Михаил Алексеевич Кузмин
правитьКомедия о Мартиниане.
правитьDramatis personae (действующие лица):
Мартиньян, монах.
Старый монах.
Молодой монах.
Дьявол.
Зоя, куртизанка.
Левкадия.
Слуги Зои.
Картина первая.
Перед кельею Мартиньяна; ночь.
править
Дьявол.
Какая скука быть приставленным к монахам,
Таким как Мартиньян
Не я ль смущал его, взметнувшись черным прахом,
Тогда как он стоял с говением и страхом,
Молитвословием пьян?
Не я ль пугал его, виясь змеею длинной
По солнечным пескам?
Скакал пред ним не я ль вдруг пляскою бесчинной?
Но он стоял как столб, одетый лишь овчиной? —
Слепой к моим скачкам…
Ночами насылал соблазны и виденья —
Томления провал, —
Щитом надёжным взял он пост, молитву, бденья
И крик мой заглушив, псалмов протяжных пенья
Он всё не прерывал.
Теперь я новый меч достал себе для боя:
Посмотрим, чья возьмет!
Пошлю, как он уснёт, ослабленный от зноя,
Живою на него свою служанку Зою, —
И вот она идёт.
Зоя. Это и есть его берлога?
1-ый слуга. Да, да. Не вернуться ли тебе, госпожа? Он — груб, а ночь темна и грозит бурею.
Зоя. Ты рассуждаешь, как не имеющий понятия о чести. Что же, я втуне предпринимала этот путь? Я побилась об заклад, что он не устоит, и не вернусь раньше, чем не исполню клятвы. Вы все захватили, что я велела?
2-ой слуга. Вот мешок. Два покрывала.
Зоя. Полосатые?
2-ой слуга. Да, оранжевые с чёрным. Золотой пояс, серьги, запястья с крыльями Правды, ножные браслеты,
Зоя. Да. Амулет к поясу и кольца?
2-ой слуга. Прости, госпожа, я оставил дома подвеску.
Зоя. Что ты говоришь?
2-ой слуга. Я оставил дома амулет.
Зоя. Когда вернёмся, я велю дать тебе достаточно розог, чтоб укрепить твою память.
2-ой слуга. Я твой раб, госпожа: дай, что хочешь.
Зоя. Ещё бы!
1-ый слуга. Тебе нужно быть спокойнее: гнев влияет на цвет лица.
Зоя. Ароматов захватили?
2-ой слуга. Твой флакон с Эросом на крышке?
Зоя. Дурак! Что, я иду к александрийскому папе на свидание? Амбру следовало взять, а не тонкую смесь. Прыщ безмозглый! Теперь идите! Стойте за той скалой. Когда я вам свистну — бегите со всех ног на мой зов. Ну, марш!
Мартиньян. Кто там?
Кто стонет у моего порога?
Зоя. Женщина, женщина умоляет тебя, отец, дать ей приют.
Мартиньян. Ты ошиблась, голубушка, дверями: это келья, а не веселая гостиница. Куда я тебя дену?
Зоя. Сжалься. Только на одну ночь
Мартиньян. То-то и плохо, что на ночь.
Зоя. О! Слышишь вдали рыканье льва, дальний гром? Я не могу идти далее, мои ноги в крови. Не уподобляйся выгнавшим меня из дому заимодавцам! Сжалься.
Мартиньян. Бедная дурочка, да как же мы будем всю ночь вдвоём одни? подумала ли ты об этом?
Зоя. Я так измучена, во мне нет больше женщины, а ты — святой: чего нам страшиться? Открой свою дверь, ради бессмертных.
Мартиньян. Ещё и язычница к тому же!
Зоя. Да, я чту бессмертных богов. Но что тебе до того? Теперь я — просто несчастный человек, преследуемый судьбой, людьми и природою. Я падаю от усталости и сна.
Мартиньян. Ну, входи, пожалуй. Всё равно, скоро вставать на псалмы, ты не помешаешь.
Входи, согрейся. (Отворяет дверь).
Зоя. Да наградит тебя Небо. Огонь! А, как тепло! Как я благодарна тебе! Ты — как брат мне. Какое у тебя доброе лицо!
Мартиньян. Скорее, как отец, скажи.
Зоя. Нет, нет: ты, наверное, моложе меня; загар и пост не скрывают твоей юности. Сколько лет тебе?
Мартиньян. Двадцать пять.
Зоя. Мне двадцать. И ты все время один, никого не знаешь, никого не любишь? Это из овчины, да?
Мартиньян. Спи, знай. Вот правда: дай женщине отдышаться, как у неё уже глупости на уме.
Зоя. Сплю, сплю, не сердись. Спокойной ночи. (Делает вид, что засыпает).
Мартиньян. Как быстро она уснула: наверно, устала. Кто знает, сколько пройдено ею по жару, делающему без сил и не такие слабые ноги? Как покрыты пылью её ступни, как высоко вздымается её грудь! Её преследуют заимодавцы, сказала; она знавала роскошь и негу; трудно отвыкать от них. Мне кажется, её глаза подведены: как хитры женские уловки: несколько точек около разреза век, и взгляд нас вдвойне пленяет! Я давно не видел женских волос, и как они причёсаны мелкими косичками! Последняя у меня была Девора, издалека пришла она тогда; она просила исцелить её от неплодия, и муж её стоял здесь же, смущённо улыбаясь. Рыжая она была. Я в первый раз слышу, чтобы рыжие женщины могли быть неплодными. Схожу, однако, принесу ей воды и фиников, пока спит. (Уходит).
Зоя. О мужчины, все вы таковы! Отвык он от подведённых глаз, да заплетённых кос, а что он скажет, увидев меня во всём наряде любви? (Поспешно надевает поверх рубища роскошные прозрачные уборы и золото). Так, так: ты, покрывало, — крепкий панцирь; ты, пояс, как у воинов; браслеты — мои калиги, запястья — мои мечи, серьги — стрелы крылатые, и шлем мой — диадема. Я готова к любовному поединку; спеши, мой врагъ! О, Мартиньян!
Мартиньян. Что это? Кто ещё сюда забрался? Что за блудница пляшет у моего очага, где спит усталая женщина?
Зоя. Ты не узнаешь меня?
Мартиньян, мой милый, погляди на мена:
Не узнал ты Зои, рабы твоей?
Не даришь привета, улыбки ей--
Без тебя постыло сиянье дня!
Мартиньян. Господи помилуй, да неужели это моя странница? Откуда ты взяла наряды-то?
Зоя.
А, не видишь, видно, ты моей красоты
И не веришь, верно, твоей младости,
И не знаешь, знать, любви сладости —
Что стоишь, не глядишь, будто каменный ты.
Мартиньян. Ты из ума выступила? Что за речи ко мне? Ты, верно, лунатик или припадочная?
Зоя.
Не лунатик я, друг, не припадочная:
За любовью твоей и пришла сама,
Златым поясом препоясана,
Вся в огне, вся в любви, в бреду точно я.
Мартиньян. Женщина, перестань: или я уйду, или ты должна будешь оставить мою келью.
Зоя.
Не гибко ль, не тонко ль тело моё?
Руки мои не лебединые ль?
Объятья мои не змеиные ль?
Жасминное тело, бело оно!
Мартиньян, Мартиньян, не уклоняйся!
Я — богата, я нарочно пришла за твоей любовью.
Апостол благословляет брак. Ты — молод; твои губы — свежи! Патриархи: Енох, Авраам, Моисей, Давид имели жён. Не двух ли жён и двух наложниц имел Иаков? Полюби меня!
Мартиньян. Чур меня! Чур меня!
Зоя. Ты уже ранен мною: зачем ты скрываешь свою любовь? Милый, милый, не дай мне умереть!
Мартиньян. Ослица бешенная, оставь меня! Прочь, прочь! Господи, утиши бурю страсти моей! (Вскакивает на угли очага).
Зоя. Что ты делаешь? Ведь, горячо же.
Мартиньян. От вашего брата и не на такую муку полезешь.
Зоя. Ты сожжешь ноги; сойди: я больше не буду, я обещаю.
Мартиньян. Не сойду, пока не совлечешься уборов.
Зоя. Вот они, вот они! (Раздевается). Доволен ты? Хочешь, чтобы я сбросила и рубище?
Мартиньян. Нет, уж, пожалуйста, не начинай новой сложности. Я думаю, ты можешь идти теперь домой, светло уже, а я примусь лечить свои ноги.
Зоя. Да.
Мартиньян. Если ты ищешь спасения души, обратись к матери Павлине в Вифлееме: там быстро обретают покой.
Зоя. Очень мне нужен твой покой! (Вдруг громко кричит и свистит).
О! А! На помощь: этот сатир хотел меня обесчестить!
Картина вторая.
Пустынный остров среди моря.
править
Дьявол.
Сто шестьдесят четыре города
Обегал в две зимы;
Хотел бежать от плена женскою,
Как пленник из тюрьмы.
Напрасно тот оков чурается,
Кто их несёт в себе:
Пускай одной рабы избавится--
Придёт к другой рабе.
Ах, у кого в крови заноза есть,
Тому законно пасть,
И тщетно он скорбит и мечется,
Мою колебля власть.
Он корабельщиком отвозится
На остров, полный скал:
Найдёт ли там успокоение,
Которого искал?
Мартиньян.
Какой мной обретён покой в пустыне!
Отныне вижу лишь простор морской,
Песок, ничьей не попранный ногой,
Небес и скал пустынные святыни.
Далёк соблазна, я живу близ моря,
И вторя шуму волн — лью слёзный ток.
Корабль вдали, как маленький челнок;
И я смотрю без радости, без горя.
Речей людских давно, давно не слышу,
За крышу — небо, воду даст ручей,
Мне пища — хлеб, спокоен сон ночей, —
Я память страстью грешной не колышу.
И жён улыбка мне давно не снится,
Ресницы глаз смежает мирно сон.
От страстных уз навек освобождён,
Я чист и волен, как морская птица.
Как тихо море после вчерашней бури, будто и не оно бесилось и неистовствовало ночью. Так и душа моя. Господи, как мудро всё устроено! Но что это там белеется, будто человеческое тело? Ближе… ближе… так и есть. Теперь я даже вижу серую облипшую одежду и доску, за которую он держится руками. Верно, судно разбилось поблизости. Какой-нибудь купец гонялся за прибылью, или любопытный юноша. Вот и прибыль, и познание, как рыбы поедают человеческие тела! А, может быть, он — жив ещё: его совсем прибило к берегу; он без бороды, волосы короткие. Пойду: или спасу; или погребу беднягу по-христиански. (Уходит).
Дьявол.
Ты хотел покой найти,
Я ж упрям:
Разве нет к тебе пути
По морям?
Ты от женщин, а они
За тобой;
Снова будешь ты в огне
Сам не свой.
Ты спасёшь себе беду:
Нежный глаз —
И победу я найду
В этот раз.
(Исчезает).
Мартиньян. Он жив ещё: слава Создателю! Лёгонький он, как мальчик, а высокий; ресницы у него длинные, — какие-то у него глаза, когда он их открывает? Он вздохнул… Вот, Бог послал мне спутника: он будет помогать мне в труде, говорить « славы» между псалмами, рассказывать о своём детстве, я — о своей жизни. У него тонкие, белые руки, как у девушки; на родине он, вероятно, рос с сёстрами при матери. Они его любили и баловали, потому что он нежен на вид и, наверное, ласков. Он что-то прошептал?.. Нет, нет.
Левкадия. Памфил, Памфил, спаси меня!
Мартиньян. Зовёт, друга. Очнись, приди в себя: ты в безопасности. Буря и море не грозят тебе более.
Левкадия. Где же Памфил, мой милый возлюбленный?
Мартиньян. Памфила нет здесь, он погиб или спасся в другом месте, как Бог устроил.
Левкадия. Не со мною? Погиб? Ты — гадкий, что ты мне говоришь? Не видеть его кудрей, не чувствовать его руки под шеей, его поцелуев! Возможно ли? Зачем ты меня возвратил к жизни?
Мартиньян. Слушай, мальчик, я — монах, и если твоя история полна соблазна, ты воздержись рассказывать её мне.
Левкадия. Что мне до тебя, раз мне будет легче! Ты — монах, ты должен слушать. Я так несчастна, счастливая ещё так недавно!
Мартиньян. Ты с сестрами привык говорить как девушка?
Левкадия. Ах, я вижу, что ты обманут моею одеждой! Я — женщина, я скрылась, обстригши волосы, от родителей с возлюбленным, который теперь погиб. Я так наказана, видишь?
Мартиньян. Женщина? Угодники! И здесь соблазн меня не покидает! Но поборюсь в последний раз. Слушай, девица или не девица, кто ты там есть, не может солома и огонь в одном быть месте, и потому ты или я должны покинуть этот остров
Левкадия. Куда же мы денемся с острова?
Мартиньян. Сегодня день, когда приезжает рыбак с пищей, и ты отправишься с ним к родителям, или куда хочешь.
Левкадия. Никуда я не хочу, раз любовь погибла! Я тоже хочу быть отшельницей, оставь меня с собою!
Мартиньян. Нет, нет!
Левкадия. Я буду тебе помогать, никто не будет знать, что я — женщина.
Мартиньян. Да я-то буду знать.
Левкадия. Останься, не бросай меня. Ты монах, ты спас меня раз, спаси ещё раз, ты должен это сделать.
Мартиньян. В море лучше брошусь.
Левкадия. Мне будет страшно, пожалей меня!
Мартиньян. Не подходи, не подходи: ещё шаг — и я брошусь, — верно тебе говорю.
Левкадия. Не шути так, не обижай меня, останься.
Мартиньян. Господи, Тебе предаюсь! (Бросается в море).
Левкадия. Бросился? Не может быть. (Смотрит со скалы вниз).
Дьявол.
Для бегущих склоном лоз
Нужны солнце и дожди,
Не безводье, не мороз.
Кто имеет сто заноз,
Тот спокойствия не жди.
Тщетно женщин избегать,
У кого в крови огонь.
Не сдержать и не догнать,
Если лесом через гать,
Через горы мчится конь.
Победитель я иль ты?
Равный встретили отпор.
В дикой воле пустоты
Не избег своей мечты,
Не померкнул страстный взор.
Картина третья.
Монастырь на горе; море; низкая каменная ограда. Вечер. Молодой монах сидит у входа в келью.
править
Молодой монах.
Дни и годы, страсть и младость,
Вся краса и жизни сладость--
Всё пройдёт.
В скорбном доле всё плачевно,
Горьки слезы целодневно
Око льёт.
Ии богач, ни царь, ни воин
Смерть осилить не достоин —
Все умрут.
Что виссон, что вина пьяны?
Что, жена, твои румяна?
Тщетный труд!
Усыпить ли чем тревогу?
Ах, найти ли где дорогу
В тихий рай?
Милый гость, храни святыню,
И жильём себе пустыню
Избирай.
Молодой. Здравствуй, отец. Пусть день тебе будет тих и спасителен.
Старый. И тебе. Что ты делаешь здесь?
Молодой. Смотрю на море и жду брата Мартиньяна.
Старый. Едва ли он сегодня выйдет: он очень слаб последние дни. Я боюсь, что он скоро уйдёт от нас.
Молодой. Я хотел спросить его, что значит мой сон сегодня.
Старый. Ты имел виденье во сне?
Молодой. Может быть, это был просто сон, но он меня тревожит. Я видел, что женщина, пришедшая издалека, принесла розу, расцветшую в тёмном сосуде, запылённом и треснувшем. Морскою водою я брызнул на милый цветок, и женщина исчезла, а роза дивно благоухала в ставшем прозрачней стекла сосуде.
Старый. Без сомненья, этот сон — не простой; но отчего ты думаешь, что авва сумеет его растолковать.
Молодой. Он обладает большою силой — Мартиньян, Мне думается, он свят. Вся его жизнь у нас, само его появленье не свидетельствует ли об этом?
Старый. Что мы можем знать о святости? Брат Мартиньян обладает большою силой, но ты не был здесь, когда его дельфины вынесли к нам из моря.
Молодой. Я знаю это из рассказов.
Старый. Это было большим чудом для всей обители. Вся его жизнь — жизнь крепкого воина Господня: он прошёл испытания и огнём и водою — и не устрашился. Быстрые и послушные ноги имел он в благочестивых скитаниях, не усыпающее и горящее сердце.
Молодой. На покинутом им острове поселился другой отшельник?
Старый. Там долго жил скопец; когда он умер, узнали, что то была женщина.
Молодой. Как удивительно!
Зоя. Отцы, впустите, Христа ради.
Старый. Разве ты не знаешь, что к нам не вхожи женщины?
Молодой. И как могла ты пробраться? Здесь отвесная скала. Только здесь ограда и низка так, защищенная недоступным подъёмом. Как ты проникла?
Зоя. Вот, проникла.
Молодой. Откуда ты? Не несешь ли ты розы в тёмном сосуде?
Зоя. Нет. У меня ничего нет в руках. А пришла я из обители матери Павлины под Вифлеемом. 3овутъ меня Зиновия, в миру же звалась я Зоей. Я — голодна и устала.
Старый. Он даст тебе хлеба и воды, но прошу тебя, опустись на землю, чтобы тебя не было видно. Здесь как раз келья отца Мартиньяна; он избегает вас.
Зоя. Спаси вас Христос за доброту.
Старый. Скорее садись: я слышу отца Мартиньяна.
Зоя. Что слышу? Не того ли? Ужели? (Скрывается).
Мартиньян. Здравствуй, брать. Устал я, но дух бодр. Подышу солёным ветром перед тем, как опять идти на молитву. Я почти забыл, когда я спал по ночам.
Зоя. Мартиниан!
Мартиньян. Кто-то позвал меня?
Старый. Я ничего не слышал, авва.
Мартиньян. Бессонница обманывает голосами. И кому меня звать?
Зоя. Мартиньян!
Мартиньян. Опять. Я даже слышу, что это--женский голос из-за ограды. Неужели ты не слышишь, брат?
Старый. Я ничего не слышу, авва.
Зоя. Мартиньян!
Мартиньян (подходя). Ну, кто там? Не разгляжу. Что ты зовешь меня, и откуда знаешь? Ты — женщина, как будто.
Зоя (показываясь). Я — Зоя.
Мартиньян. Ну, и что же? Чего же ты, будь ты хоть Зоей, от меня хочешь?
Зоя. Ничего. Проститься. Ты забыл меня?
Мартиньян. А почему мне тебя помнить?
Зоя. Ты сжёг себе ноги из-за меня.
Мартиньян. Что-то было. Теперь не стану жечь.
Зоя. Теперь не надо. Я сама себя сожгла, свою душу, своё сердце, своё тело, не только ноги. Ты сжёг меня.
Мартиньян. Не знаю, что ты говоришь: где ты горела, и что мне до того?
Зоя. Ты сжёг меня своею крепостью. Я бросила все, постриглась у матери Павлины спасалась и думала всё о тебе.
Мартиньян. Напрасно думала: не думая, скорей спаслась бы.
Зоя. Нет, нет. Ты вёл меня, живя в моей душе.
Мартиньян. Как ты сюда попала?
Зоя. Случай; рука Господня; пришла проститься
Мартиньян. Как ты теперь зовёшься?
Зоя. Зиновией.
Мартиньян. Прости, мать Зиновия. Я рад, что Бог тебя привёл к спасенью; я не помню случая, о котором ты говорила, но верь мне, не мои силы, а воля Божья через меня вела тебя. Если я тебя оскорбил когда-нибудь, прости мне. Ты найдёшь путь свой, как нашла дорогу сюда. Прощай. (Старому). Прощай, отец. Закат будет ясен сегодня. (Уходит).
Старый. Он ни с одною женщиной так не говорил: ты, очевидно, снискала Божию милость.
Зоя. Как он добр, как он кроток, а я видела его в крепком гневе, отец. Как молния было лицо его тогда, я как теперь помню.
Молодой. Подкрепись, мать.
Зоя. Разве я голодна? разве я устала? Тихий, тихий голос я слышу, благостные взоры я вижу. Я была большою грешницею, отцы, я так виновна перед святым и перед Богом!
Старый. Кто не грешен, кто не виновен?
Молодой. Подкрепись, сестра.
Зоя. Пустите, отцы, я поцелую землю, где ступали его ноги. Ноги, ах! Ноги, сожжённые на угольях когда-то?
Молодой. Он видел её?
Старый. Да, говорил с нею. (Уходит в келью).
Молодой. Подкрепись, возлюбленная.
Зоя. Смотрите, как солнце красно, близкое к закату; как море тихо, ветер спал. Душа же моя трепещет и томится. Где те угли святые, что её утешат?
Молодой. Солнце очень красно сегодня, завтра будет ветер.
Старый. Брат Памва, сходи к игумену, скажи, что отец Мартиньян опочил. Я читаю отходную.
Дьявол.
Опять унижен, опять побит;
Кто столько знает, как я, обид?
Как мне предвидеть и как знать,
Когда вступает вдруг благодать?
И разве выше уж всех чудес,
Что он от женщин на гору влез?
Что ж? Проиграл свою игру,
Но я не плачу и глаз не тру.
Полезу снова я в свой подвал,
Но, право, кто-то здесь сплутовал!
(Исчезает).
1908 г.
Источник текста:
Кузмин М. Комедии. Комедии. О Евдокии из Гелиополя. О Алексее человеке Божьем. О Мартиниане, СПб., « Оры», 1908 г. То же: Менстон, 1970 г.
Кузмин М. А. Театр, в 4-х т. 2 кн. Сост. А. Г. Тимофеев. Под ред. В. Маткова и Ж. Шерона. Окленд, Калифорния, США, Berkly Slavic Specialties, 1994 г. Т. 4, кн. 2. С. 46 — 81.