Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 3: «Городок».
М., Лаком, 1998.
Заседаем в комитете по устройству благотворительного вечера.
— Кого же пригласить?
— Эх, будь здесь Анна Павлова, да согласись она протанцевать, вот это — действительно был бы номер!
— Н-да. А кого же из певцов? Господа, не знает ли кто-нибудь из вас кого-нибудь, кто бы согласился?
— Эх, будь здесь Шаляпин, да согласись он выступить, вот это действ…
— Позвольте, господа, ближе к делу!
— Для рекламы нужны громкие имена, нужны знаменитости, которые могут привлечь публику.
— Я знаю одну барышню, которая, кажется, недурно поет. Может быть, если бы она согласилась…
— Ладно. Давайте барышню. А как ее фамилия?
— К сожалению, не знаю. Что-то вроде Федько.
— Не Федько, а Бумазеева. Так она рисует, а не поет.
— Не все ли равно, господа, о чем спорить! Нужно скорее намечать исполнителей, а то мы никогда не кончим. Кто, господа, берет на себя пригласить г-жу Бумазееву? Иван Петрович, вам, кажется, принадлежит мысль?
— Я, собственно говоря… конечно, мог бы, но я не знаю ее адреса.
— В таком случае, может быть, вы возьмете на себя узнать ее адрес к следующему заседанию? Поймите же, нам необходимо женское сопрано.
— Я, конечно, мог бы, только она ведь не поет. Она рисует…
— Ну, урезоньте ее как-нибудь, объясните, что это общественное дело, что долг каждого человека…
— Разрешите сказать два слова. Что, если пригласить кого-нибудь из французских литераторов? Например, Пьера Лоти. Он, говорят, любит русских.
— Отлично, я стою за Лоти!
— Да что вы, господа, ведь он же давно умер.
— Умер? Ну тогда, действительно, не ладно.
— Ничего с французами не выйдет, верьте моему опыту. Все хорошие французы по вечерам заняты.
— Можно кого-нибудь и плохого, не все поймут, или какого-нибудь шансонье…
— Простите, господа, но мы не должны забывать, что вечер должен носить идейный характер, что он устраивается в пользу нуждающихся.
— Ну, знаете ли, благотворительные вечера никогда в пользу богатых и не устраиваются, и это не мешает им быть веселыми.
— Н-не знаю-с. Лично для себя считаю неудобным веселиться, когда люди страдают.
— Тогда надо было устраивать не бал с концертом, а уж не знаю что. Сечь их всех, что ли.
— Господа, ближе к делу. У нас мало времени. Раз решено устроить бал, так будем устраивать бал. А что-нибудь печальное, или вообще неприятное, мы можем устроить впоследствии.
— Э, господа, программа — это, как говорится, дело девятое, главное — продавать билеты.
— Но мы же не можем начать продавать билеты, пока не выяснена программа.
— В Костроме был один гимназист, который чудесно свистел.
— Чего-с?
— Нет, это я так.
— По-моему, раз нужно начинать с программы, так и начнем с программы. Ну вот, дайте карандаш. Номер первый — музыка или пение? Кто бы мог сыграть?
— Кусевицкий мог бы. Он в Америке.
— Гм, Кусевицкий. Ну, значит, так и запишем, — номер первый — Кусевицкий в Аме… то есть, позвольте, как же?..
— Можно составить хор любителей. Сделать тридцать-сорок хороших репетиций…
— Да где же вы любителей наберете?
— Дать публикацию в газетах, набрать голоса, развить, пусть пройдут серьезную школу. Не забудьте, что Патти была уличной певицей.
— Идея, может быть, и хороша, да времени мало. Ведь на это, пожалуй, лет десять…
— Ну, что вы! Русский народ так талантлив!
— А репетиции? Ведь у нас времени всего три недели.
— Все-то у вас репетиции! Вдохновение нужно, а не репетиции. У нас в России маляры пели без всяких репетиций, а, бывало, заслушаешься.
— Ну, хорошо. Значит, вы берете на себя организовать к нашему балу хор любителей?
— Почему же непременно я? Это так просто идея, если хотите, набросок, мазок.
— А если выпустить кого-нибудь из писателей? Все-таки соль земли русской.
— Ну, знаем мы эту соль. Сядет и задудит самому себе в ноздри. Тощиша. Только и развлечение для публики, что друг на друга шипеть, чтобы не разговаривали.
— Ах, вы так рассуждаете? А по-моему — именно писатели. Напустить на них писателя, чтобы он бичевал с эстрады своим пылающим словом. Вы, мол, пришли сюда для забавы? Хохотать пришли? Веселиться? А подумали ли вы о тех, кому не до веселья? Да хорошенько их, да хорошенько, чтобы завопили не своим голосом.
— Послушайте, да за что же? Люди пришли, деньги заплатили, сами вы их заманивали, и то, мол, и се, и концерт, и танцы, и джаз-банд, и буфет. За что же обижать-то?
— Не обижать, а перевоспитывать. После сами поблагодарят.
— Опять у нас, господа, ни с места. Ну, хорошо, если не литератора, тогда кого же? С чего начинать?
— Да ведь решили с музыки.
— Тут я не спорю. Музыка хорошо. Только что-нибудь мрачное. Траурный марш Вагнера из «Гибели богов»… А затем уже весь вечер выдержать. «Сейте разумное, доброе, вечное, сейте, спасибо вам скажет сердечное русский народ». Вот как…
— Да уж сеяли. Да уж сказал. Чего вам еще?
— Господа, а не знает ли кто-нибудь хорошего конферансье. Надо же пригласить конферансье.
— Можно попросить Никиту Балиева, он сейчас в Лондоне.
— Так у него же там спектакли!
— Ну что же, — может на один-то вечер…
— Покойный Горбунов чудесный был рассказчик.
— Вы думаете, согласился бы?
— А насчет помещения сговорились?
— По-моему, взять Гранд-Опера, да продать все билеты по пятьсот франков, вот это было бы дело.
— Илья Сергеевич, а ведь ваша жена, кажется, поет. Вот, может быть, согласилась бы выступить?
— Господь с вами. Никогда в жизни не пела. Ни малейшего голоса.
— Ну для такой святой цели, может быть, согласилась бы? Что-нибудь небольшое, а?
— Да я же вам говорю, — ни слуха, ни голоса.
— А если так, отрывок из оперы? А? Цель-то уж больно хороша. Вы ей объясните, втолкуйте.
— Господи, пятый час, я на заседание опоздаю…
— Неужели пятый? Мне тоже давно пора.
— Одну минуту, — нужно же, чтобы секретарь прочел результаты сегодняшнего заседания. Пожалуйста, Александр Иванович. Вкратце.
— «Решено сделать печальную рекламу и мрачные номера. Пригласить для исполнения Шаляпина из Америки, Анну Павлову (неизвестно где), Кусевицкого тоже из Америки, потом неизвестную девицу и госпожу Бумазееву, потом литератора для огорчения публики, Никиту Балиева (Лондон) и покойного Горбунова». Пока все.
— Ну, вот, господа, все-таки нечто уже сделано. Время провели недаром. На следующем заседании выясним все окончательно.
— До свидания.
— До свидания.
— А может быть, больше и не стоит собираться, раз дело уже налажено?
Комитет. Впервые: «Возрождение». — 1927. — 6 марта. — № 642. — С. 2.
Анна Павлова — см. прим. к рассказу «Гедда Габлер».
Шаляпин Ф. И. — см. прим. к рассказу «Серебряный чайник».
Пьер Лоти (настоящие имя и фамилия Луи Мари Жюльен Вио), 1850—1923) — французский прозаик и драматург, путешественник, автор экзотических романов «Брак Лоти», «Госпожа Хризантема», «Рамунчо», «Разочарованные».
Кусевицкий С. А. (1874—1951) — дирижер, контрабасист, композитор, музыкальный деятель; основатель и владелец Российского музыкального издательства (1908). В 1920 г. эмигрировал, в 1921 г. организовал в Париже Симфонические концерты Кусевицкого. В дальнейшем жил в США, в 1924—1949 гг. руководил Бостонским оркестром.
Траурный марш Вагнера из «Гибели богов» — имеется в виду траурный марш из трагедии «Гибель богов» (впервые поставлена в 1876 г.) — четвертой части тетралогии немецкого композитора Р. Вагнера (1813—1883) «Кольцо нибелунга».
«Сейте разумное…» — последние строки из стихотворения Н. А. Некрасова «Сеятелям» (1876).
Балиев Н. Ф. (1876—1938) — театральный деятель, актер, режиссер. С 1908 г. директор и художественный руководитель театра-кабаре «Летучая мышь». В 1920 г. эмигрировал вместе с труппой «Летучей мыши».
Горбунов И. Ф. (1831—1895/96) — русский писатель и актер, автор и исполнитель комических и бытовых сценок.
Гранд-Опера — см. прим. к рассказу «Советчики».