Книгу украли (Аверченко)

Книгу украли
автор Аркадий Тимофеевич Аверченко
Опубл.: 1919. Источник: az.lib.ru

Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок

М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2015

КНИГУ УКРАЛИ править

В доме, в котором побывали воры и грабители, хозяин дома не сразу открывает все пропажи. Сначала заметит отсутствие самого большого, самого громоздкого, прежде всего бросающегося в глаза, а уже потом, когда пройдет много времени, вдруг однажды выдвинет ящик, где лежала любимая заветная вещь — и за голову схватится:

— И это украли!

Россию обокрали со всех сторон — всё унесли, всё свели со двора — и корову, и лошадь, и откормленную доморощенную свинью, а пропажи чего-то дорогого, чего-то заветного пока никто не замечает:

— У нас украли книгу.

Еще так недавно книга у нас, в России, цвела пышным цветом: издательский рынок бурлил роскошной плодотворной жизнью, сотни тысяч книг ежемесячно выбрасывались на прилавок — и все всасывал, все поглощал ненасытный читатель.

В столице человек опрятный физически и духовно каждый день брал ванну и каждую неделю обязательно отправлялся, как в некую духовную баню, к Вольфу, или Мелье, или к Попову, или к Сытину — много в столице было книжных магазинов…

Большие прилавки, отдельные столы… И на них грудами, целыми колоннами навалены свеженькие, еще пахнущие незабвенным запахом типографской краски, только что полученные из брошюровочной — книги.

Какое сладкое очарование в книге, даже независимо от ее содержания!

Так приятно было перебирать все эти груды, касаться опытными пальцами свежих обложек — будто чужой творческий мозг перещупываешь, разглядываешь, взвешиваешь.

И каждую неделю чудовищный по своей производительности рынок выбрасывал на широкие прилавки все самое новое, все, сотворенное только вчера… Вот цветистый альманах «Земли», на обложке имена Куприна, Сергеева-Ценского, Чирикова, вот скромная книжка московского товарищества писателей — Шмелев, Тренев, Никандров, вот нарядные, будто «раздушенные» изыски Игоря Северянина и рядом — смеющаяся, бодрящая обложка «Сатириконского» издания.

И чувствовался на этом молчаливом прилавке такой веселый птичий гомон, такая любовь к жизни, такая свежесть, такая радостная толчея, что подошедший невольно заражался ею: лихорадочно перелистывал альманах, откладывал, хватался за Северянина — откладывал, увенчивал все это веселой книжкой Тэффи и, удовлетворенный, утаскивал всю эту еженедельную добычу в свою берлогу…

Ведь у нас только в последние десять лет стали интересоваться книгой и покупать ее не из-за золоченного переплета, только недавно к прилавкам хлынул массовый покупатель и читатель: офицер, коммерсант, светская дама, скромный приказчик и веснущатый гимназист.

Только что начала расцветать и разрастаться книга, и вот — на тебе!

Пришли всероссийские грабители, забрали все: от мешка пшеницы, куска ситца и последней паршивой лошаденки — до книги… все ограбили.

Ведь поймите, что сейчас, сию минуту это еще не так заметно, потому что мы живем старыми запасами: донашиваем старый ситец, дочитываем прежнюю, до революции выпущенную книгу.

Доносим, дочитаем и — впереди пустыня, мрак: голый, обросший волосами дикарь догрызает оторванную в последней борьбе руку брата своего…

Книга тихо, незаметно уходит. Книги нет.

Новых никто не печатает, старые постепенно ветшают, корешки от усердного употребления ломаются — и уже на наших глазах дошлый торговец орехами клеит из этой разлезшейся макулатуры — бумажные пакеты для своего неприхотливого товара.

*  *  *

Бродили ли вы сейчас по книжным магазинам? Разрывали ли груды наваленного на прилавках «товара»?

Дорогой Маврикий Осипович Вольф! Многоуважаемый Адольф Маркс! Досточтимый Алексей Сергеич Суворин!.. Сколько раз вы повернетесь в гробах ваших, если донесется до вас весть — во что превратился столь любимый вами, столь лелеемый русский книжный рынок?..

Остановитесь у витрины любого книжного магазина. Чем торгуешь, человече?

Когда начинается океанский отлив, то на обнажившемся песчаном берегу остается весь сор, все отбросы океана; дохлая рыба, водоросли, обломок кормы погибшего корабля, несъедобные ракушки и студенистые, тающие медузы.

И в витрине книжного магазина мы видим то же самое: все, что раньше не покупалось, все, что было порождено писательской бездарностью, пошлостью и издательским легкомыслием — все это выброшено теперь на пустынный песчаный берег.

На самом верху стоит Н. Пружанский. Бедный, унылый коллега… Не обижайся на меня, но ведь никогда и никто тебя не читал, и годами ты пылился и коробился в темных подвалах, а вот теперь и ты понадобился, и тебя вытащили, и ты Фома — дворянин на книжном безлюдье.

А около тебя, Н. Пружанский, стоит граф Амори — -- и даже не один граф Амори, а три графа Амори: «Послесловие к Яме», «Окончание Ключей счастье» и «В омуте разврата»…

Ты, старик Н. Пружанский, был хотя и бесцветен, но честен. Ты, Н. Пружанский, честно блюл добрые писательские традиции, а вот твой сиятельный коллега всегда почитался мародером и литературным разбойником — и вот выполз теперь этот разбойник в наше разбойничье время на самое видное место…

Немного пониже — «Розовые облака» — стихотворная лирика Ирины Кичкасовой.

Кто ты такая? Какой безумец-издатель выпустил в свет тебя, Ирину Кичкасову, тебя, рифмующую «отблеск» и «воздух», «рыданья» и «ресторан я», «девушка» и «тарелочка»…

Или никакого издателя и не было, а сама ты, заложив браслетку — подарок мужа — выкинула на терпеливый рынок это уродливое детище своей хромоногой музы…

А на Ирину Кичкасову бойко напирает какой-то свирепо раскрашенный «Клуб червонных валетов», пониже скромно чернеет «Самоучитель бальных танцев с приложением светских разговоров», а там еще ниже пошла писать дичь и чушь нестерпимая: «Дневник фармацевта», «Московская Нана», «Положение о земских начальниках», «Жоржик и Фирочка», «Отчет Пироговского съезда за 1909 год», «Вам такие сцены не знакомы?», «Безубойное питание», «С левой ноги», «Тайна графа Личина» и вдруг — тут же ароматный, как обрызганная росой сирень, «Поединок» Куприна.

Что такое? Не может этого быть!

Почему эта книга здесь в таком обществе? Захожу в магазин:

— Покажите «Поединок» Куприна!

Ну, конечно, все понятно. После 16-й страницы сразу 49-я.

— Это ничего, — успокаивает торговец. — Самое неинтересное и вырвано. Купите. Только 15 рубликов.

*  *  *

Брожу я по этому голому, обнаженному песчаному берегу, среди выброшенных отливом графом Амори и Кичкасовых — и угрюмая мысль заползает в голову:

— А не конец ли это всему? А не броситься ли сразу вниз головой в пенистую воду, пока океан не ушел еще дальше?

Плохая наша жизнь.

КОММЕНТАРИИ править

Впервые: Юг, 1919, 15 ноября, № 92. Печатается впервые по тексту газеты.

…к Вольфу, или Мелье, или к Попову, или к Сытину… — Фамилии крупнейших дореволюционных издателей.

На самом верху стоит Н. Пружанский. — Пружанский Николай Осипович (наст. фам. Линовский; 1844 --?) — русско-еврейский писатель, автор преимущественно повестей и рассказов из еврейской жизни.

…не один граф Амори, а три графа Амори: «Послесловие к Яме», «Окончание Ключей счастье» и «В омуте разврата»… — Граф Амори — псевдоним Рапгофа Ипполита Павловича (1860—1918?), предпринимателя, бульварного писателя. Имел репутацию литературного авантюриста, т. к. выпускал продолжения романов известных писателей, о чем и пишет Аверченко.