Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Княгиня править
Лето в разгаре. Жаркие дни. Поспели ягоды.
Все приятели мои на грядах. Собирают клубнику. Бросают в решета. Отборные едят сами.
Ленька относит решета на террасу. У террасы варят варенье.
Все серьезные. Двоюродная сестрица моя, Варя, озабоченно сердита.
Блестят медные тазы на жаровнях, и пенится розовый сок.
Леньке дают пенки. У него розовые губы.
На нас никакого внимания. Мы, как рабы, на грядах собираем ягоду.
Жарко. Солнце стоит высоко…
— Довольно, — говорит доктор Иван Иванович, — пойдемте купаться. Довольно набрали…
У реки тянет свежестъю. Пахнет водой… Благодать…
Медленно раздеваются приятели на зеленой травке берега. Винокуров, раздетый, похож на краснокожего. Лицо и весь — красный.
Один из приятелей сильно расстроен — обманула его женщина, про которую он говорил, что очень ее любил. Сидит — не раздевается и томно смотрит вдаль.
Василий Сергеевич морщится и лениво тянет:
— Врешь, никого ты не любил… И тебе, вообще, любить еще рано. Раздевайся…
— То есть как это, рано? — возмущается разочарованный. — Двадцать-то шесть лет…
— Конечно, рано, — говорит приятель Коля Курин. — Я тебя старше. И я еще не знаю, была ли у меня настоящая любовь… Влюбляешься часто, ну, а не выйдет, и пускай…
— Да! — мечтательно подхватывает Винокуров. — Влюбляешься часто… Я вот до чего был влюблен! В брюнетку с Кавказа, княгиню грузинскую или имеретинскую, — хорошо не помню… До того был влюблен, до того, что туфлю ее целовал!..
— Да она не княгиня была! — сказал другой приятель. — Она у «Яра» пела в хоре. Княгиня петь не станет.
— Позвольте, — заспорил Винокуров, — ее все звали княгиней, и у «Яра». Ее княгиней звали все.
— Мало ли что!
— А почему не княгиня?
— А потому, что она говорит — «очинно вам благодарна». Княгиня так не скажет. Говорит, как горничная.
— На княгиню она как-то не похожа, — поддержали другие.
— «Не похожа, не похожа…» А вы когда-нибудь видали ли княгиню-то настоящую?
— Еще бы, — сказал приятель Вася. — Я в Перловке княгине при даче баню строил. Так вот, когда построил я, значит, ей говорю: «Надо вам баню посмотреть, ваше сиятельство, — готова». Она пошла с монахиней смотреть. А меня и управляющего не пустили. Сказала, что с мужчиной смотреть женщине баню как-то неприлично. Вот сразу видно, что княгиня…
Приятели до того разговорились о своих аристократических знакомствах, что поссорились. Особенно после того как Юрий Сахновский сказал:
— Вы никаких людей светского общества не видали и не знаете. И говорить с ними не можете. Если вас и переносит гофмейстер, который приезжает на охоту к Константину, то только потому, что он — охотник. Вы же ничего не можете сказать ни умного, ни возвышенного…
Приятели мои, вылупив глаза, смотрели на Юрия.
— Что это такое? Что же ты разумеешь под «возвышенным»?
— Как — что? Музыка, например, литература, поэзия.
— То есть как это так? — возмутился доктор Иван Иванович. — Что ты говоришь! Мы побольше тебя в университете-то учились и побольше гофмейстера.
— Да, Юрий, что-то ты заврался, — сказали все. — Литературу-то мы, брат, знаем. Мы и классиков знаем. Латынь и греческий учили.
— Знаете! — презрительно сказал Сахновский. — Вот доктор Ванька только и поет:
Я собаку на цепочку привяжу,
Ай, вяжу, вяжу, вяжу, вяжу, вяжу…
— Только это и знает…
— Так я и не певец, — сказал доктор Иван Иванович. — Вы это бросьте. Полезайте-ка в воду. Вода-то от этой разной ерунды хорошо вылечивает…
После купанья приятели как-то ожили, стали веселее, кроме разочарованного… Тот не сдавался, принял мрачный вид и вдруг сказал:
— Хорошо бы утопиться!
— Если наверняка, — равнодушно заметил Караулов, — то вон там, у обрыва, глубже.
— Топиться можете, — сказали другие, — только откачивать не будем. Жарко…
У террасы дома двоюродная сестрица Варя встретила нас строго. Бранилась и говорила, что ягоды набрали зеленые, а хорошие все сами съели.
— Это Ленька сказал, не иначе, — заметил приятель Вася.
Вечером, слышим, кто-то подъехал.
— Барыня приехала, — запыхавшись, говорил Ленька. — Велели сказать — «княгиня». Вам велели сказать, — обратился он к Винокурову.
Винокуров задохнулся, вскочил. Бросился встречать.
В коридоре слышно было:
— Дурак! Какая дача? Говорил — фонтаны, а тут и клумбов нету! Ехала, ехала, бултыхалась, бултыхалась, совсем расхлябалась…
— Место прекрасное, река кристальная, — уговаривал Винокуров.
Вошла княгиня, оглянула нас и комнату. Сказала:
— Ну вот, а говорил, каменный дом с колоннами. Врешь, как сивый мерин.
— Голубушка, ангел мой, позволь тебе представить: вот архитектор.
Княгиня, смеясь, сказала:
— Васька? Я его знаю.
— А вот — композитор…
Княгиня отмахнулась и, смеясь, обратилась к Сахновскому:
— Здравствуй, брюхо!
Взгляд ее упал на Колю Курина.
— Коленька! Ты еще жив? Это что ж такое; какой ужас, а где же вино?
— Ты, конопатый, — крикнула она Леньке, — тащи сейчас вина, у меня под ложечкой сосет, жрать хочется. И — водки!.. Ну, живо, веселей двигайтесь! Чисто мухи дохлые… Юрка, играй, где же рояль?.. «Эх, деревня Сосновка. Деревенские мужики, они просто дураки…» — запела княгиня. — Мерзавцы, калина…
Винокуров в умилении целовал ей руки…
ПРИМЕЧАНИЯ править
Княгиня — Впервые: Возрождение. 1939. 30 июня. Печатается по газетному тексту.