Комаровка (Криницкий)

Комаровка
автор Марк Криницкий
Опубл.: 1916. Источник: az.lib.ru

Марк Криницкий

править

Комаровка

править

Хрустя ногами по разбитой посуде, мы, наконец, продрались сквозь толпу «товарищей» к свободному столику, накрытому грязной и мокрой (хоть выжми!) скатертью.

Отсюда «Комаровка» представляется узким длинным коридором под низким сводчатым потолком, на котором в ряд горит несколько электрических лампочек без арматуры. В тускло освещенном пространстве, наполненном табачным дымом и паром, крикливо жестикулирующие «товарищи» в форме и без формы. Много зеленых околышей «петровцев». За столиками пьют чай и, судя по разговорам, водку. То там, то здесь вспыхивает и гаснет песня. Каждую вновь входящую чем-либо замечательную фигуру приветствуют гоготом и аплодисментами.

— Бурлюк пришел, Бурлюк! Браво, Бурлюк!

— Господа, он не Бурлюк, а просто футурист.

— Футурист, футурист! Ура!

— Долой футуристов!

— А ты докажи сначала.

Протискивается человек в черной широкополой шляпе.

— Господа, я надеюсь, что вы отнесетесь к нашей миссии непредубежденно…

— Тише, слушайте!

— Мы объявляем войну казенной линейной перспективе. Мы заменяем линейку глазом. Мы воспринимаем мир…

К нему подходит хозяйка в черной вязаной косынке.

— Вы не имеете права стоять. Я прошу вас занимать место или убираться.

— Мамаша, ради Бога, успокойтесь, он сядет.

— Конфликт живого чувства…

— Я позову городового.

— Мамаша, зачем вы говорите такие слова? Мамаша, он сядет. Бурлюк, сядь.

— Я протестую против называющих меня Бурлюком.

Его оттирают куда-то в угол и насильно сажают.

— И макарони… да макарони, — запевает визгливый голос.

Сидящие его подхватывают.

— Ти-рим-да-ра-ри… да макарони.

Запевало выводит:

Я университет окончил

И получил диплом я…

— И получил диплом я… ти-ри-ром-я… да макарони.

— Сонька пришла!

Аплодисменты.

Высокая девушка с черными, сверкающими, нетрезвыми глазами и капризно искривленным красивым ртом, сильно надвинув на лоб серый капор, толкаясь и опрокидывая стулья, пробирается в глубину к компании, сидящей у открытого окна, откуда валит белый морозный пар на потные красные лица и расстегнутые груди.

— Сонька пришла. Соньку нам подавай.

— Прошу не толкаться! Шваль!

— Сам шваль! Трубочист!

— Кто? Я трубочист? Товарищи, она меня оскорбила.

— Брось, Ваня!

— Товарищи, я сын московского купца первой гильдии. Я плюну ей в морду!

— Получи сначала сам!

Она густо плюет ему в глаза и вызывающе смотрит, что он будет делать дальше. Хохот, аплодисменты.

— Товарищи… Ах, шкура!

Он кидается на нее, высоко подняв жилистый кулак. Их растаскивают.

— Господа, я позову полицию.

— Мамаша, дайте поцеловать ручку.

— Мы — скифы. Скифы изображались с туловищем лошади и руками и головой человека.

— Мамаша, вы не бойтесь, это — футуристы. Они, мамаша, ничего.

— А я вас прошу таких слов не употреблять… вы не имеете права устраивать тут митингов и сходок.

— Она дура, она ничего не понимает.

— Мамаша — сволочь!

— Господа, она ушла за полицией.

— И макарони, да макарони.

— Ляй-ляй-ляй-ляй-ляй… да ляй-ляй-ляй- ляй.

— Студенты любят всех… да макарони и макарони.

— Ляй-ляй-ляй-ляй… да макарони.

— Студенты любят женщин всех… и триппер носят.

— И триппер носят… Ляй-ляй-ляй-ляй… да макарони.

— Коля, не сердись. Я сказал: не надо. Я пять месяцев не пил водки, и ты не пей. Коля, не сердись. Я сказал: не надо.

— И триппер носят… Та-ри-ра-мам-ти.

— Тише, господа, просим успокоиться.

— Ура! Да здравствуют скифы.

— Еще рюмку, и будет две бутылки.

— Господа, в настоящее время, когда самоопределение человеческой личности в корне задавлено нашей изолгавшейся культурой…

Между столиками медленно и неуклюже пробираются черныя фигуры городовых с высокими собачьими воротниками.

— Вы — оратор?

— Мы — футуристы. Понимаете? Мамаша — дура, и больше ничего.

— Вы не имеете права выражаться.

— Простите: это вы не имеете права. Мы — художники.

Где-то с громом падает чайная посуда.

Быстры, как волны,

Все дни нашей жизни.

Налей, товарищ…

— Сонька, поцелуй.

Она делает шиш и тычет им кого- то в нос.

— Стерва!

— Не человек, а проститутка.

— Коля, не сердись. Я сказал: тебе сейчас не надо водки.

— Пуришкевич! Вот кто!

— Я? Пуришкевич?

— Да, Пуришкевич, футурист, бурлюк.

— Товарищи, я брошу ему в харю перчатку.

Падает стол. Кого-то схватывают и стараются повалить навзничь на пол.

— Подними перчатку. Ты должен.

Городовые кого-то уводят.

— Господа, бойкот «Комаровке»! Идем на Трубу.

Кто знает, что будет

С нами впереди?

— Товарищи, мы оскорблены в наших лучших чувствах! Идем на Трубу.

— Соньку нам подавай.

— Коля, тебе нельзя пить. Не в деньгах дело.

— Ура! Тарас Бульба пришел. Ура! Входит старый субъект с седыми, длинными усами, в серой поддевке и такой же высокой бараньей шапке. Он совершенно пьян. Покачиваясь, он что-то мычит и жмурится.

— Чего ему надо? Лимонаду хочешь?

— Оставьте. Не хочет он лимонаду.

— Старик, ты чего хочешь?

— Он девочку хочет.

— Забыл. — говорит старик.

— Господа, он забыл. Вот идиот.

— Сельтерской, — говорит, наконец, Тарас Бульба с усилием.

— То не ветер ветку клонит, — начинает вдруг высокий, симпатичный тенор. И гам, и гул, подчиняясь ему, замолкают.

— Не дубравушка шумит, — подхватывают разом сидящие.

«Комаровка» дрожит от стройного, заунывного хора.

То мое сердечко стонет,

Как осенний лист дрожит.

«Тарас Бульба», снявши папаху и уткнувшись носом в стол, плачет.

…Когда я ухожу, с трудом пробираясь между тесно сдвинутыми столами, его уже окружает тесная группа. Он поет, бойко и пьяно размахивая руками. Голос у него разбитый, хлипкий.

Шоб наша доля нас не цуралась,

Шоб краше в свити жилося.

С усов у него капают не то слюни, не то сельтерская.

У самого выхода хор гремит:

Кто знает, что будет

С нами впереди.

— Ляй-ляй-ляй-ляй, да ляй-ляй-ляй!

У дверей давка. Половой, с деревянным засовом в руках, впускает публику по очереди, по пяти человек.

— Пропусти, Ваня. Слышишь?

Ему стучат пальцем в стекло.

— Пропусти. Дам на половинку.

Пролезаю боком на улицу. Там вереница ожидающих, главным образом, "товарищей " и проституток.

— Второй ад, ваше степенство, — говорит мне сочувственно извозчик.

«Кто знает, что будет с нами впереди?»

— Ах, господа, как не трудно предсказать, что с нами будет.


Источник текста: Криницкий, Марк. Припадок [и др. рассказы] — Москва: Современные проблемы, 1916, 260 с. 18 см. (Библиотека русских писателей).