шкур различных зверей. Особенно великолепны были три буро-золотистые львиные шкуры. Две из них принадлежали самцам и имели пышные гривы; у третьей шерсть была ровная как на спине, так и на голове — эта шкура была снята с львицы. Начальник каравана объяснил Марку, что одного из львов убили люди его каравана. Это было верст за .триста отсюда, в абиссинских лесах. Ночью, вблизи того места, где расположился их караван, раздалось вдруг страшное рыкание льва. Люди каравана сначала было перепугались — встретиться с царем пустыни, особенно ночью — это не то, что с носорогом или гиппопотамом. Хотели сняться с привала и поспешно уйти, потому что львы часто нападают и уничтожают целые караваны. Но в конце-концов все-таки остались. Рев между тем продолжал раздаваться, потрясая собой всю окрестность. Привычные ко всяким звериным голосам, дикари сразу уловили в львином реве что то не обычное. Он был каким то бессильным и жалобным. Негры догадались, что царь-зверей попался в какую-нибудь ловушку. Несколько смельчаков осторожно поползли на звериный рев. Когда они приблизились к небольшой поляне, то увидали необыкновенную картину: посреди поляны, освещенный луной, стоял, широко раздвинув ноги, огромных размеров буйвол, а на спине у него, глубоко запустив когти, сидел лев. Сзади этой группы по земле тянулся глубокий след: лев, пытаясь за что-нибудь зацепиться и свалить свою жертву, бороздил по земле задними лапами. Но бык оказался очень сильным и несколько сажен проволок на себе своего врага. Теперь оба были в беспомощном состоянии — бык не мог сбросить льва, а тот, с размаху впрыгнувший и запустивший глубоко когти, не мог освободиться. Охотникам не стоило большого труда застрелить как того, так и другого.
Узнав от вожаков купеческого каравана, в какой стороне находится Белый Нил и как к нему лучше попасть, Марк двинулся в путь. На второй день показалась и река, тихо катившая свои прозрачные воды из великих озер к Нилу египетскому. От сердца путешественников сразу отлегло: теперь не собьются и скоро будут в городе, а оттуда прямой дорогой, в Россию, по которой оба так соскучились. Виктор уже поднялся на ноги, но все таки был еще слаб. Часто вспоминал товарищей и рвался к ним.
Начали выбирать место, где можно было бы приступить к постройке плота. Кругом расстилалась глушь, ни одного живого голоса не слышалось вокруг. Берег был покрыт зарослями вперемежку с вековыми пальмами; тут и там возвышались гигантские кусты папоротника и различных видов зонтичных растений.
Путешественники приступили к постройке плотов. Срубили несколько молодых деревьев, связали их вместе лианами, поставили шалаши, — и судна были готовы. Оставалось только воткнуть мачту и прикрепить парус. Эту работу оставили до другого дня. Утром, подойдя к плотам, рты разинули от испуга и удивления: почти все скрепления были перерублены. Это сильно озадачило Марка: значит, неподалеку есть враждебные им люди. Но когда он стал ближе рассматривать ночную работу неизвестных, то убедился, что это дело не человеческих рук. Пока он над этим размышлял, прибежал носильщик-негр и сообщил, что видел целое семейство обезьян-мартышек. Марк тут только догадался, кто наделал им ночью столько хлопот. Над плотами трудились не люди, а эти маленькие сообразительные животные. Днем, сидя на деревьях, они незаметно наблюдали за работой людей, а ночью, найдя лежащие без присмотра инструменты, решили и сами попробовать.
Когда потом плыли по реке, часто встречали семейства обезьян. В одном месте увидали довольно крупную породу. Взрослые обезьяны тут были величиной с порядочную собаку. Это семейство принадлежало к породе павианов.
Но забавнее были маленькие обезьянки-мартышки. Завидев плывшие плоты, они сначала испуганно перепрыгивали с ветки на ветку, цепляясь не только лапами но и своим длинным хвостом. Потом, убедившись, что люди не желают им причинять зла, они становились смелее. Начинали играть, раскачивались на ветвях, как на качелях, делали изумительные прыжки с дерева на дерево, боролись друг с другом и строили смешные рожи. Иногда они передразнивали махавших им руками людей или кидали в них древесными плодами. Маленькие детеныши проделывали то же, что и старшие, подражая им во всех движениях.
Дорога теперь была хорошая, не то что в лесу, плыли беззаботно вниз по течению; если был попутный ветер поднимали паруса. От берегов отталкивались длинными бамбуковыми шестами.
Скоро стали попадаться деревни, раскинутые по обеим сторонам реки. Жители, завидев плоты с белыми людьми, высыпали на берег и шумно делились своими замечаниями; иногда просили подарков. Любопытно было, что у жителей разных деревень было резкое различие в нарядах. В одной деревне ходили совсем голые с различными украшениями на руках, на шее и на ногах, с рыбьим зубом, вделанным в верхнюю губу. У других дикарей украшением служили только собственные волосы. Они смачивали их коровьей мочой, скатывали наподобие войлока и делали самые причудливые прически. На сооружение иных причесок требовалось пять-шесть лет. Третьи носили некоторое подобие одежды, но такой нелепой, что без смеха нельзя было смотреть на них. Но Марка и Виктора это уже не удивляло. За время своего путешествия они успели привыкнуть ко всему, остроты впечатлений уже не было.
Глава XIII.
В страну Советов!
Плоты плыли медленно, река здесь была широкая, и тихая кроме того мешали плавучие камышовые заросли, тянувшиеся иногда на целые версты. Случалось, что, вместо русла реки, попадали в протоки между этих островов, и тогда приходилось целыми сутками выбираться, работая длинными бамбуковыми шестами. Заросли папируса, розовый лотос, пышная водяная флора (растительность) уже не останавливали на себе взора, как и представители тропической фауны (животные) не пробуждали охотничьего чувства. Стреляли только для того, чтобы пополнить запасы провизии. У Марка и Виктора были чудесные коллекции чучел африканских птиц и засушенных растений, которые они собрали еще в начале путешествия. Теперь на природу оба смотрели равнодушно, поглощенные желанием скорее вернуться домой.
Пошли плантации риса и хлопчатника. Путешественники вздохнули: скоро конец их длинному и тяжелому пути; Направо, в нескольких верстах засинела узкая лента Голубого Нила, наконец показались первые постройки города. Марк неожиданно вскочил, схватил винтовку и сделал один за другим три выстрела в воздух.
— Ты зачем это сделал? — удивился Виктор.
Марк засмеялся:
— Прощальный салют Африке.
— Ну, это, положим, еще рано делать: Африка кончится только тогда, когда мы оставим Александрию.
— Нет, для меня уже кончилась, теперь мы поедем, как по Европе со всеми удобствами, — сказал Марк и отдал неграм приказание готовиться к высадке.
С приездом в Хартум, действительно, тяжелое африканское путешествие было окончено.
Первым делом бросились купить английскую каирскую газету. Но в последнем номере о России ничего не говорилось. В лавчонке достали целую пачку старых каирских и Лондонских.
— Так и есть! Слушай! Белых выгнали из Одессы! Советская!.. кричал возбужденно Марк.
Оба склонились к газетному листу, читали, перечитывали каждую строчку о России. Пропитаны они были ядом клеветы и злобы. Но Марк и Виктор за ними видели другое — дорогое им, страдальческое и геройское лицо их огненной родины. В английской конторе по скупке слоновой кости, Марк узнал, что мистер Смит месяц тому назад возвратился, раненый напавшими на караван туземцами, и вскоре уехал в Англию, оставив на его имя письмо. В письме предлагалось Марку или Виктору — кто из них окажется в живых — ликвидировать дела с караваном, получить в конторе оставленные на их имя деньги и возвратиться в Каир, где и сдать все дела его поверенному. Мистер Смит между прочим сообщал, что несмотря на все злоключения, экспедиция в торговом отношении имела успех — он привез около двухсот пудов слоновой кости и несколько десятков шкур крупных зверей.
Однако и тут мистер Смит оказался верен своим принципам: строгой расчетливости и стремлению как можно дешевле оплатить чужой труд.
— Да, немного у нас финансов! — сказал Марк, пересчитывая деньги через несколько дней в Каире. — Ну — да чорт с ними! Лишь бы до России хватило.
— Да лишь бы до России добраться! — поддержал его Виктор. — Смотри: все офицерье, которое шлялось по Одесским улицам, теперь здесь, на положении беженцев. Кончено! Вся единая, Советская… Скорее домой!..
И они оба направили свои взоры на север, где отделенная от них морями и землями — простиралась Великая Советская Республика. Туда в родную рабочую семью тянуло их теперь, после всех приключений.
— Домой! — подхватил Марк: — я отдал бы теперь тысячу крокодилов, фламинго и бегемотов за одну красноармейскую звезду!..