Клеверинги (Троллоп)/ДО

Клеверинги
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The Claverings, опубл.: 1867. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания Е. Н. Ахматовой, Санкт-Петербург, 1871.

КЛЭВЕРИНГИ.

РОМАНЪ ЭНТОНИ ТРОЛЛОПА. ИЗДАНІЕ Е. Н. АХМАТОВОЙ. САНКТПЕТЕРБУРГЪ. ПЕЧАТАНО ВЪ ТИПОГРАФІИ Е. Н. АХМАТОВОЙ, Дмитров. пер. д. № 17.

1871.

Глава I.
ДЖУЛІЯ БРАБАЗОНЪ.

Садъ Клэверингскаго Парка находился за триста ярдовъ отъ большаго квадратнаго, мрачной наружности каменнаго замка, который принадлежалъ сэру Гью Клэверингу, одиннадцатому баронету этого имени, и въ этомъ саду, который не отличался красотою, я представлю моимъ читателямъ два дѣйствующихъ лица, съ которыми я желаю ихъ познакомить въ послѣдующей исторіи.

Былъ конецъ августа и цвѣтники, цвѣточныя гряды, лужайки были сухи, разорены и почти безобразны отъ продолжительной засухи. Въ саду, которому отданы и заботы и трудъ, цвѣтники были бы красивы и трава зелена, несмотря ни на какую погоду, но заботъ и трудовъ мало отдавалось Клэверингскому Парку и всё было жолто, пыльно, жостко и сухо. На сгорѣвшей отъ солнца муравѣ, къ калиткѣ, которая вела къ дому, шла женщина, а возлѣ нея мущина.

— Вы идёте въ комнаты, миссъ Брабазонъ? сказалъ мущина, и по его тону было очевидно, что въ словахъ его былъ упрёкъ.

— Разумѣется, отвѣчала она. — Вы просили меня гулять съ вами и я отказалась. Вы теперь встрѣтились со мною и слѣдовательно я убѣгу, если только меня не удержатъ силою.

Говоря эти слова, она остановилась на минуту и посмотрѣла ему въ лицо съ улыбкой, которая какъ-будто показывала, что еслибы такая сила была употреблена въ благоразумныхъ границахъ, она не чувствовала бы сильнаго гнѣва. Но хотя она была расположена къ шутливости, онъ вовсе не находился въ такомъ расположеніи духа.

— А зачѣмъ вы мнѣ отказали, когда я васъ просилъ? сказалъ онъ.

— По двумъ причинамъ отчасти, потому что я считала лучшимъ избѣгать разговора съ вами.

— Это очень вѣжливо относительно стараго друга.

— Но главное — и говоря это она выпрямилась, прогнала улыбку съ своего лица и потупила глаза въ землю: — но главное, потому что я думала, что лордъ Онгаръ предпочтётъ, чтобъ я не бродила по Клэверингскому Парку съ молодымъ человѣкомъ; особенно съ вами, если онъ узнаетъ, что мы съ вами… старые знакомые. Теперь я объяснилась очень откровенно, мистеръ Клэверингъ, и думаю, что этого должно быть довольно.

— Стало-быть, вы уже боитесь его?

— Я боюсь оскорбить всякаго, кого я люблю, а особенно того, къ кому я имѣю обязанности.

— Довольно! право нѣтъ. Почему вы думаете, что этого довольно для меня?

Онъ стоялъ теперь напротивъ нея, между нею и калиткой, и она не дѣлала усилій, чтобы оставить его.

— Чего же вы хотите? Я полагаю, вы не намѣрены драться съ лордомъ Онгаромъ, а еслибы вы были намѣрены, вы не пришли бы ко мнѣ.

— Драться съ нимъ? Нѣтъ, я съ нимъ не въ ссорѣ. Драться съ нимъ не принесло бы никакой пользы.

— Ни малѣйшей, и онъ не захочетъ, еслибы вы его вызывали; вы не можете вызвать его, не поступивъ вѣроломно со мною.

— Вы мнѣ подали примѣръ.

— Это пустяки, мистеръ Клэверингъ. Моё вѣроломство, если вамъ угодно называть это вѣроломствомъ, совершенно другого рода и извинительно по всѣмъ законамъ, извѣстнымъ въ свѣтѣ.

— Вы обманщица — вотъ и всё.

— Полноте, Гарри, не употребляйте жосткихъ словъ, и она ласково положила свою руку на его руку. — Посмотрите на меня, какова я, и на себя, а потомъ скажите, что кромѣ несчастья можетъ выйти изъ брака между нами. Мы одинаковыхъ лѣтъ, но я старѣе васъ десятью годами по опытности. Я имѣю двѣсти фунтовъ въ годъ, а долгу у меня шестьсотъ. Вы имѣете, можетъ-быть, вдвое и потеряете половину, если женитесь. Вы школьный учитель.

— Нѣтъ, я не школьный учитель.

— Полноте, полноте, я не имѣю намѣренія васъ сердить.

— Теперь я директоръ школы, и если останусь въ школѣ, могу разсчитывать на большой доходъ Но я выхожу оттуда.

— Вы не сдѣлаетесь болѣе годны въ мужья оттого, что откажетесь отъ вашей профессіи. А лордъ Онгаръ имѣетъ Богъ знаетъ сколько — можетъ-быть шестьдесятъ тысячъ годового дохода.

— Во всю мою жизнь я не слыхалъ такого безстыдства, такой наглой безсовѣстности.

— Почему мнѣ не любить человѣка съ большимъ доходомъ?

— Онъ годится вамъ въ отцы.

— Ему тридцать-шесть, а мнѣ двадцать-четыре.

— Тридцать-шесть?

— Посмотрите въ книгу пэровъ. Но, милый Гарри, неужели вы не знаете, что вы и меня и себя мучите понапрасну? Я была такъ сумасбродна, когда пріѣхала сюда изъ Ниццы послѣ смерти папа, что позволила вамъ говорить мнѣ разный вздоръ впродолженіе двухъ мѣсяцевъ.

— Вы клялись или нѣтъ, что любите меня?

— О, мистеръ Клэверингъ! я не воображала, чтобы ваша сила удостоивала такъ пользоваться женской слабостью. Я не помню никакихъ клятвъ, а если и дѣлала какія-нибудь сумасбродныя увѣренія, то я ихъ не стану повторять. Вамъ должно было сдѣлаться очевидно въ эти два года, что всё это былъ романъ. Если вамъ пріятно вспоминать о нёмъ, я этого удовольствія лишить васъ не могу. Можетъ-быть, и я когда-нибудь стану вспоминать. Но я никогда болѣе не буду говорить объ этомъ времени, а вы, если вы такъ благородны, какъ я думаю, вы тоже не будете говорить, я знаю, что вы не захотите сдѣлать мнѣ вредъ.

— Я хотѣлъ бы спасти васъ отъ несчастья, которое вы навлекаете на себя.

— Въ этомъ вы должны позволить мнѣ самой заботиться о себѣ. Лорду Онгару непремѣнно нужна жена, а я намѣрена быть ему вѣрна — и полезна.

— А любовь-то какже?

— Я и любить его буду, сэръ. Неужели вы думаете, что мущина не можетъ пріобрѣсти любовь женщины, если голова его не набита поэзіей, если у него не такая шея, какъ у лорда Байрона, и если онъ не такой красавецъ, какъ ваша милость? Вы очень красивы, Гарри, и вамъ тоже слѣдовало бы воспользоваться всѣми вашими преимуществами. Почему бы вамъ не полюбить какую-нибудь миленькую дѣвушку, деньги которой помогли бы вамъ?

— Джулія!

— Нѣтъ, сэръ, я не хочу, чтобы вы называли меня Джуліей. Если вы будете такъ называть меня, я сочту себя оскорблённой и тотчасъ оставлю васъ. Я могла бы называть васъ Гарри, такъ какъ вы моложе меня, хотя мы родились въ одномъ мѣсяцѣ, и такъ какъ вы нѣчто въ родѣ кузена. Но я не буду этого дѣлать.

— И у васъ достаётъ на столько мужества, чтобы сказать мнѣ, что вы не поступили со мною дурно?

— Конечно. Вы хотѣли, чтобъ я поступила сумасбродно. Посмотрите на меня и скажите мнѣ, гожусь ли я въ жоны такому человѣку, какъ вы? Въ то время, какъ вы только что вступите въ свѣтъ, я буду уже старухой, прожившей всю жизнь. Еслибы даже я годилась быть вашею подругою, когда мы жили здѣсь вмѣстѣ, гожусь ли я послѣ того, что я дѣлала и видѣла въ эти два года? Неужели вы думаете, что была бы польза кому-нибудь, еслибы я поступила какъ обманщица, какъ вы выражаетесь, съ лордомъ Онгаромъ и сказала имъ всѣмъ — вашему кузену, сэру Гью, моей сестрѣ и вашему отцу — что я выйду за васъ замужъ, когда вы будете имѣть возможность жениться на мнѣ?

— Вы хотите сказать, что зло уже сдѣлано.

— Нѣтъ. Теперь я должна шестьсотъ фунтовъ и не знаю куда за ними обратиться, чтобы къ моему мужу не приставали за моими долгами, какъ только онъ женится на мнѣ. Какая жена была бы я для васъ, неправда-ли?

— Я могъ бы заплатить за васъ шестьсотъ фунтовъ деньгами, которыя я самъ заработалъ, хотя вы называете меня учителемъ, и можетъ-быть дѣлалъ бы менѣе вопросовъ объ этихъ деньгахъ, нежели лордъ Онгаръ при всѣхъ своихъ тысячахъ.

— Милый Гарри, прошу у васъ извиненія въ томъ, что назвала васъ учителемъ. Разумѣется, я знаю, что школа Сент-Кётбертская, гдѣ вы учите мальчиковъ, одна изъ обширнѣйшихъ англійскихъ школъ, и я надѣюсь, что вы будете епископомъ; право, я это думаю, если вы рѣшитесь попытаться.

— Я отказался отъ намѣренія вступить въ духовное званіе.

— Стало-быть, вы будете судьёй. Я знаю, что вы сдѣлаетесь велики и знамениты и будете всѣмъ этимъ обязаны самому себѣ. Вы уже и теперь человѣкъ замѣчательный. Еслибы вы могли знать, насколько я предпочла бы вашу участь моей! О, Гарри! я завидую вамъ, я завидую вамъ! Передъ вами цѣлый міръ и вы всё можете пріобрѣсти самъ.

— Но всё не значитъ ничего безъ вашей любви.

— Фи! любви! Что я могу сдѣлать для васъ? только разорить. Вы знаете это также хорошо, какъ и я, но вы настолько эгоистичны, что желаете продолжать романъ, который рѣшительно былъ бы для меня гибеленъ, хотя на время могъ бы доставить пріятное развлеченіе вашимъ серьёзнымъ занятіямъ. Гарри, вы можете выбирать въ свѣтѣ. Передъ вами духовное званіе, адвокатура, литература и искусства. А если труды не позволятъ вамъ теперь заниматься любовью, вы будете также годиться для любви и черезъ десять лѣтъ, какъ теперь.

— Но я люблю теперь.

— Будьте мущиной и сохраните эту любовь при себѣ. Любовь не должна одерживать надъ нами верхъ. Вы можете выбирать, какъ я говорю, но я не имѣю выбора — я могу только или сдѣлать хорошую партію, или погаснуть какъ огарокъ. Я не люблю огарковъ и поэтому хочу сдѣлать хорошую партію.

— И этого для васъ достаточно?

— Должно быть достаточно. И почему не быть достаточнымъ? Вы очень невѣжливы, кузенъ, и очень непохожи на всѣхъ другихъ. Всѣ меня поздравляютъ съ такимъ женихомъ. Лордъ Онгаръ не только богатъ, но онъ человѣкъ свѣтскій и талантливый.

— А вы сами любите лошадиныя скачки?

— Очень люблю.

— И такой образъ жизни?

— Очень люблю. Я намѣрена любить всё, что любитъ лордъ Онгаръ. Я знаю, что я не могу его перемѣнить, и пытаться не буду.

— Въ этомъ вы правы, миссъ Брабазонъ.

— Вы имѣли намѣреніе сказать дерзость, но я не стану такъ этого принимать. Это наша послѣдняя встрѣча глазъ-на-глазъ и я не хочу сознаться, что я оскорблена. Но теперь надо кончить, Гарри; сколько разъ я проходилась съ вами по саду, несмотря на мой отказъ! Этого не надо повторять, или скажутъ то, что я не намѣрена позволять говорить о себѣ. Прощайте, Гарри.

— Прощайте, Джулія.

— Ну, на одинъ разъ пусть будетъ такъ. И помните, я сказала вамъ всѣ мои надежды и одну мою непріятность. Я была такъ откровенна съ вами оттого, что думала, что это можетъ заставить васъ взглянуть на вещи въ настоящемъ свѣтѣ. Полагаюсь на вашу честь какъ джентльмэна не повторять ничего изъ того, что я вамъ сказала.

— Я не способенъ повторятъ такія вещи.

— Я въ этомъ увѣрена. И я надѣюсь, вы не перетолкуете въ другую сторону того смысла, въ которомъ они были сказаны. Я никогда не буду сожалѣть о томъ, что я вамъ теперь сказала, если это можетъ заставить васъ примѣтить, что мы оба должны смотрѣть на наше прошлое знакомство какъ на романъ, на который суровая необходимость требуетъ, чтобъ мы смотрѣли какъ на сновидѣніе, которое намъ приснилось, или на поэму, которую мы читали.

— Вы можете смотрѣть на это какъ хотите.

— Господь да благословитъ васъ, Гарри; я всегда буду желать вамъ счастья и съ радостью услышу о вашихъ успѣхахъ. Пріѣдете вы охотиться въ четвергъ?

— Съ Гью? Нѣтъ, мы съ Гью не сходимся. Если я буду охотиться въ Клэверингѣ, то какъ главный лѣсничій. Я знаю, что это положеніе выше учительскаго, но оно не по мнѣ.

— О, Гарри! это жестоко. Но вы войдёте въ домъ. Лордъ Онгаръ будетъ здѣсь тридцать-перваго, послѣзавтра.

— Я долженъ отказаться даже отъ этого искушенія. Я никогда не вхожу въ домъ, когда тамъ Гью, кромѣ двухъ разъ въ годъ по торжественному приглашенію, чтобъ предупредить семейную ссору.

— Прощайте, когда такъ, и она протянула ему руку.

— Прощайте, если ужъ такъ надо.

— Я не знаю, намѣрены ли вы пожаловать на мою свадьбу?

— Конечно, нѣтъ. Я уѣду изъ Клэверинга, чтобы брачные колокола не терзали моихъ ушей. Для этого я буду въ школѣ.

— Я полагаю, мы встрѣтимся въ Лондонѣ.

— Вѣроятно, нѣтъ. Я и лордъ Онгаръ будемъ бывать совсѣмъ въ разныхъ мѣстахъ, если даже мнѣ удастся попасть въ Лондонъ. Если вы будете бывать здѣсь у Герміоны, я можетъ-быть встрѣчусь съ вами въ ея домѣ. Но вы не часто будете у нея; это мѣсто такъ скучно и непривлекательно.

— Это премилый старый паркъ.

— Вы не очень будете дорожить старыми парками когда сдѣлаетесь лэди Онгаръ.

— Вы не знаете, чѣмъ я буду дорожить какъ лэди Онгаръ; но какъ Джулія Брабазонъ я теперь съ вами прощусь въ послѣдній разъ.

Они разстались; дѣвица воротилась въ большой домъ, между-тѣмъ какъ Гаррй Клэверингъ пошолъ черезъ паркъ къ пасторату.

За три года передъ этой сценой въ Клэверингскомъ Паркѣ лордъ Брабазонъ умеръ въ Ниццѣ, оставивъ одну незамужнюю дочь, ту дѣвицу, которая сейчасъ была представлена читателю. Онъ имѣлъ еще одну дочь, которая была уже замужемъ за сэромъ Гью Клэверингомъ, и лэди Клэверингъ была та Герміона, о которой упоминалось. Лордъ Брабазонъ, которому досталось пэрство по прямой линіи отъ Плантагенетовъ, былъ одинъ изъ тѣхъ несчастныхъ вельможъ, которыхъ такъ много въ Англіи и которые не имѣютъ средствъ, равняющихся ихъ званію. Онъ женился поздно и умеръ безъ мужского наслѣдника. Титулъ, происходившій отъ времёнъ Плантагенетовъ, теперь прекратился, и когда послѣдній лордъ умеръ, между обѣими его дочерьми былъ раздѣлёнъ доходъ въ четыреста фунтовъ въ годъ. Старшая сдѣлала уже прекрасную партію относительно состоянія, сдѣлавшись женою сэра Гью Клэверинга, а младшая дѣлала еще болѣе великолѣпную партію, выходя за лорда Онгара. О нихъ я не считаю нужнымъ говорить болѣе пока.

Можетъ-быть, и о Гарри Клэверингѣ не нужно говорить много. Внимательный читатель уже понялъ всё, что должно быть извѣстно о нёмъ прежде чѣмъ онъ самъ заявитъ о себѣ своими собственными поступками. Онъ былъ единственный сынъ Генри Клэверинга, ректора Клэверингскаго, дяди настоящаго сэра Гью Клэверинга и брата покойнаго сэра Гью Генри Клэверинга; мистриссъ Клэверингъ, его жена, и двѣ ихъ дочери, Мэри и Фанни, всегда жили въ Клэверингскомъ пасторатѣ, на опушкѣ Клэверингскаго Парка, за милю отъ замка. Церковь стояла въ паркѣ, на половинѣ дороги между замкомъ и пасторатомъ. Когда я назову еще одного Клэверинга, капитана Арчибальда Клэверинга, брата сэра Гью, и когда скажу, что и сэръ Гью и капитанъ Клэверингъ любили удовольствія и деньги, я скажу всё, что теперь нужно сказать о Клэверингской фамиліи вообще.

Джулія Брабазонъ предавалась воспоминанію о романѣ ея прошлой поэтической жизни, когда говорила о родствѣ между нею и Гарри Клэверинга. Ея сестра была женою двоюроднаго брата Гарри, но между нею и Гарри не было никакого родства. Когда старый лордъ Брабазонъ умеръ въ Ниццѣ, Джулія пріѣхала въ Клэверингскій Паркъ и возбудила нѣкоторое удивленіе между тѣми, которые знали сэра Гью, ставъ въ его домѣ на хорошей ногѣ. Онъ былъ не такой человѣкъ, чтобъ взять сестру своей жены и сдѣлать свой домъ ея домомъ изъ состраданія или изъ родственной любви. Лэди Клэверингъ, которая была красивая и свѣтская женщина, конечно могла имѣть нѣкоторое вліяніе, но сэръ Гью любилъ поступать по-своему. Надо предполагать, что Джулія Брабазонъ сама постаралась сдѣлаться пріятной въ домѣ и, вѣроятно, также полезной. Её брали въ Лондонъ на два сезона, возили за границу, потому что сэръ Гью не любилъ Клэверингскаго Парка, кромѣ шести недѣль охоты за куропатками, она была съ ними и въ Ньюмаркетѣ и въ домѣ одного герцога, яраго охотника, съ которымъ сэръ Гью былъ друженъ, и въ Брайтонѣ съ своей сестрой, когда сэру Гью хотѣлось остаться одному съ герцогомъ, а потомъ опять въ Лондонѣ, гдѣ она окончательно устроила дѣла съ лордомъ Онгаромъ. Всѣ друзья обѣихъ фамилій, и даже я могу сказать трёхъ — Брабазоны, Клэверинги и Кортоны (фамильное имя лорда Онгара было Кортонъ) — рѣшили, что Джулія Брабазонъ поступила очень умно. О ней и Гарри Клэверингѣ никто никогда не говорилъ ни слова. Если нѣсколько словъ было сказано между нею и Герміоной на этотъ счотъ, обѣ сёстры были такъ осторожны, что не заходили далѣе. Въ эти короткіе мѣсяцы романа Джуліи, сэра Гью не было въ Клэверингскомъ Паркѣ, а Герміона была очень занята, производя на свѣтъ наслѣдника. Джулія теперь пережила свою краткую поэтическую мечту, написала только одинъ сонетъ и приготовилась къ дѣламъ свѣта.

Глава II.
ГАРРИ КЛЭВЕРИНГЪ ВЫБИРАЕТЪ СЕБѢ ПРОФЕССІЮ.

Гарри Клэверингъ можетъ-быть не былъ учителемъ, но всё-таки онъ былъ дома на вакаціи. А отъ учителя и директора школы недалеко. Гарри Клэверингъ получалъ за свои труды триста фунтовъ въ годъ и былъ выбранъ изъ всѣхъ кандидатовъ за отличіе, но слово учитель засѣло у него въ горлѣ и ему не нравилось, что онъ воротился домой на вакаціи.

Но онъ рѣшилъ, что онъ никогда болѣе не будетъ возвращаться домой на вакаціи. На Рождество онъ оставитъ школу, гдѣ онъ съ такимъ трудомъ заработывалъ своё жалованье, и вступитъ въ открытую профессію. Онъ выбралъ себѣ профессію и способъ вступленія въ неё. Онъ хотѣлъ сдѣлаться гражданскимъ инженеромъ, а можетъ-быть и землемѣромъ, и съ этой цѣлью хотѣлъ вступить ученикомъ въ большой домъ Бейльби и Бёртонъ. Даже условія были рѣшены. Онъ долженъ былъ заплатить премію въ пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ и присоединиться къ Бёртону, который жилъ въ Страттонѣ, за годъ до того, какъ онъ вступитъ въ контору Бейльби въ Лондонѣ. Страттонъ былъ менѣе чѣмъ за двадцать миль отъ Клэверинга. Для Гарри утѣшительно было думать, что онъ заплатитъ эти пятьсотъ фунтовъ изъ своихъ заработковъ, не безпокоя отца. Это было утѣшительно, хотя онъ заработалъ эти деньги «учительствомъ» въ послѣдніе два года.

Когда Гарри Клэверингъ оставилъ Джулію Брабазонъ въ саду, онъ не сейчасъ пошолъ домой въ пасторатъ, но бродилъ одинъ по парку, намѣреваясь погрузиться въ воспоминанія о своёмъ прошломъ романѣ. Кончилась мысль имѣть Джулію Брабазонъ предметомъ своей любви, а теперь онъ долженъ былъ спросить себя, намѣренъ ли онъ сдѣлаться постоянно несчастнымъ черезъ ея вѣроломство или долженъ заимствоваться ея мірскою мудростью и смотрѣть на прошлое какъ на пріятныя сильныя ощущенія своей юности. Разумѣется, мы всѣ знаемъ, что о постоянномъ несчастьи нечего было и говорить. Природа не сдѣлала его ни физически, ни умственно такимъ жалкимъ существомъ, чтобъ онъ не былъ способенъ къ излеченію. Но въ этомъ случаѣ онъ рѣшился быть совершенно несчастнымъ. Въ его сердцѣ — въ его настоящемъ анатомическомъ сердцѣ, съ его внутреннимъ устройствомъ клапановъ и кровяныхъ сосудовъ — было тяжолое ощущеніе, которое почти равнялось тѣлесной боли и которое онъ назвалъ агоніей. Почему этотъ богатый, развратный, обезславленный лордъ имѣлъ власть отнять чашу отъ его губъ, единственный кусокъ хлѣба, котораго онъ желалъ, единственный драгоцѣнный слитокъ изъ его сундука? Драться съ нимъ! Нѣтъ, онъ зналъ, что онъ не можетъ драться съ лордомъ Онгаромъ. Свѣтъ не одобрялъ подобныхъ поступковъ. И Гарри Клэверингъ имѣлъ такое презрѣніе къ лорду Онгару, что онъ не имѣлъ желанія драться съ такимъ жалкимъ существомъ. Этотъ человѣкъ былъ боленъ бѣлой горячкой и былъ жалкимъ, изнурённымъ предметомъ. По-крайней-мѣрѣ Гарри Клэверингъ былъ радъ этому вѣрить. Онъ не очень заботился о лордѣ Онгарѣ. Его гнѣвъ былъ противъ нея за то, что она бросила его для презрѣннаго существа, у котораго ничего не было, кромѣ богатства и званія.

Въ каждомъ взглядѣ на этотъ предметъ было несчастье. Онъ такъ её любилъ, а не могъ сдѣлать ничего! Онъ не сдѣлалъ ни одного шага для того, чтобъ спасти её или помочь самому себѣ. Брачные колокола затрезвонятъ черезъ мѣсяцъ, и его родной отецъ будетъ ихъ вѣнчать. Если лордъ Онгаръ не умрётъ до тѣхъ поръ, спасенія нѣтъ, а о такомъ спасеніи Гарри Клэверингъ не думалъ. Онъ чувствовалъ утомительную боль въ сердцѣ и говорилъ себѣ, что онъ долженъ быть несчастливъ навсегда — не такъ несчастливъ, чтобъ не быть въ состояніи работать, но такъ злополученъ, что свѣтъ не будетъ имѣть для него привлекательности.

Что могъ онъ сдѣлать? Чего онъ могъ достигнуть для того, чтобъ она знала, что онъ не отказался отъ нея съ большимъ сожалѣніемъ, чѣмъ выразили его бѣдныя слова? Ему было извѣстно, что въ ихъ разговорѣ она его переспорила, что онъ говорилъ какъ мальчикъ, тогда какъ она говорила какъ женщина; она обращалась съ нимъ свысока со всѣмъ тѣмъ превосходствомъ, которое молодость и красота даютъ молодой женщинѣ надъ очень молодымъ мущиной. Что могъ онъ сдѣлать? Прежде чѣмъ онъ воротился въ пасторатъ, онъ рѣшилъ, что онъ сдѣлаетъ, и на слѣдующее утро Джулія Брабазонъ получила черезъ свою горничную слѣдующую записку:

«Мнѣ кажется, понялъ всё, что вы мнѣ сказали вчера. По-крайней-мѣрѣ я понялъ, что у васъ осталась одна непріятность и что я имѣю средство уничтожить её».

Въ черновой письма онъ сказалъ что-то объ учительствѣ, но послѣ вычеркнулъ.

"Вы можете быть увѣрены, что прилагаемое при этомъ письмѣ собственно моё и что я могу располагать этимъ вполнѣ. Вы можете также быть совершенно увѣрены въ добросовѣстности заимодателя. «Г. К.»

Въ это письмо онъ вложилъ чеку на шестьсотъ фунтовъ. Это были деньги, накопленныя имъ но выходѣ изъ университета и назначенныя для Бейльби и Бёртона. Но онъ подождётъ еще два года, будетъ продолжать учительствовать для нея. Что это за бѣда для человѣка, который долженъ быть постоянно несчастливъ?

Сэра Гью еще не было въ Клэверингѣ. Онъ долженъ былъ пріѣхать съ лордомъ Онгаромъ наканунѣ охоты за куропатками. Обѣ сестры однѣ были дома. Около двѣнадцати часовъ онѣ сѣли за завтракъ въ маленькой комнаткѣ наверху возлѣ спальной лэди Клэверингъ; у Джуліи Брабазонъ было въ карманѣ письмо ея великодушнаго любовника. Она знала, что это столько же неприлично, сколько великодушно, и что сверхъ того опасно. Неизвѣстно, что могло быть результатомъ подобнаго письма, еслибы лордъ Онгаръ узналъ, что она получила его. Она не сердилась на Гарри, но называла его разъ двадцать сумасброднымъ, нескромнымъ, милымъ, великодушнымъ мальчикомъ. Но что будетъ она дѣлать съ чекой? Она еще не рѣшилась, когда пришла къ сестрѣ въ это утро. Даже Герміонѣ не смѣла она сказать, что получила такое письмо.

Но въ сущности ея долги очень мучили её, а между тѣмъ какъ они были ничтожны въ сравненіи съ богатствомъ человѣка, который долженъ былъ сдѣлаться ея мужемъ черезъ шесть недѣль! Если она за него выйдетъ и не заплатитъ ихъ, онъ всё-таки ничего не узнаетъ. Они сами заплатятся почти безъ его вѣдома; можетъ-быть, онъ вовсе не услышитъ о нихъ. Но она всё-таки боялась его, зная, что онъ жаденъ къ деньгамъ, и надо отдать ей должную справедливость, она чувствовала, какъ нехорошо приходить къ мужу съ долгами на шеѣ. Она имѣла своихъ собственныхъ пять тысячъ, но по брачному контракту, обезпечивавшему за нею великолѣпное вдовье содержаніе, эта небольшая сумма переходила въ собственность ея мужа. Она поступила дурно, не сказавъ своему стряпчему о своихъ затрудненіяхъ, когда онъ приносилъ ей подписать ея контрактъ; но она не сказала ему. Еслибы сэръ Гью Клэверингъ былъ ея роднымъ братомъ, затрудненія бы не было, но онъ былъ ея зятемъ, и она боялась съ нимъ говорить. Ея сестра однако знала, что у ней есть долги, и Джулія не боялась говорить объ этомъ съ Герміоной.

— Герми, сказала она: — что я должна сдѣлать съ моими долгами? Я получила сегодня счотъ отъ Капктофа.

— Это потому, что онъ знаетъ, что ты выходишь замужъ, вотъ и всё.

— Но какъ я ему заплачу?

— Не обращай на это вниманія до слѣдующей весны. Я не знаю, что другое можешь ты сдѣлать. У тебя навѣрно будутъ деньги, когда ты воротишься съ континента.

— Ты не можешь дать мнѣ взаймы?

— Кто? я? Когда же ты видѣла у меня деньги въ рукахъ послѣ моего замужства? Мнѣ положено содержаніе, но оно всегда истрачено прежде чѣмъ я получу его, и у меня всегда долги.

— Гью дастъ мнѣ?

— Что? дастъ тебѣ?

— Для него это будетъ немного. Я еще никогда не просила у него ни одного фунта.

— Я думаю, что онъ скажетъ что-нибудь, что тебѣ не понравится, если ты попросишь его; но разумѣется ты можешь попробовать, если хочешь.

— Что же мнѣ дѣлать?

— Лорду Онгару слѣдовало оставить тебѣ твоё состояніе.

— Гью не оставилъ же тебѣ твоего состоянія.

— Но сумма, которая не составитъ ничего для лорда Онгара, значила многое для Гью. Ты будешь имѣть шестьдесятъ тысячъ фунтовъ годового дохода, тогда какъ мы должны обходиться семью или восемью. Кромѣ того, я въ Лондонѣ не выѣзжала, а въ Ниццѣ могла ли я много задолжать? Онъ спрашивалъ меня, а это значило что-нибудь.

— Что мнѣ дѣлать, Герми?

— Написать и попросить лорда Онгара позволить тебѣ взять сколько тебѣ нужно изъ твоихъ денегъ. Напиши сегодня, чтобъ онъ получилъ твоё письмо прежде чѣмъ пріѣдетъ сюда.

— О, Боже! о, Боже! Я еще никогда ему не писала и начать просьбою о деньгахъ!

— Я не думаю, чтобъ онъ разсердился на тебя за это.

— Я не буду знать, что сказать. Не напишешь ли ты за меня, а я посмотрю, какой это будетъ имѣть видъ?

Лэди Клэверингъ это сдѣлала, и еслибы она отказалась, я думаю, что чека Гэрри Клэверинга была бы употреблена. Теперь же лэди Клэверингъ написала письмо къ «моему милому лорду Онгару» и оно было скопировано и подписано «вашей любящей Джуліей Брабазонъ». Результатомъ было полученіе чеки на тысячу фунтовъ съ очень милымъ письмомъ отъ лорда Онгара, которое онъ привёзъ съ собою въ Клэверингъ и послалъ Джуліи, когда она одѣвалась къ обѣду. Это вышло чрезвычайно удобно и Джулія была очень рада деньгамъ, чувствуя, что это часть ея собственности. И чека Гарри была возвращена ему въ самый день полученія.

«Разумѣется, я не могу взять и разумѣется вы не должны были присылать».

Эти слова были написаны на лоскуткѣ бумаги, въ которой деньги были возвращены. Но миссъ Брабазонъ разорвала подпись на чекѣ, чтобы нельзя было воспользоваться ею, междутѣмъ какъ Гарри Клэверингъ не принялъ никакихъ предосторожностей. Но Гарри Клэверингъ не прожилъ двухъ лѣтъ въ Лондонѣ.

Въ тѣ часы, когда чека была отослана, Гарри сказалъ своему отцу, что можетъ-быть онъ перемѣнитъ намѣреніе и не поступитъ къ Бейльби и Бёртону. Онъ сказалъ, что онъ не знаетъ, но сомнѣвается. Это произошло отъ случайнаго вопроса, сдѣланнаго отцомъ и на который надо было дать отвѣтъ. Клэверингу очень не нравился планъ сына. Жизнь Гарри до-сихъ-поръ была очень прибыльна и почотна. Онъ рано поступилъ въ кэмбриджскій университетъ и въ двадцать-два года получилъ степень, которая позволяла ему прожить лѣтъ шесть, не вступая въ духовное званіе. Потомъ она доставила бы ему приходъ, а пока доставляла средства къ жизни. Но кромѣ этого Гарри съ энергіей, которую конечно онъ не наслѣдовалъ отъ отца, сдѣлался директоромъ школы и богатымъ человѣкомъ. Была большая вѣроятность, что онъ съ отцомъ можетъ купить Клэверингскій приходъ, когда настанетъ время, что сэръ Гью рѣшится продать его. Чтобы сэръ Гью отдалъ фамильный приходъ своему кузену, никто не считалъ вѣроятнымъ въ семействѣ ректора, но онъ можетъ-быть разстанется съ нимъ при такихъ обстоятельствахъ на выгодныхъ условіяхъ. По всѣмъ этимъ причинамъ отецъ очень желалъ, чтобы сынъ его слѣдовалъ карьерѣ, для которой онъ назначался, по чтобы онъ, не имѣя никакой энергіи и до-сихъ-поръ сдѣлавъ такъ мало для своего сына, предписывалъ образъ дѣйствій молодому человѣку, который былъ энергиченъ и такъ много сдѣлалъ для самого себя, объ этомъ нечего было и говорить. Гарри долженъ былъ самъ рѣшить свою участь. Но когда Гарри получилъ обратно отъ миссъ Брабазонъ чеку, тогда онъ опять вернулся къ своему намѣренію относительно Бейльби и Бёртона и воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы сказать объ этомъ своему отцу.

Послѣ завтрака онъ пошолъ за отцомъ въ кабинетъ и тамъ, усѣвшись на двухъ покойныхъ креслахъ другъ противъ друга, они закурили сигары. Такова было привычка ректора въ полдень и утромъ. Я не знаю, можетъ ли теперь считаться порокомъ выкуриванье пяти сигаръ ежедневно ректоромъ прихода, но если такъ, это былъ единственный порокъ, въ которомъ можно было обвинить ректора Клэверинга. Онъ былъ добрый, мягкосердечный, любезный человѣкъ, нѣжный къ женѣ, которую онъ считалъ добрымъ геніемъ своего дома, снисходительный къ дочерямъ, которыхъ онъ обожалъ, всегда терпѣливый съ своими прихожанами и понимавшій, хотя не вполнѣ, всю отвѣтственность своей профессіи. Свѣтъ былъ слишкомъ для него удобенъ, но также и слишкомъ узокъ, и онъ сдѣлался лѣнивъ. Свѣтъ далъ ему въ обиліи и пищу и питьё, но далъ мало дѣла, и такимъ образомъ онъ постепенно отвлёкся отъ своей первоначальной цѣли, такъ что у него едва доставало энергіи дѣлать и это немногое. Приходъ давалъ ему восемьсотъ фунтовъ въ годъ, состояніе жены почти удвоивало это. Онъ женился рано, рано получилъ приходъ и имѣлъ во всёмъ большія удачи. Но онъ не былъ счастливъ. Онъ зналъ, что онъ откладывалъ день дѣятельности до-тѣхъ-поръ, пока сила дѣятельности прошла у него. Его библіотека была хорошо наполнена, но онъ рѣдко читалъ что-нибудь, кромѣ романовъ и стихотвореній, а послѣдніе годы даже стихотворенія уступили мѣсто романамъ. За десять лѣтъ до того времени, о которомъ я пишу, онъ охотился, не шумно, а такъ, какъ охотятся умѣренные охотники. Пріѣхалъ новый бишопъ и послалъ за нимъ — нѣтъ, самъ пріѣхалъ къ нему и побранилъ его.

— Милордъ, сказалъ клэверингскій ректоръ, возвративъ свою прежнюю энергію, такъ что краска выступила на его лицѣ: — я думаю, что вы особенно неправы въ этомъ, вмѣшиваясь въ мои поступки такимъ образомъ тотчасъ по пріѣздѣ вашемъ къ намъ. Безъ сомнѣнія, вы считаете это вашей обязанностью, но мнѣ кажется, что вы ошибочно понимаете вашу обязанность. Но такъ какъ дѣло идётъ только о собственномъ моёмъ удовольствіи, я отъ него откажусь.

Послѣ этого Клэверингъ больше не охотился и никому не сказалъ добраго слова о бишопѣ своей епархіи. Я съ своей стороны думаю, что пасторамъ не слѣдуетъ охотиться, но будь я пасторомъ клэверингскимъ, я въ такомъ случаѣ сталъ бы охотиться вдвое.

Клэверингъ больше не охотился и, вѣроятно, выкуривалъ больше сигаръ. У него оказалось болѣе времени, но онъ не сталъ болѣе заниматься своими обязанностями. Увы! сколько времени посвящалъ онъ на свои обязанности? Онъ держалъ чрезвычайно энергичнаго пастора, которому позволялъ дѣлать почти всё, что онъ хотѣлъ въ приходѣ. Ежедневную службу онъ запретилъ, объявивъ, что не хочетъ сдѣлать приходскую церковь предметомъ насмѣшекъ, но въ другихъ отношеніяхъ его пасторъ былъ пастыремъ. Въ воскресенье онъ служилъ и говорилъ проповѣдь, и жилъ въ своёмъ пасторатѣ десять мѣсяцевъ въ году. Его жена и дочери навѣщали бѣдныхъ, а онъ курилъ сигары въ своей библіотекѣ. Хотя ему еще не было пятидесяти, онъ растолстѣлъ и облѣнился, пѣшкомъ ходилъ неохотно и не любилъ даже верховой ѣзды, которую бишопъ ему не запрещалъ. А что всего хуже, гораздо хуже, онъ зналъ всё это самъ и понималъ вполнѣ.

— Я вижу лучшую тропинку и знаю, какъ она хороша, но всё иду по той, которая хуже.

Онъ говорилъ это себѣ каждый день и говорилъ всегда безъ надежды.

Жена отказалась отъ надежды исправить его, отказалась не съ пренебреженіемъ, не съ презрѣніемъ въ глазахъ, не съ порицаніемъ въ голосѣ, не съ уменьшеніемъ любви или наружнаго уваженія. Она отказалась отъ него, какъ человѣкъ отказывается отъ попытокъ заставить свою любимую собаку плавать. Ему хотѣлось бы, чтобъ собака, которую онъ любитъ, бросалась въ ручей, какъ другія собаки. По его мнѣнію, это въ собакѣ благородный инстинктъ, но его собака боится воды. Но такъ какъ онъ привыкъ любить это животное, онъ сноситъ этотъ недостатокъ и не думаетъ изгнать бѣднаго Понто изъ своего сердца за этотъ недостатокъ. Такъ было и съ мистриссъ Клэверингъ и ея мужемъ въ пасторатѣ. Онъ всё это понималъ. Онъ зналъ, что въ нѣкоторой степени онъ былъ отвергнутъ, и сознавался въ необходимости этого.

— Это очень серьёзное дѣло, сказалъ онъ, когда сынъ объяснился съ нимъ.

— Да, серьёзное, самое серьёзное, о какомъ только приходилось думать человѣку; но человѣкъ не можетъ откладывать его по этой причинѣ. Если я намѣренъ сдѣлать такую перемѣну въ моихъ планахъ, чѣмъ скорѣе я это сдѣлаю, тѣмъ лучше.

— Вчера ты былъ другого мнѣнія.

— Нѣтъ, батюшка. Тогда я вамъ не сказалъ и теперь не могу сказать всего. Я думалъ, что деньги мнѣ понадобятся для другого года на два, но потомъ передумалъ.

— Это секретъ, Гарри?

— Секретъ, потому что касается другого.

— Ты хотѣлъ дать твои деньги взаймы кому-нибудь?

— Я долженъ сохранить это втайнѣ, хотя вы знаете, что я рѣдко имѣю тайны отъ васъ. Эта мысль, однако, оставлена и я намѣренъ завтра поѣхать въ Страттонъ и сказать мистеру Бёртону, что я буду туда послѣ Рождества. Я долженъ быть во вторникъ въ Сенг-Кётбертѣ.

Они оба сидѣли молча нѣсколько времени, молча выпуская клубы дыма. Сынъ сказалъ всё, что онъ хотѣлъ сказать, и желалъ бы, чтобъ этимъ и кончилось; но онъ зналъ, что у его отца много на душѣ и что хотѣлъ бы это высказать, если могъ высказать безъ большого труда свои мысли на этотъ счотъ.

— Ты стало-быть совершенно рѣшился отказаться отъ духовнаго званія? сказалъ онъ наконецъ.

— Кажется, батюшка.

— По какимъ же причинамъ? Причины, которыя рекомендуютъ тебѣ это званіе, очень сильны. Твоё воспитаніе приспособило тебя къ этому. Твой успѣхъ уже обезпеченъ степенью, которую ты получилъ въ университетѣ. Ты теперь не выбираешь карьеру, а измѣняешь уже выбранную. Ты представляешь изъ себя катящійся камень.

— Камень долженъ катиться, пока не найдётъ удобнаго для себя мѣста.

— Почему бы тебѣ не отказаться отъ школы, если она для тебя непріятна?

— И сдѣлаться кэмбриджскимъ профессоромъ и смотрѣть за поведеніемъ студентовъ?

— Я не вижу, чтобы ты долженъ былъ это дѣлать. Тебѣ не надо даже жить въ Кэмбриджѣ. Возьми церковь въ Лондонѣ. Ты навѣрно получишь, стоитъ только протянуть руку. Если этого тебѣ будетъ недостаточно, я прибавлю то, что тебѣ будетъ нужно.

— Нѣтъ, батюшка, нѣтъ. Съ Божьей помощью я не стану просить у васъ никогда ни одного фунта. Я могу пользоваться еще четыре года моей студенческой преміей, не вступая въ духовное званіе, а черезъ четыре года, я думаю, буду въ состояніи содержать себя.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, Гарри.

— Почему же мнѣ не слѣдовать моимъ желаніямъ въ этомъ дѣлѣ? Дѣло въ томъ, что я не считаю себя способнымъ быть хорошимъ пасторомъ.

— Не оттого, что ты имѣешь сомнѣнія, такъ ли?

— Я не желаю быть связаннымъ, дѣлая то, что я считаю дозволеннымъ по уставленнымъ правиламъ.

— Въ нашей церкви жизнь пастора точно такова, какъ жизнь всякаго другого джентльмэна въ весьма широкихъ границахъ.

— Такъ зачѣмъ же бишопъ Проди сдѣлалъ вамъ замѣчаніе насчотъ охоты?

— Границы могутъ быть очень широки, Гарри, однако исключать охоту. Бишопъ Проди наглый и дерзкій, какъ его жена, которая научаетъ его, но еслибы ты вступилъ въ духовное званіе, мнѣ было бы жаль, еслибъ ты сталъ охотиться.

— Мнѣ кажется, что пастору нечего дѣлать въ жизни, кромѣ какъ говорить проповѣди и учить. Посмотрите на мистера Соля — Соль былъ клэверингскій пасторъ — онъ вѣчно говоритъ проповѣди и учитъ. Онъ дѣлаетъ всё, что можетъ, и какую же жизнь онъ ведётъ! Онъ буквально бросилъ всѣ мірскія заботы — и всѣ надъ нимъ смѣются и никто его не любитъ. Я не думаю, чтобы на свѣтѣ былъ человѣкъ добрѣе его, но мнѣ не правилась бы его жизнь.

Тутъ наступило новое молчаніе, которое продолжалось до тѣхъ поръ, пока кончились сигары. Бросивъ окурокъ въ огонь, Клэверингъ опять заговорилъ.

— Дѣло въ томъ, Гарри, что ты всю жизнь имѣлъ передъ собой дурной примѣръ.

— Нѣтъ, батюшка.

— Да, сынъ мой, дай мнѣ договорить до конца, а потомъ можешь сказать, что захочешь. Во мнѣ ты имѣлъ дурной примѣрь съ одной стороны, а въ бѣдномъ Солѣ ты имѣешь дурной примѣръ съ другой стороны. Не можешь ли ты представить себѣ жизнь между нами обоими, которая шла бы къ твоей физической натурѣ, которая выше его натуры, и къ твоимъ умственнымъ потребностямъ, которыя выше моихъ? да, выше, — Гарри. Мой долгъ это сказать, но намъ неприлично разсуждать объ этомъ.

— Если вы желаете остановить меня такимъ образомъ…

— Я желаю остановить тебя такимъ образомъ. Что касается Соля, тебѣ невозможно сдѣлаться такимъ человѣкомъ, какъ онъ. Онъ не бичуетъ своё тѣло, у него нѣтъ тѣла, которое можно было бы бичевать. Онъ не понимаетъ запаха дичи, благоуханія розъ или красоты женщины. Онъ исключительное существо и тебѣ нечего бояться, чтобы ты могъ сдѣлаться такимъ, какъ онъ.

Тутъ они были прерваны приходомъ Фанни Клэверингъ, которая пришла сказать, что мистеръ Соль въ гостиной.

— Что ему нужно, Фанни?

Этотъ вопросъ Клэверингъ сдѣлалъ почти шопотомъ, но съ комическимъ юморомъ въ лицѣ, какъ бы отчасти боясь, чтобы мистеръ Соль не услыхалъ, а отчасти стараясь выразить желаніе спастись отъ Соля, если возможно.

— Онъ пришолъ насчотъ желѣзной церкви. Онъ говоритъ, что её привезли, и желаетъ, чтобы вы пошли въ Кёмберли Гринъ выбрать мѣсто.

— Я думалъ, что всё рѣшено.

— Онъ говоритъ, нѣтъ.

— Не всё ли равно, гдѣ она будетъ? Онъ можетъ поставить её гдѣ хочетъ. Впрочемъ, я лучше къ нему выйду.

Клэверингъ вышелъ. Кёмберли Гринъ была деревушка въ Клэверингскомъ приходѣ за три мили отъ церкви и жители ея приняли дурную привычку ходить въ раскольничью капеллу возлѣ нихъ. Энергіей Соля, но кошелькомъ Клэверинга, была куплена желѣзная капелла за полтораста фунтовъ и Соль предложилъ прибавить къ своимъ обязанностямъ пріятное занятіе — ходить пѣшкомъ въ Кёмберли Гринъ каждое воскресенье до завтрака и каждую субботу послѣ обѣда служить и воротить къ истинному стаду столько заблудшихся овецъ, сколько онъ можетъ поймать. На покупку этой желѣзной капеллы Клэверингъ сначала далъ сто фунтовъ. Сэръ Гью въ отвѣтъ на пятую просьбу очень нелюбезно передалъ черезъ своего управителя десять фунтовъ. Отъ фермеровъ собрали одинъ фунтъ девять шиллинговъ и восемь пенсовъ. Соль далъ два фунта, мистриссъ Клэверингъ пять фунтовъ, дѣвушки по десяти шиллинговъ каждая,

Гарри Клэверингъ пять фунтовъ, а потомъ ректоръ дополнилъ остальное. Но Соль три раза отправлялся съ большимъ трудомъ въ Бристоль торговать капеллу, отправляя съ каждый разъ въ третьемъ классѣ, и писалъ всѣ письма, но мистриссъ Клэверингъ платила на почту; она и дочери ея дѣлали покровъ для маленькаго алтаря.

— Всё рѣшено, Гарри? спросила Фанни, оставшись возлѣ брата и наклонившись надъ его кресломъ.

Это была хорошенькая, весёлая дѣвушка съ блестящими главами и тёмно-каштановыми волосами, падавшими двумя локонами за ея ушами.

— Онъ не сказалъ ничего, чтобъ разстроить это.

— Я знаю, что это очень его огорчаетъ.

— Нѣтъ, Фанни, но очень. Онъ предпочолъ бы, чтобы я вступилъ въ духовное званіе, и только.

— Я думаю, что ты поступаешь какъ слѣдуетъ.

— А Мэри думаетъ, что я поступаю дурно.

— Мэри, разумѣется, будетъ это думать. Можетъ-быть, и я также бы думала, еслибъ была помолвлена за пастора. Это старая исторіи о лисицѣ, потерявшей хвостъ.

— А твой хвостъ еще не потерянъ?

— Нѣтъ еще. Мэри думаетъ, что ничья жизнь не можетъ сравниться съ жизнью пастора. Но, Гарри, хотя мама этого не говоритъ, я увѣрена, что она думаетъ, что ты поступаешь какъ слѣдуетъ. Она этого не скажетъ пока, это можетъ показаться вмѣшательствомъ въ то, что хочетъ сказать папа, но я увѣрена, что въ сердцѣ она рада.

— И я въ сердцѣ радъ, Фанни. А такъ какъ это болѣе всего касается меня, мнѣ кажется, это самое важное.

Потомъ они пошли за отцомъ въ гостиную.

— Не можете ли вы отвезти мистриссъ Клэверингъ въ кабріолетѣ и рѣшить вмѣстѣ съ нею? сказалъ Клэверингъ своему пастору.

На лицѣ Соля выразилось обманутое ожиданіе. Во-первыхъ, онъ терпѣть не могъ править кабріолетомъ, въ который обыкновенно запрягали быстроногаго пони, довольно самовольнаго; потомъ онъ думалъ, что ректору слѣдуетъ посмотрѣть мѣсто въ такомъ случаѣ.

— Или мистриссъ Клэверингъ васъ отвезётъ, сказалъ ректоръ, вспомнивъ нерасположеніе Соля къ пони.

Всё Соль имѣлъ несчастный видъ. Соль былъ высокъ и очень худощавъ, съ большой, тонкой головой и слабыми глазами, острымъ, хорошей формы носомъ и, такъ сказать, безъ губъ, и съ очень бѣлыми зубами, безъ бороды и съ красивымъ подбородкомъ. Лицо его было такъ худощаво, что скулы непріятно выдавались. На нёмъ былъ длинный, поношеный чорный сюртукъ, высокій поношеный чорный жилетъ и коричневые панталоны съ грязными пятнами. Однако никому не приходило въ голову, что мистеръ Соль не похожъ на джентльмэна, даже ему самому; впрочемъ, ему не представлялось никакихъ идей на этотъ счотъ. Но я думаю, онъ зналъ очень хорошо, что онъ джентльмэнъ, и былъ способенъ держать себя при сэрѣ Гью и его женѣ также непринужденно, какъ въ пасторатѣ. Раза два онъ обѣдалъ въ замкѣ, но лэди Клэверингъ объявила, что онъ ужасно скученъ, а сэръ Гью назвалъ его «самымъ противнымъ изъ всѣхъ скотовъ» и «клерикальнымъ олухомъ». Рѣшили, чтобъ его не принимать больше въ замокъ. Можно упомянуть при этомъ, что ректоръ Клэверингъ рѣдко обѣдалъ у своего племянника. Иногда онъ бывалъ, чтобъ не подумали, будто онъ въ ссорѣ съ сэромъ Гью, но такія посѣщенія случались очень рѣдко.

Послѣ еще нѣсколькихъ словъ, сказанныхъ Солемъ, и взгляда жены, Клэверингъ согласился поѣхать въ Кёмберли Гринъ, хотя онъ очень не любилъ проводить утро съ своимъ пасторомъ. Когда онъ уѣхалъ, Гарри сказалъ матери о своёмъ окончательномъ рѣшеніи.

— Я поѣду въ Страттонъ завтра и рѣшу всё.

— А что говоритъ папа? спросила мать.

— То, что онъ говорилъ прежде. Онъ не столько желаетъ видѣть меня пасторомъ, сколько жалѣетъ, что я потерялъ для этого столько времени.

— Не одно это, Гарри, сказала старшая сестра, высокая дѣвушка, не такая хорошенькая какъ младшая и повидимому менѣе заботившаяся о своей красотѣ, очень тихая или, какъ нѣкоторые говорили, степенная, но настоящее золото для тѣхъ, кто зналъ её хорошо.

— Я въ этомъ сомнѣваюсь, рѣшительно сказалъ Гарри: — но какъ бы то ни было, мущина долженъ выбирать самъ.

— Мы всѣ думали, что ты выбралъ, сказала Мэри.

— Если это рѣшено, вмѣшалась мать: — мы не сдѣлаемъ никакой пользы, сопротивляясь этому.

— А вы противъ этого, мама? спросилъ Гарри.

— Нѣтъ, другъ мой. Я думаю, что ты долженъ судить самъ.

— Видите, я не могъ имѣть цѣли въ духовномъ званіи для такого честолюбія, которое удовлетворило бы меня. Посмотрите на такихъ людей, какъ Локке, Стивенсонъ и Брасси. Вотъ эти люди, по-моему, достигли на свѣтѣ всего. Они сами образовали себя; но человѣку не можетъ посчастливиться меньше оттого, что онъ научился чему-нибудь. Взгляните на старика Бейльби; мѣсто въ парламентѣ, имѣніе въ триста тысячъ фунтовъ! А когда онъ былъ въ моихъ лѣтахъ, онъ не имѣлъ ничего, кромѣ еженедѣльнаго жалованья.

— Я не знаю, счастливый ли и добрый ли человѣкъ мистеръ Бейльби, сказала Мэри.

— Я тоже не знаю, отвѣчалъ Гарри: — но я знаю, что онъ бросилъ арку черезъ самое обширное пространство воды, чего врядъ ли кто дѣлалъ прежде, и это должно дѣлать его счастливымъ.

Сказавъ это повелительнымъ тономъ, приличнымъ достоинству стипендіата его коллегіи, Гарри Клэверингъ ушолъ, оставивъ мать и сестёръ разсуждать о предметѣ, чрезвычайно важномъ для двухъ изъ нихъ. А Мэри имѣла собственныя свои надежды, относившіяся къ клэрикальнымъ дѣламъ сосѣдняго прихода.

Глава III.
ЛОРДЪ ОНГАРЪ.

На слѣдующее утро Гарри Клэверингъ поѣхалъ въ Страттонъ, много думая дорогой о своёмъ несчастьи. Хорошо было ему въ присутствіи родныхъ говорить о своей профессіи, какъ о предметѣ самомъ важномъ для него, но онъ самъ зналъ очень хорошо, что онъ обманывалъ ихъ. Этотъ вопросъ о профессіи былъ для него мёртвой буквой — для него, когда сердце его грызъ ракъ, грудь его терзали шипы, въ душѣ было несчастье, которое никакая профессія не могла смягчить! Эти дорогія существа, дома даже не угадывали ничего и онъ позаботился, чтобъ они не угадали ничего. Зачѣмъ имъ имѣть огорченіе узнать, что онъ сдѣлался несчастнымъ навсегда уничтоженіемъ надеждъ? Мать его, правда, подозрѣвала кое-что въ эти сладостные дни его прогулокъ съ Джуліей по парку. Она предостерегала его раза два. Но о настоящей глубинѣ его любви — такъ онъ говорилъ себѣ — она къ счастью не знала ничего. Пусть её не знаетъ. Зачѣмъ ему дѣлать свою мать несчастной? Когда эти мысли пробѣгали въ головѣ его, я думаю, что онъ наслаждался своимъ несчастьемъ и преувеличивалъ передъ собой своё злополучіе. Онъ жадно упивался своимъ горемъ и даже гордился, что онъ имѣлъ этотъ случай разбить себѣ сердце. Но, несмотря на такое раннее уничтоженіе его надеждъ, онъ всё-таки будетъ добиваться успѣха въ свѣтѣ. Онъ покажетъ ей, что его жена могла имѣть болѣе достойное положеніе, чѣмъ лордъ Онгаръ могъ ей доставить. Можетъ-быть, и онъ скорѣе возвысится въ свѣтѣ теперь, когда у него не будетъ помѣхи, ни жены, ни семьи. Дорогою онъ сочинилъ сонетъ, приличный случаю, сила и ритмъ котораго показались ему, когда онъ сидѣлъ верхомъ на лошади, просто совершенствомъ. Къ несчастію, когда онъ возвратился въ Клэверингъ и сѣлъ въ своей комнатѣ съ перомъ въ рукѣ, онъ не могъ припомнить оборота словъ.

Онъ нашолъ Бёртона дома и скоро покончилъ съ нимъ своё дѣло. Бейльби и Бёртонъ не только были гражданскими инженерами, по и землемѣрами также и оцѣнщиками земли въ большихъ размѣрахъ. Правительство употребляло ихъ для публичныхъ зданій, и если они сами не были архитекторами, они знали всё, что архитекторы должны и не должны дѣлать. При покупкѣ обширныхъ помѣстій мнѣніе Бёртона очень цѣнилось, и слѣдовательно въ страггонской конторѣ можно было научиться многому. Но Бёртонъ былъ небогатъ, такъ какъ его партнёръ Бейльби, и не былъ честолюбивъ. Онъ никогда не добивался мѣста въ парламентѣ, никогда не спекулировалъ, никогда ничего не изобрѣталъ и никогда не былъ знаменитъ. Онъ былъ отецъ большой семьи и всѣмъ было на свѣтѣ также хорошо, а нѣкоторымъ даже лучше, чѣмъ отцу. Многіе говорили, что Бёртонъ былъ бы богаче, еслибъ не вступилъ въ партнёрство съ Бейльби. Бейльби пользовался репутаціей поглощать болѣе своей доли повсюду, гдѣ участвовалъ.

Когда дѣловая часть была рѣшена, Бёртонъ заговорилъ съ своимъ будущимъ ученикомъ о квартирѣ и отправился съ нимъ въ городъ смотрѣть комнаты. Старикъ нашолъ, что Гарри Клэверингъ разборчивъ въ этомъ отношеніи, и заключилъ, что новый ученикъ обѣщалъ бы больше, еслибъ не былъ стипендіатомъ коллегіи. Въ-самомъ-дѣлѣ, Гарри говорилъ съ нимъ такъ, какъ-будто они оба находились на равной ногѣ, а прежде чѣмъ они разстались, Бёртонъ не былъ увѣренъ, не принималъ ли съ нимъ Гарри тонъ покровительства. Онъ пригласилъ однако молодого человѣка къ своему раннему обѣду и представилъ его мистриссъ Бёртонъ и своей младшей дочери, единственной изъ дочерей, жившей съ ними.

— Всѣ мои другія дочери замужемъ, мистеръ Клэверингъ, и всѣ вышли за людей моей профессіи.

Лёгкій румянецъ выступилъ на щекахъ Флоренсъ Бёртонъ, когда она услыхала слова своего отца, и Гарри спрашивалъ себя, не ожидаетъ ли старикъ, чтобъ и онъ подвергся такому же испытанію, но Бёртонъ не подозрѣвалъ, что сказалъ что-нибудь неприличное, и началъ говорить объ успѣхахъ своихъ сыновей.

— Но они начали рано, мистеръ Клэверингъ, и трудились сильно, очень сильно.

Онъ былъ добрый, ласковый, болтливый старикъ, но Гарри началъ сомнѣваться, многому ли онъ научится въ Страттонѣ. Однако было слишкомъ поздно думать объ этомъ теперь, и всё было рѣшено.

Гарри, смотря на Флоренсъ Бёртонъ, рѣшилъ, что она дурна. Нельзя было найти молодой дѣвушки болѣе непохожей на Джулію Брабазонъ. Джулія была высока, имѣла высокій лобъ, блестящій цвѣтъ лица, носъ такъ тонко очерченный, какъ-будто греческій скульпторъ изваялъ его, маленькій ротъ и подбородокъ, дѣлавшій совершенною симметрію ся лица. Ея шея была длинная, но граціозная какъ у лебедя, бюстъ полный и вся фигура какъ у богини. Въ прибавленіи къ этому, когда Гарри въ первый разъ познакомился съ нею, она имѣла всё очарованіе молодости. Когда она воротилась въ Клэверингъ невѣстой лорда Онгара, Гарри не зналъ, восхищаться ли или сожалѣть о степенномъ видѣ, принятомъ ею. Въ ея большихъ глазахъ всегда недоставало блестящей искры юности. Для Гарри это были глаза великолѣпные и въ тѣ прежніе дни онъ не примѣчалъ, чтобъ въ нихъ недоставало чего-нибудь, по теперь ему показалось, что они часто бывали холодны, а иногда почти жестоки. Всё-таки онъ готовъ былъ поклясться, что она была совершенствомъ красоты.

Бѣдная Флоренсъ Бёртонъ была низка ростомъ, смугла, худощава, имѣла такой жалкій видъ. Такъ говорилъ себѣ Гарри Клэверингъ. Ея маленькая рука, хотя нѣжная, не имѣла того очаровательнаго прикосновенія, которымъ обладала рука Джуліи. Ея лицо было короткое, а лобъ, хотя широкій и открытый, не имѣлъ той женской повелительности, которая виднѣлась въ лицѣ Джуліи. Гарри сознавался, что глаза Флоренсъ были очень блестящи и нѣжны, а тёмные волосы глянцовиты, но всё-таки она была по наружности ничтожнымъ существомъ. Онъ не могъ, какъ онъ говорилъ себѣ возвращаясь домой, удержаться отъ сравненія, такъ какъ Флоренсъ была первой дѣвушкой, которую онъ увидалъ, когда разстался съ Джуліей Брабазонъ.

— Я надѣюсь, что вамъ будетъ удобно въ Страттонѣ, сэръ, сказала мистриссъ Бёртонъ.

— Благодарю васъ, отвѣчалъ Гарри: — но мнѣ нужно очень немногое. Для меня годится всё.

— Одинъ молодой человѣкъ, который былъ у насъ, взялъ комнату у мистриссъ Потсъ и очень хорошо обходился безъ другой комнаты. Помнишь, мистеръ Бёртонъ? это былъ Грэнджеръ.

— У Грэнджера было мало средствъ, сказалъ Бёртонъ. — Онъ жилъ пятидесятью фунтами всё время, которое пробылъ здѣсь.

— И я не думаю, чтобъ Скорнессъ имѣлъ больше, когда началъ, сказала мистриссъ Бёртонъ. — Мистеръ Скорнессъ женился на одной изъ моихъ дочерей, мистеръ Клэверингъ, когда поселился въ Ливерпулѣ. Теперь онъ держитъ почти всѣ ливерпульскіе доки. Я слышала отъ него, что онъ издерживалъ на говядину не больше четырёхъ шиллинговъ въ недѣлю всё время какъ былъ здѣсь. Я всегда думала, что молодому человѣку нигдѣ нельзя такъ дёшево устроиться, какъ въ Страттонѣ.

— Я не знаю, моя милая, сказалъ ей мужъ: — обратитъ ли на это вниманіе мистеръ Клэверингъ.

— Можетъ-быть и нѣтъ, мистеръ Бёртонъ, но я люблю, чтобы молодые люди были бережливы. Кчему тратить шиллингъ, когда можно истратить шесть пенсовъ? Сбережонные шесть пенсовъ, когда человѣкъ одинъ, превращаются въ фунты, когда онъ будетъ имѣть семейство.

Во всё это время миссъ Бёртонъ говорила мало или почти ничего, и самъ Гарри Клэверингъ говорилъ немного. Онъ не могъ выразить намѣренія соперничествовать въ экономіи съ Скорнессомъ относительно говядины и не могъ обѣщать довольствоваться одною комнатой, какъ Грэнджеръ. Но возвращаясь домой, онъ почти началъ бояться, что онъ сдѣлалъ ошибку. Онъ не любилъ радостей университетской залы, ему не правилась университетская жизнь. Но онъ сомнѣвался, не будетъ ли слишкомъ ощутительна для него перемѣна въ гостепріимству мистриссъ Бёртонъ. Четыре шиллинга Скорнесса сдѣлали ему уже противной его новую профессію, и хотя «нигдѣ нельзя было молодому человѣку жить такъ дёшево, какъ въ Страттонѣ», онъ не могъ съ восторгомъ думать о томъ, какъ онъ проживётъ тамъ годъ. Что касается миссъ Бёртонъ, то для него было всёравно, что она дурна, такъ какъ онъ вовсе не желалъ имѣть тѣхъ наслажденій, какія красота доставляетъ молодымъ людямъ.

Воротившись домой, онъ однако не жаловался на Страттонъ. Онъ имѣлъ слишкомъ сильную волю для того, чтобъ сознаться, что онъ ошибся въ чомъ-нибудь, а когда на слѣдующей недѣлѣ онъ поѣхалъ въ Сент-Кётбертъ, онъ могъ говорить уже съ весёлой надеждой о своей новой будущности. Если жизнь въ Страттонѣ покажется ему нестерпима, онъ укоротитъ эту часть своей карьеры и постарается отправиться въ Лондонъ раньше, чѣмъ онъ намѣревался.

Лордъ Онгаръ и сэръ Гью Клэверингъ пріѣхали въ Клэверингскій Паркъ 31 августа, и какъ уже было сказано, хорошенькая записочка была тотчасъ послана къ миссъ Брабазонъ въ ея спальную. Когда она встрѣтилась съ лордомъ Онгаромъ въ гостиной черезъ часъ послѣ того, она говорила себѣ, что лучше ничего не говорить о запискѣ, по не могла удержаться, чтобъ не сказать нѣсколько словъ.

— Я очень обязана вамъ, милордъ, за вашу доброту и щедрость, сказала она, подавая ему руку.

Онъ только поклонился, улыбнулся и пробормоталъ что-то о своей надеждѣ всегда также легко имѣть возможность исполнять ея желанія. Онъ былъ низенькій мущина и можно было подумать, что книга пэрства говорила ложь, по-крайней-мѣрѣ тѣмъ, которые судили о его лѣтахъ по его наружности. Въ книгѣ пэрства было сказано, что ему тридцать-шесть лѣтъ и, дѣйствительно, это были его лѣта, но всѣ сказали бы, что онъ десятью годами старѣе. Это происходило болѣе отъ чорнаго парика, который онъ носилъ. Какое несчастье заставило его оплѣшивить такъ рано — если оплѣшивить рано можетъ назваться несчастьемъ — сказать я не могу, но онъ лишился волосъ на макушкѣ и предпочиталъ парикъ плѣши. Конечно, было усиліе скрыть, что это не парикъ, но какое усиліе бывало успѣшно въ этомъ отношеніи? Кромѣ того, онъ былъ слабъ, худощавъ, тщедушнаго сложенія, и безъ сомнѣнія увеличилъ эту слабость и тщедушность разгульной жизнью. Хотя другіе считали его старикомъ, время летѣло для него быстро и онъ всё еще считалъ себя молодымъ человѣкомъ. Онъ охотился, хотя верхомъ ѣздить не могъ. Онъ стрѣлялъ, хотя ходить пѣшкомъ не могъ. И къ несчастью пилъ, хотя не способенъ былъ пить. Его друзья, наконецъ, цаучили его думать, что его единственная возможность спастись заключается въ женитьбѣ, и вотъ онъ помолвилъ Джулію Брабазонъ, купилъ её посредствомъ блестящаго для нея брачнаго контракта. Если лордъ Онгаръ умрётъ прежде нея, Онгарскій Паркъ будетъ принадлежать ей пожизненно съ тысячами фунтовъ на поддержаніе его. Кортонскій замокъ, большое фамильное помѣстье, перейдётъ, разумѣется, къ наслѣднику, но Онгарскій Паркъ считался самымъ восхитительнымъ небольшимъ загороднымъ домомъ на тридцать миль въ окрестностяхъ Лондона. Онъ находился между Сёррейскими горами и всѣ слышали объ очарованіяхъ Онгарскаго Парка. Если Джулія переживётъ своего властелина, Онгарскій Паркъ будетъ принадлежать ей, а тѣ, которые видѣли ихъ обоихъ вмѣстѣ, нисколько не сомнѣвались, что ей придётся воспользоваться этимъ пунктомъ въ ея брачномъ контрактѣ. Лэди Клэверингъ поступила искусно, устроивъ эту партію, а сэръ Гью, хотя можетъ-быть не захотѣлъ бы дать своей свояченицѣ денегъ изъ своего собственнаго кармана, исполнилъ обязанность зятя, позаботившись о ея будущемъ благосостояніи. Джулія Брабазонъ не сомнѣвалась, что она поступаетъ хорошо. Бѣдный Гарри Клэверингъ! она любила его въ свои романическіе дни. Она тоже писала сонеты. Но она состарѣлась скорѣе его и убѣдила себя, что романъ непозволителенъ для женщины въ ея положеніи. Она была знатнаго происхожденія, дочь пэра безъ денегъ и даже безъ дома, на который она имѣла бы какое-нибудь право. Разумѣется, она приняла предложеніе лорда Онгара, но она не протянула руки, чтобы взять всѣ эти прекрасныя вещи, не рѣшивъ, что она будетъ исполнять свою обязанность къ своему будущему властелину. Обязанность, конечно, будетъ непріятна, но она тѣмъ прилежнѣе будетъ исполнять её.

Сентябрь прошолъ, кучи куропатокъ были убиты и день свадьбы приближался. Пріятно было видѣть лорда Онгара и самодовольство, которымъ онъ наслаждался въ то время. Свѣтъ опять для него помолодѣлъ и ему казалось, что ему даже нравится порядочность его настоящаго образа жизни. Онъ пилъ мало вина и ничего крѣпче вина, и воздержаніе нравилось ему. У чего всегда былъ такой видъ, который какъ-будто говорилъ: «Вотъ я говорилъ вамъ, что я всё могу сдѣлать, какъ только окажется необходимость». И въ эти тихіе дни онъ охотился съ часъ, не сидя на пони; ему нравились вѣжливыя шуточки о его ухаживаньи за невѣстой и ему правилась также красота Джуліи. Ея поведеніе съ нимъ было прекрасно. Она никогда не была требовательна, романична, всегда смиренна. Она никогда не надоѣдала ему, а всегда была готова быть съ нимъ, когда онъ пожелаетъ. Она никогда побыла восторженна, но занимала своё высокое мѣсто, какъ приличествовало женщинѣ знатнаго происхожденія и признанной красавицѣ.

— Право, ты сдѣлала его влюблённымъ, сказала лэди Клэверингъ сестрѣ.

Когда мысль объ этомъ супружествѣ въ первый разъ возникла въ лондонскомъ домѣ сэра Гью, лэди Клэверингъ расхваливала лорда Онгара, или скорѣе положеніе, которое будущая лэди Онгаръ можетъ занимать; но послѣ того, какъ добыча была пріобрѣтена, послѣ того, какъ сдѣлалось ясно, что Джулія будетъ богаче сестры, лэди Клэверингъ иногда говорила въ другомъ тонѣ. Какъ сестра, она хлопотала о благосостояніи сестры, но какъ женщина она не могла удержаться отъ сравненій, которыя могли показать, что какъ ни хорошо было супружество Джуліи, а положеніе ея будетъ ничѣмъ не лучше положенія сестры. Герміона вышла просто за баронета, не за самаго богатаго и не самаго любезнаго изъ баронетовъ, но она вышла за человѣка приличнаго по лѣтамъ и состоянію, въ котораго каждая дѣвушка могла быть влюблена. Она не продала себя, чтобъ быть или не быть сидѣлкой истасканнаго развратника. Герміона ничего не сказала бы объ этомъ, можетъ-быть и не подумала бы, еслибъ Джулія и лордъ Онгаръ не гуляли вдвоёмъ по клэверингскомъ рощамъ, какъ молодые люди. Она считала своею обязанностью указать сестрѣ, что лордъ Онгаръ не могъ быть романическимъ молодымъ человѣкомъ и что его не слѣдовало поощрять играть эту роль.

— Не знаю, сдѣлаю ли я что-нибудь изъ него, отвѣчала Джулія: — я полагаю, онъ похожъ на всѣхъ другихъ мущинъ, которые собираются жениться.

Джулія совершенію понимала мысли, пробѣгавшія въ головѣ ея сёстры, и не находила ихъ неестественными.

— Я хочу сказать, что онъ такъ скоро превратился въ Ромео, какъ мы и не ожидали. Онъ скоро явится съ гитарой подъ окно твоей спальной, какъ Дон-Жуанъ.

— Надѣюсь, что этого не будетъ; теперь такъ холодно. Я не считаю этого вѣроятнымъ; онъ кажется любитъ ложиться рано.

— И это очень полезно для него, сказала лэди Клэверингъ, сдѣлавшись серьёзной и заботливой. — Удивительно, какую пользу принесла ему тихая жизнь въ такое короткое время. Я примѣчала за нимъ, когда онъ гулялъ вчера; онъ также твёрдо ступаетъ ногою, какъ Гью.

— Въ-самомъ-дѣлѣ? Я надѣюсь, что онъ не будетъ имѣть привычки такъ твёрдо сжимать свою руку, какъ это дѣлаетъ иногда Гью.

— Что касается до этого, сказала лэди Клэверингъ съ лёгкимъ трепетомъ: — я не думаю, чтобы между ними была въ этомъ большая разница. Всѣ говорятъ, что лордъ Онгаръ любитъ поспупать по-своему.

— Я думаю, что мущина долженъ имѣть свою волю.

— И женщина также, неправда-ли, моя милая? Но я говорю, если лордъ Онгаръ будетъ продолжать беречь себя, онъ можетъ сдѣлаться совсѣмъ другимъ человѣкомъ. Гью говоритъ, что онъ теперь почти ничего не пьётъ, и хотя иногда онъ закуриваетъ сигару, но почти не куритъ. Ты должна употребить всѣ силы, чтобъ онъ не курилъ. Мнѣ случилось узнать, что сэръ Чарльзъ Поди сказалъ, что сигары вреднѣе для него даже водки.

Всё это Джулія переносила спокойно. Она рѣшилась переносить всё, пока не настанетъ ея пора. Она заставила себя понять, что слышать такія вещи составляло часть той цѣны, которую она должна было заплатить. Ей непріятно было слышать, что сэръ Чарльзъ Поди сказалъ, что сигары были вреднѣе чѣмъ водка для человѣка, за котораго она выходила. Она предпочла бы слышать, что онъ ѣздитъ верхомъ по шестидесяти миль въ день или танцуетъ всю ночь, какъ она могла бы слышать, еслибъ выходила за Гарри Клэверинга. Но онаивыбрала съ открытыми глазами и не хотѣла сердиться на свой выборъ за то, что ея покупка оказалась не лучше той, какою она её считала, когда покупала. Она даже не сердилась на сестру.

— Я сдѣлаю всё, что могу, Герми, ты можешь-быть въ этомъ увѣрена. Но о нѣкоторыхъ вещахъ безполезно говорить.

— Но тебѣ нужно же знать, что сказалъ сэръ Чарльзъ.

— Я знаю очень хорошо, что онъ говоритъ, Герми, совершенно столько же, сколько и ты. Но это всё-равно. Если лордъ Онгаръ пересталъ курить, я совершенно согласна съ тобою, что это хорошо. Я желала бы, чтобъ всѣ перестали, потому что я терпѣть не могу этого запаха. Гью поступаетъ всё хуже и хуже въ этомъ отношеніи. Онъ теперь совсѣмъ не переодѣвается.

— Я скажу тебѣ вотъ что, сказалъ сэръ Гью своей женѣ въ этотъ вечеръ: — шестьдесятъ тысячъ въ годъ очень хорошій доходъ, но Джулія узнаетъ, что она вышла за татарина.

— Я полагаю, онъ не долго проживётъ.

— Я не знаю и не забочусь, сколько онъ проживётъ или когда умрётъ, но ей-богу, мнѣ никогда не случалось имѣть въ домѣ такого несноснаго человѣка. Я не выдержу еще двѣ недѣли, даже для нея.

— Скоро всё кончится. Они уѣдутъ въ четверкъ.

— Какъ ты думаешь, онъ имѣлъ дерзость сказать Кёнлиффу — Кёнлиффъ былъ главный лѣсничій — при мнѣ, что онъ не знаетъ никакого толку въ фазанахъ.

— Ну, милордъ, кажется у насъ здѣсь водится-таки немного фазанчиковъ, отвѣчалъ ему Кёнлиффъ.

— Очень немного, сказалъ Онгаръ съ насмѣшкой. Какова дерзость сказать это при мнѣ!

— Ты отвѣчалъ ему что-нибудь?

— Для меня довольно, сказалъ я. Онъ надулся. Не хотѣлось бы мнѣ быть его женой; я могу сказать это Джуліи.

— Джулія очень умна, сказала ея сестра.

Насталъ день свадьбы и всё въ Клэверингѣ было устроено великолѣпно. Четыре дѣвицы пріѣхали изъ Лондона провожать невѣсту къ вѣнцу, двѣ уже гостили въ замкѣ и двѣ кузины пришли изъ пастората. Джулія Брабазонъ никогда не была коротка съ Мэри и Фанни Клэверингъ, но она знала ихъ такъ хорошо, что показалось бы странно, еслибъ она не пригласила ихъ участвовать въ церемоніи. И притомъ она думала о Гарри и своёмъ маленькомъ романѣ. Гарри, можетъ-быть, будетъ пріятно узнать, что она оказала вѣжливость его сёстрамъ. Она знала, что Гарри будетъ въ своей школѣ. Хотя она спрашивала его, намѣренъ ли онъ быть на ея свадьбѣ, ей было пріятнѣе, что онъ будетъ въ отсутствіи. Сама она имѣла мало сожалѣній, но ей пріятно было думать, что Гарри будетъ жалѣть. Итакъ, Мэри и Фанни были приглашены провожать её къ вѣнцу. Мэри и Фанни обѣ предпочли бы отказаться, но мать сказала имъ, что онѣ не могутъ этого сдѣлать.

— Это возбудитъ непріязнь, сказала мистриссъ Клэверингъ: — а вашъ папа особенно желаетъ этого избѣгать.

— Когда вы говорите, что папа особенно желаетъ чего-нибудь, мама, это всегда значитъ, что вы сами особенно этого желаете, сказала Фанни. — Но если непремѣнно надо, то нечего дѣлать, и притомъ я буду знать, какъ вести себя, когда настанетъ очередь Мэри.

Колокола весело звонили всё утро и весь приходъ собрался около церкви посмотрѣть. Не помнили, чтобъ въ клэверингской церкви когда-нибудь вѣнчался лордъ, а теперь этотъ лордъ женился на сестрѣ милэди. Это было всё-равно, какъ-будто она была урожденная Клэверингъ. Но въ приходѣ не было восторженной радости. Ни потѣшныхъ огней, ни угощенія не приготовлялось на счотъ сэра Гью, никакой помощи для бѣдныхъ со стороны лэди Клэверингъ. Такихъ одолженій помѣщикъ не оказывалъ никогда своимъ крестьянамъ. На Рождествѣ давалась извѣстная сумма на уголья и одѣяла, но даже и тутъ ректоръ и управитель всегда ссорились.

— Если насчотъ этого поднимаютъ такой шумъ, сказалъ ректоръ управителю: — я никогда не буду больше просить.

— Я желалъ бы, чтобъ дядя сдержалъ слово, сказалъ сэръ Гью, когда ему передали слова ректора.

Слѣдовательно, въ приходѣ не было большой радости по этому случаю, хотя колокола трезвонили громко и народъ, молодые и старики, собрался около кладбища, посмотрѣть какъ лордъ поведётъ свою молодую жену изъ церкви.

— Какой тщедушный, насилу тащитъ ноги, и на мущину-то не похожъ. Этакой здоровой дѣвкѣ, какъ она, стоитъ только дунуть, чтобъ съ ногъ его свалить.

Вотъ приговоръ, произнесённый надъ лордомъ Онгаромъ одной старой фермершей, и этотъ приговоръ былъ подтвержденъ всеобщимъ мнѣніемъ прихода.

Но хотя лордъ не походилъ на мущину, Джулія Брабазонъ вышла изъ церкви съ ногъ до головы графиней. Какую цѣну ни заплатила бы она, она во всякомъ случаѣ получила именно то, что хотѣла купить. Когда она сѣла въ карету, которая повезла её на желѣзную дорогу, она сказала себѣ, что она поступила хорошо. Она выбрала себѣ профессію, какъ Гарри Клэверингъ выбралъ себѣ, и успѣвъ до-сихъ-поръ, она хотѣла употребить всѣ силы, чтобы сдѣлать успѣхъ свой полнымъ. Корыстолюбива! Разумѣется, она была корыстолюбива. Развѣ не корыстолюбивы всѣ мущины и женщины, которымъ выпало на долю заработывать себѣ пропитаніе?

Въ замкѣ былъ большой завтракъ для знати, и ректоръ на этотъ случай рѣшился быть гостемъ племянника, котораго онъ не любилъ.

Глава IV.
ФЛОРЕНСЪ БЕРТОНЪ.

Въ Страттонѣ было Рождество, или лучше сказать приближалось Рождество, не послѣ той осени, когда женился лордъ Онгаръ, а слѣдующее Рождество и Гарри Клэверингъ окончилъ своё ученіе въ конторѣ Бёртона. Онъ льстилъ себя мыслью, что онъ не лѣнился, пока былъ тамъ, а теперь долженъ былъ начать другое ученіе подъ надзоромъ Бейльби въ Лондонѣ, съ надеждами, которыя всё еще были хороши. Когда онъ въ первый разъ увидалъ Бёртона въ конторѣ, пыльныя каморки съ пыльными бумагами, и въ первый разъ разсмотрѣлъ предметы, каковы они были въ рабочей лавкѣ этого дѣлового человѣка, онъ, сказать по правдѣ, почувствовалъ отвращеніе. И ранній обѣдъ мистриссъ Бёртонъ, и «некрасивое лицо» Флоренсъ Бёртонъ смутили его. Въ этотъ день онъ раскаялся въ своёмъ намѣреніи относительно Страттона; но онъ выполнилъ своё намѣреніе какъ мущина и теперь очень этому радовался. Онъ очень радовался, хотя его надежды нѣсколько уменьшились и его взгляды на жизнь были не такъ высоки. Онъ долженъ былъ отправиться въ Клэверингъ рано на слѣдующее утро, намѣреваясь провести Рождество дома, и мы увидимъ его и послушаемъ, какъ онъ прощается съ однимъ изъ членовъ Бёртоновой фамиліи.

Онъ сидитъ въ маленькой задней гостиной въ домѣ Бёртона и на столѣ въ этой комнатѣ горитъ одна свѣча. Это была скучная тёмная коричневая комната съ жосткой мёбелью и съ тяжолыми зававѣсями. Я не знаю, были ли въ этой комнатѣ какія-нибудь попытки къ украшенію, такъ какъ очевидно не было признаковъ богатства. Было около семи часовъ вечера и чай отпили въ домѣ мистриссъ Бёртонъ. Гарри Клэверингъ отпилъ свой чай и съѣлъ горячую булку на дальней сторонѣ стола, гдѣ Флоренсъ разливала чай; мистриссъ Бёртонъ сидѣла у камина съ одной стороны, разложивъ носовой платокъ на колѣнахъ, а мистеръ Бёртонъ очень удобно расположился на своёмъ креслѣ и въ своихъ туфляхъ по другую сторону. Когда чай кончился, Гарри простился съ мистриссъ Бёртонъ; она поцаловала его и пожелала ему благословенія Божьяго.

— Я увижу васъ на минуту передъ вашимъ отъѣздомъ, Гарри, въ моей конторѣ, сказалъ Бёртонъ.

Потомъ Гарри сошолъ внизъ и кто-то другой смѣло пошолъ съ нимъ и оба сѣли теперь въ тёмной коричневой комнатѣ. Послѣ этого мнѣ не нужно говорить моему читателю, что сдѣлалось съ вѣчнымъ сердечнымъ несчастьемъ Гарри Клэверинга.

Онъ и Флоренсъ сидѣли на жосткомъ диванѣ и рука Флоренсъ лежала въ его рукѣ.

— Моя возлюбленная, говорилъ онъ: — какъ я проживу слѣдующіе два года?

— Вы хотите сказать пять лѣтъ, Гарри.

— Нѣтъ, я хочу сказать два года — то-есть, два, если я не буду въ состояніи уменьшить срокъ. Я думаю, вамъ было бы пріятнѣе думать, что пройдётъ десять лѣтъ.

— Гораздо пріятнѣе думать, что пройдётъ десять, чѣмъ совсѣмъ не имѣть надежды. Разумѣется, мы будетъ видѣть другъ друга. Вѣдь вы не ѣдете же въ Новую Зеландію.

— Я почти желалъ бы этого. Тогда можно было бы согласиться съ необходимостью этой проклятой отсрочки.

— Гарри! Гарри!

— Да, проклятой. Благоразуміе свѣта въ эти послѣдніе дни кажется мнѣ гнуснѣе всѣхъ прочихъ его нечестивостей.

— Но, Гарри, у насъ не было бы дохода.

— Я ненавижу слово доходъ.

— Вы начинаете горячиться, а вы знаете, что когда это случается, я всегда отстраняюсь. Я же не намѣрена оставлять домъ моего огца, въ которомъ я имѣю насущный кусокъ хлѣба, пока не буду увѣрена, что буду имѣть его въ другомъ домѣ.

— Вы говорите это, Флоренсъ, нарочно, чтобъ мучить меня.

— Милый Гарри, неужели вы думаете, что я захотѣла бы васъ мучить въ послѣдній вечеръ? Дѣло въ томъ, что я такъ васъ люблю, что могу быть терпѣливою для васъ.

— Я ненавижу терпѣніе и всегда ненавидѣлъ. Терпѣніе одинъ изъ самыхъ худшихъ пороковъ, какіе только я знаю. Оно почти также дурно, какъ и смиреніе. Пожалуй вы мнѣ скажете, чтобъ я сдѣлался смиреннымъ. Если вы еще прибавите, что вы довольны, вы представите себя однимъ изъ самыхъ низкихъ Божьихъ созданій.

— Я не знаю, смиренна ли я, но я довольна. А вы развѣ недовольны мною, сэръ?

— Нѣтъ, потому что вы не спѣшите выйти замужъ.

— Какой вы дурачокъ! Знаете ли, я не увѣрена, что если дѣйствительно любишь человѣка и совершенно довѣряешь ему — какъ я вамъ — ожиданіе замужства не можетъ ли назваться лучше всего? Я полагаю, вамъ будетъ пріятно получать теперь отъ меня письма, но я не знаю, станете ли вы ими такъ дорожить, когда послѣ нашего брака пройдётъ десять лѣтъ.

— Человѣкъ не можетъ жить письмами.

— Я буду ожидать, что вы будете жить моими и растолстѣете отъ нихъ. Вотъ я слышу шаги папа на лѣстницѣ. Онъ сказалъ, чтобы вы пошли къ нему. Прощайте, Гарри, милый Гарри! Какой счастливый вѣтеръ загналъ васъ сюда?

— Постойте на минуту; а насчетъ вашей поѣздки въ Клэверингъ? Я пріѣду за вами наканунѣ Пасхи.

— О, нѣтъ! зачѣмъ вамъ имѣть столько издержекъ и хлопотъ?

— Говорю вамъ, что я пріѣду за вами, если только вы не откажетесь ѣхать со мной.

— Это будетъ такъ пріятно! И притомъ вы будете со мною въ первую минуту моего свиданія съ вашими. Мнѣ кажется, очень страшно въ первый разъ встрѣтиться съ вашимъ отцомъ.

— Мнѣ кажется, что это самый добродушный человѣкъ во всей Англіи.

— Но онъ найдётъ меня такой некрасивой. Вы сами сначала нашли. Ноионъ не будетъ такъ невѣжливъ, чтобы сказать мнѣ это, какъ сказали вы. А Мэри будетъ вѣнчаться на Пасхѣ? Ахъ, Боже мой, Боже мой! какъ я буду застѣнчива между всѣми ими!

— Застѣнчива, вы? Я никогда не видалъ васъ застѣнчивой. Я не думаю также, чтобы вы когда-нибудь были смущены.

— Но я теперь должна васъ смутить, потому что васъ ждётъ папа. Милый, милый, милѣйшій Гарри! Хотя я такъ терпѣлива, я стану считать часы до-тѣхъ-поръ, пока вы пріѣдете ко мнѣ. Милѣйшій Гарри!

Она позволила ему прижимать её къ груди, цаловать ея губы, лобъ, ея глянцовитые волосы. Когда онъ ушолъ, она сидѣла одна нѣсколько минутъ на старомъ диванѣ и погрузилась въ счастье. Какой счастливый вѣтеръ нагналъ такого любовника для нея въ Страттонъ?

— Мнѣ кажется, онъ добрый молодой человѣкъ, сказала мистриссъ Бёртонъ, оставшись наверху съ своимъ старымъ мужемъ.

— Да, онъ добрый молодой человѣкъ. У него намѣренія очень хорошія.

— Но онъ не лѣнивъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, онъ не лѣнивъ. И онъ очень смышлёнъ — слишкомъ даже, я боюсь. Но я думаю, что у него дѣла пойдутъ хорошо, хотя можетъ-быть онъ долго не устроится.

— Это кажется такъ натурально, что онъ пристратился къ Фло; неправда ли? Всѣ они брали отъ насъ по одной, когда насъ оставляли, и всѣ живутъ очень хорошо. Господи Боже мой! какъ скучно будетъ въ домѣ, когда Фло уѣдетъ!

— Да, это составитъ разницу въ этомъ отношеніи. Но что жъ такое? Я не желалъ бы по этой причинѣ оставлять её дома.

— Конечно. Кажется, мнѣ было стыдно имѣть хоть одну незамужнюю дочь или чтобы она не была невѣстой до тридцати лѣтъ. Я не могла бы перенести мысли, что ни одному молодому человѣку не поправилась моя дочь. Но Фло еще нѣтъ двадцати, а Карри, которая вышла замужъ старше всѣхъ, не было и двадцати-четырёхъ, когда Скорнессъ взялъ её.

Старушка поднесла платокъ къ глазамъ и заплакала.

— Фло еще по оставила насъ, сказалъ Бёртонъ.

— Но я надѣюсь, что помолвка будетъ непродолжительна. Я не люблю продолжительныхъ помолвокъ. Это нехорошо даже для дѣвушки, право нехорошо.

— Мы были помолвлены семь лѣтъ.

— Тогда люди не торопились ни въ чомъ; но я не увѣрена, хорошо ли это было для меня. И хотя мы не были обвѣнчаны, мы жили рядомъ и видѣлись другъ съ другомъ. Что будетъ съ Фло, если она останется здѣсь, а онъ будетъ забавляться въ Лондонѣ?

— Фло должна будетъ переносить, какъ переносятъ другія дѣвушки, сказалъ отецъ, вставая.

— Я думаю, что онъ хорошій молодой человѣкъ, я это думаю, сказала мать. — Но не требуй слишкомъ многаго для начала. Что это за бѣда? Если у нихъ будутъ недостатки, ты можешь имъ помочь.

На эти слова Бёртонъ счолъ за лучшее не дать отвѣта, но тяжеловѣсными шагами спустился въ свою контору.

— Итакъ, Гарри, сказалъ Бёртонъ: — вы отправляетесь завтра?

— Да, сэръ, я буду утромъ завтракать дома.

— Да, когда я былъ въ ваши лѣта, я рано уѣзжалъ. Часа три натощакъ передъ завтракомъ не сдѣлаютъ вреда. Но болѣе не слѣдуетъ. Вѣтеръ входитъ въ желудокъ.

Гарри не сдѣлалъ никакого замѣчанія на это и ждалъ, пока Бёртонъ продолжалъ:

— И вы будете въ Лондонѣ десятаго числа слѣдующаго мѣсяца?

— Да, я намѣренъ быть въ конторѣ мистера Бейльби одиннадцатаго числа.

— Это хорошо. Не теряйте ни одного дня. Потерявъ теперь день, вы теряете не то, что вы могли бы теперь пріобрѣсти въ одинъ день, по то, что вы могли бы пріобрѣсти, когда ваши дѣла будутъ находиться въ наилучшемъ положеніи. Молодой человѣкъ всегда долженъ помнить это.

— Я надѣюсь, вы останетесь довольны, сэръ. Я не намѣренъ лѣниться.

— Пожалуйста. Разумѣется, вы знаете, что я говорю съ вами совсѣмъ иначе, чѣмъ говорилъ бы, еслибъ вы просто оставляли мою контору. Я могу дать Флоренсъ очень мало — то-есть, сравнительно. Она будетъ имѣть сто фунтовъ въ годъ, когда выйдетъ замужъ, а послѣ моей смерти она и ея мать раздѣлятъ наравнѣ съ другими. Сто фунтовъ въ годъ будетъ ничего для васъ.

— Ничего, сэръ? А я считаю сто фунтовъ большой суммой. Я буду получать изъ конторы полтораста фунтовъ и готовъ жениться съ этимъ завтра же.

— Вы не можете жить съ такимъ доходомъ, если не перемѣните во многомъ вашихъ привычекъ.

— Я ихъ перемѣню.

— Мы посмотримъ. Вы находитесь въ такомъ положеніи, что женившись, вы лишитесь значительнаго дохода, и я совѣтую вамъ не думать объ этотъ года два.

— А я думаю, что женитьба лучше всего заставила бы меня работать.

— Мы увидимъ, что сдѣлаетъ годъ. Итакъ Флоренсъ поѣдетъ къ вашему отцу на Пасху?

— Да, сэръ, она была такъ добра, что обѣщала пріѣхать, если вы позволите.

— Хорошо, когда они раньше узнаютъ её. Надѣюсь, что она поправится имъ такъ, какъ вы понравились намъ. Теперь я съ вами прощусь.

Гарри ушолъ, и идя по большой Страттонской улицѣ думалъ, что онъ сдѣлалъ въ прошедшій годъ.

Когда онъ пріѣхалъ въ Страттонъ, мысль о его вѣчномъ несчастьи, возбуждённомъ нренебрежоппой любовью, была еще сильна въ его груди. Онъ отдалъ всё своё сердце фальшивой женщинѣ, которая измѣнила ему. Онъ поставилъ всё своё состояніе на одну карту и какъ игрокъ проигралъ всё. Въ день свадьбы Джуліи онъ заперся въ школѣ — къ счастью, это былъ праздникъ — и льстилъ себя мыслью, что провёлъ нѣсколько часовъ страшной агоніи. Конечно, онъ нѣсколько страдалъ, потому что онъ любилъ эту женщину, но такія страданія рѣдко бываютъ вѣчны, а у него они такъ легко излечились, какъ почти всегда бываетъ у большинства. Прошло нѣсколько болѣе года, и онъ былъ уже помолвленъ съ другой женщиной. Когда онъ думалъ объ этотъ, онъ вовсе не обвинялъ себя въ непостоянствѣ или слабости сердца. Ему казалось теперь какъ нельзя болѣе естественнымъ, что онъ полюбилъ Флоренсъ Бёртонъ. Въ прежнее время онъ никогда не видалъ Флоренсъ и едвали думалъ серьёзно, какія качества нужны мущинѣ въ женѣ. Когда онъ шолъ по Страттонской улицѣ съ поцалуемъ милой, скромной, любящей дѣвушки, еще горѣвшимъ на губахъ его, онъ говорилъ себѣ, что женитьба на такой женщинѣ, какъ Джулія Брабазонъ, была бы совершенной гибелью для его счастья.

Случились обстоятельства и до него. дошли слухи, которыя много способствовали къ тому, чтобы онъ принялъ такой взглядъ. Всѣмъ Клэверингамъ было извѣстно, и даже другимъ, кого интересовали подобныя вещи, что лордъ и лэди Онгаръ не были счастливы вмѣстѣ, и уже говорили, что лэди Онгаръ дурно себя вела. Имя одного графа упоминалось вмѣстѣ съ ея именемъ весьма неудачнымъ образомъ, чтобъ по сказать болѣе. Сэръ Гью Клэверингъ объявилъ при мистриссъ Клэверингъ, хотя онъ не былъ расположенъ говорить откровенно съ семействомъ ректора, что онъ «не намѣренъ брать сторону своей свояченицы. Она сама постлала себѣ постель и должна лежать на ней. Она знала прежде чѣмъ, вышла за лорда Онгара, каковъ онъ, и виновата она сама». Это сказалъ сэръ Гью, и говоря это, сдѣлалъ всё, что зависѣло отъ него, чтобы загрязнить доброе имя своей свояченицы. Гарри Клэверингъ, какъ ни мало жилъ въ свѣтѣ послѣдній годъ, всё-таки зналъ, что нѣкоторые люди разсказывали совсѣмъ другое. Графъ и жена его не были въ Англіи послѣ свадьбы, такъ что эти слухи распространялись о нихъ черезъ заграничное посредничество. Большую часть времени провели они въ Италіи и теперь, какъ Гарри зналъ, находились во Флоренціи. Онъ слышалъ, что лордъ Онгаръ объявилъ о своёмъ намѣреніи искать развода, но Гарри полагалъ, что это неправда, такъ какъ супруги еще жили въ одномъ домѣ. Потомъ онъ слышалъ, что лордъ Онгаръ былъ боленъ, и ходили слухи шопотомъ съ мрачнымъ сомнѣніемъ о томъ, что надо было опасаться большихъ несчастій.

Гарри не могъ не сказать себѣ, что еслибы Джулія сдѣлалась его женой, эти мрачные слухи никогда не распространились бы. Но не по этой причинѣ не сожалѣлъ онъ, что Джулія не сдержала своихъ обѣтовъ. Живя въ Страттонѣ, онъ еаучился думать много о спокойствіи домашней жизни, и думать, что Флоренсъ Бёртонъ болѣе годилась быть его женой, чѣмъ Джулія Брабазонъ. Онъ сказалъ себѣ, что онъ сдѣлалъ хорошо, узнавъ это, и поступилъ благоразумно, дѣйствуя по этому. Его благоразуміе въ сущности состояло въ способности оцѣнить, что Флоренсъ была милая, умная дѣвушка, съ прекраснымъ образомъ мыслей, съ высокими правилами, и вслѣдствіе этого влюбиться въ неё. Всё его уваженіе къ тихой домашней жизни происходило отъ его любви и нисколько не способствовало къ возбужденію любви. Флоренсъ имѣла блестящіе глаза. Ни у кого не было глазъ такихъ блестящихъ изъ слезахъ, и въ смѣхѣ. А когда онъ сталъ разсматривать её хорошенько, онъ узналъ, что онъ былъ идіотъ, находя её некрасивой.

— Есть предметы, которые становятся прекрасными по мѣрѣ того, какъ вы присматриваетесь къ нимъ, изящно-прекрасными, и вы принадлежите къ ихъ числу, сказалъ онъ ей.

— Есть мущины, отвѣчала она: — которые становятся льстивыми по мѣрѣ того, какъ вы слушаете ихъ, безстыдно льстивыми, и вы принадлежите къ ихъ числу.

— Я нашолъ васъ некрасивой въ первый день, какъ увидалъ васъ. Это не лесть.

— Да, сэръ, лесть, и вы съ намѣреніемъ льстите. Но вѣдь это значитъ только, Гарри, что вы желаете мнѣ сказать, что вы научились любить меня.

Онъ повторялъ себѣ всё это, когда шолъ по Страттону, и увѣрялъ себя, что Флоренсъ была очень мила. Ему было суждено удостовѣриться въ этомъ, и онъ гордился собой. Но онъ нѣсколько безпокоился за отца. Онъ думалъ, что можетъ-быть отецъ его найдётъ Флоренсъ, какъ самъ онъ нашолъ её въ первый разъ, и что можетъ-быть у него не достанетъ толку узнать свою ошибку, какъ узналъ онъ. Но Флоренсъ не сейчасъ ѣхала въ Клэверингъ и онъ успѣетъ заранѣе описать её. Онъ не былъ дома послѣ того какъ его помолвка была рѣшена, но его отношеніи къ Флоренсъ были объяснены въ письмѣ и мать его написала къ молодой дѣвушкѣ, приглашая её въ Клэверингъ.

Когда Гарри пріѣхалъ домой, вся семья встрѣтила его съ поздравленіями.

— Мнѣ пріятно думать, что ты женишься рано, шепнула ему мать.

— Я еще не женатъ, матушка, отвѣчалъ онъ.

— Покажи мнѣ локонъ ея волосъ, сказала Фанни, смѣясь.

— Ея волосы вдвое красивѣе твоихъ, хотя она вдвое менѣе тебя думаетъ о нихъ, отвѣчалъ братъ, ущипнувъ Фанни за руку.

— Но ты покажешь мнѣ локонъ, добивалась Фанни.

— Я такъ рада, что она будетъ на моей свадьбѣ, сказала Мэри: — потому что Эдуардъ познакомится съ нею. Я такъ рада, что онъ увидитъ её!

— Эдуардъ будетъ занятъ другою и не очень будетъ думать о ней! сказалъ Гарри.

— Ты кажется дѣлаешь именно то, что слѣдуетъ, сказалъ ему отецъ: — какъ подобаетъ всѣмъ добрымъ ученикамъ. Женишься на дочери своего хозяина, а потомъ сдѣлаешься лордомъ-мэромъ Лондона.

Не такимъ образомъ смотрѣлъ Гарри на свою помолвку. Всѣ другіе молодые люди, служившіе у Бёртона, женились на его дочеряхъ, или по-крайней-мѣрѣ такъ многіе изъ нихъ, что оправдывали страттонскіе толки, что всѣ попали въ одну ловушку. Бёртоны съ своими пятью дочерьми очень хорошо устроили свои дѣла по мнѣнію страттонцевъ, и эти намёки доходили до ушей Гарри. Онъ предпочолъ бы, чтобъ этого не говорили, но онъ не былъ такъ сумасброденъ, чтобъ быть несчастнымъ отъ этого!

— Не знаю, сдѣлаюсь ли я лордомъ-мэромъ, отвѣчалъ онъ: — это званіе не по нашей части.

— Но женитьба на дочери хозяина по вашей, какъ кажется, сказалъ ректоръ.

Гарри нашолъ, что это было даже жестоко со стороны его отца, и прекратилъ разговоръ.

— Я увѣрена, что она намъ понравится, сказала Фанни.

— Я думаю, что мнѣ поправится выборъ Гарри, сказала мистриссъ Клэверингъ.

— Я надѣюсь, что она понравится Эдуарду, сказала Мэри.

— Мэри, замѣтила ей сестра: — какъ я желала бы, чтобъ ты поскорѣе вышла замужъ. Тогда ты опять будешь имѣть свою собственную личность. Теперь ты больше ничего, какъ безсознательное эхо.

— Погоди твоей очереди, сказала мать.

Гарри пріѣхалъ домой въ субботу, а въ слѣдующій понедѣльникъ было Рождество. Ему сказали, что лэди Клэверингъ дома въ Паркѣ и сэръ Гью пріѣхалъ недавно. Никого изъ замка не было въ церкви ни въ воскресенье, ни въ Рождество.

— Это ничего не значитъ, говорилъ разсержонный ректоръ. — Онъ рѣдко приходитъ, а когда бываетъ, то лучше бы не былъ. Мнѣ кажется, ему пріятно оскорблять меня дурными поступками. Говорятъ, она нездорова, и я легко могу повѣрить, что всѣ эти слухи о ея сестрѣ огорчаютъ её. На твоёмъ мѣстѣ я зашолъ бы въ замокъ. Твоя мать была тамъ намедни, но не видала ихъ. Я думаю, ты его не застанешь, онъ вѣрно охотится гдѣ-нибудь. Я видѣлъ конюха съ тремя лошадьми въ воскресенье. Онъ всегда посылаетъ ихъ мимо церкви именно въ то время, когда мы выходимъ.

Гарри пошолъ въ замокъ и нашолъ лэди Клэверингъ дома. Она постарѣла, казалась озабочена, но очень была рада видѣть Гарри. Онъ одинъ изъ всего семейства ректора былъ любимъ въ замкѣ послѣ женитьбы сэра Гью, и еслибъ онъ хотѣлъ, его принимали бы тамъ охотно. Но, какъ онъ однажды сказалъ свояченицѣ сэра Гью, если онъ будетъ стрѣлять клэверингскую дичь, то не иначе, какъ въ качествѣ главнаго лѣсничаго, а онъ не хотѣлъ занять эту должность. Ему не нравилось пить клэретъ сэра Гью, получать приказаніе звонить въ колокольчикъ и просьбу сходить въ конюшню за этимъ и за тѣмъ. Онъ былъ стипендіатомъ своей коллегіи и такою же важною особой, по его мнѣнію, какъ и сэръ Гью. Онъ не хотѣлъ бывать въ Паркѣ и, сказать по правдѣ, онъ не любилъ своего кузена столько же, какъ и отецъ. Но нѣчто въ родѣ дружбы, иногда даже откровенныхъ признаній было между нимъ и лэди Клэверингъ, и онъ думалъ, что она дѣйствительно его любитъ.

Лэди Клэверингъ слышала о его помолвкѣ и, разумѣется, поздравила его.

— Кто вамъ сказалъ? спросилъ онъ. — Моя мать?

— Нѣтъ, я не видала вашу мать право не знаю съ которыхъ поръ. Кажется, мнѣ сказала моя горничная. Хотя мы какъ-то мало видимъ васъ всѣхъ, наши слуги, безъ сомнѣнія, гораздо любезнѣе съ слугами въ пасторатѣ. Я увѣрена, что она должна быть очень мила, Гарри, а то вы не выбрали бы её. Надѣюсь, что у ней есть деньги.

— Да, кажется, она мила. Она пріѣдетъ сюда на Пасху.

— Насъ тогда не будетъ; а деньги?

— Она будетъ имѣть, только мало, очень мало — сто фунтовъ въ годъ.

— О, Гарри! не поступили ли вы опрометчиво? Младшіе братья всегда должны брать за женой деньги. А вы всё-равно, что младшій братъ.

— Я намѣренъ самъ заработывать себѣ хлѣбъ. Это не очень аристократично, но многіе ѣдутъ въ одной лодкѣ со мной.

— Разумѣется, вы сами будете заработывать себѣ хлѣбъ, но жена съ деньгами этому не помѣшала бы. Дѣвушка, приносящая помощь, не сдѣлается хуже оттого. Впрочемъ, я надѣюсь, что вы будете счастливы.

— Я хотѣлъ сказать, что лучше, когда деньги идутъ отъ мужа.

— Я должна бы согласиться съ вами, потому что у насъ никогда не было денегъ.

Наступило молчаніе.

— Я полагаю, вы слышали о лордѣ Онгарѣ? сказала она.

— Я слышалъ, что онъ очень боленъ.

— Очень боленъ. Кажется, не было надежды, когда мы получили послѣднее извѣстіе, но теперь Джулія не пишетъ.

— Я жалѣю, что онъ боленъ такъ опасно, сказалъ Гарри, самъ не зная, что сказать.

— Для Джуліи, можетъ-быть, это будетъ къ лучшему. Это кажется жестоко говорить, но разумѣется я не могу не думать болѣе о ней. Вы можетъ-быть слышали, что они не были счастливы?

— Да, я слышалъ.

— Разумѣется; кчему притворяться съ вами? Вы знаете, что говорили о ней?

— Я никогда этому не вѣрилъ.

— Вы всегда любите её, Гарри. Ахъ, Боже мой! какъ это меня огорчало когда-то; я такъ боялась, что Гью станетъ подозрѣвать. Она не годилась для васъ, неправда ли, Гарри?

— Она устроила себя гораздо лучше, сказалъ Гарри.

— Если вы говорите иронически, теперь вамъ не слѣдуетъ этого говорить. Если онъ умрётъ, она разумѣется останется богата и люди современемъ забудутъ, что было говорено, то-есть если она будетъ жить тихо. Хуже всего то, что она ничего не боится.

— Вы говорите такъ, какъ-будто думаете, что она была… была…

— Я думаю, что она была неосторожна, но я не вѣрю ничему худшему. Но кто можетъ сказать, что положительно дурно и что только одна неосторожность? Я думаю, что она слишкомъ горда для того, чтобы сбиться съ пути. И притомъ съ такимъ человѣкомъ, причудливымъ и бурнаго характера! Сэръ Гью думаетъ…

Но въ эту минуту дверь отворилась и сэръ Гью вошолъ.

— Что думаетъ сэръ Гью? спросилъ онъ.

— Мы говоримъ о лордѣ Онгарѣ, отвѣчалъ Гарри, пожимая руку кузену.

— Вы говорите о предметѣ, о которомъ я предпочолъ бы, чтобъ въ моёмъ домѣ не разсуждалось. Ты понимаешь, Герміона? Я не хочу разговоровъ о лордѣ Онгарѣ и его женѣ. Мы знаемъ очень мало, а то, что мы слышимъ, просто непріятно. Вы будете обѣдать здѣсь сегодня, Гарри?

— Нѣтъ, благодарю; я только что воротился домой.

— Я сейчасъ уѣзжаю. То-есть, я уѣзжаю завтра. Терпѣть не могу этого мѣста. Я нахожу его самымъ скучнымъ во всей Англіи и самымъ мрачнымъ домомъ, какой только случалось мнѣ видѣть. Герміонѣ нравится.

На это послѣднее увѣреніе лэди Клэверингъ не изъявляла согласія, но и не опровергала его.

Глава V.
ВОЗВРАЩЕНІЕ ЛЭДИ ОНГАРЪ.

Но сэръ Гью не уѣхалъ изъ Клэверингскаго Парка на слѣдующее утро, какъ намѣревался. Онъ получилъ телеграмму, что лордъ Онгаръ умеръ во Флоренціи въ день Рождества, а лэди Онгаръ выражала намѣреніе тотчасъ воротиться въ Англію.

— За коимъ чортомъ она не остаётся тамъ? сказалъ сэръ Гью своей женѣ. — Люди забыли бы её тамъ, а черезъ годъ всѣ толки бы прекратились.

— Можетъ-быть, она не хочетъ быть забытой, сказала лэди Клэверингъ.

— Она должна хотѣть. Мнѣ всё-равно, виновата она была или нѣтъ. Когда имя женщины попадётъ въ такую кашу, она должна держать себя на заднемъ планѣ.

— Я думаю, что ты несправедливъ къ ней, Гью.

— Разумѣется, ты это думаешь. Ты не полагаешь, чтобъ я ожидалъ чего-нибудь другого. Но если ты хочешь мнѣ сказать, что эти толки всё-таки поднялись бы, еслибъ она вела себя прилично и осторожно, я скажу тебѣ, что ты ошибаешься.

— Только подумай, какой это былъ человѣкъ.

— Она это знала, когда выходила за него, и должна была переносить, пока онъ былъ живъ. Женщина не можетъ получить даромъ семь тысячъ годового дохода.

— Но ты забываешь, что противъ нея ничего не было доказано и даже не пытались доказать. Она его не оставляла и была съ нимъ до послѣдней минуты. Я не думаю, чтобы тебѣ первому слѣдовало обратиться противъ нея.

— Еслибъ она осталась за границей, я сдѣлалъ бы для нея всё, что могъ. Она заблагоразсудила воротиться домой, итакъ я думаю, что она поступаетъ дурно; я не хочу, чтобъ она пріѣзжала сюда — вотъ и всё. Ты не предполагаешь, чтобъ я сталъ въ свѣтѣ обвинять её.

— Я думаю, что ты могъ бы защитить её.

— Я ничего не сдѣлаю, если она не послушается моего совѣта и не останется за границей. Ты должна къ ней написать и сказать ей, что я говорю. Ужасно досадно, что онъ умеръ именно теперь; но я не полагаю, чтобы свѣтъ ожидалъ, что я запрусь.

Баронетъ заперся только на одинъ день, а на слѣдующій поѣхалъ, куда намѣревался. Лэди Клэверингъ сочла приличнымъ написать въ пасторатъ нѣсколько строкъ и сообщить, что лордъ Онгаръ скончался. Она послала записку къ мистриссъ Клэверингъ; а когда она была получена, на лицахъ всѣхъ появилось печальное выраженіе, которое принимаютъ благовоспитанные люди по полученіи извѣстія о смерти человѣка, который былъ извѣстенъ имъ хотя въ самой отдалённой степени. За исключеніемъ Гарри, всѣ Клэверинги были представлены лорду Онгару и теперь были обязаны выразить что-нибудь похожее на горе. Кто посмѣетъ назвать это лицемѣрствомъ? Если это такъ назовутъ, то кто же на свѣтѣ не лицемѣръ? Какой мущина и какая женщина не имѣютъ особеннаго выраженія для горести на лицѣ передъ обществомъ? Мущина или женщина, не имѣющіе такого выраженія въ лицѣ, тотчасъ будутъ обвинены въ бездушномъ неприличіи.

— Это очень грустно, сказала мистриссъ Клэверингъ: — только подумай, прошло не много больше года съ-тѣхъ-поръ, какъ ты ихъ вѣнчалъ!

— И какіе это были двѣнадцать мѣсяцевъ для нея! сказалъ ректоръ, качая головой.

Лицо его было очень печально, потому что, хотя пасторъ, онъ былъ чрезвычайно ласковый и невзыскательный человѣкъ, для котораго притворство было противно, всё-таки у него на лицѣ было приличное выраженіе горести для грѣховъ людей и онъ могъ принимать торжественное выраженіе и печально качать головой съ большей лёгкостью, чѣмъ люди, которымъ не часто приходится это дѣлать.

— Бѣдная женщина! сказала Фанни, думая о ея супружескихъ горестяхъ и раннемъ вдовствѣ.

— Бѣдный человѣкъ! сказала Мэри, дрожа при мысли о судьбѣ мужа.

— Я надѣюсь, сказалъ Гарри почти поучительно: — что никто въ этомъ домѣ не станетъ осуждать её по слухамъ.

— Зачѣмъ кому-нибудь въ этомъ домѣ осуждать её, сказалъ ректоръ: — даже еслибъ было что-нибудь больше слуховъ? Милые мои, не осуждайте, да сами не будете осуждены. Относительно её мы связаны тѣсными узами не говорить и даже не думать дурно о ней, если только это будетъ зависѣть отъ насъ.

Тутъ онъ вышелъ, измѣнивъ выраженіе своей физіономіи въ конюшнѣ и закуривъ сигару.

Черезъ три дня послѣ этого, вторая записка была принесена изъ замка въ пасторатъ отъ лэди Клэверингъ къ Гарри.

«Милый Гарри» говорилось въ запискѣ: "не можете ли вы найти время придти ко мнѣ сегодня утромъ? Сэръ Гью уѣхалъ въ Пріоратъ. Ваша навсегда

"Г. К."

Гарри, разумѣется, пошолъ и удивлялся, какъ у сэра Гью достало духу уѣхать въ Пріоратъ въ такую минуту. Пріоратъ былъ охотничій домъ въ тридцати миляхъ отъ Клэверинга, принадлежавшій одному знатному вельможѣ, у котораго сэръ Гью часто бывалъ. Гарри сожалѣлъ, что его кузенъ не устоялъ отъ искушенія поѣхать въ такое время, но у него достало соображенія примѣтить, что лэди Клэверингъ упомянула объ отсутствіи своего властелина какъ о причинѣ, вслѣдствіе которой Гарри могъ съ удовольствіемъ сдѣлать визитъ въ замокъ.

— Я очень вамъ обязана за то, что вы пришли, сказала лэди Клэверингъ. — Я желаю знать, можете ли вы сдѣлать для меня коё-что.

Говоря это, она держала въ рукѣ бумагу, которая, какъ Гарри тотчасъ примѣтилъ, была письмо изъ Италіи.

— Разумѣется, я сдѣлаю что могу, лэди Клэверингъ.

— Но я должна вамъ сказать, что я право не знаю, должна ли я васъ просить. Я дѣлаю то, что очень разсердитъ Гью. Но онъ такъ безразсуденъ и такъ жестокъ къ Джуліи! Онъ осуждаетъ её просто за то, какъ онъ говоритъ, что нѣтъ дыма безъ огня. Это такъ жестоко говорить о женщинѣ, неправда ли?

Гарри думалъ, что это жестоко, но такъ какъ онъ не желалъ говорить дурно о сэрѣ Гью при лэди Клэверингъ, онъ промолчалъ.

— Когда мы получили первое извѣстіе но телеграфу, Джулія увѣдомляла, что она намѣрена тотчасъ воротиться домой. Гью думаетъ, что ей надо бы нѣсколько времени остаться за границей, и я думаю, что можетъ-быть это было бы лучше. Онъ заставилъ меня написать къ ней и посовѣтовать остаться. Онъ объявилъ, что если она пріѣдетъ сейчасъ, онъ ничего для нея не сдѣлаетъ. Дѣло въ томъ, что онъ не хочетъ имѣть её здѣсь, потому что если она будетъ у насъ въ домѣ, онъ долженъ взять ея сторону, если о ней станутъ говорить дурно.

— Это трусость, твёрдо сказалъ Гарри.

— Не говорите этого, Гарри, пока не выслушаете всего. Если онъ этому вѣритъ, онъ правъ, не желая вмѣшиваться. Онъ очень строгъ и всегда вѣритъ дурному. Но онъ не трусъ. Если она будетъ жить здѣсь съ нимъ, какъ моя сестра, онъ долженъ держать ея сторону, что ни думалъ бы самъ.

— Но зачѣмъ же ему думать дурно о своей своячинецѣ? Я никогда не думалъ о ней дурно.

— Вы любили её, а онъ никогда её не любилъ, хотя я думаю, что она ему нравилась нѣсколько. Но онъ такъ велѣлъ мнѣ сдѣлать, и я сдѣлала. Я написала къ ней, совѣтуя остаться во Флоренціи, пока не наступитъ тёплая погода, такъ какъ она не можетъ желать быть въ Лондонѣ во время сезона, говоря, что мнѣ кажется, ей будетъ удобнѣе тамъ, чѣмъ здѣсь; потомъ я прибавила, что Гью также совѣтуетъ ей остаться. Разумѣется, я не сказала, что онъ не хочетъ имѣть её здѣсь, но онъ это угрожалъ.

— Она, кажется, неспособна навязываться туда, гдѣ она ненужна.

— Да, и она не забудетъ своего званія и своихъ денегъ. Джулія не уступитъ въ упрямствѣ ему. Но я написала, какъ я говорю и думаю, что еслибъ она получила моё письмо прежде чѣмъ написала сама, можетъ-быть она осталась бы. Но вотъ отъ нея письмо, въ которомъ она увѣдомляетъ, что пріѣдетъ тотчасъ. Она получитъ моё письмо передъ самымъ отъѣздомъ и я увѣрена, что теперь она не перемѣнитъ своего намѣренія.

— Я не вижу, почему ей не пріѣхать, если она хочетъ.

— Только потому, что ей было бы тамъ удобнѣе. Но прочтите, что она пишетъ. Вамъ не надо читать начала. Секретовъ нѣтъ никакихъ, но это о нёмъ и о его послѣднихъ минутахъ, и это только огорчитъ васъ.

Гарри хотѣлось бы прочесть всё, но онъ сдѣлалъ какъ ему было сказано и началъ письмо съ того мѣста, на которое лэди Клэверингъ указала ему пальцемъ.

«Я выѣду третьяго числа и такъ какъ нигдѣ не стану останавливаться, а только ночую въ Туринѣ и въ Парижѣ, я буду дома къ восьмому — думаю, вечеромъ восьмого. Я привезу съ собою только мою горничную и одного изъ его лакеевъ, который желаетъ воротиться со мною. Я желаю, чтобы для меня наняли въ Лондонѣ квартиру. Я полагаю, Гью сдѣлаетъ это для меня.»

— Я увѣрена, что Гью не сдѣлаетъ, сказала лэди Клэверингъ, слѣдившая за глазами Гарри, когда онъ читалъ.

Гарри не сказалъ ничего, но продолжалъ читать:

«Мнѣ нужно только двѣ гостиныя и двѣ спальныя — одну для меня, другую для Клэры, и мнѣ хотѣлось бы возлѣ Пиккадилли, въ улицѣ Клэрджъ или около. Ты можешь написать мнѣ или прислать телеграмму въ гостинницу Бристоль въ Парижъ. Если я не получу никакого извѣстія, я остановлюсь въ Лондонѣ въ Дворцовой гостинницѣ и въ такомъ случаѣ телеграфирую туда изъ Парижа, чтобъ мнѣ приготовили комнаты.»

— Больше ничего не надо читать? спросилъ Гарри.

— Можете продолжать и увидите, что она говоритъ о причинахъ, заставляющихъ её воротиться.

Гарри продолжалъ читать:

«Я много страдала и разумѣется знаю, что должна страдать еще болѣе; но я рѣшилась тотчасъ же подвергнуться самому худшему. Мнѣ намекнули, что будетъ сдѣлана попытка опровергнуть то, что укрѣплено за мною по брачному контракту…»

— Кто это намекнулъ? спросилъ Гарри.

Лэди Клэверингъ подозрѣвала, кто могъ это сдѣлать, но не отвѣчала.

«Я не считаю это возможнымъ; но если это сдѣлаютъ, я не буду оставаться въ сторонѣ. Я исполняла мою обязанность какъ могла лучше и дѣлала это при обстоятельствахъ, которыя, я по справедливости могу сказать, были ужасны, и буду продолжать исполнять её. Никто не скажетъ, что я стыжусь показаться и потребовать моей собственности. Ты удивишься, увидѣвъ меня: я такъ постарѣла…»

— Теперь не надо читать дальше, сказала лэди Клэверингъ. — Остальное ничего не значитъ.

Гарри сложилъ письмо и отдалъ его своей собесѣдницѣ.

— Сэръ Гью уѣхалъ и я не могла показать ему этого письма во время, чтобъ успѣть сдѣлать что-нибудь; но если бы я и показала, онъ всё-таки не сдѣлалъ бы ничего и заставилъ бы её пріѣхать въ гостинницу. Вѣдь это было бы очень нелюбезно, неправда ли?

— Очень нелюбезно.

— Это ей покажется такъ холодно, когда она воротится.

— Очень холодно. Вы не поѣдете её встрѣтить?

Лэди Клэверингъ покраснѣла, когда отвѣчала. Хотя сэръ Гью былъ тиранъ съ своей женой и хотя это было извѣстно, она никогда не говорила объ этомъ Клэверингамъ, но теперь она была принуждена признаться.

— Онъ не пуститъ меня, Гарри. Я не могу поѣхать, не сказавшись ему, а если скажу, онъ запретитъ.

— И она будетъ въ Лондонѣ одна, безъ друзей?

— Я поѣду къ ней тотчасъ, какъ только онъ позволитъ. Я не думаю, чтобы онъ запретилъ мнѣ поѣхать къ ней, можетъ быть, дня черезъ два; но я знаю, что онъ не позволитъ мнѣ поѣхать нарочно для того, чтобы встрѣтить её.

— Это жестоко.

— Но какъ же насчотъ квартиры, Гарри? Я думаю, что можетъ-быть вы пріищите. Послѣ того, что было, я не могла бы васъ просить; только теперь, такъ какъ вы сами помолвлены, это всё-равно, какъ еслибы вы были женаты. Я попросила бы Арчибальда, но между Арчибальдомъ и Гарри вышла бы ссора, а васъ я какъ-то больше считаю братомъ, чѣмъ Арчибальда.

— Арчи въ Лондонѣ?

— Адресъ къ нему въ его клубъ, но кажется онъ также въ Пріоратѣ. Во всякомъ случаѣ я ничего ему не скажу.

— Я думалъ, что онъ могъ бы сё встрѣтить.

— Джулія никогда его не любила. И я не думаю, чтобы она очень заботилась о встрѣчѣ. Она была всегда независима въ этомъ отношеніи и поѣхала бы по всему свѣту одна лучше многихъ мущинъ. Но не можете ли вы съѣздить въ Лондонъ и нанять для нея квартиру? Женщинѣ, которая возвращается домой одна, вдовою и въ ея положеніи, гостинница покажется такимъ публичнымъ мѣстомъ.

— Я позабочусь о квартирѣ.

— Я это знала. И вы успеете дать знать мнѣ, чтобъ я могла написать въ Парижъ, неправда ли? Осталось больше недѣли.

Но Гарри не хотѣлось тотчасъ ѣхать въ Лондонъ по этому дѣлу. Онъ рѣшился не только нанять ковартиру, но и встрѣтить лэди Онгаръ на станціи. Онъ ничего не сказалъ объ этомъ лэди Клэверингъ, потому что можетъ-быть она не одобрила бы этого; но таково было его нетерпѣніе. Онъ, конечно, сдѣлалъ ошибку. Человѣкъ въ такихъ случаяхъ долженъ дѣлать то, о чомъ его просятъ, не болѣе. Но онъ повторилъ себѣ извиненіе, сдѣланное лэди Клэверингъ, то-есть, что онъ былъ всё-равно что женатъ и что, слѣдовательно, никакого вреда не могло произойти изъ его вѣжливости къ сестрѣ жены его кузена. Но онъ не желалъ два раза ѣздить въ Лондонъ, не хотѣлъ также уѣхать на цѣлую недѣлю изъ дома. Лэди Клэверингъ не могла настаивать, чтобы онъ ѣхалъ тотчасъ, и всё было такъ рѣшено, какъ онъ предлагалъ. Она напишетъ немедленно въ Парижъ, а онъ поѣдетъ въ Лондонъ черезъ четыре дня.

— Еслибъ мы знали какую нибудь квартиру, мы могли бы написать, сказала лэди Клэверингъ.

— Вы не могли бы знать, удобна ли она, отвѣчалъ Гарри: — вы увидите, что я съумѣю это сдѣлать.

Потомъ онъ простился; но лэди Клэверингъ еще хотѣла сказать ему слово.

— Лучше не говорите ничего объ этомъ въ пасторатѣ.

Гарри, не много думая, сказалъ, что онъ, не будетъ говорить.

Потомъ онъ ушолъ черезъ паркъ, думая обо всёмъ этомъ. Онъ не видалъ её съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ шолъ по этому парку, въ своёмъ несчастьи, разставшись съ нею въ саду. Какъ много случилось послѣ того! Она великолѣпно вышла замужъ, сдѣлалась графиней, а потомъ вдовой, и теперь возвращалась съ запятнаннымъ именемъ,, почти отверженная тѣми, которые были ея нѣжнѣйшими друзьями, но съ званіемъ и съ богатствомъ и опять свободной женщиной. Онъ не могъ не думать, какой это былъ бы для него случай, еслибъ не Флоренсъ Бёртонъ! Но много случилось и съ нимъ. Онъ чуть не погибъ отъ своего несчастья, такъ онъ говорилъ себѣ, но опять «воспылалъ пламенемъ страсти.» Это было его собственное выраженіе. А еслибъ у него и не было такой любви, удовлетворила бы его честолюбіе вдова съ запятнаннымъ именемъ только потому, что она получила богатое содержаніе отъ жалкаго негодяя, которому она продала себя? Конечно, нѣтъ. Теперь не могло быть и рѣчи о возобновленіи обѣтовъ между ними, даже еслибъ не было любви. Нѣтъ, между нимъ и вдовствующею графинею Онгаръ не могло быть теперь ничего. А всё-таки ему была пріятна мысль встрѣтиться съ нею въ Лондонѣ. Онъ чувствовалъ нѣкоторое торжество при мысли, что онъ первый дотронется до ея руки по ея возвращеніи, послѣ всего, что она выстрадала. Онъ будетъ къ ней очень вѣжливъ и не пощадитъ хлопотъ, чтобы доставить ей спокойствіе. А о квартирѣ ея онъ позаботится, чтобы было всё, что только онъ придумаетъ для ея удобствъ, и имъ овладѣло невольное желаніе, что она можетъ-быть поймётъ, что онъ сдѣлалъ для нея.

Извѣстно ли ей, хотѣлось ему знать, что онъ помолвленъ? Лэди Клэверингъ знала это уже три мѣсяца и, вѣроятно, упомянула объ этомъ въ своихъ письмахъ. А можетъ-быть и нѣтъ. Онъ зналъ, что сёстры были не очень прилежными корреспондентками, и онъ почти желалъ, чтобъ она этого не знала.

— Мнѣ не хотѣлось бы говорить съ нею о Флоренсъ, сказалъ онъ самъ себѣ.

Было очень странно, что они должны были встрѣтиться такимъ образомъ послѣ всего, что происходило между ними въ прежніе дни. Придётъ ли ей въ голову, что онъ былъ единственный человѣкъ, котораго она любила? потому что, разумѣется, онъ очень хорошо зналъ, что она никогда не любила своего мужа. Или она теперь такъ сдѣлалась нечувствительна ко всему кромѣ внѣшняго міра, чтобы думать о подобномъ предметѣ? Она писала, что она постарѣла, и онъ могъ этому повѣрить. Потомъ онъ представлялъ её себѣ въ траурѣ, изнурённую, печальную, похудѣвшую, но всё еще гордую и прекрасную. Онъ говорилъ Флоренсъ о своей любви къ женщинѣ, на которой женился лордъ Онгаръ, и съ восторгомъ описывалъ свою радость, что эта ранняя страсть не кончилась ничѣмъ. Теперь онъ хотѣлъ разсказать Флоренсъ объ этой встрѣчѣ, и онъ думалъ о сравненіи, которое онъ дѣлаетъ между ея блестящей юной прелестью и разрушенной красотой вдовы. Впрочемъ, онъ гордился, что его выбрали для этого порученія, такъ какъ онъ любилъ думать о себѣ какъ о человѣкѣ, съ которымъ случались вещи, выходившія изъ обыкновеннаго порядка вещей. Единственное возраженіе его противъ Флоренсъ состояло въ томъ, что она достаётся ему такимъ обыкновеннымъ образомъ.

— Вѣрно тебѣ надоѣла наша скучная жизнь, сказалъ ему отецъ, когда онъ объявилъ о своёмъ намѣреніи съѣздить въ Лондонъ и на нѣкоторые вопросы, сдѣланные ему, не рѣшился сказать о причинѣ своей поѣздки.

— Право нѣтъ, отвѣчалъ Гарри: — но я долженъ исполнить порученіе для одной особы и не могу объяснить, въ чомъ оно состоитъ.

— Секретъ, Гарри?

— Мнѣ очень жаль, но это секретъ, только не мой — вотъ всё, что я могу сказать.

Мать и сёстры сдѣлали ему нѣсколько вопросовъ, но когда онъ принялъ таинственный видъ, онѣ не настаивали.

— Разумѣется, это что-нибудь насчотъ Флоренсъ, сказала Фанни. — Я увѣрена, что онъ ѣдетъ встрѣчать её. О чомъ ты хочешь держать со мною пари, Гарри, что ты поѣдешь въ театръ съ Флоренсъ, прежде чѣмъ воротишься домой?

На это Гарри не удостоилъ отвѣчать и послѣ этого ему не дѣлали никакихъ вопросовъ.

Онъ поѣхалъ въ Лондонъ и нанялъ квартиру въ Болтонской улицѣ. Тамъ была хорошенькая свѣтлая гостиная, или лучше сказать двѣ гостиныя, маленькая столовая и большая спальная, выходившая окнами на деревья сада какого-то знатнаго вельможи. Когда Гарри стоялъ у окна, ему казалось такъ странно, что онъ тутъ. Онъ хлопоталъ, чтобъ всё въ комнатахъ было чисто и въ порядкѣ. Хорошая ли кухарка у хозяйки? Разумѣется, хорошая. Вѣдь старая лэди Димдаффъ жила здѣсь два года, а никто не былъ такъ разборчивъ насчотъ пищи, какъ лэди Димдаффъ. А будетъ лэди Онгаръ держать свой экипажъ? Объ этомъ Гарри не могъ сказать ничего. Потомъ приступили къ вопросу о цѣнѣ и Гарри узналъ, что порученіе его очень трудно. Сумму запроили огромную.

— Семь гиней въ недѣлю въ такое время года!

— Лэди Димдаффъ всегда платила семь гиней.

— Но это было во время сезона.

На это женщина отвѣчала, что и теперь сезонъ. Гарри не хотѣлось торговаться за графиню, которая вѣроятно мало будетъ заботиться о цѣнѣ, и согласился. Но гинея въ день за квартиру казалась ему большой суммой. Онъ приготовился жениться и начать хозяйство на гораздо меньшую сумму на всѣ издержки. Однако, онъ исполнилъ порученіе, написалъ къ лэди Клэверингъ и послалъ телеграмму въ Парижъ. Онъ чуть самъ не написалъ къ лэди Онгаръ, но когда настала минута, онъ удержался. Онъ послалъ телеграмму отъ Г. Клэверинга. Она могла думать, что телеграмма послана отъ Гью.

Онъ не могъ не заняться особенно своимъ костюмомъ, когда пошолъ встрѣчать её на станцію. Онъ говорилъ себѣ, что онъ осёлъ — и всё продолжалъ оставаться осломъ. Весь день онъ не могъ думать ни о чомъ, кромѣ того, что у него было на рукахъ. Онъ хотѣлъ разсказать Флоренсъ обо всёмъ, но еслибы Флоренсъ знала настоящее расположеніе его духа, я сомнѣваюсь, осталась ли бы она довольна имъ. Поѣздъ долженъ былъ прійти въ 8 часовъ пополудни. Гарри отобѣдалъ въ Оксфордскомъ и Кэмбриджскомъ клубѣ въ шесть часовъ, а потомъ отправился въ свою квартиру взглянуть въ послѣдній разъ на свою наружность. Вечеръ былъ прекрасный, но онъ поѣхалъ на станцію въ кэбѣ, потому что не хотѣлъ встрѣтить лэди Онгаръ въ запачканныхъ сапогахъ. Онъ сказалъ себѣ опять, что онъ осёлъ, а потомъ старался утѣшить себя мыслью, что такой случай рѣдко встрѣчается человѣку даже одинъ разъ — и ужъ никакъ не больше одного раза. Онъ нанялъ для нея карету, думая, что лэди Онгаръ неприлично ѣхать въ ея новый домъ въ кэбѣ, а когда онъ пріѣхалъ на станцію за полчаса до надлежащаго времени, онъ очень тревожился, что карета не пріѣхала. За десять минутъ до восьми часовъ его можно было видѣть стоящимъ у входа на станцію и тревожно ожидающимъ карету. Извощикъ пріѣхалъ во-время, но Гарри разсердился, оттого что не могъ поставить карету такъ, чтобы лэди Онгаръ могла сѣсть въ неё не сходя съ платформы. Когда раздался свистъ подходящаго поѣзда, Гарри Клэверингъ пришолъ въ волненіе.

Поѣздъ подъѣхалъ къ платформѣ, и Гарри стоялъ въ ожиданіи, что голова Джуліи Брабазонъ высунется изъ перваго окна, которое попадётся ему на глаза. Онъ думалъ о головѣ Джуліи Брабазонъ, а не лэди Онгаръ. Но онъ не примѣчалъ ея присутствія, пока вагоны не остановились и платформа покрылась пассажирами прежде, чѣмъ онъ примѣтилъ ту, которую искалъ. Наконецъ онъ встрѣтилъ въ толпѣ человѣка въ ливреѣ и узналъ отъ него, что онъ слуга лэди Онгаръ.

— Я пріѣхалъ встрѣтить лэди Онгаръ, сказалъ Гарри: — и нанялъ для нея карету.

Тогда слуга отыскалъ свою госпожу и Гарри подалъ руку высокой женщинѣ въ чорномъ. На ней была чорная соломенная шляпка съ воалью, но воаль былъ такъ толстъ, что Гарри не могъ видѣть лица.

— Это мистеръ Клэверингъ? сказала она.

— Да, отвѣчалъ Гарри: — это я. Ваша сестра просила меня нанять для васъ квартиру, а такъ какъ я уже былъ въ Лондонѣ, я пріѣхалъ васъ встрѣтить, чтобы узнать, не нужно ли вамъ чего-нибудь. Не могу ли я взять вашу поклажу?

— Благодарю; мой слуга это сдѣлаетъ. Онъ знаетъ, гдѣ она.

— Я взялъ карету; показать вамъ, гдѣ она? Можетъ-быть вы позволите проводить васъ къ ней? Всѣ такъ глупы здѣсь. Мнѣ не позволили подвезти её къ платформѣ.

— Это всё-равно. Вы очень добры. Квартира въ Болтонской улицѣ. У меня записанъ нумеръ. О, благодарю!

Но она не взяла его руки. Онъ пошолъ вперёдъ и стоялъ у дверецъ, пока она садилась въ карету съ горничной.

— Я покажу вашему лакею, гдѣ вы.

Онъ это сдѣлалъ и потомъ пожалъ ей руку въ окно кареты.

Только онъ и видѣлъ её и вышеприведённыя слова только и были ими произнесены. Лица ея онъ не видалъ.

Возвращаясь на свою квартиру, онъ сознавался, что свиданіе было неудовлетворительно. Онъ не могъ сказать, чего ему недоставало, но чувствовалъ, что что-то не такъ. Онъ утѣшился, однако, вспомнивъ, что онъ любилъ Флоренсъ Бёртонъ, а не Джулію Брабазонъ. Лэди Онгаръ не приглашала его къ себѣ и онъ рѣшилъ, что воротится домой на слѣдующій день, не заходя въ Болтонскую улицу. Онъ воображалъ заранѣе, какъ онъ опишетъ лэди Клэверингъ ея сестру, но видя какъ вышло дѣло, онъ рѣшился ничего не говорить объ этой встрѣчѣ. Онъ даже совсѣмъ не хотѣлъ идти въ замокъ. Онъ исполнилъ всѣ порученія лэди Клэверингъ съ небольшими хлопотами и издержками — и кончено. Лэди Онгаръ не скажетъ, что видѣла его. Онъ сомнѣвался даже, вспомнитъ ли она, кого видѣла.

Всё это могъ точно также сдѣлать буфетчикъ его кузена Гью. Въ такомъ расположеніи духа воротился онъ домой, утѣшаясь мыслью, что судьба даётъ ему въ жоны Флоренсъ Бёртонъ, а не Джулію Брабазонъ.

Глава VI.
СЭМЮЭЛЬ СОЛЬ.

Во время отсутствія Гарри въ Лондонъ въ пасторатѣ случилось обстоятельство, очень удивившее нѣкоторыхъ и очень разсердившее другихъ. Соль, пасторъ, сдѣлалъ предложеніе Фанни. Ректоръ и Фанни объявили, что они и удивлены и разсержены. Было очевидно, что ректоръ былъ очень взволнованъ. Мистриссъ Клэверингъ сказала, что она почти подозрѣвала это, что она не была по-крайней-мѣрѣ удивлена; что касалось самаго предложенія, она разумѣется жалѣла, что оно было сдѣлано, такъ какъ Фанни не могла его принять. Мэри удивилась, она думала, что мистеръ Соль занятъ совершенно другимъ, но она не видѣла причины, почему это предложеніе могло считаться съ его стороны безразсуднымъ.

— Какъ вы можете это говорить, мама? съ негодованіемъ воскликнула Фанни, когда мистриссъ Клэверингъ сказала, что она ожидала этого.

— Просто потому, что я видѣла, что ты нравишься ему, моя милая. Мущины въ подобныхъ обстоятельствахъ имѣютъ различные способы оказывать своё предпочтеніе.

Фанни, видѣвшая всю любовь Мэри съ начала до конца и наблюдавшая за всѣми весьма очевидными манёврами Эдуарда Фильдинга, не соглашалась съ этимъ. Эдуардъ Фильдингъ съ первой минуты своего короткаго знакомства съ Мэри не оставилъ никакого сомнѣнія о своихъ намѣреніяхъ ни въ комъ. Онъ разговаривалъ съ Мэри, и гулялъ съ нёю когда только это было возможно для него. Когда онъ былъ вынужденъ говорить съ Фанни, онъ всегда говорилъ о Мэри. Онъ былъ любовникъ добраго, стараго, прямого покроя, въ намѣреніяхъ котораго нельзя было ошибиться. Какъ только его посѣщенія въ Клэверингскій пасторатъ сдѣлались чаще единственный вопросъ составлялъ его доходъ.

— Не думаю, чтобы мистеръ Соль сказалъ мнѣ хоть одно слово, кромѣ какъ о бѣдныхъ и о церковной службѣ, сказала Фанни.

— Это только была его манера, сказала мистриссъ Клэверитъ.

— Когда такъ, онъ долженъ быть дуракъ, замѣтила Фанни. — Я очень жалѣю, если я сдѣлала его несчастнымъ, но къ чему ему было обращаться ко мнѣ съ этимъ?

— Мнѣ придётся отыскивать другого пастора, сказалъ ректоръ по секрету своей женѣ.

— Я этого совсѣмъ не вижу, отвѣчала мистриссъ Клэверитъ. — Со многими мущинами было бы такъ, но мнѣ кажется, ты увидишь, что онъ какъ получитъ отвѣтъ, такъ этимъ и кончится.

Фанни, можетъ-быть, имѣла право приходить въ негодованіе, потому что Соль не предупредилъ её о своёмъ намѣреніи. Мэри нѣсколько мѣсяцевъ занималась болѣе дѣлами въ приходѣ Фильдинга, чѣмъ въ ея собственномъ, и слѣдовательно ничего мне было страннаго, что Соль говорилъ больше съ Фанни, чѣмъ съ ея сестрой. Фанни была усердна и дѣятельна, а Соль также былъ усерденъ и дѣятеленъ; слѣдовательно, имъ было весьма естественно имѣть общіе интересы. Но прогулокъ вдвоёмъ и разговоровъ, которые собственно можно было бы назвать наединѣ, не было. Фанни имѣла книгу, въ которой были записаны имена всѣхъ бѣдныхъ въ приходѣ, и Соль имѣлъ къ этой книгѣ доступъ такой же, какъ она; но содержаніе этой книги было самаго прозаическаго свойства, и когда Фанни сидѣла за этой книгой въ гостиной пастората, а Соль возлѣ нея, стараясь извлечь больше двѣнадцати пенни изъ шиллинга, она никогда не думала, чтобы это могло повести къ объясненію въ любви.

Онъ никогда не называлъ её Фанни, до самой той минуты, какъ она отказалась сдѣлаться мистриссъ Соль. Предложеніе было сдѣлано такимъ образомъ. Фанни была у старой вдовы Тёббъ на половинѣ дороги между Кемберли Гринъ и Клэверингомъ, стараясь увѣрить больную старуху, что въ приходѣ не былъ составленъ заговоръ, чтобы обмануть её въ раздачѣ угля, и въ ту минуту, какъ Фанни выходила изъ коттэджа, пришолъ Соль. Былъ пятый часъ, вечера становились тёмны и слегка накрапывалъ дождь. Не слишкомъ привлекательный былъ вечеръ для прогулки полторы мили по очень грязному переулку, но Фанни Клэверитъ мало обращала вниманія на такія вещи и только что вышла въ грязь и сырость, подобравъ платье, когда Соль подошолъ къ ней.

— Я боюсь, что вы промокнете, миссъ Клэверингъ.

— Это будетъ лучше, чѣмъ остаться безъ чаю, мистеръ Соль, а это было бы, еслибъ я осталась дольше у мистриссъ Тёббъ. И у меня есть зонтикъ.

— Но теперь такъ темно и грязно.

— Я къ этому привыкла, какъ вамъ должно быть извѣстно.

— Да, мнѣ это извѣстно, сказалъ онъ, идя рядомъ съ нею. — Я знаю, что васъ ничто не отвлекаетъ отъ добраго дѣла.

Что-то въ тонѣ его голоса не понравилось Фанни. Онъ никогда прежде не говорилъ ей комплиментовъ. Они были очень коротки и часто бранили другъ друга. Фанни обвиняла Соля въ томъ, что онъ слишкомъ много требуетъ отъ людей, а онъ возражалъ, что она слишкомъ потакаетъ имъ. Фанни часто не хотѣла его слушаться, а онъ съ гнѣвомъ намекалъ на свою пасторскую власть. Такимъ образомъ они трудились вмѣстѣ очень пріятно, безъ малѣйшей неловкости, которая при другихъ отношеніяхъ могла бы возникнуть между молодымъ человѣкомъ и молодою дѣвушкой. Но теперь, когда онъ началъ хвалить её съ особеннымъ выраженіемъ въ тонѣ, она смутилась. Она не сейчасъ ему отвѣчала, но пошла быстро но грязи и слякоти.

— Вы очень постоянны, продолжалъ онъ: — въ два года моего пребыванія въ Клэверингѣ я не могъ этого не узнать.

Становилось всё хуже и хуже. Её раздражали не столько его слова, сколько тонъ, которымъ они были произнесены. А всё-таки она не имѣла ни малѣйшаго понятія о томъ, что будетъ. Если, будучи въ полномъ восторгѣ отъ ея преданности, онъ предложилъ бы ей сдѣлаться протестантской монахиней или оставить ея домъ и пойти сидѣлкой въ больницу, это было бы такимъ сумасбродствомъ, къ которому она считала его способнымъ. Но къ тому сумасбродству, которое онъ дѣлалъ теперь, она его способнымъ не считала.

Пошолъ сильный дождь, и Фанни держала зонтикъ низко надъ головой. Онъ также шолъ съ открытымъ зонтикомъ въ рукѣ, такъ что они шли не очень близко другъ къ другу. Фанни шла скоро, стала ногою въ лужу и совсѣмъ обрызгала себя.

— Ахъ, Боже мой! Боже мой! сказала она: — это очень непріятно.

— Миссъ Клэверингъ, продолжалъ Соль: — я искалъ случая поговорить съ вами, и не знаю, найду ли другой такой удобный какъ этотъ.

Она всё думала, что ей будетъ сдѣлано какое-нибудь непріятное, а можетъ-быть и дерзкое предложеніе, но ей не приходило въ голову, что Солю нужна жена.

— Не слишкомъ ли сильный идётъ дождь для разговоровъ? сказала она.

— Такъ какъ я уже началъ, я долженъ теперь продолжать, отвѣчалъ онъ, нѣсколько возвышая голосъ, какъ-будто это было необходимо, чтобъ она могла разслышать сквозь дождь и темноту.

Она отошла отъ него подальше съ необдуманнымъ раздраженіемъ, но онъ всё шолъ къ своей цѣли.

— Миссъ Клэверингъ, я знаю, что я не гожусь для роли любовника — никуда не гожусь.

Она вздрогнула и опять забрызгала себя.

— Я никогда не читалъ, какъ это дѣлается въ книгахъ, и не позволялъ моему воображенію много раздумывать о подобныхъ вещахъ.

— Мистеръ Соль, пожалуйста не продолжайте, пожалуйста!

Теперь она поняла, что будетъ.

— Я долженъ теперь продолжать, миссъ Клэверингъ; но я не стану васъ просить дать мнѣ отвѣтъ сегодня. Я полюбилъ васъ, и если вы можете полюбить меня взаимно, я возьму васъ за руку и вы будете моей женой. Я нашолъ въ васъ то, что мнѣ невозможно не любить, не желать овладѣть этимъ навсегда. Вы подумаете объ этомъ и дадите мнѣ отвѣтъ, когда вполнѣ сообразите всё.

Онъ говорилъ не совсѣмъ дурно, и хотя Фанни очень на него сердилась, она сознавала это. Время, выбранное имъ, не очень шло къ объясненію въ любви, и мѣсто также; но выбравъ ихъ, онъ воспользовался ими какъ могъ. Въ его голосѣ не было нерѣшимости, а слова его были слышны очень внятпо.

— О, мистеръ Соль! разумѣется, я сейчасъ могу увѣрить васъ, сказала Фанни. — Мнѣ размышлять не надо. Я право никогда не думала…

Фанни, очень хорошо знавшая свои мысли на этотъ счотъ, никакъ не могла выразиться ясно и не невѣжливо. Какъ только слово «разумѣется» сорвалось съ ея губъ, она почувствовала, что его не слѣдовало говорить. Ей не было никакой необходимости оскорблять его, говоря, что такое предложеніе могло имѣть только одинъ отвѣтъ.

— Я знаю, миссъ Клэверингъ, что вы никогда объ этомъ не думали, и потому было бы хорошо, чтобы вы взяли время на размышленіе. Я не успѣлъ показать вамъ маленькими признаками, какъ это дѣлаютъ мущины, не столь неловкіе какъ я, всю любовь, какую я чувствовалъ къ вамъ. Еслибъ даже я и могъ это сдѣлать, я всё-таки колебался бы, пока не рѣшилъ, что мнѣ лучше жениться, чѣмъ остаться холостымъ, и рѣшилъ также, насколько это было возможно для меня, что и вамъ также лучше выйти замужъ.

— Мистеръ Соль, право объ этомъ думать слѣдуетъ мнѣ самой.

— И мнѣ также. Можетъ ли мущина сдѣлать предложеніе женщинѣ, связать женщину на всю жизнь съ нѣкоторыми обязанностями, не думая, что это будетъ столько же хорошо для нея какъ, и для него? Разумѣется, вы должны думать за себя — и я думалъ за васъ. Вы должны думать и обо мнѣ и о себѣ.

Фанни очень хорошо знала, что относительно ея объ этомъ дѣлѣ ей нечего было думать. Соль былъ не такой человѣкъ, въ котораго она могла бы влюбиться. Она имѣла свои собственныя понятія о томъ что было достойно любви въ мущинахъ, и пасторъ, шлёпавшійся по дождю рядомъ съ нею, вовсе не подходилъ къ ея понятіямъ о превосходствѣ. Она безсознательно сознавала, что онъ совершенно не понялъ ея характеръ и приписывалъ ей больше отреченія отъ свѣта, чѣмъ она имѣла или желала имѣть. Фанни Клэверитъ не торопилась выйти замужъ. Я не знаю, рѣшила ли она, что замужство будетъ хорошо для нея, но она имѣла невозмутимое убѣжденіе, что если она выйдетъ замужъ, то у мужа ея будетъ и домъ и доходъ. Она не полагалась на свою готовность питаться однимъ картофелемъ и дѣлать себѣ по одному новому платью каждый годъ. Удобный домъ со всевозможнымъ комфортомъ, достатокъ въ деньгахъ, изящество въ жизни имѣли для нея привлекательность, и хотя она не желала поступить жестоко съ Солемъ за его ошибку, она чувствовала, что онъ ошибся, дѣлая это предложеніе. Потому что она исполняла свою обязанность какъ дочь приходскаго ректора, онъ счолъ себя вправѣ смотрѣть на неё какъ на самоотверженницу, которая готова отказаться отъ всего, чтобы сдѣлаться женою пастора, который былъ дѣятеленъ, это правда, но не имѣлъ ни одного шиллинга, кромѣ пасторскаго жалованья.

— Мистеръ Соль, сказала она: — могу увѣрить васъ, что мнѣ не нужно времени на размышленіе. То, что вы желаете, исполниться не можетъ.

— Можетъ-быть, я поступилъ слишкомъ круто. Я самъ это чувствую, хотя не зналъ, какъ этого избѣгнуть.

— Это не составило бы ни малѣйшей разницы. Право, право, мистеръ Соль, это не составило бы разницы.

— Согласитесь исполнить мою просьбу; позвольте мнѣ поговорить съ вами объ этомъ черезъ шесть мѣсяцевъ.

— Это не принесётъ никакой пользы.

— Оно принесётъ вотъ какую пользу — столько времени эта мысль будетъ передъ вами.

Фанни подумала, что она будетъ имѣть самого мистера Соля передъ собою и что этого будетъ довольно. Соль, въ своёмъ простомъ платьѣ и въ толстыхъ, грязныхъ сапогахъ, съ своими слабыми, прищуренными глазами, съ душою вѣчно устремлённою на единственное желаніе своей жизни, не могъ представляться ей въ видѣ любовника. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, къ которымъ женщины очень привязываются дружеской любовью, но отъ которыхъ любовь женщинъ также далека, какъ-будто они принадлежатъ къ какой-нибудь другой породѣ.

— Я не стану приставать къ вамъ, сказалъ онъ: — я вижу по вашему тону, что это для васъ непріятно.

— Мнѣ очень жаль, если я огорчаю васъ, но право, мистеръ Соль, я не могу, я никогда не могу дать вамъ другого отвѣта.

Потомъ они шли молча по дождю — молча, не говоря ни одного слова — болѣе полумили, пока не дошли до калитки пастората. Тутъ имъ было необходимо сказать что-нибудь другъ другу и послѣдніе триста шаговъ Фанни старалась придумать приличныя слова. Но Соль первый прервалъ молчаніе.

— Прощайте, миссъ Клэверингъ, сказалъ онъ, остановившись и протягивая руку.

— Прощайте, мистеръ Соль.

— Надѣюсь, что въ нашихъ сношеніяхъ не произойдётъ никакой разницы отъ того, что я вамъ сказалъ?

— Съ моей стороны нѣтъ, то-есть, если вы это забудете.

— Нѣтъ, миссъ Клэверингъ, я этого не забуду. Еслибъ это можно было забыть, я не сталъ бы говорить. Конечно, я не забуду.

— Вы знаете, что я хотѣла сказать, мистеръ Соль.

— Я не забуду этого даже въ томъ отношеніи, въ какомъ вы хотѣли сказать. Но всё-таки я думаю, что вамъ нечего меня бояться, такъ какъ вызнаете, что я васъ люблю. Мнѣ кажется, я могу обѣщать, что вамъ не надо удаляться отъ меня изъ-за того, что случилось. Но вы скажете вашему отцу и вашей матери и, разумѣется, будете руководиться ими. А теперь прощайте.

Онъ ушолъ, а она удивлялась, что онъ такъ хорошо успѣлъ и объясниться и вести себя. Она отказала ему наотрѣзъ, а онъ перенёсъ это хорошо. Онъ не сконфузился, не надулся, не старался смягчить её своей горестью. Словомъ, онъ вёлъ себя очень хорошо, только ему совсѣмъ не слѣдовало дѣлать этого предложенія.

Соль былъ правъ въ одномъ. Разумѣется, Фанни сказала матери, а мать разумѣется сказала отцу. Передъ обѣдомъ объ этомъ дѣлѣ разсуждали въ семейномъ собраніи. Всѣ соглашались, что Фанни тотчасъ должна отказать. Объ этомъ даже и не разсуждали. Но вышло разногласіе между ректоромъ и Фанни съ одной стороны и мистриссъ Клэверингъ и Мэри съ другой.

— Честное слово, я нахожу это очень дерзкимъ, сказалъ ректоръ.

Фанни не хотѣлось самой употребить этого выраженія, но ей было пріятно, что отецъ это сказалъ.

— Я этого не вижу, сказала мистриссъ Клэверингъ. — Онъ не могъ знать, каковы могутъ быть виды Фанни въ жизни. Пасторы часто женятся на дочеряхъ тѣхъ ректоровъ, у которыхъ они служатъ, и я не вижу, почему лишать мистера Соля права попытаться.

— Если онъ полюбилъ Фанни, что же оставалось ему дѣлать? сказала Мэри.

— О, Мэри! не говори такихъ пустяковъ, замѣтила Фанни. — Полюбилъ? Полюбить нельзя же безъ причины.

— Чѣмъ онъ намѣревался жить? спросилъ ректоръ.

— Эдуарду нечѣмъ было жить, когда вы позволили ему бывать здѣсь, сказала Мэри.

— Но Эдуардъ имѣлъ надежды, а Соль, сколько мнѣ извѣстно, не имѣетъ никакихъ. Онъ ничѣмъ этого не выказалъ. Еслибы житель луны явился къ Фанни съ такимъ предложеніемъ, я не думаю, чтобы она была болѣе удивлена.

— Въ половину менѣе, папа.

Тогда-то мистриссъ Клэверингъ объявила, что она не удивилась, что она это подозрѣвала, и почти разсердила этимъ Фанни. Когда Гарри воротился черезъ два дня послѣ того, семейныя новости были сообщены ему и онъ немедленно сталъ на сторонѣ отца.

— Честное слово, я думаю, что слѣдовало бы запретить ему бывать въ вашемъ домѣ, сказалъ Гарри. — Онъ забылся, осмѣлившись сдѣлать подобное предложеніе.

— Это вздоръ, Гарри, сказала его мать. — Если ему не непріятно бывать здѣсь, нѣтъ никакой причины, почему его присутствіе должно быть непріятно намъ. Было бы несправедливо къ нему отказать ему отъ мѣста и отцу твоему было бы трудно найти другого пастора, который такъ годился бы для него.

Въ послѣднемъ замѣчаніи не было ни малѣйшаго сомнѣнія, и спокойно рѣшили, что вина Соля, если только это вина, будетъ оставлена безъ вниманія. На слѣдующій день онъ пришелъ въ пасторатъ, и всѣ удивились непринуждённости, съ какою онъ держалъ себя. Не то, чтобъ онъ выказывалъ какую-нибудь особенную вольность въ обращеніи, или чтобы онъ избѣгалъ измѣнить свой способъ разговора съ ними. Лёгкій румянецъ выступилъ на его жолтомъ лицѣ, когда онъ заговорилъ съ мистриссъ Клэверингъ, и онъ почти не сказалъ ни слова съ Фанни. Но онъ держалъ себя, такъ какъ будто сознавалъ, что онъ сдѣлалъ, но нисколько не стыдился этого. Обращеніе ректора съ нимъ было холодно и церемонно; видя это, мистриссъ Клэверингъ заговорила съ нимъ кротко и съ улыбкой.

— Я видѣла, что ты слишкомъ суровъ къ нему, и старалась это загладить, сказала она потомъ мужу.

— Ты была совершенно права, отвѣчалъ онъ. — Ты права всегда. Но я жалѣю, зачѣмъ онъ такъ одурачилъ себя. Съ нимъ уже нельзя быть такъ, какъ прежде.

Гарри почти не говорилъ съ Солемъ въ первый разъ какъ встрѣтился съ нимъ; всё это Соль понималъ прекрасно.

— Клэверингъ, сказалъ онъ Гарри дня черезъ два послѣ этого: — я надѣюсь, что между вами и мной не будетъ никакой разницы.

— Разницы? Я не знаю, что вы называете разницей.

— Мы были хорошими друзьями и, надѣюсь останемся такими. Безъ сомнѣнія, вы знаете, что произошло между мною и вашей сестрой?

— О, да! разумѣется, мнѣ сказали.

— Я надѣюсь, что вы не станете ссориться со мною за это. То, что я сдѣлалъ и вы сдѣлали бы въ моёмъ положеніи, только вы сдѣлали бы это успѣшно.

— Я думаю, что человѣкъ долженъ имѣть какой-нибудь доходъ.

— Можете вы сказать, что вы стали бы ждать дохода прежде чѣмъ дѣлали предложеніе?

— Мнѣ кажется, было бы лучше еслибы, вы обратились къ моему отцу.

— Можетъ-быть, это правило въ подобныхъ вещахъ, но я этого не знаю. Ей это понравилось бы больше?

— Не знаю.

— Вы помолвлены. Вы обратились прежде къ родителямъ молодой дѣвицы?

— Не могу этого сказать; но думаю, что я подалъ имъ причины этого ожидать. Я думаю, они всѣ это знали. Но теперь всё кончено и я не знаю, чтобы намъ было надо говорить объ этомъ болѣе.

— Конечно. Ничего нельзя сказать такого, что могло бы принести пользу; но я не думаю, чтобы я сдѣлалъ что-нибудь, что возбудило бы вашу непріязнь.

— Непріязнь сильное выраженіе. Я вовсе не намѣренъ быть злопамятнымъ и не буду; стало-быть, это можно кончить.

Послѣ этого Гарри былъ любезнѣе съ Солемъ, вообразивъ, что пасторъ въ нѣкоторомъ родѣ извиняется въ томъ, что онъ сдѣлалъ. Но мнѣ кажется, что мистеръ Соль вовсе этого не думалъ. Еслибы онъ сдѣлалъ предложеніе дочери кэнтербёрійскаго архіепископа, вмѣсто дочери клэверингскаго ректора, онъ и не воображалъ бы, что это требуетъ извиненія.

На другой день послѣ его возвращенія изъ Лондона, лэди Клэверингъ послала за Гарри.

— Вы видѣли мою сестру въ Лондонѣ? сказала она.

— Да, отвѣчалъ Гарри, покраснѣвъ: — такъ какъ я уже былъ въ Лондонѣ, я поѣхалъ её встрѣтить. Но, какъ вы сказали, лэди Онгаръ способна обходиться безъ помощи. Я только что видѣлъ её.

— Джулія сочла это большимъ одолженіемъ съ вашей стороны, но она удивилась, что вы не пришли къ ней на слѣдующій день. Она думала, вы придёте.

— О, нѣтъ! Я думалъ, что она слишкомъ устала и слишкомъ занята для того, чтобъ желать видѣть простого знакомаго.

— Ахъ, Гарри! я вижу, что она разсердила васъ, сказала лэди Клэверингъ: — а то вы не назвали бы себя простымъ знакомымъ.

— Вовсе нѣтъ. Разсердила меня? Какъ она могла разсердить меня? Я хотѣлъ только сказать, что въ такое время она, вѣроятно, не желала видѣть никого, кромѣ людей по дѣлу или близкихъ родственниковъ, какъ вы или Гью.

— Гью къ ней не поѣдетъ.

— Но вы поѣдете, неправда ли?

— Поѣду скоро. Вы кажется не понимаете, Гарри, и можетъ-быть было бы странно, еслибъ вы поняли, что я не могу ѣздить въ Лондонъ, когда мнѣ вздумается. Я не должна была говорить вамъ этого, но невольно хочется говорить о своихъ дѣлахъ. Въ настоящую минуту у меня нѣтъ денегъ на поѣздку, еслибы даже не было другихъ причинъ.

Эти послѣднія слова она сказала почти шопотомъ, а потомъ посмотрѣла въ лицо молодому человѣку, чтобъ видѣть, что онъ думаетъ о томъ, что она ему сказала.

— О! вы скоро могли бы достать денегъ. Но я надѣюсь, что вы скоро поѣдете.

Черезъ день онъ получилъ по почтѣ письмо отъ лэди Онгаръ. Когда онъ увидалъ почеркъ, знакомый ему, сердце его тотчасъ забилось и онъ не рѣшился распечатать письмо за завтракомъ. Однако распечаталъ и прочолъ, но почти не понялъ содержанія до-тѣхъ-поръ, пока не унёсъ его въ свою комнату. Письмо, которое было очень коротко, состояло въ слѣдующемъ:

"Любезный другъ,

"Я такъ сильно тронута тѣмъ, что вы пріѣхали встрѣтить меня на станціи; можетъ-быть, еще болѣе оттого, что тѣ, которые обязаны быть ко мнѣ внимательны, оказали мнѣ менѣе вниманія. Не думайте, чтобы я говорила о бѣдной Герміонѣ, потому что я не имѣю намѣренія жаловаться на неё. Я думала, что можетъ-быть вы навѣстите меня прежде чѣмъ уѣдете изъ Лондона; но вѣроятно вы торопились. Я получила извѣстіе изъ Клэверинга, что вы дня черезъ два пріѣдете въ Лондонъ на ваше новое мѣсто. Пожалуйста навѣстите меня. Я имѣю такъ много разсказать вамъ. Квартира, нанятая вами, именно такова, какую я желала, и я такъ вамъ благодарна!

Ваша навсегда
"Д. О."

Когда Гарри прочолъ и понялъ, онъ примѣтилъ, что онъ опять былъ взволнованъ.

— Бѣдняжка! сказалъ онъ себѣ: — грустно думать, какъ ей нуженъ другъ!

Глава VII.
НѢСКОЛЬКО СЦЕНЪ ИЗЪ ЖИЗНИ ГРАФИНИ.

Въ половинѣ января Гарри Клэверингъ поѣхалъ въ Лондонъ и занялся работою въ конторѣ Бейльби. Контора Бейльби состояла изъ четырёхъ или пяти большихъ комнатъ, выходившихъ на рѣку изъ Адамской улицы въ Адельфи, и тамъ Гарри нашолъ для себя столъ въ одной комнатѣ съ тремя другими учениками. Это была прекрасная, старая комната, высокая, съ большими окнами, украшенная на потолкѣ итальянской рѣзбой и летящей богиней въ серединѣ. Въ прошлое время въ этомъ домѣ жилъ какой-то богачъ, который наслаждался тутъ пріятнымъ вѣтеркомъ съ рѣки, прежде чѣмъ Лондонъ сдѣлался настоящимъ Лондономъ и когда для Темзы не нужно было плотинъ. Ничего не могло быть милѣе комнаты Гарри или пріятнѣе стола и стула, которые онъ занималъ у окна; но въ обращеніи другихъ людей съ нимъ было что-то такое, не совсѣмъ удовлетворявшее его. Они вѣроятно не знали, что онъ былъ стипендіатомъ коллегіи, и обращались съ нимъ, какъ-будто онъ просто былъ студентъ лондонскаго университета. Въ Страттонѣ ему отдавали нѣкоторымъ образомъ честь. Тамъ знали, кто онъ, и чувствовали къ нему нѣкоторое уваженіе. Его не трепали по спинѣ, не толкали въ рёбра, даже не называли старымъ дружище, прежде чѣмъ болѣе продолжительное знакомство оправдало это названіе. Но у Бейльби въ Адельфи одинъ молодой человѣкъ, который былъ моложе Гарри и, повидимому, еще не достигъ высокаго положенія въ инженерной наукѣ, очевидно думалъ, что онъ дѣйствуетъ дружески и прилично, объявляя, что пріѣзжій «восковой», на второй же день появленія Гарри въ конторѣ. Гарри Клэверингъ не прочь былъ отъ мысли, что онъ и «восковой» и «каменный», но онъ желалъ, чтобы подобные комплименты и нѣжныя названія употребляли съ нимъ только тѣ, которые знали его довольно давно, чтобы быть увѣренными, что онъ заслуживаетъ ихъ. Мистеръ Джозефъ Уолликеръ, конечно, не находился еще въ ихъ числѣ.

Былъ въ конторѣ Бейльби человѣкъ, который имѣлъ право называть его нѣжными названіями и получать ихъ отъ него, хотя Гарри никогда не видалъ его, пока первый разъ не явился въ Адельфи. Это былъ Теодоръ Бёртонъ, его будущій шуринъ, который былъ теперь главнымъ лицомъ въ лондонской конторѣ, главнымъ лицомъ въ дѣлѣ, хотя онъ не былъ еще партнёромъ. Было рѣшено, что этотъ Бёртонъ вступитъ въ партнёрство, когда отецъ его оставитъ дѣла; а пока онъ получалъ жалованья тысячу фунтовъ, какъ главный клэркъ. Теодоръ Бёртонъ былъ трудолюбивый, степенный, умный человѣкъ, съ плѣшивой головой, съ высокимъ лбомъ и съ выраженіемъ постояннаго труда въ лицѣ, которое пріобрѣтаютъ такіе люди. Гарри Клэверингу онъ не понравился, потому что онъ носилъ бумажныя перчатки и имѣлъ противную привычку сметать пыль съ своихъ сапоговъ носовымъ платкомъ. Гарри видѣлъ, какъ онъ дѣлалъ это два раза въ первый день ихъ знакомства, и чрезвычайно объ этомъ сожалѣлъ. Бумажныя перчатки также были непріятны, какъ и толстые сапоги, съ которыхъ стряхивалась пыль; но стряхиваніе пыли было самымъ важнымъ преступленіемъ.

И въ обращеніи мистера Теодора Бёртона было что-то ненравившееся Гарри, хотя этотъ джентльменъ, очевидно, имѣлъ намѣреніе быть къ нему ласковъ. Когда Бёртонъ поговорилъ съ нимъ минуты двѣ, въ головѣ Гарри промелькнула мысль, что онъ не обязанъ жениться на всей Бёртонской фамиліи и что, можетъ-быть, онъ долженъ принять нѣкоторыя мѣры, чтобы сдѣлать извѣстнымъ этотъ фактъ. «Теодоръ», какъ онъ часто слышалъ Бёртона называли любящія уста, какъ-будто считалъ его своей собственностью, называлъ его Гарри и упрекалъ его съ дружеской горячностью, что онъ прямо не пріѣхалъ къ нему въ домъ въ Онслоу-Крешентъ.

— Пожалуйста, будьте тамъ какъ дома, сказалъ Бёртонъ. — И надѣюсь, что вамъ понравится моя жена. Вы не должны бояться, что вы сдѣлаетесь лѣнивы, если будете проводить здѣсь вечера, потому что мы всѣ любимъ читать. Придёте сегодня обѣдать?

Флоренсъ сказала ему, что она была любимою сестрой ея брата Теодора и что Теодоръ, какъ мужъ, братъ и человѣкъ, былъ совершенствомъ. Но Теодоръ смахивалъ пыль носовымъ платкомъ съ своихъ сапоговъ, и Гарри Клэверингъ не захотѣлъ обѣдать у него въ тотъ день.

Для него было мучительно, очевидно, что всѣ въ конторѣ знали его отношенія къ дочери старика Бёртона. Онъ былъ въ Страттонѣ и, подобно всѣмъ другимъ, не вышелъ безъ обжоги изъ страттонскаго огня. Его заставили сдѣлать то, что сдѣлали Грэнджеръ, Скарнессъ и другіе. Страттонъ сдѣлался теперь болѣе безопаснымъ мѣстомъ, такъ какъ Клэверингъ взялъ послѣднюю. Вотъ какое чувство, повидимому, имѣли другіе объ этомъ. Гарри такъ не думалъ о своей Флоренсъ. Онъ зналъ хорошо, какъ онъ былъ счастливъ, что пріобрѣлъ сердце такой дѣвушки. Ему хорошо было извѣстно, какая огромная разница была между его Флоренсъ и Карри Скорнессъ. Онъ съ негодованіемъ отвергалъ передъ собой, что онъ раскаявается въ томъ, что онъ сдѣлалъ. Но онъ желалъ, чтобы эти частныя вещи и остались частными и чтобы не всѣ въ конторѣ Бейльби знали о его помолвкѣ. Когда Уолликеръ, на четвёртый день ихъ знакомства, спросилъ его, всё ли благополучно въ Страттонѣ, онъ рѣшилъ, что онъ ненавидитъ Уолликсра и будетъ его ненавидѣть до конца своей жизни. Онъ отказался отъ перваго приглашенія Теодора Бёртона, но не могъ совершенно уклониться отъ знакомства съ своимъ будущимъ шуриномъ и даль слово обѣдать у него.

Въ тотъ же самый день Гарри изъ конторы Бейльби прямо пошолъ въ Болтонскую улицу къ лэди Онгаръ. Идя туда, онъ думалъ, что эти Уолликеры и имъ подобные не имѣли въ своей жизни такихъ случаевъ, какіе выпали на долю ему. Надъ нимъ смѣялись по поводу Флоренсъ Бёртонъ, не угадывая, что ему было суждено любить и быть любимымъ такой женщиной, какою была Джулія Брабазонъ, такою женщиной, какою была теперь лэди Онгаръ. Но дѣла его устроились хорошо. Джулія Брабазонъ не могла составить счастье мужа, но Флоренсъ Бёртонъ будетъ нѣжнѣйшей, милѣйшей и вѣрнѣйшей женою, какую когда-либо мущина вводилъ въ свой домъ. Онъ думалъ объ этомъ и рѣшился каждый день думать объ этомъ болѣе, когда постучался въ дверь лэди Онгаръ.

— Да, ея сіятельство дома, сказалъ лакей, котораго онъ видѣлъ на платформѣ, и черезъ нѣсколько минутъ Гарри очутился въ гостиной, которую онъ такъ старательно разсматривалъ, когда нанималъ для ея настоящей жилицы.

Онъ оставался въ комнатѣ минутъ шесть и могъ вполнѣ разсмотрѣть всё находившееся въ ней. Теперь она вовсе не походила на ту комнату, которую онъ видѣлъ менѣе чѣмъ мѣсяцъ тому назадъ. Она написала ему, что эта квартира была именно такова, какую она желала имѣть, но послѣ того всё тутъ перемѣнилось. Стояло новое фортепіано и мёбель была обита новымъ ситцемъ, комната была наполнена маленькими женскими принадлежностями, показывавшими роскошь и богатство. Повсюду виднѣлись украшенія, хорошенькія игрушки и тысячи бездѣлушекъ, которыя могутъ имѣть только богачи, и богачи со вкусомъ. Потомъ онъ услыхалъ лёгкіе шаги; дверь отворилась и вошла лэди Онгаръ.

Онъ ожидалъ увидѣть ту же самую фигуру, какую онъ видѣлъ на платформѣ желѣзной дороги, такую же мрачную одежду, ту же спокойную осанку, даже тотъ самый воаль на лицѣ; но лэди Онгаръ, которую онъ видѣлъ теперь, также не походила на ту лэди Онгаръ, какъ она не походила на Джулію Брабазонъ, которую онъ зналъ въ Клэверингскомъ паркѣ. Она была одѣта, конечно, въ чорное; конечно, она была въ траурѣ, но несмотря на чорное и несмотря на трауръ, въ ней не было ни унынія, ни торжественности горя. Онъ едва примѣтилъ, что ея платье было креповое или что бѣлыя длинныя барбы висятъ съ чепчика, который такъ мило сидитъ на ея головѣ. Онъ смотрѣлъ на ея лицо. Сначала онъ подумалъ, что это не можетъ быть та же женщина, она показалась ему гораздо старше. А между-тѣмъ, когда онъ смотрѣлъ на неё, онъ видѣлъ, что она прекрасна по прежнему, даже прекраснѣе прежняго. Въ ея лицѣ и фигурѣ было достоинство, которое очень къ ней шло и которое показывало, что она знаетъ, что она графиня. Она казалась женщиной болѣе пригодной для женственнаго, чѣмъ для дѣвическаго возраста. Глаза ея были блестящѣе прежняго и, какъ Гарри показалось, больше; а высокій лобъ и благородное очертаніе физіономіи очень шли къ платью и къ головному убору, которые были на ней.

— Я васъ ждала, сказала она, подходя къ нему. — Герміона написала мнѣ, что вы пріѣдете въ Лондонъ въ понедѣльникъ. Зачѣмъ вы не пришли ко мнѣ раньше?

На лицѣ ея была улыбка, а въ тонѣ самоувѣренность, которыя почти смутили его.

— У меня было много дѣла, сказалъ онъ.

— Въ вашей новой профессіи. Да, я понимаю это. Итакъ вы теперь поселились въ Лондонѣ? Гдѣ вы живёте? то-есть, если вы уже устроились?

Въ отвѣтъ на это Гарри сказалъ, что онъ нанялъ квартиру на Блумбёрійскомъ сквэрѣ, и покраснѣлъ, называя такую неаристократическую мѣстность. Старая мистриссъ Бёртонъ рекомендовала ему домъ, въ которомъ онъ помѣстился, но онъ не счолъ нужнымъ объяснять это обстоятельство лэди Онгаръ.

— Я должна поблагодарить васъ за то, что вы сдѣлали для меня, продолжала она. — Вы такъ скоро убѣжали отъ меня въ тотъ вечеръ, что я не могла съ вами поговорить. Но сказать вамъ по правдѣ, Гарри, я не была тогда расположена говорить ни съ кѣмъ. Разумѣется, вы думали, что я дурно обошлась съ вами.

— О, нѣтъ! сказалъ онъ.

— Разумѣется, вы думали. А еслибъ вы этого не думали, я разсердилась бы на васъ. Но еслибъ дѣло шло о спасеніи моей жизни, я не могла бы. Почему сэръ Гью Клэверингъ не пріѣхалъ встрѣтить меня? Почему не пріѣхалъ ко мнѣ мужъ моей сестры?

На этотъ вопросъ Гарри не могъ дать отвѣта. Онъ всё еще стоялъ съ шляпой въ рукѣ, а теперь отвернулся отъ нея и покачалъ головой.

— Сядьте, Гарри, сказала она: — и позвольте мнѣ поговорить съ вами, какъ съ другомъ, если только вы не торопитесь уйти.

— О, нѣтъ! сказалъ онъ, садясь.

— Или если вы не боитесь меня.

— Боюсь васъ, лэди Онгаръ?

— Да, боитесь; но я говорю не о васъ. Я не думаю, чтобъ вы были такъ трусливы, чтобы бросить женщину, которая была вашимъ другомъ, за то, что съ ней сдѣлалось несчастье и клевета очернила ея имя.

— Надѣюсь, сказалъ Гарри.

— Нѣтъ, Гарри, я этого не думаю о васъ. Но если сэръ Гью не трусъ, зачѣмъ онъ не пріѣхалъ встрѣтить меня? Зачѣмъ онъ оставилъ меня одну, теперь, когда онъ могъ быть полезенъ мнѣ? Я знала, что деньги его кумиръ, но я никогда не просила у него ни одного шиллинга и теперь не сдѣлала бы этого. О, Гарри, какъ дурно вы поступили съ этой чекой! Вы помните?

— Да, помню.

— И я также, и буду помнить всегда, всегда. Еслибъ я взяла эти деньги, какъ часто слышала бы я о нихъ съ-тѣхь поръ!

— Слышали о деньгахъ? спросилъ онъ. — Вы хотите сказать, отъ меня?

— Да; какъ часто слышала бы отъ васъ. Мучили ли бы вы меня и говорили ли мнѣ объ этихъ деньгахъ разъ въ недѣлю? Честное слово, Гарри, мнѣ говорили о нихъ почти каждый день. Не удивительно ли, что бываютъ мущины такіе низкіе.

Для него стало теперь ясно, что она говорила о своёмъ умершемъ мужѣ; но объ этомъ Гарри теперь чувствовалъ себя неспособнымъ сказать ни слова. Онъ не воображалъ въ эту минуту, какъ откровенно она скоро будетъ говорить съ нимъ о лордѣ Онгарѣ и объ его недостаткахъ.

— О, какъ я жалѣла, зачѣмъ я не взяла вашихъ денегъ! Но теперь это всё-равно, Гарри. Какъ ни непріятны подобные упрёки, они скоро становятся ничтожными. Но это была трусость въ вашемъ кузенѣ Гью, неправда ли? Еслибы я не жила у него какъ родная, это было бы всё-равно. А теперь точно-будто меня бросилъ родной братъ.

— Лэди Клэверингъ была у васъ?

— Одинъ разъ, на полчаса. Она пріѣхала въ Лондонъ на одинъ день, пріѣхала ко мнѣ одна, и дрожала, какъ-будто боялась меня. Бѣдная Герми! Вы, владыки мірозданія, заставляете вашихъ рабынь вести печальную жизнь, когда вздумаете замѣнить ваши поцалуи и воркованье деспотизмомъ и самоуправствомъ. Я не осуждаю Герми. Я полагаю, она сдѣлала всё, что могла, и я не сдѣлала ей ни малѣйшаго упрёка. И ему не сдѣлаю. Если онъ придётъ теперь, слуга мой откажетъ ему. Онъ оскорбилъ меня, и я буду помнить оскорбленіе.

Гарри Клэверингъ не совсѣмъ понималъ, чего лэди Онгаръ желала отъ своего зятя, какой помощи требовала она; онъ не зналъ также, прилично ли ему предложить себя вмѣсто сэра Гью. Онъ чувствовалъ себя готовымъ въ эту минуту сдѣлать всё что могъ, даже еслибы нужная услуга требовала большей жертвы, чѣмъ оправдывало благоразуміе.

— Еслибъ я зналъ, что вамъ нужно что-нибудь, я пришолъ бы къ вамъ скорѣе, сказалъ онъ.

— Всё мнѣ нужно, Гарри! Всё нужно, — кромѣ чеки въ шестьсотъ фунтовъ, которую вы прислали мнѣ такъ вѣроломно. Думали ли вы когда-нибудь, что могло бы случиться, еслибъ одинъ человѣкъ узналъ объ этомъ? Всѣ объявили бы, что вы сдѣлали это для собственной своей тайной цѣли — всѣ, кромѣ одной.

Гарри, слыша это, чувствовалъ, что онъ краснѣетъ. Знала ли лэди Онгаръ о его помолвкѣ съ Флоренсъ Бёртонъ? Лэди Клэверингъ это знала и могла, вѣроятно, разсказать, но опять могла и не разсказать. Гарри въ эту минуту желалъ знать, какъ это было. Всё, что лэди Онгаръ говорила ему, имѣло бы совершенно другое значеніе, судя по тому, знала она или нѣтъ объ этомъ обстоятельствѣ. Гарри увѣрялъ себя, что онъ надѣется, что она знаетъ это, такъ какъ это послужило бы къ тому, чтобы сдѣлать ихъ обоихъ непринужденнѣе между собой; но онъ не думалъ, чтобы ему шло приступить къ этому предмету. Приличнѣе всего было бы ей поздравить его, но она этого не сдѣлала.

— Я не имѣлъ никакого дурного намѣренія, сказалъ онъ въ отвѣтъ на ея послѣднія слова.

— Вы никогда не имѣли дурного намѣренія относительно меня, Гарри, хотя вы страшно бранили меня. Вы навѣрно забыли, какими жестокими именами называли вы меня. Вы, мущины, забываете такія вещи.

— Я помню одно названіе, которое я вамъ далъ.

— Пожалуйста не повторяйте его. Если я заслужила его, мнѣ будетъ стыдно, а если не заслужила, будетъ стыдно вамъ.

— Нѣтъ, я не повторю.

— Неправда ли какъ странно, Гарри, что мы съ вами сидимъ и разговариваемъ такимъ образомъ?

Она наклонилась къ нему черезъ столъ, поднявъ одну руку ко лбу, между-тѣмъ какъ глаза ея были пристально устремлены на него. Эта поза, какъ онъ чувствовалъ, показывала чрезвычайную короткость. Она не стала бы сидѣть такимъ образомъ, откинувъ волосы съ своего лба, прогнавъ съ своего лица всѣ признаки вдовства, въ присутствіи кого бы то ни было, кромѣ дорогого и короткаго друга. Онъ не думалъ объ этомъ, но онъ это чувствовалъ почти инстинктивно.

— Что я должна разсказать вамъ, сказала она: — что я должна разсказать?

Зачѣмъ она будетъ разсказывать ему? Разумѣется, онъ сдѣлалъ себѣ этотъ вопросъ. Потомъ онъ вспомнилъ, что у ней нѣтъ брата, вспомнилъ также, что ея зять бросилъ её, и объявилъ себѣ, что онъ будетъ ея братомъ.

— Я боюсь, что вы не были счастливы, сказалъ онъ: — съ-тѣхъ-поръ, какъ я видѣлъ васъ въ послѣдній разъ.

— Счастлива? отвѣчала она: — я вела такую жизнь, какую не считала возможной ни для мущины, ни для женщины. Я буду съ вами откровенна, Гарри. Только одно убѣжденіе, что это не могло продолжиться долго, спасло меня отъ самоубійства. Я знала, что онъ долженъ умереть.

— О, лэди Онгаръ!

— Да, вотъ имя, которое онъ далъ мнѣ, и потому что я согласилась принять его, онъ обходился со мною… о, Боже мой! какія я найду слова, чтобы сказать вамъ, что онъ сдѣлалъ и какимъ образомъ онъ обращался со мною? Женщина не можетъ сказать этого мущинѣ. Гарри, у меня нѣтъ друга, которому я могла бы довѣриться, кромѣ васъ, но вамъ я не могу этого сказать. Когда онъ узналъ, что онъ сдѣлалъ ошибку, женившись на мнѣ, что ему не нужно было то, что онъ считалъ для себя нужнымъ, что я скорѣе была ему тягостью, чѣмъ утѣшеніемъ, какимъ способомъ, думаете вы, старался онъ освободиться отъ этой тяжести?

Клэверингъ сидѣлъ молча и смотрѣлъ на неё. Теперь обѣ ея руки были приложены ко лбу, а большіе глаза смотрѣли на него до-тѣхъ-поръ, что онъ чувствовалъ себя неспособнымъ отвесть хоть на минуту свои глаза отъ ея лица.

— Онъ старался сбыть меня на руки другому человѣку, а когда увидалъ, что это ему неудаётся, онъ обвинилъ меня въ винѣ, къ которой самъ принуждалъ меня.

— Лэди Онгаръ!

— Да, вы можете смотрѣть на меня съ удивленіемъ. Вы можете говорить хриплымъ голосомъ и смотрѣть такъ. Можетъ быть, даже вы мнѣ не повѣрите, но именемъ Бога, которому мы оба вѣримъ, я говорю вамъ правду. Онъ пытался и ему неудалось, а потомъ онъ обвинилъ меня въ преступленіи, которое онъ не могъ заставить меня совершить.

— Что жъ тогда?

— Да, что жъ тогда? Гарри, я должна была дѣлать то и вести такую жизнь, что и самыя мужественныя ослабѣли бы, но я вынесла это, я не оставляла его до конца. Онъ сказалъ мнѣ прежде этой послѣдней ужасной болѣзни, что я остаюсь съ нимъ для его денегъ.

« — Для вашихъ денегъ, милордъ, сказала я: — и для моей репутаціи.» Такъ оно и было. Было ли благоразумно послѣ всего, что я перенесла, бросить то, за что я продала себя? Я была очень бѣдна и была такъ поставлена, что бѣдность, даже такая бѣдность, какъ моя, была для меня проклятіемъ. Вы знаете, отъ чего я отказалась, потому что боялась этого проклятія. Неужели я должна была потерпѣть пораженіе, потому что такой человѣкъ хотѣлъ нарушить заключонное нами условіе? Я знаю, есть люди, которые скажутъ, что я была вѣроломна. Гью Клэверингъ, вѣроятно, говоритъ это теперь. Но никто не скажетъ, чтобы я оставила его одного умереть въ чужой землѣ.

— Онъ просилъ васъ оставить его?

— Нѣтъ, но онъ называлъ меня такимъ именемъ, услышавъ которое ни одна женщина не осталась бы. Ни одна женщина, еслибы не имѣла такой цѣли, какую имѣла я. Онъ хотѣлъ отнять цѣну, которую онъ заплатилъ, а я рѣшилась не сдѣлать ничего, что могло бы помочь ему въ этой низости. Потомъ Гарри, его послѣдняя болѣзнь! О, Гарри! вы пожалѣли бы меня, еслибъ знали всё!

— Это его невоздержность…

— Невоздержность! Онъ пилъ водку, просто водку. Онъ довёлъ себя до такого состоянія, что только одна водка могла поддерживать его жизнь и одна водка могла убить его — и убила. Вы слыхали когда-нибудь объ ужасахъ пьянства?

— Да, я слыхалъ о подобномъ состояніи.

— Надѣюсь, что вы никогда его не увидите. Это зрѣлище вѣчно будетъ васъ преслѣдовать. Но я видѣла и ухаживала за нимъ всё время, какъ-будто его служанка. Я оставалась съ нимъ, когда этотъ человѣкъ, который отворялъ вамъ дверь, не могъ оставаться въ комнатѣ. Я была съ нимъ, когда сильная сидѣлка изъ больницы, хотя не могла понять его словъ, чуть не упала въ обморокъ отъ того, что она видѣла и слышала. Онъ былъ наказанъ, Гарри. Мнѣ не нужно было другого мщенія даже за всю его жестокость, за всю его несправедливость, за его низкое вѣроломство. Не ужасно ли думать, что человѣкъ можетъ довести себя до такого конца?

Гарри думалъ, скорѣе какъ ужасно, что человѣкъ имѣетъ власть втянуть женщину въ такую геенну, какую устроилъ этотъ человѣкъ. Онъ чувствовалъ, что еслибы Джулія Брабазонъ была его женой, какъ разъ она обѣщала, онъ никогда не позволилъ бы себѣ сказать ей грубое слово или смотрѣть на неё нелюбящими глазами. Но она захотѣла соединиться съ человѣкомъ, который обращался съ нею съ жестокостью, превосходившей всё, что онъ могъ вообразить.

— Это счастье, что онъ умеръ, сказалъ онъ наконецъ.

— Счастье для обоихъ. Можетъ-быть, вы теперь понимаете, какова была моя супружеская жизнь. И во всё это время у меня былъ только одинъ другъ, если я могу назвать другомъ человѣка, который условился съ моимъ мужемъ и долженъ былъ сдѣлаться его агентомъ, чтобъ погубить меня. Но когда этотъ человѣкъ понялъ, что я не такова, какою меня представили, какою описалъ ему меня мой мужъ, онъ смягчился.

— Могу я спросить имя этого человѣка?

— Его зовутъ Патеровъ. Онъ полякъ, но говоритъ по-англійски какъ англичанинъ. При мнѣ онъ сказалъ лорду Онгару, что онъ лжецъ и грубіянъ. Лордъ Онгаръ смѣялся тѣмъ тихимъ, насмѣшливымъ хохотомъ, который обозначалъ въ нёмъ весёлость, и сказалъ графу Патерову, что, разумѣется, онъ это говоритъ изъ угожденія мнѣ. Больше я ничего не скажу вамъ, Гарри. Вы понимаете довольно, сколько страдала я, и если вы можете повѣрить, что я не была виновата…

— О, лэди Онгаръ!

— Ну, я не стану сомнѣваться въ васъ. Но, сколько я могла узнать, вы почти одинъ такого мнѣнія. Что Герми думаетъ, я не знаю, но она скоро будетъ думать такъ, какъ ей прикажетъ Гью. И я не стану осуждать её. Что же ей дѣлать, бѣдняжкѣ?

— Я увѣренъ, что она не думаетъ дурного о васъ.

— Я имѣю одно преимущество, Гарри, одно преимущество надъ нею и надъ другими. Я свободна. Цѣпи тяготили меня только во время моего рабства, но я свободна и цѣна за моё рабство осталась. Онъ написалъ сюда — повѣрите ли вы этому? — пока я жила съ нимъ, онъ написалъ сюда, чтобъ собрать улики, по которымъ можно было бы освободиться отъ меня. А иногда онъ бывалъ вѣжливъ, надѣясь обмануть меня и заставить меня сдѣлать оплошность. Онъ приглашалъ этого человѣка обѣдать, а потомъ вдругъ отлучался, и во всё это время требовалъ, чтобы были собраны улики. Улики! Со мною во всё время жили одни слуги. Еслибъ я могла теперь представить улики, я сдѣлала бы всё яснымъ какъ день. Но кчему заботиться о чести женщины, хотя мущина можетъ беречь свою честь, собирая улики?

— Но то, что онъ сдѣлалъ, не можетъ вамъ повредить.

— Нѣтъ, Гарри, это повредило мнѣ, это чуть не погубило меня. Неужели слухи не дошли до васъ? Говорите какъ мущина и скажите, не такъ ли это?

— Я слышалъ кое-что.

— Да, вы слышали кое-что! Еслибъ вы услыхали что-нибудь о вашей сестрѣ, гдѣ были бы вы? Весь свѣтъ сдѣлался бы для васъ хаосомъ, пока вы не вытянули бы языкъ у кого-нибудь. Не повредило мнѣ! Два года домъ вашего кузена Гью былъ моимъ домомъ. Я встрѣтила лорда Онгара въ его домѣ. Я выходила замужъ изъ его дома. Онъ мой зять и ближе всѣхъ мущинъ ко мнѣ. Онъ пользуется хорошимъ мнѣніемъ свѣта и въ это время могъ бы оказать мнѣ дѣйствительную услугу. Почему же онъ не встрѣтилъ меня по пріѣздѣ? Почему я теперь не въ его домѣ, съ моей сестрой, чтобы свѣтъ могъ знать, что мои родные приняли меня бъ себѣ? Почему, Гарри, я говорю это вамъ — вамъ, хотя вы мнѣ чужой, кузенъ мужа моей сестры, молодой человѣкъ, по своему положенію не годящійся мнѣ въ повѣренные? Зачѣмъ я говорю вамъ это, Гарри?

— Затѣмъ, что мы старые друзья, сказалъ онъ, спрашивая себя въ эту минуту, знаетъ ли она о его помолвкѣ съ Флоренсъ Бёртонъ.

— Да, мы старые друзья и всегда были расположены другъ къ другу; но вы должны знать, что, по сужденію свѣта, я дѣлаю дурно, говоря объ этомъ вамъ. Это было бы дурно, еслибы свѣтъ не бросилъ меня, такъ что я не обязана уважать его мнѣніе. Я — лэди Онгаръ и получила свою долю изъ денегъ этого человѣка. Мнѣ отдали Онгарскій Паркъ, удостовѣрившись, что онъ принадлежитъ мнѣ по праву и по закону. Но онъ лишилъ меня всѣхъ друзей, какіе были у меня на свѣтѣ, а вы говорите, что онъ не сдѣлалъ мнѣ вреда!

— Не всѣхъ друзей.

— Нѣтъ, Гарри, я васъ не забываю. Но ваше тщеславіе не должно оскорбляться. Только свѣтъ захотѣлъ бы лишить меня такой дружбы, какъ ваша, а не мой вкусъ или выборъ. Свѣтъ всегда лишаетъ насъ именно того, что больше нравится намъ самимъ. Вы такъ умны, что понимаете это.

Онъ улыбнулся и объявилъ, что онъ предложилъ свою помощь только потому, что можетъ-быть она была нужна въ настоящую минуту. Что могъ онъ сдѣлать для нея? Какъ могъ онъ показать ей теперь, тотчасъ свою дружбу?

— Вы сдѣлали это, Гарри, слушая меня съ сочувствіемъ. Рѣдко требуемъ мы важныхъ услугъ отъ нашихъ друзей. Мнѣ ихъ не нужно. Никто не можетъ повредить мнѣ болѣе теперь. Мои деньги и моё званіе въ безопасности, а можетъ-быть постепенно знакомые, если не друзья, опять соберутся вокругъ меня. Теперь, конечно, я не вижу никого; а именно оттого, что я не вижу никого, мнѣ нужно было поговорить съ кѣмъ-нибудь. Бѣдная Герми хуже чѣмъ никто. Прощайте, Гарри; вы удивлены теперь, но это скоро пройдётъ. Не заставьте меня долго васъ ждать.

Чувствуя, что ему велятъ уйти, Гарри простился и ушолъ.

Глава VIII.
ДОМЪ ВЪ ОНСЛОУ-КРЕШЕНТЪ.

Гарри, выходя изъ дома въ Болтонской улицѣ, не зналъ, на головѣ онъ идётъ или на ногахъ. Бёртонъ не велѣлъ ему одѣваться.

— Мы не даёмъ парадныхъ обѣдовъ. У насъ всё по семейному.

Вслѣдствіе этого Гарри прошолъ прямо изъ Болтонской улицы въ Онслоу-Крешентъ. Но хотя онъ шолъ настоящей дорогой по Пиккадилли, мысли его были такъ сбивчивы, что онъ самъ не зналъ, куда онъ идётъ. Точно-будто новая жизнь открылась передъ нимъ и открылась такимъ образомъ, что могла поглотить его. Не только потому, что исторія лэди Онгаръ была такъ ужасна, а жизнь такъ странна, но и потому-что самъ онъ долженъ былъ играть нѣкоторую роль въ этой исторіи и нѣкоторымъ образомъ присоединиться къ этой жизни. Эта графиня, съ своимъ богатствомъ, съ своимъ званіемъ, съ своею красотой и съ своимъ блестящимъ умомъ, призвала его къ себѣ и сказала ему, что онъ ея единственный другъ. Разумѣется, онъ обѣщалъ ей свою дружбу. Какъ онъ могъ не дать этого обѣщанія той, которую онъ такъ любилъ? Но къ чему могло повести подобное обѣщаніе, или лучше сказать, къ чему Могло бы оно не повести, еслибъ не Флоренсъ Бёртонъ? Лэди Онгаръ была молода, свободна, богата. Она не выказывала сожалѣній о мужѣ, котораго лишилась, говоря о нёмъ такъ, какъ-будто не считала себй его женой. И это была та самая Джулія, которую онъ любилъ, которая измѣнила ему, и оплакивая которую, онъ когда-то рѣшался вести несчастную, одинокую жизнь. Разумѣется, она должна ожидать, что онъ возобновитъ всё это, если только она не знаетъ о его помолвкѣ. Но если она знаетъ, зачѣмъ она не говорила объ этомъ?

И возможно ли, чтобы у ней не было друзей, чтобы всѣ её бросили, чтобы она была одна на свѣтѣ? Когда онъ думалъ объ этомъ, всё это казалось ему слишкомъ ужаснымъ для того, чтобъ быть дѣйствительнымъ. Какую трагедію разсказывала она ему! Онъ думалъ о дерзости мущины къ женщинѣ, на которой онъ женился, которую поклялся любить, потомъ о его жестокости, о его дьявольской жестокости, и наконецъ объ его ужасномъ наказаніи.

« — Я не оставляла его, несмотря ни на что», сказала она ему, и онъ старался представить себѣ ту постель, возлѣ которой Джулія Брабазонъ, его Джулія Брабазонъ, оставалась твёрдою, когда сидѣлка изъ больницы была испугана ужасами, которые видѣла она, и нервы крѣпкаго мущины — мущины, которому платили за его услуги — измѣнили ему.

Гарри не сомнѣвался въ справедливости ея словъ, и ни одинъ мущина, ни одна женщина, которые слышали бы её, не стали бы сомнѣваться. Есть разсказы, которые очевидно кажутся ложными слушателю; есть другіе, въ истинѣ или лживости которыхъ сомнѣваешься, и наконецъ разсказы, которые кажутся отчасти справедливыми и отчасти нѣтъ. Но бываютъ такіе, въ истинѣ которыхъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Такъ было и съ разсказомъ лэди Онгаръ, и еслибъ сэръ Гью слышалъ его — даже сэръ Гью, который сомнѣвался во всѣхъ мущинахъ и считалъ всѣхъ женщинъ фальшивыми, даже онъ, я думаю, повѣрилъ бы.

Но она заслужила страданія, постигшія её. Даже Гарри, сердце котораго было очень нѣжно къ ней, сознавался въ этомъ. Она продала себя, какъ она сама говорила не разъ. Она отдала себя человѣку, котораго она вовсе не уважала, даже когда ея сердце принадлежало другому — человѣку, которымъ она должна была гнушаться, котораго должна была презирать, когда клала свою руку въ его руку передъ алтарёмъ. Какое презрѣніе выражалось на ея лицѣ, когда она говорила о началѣ ихъ супружескихъ непріятностей! Съ какимъ поразительнымъ краснорѣчіемъ называла она его гнуснымъ, низкимъ человѣкомъ, отъ котораго женщина должна отворачиваться съ безмолвнымъ презрѣніемъ! Она имѣла теперь его имя, это званіе и его деньги, но была одинока, безъ друзей. Гарри Клэверингъ объявлялъ себѣ, что она заслуживала это, и объявляя это, прощалъ ей всѣ ея проступки. Она была виновата и пострадала за это, слѣдовательно, ей надо было простить. Еслибы онъ могъ чѣмъ-нибудь облегчить ея страданія, онъ сдѣлалъ бы это, какъ братъ для сестры.

Но ей слѣдовало узнать о его помолвкѣ. Потомъ онъ припомнилъ всё своё свиданіе съ нею и былъ увѣренъ, что она должна знать. По-крайней-мѣрѣ онъ говорилъ себѣ, что онъ увѣренъ. Она не стала бы говорить съ нимъ такимъ-образомъ, еслибъ не знала, когда они видѣлись въ послѣдній разъ, бродя по клэверингскому саду, что онъ упрекалъ её въ вѣроломствѣ. Теперь она обратилась къ нему почти съ распростертыми объятіями, свободная, повѣряла ему свои огорченія и клялась, что онъ ея единственный другъ. Всё это могло значить только одно, если только она не знала, что этому одному мѣшаетъ его измѣнившееся положеніе.

Но ему пріятно было думать, что она выбрала его своимъ повѣреннымъ, что она ему разсказала свою ужасную исторію. Я боюсь, что нѣкоторая доля этого удовольствія происходила отъ ея званія и богатства. Быть единственнымъ другомъ вдовствующей графини, молодой, богатой и прекрасной, было нѣчто не совсѣмъ обыкновенное. Что онъ находилъ удовольствіе быть повѣреннымъ такой красавицы, не дѣлало ему безчестія, я полагаю, хотя не забываю, что онъ былъ помолвленъ съ другой. Это могло быть опасно, но опасность въ такомъ случаѣ было его обязанностью преодолѣть. Но для того, чтобы её можно было преодолѣть, лэди Онгаръ должна была узнать о его положеніи.

Я боюсь, что онъ соображалъ дорогою, каково было бы его положеніе въ свѣтѣ, еслибъ онъ никогда не видалъ Флоренсъ Бёртонъ. Во-первыхъ, онъ спрашивалъ себя, захотѣлъ ли бы онъ жениться на вдовѣ, особенно на вдовѣ, которая уже разъ измѣнила ему. Да, онъ думалъ, что онъ могъ простить ей даже это, еслибъ его сердце не измѣнилось; но онъ не забылъ сказать себѣ опять, какъ онъ былъ счастливъ, что сердце его измѣнилось. Какая графиня на свѣтѣ, какой бы она ни имѣла паркъ и безчисленное множество тысячъ годового дохода, могла быть такъ кротка, такъ мила, такъ добра, какъ его Флоренсъ Бёртонъ? Потомъ онъ старался вспомнить, что случалось, когда человѣкъ безъ титула женился на вдовѣ пэра. Онъ подумалъ, что её всѣ будутъ называть прежнимъ титуломъ, если она сама не захочетъ оставить его. Теперь объ этомъ не могло быть и рѣчи, но онъ думалъ, что онъ предпочолъ бы, чтобъ её называли «мистриссъ Клэверингъ», еслибы это случилось. Не думаю, чтобы онъ представлялъ себѣ необходимость съ ея стороны или съ своей отказаться отъ чего-нибудь другого, получоннаго ею отъ ея покойнаго мужа.

Въ половинѣ седьмого, какъ назначилъ Теодоръ Бёртонъ, Гарри пришолъ въ Онслоу-Крешентъ и былъ введёнъ въ гостиную. Онъ зналъ, что Бёртонъ имѣетъ семейство, и представлялъ себѣ неопрятную женщину съ ребёнкомъ на рукахъ. Таковъ долженъ быть домъ человѣка, который смахивалъ пыль съ сапоговъ носовымъ платкомъ. Но, къ удивленію его, онъ очутился въ хорошенькой гостиной и увидалъ на диванѣ прехорошенькую женщину. Она была высока и стройна, съ большими карими глазами и съ прекрасно проведёнными бровями, съ овальнымъ лицомъ и съ премилымъ, предобрымъ ртомъ, когда-либо украшавшимъ женщину. Ея тёмные волосы были гладко зачосаны на лбу и собраны въ косу назади. Подлѣ нея, на маленькомъ стульчикѣ, сидѣла маленькая бѣлокурая дѣвочка, лѣтъ семи, которая что-то шила, и стоя на колѣнахъ на высокомъ стулѣ, другая дѣвочка, тремя годами моложе, раскладывала пастетъ.

— Мистеръ Клэверингъ, сказала она, вставая съ дивана: — я такъ рада видѣть васъ, хотя почти разсердилась на васъ, зачѣмъ вы не пришли раньше. Я такъ много слышала о васъ. Разумѣется, вы это знаете.

Гарри объяснилъ, что онъ въ Лондонѣ только нѣсколько дней, и объявилъ, что ему очень пріятно слышать, что о нёмъ стоило говорить.

— Если стоило принять ваше предложеніе, то о васъ стоило и говорить.

— А можетъ-быть не стоило ни то, ни другое, сказалъ онъ.

— Я не стану вамъ льстить. Только такъ какъ я нахожу, что наша Фло безъ исключенія самая совершенная дѣвушка на свѣтѣ, я не думаю, чтобы она сдѣлала дурной выборъ. Чисси, душечка, это мистеръ Клэверингъ.

Чисси встала со стула и подошла къ нему.

— Мама говоритъ, что я должна очень васъ любить, сказала Чисси, подставляя своё личико, чтобы Гарри поцаловалъ её.

— Но я не говорила тебѣ, чтобы ты пересказала это, сказала мистриссъ Бёртонъ, смѣясь.

— И я буду очень васъ любить, сказалъ Гарри, взявъ её на руки.

— Но не такъ много, какъ тётю Флоренсъ?

Всѣ знали объ этомъ. Для него было ясно, что всѣмъ Бёртономъ было извѣстно о его помолвкѣ и что всѣ говорили о ней открыто, какъ о всякомъ другомъ семейномъ обстоятельствѣ. Бёртоны не были таинственны. Гарри не могъ этого не чувствовать, хотя теперь, въ настоящую минуту, онъ былъ расположонъ думать особенно хорошо объ этомъ семействѣ, потому что мистриссъ Бёртонъ и ея дѣти были такъ милы.

— А это другая дочь?

— Да, другая, будущая племянница мистера Клэверингъ. Но я полагаю, что я могу называть васъ Гарри, могу? Меня зовутъ Цецилія. Да, а это миссъ Капризка.

— Я не миссъ Капризка, сказала дѣвочка, кругленькая какъ шарикъ. — Я Софи Бёртонъ. О, вамъ не надо смѣяться!

Гарри былъ какъ дома въ десять минутъ, и прежде чѣмъ пришолъ Бёртонъ, пошолъ наверхъ въ дѣтскую посмотрѣть въ колыбелькѣ Теодора Бёртона младшаго, такъ какъ ему было только нѣсколько мѣсяцевъ.

— Теперь вы видѣли насъ всѣхъ, сказала мистриссъ Бёртонъ: — мы пойдёмъ внизъ и будемъ ждать моего мужа. Я должна сказать вамъ по секрету, что мы не обѣдаемъ вполовинѣ седьмого; вамъ надо это помнить вперёдъ. Но мнѣ хотѣлось провести съ вами полчаса передъ обѣдомъ, чтобъ посмотрѣть на, васъ и составить себѣ мнѣніе о выборѣ Фло. Надѣюсь, вы не станете сердиться на меня.

— Какое же мнѣніе вы составили?

— Если вы хотите это узнать, то узнайте отъ Флоренсъ, Вы можете быть увѣрены, что ей я скажу; а я могу быть увѣреда, что она вамъ скажетъ. Всё ли она говоритъ вамъ?

— Я говорю ей всё, сказалъ Гарри, чувствуя, однако, въ эту минуту упрёки совѣсти, когда вспомнилъ о своёмъ свиданіи съ лэди Онгаръ. Въ этотъ самый день случились такія вещи, о которыхъ, конечно, онъ не скажетъ ей.

— Дѣлайте это всегда, сказала мистриссъ Бёртонъ, дружемки положивъ свою руку на руку Гарри. — Ничѣмъ нельзя такъ привязать къ себѣ женщину и сердцемъ и душой, какъ показавъ ей, что вы полагаетесь на неё во всёмъ. Теодоръ говоритъ мнѣ всё, и я такъ ему признательна. Это заставляетъ меня чувствовать, что я никогда не могу сдѣлать довольно для него. Надѣюсь, что вы будете къ Фло также добры, какъ онъ ко мнѣ.

— Мы не можемъ оба быть совершенны.

— А! вы будете смѣяться надо мной. Теодоръ всегда смѣётся надо мною, когда я становлюсь на ходули, какъ выражается онъ. Хотѣла бы я знать, такъ ли же вы благоразумны, какъ онъ?

Гарри подумалъ, что онъ никогда не носитъ бумажныхъ перчатокъ.

— Не думаю, чтобъ я былъ очень благоразуменъ, сказалъ онъ. — Я дѣлаю много сумасбродствъ, и хуже всего то, что эти сумасбродства мнѣ нравятся.

— И я также люблю много сумасбродныхъ вещей.

— О, мама! сказала Чисси.

— Теперь цѣлые полгода это будутъ мнѣ твердить, когда я стану проповѣдывать благоразуміе въ дѣтской. Но Флоренсъ почти столько же благоразумна, какъ ея братъ.

— Гораздо болѣе меня.

— Всѣ Бёртоны съ ногъ до головы пропитаны благоразуміемъ. И какъ это хорошо! Кто когда слыхалъ, чтобы съ кѣмъ-нибудь изъ нихъ сдѣлалось горе? Сколько бы ни было у нихъ дохода, его всегда достаточно. Знали вы когда-нибудь женщину, которая лучше пристроила бы своихъ дѣтей, чѣмъ мать Теодора? Она премилая старушка.

Гарри слышалъ, что въ Страттонѣ её называли хитрой старухой, и не могъ не подумать о ея успѣхахъ по брачной части, когда ея невѣстка воспѣвала ей похвалы.

Они продолжали разговаривать, между-тѣмъ какъ Софи сидѣла на колѣнахъ Гарри, пока послышался звукъ ключа въ замкѣ парадной двери и сдѣлалось извѣстно, что пришолъ хозяинъ дома.

— Это Теодоръ, сказала его жена, вскочивъ и бросившись къ нему на встрѣчу. — Я такъ рада, что вы пришли прежде его, потому что я чувствую, что теперь я знаю васъ. Когда онъ будетъ здѣсь, мнѣ не достанется ни одного слова.

Она пошла къ мужу, а Гарри остался размышлять, какъ такая очаровательная женщина могла полюбить человѣка, который смахивалъ пыль съ своихъ сапоговъ носовымъ платкомъ.

Скоро на лѣстницѣ послышались шаги и Бёртонъ вошолъ съ человѣкомъ, котораго онъ представилъ Гарри какъ мистера Джонса.

— Я не знала, что придётъ мой братъ, сказала мистриссъ Бёртонъ: — но это очень пріятно, потому что, разумѣется, я хочу, чтобы вы его узнали.

Гарри пришолъ въ недоумѣніе. Какъ далеко распространятся эти фамильныя отрасли? Будетъ ли онъ принятъ какъ родной въ домѣ мистриссъ Джонсъ, а потомъ и въ домѣ брата мистриссъ Джонсъ? Его мысленные вопросы, однако, скоро были кончены въ этомъ отношеніи: онъ узналъ, что мистеръ Джонсъ холостякъ.

Оказалось, что Джонсъ былъ редакторомъ или помощникомъ редактора какой-то распространённой ежедневной газеты.

— Онъ ночная птица, Гарри, сказала мистриссъ Бёртонъ.

Она тотчасъ же стала называть его Гарри, но онъ никакъ не могъ рѣшиться называть её Цециліей. Онъ могъ бы, еслибъ тутъ не было ея мужа, но при нёмъ ему было стыдно.

— Онъ ночная птица, Гарри, сказала она, говоря о своёмъ братѣ: — и всегда улетаетъ въ девять часовъ, чтобы гукать какъ сова въ какомъ-то тёмномъ уголку. Потомъ, когда онъ заснётъ утромъ, его гуканье слышится по городу.

Гарри было пріятно, что онъ познакомился съ редакторомъ. Онъ думалъ, что редакторы люди гордые и не боялись никого, между-тѣмъ какъ всѣ боялись ихъ. Ему было пріятно пожать Джонсу руку, когда онъ узналъ, что Джонсъ издатель. Но Джонсъ, хотя у него было лицо и лобъ честнаго человѣка, былъ очень молчаливъ и даже какъ-будто покоренъ своей сестрѣ и зятю.

Обѣдъ былъ простъ, но хорошъ, и Гарри скоро сдѣлался счастливъ и доволенъ, хотя онъ пришолъ почти съ намѣреніемъ найти недостатки. Мущины и женщины также часто бываютъ въ такомъ расположеніи духа и по какимъ-нибудь ничтожнымъ обстоятельствамъ чуждаются своихъ знакомыхъ. Подчинившись такому впечатлѣнію, Гарри не имѣлъ намѣренія провести пріятный вечеръ и держалъ бы себя холодно, еслибъ было возможно, но онъ увидалъ, что это невозможно, а черезъ нѣсколько времени онъ сдѣлался дружелюбенъ и веселъ, и обѣдъ прошолъ очень хорошо. За обѣдомъ была дикая утка, и Гарри былъ пріятно удивлёнъ, наблюдая за гастрономическимъ искусствомъ, съ какимъ Бёртонъ приготовлялъ соусъ съ лимономъ и перцемъ въ серебряномъ горшечкѣ на огнѣ. Гарри также мало ожидалъ бы этого отъ Кэнтербёрійскаго епископа, какъ отъ дѣлового человѣка, котораго онъ видѣлъ въ конторѣ.

— Онъ всегда это дѣлаетъ, мистриссъ Бёртонъ? спросилъ Гарри.

— Всегда, отвѣчалъ Бёртонъ: — когда я могу достать матеріалы. Не станешь заботиться о холодной баранинѣ, а это обыкновенно подаютъ мнѣ на обѣдъ, когда мы обѣдаемъ одни. Дѣтямъ даютъ горячую баранину въ полдень.

— Этого съ нимъ никогда еще не случалось, Гарри, сказала мистриссъ Бёртонъ.

— Не много кладите перцу, сказалъ редакторъ.

Это было первое слово, которое онъ произнёсъ послѣ продолжительнаго молчанія.

— Пожалуйста припомните это, когда будете писать сегодня вечеромъ вашу статью.

— Для меня не надо, Теодоръ, сказала мистриссъ Бёртонъ.

— Чисси!

— Я почти пообѣдала. Еслибы я вспомнила, что ты будешь показывать своё поваренное искусство, я поберегла бы свой аппетитъ, но я забыла.

— Я не думаю, чтобъ женщины понимали что-нибудь въ кушаньяхъ, сказалъ Бёртонъ. — Мнѣ кажется, что дикая утка и рублёная баранина были бы одно и то же для моей жены, еслибы она ѣла съ завязанными глазами. Мнѣ это было бы всё равно, еслибъ онѣ вообще не гордились этимъ недостаткомъ. Онѣ находятъ это великолѣпнымъ.

— Точно такъ, какъ мущины гордятся тѣмъ, что не умѣютъ отличить въ музыкѣ одного мотива отъ другого, сказала его жена.

Когда обѣдъ кончился, Бёртонъ всталъ.

— Гарри, спросилъ онъ: — вы любите хорошее вино?

Гарри отвѣчалъ, что онъ любитъ. Что ни говорили бы женщины о дикихъ уткахъ, мущины никогда не выкажутъ равнодушія къ хорошему вину, хотя въ свѣтѣ есть теорія, столько же не справедливая, сколько и распространённая, что мущины перестали пить вино.

— Право, я люблю, прибавилъ Гарри.

— Такъ я вамъ дамъ бутылку портвейну, сказалъ Бёртонъ и вышелъ изъ комнаты.

— Я очень радъ, что вы пришли сегодня, сказалъ Джонсъ очень серьёзно: — онъ никогда не даётъ мнѣ этого портвейна, когда я съ нимъ одинъ, а для гостей ни за что не дастъ.

— Неужели ты обвиняешь его въ томъ, что онъ пьётъ его одинъ, Томъ? смѣясь сказала ему сестра.

— Я не знаю, когда онъ пьётъ; я только знаю, когда онъ не пьётъ.

Вино было раскупорено съ такою же заботливостью, съ какою приготовлялся соусъ, и чистота тёмной жидкости разсматривалась тревожнымъ глазомъ.

— Что ты думаешь объ этомъ портвейнѣ, Чисси? Она знаетъ толкъ въ хорошемъ винѣ не хуже васъ, Гарри, несмотря на ея презрѣніе къ уткѣ.

Когда, прихлёбывая старый порвейнь, они сидѣли около камина въ столовой, Гарри Клэверингъ былъ принуждёнъ сознаться, что онъ никогда не чувствовалъ себя комфортабельнѣе.

— Ахъ! сказалъ Бёртонъ, протягивая свою ногу въ туфлѣ: — зачѣмъ не всегда бываетъ послѣобѣда, вмѣсто этой скучной комнаты въ Адельфи?

— И зачѣмъ не всегда можно пить старый портвейнъ? сказалъ Джонсъ.

— Да. Вы не такъ глупы, чтобы предположить, что человѣкъ, думая о постоянномъ удовольствіи, думаетъ также и о вредѣ, который сопровождаетъ подобное удовольствіе. Если я выпью много портвейна, я сдѣлаюсь сердитъ и нездоровъ.

— Тебѣ не нравилось бы пить слишкомъ много портвейна, замѣтила ему жена.

— То-то, и есть, сказалъ онъ. — Мы принуждены работать, потому что отъ работы мы никогда не пресытимся, а удовольствіе пресыщаетъ насъ. Какое это удивительное устройство, если посмотришь: человѣкъ не можетъ постоянно наслаждаться удовольствіемъ. Ну, Гарри, намъ не надо начинать другой бутылки, а то Джонсъ заснётъ за корректурами.

Всѣ пошли наверхъ. Гарри, прежде чѣмъ онъ ушолъ, повели опять въ дѣтскую, и онъ тамъ поцаловалъ обѣихъ дѣвочекъ въ ихъ постелькахъ. Когда онъ вышелъ изъ дѣтской, мистриссъ Бёртонъ взяла его за руку.

— Вы часто будете у насъ, сказала она: — и станете считать себя какъ дома?

Гарри не могъ этого не сказать. Онъ сказалъ безъ нерѣшимости, почти съ жаромъ, потому что и она и ея домъ понравились ему.

— Мы считаемъ васъ принадлежащимъ къ нашей семьѣ, сказала она. — Можетъ ли это быть иначе, когда Фло дороже для насъ всѣхъ, кромѣ нашихъ собственныхъ дѣтей?

— Мнѣ такъ пріятно слышать это, сказалъ онъ.

— Такъ приходите сюда говорить о ней. Я хочу, чтобы Теодоръ чувствовалъ, что вы ему братъ; въ дѣлахъ это для васъ очень важно.

Послѣ этого Гарри ушолъ и, возвращаясь по Пиккадилли въ свою квартиру на Блумберійскомъ сквэрѣ, онъ увѣрилъ себя, что жизнь въ Онслоу-Крешентъ гораздо лучше, чѣмъ га, которую будутъ вести въ Болтонской улицѣ.

Когда онъ ушолъ, разумѣется, мужъ и жена начали разсуждать о нёмъ.

— Что ты думаешь о нёмъ? спросилъ онъ.

— Онъ мнѣ очень нравится. Онъ гораздо лучше, чѣмъ ты мнѣ описалъ, гораздо пріятнѣе и непринуждённѣе; я не сомнѣваюсь, что онъ очень умёнъ, хотя онъ не сейчасъ выказываетъ это.

— Онъ довольно умёнъ, въ этомъ нечего и сомнѣваться.

— Неужели ты не находишь его пріятнымъ?

— Да, здѣсь онъ былъ пріятенъ. Онъ одинъ изъ тѣхъ мущинъ, которые хорошо сходятся съ женщинами. Ты будешь больше находить съ нимъ удовольствія, нежели я. Онъ будетъ съ тобою болтать и не дѣлать ничего по цѣлымъ часамъ, если ты ему позволишь.

— Ты думаешь, что онъ лѣнивъ? Подумай обо всёмъ, что онъ уже сдѣлалъ.

— Вотъ это-то и противъ него. Онъ очень хорошо могъ бы поладить съ нами, еслибъ не получилъ этой проклятой стипендіи; но добившись этого, онъ думаетъ, что уже покончилъ съ усиленными трудами.

— Я не думаю, чтобы онъ былъ такъ сумасброденъ, Теодоръ.

— Я знаю хорошо, каковы подобные люди, и знаю, какой вредъ получаютъ они отъ своего воспитанія. Они учатся многому — громкимъ названіямъ и понимаютъ многое на словахъ. Это знаніе не требуетъ опытности и весьма мало размышленія. Но оно требуетъ большой памяти, и когда они нагрузятъ себя такимъ образомъ, они думаютъ, что знаютъ всё. А что могутъ они сдѣлать, чтобы принести дѣйствительную пользу человѣчеству? Что могутъ они создать?

— Я полагаю, они могутъ быть полезны.

— Не знаю. Человѣкъ можетъ тебѣ сказать или увѣрить, будто скажетъ — потому что изъ десяти разъ девять онъ навѣрно ошибётся — на какомъ нарѣчіи говорили на какомъ-нибудь островѣ или въ какой-нибудь провинціи за шестьсотъ лѣтъ до Рождества Христова. Какую пользу принесётъ это кому нибудь, еслибы даже онъ былъ правъ? А посмотри, какое дѣйствіе это производитъ на самихъ этихъ людей. Въ двадцать-четыре года молодой человѣкъ достигъ какого-нибудь удивительнаго успѣха и думаетъ, что онъ достигъ совершенства, и слишкомъ тщеславенъ, чтобы учиться чему-нибудь впослѣдствіи. Дѣло въ томъ, что въ двадцать-четыре года ни одинъ человѣкъ не можетъ пріобрѣсти ничего кромѣ первоначальныхъ свѣдѣніи. Система дурна съ начала до конца. Я иду спать.

Что сказалъ бы Гарри, еслибъ слышалъ всё это отъ человѣка, который смахивалъ пыль съ своихъ сапоговъ носовымъ платкомъ?

Глава IX.
СЛИШКОМЪ БЛАГОРАЗУМНА

Флоренсъ Бёртонъ считала себя самой счастливой дѣвушкой на свѣтѣ. Ничего не недоставало къ ея полному блаженству. Она могла примѣтить, хотя не позволяла себѣ размышлять объ этомъ, что ея женихъ былъ выше во многихъ отношеніяхъ тѣхъ людей, за которыхъ вышли ея сёстры. Онъ былъ лучше воспиталъ, красивѣе собой и во всѣхъ отношеніяхъ болѣе похожъ на джентльмэна, чѣмъ Скарнессъ или всѣ другіе. Ей нравились мужья ея сестёръ, и до пріѣзда Гарри Клэверинга въ Страттонъ она никогда не думала, что если она выдеть замужъ, то провидѣніе пошлётъ ей мужа не такого, какъ они. Она никогда не поднимала головы, не вздёргивала носъ кверху и не говорила себѣ, что она потребуетъ для себя лучшаго мужа. Но тѣмъ не менѣе сознавала она, что нѣчто лучшее досталось ей. Она очень гордилась своимъ женихомъ и, безъ сомнѣнія, кротко и по женски показала это своимъ пріятельницамъ въ Страттонѣ. Мысль, что сама она лучше воспитана, красивѣе и умнѣе старшихъ сестёръ, и что, слѣдовательно, заслуживаетъ лучшаго мужа, никогда не входила ей въ голову. Лондонскіе Бёртоны — Теодоръ Бёртонъ и его жена — которые знали её хорошо и изъ всего семейства были способнѣе оцѣнить ея достоинства, давно были такого мнѣнія, что она заслуживала особенно счастливой доли въ жизни. Вопросъ для нихъ состоялъ въ томъ, довольно ли хорошъ для нея Гарри Клэверингъ.

Всѣ въ Страттонѣ знали, что она помолвлена, и когда её поздравляли, она не отпиралась. Сёстры ея были помолвлены точно такимъ же образомъ. Въ ихъ дѣлахъ никогда не было секретовъ. Въ этомъ случаѣ люди дѣйствуютъ разно. Есть семейства, которыя считаютъ неделикатнымъ говорить о бракахъ своихъ членовъ. Обыкновенный знакомый сочтётся дерзкимъ, если даже намекнётъ на что-нибудь подобное, хотя бы это было рѣшоннымъ фактомъ. Помолвленныя дѣвицы только шепчутъ это извѣстіе на розовой бумажкѣ и краснѣютъ, сообщая его посредствомъ своего пера, даже въ уединеніи своихъ комнатъ. Но есть другія семейства, гдѣ нѣтъ и слѣдовъ подобной таинственности, гдѣ о помолвленныхъ говорятъ такъ открыто, какъ-будто они были уже соединены навѣкъ. Въ этихъ семействахъ молодыя дѣвицы говорятъ открыто о своихъ женихахъ и вообще предпочитаютъ этотъ разговоръ всякому другому. Такое семейство, нисколько не таинственное, совершенно открыто дѣйствовавшее, были Бёртоны страттонскіе. Сдержанность въ сдержанныхъ семействахъ вообще смягчается великолѣпіемъ свадебныхъ приготовленій, когда наконецъ бракъ совершится, между-тѣмъ какъ въ другомъ кружку — людей несдержанныхъ — свадьба не имѣетъ такой внѣшней церемонности. Вѣнчаются безъ трубныхъ звуковъ и проводятъ свой медовой мѣсяцъ съ прозаическою простотой.

Флоренсъ рѣшила, что свадьбой спѣшить не слѣдуетъ; Гарри спѣшилъ, но это разумѣлось само собой. Онъ былъ существомъ нетерпѣливымъ, съ горячей кровью. Она была степеннѣе и разсудительнѣе. Лучше имъ подождать хоть даже пять или шесть лѣтъ. Для себя она бѣдности не боялась. Она всегда жила въ домѣ, гдѣ деньги очень береглись, и между людьми, неимѣвшими расточительныхъ привычекъ. Но не такова была его доля, и ея обязанностью было думать объ образѣ жизни, который былъ бы по нёмъ. Онъ не будетъ счастливъ въ бѣдности, не имѣя около себя удобствъ, которыя для нея будутъ роскошью. Когда мать сказала ей, качая головой, довольно печально, слушая, какъ говорила Флоренсъ, что она не любитъ продолжительныхъ помолвокь, Флоренсъ также качала головой шутливо и говорила матери, чтобы она не была подозрительна.

— Вѣдь не вы выходите за него, мама.

— Нѣтъ, душа моя, я это знаю. Но продолжительныя помолвки никогда не бываютъ хороши. И я никакъ не понимаю, почему молодымъ людямъ теперь нужно такъ много вещей, безъ которыхъ они очень хорошо обходились, когда я выходила замужъ. Когда я начала хозяйство, у насъ была только пятнадцатилѣтняя дѣвочка на всѣ работы, а няньки у насъ не было, пока не родился Теодоръ, а до него было трое дѣтей.

Флоренсъ не могла сказать, сколько нянекъ пожелаетъ имѣть Гарри при подобныхъ обстоятельствахъ, но она была увѣрена, что ему понадобится больше прислуги, чѣмъ ея матери и отцу и даже ея братьямъ и сёстрамъ. Ея отецъ въ первое время послѣ свадьбы былъ не прочь, по возвращеніи домой, найти жену въ кухнѣ, наблюдающую за приготовленіями къ обѣду; даже ея братъ Теодоръ не почувствовалъ бы себя несчастнымъ въ подобномъ обстоятельствѣ. Но она знала, что Гарри это было бы непріятно, и слѣдовательно Гарри долженъ ждать.

— Это принесётъ ему пользу, мама, сказала Флоренсъ. — Вы не можете думать, чтобы я находила въ нёмъ недостатки; но я знаю, что онъ молодъ во всѣхъ своихъ привычкахъ. Онъ одинъ изъ тѣхъ мущинъ, которые не должны жениться до двадцативосьми лѣтъ.

— Ты хочешь сказать, что онъ непостояненъ?

— Нѣтъ. Я не считаю его непостояннымъ, но онъ будетъ счастливѣе холостой года два. Онъ еще не остепенился на столько, чтобы любить съ удовольствіемъ ѣсть хлѣбъ съ масломъ, когда устанетъ отъ работы, какъ слѣдуетъ женатому человѣку. Знаете ли, я почти увѣрена, что маленькое волокитство было бы полезно для него.

— О, душа моя!

— Самое умѣреппое, конечно.

— А если оно будетъ неумѣренно? Я не люблю, когда помолвленные мущины поступаютъ такимъ образомъ. Я, вѣроятно, разсуждаю по старинному, но я думаю, что когда молодой человѣкъ помолвленъ, онъ долженъ это помнить и показывать. Это должно сдѣлать его серёзнымъ, ему не слѣдуетъ порхать какъ мотыльку.

Въ три мѣсяца, въ которые Гарри оставался въ Лондонѣ передъ Пасхой, онъ нѣсколько разъ писалъ къ Флоренсъ, прося её назначить день свадьбы. Эти письма были написаны послѣ вечеровъ, провелённыхъ при благопріятныхъ обстоятельствахъ въ Онслоу-Крешентъ, когда онъ вполнѣ проникся достоинствами семейныхъ удобствъ, а можетъ-быть также ихъ внушило то обстоятельство, что лэди Онгаръ уѣхала изъ Лондона, не видавшись съ нимъ. Онъ часто заходилъ въ Болтонскую улицу, потому что лэди Онгаръ просила его бывать у ней, но только одинъ разъ нашолъ её дома, и тогда у ней было третье лицо — дама, которая не была ему представлена, но онъ узналъ по ея произношенію, что она иностранка. Лэди Онгаръ была любезна и пріятна, но не случилось ничего особенно интереснаго для него и весьма безразсудно онъ былъ раздосадованъ. Когда потомъ онъ зашолъ въ Болтонскую улицу, онъ узналъ, что лэди Онгаръ уѣхала изъ Лондона въ Онгарскій Паркъ и, насколько было извѣстно служанкѣ дома, хотѣла остаться тамъ и послѣ Пасхи. Гарри имѣлъ какую-то неопредѣлённую мысль, что она не должна была дѣлать такого шага, не увѣдомивъ его. Не объявила ли она ему, что онъ ея единственный другъ? Когда другъ уѣзжаетъ изъ города, оставляя тамъ своего единственнаго друга, этотъ другъ долженъ сказать своему единственному другу, что онъ намѣренъ сдѣлать, а то подобное увѣреніе въ дружбѣ не значитъ ничего. Такъ разсуждалъ Гарри Клэверингъ, и разсуждая такимъ образомъ, увѣрялъ себя, что это не значитъ ничего, и очень уговаривалъ Флоренсъ Бёртонъ назначить свадьбу пораньше. Онъ писалъ ей, что онъ былъ у Цециліи — онъ привыкъ называть мистриссъ Бёртонъ Цециліей въ своихъ письмахъ — и она вполнѣ согласилась съ нимъ, что ихъ дохода будетъ достаточно. Онъ будетъ получать двѣсти фунтовъ отъ отца, рѣшившись отказаться отъ высокаго намѣренія никогда не получать помощи отъ отца. Отецъ опять предложилъ её, и онъ принялъ. Старикъ Бёртонъ давалъ сто, и Гарри думалъ, что они могутъ жить очень хорошо. Цецилія думала то же самое, писалъ онъ, и слѣдовательно Флоренсъ не должна отказывать. Но Флоренсъ получила прямо изъ Онслоу-Крешентъ собственное истолкованіе мыслей Цециліи, и отказала. Можно предположить, что она отказала бы даже безъ помощи Цециліи, потому что она не имѣла измѣнчиваго характера. Она написала къ Гарри очень осторожно, а такъ какъ ея письмо должно было имѣть вліяніе на эту исторію, читатель прочтётъ его, если читателю это угодно.

"Страттонъ, мартъ 186—. "Любезный Гарри,

"Я получила ваше письмо сегодня утромъ и тотчасъ отвѣчаю на него, потому что я знаю, что вы съ нетерпѣніемъ будете ждать отвѣта. Вы нетерпѣливы — такъ ли? Но письмо было доброе, нѣжное, милое, великодушное и мнѣ не нужно говорить вамъ, что я люблю написавшаго его всѣмъ моимъ сердцемъ. Я такъ рада, что вамъ нравится Цецилія. Я считаю её совершеннѣйшей женщиной. И Теодоръ нисколько не хуже Цециліи, хотя я знаю, что вы этого не думаете, потому что не говорите. Я всегда счастлива, когда бываю въ Онслоу-Крешентъ. Я была бы тамъ нынѣшней весной, еслибъ одинъ человѣкъ, которому угодно думать, что его права на меня сильнѣе, чѣмъ всѣхъ другихъ, не желалъ, чтобы я ѣхала въ другое мѣсто. Мама также желаетъ, чтобы я поѣхала въ Лондонъ на недѣлю, но мнѣ не хочется надолго отлучаться изъ стараго дома, прежде чѣмъ настанетъ окончательная разлука.

"Кстати объ окончательной разлукѣ; лучше ужъ тотчасъ къ этому приступить. Мнѣ не нужно говорить вамъ, что никакія заботы объ отцѣ и матери не заставили бы меня отложить мою свадьбу. Разумѣется, теперь я обязана думать о васъ; такъ какъ они одобрили мой бракъ, я не имѣю права думать о нихъ наперекоръ вамъ. И вы не должны предполагать, что они заставляютъ меня медлить. Напротивъ, мама всегда говоритъ мнѣ, что ранніе браки самые лучшіе. Она всѣхъ птичекъ выслала изъ гнѣзда, кромѣ одной, и съ нетерпѣніемъ ждётъ, какъ и эта улетитъ, чтобы быть увѣренной, что она не хромая. Слѣдовательно, вы не должны думать, что мама или папа удерживаютъ меня, хотя папа думаетъ, также какъ и я, что мы должны подождать немножко.

"Милый Гарри, вы не должны сердиться, но я увѣрена, что намъ надо подождать. Мы оба молоды и къ чему намъ спѣшить? Я знаю, что вы скажете, и разумѣется, люблю васъ еще болѣе за то, что вы такъ любите меня; но мнѣ кажется, что я могу быть совершенно счастлива, если могу видѣть васъ раза три въ годъ и постоянно получать отъ васъ письма. Вы очень добры, что пишите ко мнѣ такія милыя письма, и чѣмъ они длиннѣе, тѣмъ больше они мнѣ нравятся. Чѣмъ бы вы ихъ ни наполняли, я люблю, чтобы они были длинны. Я знаю, что я не умѣю писать милыхъ писемъ, и это огорчаетъ меня. Если я не имѣю сказать чего-нибудь особеннаго, я нѣма.

"Но теперь я имѣю сказать кое-что особенное. Несмотря на всё, что вы мнѣ говорите о Цециліи, я не думаю, что для насъ было бы хорошо обвѣнчаться теперь. Я знаю, что вы готовы пожертвовать всѣмъ, но я не должна принимать жертвы. Я не могла бы видѣть васъ бѣднымъ и неспокойнымъ; а мы будемъ очень бѣдны съ такимъ доходомъ, какой будетъ у насъ. Если мы будемъ жить въ Страттонѣ, можетъ-быть мы справились бы, но въ Лондонѣ это было бы неблагоразумно. Вы не должны сердиться на меня за то, что я говорю, потому что я столько же желаю быть съ вами, сколько вы желаете быть со мной; только я могу ждать и съ удовольствіемъ чувствовать, что всё моё счастье впереди, я знаю, что я права въ этомъ. Напишите мнѣ одну строчку, что ни не сердитесь на вашу дѣвочку.

"Я буду готова къ 29. Я получила такую милую записочку отъ Фанни намедни. Она говоритъ, что вы совсѣмъ къ нимъ не пишете, и предполагаетъ что я пользуюсь всею вашей энергіей въ этомъ отношеніи. Я сказала ей, что я получаю отъ васъ много писемъ. Братъ мой пишетъ ко мнѣ очень рѣдко, и я получу двадцать писемъ отъ Цециліи за одно коротенькое письмецо, которое пришлётъ мнѣ Теодоръ. Можетъ-быть, скоро я буду главной корреспонденткой съ пасторатомъ. Фанни написала мнѣ всё насчотъ платьевъ, и моё готово совсѣмъ. Я провожала къ вѣнцу четырёхъ моихъ сестёръ, такъ что мнѣ слѣдуетъ знать, какъ и что. Я уже никого не буду провожать къ вѣнцу послѣ Фанни; но кто же будетъ провожать меня? Я думаю, намъ надо подождать, пока Чисси и Софи выростутъ. Чисси пишетъ мнѣ, что вы премилый. Не знаю, отъ Чисси ли это сказано, или отъ Цециліи.

"Богъ да благословитъ васъ, милый, милый Гарри! Напишите мнѣ одно письмо, прежде чѣмъ пріѣдете за мною, и сознайтесь, что я права, даже если скажете, что я непріятна. Разумѣется, мнѣ пріятно думать, что вы желаете имѣть меня, по видите, надо же платить дань цивилизаціи. — Вѣчно вамъ преданная

"ФЛОРЕНСЪ БЕРТОНЪ."

Гарри Клэверингъ очень разсердился, когда получилъ это письмо. Первою причиной этого гнѣва было то обстоятельство, что Флоренсъ хотѣла знать лучше его, что было лучше для него. Если онъ готовъ былъ жить въ Лондонѣ менѣе чѣмъ на четыреста фунтовъ въ годъ, конечно, она могла рѣшиться на это. Онъ ни на минуту не подозрѣвалъ, что она боится за себя, но онъ былъ въ негодованіи на неё за ея боязнь за него. Какое право имѣла она обвинять его въ томъ, что онъ не хочетъ удобствъ? Развѣ онъ не согласился для нея терпѣть неудобства въ старомъ домѣ въ Страттонѣ? Не былъ ли онъ готовъ отказаться отъ стипендіи и отъ общества лэди Онгаръ для нея? Развѣ онъ не выказалъ себя такимъ любовникомъ, какого не найдётся одного изъ ста? А между-тѣмъ она пишетъ ему, что для него не годится быть бѣднымъ и терпѣть неудобства!… Послѣ всего, что онъ сдѣлалъ на свѣтѣ, послѣ всего, что онъ перенёсъ, было бы странно, чтобъ онъ не зналъ, что для него хорошо! Вотъ въ какомъ свѣтѣ смотрѣлъ онъ на упорство Флоренсъ.

Онъ былъ довольно несчастливъ въ этотъ періодъ. Ему казалось, что онъ былъ обиженъ съ обѣихъ сторонъ, или, если можно такъ сказать, о нёмъ съ обѣихъ сторонъ меньше думали, чѣмъ онъ заслуживалъ. Еслибъ лэди Онгаръ осталась въ Лондонѣ, какъ ей слѣдовало, онъ утѣшился бы и въ то же время отмстилъ Флоренсъ, посвятивъ нѣсколько свободныхъ часовъ этой дамѣ. Это внезапный отъѣздъ лэди Онгаръ заставилъ его почувствовать, что онъ долженъ тотчасъ же жениться. Теперь у него не было утѣшенія, кромѣ жалобъ мистриссъ Бёртонъ и частыхъ посѣщеній театра. Мистриссъ Бёртонъ онъ много жаловался, дёргая ея нитки и шерсть, сидя въ праздности въ то время, какъ она работала, именно какъ предсказывалъ Теодоръ Бёртонъ.

— Я не хотѣла бы, чтобъ вы такъ лѣнились, Гарри, сказала ему однажды мистриссъ Бёртонъ. — Вамъ слѣдовало бы теперь быть въ вашей конторѣ.

Надо сознаться въ пользу Гарри Клэверинга, что тѣ, которымъ онъ нравился, особенно женщины, очень легко дѣлались съ нимъ коротки. Онъ имѣлъ простое и непринуждённое обращеніе, онъ никогда не важничалъ. Онъ совершенно освоился съ домомъ Бёртона въ десять недѣль своего пребыванія въ Лондонѣ и зналъ дорогу въ Онслоу-Крешентъ почти слишкомъ хорошо. Можетъ-быть, можно справедливо предположить, что онъ не ходилъ бы туда такъ часто, еслибъ мистриссъ Теодоръ Бёртонъ была безобразная женщина.

— Это всё она виновата, сказалъ онъ, продолжая рѣзать ножницами шерстинку. — Она слишкомъ благоразумна.

— Бѣдная Флоренсъ!.

— Вы не можете не знать, что я трудился бы въ три раза болѣе, еслибы она дала мнѣ другой отвѣтъ. Самъ разсудокъ говоритъ, что всякій мущина трудился бы при подобныхъ обстоятельствахъ. Впрочемъ, мнѣ кажется, я не лѣнюсь. Я дѣлаю не меньше другихъ къ конторѣ,

— Я не хочу, чтобы вы истребляли мою шерсть, Теодоръ говоритъ, что Флоренсъ права.

— Разумѣется, онъ будетъ это говорить; разумѣется, онъ скажетъ, что я не правъ. Я не стану больше её просить — вотъ и всё.

— О, Гарри! не говорите этого. Вы знаете, что будете её просить. Вы стали бы просить завтра, еслибъ она была здѣсь.

— Вы не знаете меня, Цецилія, а то вы не говорили бы этого. Когда я рѣшусь на что-нибудь, я держусь этого твёрдо. Она сказала что-то о двухъ годахъ, и я не скажу ни слова, чтобы перемѣнить это рѣшеніе. Если оно должно перемѣниться, то его перемѣнитъ она.

Между-тѣмъ онъ наказалъ Флоренсъ, не пославъ ей никакого особеннаго отвѣта на ея письмо. Онъ писалъ къ ней какъ обыкновенно, но не упоминалъ ни о своёмъ предложеніи, ни о ея отказѣ. Она просила его сказать ей, что онъ не сердится, но онъ не сказалъ ей ничего подобнаго. Онъ написалъ ей, когда, гдѣ и какъ онъ встрѣтится съ нею и отвезётъ изъ Страттона въ Клэверингъ; разсказывалъ ей пьесу, которую онъ видѣлъ въ театрѣ; описалъ обѣдъ въ Онслоу-Крешентъ и разсказалъ забавную исторію объ Уолликерѣ и конторѣ въ Адельфи. Но ни слова не сказалъ даже въ упрёкъ о ея намѣреніи насчотъ ихъ брака. Онъ имѣлъ намѣреніе сильно поразить Флоренсъ и находилъ удовольствіе въ огорченіи, наносимомъ имъ. Флоренсъ, получивъ это письмо, узнала, что онъ огорчонъ, и вполнѣ поняла его мысли.

— Я его успокою, когда мы будемъ вмѣстѣ, сказала она. — Я его образумлю, когда увижу его.

Онъ не ожидалъ, что его гнѣвъ будетъ принятъ такимъ образомъ. Однажды, по возвращеніи домой, онъ нашолъ на своёмъ столѣ карточку, которая очень удивила его. На ней было имя, но не было адреса, а надъ именемъ замѣтка карандашомъ, что хозяинъ этой карточки пріѣдетъ опять по возвращеніи въ Лондонъ послѣ Пасхи. Имя на карточкѣ было графа Патерова. Онъ вспомнилъ это имя, какъ только увидалъ его, хотя не думалъ о нёмъ никогда, кромѣ того единственнаго случая, когда его упомянули ему. Графъ Патеровъ былъ другомъ лорда Онгара и по поводу его лордъ Онгаръ ложно обвинилъ свою жену. Зачѣмъ графъ Патеровъ былъ у него? Зачѣмъ онъ пріѣхалъ въ Англію? Откуда онъ узналъ его адресъ на Блумбёрійскомъ сквэрѣ? На этотъ послѣдній вопросъ онъ безъ труда нашолъ отвѣтъ. Разумѣется, онъ узналъ отъ лэди Онгаръ. Графъ Патеровъ теперь уѣхалъ изъ Лондона. Не уѣхалъ ли онъ въ Онгарскій Паркъ? Голова Гарри Клэверинга тотчасъ наполнилась подозрѣніемъ и онъ почувствовалъ ревность, несмотря на Флоренсъ Бёртонъ. Возможно ли, чтобъ лэди Онгаръ, овдовѣвшая только четыре мѣсяца назадъ, приняла въ своёмъ загородномъ домѣ этого человѣка, имя котораго было соединено съ ея именемъ такимъ гибельнымъ образомъ? Если такъ, что могъ онъ думать о подобномъ поведеніи? Онъ очень разсердился. Онъ зналъ, что онъ разсержонъ, но не зналъ, что онъ ревнуетъ. Не былъ ли онъ, по ея собственному заявленію, ея единственнымъ другомъ, и въ такомъ случаѣ могъ ли онъ безъ гнѣва чувствовать подобное подозрѣніе?

— Ея другъ! говорилъ онъ себѣ. — Нѣтъ, я ей не другъ, если она имѣетъ какое-нибудь дѣло съ этимъ человѣкомъ послѣ того, что она говорила мнѣ о нёмъ.

Онъ вспомнилъ наконецъ, что можетъ-быть графъ уѣхалъ не въ Онгарскій Паркъ, но во всякомъ случаѣ онъ долженъ былъ имѣть сношенія съ лэди Онгаръ, а то онъ не зналъ бы его адреса.

— Графъ Патеровъ! повторилъ онъ: — желалъ бы я знать, поссорюсь ли я съ этимъ человѣкомъ?

Во весь этотъ вечеръ онъ думалъ только о лэди Онгаръ. Относительно себя онъ зналъ, что онъ ничего не можетъ предложить лэди Онгаръ, кромѣ братской дружбы, но всё-таки для него было обидно, что она коротко знакома съ другимъ неженатымъ человѣкомъ, кромѣ его.

На слѣдующій день онъ долженъ былъ поѣхать въ Страттонъ и утромъ почтальонъ принёсъ къ нему письмо или, лучше сказать, коротенькую записку. На штемпелѣ стоялъ Гильдфордъ и Гарри тотчасъ узналъ, что это письмо отъ лэди Онгаръ.

«Любезный мистеръ Клэверингъ» говорилось въ письмѣ: "мнѣ жаль, что я должна была оставить Лондонъ, не видавшись съ вами; я возвращусь въ концѣ апрѣля и оставляю за собой ту же квартиру. Пріѣзжайте ко мнѣ, если можете, вечеромъ 30, послѣ обѣда. Онъ наконецъ велѣлъ Герми написать и просить меня пріѣхать въ Клэверингъ на Святую недѣлю. Какая записка? Я покажу её вамъ, когда мы увидимся. Разумѣется, я отказялась.

"Я пишу нарочно, чтобъ увѣдомить васъ, что я просила графа Патерова быть у васъ. Я его не видала, но должна была написать ему о томъ, что случилось во Флоренціи. Онъ пріѣхалъ въ Англію по дѣламъ лорда Онгара. Я желаю, чтобы вы выслушали его исторію. Сколько мнѣ извѣстно, онъ человѣкъ правдивый, хотя не знаю, могу ли еще что-нибудь сказать въ его пользу,

"Ваша навсегда
"Д. О."

Когда онъ прочолъ это, онъ совершенно измѣнился. Увидѣться съ графомъ Патеровымъ? Разумѣется, онъ увидится съ нимъ. Какая обязанность можетъ быть приличнѣе для друга? До отъѣзда изъ Лондона онъ написалъ записку графу Патерову, чтобъ она была отдана ему людьми на его квартирѣ, если онъ пріѣдетъ во время отсутствія графа изъ Лондона. Онъ объяснялъ, что онъ ѣдетъ въ Клэверингъ на двѣ недѣли, но выражалъ готовность пріѣхать въ Лондонъ тотчасъ, если графу Патерову будетъ необходимо уѣхать изъ Лондона прежде этого времени.

Когда онъ занимался дѣлами въ этотъ день и ѣхалъ въ Лондонъ, онъ думалъ о лэди Онгаръ снисходительнѣе, чѣмъ думалъ послѣ того, какъ увидалъ карточку графа Патерова.

Глава X.
ФЛОРЕНСЪ БЕРТОНЪ ВЪ ПАСТОРАТѢ.

Гарри Клэверингъ поѣхалъ въ Страттонъ, ночевалъ одну ночь въ домѣ Бёртона и отвёзъ Флоренсъ въ Клэверингъ — за двадцать миль — на слѣдующій день. Этого путешествія вдвоёмъ оба ожидали съ большимъ восторгомъ и Флоренсъ, несмотря на неудовольствіе, выраженное ея женихомъ за ея благоразуміе, была очень счастлива, когда сѣла рядомъ съ нимъ въ экипажъ, присланный изъ пастората. Ни слова не было сказано между ними объ этомъ, и Гарри не хотѣлъ говорить ничего. Онъ намѣревался выполнить своё мщеніе и оставаться нѣмымъ на этомъ счотъ. Но не таково было намѣреніе Флоренсъ. Она желала не только поступить по-своему въ этомъ случаѣ, но желала также, чтобы и Гарри согласился на это.

День былъ очаровательный для такого путешествія. Было холодно, но не такъ, чтобы это было непріятно для нихъ. Былъ вѣтеръ, но онъ ихъ не мучилъ. Разъ пошолъ маленькій дождь, который далъ Гарри возможность закутать свою спутницу, но только что онъ это сдѣлалъ, какъ уже оно оказалось ненужнымъ. Они оба соглашались, что такой способъ путешествія былъ несравненно пріятнѣе путешествія по желѣзнымъ дорогамъ, и я былъ бы такого же мнѣнія, еслибъ всегда можно было путешествовать такимъ образомъ. Надо также понять, что Гарри, хотя онъ, безъ сомнѣнія, мстилъ Флоренсъ, удерживаясь отъ всякого намёка на ея письмо, не имѣлъ намѣренія быть непріятнымъ. Онъ очень хорошо разыгрывалъ роль любовника, и Флоренсъ была чрезвычайно счастлива.

— Гарри, сказала она, когда они проѣхали уже половину пути: — вы еще мнѣ не сказали, что вы думаете о моёмъ письмѣ.

— О какомъ письмѣ?

Но онъ зналъ очень хорошо, о какомъ письмѣ шла рѣчь.

— О моёмъ благоразумномъ письмѣ, написанномъ въ отвѣтъ на ваше, очень неблагоразумное.

— Я думалъ, что о нёмъ нечего больше говорить.

— Гарри, не надо, чтобъ между нами былъ предметъ, о которомъ намъ не хотѣлось бы разсуждать. Я знаю, что вы хотѣли выразить, не отвѣчая мнѣ. Вы хотѣли наказать меня за то, что моё мнѣніе не согласовалось съ вашимъ. Неправда ли, Гарри?

— Наказать васъ? нѣтъ, я не хотѣлъ васъ наказать. Кажется, я былъ наказанъ.

— Но вы знаете, что я была права. Не была ли я права?

— Я думаю, что вы были неправы, но я не стану ничего болѣе говорить объ этомъ теперь.

— А я желаю, чтобъ вы говорили, Гарри. Развѣ для меня не значитъ всё, чтобъ мы съ вами были согласны насчотъ этого? Мнѣ не о чемъ больше думать, какъ о васъ. Мнѣ не на что больше надѣяться, какъ чтобы мнѣ дожить до того, чтобъ быть вашей женой. Моя единственная забота на свѣтѣ о васъ. Полно, Гарри, не дуйтесь на меня.

— Я не дуюсь.

— Скажите мнѣ милое словечко. Скажите мнѣ, что вы вѣрите, что я думаю не о себѣ, а о васъ.

— Зачѣмъ вы не предоставите мнѣ самому думать о себѣ въ этомъ случаѣ?

— Потому что вамъ надо думать обо мнѣ.

— Я думаю, что мы могли бы очень хорошо жить тѣмъ доходомъ, который мы будемъ имѣть. Если вы согласитесь обвѣнчаться этимъ лѣтомъ, я не стану дуться, какъ вы выражаетесь, болѣе ни одной минуты.

— Нѣтъ, Гарри, я не должна соглашаться на это. Я не исполнила бы моей обязанности къ вамъ, еслибъ согласилась.

— Стало-быть, не кчему говорить объ этомъ.

— Послушайте, Гарри, если двухлѣтняя помолвка скучна для васъ…

— Разумѣется, скучна. Всегда скучно ждать чего бы то ни было. Я ничего такъ ненавижу, какъ ждать.

— Но выслушайте меня, сказала она серьёзно: — если это слишкомъ скучно, если вы не можете перенести этого безъ огорченія, я освобожу васъ отъ этой помолвки.

— Флоренсъ!

— Выслушайте меня до конца. Во мнѣ это не сдѣлаетъ перемѣны, а потомъ, если вы захотите вернуться ко мнѣ черезъ два года, вы можете быть увѣрены, какимъ образомъ я васъ приму.

— Какая же будетъ польза изъ того?

— Просто та, что вы не будете связаны такимъ образомъ, который васъ огорчаетъ. Только это меня заботитъ, только объ этомъ я думаю.

Гарри клялся ей, что онъ не освободитъ её отъ обѣщанія, даннаго ему, что онъ не дастъ ей возможности ускользнуть отъ него, что онъ намѣренъ держать её такъ крѣпко, что если она вырвется отъ него, то будетъ считаться между женщинами образцомъ вѣроломства. Онъ сказалъ, что готовъ жениться на ней завтра, что это его желаніе, его мнѣніе, что это было бы лучше для нихъ обоихъ; а если не завтра, то послѣ завтра и такъ далѣе до того дня, пока она согласится сдѣлаться его женой. Онъ говорилъ также, что онъ будетъ продолжать мучить её разъ въ недѣлю, пока не уговоритъ согласиться; а потомъ цитировалъ латинскій стихъ, чтобы показать, что постоянное паденіе воды можетъ пробить камень. Это немножко не согласовалось съ увѣреніемъ, сдѣланномъ имъ мистриссъ Бёртонъ въ Онслоу-Крешентъ, что онъ никогда не будетъ говорить съ Флоренсъ объ этомъ, но мущины часто перемѣняютъ свои намѣренія, а Гарри Клэверингъ часто перемѣнялъ свои.

Флоренсъ, когда онъ объявилъ намѣреніе, выше приведённое, подумала, что онъ очень хорошо разыгрываетъ роль любовника, и придвинулась къ нему нѣсколько ближе, благодаря его за горячность.

— Милый Гарри, вы такъ добры и ласковы, я такъ искренно васъ люблю!

Такимъ образомъ путешествіе совершилось очень пріятно, и когда Флоренсъ подъѣхала къ двери пастората, она была совершенно довольна своимъ кучеромъ.

Я боюсь, что Гарри Клэверингъ, герой нашей исторіи, досихъ-поръ не показывалъ читателю геройскаго характера. Можетъ-быть, на него пожалуются, что онъ вѣтренъ, непостояненъ, легко поддаётся постороннему вліянію и въ хорошемъ и въ дурномъ. Но надо вспомнить, что до-сихъ-поръ съ нимъ жестоко обращались на этихъ страницахъ и что его недостатки и слабости были обнаруживаемы почти несправедливымъ образомъ. Можно повѣрить, что онъ имѣлъ такіе недостатки и былъ подверженъ такимъ слабостямъ; но подлежитъ вопросу, не сдѣлалось ли бы извѣстнымъ много дурного о людяхъ, герои они или нѣтъ, еслибы ихъ характеръ не былъ, такъ сказать, вывернутъ на изнанку передъ нашими глазами. Гарри Клэверингъ, стипендіатъ своей коллегіи, шести футъ роста, съ красивой наружностью, былъ высоко уважаемъ тѣми, кто его зналъ, несмотря на маленькія слабости, портившія его характеръ, и я долженъ просить читателя принять о нёмъ мнѣніе свѣта и не цѣнить его слишкомъ низко въ этомъ раннемъ періодѣ исторіи его приключеній.

Если этотъ разсказъ будетъ читать дама, которой случилось входить въ домъ при обстоятельствахъ точно такихъ, какія привели Флоренсъ Бёртонъ въ клэверингскій пасторатъ, она поймётъ, какъ растревожена была эта молодая дѣвица, когда встрѣтила всю клэверингскую семью. Вѣтеръ растрепалъ ея одежду, салопъ и шаль тяжело висѣли на ней, а шляпка нѣсколько измялась — по милости Гарри — и она чувствовала себя шлюхой, когда явилась между ними. Что они подумаютъ о ней и что они подумаютъ о Гарри, что онъ выбралъ себѣ такую жену? Мистриссъ Клэверингъ поцаловала её прежде чѣмъ она увидала ея лицо, и Мэри и Фанни поцаловали её прежде чѣмъ она знала, которая изъ нихъ кто; а потомъ её поцаловалъ дородный господинъ, безъ сомнѣнія, мистеръ Клэверингъ старшій. Потомъ другой господинъ, гораздо моложе и тоньше, пожалъ ей руку. Онъ могъ бы и поцаловать её, еслибы хотѣлъ, потому что Флоренсъ была слишкомъ сконфужена для того, чтобы обратить на это вниманіе. Но вопросъ состоитъ въ томъ, позволила ли бы это Мэри Клэверитъ, потому что этотъ господинъ былъ Эдуардъ Фильдингъ, который долженъ былъ сдѣлаться ея мужемъ черезъ три дня.

— Теперь, Флоренсъ, пойдёмте наверхъ въ комнату мама напиться чаю, а мы будемъ смотрѣть на васъ. Гарри, тебѣ не нужно идти. Ты долго былъ съ нею и опять можешь быть вечеромъ.

Флоренсъ такимъ образомъ была отведена наверхъ и очутилась на креслѣ передъ каминомъ, между тѣмъ какъ три пары рукъ снимали съ нея шаль, шляпку, салопъ почти прежде, чѣмъ она знала, гдѣ она.

— Какъ странно видѣть васъ здѣсь, сказала Фанни. — У насъ только одинъ братъ, такъ что, разумѣется, мы будемъ очень ухаживать за вами. Неправда ли, какъ она мила, мама?

— Очень мила; но я не сказала бы ей этого въ глаза, еслибы ты не сдѣлала мнѣ этого вопроса.

— Это вздоръ, мама. Вы не должны вѣрить мама, когда она хочетъ представиться величественной и важной. Это дѣлается только для гостей, но мы не намѣрены считать васъ гостьей.

— Пожалуйста не считайте, сказала Флоренсъ.

— Я такъ рада, что вы пріѣхали именно теперь, сказала Мэри. — Я такъ дорожу тѣмъ, что на моей свадьбѣ будетъ будущая жена Гарри. Я жалѣю, что мы вѣнчаемся не въ одинъ день.

— Но мы еще долго не будемъ вѣнчаться. Назначено по меньшей мѣрѣ два года.

— Не будьте въ этомъ увѣрены, Флоренсъ. Мы всѣ получили отъ Гарри порученіе отговорить васъ отъ этой ереси; неправда ли, мама?

— Мнѣ кажется, что тебѣ лучше не мучить Флоренсъ насчотъ этого тотчасъ по пріѣздѣ. Это нехорошо.

Потомъ, когда отпили чай, Флоренсъ отвели въ ея комнату, и прежде чѣмъ ей позволили сойти внизъ, она уже сошлась коротко съ обѣими молодыми дѣвушками и такъ преодолѣла свой страхъ къ матери Гарри, что могла отвѣчать ей безъ замѣшательства.

— Ну, сэръ, что вы думаете о ней? спросилъ Гарри своего отца, когда они остались одни.

— Я еще не имѣлъ времени много о ней думать. Она, кажется, очень хорошенькая. Она не такъ высока, какъ я думалъ.

— Нѣтъ, она не высока, сказалъ Гарри тономъ разочарованія.

— Я не сомнѣваюсь, что мы очень будемъ её любить. Сколько будетъ она имѣть?

— Сто фунтовъ въ годъ, пока живъ ея отецъ.

— Это немного.

— Много или мало, это не дѣлаетъ разницы для меня. Я никогда не подумалъ бы жениться на дѣвушкѣ за ея деньги. Я это ненавижу. Я почти желалъ бы, чтобъ у ней не было ничего.

— Я не отказался бы, еслибъ былъ на твоёмъ мѣстѣ.

— Разумѣется, я не откажусь, но я хочу сказать, что я объ этомъ не думалъ, когда дѣлалъ ей предложеніе, и не сдѣлалъ бы охотнѣе, еслибъ у ней было въ десять разъ больше.

— Состояніе жены вещь недурная для бѣднаго человѣка, Гарри.

— Но мущина долженъ быть бѣденъ не въ одномъ этомъ отношеніи, если намѣренъ составить себѣ состояніе такимъ образомъ.

— Я полагаю, ты женишься не сейчасъ, сказалъ отецъ. — Включая всё, у тебя не будетъ и пятисотъ фунтовъ годового дохода, а въ Лондонѣ этимъ не разживёшься.

— Это еще не рѣшено, сэръ. Что касается меня, я думаю, что люди слишкомъ благоразумны насчотъ денегъ. Мнѣ кажется, я могъ бы жить женатымъ и на сто фунтовъ въ годъ, еслибы у меня не было больше; а что касается Лондона, я не вижу, почему Лондонъ долженъ быть дороже другихъ мѣстъ. Вы можете имѣть въ Лондонѣ всё, что хотите, и тратить ваши пенсы гораздо дольше, чѣмъ во всякомъ другомъ мѣстѣ.

— А соверены гораздо скорѣе, сказалъ ректоръ.

— Нужно только, продолжалъ Гарри: — тратить не болѣе своего дохода и имѣть немного твёрдости въ приведеніи въ дѣйствіе вашихъ плановъ.

Клэверингскій ректоръ, слыша всѣ эти мудрыя рѣчи отъ своего сына, посмотрѣлъ на его дорогое платье, на перстень на его пальцѣ, на золотую цѣпочку на жилетѣ, на пуговицы на манишкѣ, и улыбнулся. Онъ вовсе не былъ такъ талантливъ, какъ его сынъ, но онъ больше зналъ свѣтъ, и хотя вообще не былъ человѣкомъ проницательнымъ, хорошо разузналъ характеръ своего сына.

— Нужно имѣть большую твёрдость и большое мужество для жизни такого рода, сказалъ онъ. — Есть люди, которые могутъ выдерживать её не страдая, но я не посовѣтовалъ бы ни одному молодому человѣку начать её необдуманно. На твоёмъ мѣстѣ, я подождалъ бы года два. Пойдёмъ погулять, то-есть если ты можешь оторваться на часокъ отъ твоей возлюбленной. Не Соль ли идётъ по этой аллеѣ? Возьми твою шляпу, Гарри, и мы пойдёмъ въ другую сторону. Ему нужно видѣться съ дѣвушками насчотъ школы, но если онъ поймаетъ насъ, онъ насъ продержитъ цѣлый часъ.

Гарри спросилъ о любовныхъ дѣлахъ Соля.

— Я ни слова не слыхалъ объ этомъ послѣ твоего отъѣзда, сказалъ ректоръ. — Это, кажется, прошло какъ сонъ. Онъ съ Фанни держитъ себя по прежнему, и я полагаю, теперь онъ знаетъ, что онъ одурачилъ себя.

— Съ-тѣхъ-поръ онъ ни слова не говоритъ со мною, сказала Фанни брату въ этотъ вечерь: — то-есть, ни слова о томъ, что случилось тогда. Разумѣется, сначала было довольно конфузно, хотя, кажется, онъ этого не думалъ.

— И не былъ сконфуженъ?

— Совсѣмъ нѣтъ. Онъ никогда не конфузится. Единственную разницу я нахожу въ томъ, что онъ бранитъ меня больше прежняго.

— Бранитъ тебя?

— Да, онъ всегда бранилъ меня, если находилъ что-нибудь не такъ, особенно насчотъ праздниковъ, даваемыхъ дѣтямъ. А теперь еще больше прежняго.

— А какъ ты это переносишь?

— Такъ-себѣ. Я смѣюсь надъ нимъ, а потомъ сдѣлаю, какъ онъ велитъ. Онъ всѣхъ въ Клэверингѣ заставляетъ поступать какъ хочетъ, кромѣ папа. Но онъ и его бранитъ. Я слышала намедни въ библіотекѣ.

— А батюшка выслушивалъ?

— Отчасти. Я не думаю, чтобы папа любилъ его, но онъ знаетъ и всѣ мы знаемъ, какъ добръ. Онъ ни въ чомъ себя не щадитъ. У него нѣтъ ничего, кромѣ его пасторскаго жалованья, а удивительно сколько онъ отдаётъ!

— Надѣюсь, что онъ не станетъ бранить меня, гордо сказалъ Гарри.

— Такъ какъ ты не занимаешься приходскими дѣлами, кажется, тебѣ опасаться нечего. Вѣрно онъ находитъ, что мама поступаетъ какъ слѣдуетъ, потому что онъ никогда её не бранитъ.

— Нѣтъ и рѣчи объ его отъѣздѣ?

— Вовсе нѣтъ. Мнѣ кажется, мы всѣ пожалѣли бы объ этомъ, потому что онъ дѣлаетъ много добра.

Флоренсъ занимала первое мѣсто во вниманіи всей ректорской семьи въ вечеръ ея пріѣзда и на слѣдующее утро, но потомъ невѣстѣ было возвращено ея преимущество. Это продолжалось только два дня, а потомъ невѣсту увезли. Свадьба была очень мила и клэверингскіе жители остались болѣе ею довольны, чѣмъ той другой свадьбой, о которой было упомянуто. Семейство ректора пользовалось популярностью и всѣ желали счастья выходившей замужъ дочери. Когда новобрачные уѣхали, въ пасторатѣ быль завтракъ и говорены были спичи. Въ такихъ случаяхъ ректоръ былъ великій человѣкъ и Гарри соперничествовалъ съ своимъ отцомъ. Но расположеніе духа Соля было не такъ хорошо настроено, какъ ректора и его сына, а когда онъ всталъ и плачевно выразилъ надежду, что его другъ мистеръ Фильдингъ съ твёрдостью выдержитъ испытанія своей жизни, всѣ почувствовали, что лучше будетъ, когда кончится этотъ спичъ.

— Ты не долженъ смѣяться надъ нимъ, Гарри, серьёзно сказала Фанни брату потомъ. — Одинъ человѣкъ можетъ дѣлать одно, а другой другое. Ты можешь сказать спичъ лучше его, но не думаю, чтобы ты могъ сказать такую хорошую проповѣдь.

— Право, ты кажется начинаешь его любить, сказалъ Гарри. Услышавъ это, Фанни отвернулась съ обиженнымъ видомъ.

— Только братъ могъ сказать это мнѣ, возразила она: — и потому, что я не хочу, чтобы надъ бѣднымъ человѣкомъ насмѣхались безъ причины.

Въ этотъ вечеръ, когда они остались однѣ, Фанни разсказала Флоренсъ всю исторію о Солѣ.

— Я говорю вамъ, потому что теперь вы принадлежите къ нашей семьѣ. Объ этомъ никому постороннимъ не говорили.

Флоренсъ объявила, что это будетъ священной тайной для нея.

— Я въ этомъ увѣрена, душечка, и мнѣ пріятно, чтобы вы знали объ этомъ. Разумѣется, объ этомъ не могло быть и рѣчи. Бѣдняжка, не имѣетъ никакихъ средствъ, буквально никакихъ. И потомъ независимо отъ этого…

— Не думаю, чтобы это значило что-нибудь въ моихъ глазахъ, сказала Флоренсъ.

— И въ моихъ также. Еслибъ я искренно была привязана къ человѣку, я сказала бы ему это и согласилась бы ждать, безъ надежды или съ надеждой.

— Именно такъ, Фанни.

— Но ничего подобнаго не было; онъ человѣкъ такого рода, что никакая дѣвушка не влюбится въ него — не такъ ли? Вы видите, онъ даже не трудится одѣваться прилично.

— Я видѣла его только на свадьбѣ.

— Тогда онъ былъ въ блестящемъ видѣ. Но вы часто увидите его, если будете ходить въ школу со мною. Онъ приходитъ сюда часто, точь-въ-точь какъ до этого. Онъ такой добрый, Флоренсъ!

— Бѣдняжка!

— Я никакъ не могу угадать по его обращенію, пересталъ ли онъ объ этомъ думать или нѣтъ. Я полагаю, что пересталъ. Онъ долженъ знать, что это было бы совершенно безполезно. Но онъ принадлежитъ къ числу такихъ людей, о которыхъ вы никогда не можете сказать, счастливы они или нѣтъ, и никогда не можете знать навѣрно, что у нихъ въ мысляхъ.

— Онъ не связанъ съ этимъ мѣстомъ, какъ вашъ отецъ?

— О, нѣтъ! сказала Фанни, думая можетъ-быть, что Соль считаетъ себя связаннымъ съ этимъ мѣстомъ, хотя не такими узами, какъ ея отецъ

— Если онъ считаетъ себя несчастнымъ, онъ можетъ уѣхать, замѣтила Флоренсъ.

— О, да! онъ можетъ уѣхать, если онъ несчастливъ, сказала Фанни. — То-есть, если онъ хочетъ.

Лэди Клэверингъ была на свадьбѣ, но болѣе никого изъ замка не было. Сэра Гью не было дома; но какъ ректоръ справедливо замѣтилъ, онъ могъ быть дома, еслибы захотѣлъ.

— Но это такой человѣкъ, сказалъ отецъ сыну: — который всегда сдѣлаетъ грубость, когда можетъ. Мнѣ самому нѣтъ до него никакого дѣла, какъ ему извѣстно. Но онъ думаетъ, что Мэри было бы пріятно, чтобъ онъ быль, какъ глава семейства, и поэтому онъ не пріѣхалъ. Онъ обладаетъ большимъ искусствомъ дѣлать себя непріятнымъ. А она, говорятъ, ведётъ ужасную жизнь. И онъ становится такимъ скрягой!

— Я слышалъ, что Арчи очень къ нему пристаётъ.

— Я не думаю, чтобы онъ позволилъ кому-нибудь приставать къ себѣ, какъ ты это называешь. Арчи имѣетъ собственныя средства и, я полагаю, еще ихъ не промоталъ. Если Гью далъ ему деньги, то навѣрно подъ обезпеченіе. А Арчи очень скоро придётъ къ концу, если то, что я слышу, справедливо. Мнѣ сказали, что онъ вѣчно къ Ньюмаркэтѣ и вѣчно проигрываетъ.

Но. хотя сэръ Гью быль такъ невѣжливъ къ ректору и его дочери, онъ былъ такъ вѣжливъ къ своему кузену Гарри, что позволилъ женѣ пригласить всё семейство ректора обѣдать въ замкѣ въ честь невѣсты Гарри. Флоренсъ Бёртонъ была особенно приглашена съ самой пріятной улыбкой лэди Клэверингъ. Флоренсъ, разумѣется, отнеслась къ хозяйкѣ, но было рѣшено, что всѣ примутъ приглашеніе. Оно было сдѣлано лично послѣ завтрака и не всегда легко отказываться отъ приглашеній, сдѣланныхъ такимъ образомъ. Можно, я думаю, сомнѣваться, имѣютъ ли право мущина или женщина дѣлать приглашенія такимъ образомъ и не слѣдуетъ ли считать несуществующими всѣ приглашенія, сдѣланныя такимъ образомъ, вслѣдствіе несправедливаго преимущества, которое было взято. Человѣкъ, стрѣляющій въ сидячую птицу, не считается охотникомъ. А тотъ, кто приглашаетъ гостя на обѣдъ нечаянно, стрѣляетъ въ сидячую птицу. Въ этомъ случаѣ, однако, рѣчь лэди Клэверингъ обращалась только къ мистриссъ Клэверингъ и къ Флоренсъ. Она сама ничего не сказала ректору и слѣдовательно онъ могъ бы избавиться. Но жена уговорила его.

— Мнѣ кажется, ты долженъ идти для Гарри, сказала мистриссъ Клэверингъ.

— Я не вижу, какую пользу сдѣлаетъ это Гарри.

— Это покажетъ, что ты одобряешь его бракъ.

— Я не одобряю и не неодобряю. Онъ самъ себѣ господинъ.

— Но ты одобряешь, если далъ согласіе; а не можетъ быть дѣвушки милѣе Флоренсъ Бёртонъ. Мы всѣ её полюбили, и мнѣ кажется, что она очень нравится тебѣ.

— Да, она мнѣ нравится. У ней благородная наружность, и хотя она не красавица, она мила и умна.

— И такая добрая!

— Если она добра, это лучше всего. Только я не вижу, чѣмъ они будутъ жить.

— Но такъ какъ она здѣсь, ты пойдёшь съ нами въ замокъ.

Мистриссъ Клэверингъ никогда не просила напрасно своего мужа ни о чомъ; ректоръ согласился. Онъ послѣ извинялся передъ сыномъ, объяснивъ, что онъ сдѣлалъ это по долгу.

— Это пойдётъ на шесть мѣсяцевъ, говорилъ онъ. — Если я не буду тамъ бывать разъ въ полгода, предположимъ семейную ссору и для прихода это будетъ нехорошо.

Гарри оставался въ Клэверингѣ только недѣлю, и обѣдъ быль назначенъ наканунѣ его отъѣзда. Въ то утро онъ обошолъ весь паркъ съ Флоренсъ — какъ онъ часто гулялъ съ Джуліей — и воспользовался этимъ случаемъ, чтобы разсказать ей подробно исторію Клэверингской фамиліи.

— Никто изъ насъ не похожъ на моего кузена Гью, сказалъ онъ. — Но она, по-крайней-мѣрѣ, не зла, но совсѣмъ непохожа на свою сестру лэди Онгаръ.

— Я такъ полагаю, судя по тому, что вы разсказали мнѣ.

— Совершенно ничего незначущее существо.

— И у ней только одинъ ребёнокъ?

— Только одинъ — двухлѣтній мальчикъ. Говорятъ, онъ очень слабъ.

— А у сэра Гью одинъ братъ?

— Да, Арчи Клэверингъ. Мнѣ кажется, что Арчи еще хуже Гью. Онъ дѣлаетъ больше попытокъ быть пріятнымъ, но въ его глазахъ есть что-то такое, чему я недовѣряю. Потомъ это такой человѣкъ, который не дѣлаетъ добра никому.

— Онъ не женатъ?

— Не женатъ, и не думаю, чтобы онъ женился. Очень можетъ быть, Флоренсъ, что будущій баронетъ…

Она нахмурилась на него, пошла быстрѣе и перемѣнила разговоръ.

Глава XI.
СЭРЪ ГЬЮ И БРАТЪ ЕГО АРЧИ.

Въ гостиной замка было большое собраніе Клэверинговъ, когда явилось семейство изъ пастората; собралось три поколѣнія, потому что въ комнатѣ была няня, державшая наслѣдника на рукахъ. Мистриссъ Клэверингъ и Фанни, разумѣется, сейчасъ осмотрѣли ребёнка, что они обязаны были сдѣлать, между-тѣмъ какъ лэди Клэверингъ привѣтствовала Флоренсъ Бёртонъ. Арчи сказалъ нѣсколько словъ съ своимъ дядей, а сэръ Гью удостоилъ протянуть одинъ палецъ своему кузену Гарри въ видѣ пожатія руки. Ребёнокъ запищалъ и сэръ Гью нахмурился.

— Герміона, сказалъ онъ: — я желалъ бы, чтобъ ты не призывала сюда ребёнка. Здѣсь для него не мѣсто. Онъ всегда капризенъ. Я говорилъ десять разъ, что я не хочу видѣть его здѣсь передъ обѣдомъ.

Нянѣ сдѣланъ былъ знакъ и она ушла съ своей ношей. Это быль жалкій, непривлекательный мальчикъ, но онъ былъ только одинъ у лэди Клэверингъ, и ей хотѣлось показать его своимъ роднымъ, какъ всякой другой матери.

— Гью, сказала ему жена: — представить тебя миссъ Бёртонъ?

Сэръ Гью подошолъ и пожалъ руку своей новой гостьѣ, извиняясь въ своей оплошности, между-тѣмъ какъ Гарри стоялъ возлѣ, съ гнѣвомъ смотря на него.

"Отецъ мой правъ, сказалъ онъ себѣ, когда его кузенъ не обратилъ вниманія на Флоренсъ тотчасъ при входѣ ея въ комнату: «онъ дерзокъ, мало того, что непріятенъ. Мнѣ всё-равно до ссоръ въ приходѣ, я такъ ему и покажу».

— Честное слово, она премиленькая штучка, сказалъ Арчи, подходя къ нему послѣ того, какъ пожалъ руку Флоренсъ: — чертовски миленькая.

— Очень радъ, если вы это находите, сухо сказалъ Гарри.

— Гдѣ это вы её подцѣпили? Я слышалъ да забылъ.

— Я подцѣпилъ её, какъ вы выражаетесь, въ Страттонѣ, гдѣ живутъ ея родители.

— О, да! знаю. Вы учились у этого человѣка. Кстати, Гарри, я нахожу, что Вы сдѣлали ошибку, перемѣнивъ вашу профессію. Я на вашемъ мѣстѣ держался бы отцовскаго ремесла. Вамъ придётся переносить Богъ знаетъ что, а есть приходъ, всегда принадлежавшій Клэверингамъ.

— Что сказалъ бы вашъ братъ, еслибъ я попросилъ его отдать этотъ приходъ мнѣ?

— Разумѣется, онъ не далъ бы. Теперь никто ничего не даётъ. Приходъ слѣдуетъ покупать. Но вы могли бы купить его при благопріятныхъ обстоятельствахъ.

— Я не очень люблю духовную профессію.

— А мнѣ казалась бы она легка. Посмотрите на вашего отца. Онъ держитъ пастора и самъ не безпокоится. Честное слово, знай я прежде, сколько знаю теперь, я взялъ бы этотъ приходъ себѣ. Гью не могъ бы мнѣ отказать.

— Но Гью не могъ бы отдать, пока его занимаетъ его дядя.

— Разумѣется, это было бы противъ меня, а жизнь вашего батюшки также крѣпка, какъ и моя. Мнѣ было бы непріятно ждать, такъ что я полагаю, оно лучше такъ, какъ есть.

Можетъ-быть, были другія причины, по которымъ сожалѣнія Арчи Клэверинга, что онъ не вступилъ въ духовное званіе, были безполезны. Ему никогда не удавалось выучиться тому, чему учители старались выучить его, хотя онъ выказалъ значительную способность пріобрѣтать свѣдѣнія, для которыхъ у него не было учителей. Онъ зналъ отцовъ и матерей, дѣдовъ и бабокъ за нѣсколько поколѣній всѣхъ знаменитыхъ лошадей настоящаго времени. Онъ зналъ также подробности обо всѣхъ скачкахъ: какія лошади скакали и какихъ лѣтъ, какія были пари и главные интересы каждой скачки. Но несмотря на это, скачки не были для него прибыльны. Можетъ-быть, это могло сдѣлаться выгоднымъ современемъ, но капитанъ Арчибальдъ Клэверингъ еще не дошолъ до выгодъ въ карьерѣ человѣка, держащаго пари. Онъ былъ не дурёнъ собой, хотя можетъ-быть лицо его было непривлекательно для знатока характеровъ. Онъ былъ строенъ и хорошо сложонъ, выше пяти футъ ростомъ, съ свѣтло-каштановыми волосами, уже плѣшивый на макушкѣ, съ тонкими бакенбардами и красивыми усами. Но особенность его лица заключалась въ глазахъ. Брови у него были очень свѣтлы и очень тонки; всё это было замѣтнѣе отъ кожи надъ глазами, которая складками висѣла надъ углами бровей, придавая ему выраженіе хитрости, которое было непріятно. Онъ всегда соображалъ и разсчитывалъ, нельзя ли сдѣлать чего-нибудь изъ событій, находящихся передъ нимъ. И онъ всегда былъ готовъ держать пари, имѣя даже при себѣ записную тетрадку для этого случая. Онъ держалъ пари, что солнце не взойдётъ завтра или выиграетъ пари, или спорилъ о проигрышѣ. Онъ спорилъ, но очень тихо, никогда въ такихъ случаяхъ не возвышая голоса. Ему теперь было тридцать-три года; онъ былъ двумя годами моложе баронета. Сэръ Гью не былъ такимъ спортсменомъ какъ его братъ, но не знаю, былъ ли онъ болѣе достоинъ уваженія. Онъ быль жаденъ и всё усиливался увеличить свой капиталъ и не потерять того, которымъ онъ владѣлъ, любилъ удовольствія, но очень осторожно наслаждался ими, красивъ собой, англійскій джентльмэнъ съ ногъ до головы, и слѣдовательно популяренъ съ мущинами и женщинами его класса, которые не знали его слишкомъ коротко; былъ неговорливъ, гордился своимъ именемъ, званіемъ и мѣстомъ, опытный въ дѣлахъ свѣта, не невѣжда, хотя рѣдко раскрывалъ книгу, эгоистъ и не обращалъ никакого вниманія на чувства тѣхъ, съ которыми имѣлъ сношенія. Таковы были сэръ Гью Клэверингъ и его братъ капитанъ.

Сэръ Гью повёлъ Флоренсъ къ обѣду и послѣ супа пытался разговаривать съ нею.

— Давно ли вы здѣсь, миссъ Бёртонъ?

— Около недѣли, отвѣчала Флоренсъ.

— А! вы пріѣхали на свадьбу; я жалѣю, что не могъ быть. Всё сошло хорошо, я полагаю?

— Кажется, очень хорошо.

— Свадьбы вообще очень скучны. Какъ вы находите?

— О, нѣтъ! только то, что особу, которую любишь, всегда увозятъ.

— Васъ увезутъ теперь прежде всѣхъ.

— Теперь меня должны увезти прежде всѣхъ изъ нашего дома, потому что я остаюсь послѣдняя. Всѣ мои сёстры замужемъ.

— А сколько ихъ?

— Пять.

— Великій Боже, пять!

— И всѣ онѣ замужемъ за людьми одной профессіи съ Гарри.

— Совершенно семейное дѣло, сказалъ сэръ Гью.

Гарри, сидѣвшій по другую сторону Флоренсъ, услыхалъ это и предпочолъ бы, чтобъ Флоренсъ ничего не говорила о своихъ сёстрахъ.

— Ну, Гарри, сказалъ баронетъ: — если вы вступите въ партнёрство съ вашимъ тестемъ и съ вашими свояками, вы можете идти противъ всего свѣта.

— Вы можете прибавить моихъ четырёхъ братьевъ, сказала Флоренсъ, которая не видѣла никакого стыда въ томъ, что всѣ слѣдуютъ одной профессіи.

— Великій Боже! воскликнулъ сэръ Гью, и послѣ этого немного говорилъ съ Флоренсъ.

Ректоръ вёлъ къ обѣду лэди Клэверингъ и они вдвоёмъ говорили о приходскихъ дѣлахъ. Лэди Клэверингъ мало занималась бѣдными, также какъ и самъ ректоръ, и можетъ-быть никто изъ нихъ не зналъ, какъ мало занимается другой; по имъ удалось поговорить о клэверингскихъ дѣлахъ, и ректоръ могъ быть увѣренъ въ желаніи своей сосѣдки быть любезной съ нимъ. Но мистриссъ Клэверингъ, сидѣвшая между сэромъ Гью и Арчи, провела время очень дурно. Сэръ Гью заговорилъ съ нею только разъ за обѣдомъ, выразивъ надежду, что она довольна замужствомъ дочери; но даже это онъ сказалъ такимъ тономъ, который какъ-будто выражалъ, что ея удовольствіе должно основываться на весьма жалкихъ причинахъ.

— Совершенно довольна, отвѣчала мистриссъ Клэверингъ, выпрямившись и совершенно непоходя на-мистриссъ Клэверингъ, въ пасторатѣ.

Послѣ этого между нею и сэромъ Гью разговоровъ не было.

— Хуже всего въ нёмъ для меня то, сказала она въ тотъ вечеръ своему мужу: — что онъ внушаетъ мнѣ такое дурное мнѣніе обо мнѣ самой. Еслибы я долго оставалась съ нимъ, я начала бы чувствовать себя самой непріятной женщиной въ Англіи.

— Такъ пожалуйста не оставайся съ нимъ долго, сказалъ ректоръ.

Но Арчи много разговаривалъ за обѣдомъ и очень этимъ увеличилъ неудовольствіе мистриссъ Клэверингъ. Между ними ничего не было общаго, а всё-таки Арчи трудился прилежно поддерживать разговоръ. Онъ признавалъ эту обязанность и сильно работалъ надъ нею. Когда онъ истощилъ предметъ о замужствѣ Мэри, предметъ, которымъ онъ пользовался бережлино, онъ принялся за женитьбу Гарри. Когда она будетъ? Гдѣ они будуту жить? Имѣла ли невѣста деньги? Какого рода люди Бёртоны? Можетъ-быть, онъ передумаетъ? Это онъ шепнулъ очень тихо и сдѣлалъ этотъ вопросъ вслѣдъ за вопросомъ о деньгахъ. Когда въ отвѣтъ на это мистриссъ Клэверингъ съ значительной энергіей объявила, что это было бы несчастьемъ, котораго ничто не предвѣщало, онъ поправился, по его мнѣнію, очень искусно.

— О, да, разумѣется, я именно это и хотѣлъ сказать; я нахожу её чертовски милой дѣвушкой — чертовски милой дѣвушкой!

Вопросы Арчи были очень старательны, потому что онъ не позволялъ своей сосѣдкѣ оставлять ни одного безъ отвѣта. Онъ держался твёрдо того обстоятельства, что онъ трудился сильно на пользу общества, и, какъ онъ говорилъ самому себѣ, онъ не имѣлъ намѣренія везти экипажъ на гору на собственныхъ своихъ плечахъ; и сдѣлавъ своё усиліе, онъ ждалъ такого же усилія отъ своей сосѣдки, смотрѣлъ пристально ей въ лицо и хитро принуждалъ также тащить экипажъ. Прежде чѣмъ обѣдъ кончился, мистриссъ Клэверингъ нашла гору очень крутою, а экипажъ очень тяжолымъ.

— Я держу семь противъ одного — это была его прощальная рѣчь, когда мистриссъ Клэверингъ встала но знаку лэди Клэверингъ: — что всѣ они переженятся прежде меня, или по-крайней-мѣрѣ въ одно время, и я не намѣренъ остаться холостымъ.

«Всѣ они» означало Гарри, Флоренсъ, Фанни, лэди Онгаръ и всѣхъ, о комъ было говорено; а «по-крайней-мѣрѣ въ одно время» было хитро вставлено, потому что Арчи пришло въ голову, что онъ можетъ-быть женится въ одинъ день съ кѣмъ-нибудь изъ этихъ особъ. Но мистриссъ Клэверингъ не была принуждена принять пари или отказаться, потому что она уже уходила, прежде чѣмъ условія были ей подробно объяснены.

Лэди Клэверингъ, уходя изъ столовой, остановилась на минуту за стуломъ Гарри и шепнула, ему:

— Мнѣ нужно поговорить съ вами прежде, чѣмъ вы уйдёте сегодня.

— Что сказала Герміона? спросилъ сэръ Гью, когда затворилась дверь.

— Она только сказала мнѣ, что желаетъ говоритъ со мной.

— У ней всегда есть какой-нибудь проклятый секретъ, сказалъ сэръ Гью: — я ненавижу секреты.

Это было несправедливо, потому что сэръ Гью очень секретничалъ насчотъ своихъ дѣлъ и ничего не говорилъ о нихъ своей женѣ. Онъ имѣлъ двухъ банкировъ, для того, чтобы ни одинъ банкирскій клэркъ не могъ знать, сколько у него наличныхъ денегъ, и едвали оказывалъ довѣріе даже своему стряпчему.

Онъ остался на своёмъ мѣстѣ, такъ что послѣ обѣда ректоръ сидѣлъ одинъ ближе всѣхъ къ нему. Мѣста, оставленныя дамами, не были заняты и за столомъ было неудобно сидѣть.

— Я вижу, что послѣ этого охота отправляется на недѣлю къ Пичли, сказалъ сэръ Гью своему брату.

— Я такъ полагаю, или дней на десять.

— Мнѣ кажется, и я поѣду туда; здѣсь охотиться нельзя послѣ половины марта.

— У васъ мало лисицъ? сказалъ ректоръ, дѣлая усиліе, чтобъ присоединиться къ разговору.

— Честное слово, я этого не знаю, сказалъ сэръ Гью.

— Въ Клэверингѣ есть лисицы, замѣтилъ Арчи, принимаясь за свою обязанность. — Собаки будутъ здѣсь въ субботу, и я держу три противъ одного, что я найду лисицу до двѣнадцати часовъ, или положимъ, до половины перваго, то-есть, если мнѣ предоставятъ распоряжаться собаками. Я держу гинею, что мы найдёмъ лисицу, гинею, что мы её выгонимъ, и гинею, что мы её убьёмъ, то-есть, знаете, если дѣйствительно будутъ отыскивать лисицу.

Ректоръ былъ не прочь поговорить объ охотѣ, но онъ не приготовился зайти такъ далёко, какъ предлагалъ Арчи, и разговоръ прекратился.

— Во всякомъ случаѣ, я не останусь здѣсь послѣ завтра, сказалъ сэръ Гью, всё обращаясь къ своему брату. — Передайте вино, Гарри, то-есть, если отецъ вашъ пьётъ вино.

— Длф меня не нужно больше вина, отвѣчалъ ректоръ почти съ гнѣвомъ.

— Вольному воля, сказалъ сэръ Гью. — А я намѣренъ выпить еще бутылку клэрета. Арчи, позвони!

Хотя капитанъ Клэверингъ сидѣлъ дальше отъ колокольчика, чѣмъ его старшій братъ, онъ всталъ и сдѣлалъ какъ ему было велѣно. Принесли клэретъ и выпили его почти молча. Хотя ректоръ имѣлъ высокое мнѣніе о погребѣ замка, но не хотѣлъ пить изъ новой бутылки, потому что былъ разсерженъ. Гарри налилъ себѣ рюмку и пытался начать разговоръ. Сэръ Гью отвѣчалъ ему односложными словами, а Арчи предлагалъ ему держать два противъ одного, что онъ ошибается.

— Я пойду въ гостиную, сказалъ ректоръ, вставая.

— И прекрасно, замѣтилъ сэръ Гью: — вы навѣрно найдёте тамъ кофе. Развѣ вашъ отецъ пересталъ пить вино? спросилъ онъ, какъ только затворилась дверь.

— Нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно, отвѣчалъ Гарри.

— Онъ прежде не отставалъ ни отъ кого. Надѣюсь, что бишопъ не наложилъ запрещеніе и на вино также, какъ на охоту?

На это Гарри не отвѣчалъ.

— Онъ не въ духѣ, кажется, сказалъ. Арчи. — Что такое съ нимъ, Гарри?

— Ничего, сколько мнѣ извѣстно.

— Еслибы я оставался въ Клэверипгѣ цѣлый годъ безъ дѣла, какъ онъ, мнѣ кажется, я пилъ бы много вина, сказалъ сэръ Гью. — Не знаю, что это такое — должно быть, воздухъ — но всѣ здѣсь ужасно скучаютъ. И вы не пьёте вина? Не оставайтесь здѣсь изъ церемоніи, если желаете идти къ миссъ Бёртонъ.

Гарри воспользовался этимъ словомъ и пошолъ къ миссъ Бёрто7ъ, оставивъ братьевъ за кларетомъ.

Братья пили вино, но пили его какъ-то неспокойно, почти не говоря между собою въ первыя десять минутъ послѣ ухода Гарри. Арчи въ нѣкоторой степени боялся своего брата и никогда не предлагалъ ему пари. Гью прекратилъ это разъ навсегда.

— Арчи, сказалъ онъ: — пожалуйста пойми, что отъ меня нельзя попользоваться деньгами, по-крайней-мѣрѣ тебѣ. Если ты проиграешь мнѣ, ты не сочтёшь нужнымъ заплатить, а я конечно тебѣ не проиграю.

Привычка предлагать пари такъ сдѣлалась велика въ Арчи, что онъ вообще дѣлалъ это не изъ спекуляціи, но съ братомъ онъ оставилъ даже эту привычку. И онъ рѣдко начиналъ разговоръ съ Гью, если не имѣлъ въ виду добиться чего-нибудь — попросить денегъ вперёдъ или лошадь взаймы. Въ такихъ случаяхъ онъ начиналъ переговоры съ своей обыкновенной дипломаціей, не зная другого способа для выраженія своихъ желаній; но ему было извѣстно, что его брать всегда распознаетъ его манёвры и объяснитъ ихъ прежде, чѣмъ онъ кончитъ предисловіе, и вслѣдствіе этого, какъ я сказалъ, онъ боялся Гью.

— Я не знаю, что сдѣлалось съ дядей послѣднее время, сказалъ Гью черезъ нѣсколько времени. — Мнѣ кажется, я скоро перестану знаться со всѣми ими въ пасторатѣ.

— Онъ никогда много не говорилъ.

— Но онъ имѣетъ способъ выражаться безъ словъ, котораго я не хочу переносить за собственнымъ моимъ столомъ. Они Богъ знаетъ что дѣлаютъ въ пасторатѣ. Его старшая дочь вышла за пастора.

— У Фильдинга есть приходъ.

— Очень маленькій; а Фанни навѣрно выйдетъ за этого свинью. Дядя никогда не исполняетъ своего дѣла, и Гарри собирается сдѣлать глупость. А я думалъ, что онъ съумѣетъ не споткнуться.

— Онъ умный человѣкъ.

— Такъ зачѣмъ же онъ женится на такой дѣвушкѣ, у которой нѣтъ ни денегъ, ни красоты, ни знатнаго происхожденія? Для тебя хорошо, что онъ такой дуракъ, а то ты не имѣлъ бы надежды на успѣхъ.

— Не понимаю, сказалъ Арчи.

— Джулія всегда была привязана къ Гарри, и еслибъ онъ подождалъ, она вышла бы за него теперь. Она чуть-было не сдѣлала глупость, прежде чѣмъ явился лордъ Онгаръ.

На это Арчи не сказалъ ничего, но измѣнился въ лицѣ, и почти можно сказать, что онъ покраснѣлъ. Почему его такъ взволновали слова брата, лучше будетъ объяснено разсказомъ о томъ, что происходило въ задней гостиной нѣсколько позднѣе въ этотъ вечеръ.

Когда Гарри вошолъ въ гостиную, онъ подошолъ къ лэди Клэверингъ, но она не сказала ему ничего особеннаго. Она разговаривала съ мистриссъ Клэверингъ; ректоръ читалъ, или дѣлалъ видъ, будто читаетъ журналъ, а обѣ дѣвушки болтали на другомъ концѣ комнаты. Потомъ пили кофе, а потомъ двое другихъ мущинъ пришли изъ столовой. Лэди Клэверингъ не тотчасъ встала, но она воспользовалась первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы сдѣлать это, когда сэръ Гью подошолъ къ мистриссъ Клэверингъ и сказалъ ей нѣсколько словъ. Черезъ нѣсколько минутъ послѣ этого Гарри сидѣлъ заперевшись съ лэди Клэверингъ въ маленькой комнатѣ, отдалённой отъ другихъ, хотя двери были отворены.

— Вы знаете, сказала лэди Клэверингъ: — что сэръ Гью пригласилъ Джулію сюда?

Гарри помолчалъ, а потомъ сознался, что онъ это знаетъ.

— Надѣюсь, вы не посовѣтовали ей отказаться?

— Совѣтовать ей? О, нѣтъ! Она не спрашивала меня.

— Но она отказалась. Не находите ли вы, что она поступила очень дурно?

— Трудно сказать, отвѣчалъ Гарри. — Вы знаете, я находилъ жестокимъ, что Гью не принялъ её немедленно по пріѣздѣ. На его мѣстѣ, я поѣхалъ бы въ Парижъ встрѣтить её.

— Нѣтъ никакой пользы теперь говорить объ этомъ, Гарри. Гью жестокъ, и мы всѣ это знаемъ. Кто чувствуетъ это болѣе, какъ вы думаете, Джулія или я? Но если онъ одумался, что можетъ она выиграть, держась поодаль отъ насъ? Не лучше ли бы было для нея пріѣхать сюда?

— Я не знаю, много ли она выиграетъ отъ этого.

— Гарри, знаете, у насъ есть планъ.

— У кого это «у насъ»? спросилъ Гарри, но она продолжала, оставивъ безъ вниманія его вопросъ.

— Я говорю вамъ, потому что мнѣ кажется, вы можете помочь намъ больше всѣхъ, если захотите. Еслибъ не ваша помолвка съ миссъ Бёртонъ, я не сказала бы вамъ, и еслибы не это, весь планъ навѣрно быль бы безполезенъ.

— Какой же это планъ? съ серьёзнымъ видомъ спросилъ Гарри.

Странная мысль, какой можетъ быть это планъ, мелькнула въ головѣ Гарри въ то время, какъ говорила лэди Клэверингъ.

— Не хорошо ли бы было, еслибъ Арчи женился на Джуліи?

Она сдѣлала этотъ вопросъ быстрымъ, нерѣшительнымъ тономъ, сначала торопливо взглянула въ лицо Гарри, а потомъ отвела глаза, какъ-будто боялась прочесть тамъ отвѣтъ. — Разумѣется, я знаю, что вы были влюблены въ неё, но теперь это не значитъ ничего.

— Теперь это не значитъ ничего, повторилъ Гарри.

— Такъ почему же Арчи не жениться на ней? Намъ всѣмъ было бы отъ того спокойнѣе. Я сказала Арчи, что поговорю съ вами; я знаю, что вы больше всѣхъ насъ имѣете вліяніе на неё; но Гью этого не знаетъ.

— Сэръ Гью знаетъ этотъ планъ?

— Онъ и предложилъ его. Арчи придётся плохо, когда онъ сведётъ съ Гью всѣ денежные разсчоты. Разумѣется, деньги Джуліи останутся у ней въ рукахъ; но положеніе для него будетъ такъ хорошо; это, знаете, поставить его на ноги.

— Да, это поставило бы его на ноги, согласился Гарри.

— И почему же этому не быть? Она не можетъ всегда жить одна. Разумѣется, она не могла любить лорда Онгара.

— Кажется, не могла, сказалъ Гарри.

— Арчи добръ, имѣетъ хорошій характеръ и… и… и… не дуренъ собой. Какъ вы думаете? Мнѣ кажется, это было бы очень хорошо для нея. Она поступала бы по-своему, потому что онъ ни крошечки не похожъ на Гью. Онъ не такъ умёнъ, какъ Гью, но гораздо добрѣе. Не думаете ли вы, что это было бы хорошо, Гарри?

Тутъ опять она съ безпокойствомъ взглянула ему въ лицо. Ничего такъ не удивило во всёмъ этомъ Гарри, какъ ея стараніе способствовать этому плану. Почему она желала, чтобы ея сестра была принесена въ жертву такимъ образомъ? Но, думая такимъ образомъ, онъ забывалъ ея положеніе, ея потребность имѣть возлѣ себя какого-нибудь друга, какую-нибудь помощь, какое-нибудь утѣшеніе. Она сказала правду, что мужъ ея первый предложилъ этотъ планъ; но съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ былъ предложенъ, она не переставала думать о нёмъ и желать этого.

— Что же вы скажете, Гарри? спросила она.

— Что же мнѣ говорить?

— Я знаю, что вы можете помочь намъ. Когда я была у нея, она объявила, что вы единственный человѣкъ изъ всего нашего семейства, котораго она желаетъ видѣть. Разумѣется, она не думала тогда объ Арчи. Я знаю, что вы можете помочь намъ, если захотите.

— Я долженъ сдѣлать ей предложеніе за него?

— Нѣтъ, я не думаю, чтобы это было хорошо. Но вы можете уговорить её пріѣхать сюда. Я думаю, она пріѣдетъ, если вы посовѣтуете ей; а потомъ вы можете замолвить словцо за Арчи.

— Честное слово, не могу.

— Почему же, Гарри?

— Потому что я знаю, что онъ не сдѣлаетъ её счастливою. Какую пользу принесётъ ей это замужство?

— Подумайте о ея положеніи. Никто къ ней не поѣдетъ прежде, чѣмъ она будетъ принята здѣсь или будетъ бывать у насъ въ Лондонѣ. Вы знаете, лордъ Онгаръ одно время непременно хотѣлъ развестись.

— И вы вѣрите, что она была виновна?

— Я этого не говорю. Нѣтъ, зачѣмъ я буду вѣрить дурному о моей сестрѣ, когда ничего не доказано? Но это не дѣлаетъ никакой разницы, потому что свѣтъ вѣритъ. Теперь говорятъ, что еслибъ онъ прожилъ еще три мѣсяца, она не получила бы денегъ.

— Это ложь. Кто это говоритъ? Какія-нибудь старухи, которымъ нравится кого-нибудь растерзать. Всё это ложь, лэди Клэверингъ.

— Но что это значитъ, Гарри? Вы знаете, какъ люди говорятъ. Разумѣется, для нея было бы лучше опять выйти замужъ, и если она выйдетъ за Арчи, за брата сэра Гью, за моего деверя, ничего болѣе не будетъ говорено. Она можетъ тогда бывать вездѣ. Какъ ея сестра, я чувствую, что она ничего лучше сдѣлать не можетъ.

Лобъ Гарри помрачился и на лицѣ его выражался гнѣвъ, когда онъ отвѣчалъ.

— Лэди Клэверингъ, ваша сестра никогда не выйдетъ за моего кузена Арчи. Я считаю это невозможнымъ.

— Можетъ-быть вы сами не желаете этого, Гарри?

— Зачѣмъ мнѣ этого желать?

— Онъ вамъ кузенъ.

— Кузенъ, онъ? Зачѣмъ мнѣ желать или не желать? Оба они для меня чужіе. Она можетъ выйти за Арчи, если хочетъ. Я не стану возстановлять её противъ него. Но, лэди Клэверингъ, вы точно также могли бы посовѣтовать ему достать одну изъ звѣздъ. Не думаю, чтобы вы знали вашу сестру, если предполагаете возможнымъ такой бракъ.

— Герміона! закричалъ сэръ Гью такимъ голосомъ, который всегда заставлялъ лэди Клэверингъ дрожать.

— Иду, сказала она, вставая. — Не будьте противъ этого, Гарри, и не ожидая его отвѣта, она повиновалась зову мужа.

— Что ты тамъ дѣлаешь? сказалъ онъ.

Казалось, что дѣла шли не совсѣмъ хорошо въ большой гостиной. Ректоръ не оставлялъ журнала, не обративъ вниманія на сэра Гью, когда онъ вошолъ.

— Вы, кажется, вдругъ пристрастились къ чтенію? сказалъ сэръ Гью, постоявъ на каминномъ коврѣ нѣсколько минутъ.

— Да, пристрастился, отвѣчалъ ректоръ: — именно теперь.

— Это что-то новое, сказалъ сэръ Гью: — или объ васъ говорятъ неправду.

— Гью, сказалъ ректоръ, медленно вставая съ своего стула: — я не часто прихожу въ домъ моего отца, но когда прихожу, я желаю, чтобы со мною обращались съ уваженіемъ. Вы единственный человѣкъ въ этомъ приходѣ, забывающій это.

— Вотъ ужъ пустяки! сказалъ сэръ Гью.

Обѣ дѣвушки дрожали; бѣдная Флоренсъ начала имѣть не весьма пріятное понятіе о своихъ будущихъ родственникахъ. Арчи сдѣлалъ неистовую попытку начать разговоръ съ мистриссъ Клэверингъ о погодѣ. Мистриссъ Клэверингъ, не обращая никакого вниманія на Арчи, взглянула на мужа умоляющими глазами.

— Генри, сказала она: — не позволяй себѣ сердиться, пожалуйста. Какая польза въ томъ?

— Рѣшительно никакой, отвѣчалъ онъ, возвращаясь къ своей книгѣ: — рѣшительно никакой, а менѣе чѣмъ никакой выказывать свой гнѣвъ.

Тутъ-то сэръ Гью позвалъ жену.

— Я желаю, чтобы ты оставалась съ нами, а не уходила такимъ образомъ съ однимъ.

Лэди Клэверингъ осмотрѣлась кругомъ и тотчасъ увидала, что дѣла приняли непріятный оборотъ.

— Арчи, сказала она: — позвоните, чтобы подали чай.

Арчи позвонилъ. Чай принесли и всѣ выпили его молча.

Гарри между-тѣмъ думалъ о томъ, что онъ слышалъ отъ лэди Клэверингъ. Арчи Клэверингу жениться на лэди Онгаръ — жениться на его Джуліи! Это было невозможно. Онъ даже не могъ спокойно объ этомъ думать. Онъ почти бѣсился отъ гнѣва, когда думалъ о предположеніи возвратить лэди Онгаръ ея положеніе въ свѣтѣ посредствомъ такого брака.

«Она просто будетъ этимъ обезславлена» говорилъ себѣ Гарри.

Но онъ зналъ, что это было невозможно. Онъ могъ заранѣе видѣть физіономію Джуліи, если Арчи осмѣлится сдѣлать ей предложеніе. Арчи! Не было на свѣтѣ никого, къ кому онъ имѣлъ бы въ эту минуту такое полное презрѣніе, какъ къ своему кузену Арчи Клэверингу.

Будемъ надѣяться, что онъ не былъ собакой на сѣнѣ, что чувства, которыя онъ имѣлъ къ бѣдному Арчи, не были бы возбуждены никакимъ другимъ женихомъ, котораго сочли бы приличнымъ мужемъ для лэди Онгаръ. Лэди Онгаръ не могла быть для него ничѣмъ.

Но я боюсь, что онъ былъ собакой на сѣнѣ и что всякое замужство лэди Онгаръ было бы непріятно для него — неестественно непріятно. Онъ зналъ, что лэди Онгаръ не можетъ быть для него ничѣмъ, а между-тѣмъ когда онъ выходилъ изъ маленькой въ большую гостиную, у него болѣло сердце при мысли, что второе замужство считалось возможнымъ для лэди Онгаръ. Флоренсъ улыбнулась ему, когда онъ подошолъ къ ней, но я сомнѣваюсь, улыбнулась ли бы она, еслибъ знала всё, что у него на сердцѣ.

Вскорѣ послѣ этого мистриссъ Клэверингъ собралась домой, проглотивъ предложенное примиреніе въ видѣ чашки чая. Но хотя чай утишилъ бурю, въ груди ректора не было тишины. Онъ дружелюбно пожалъ руку лэди Клэверингъ, безъ непріязни Арчи, а баронету протянулъ три пальца. Баронетъ протянулъ одинъ палецъ. Они кивнули головой другъ другу, такъ и разстались. Гарри, не знавшій, что случилось и всё думавшій о лэди Онгаръ, занимался Флоренсъ, и они скоро вышли изъ дома по большой дорогѣ прямо изъ парадной двери.

— Я никогда больше не войду въ этотъ домъ, когда буду знать, что тамъ Гью Клэверингъ, сказалъ ректоръ.

— Не дѣлай опрометчивыхъ увѣреній, Генри, замѣтила ему жена.

— Надѣюсь, что это увѣреніе не опрометчиво, сказалъ онъ: — я никогда болѣе не войду въ этотъ домъ, какъ гость моего племянника. Я переносилъ многое ради мира, но есть вещи, которыя человѣкъ не можетъ переносить.

Дорогою домой обѣ дѣвушки объяснили Гарри, что случилось въ большой гостиной, пока онъ разговаривалъ съ лэди Клэверингъ въ маленькой. Но онъ имъ не сказалъ объ этомъ разговорѣ.

Глава XII.
ЛЭДИ ОНГАРЪ ВСТУПАЕТЪ ВО ВЛАДѢНІЕ.

Не знаю, есть ли въ Англіи помѣстье изящнѣе Онгарскаго Парка и едвали былъ замокъ болѣе годный для немедленнаго мѣстопребыванія, когда онъ достался молодой вдовѣ. Паркъ былъ не великъ, въ нёмъ заключалось десятинъ семьдесятъ. Но къ парку примыкала ферма, также принадлежавшая пожизненно лэди Онгаръ, которая придавала ему болѣе обширный видъ. Домъ былъ посредственной величины, но вполнѣ достаточный, если не для вельможной, то обыкновенной богатой семьи. Столовая, библіотека, гостиныя, чайная были всѣ велики и хорошо расположены. Зала красива и велика, а спаленъ много. Но главная прелесть Онгарскаго Парка заключалась въ мѣстоположеніи около дома, которое шло покато отъ террасы передъ окнами къ быстрому ручейку, почти закрытому — но онъ не былъ закрытъ — кустарникомъ на его берегу. Хотя имѣніе само по себѣ было небольшое, кустарникъ и мѣста для прогулки обширны. Это помѣстье стоило дорого поддерживать въ его настоящемъ совершенномъ состояніи, но болѣе ничего не могли бы сказать противъ него самые горькіе его враги.

Но лэди Онгаръ, съ своимъ огромнымъ вдовьимъ наслѣдствомъ и не имѣя никакихъ внѣшнихъ расходовъ, могла безъ неблагоразумія доставить себѣ это удовольствіе. Всё въ замкѣ и около него принадлежало ей, и она могла жить тутъ счастливо, даже при грозномъ обращеніи свѣта, еслибъ могла находить удовольствіе въ сельской природѣ. Когда она воротилась въ Англію, ея стряпчій сказалъ ей, что ея правамъ будутъ сопротивляться и попытаются отнять у нея замокъ. Родные лорда Онгара, сказалъ онъ, подкупятъ её согласиться на это немедленнымъ согласіемъ выплачивать ей доходъ. Она объявила, что она не согласится, что она хочетъ имѣть и домъ и доходъ, и успѣла.

— Зачѣмъ мнѣ отдавать мою собственность? говорила она, смотря стряпчему въ лицо.

Стряпчій не смѣлъ ей сказать, что ея оппоненты — наслѣдники лорда Онгара — разсчитывали на ея нежеланіе подвергнуться огласкѣ; но она знала, что это значитъ.

— Мнѣ нечего ихъ бояться, прибавила она: — и я намѣрена требовать моей собственности, укрѣплённой за мною по брачному контракту.

Дѣйствительно, не было никакого основанія оспаривать ея права, и замокъ былъ ей переданъ черезъ три мѣсяца послѣ ея пріѣзда въ Англію. Она тотчасъ поѣхала туда и вступила во владѣніе. Она была тамъ одна, когда ея сестра сообщала Гарри Клэверингу свой планъ насчотъ капитана Арчи.

Она прежде никогда не видала Онгарскаго Парка, также, какъ никогда не увидитъ болѣе обширнаго помѣстья лорда Онгара, Куртонскаго замка. Она поѣхала съ мужемъ за границу тотчасъ послѣ свадьбы и теперь вернулась домой, вступить во владѣніе его домомъ. Мебель въ комнатахъ, книги на полкахъ, позолоченые часы, большія зеркала, садъ, пшеница въ житницахъ, скирды сѣна, лошади въ конюшнѣ, коровы на пастбищѣ — всё принадлежало ей. Она выполнила заключенное ею условіе и цѣна была выплачена ей. Когда она пріѣхала, она не знала, какъ велики ея богатства, и сказать по правдѣ, у ней не хватало мужества спросить объ этомъ. Она видѣла коровъ, ей сказали о лошадяхъ, овцахъ, быкахъ, курахъ, свиньяхъ, телятахъ. Точно-будто новый міръ открылся передъ ея глазами, исполненный интереса, и точно-будто весь этотъ міръ принадлежалъ ей. Она смотрѣла на него и знала, что эта цѣна заключеннаго ею торга. Она была очень счастлива. Конечно, она вынесла страшныя страданія, но эти страданія были коротки и цѣна была теперь у ней въ рукахъ.

Карета ожидала её на станціи и довезла вмѣстѣ съ ея горничной до дома. Она такъ устроила, что пріѣхала на станцію послѣ сумерекъ, и даже тогда чувствовала, что глаза многихъ были устремлены на неё, когда она шла къ своей каретѣ съ лицомъ покрытомъ воалью. Она была одна и въ домѣ не было никого, съ кѣмъ она могла бы поговорить, но сознаніе, что это ея собственная карета, можетъ-быть утѣшило её. Ключница, принявшая её, была дородная, пожилая, приличной наружности женщина, съ которой можетъ-быть она могла бы сказать нѣсколько словъ, кромѣ тѣхъ, которыя говорятся съ обыкновенной служанкой; но ей тотчасъ представилось, что ключница была къ ней холодна и торжественна въ обращеніи.

— Надѣюсь, что у васъ затоплены камины, мистриссъ Бёттонъ.

— Да, милэди.

— Я выпью чаю; ничего другого мнѣ не нужно сегодня.

— Очень хорошо, милэди.

Мистриссъ Бёттонъ съ торжественной осанкой не пошла дальше этого, а между-тѣмъ мистриссъ Бёттонъ имѣла видъ женщины, которой было бы пріятно поболтать, еслибъ барыня пришлась ей по-сердцу. Можетъ-быть мистриссъ Бёттонъ непріятно было служить дамѣ, о которой ходили такія непріятныя исторіи. Лэди Онгаръ, подумавъ это, безсознательно выпрямилась и отослала мистриссъ Бёттонъ.

На слѣдующее утро, послѣ ранняго завтрака, лэди Онгаръ вышла. Она рѣшилась трудиться прилежно, понять всё устройство формы, знать работниковъ, помогать бѣднымъ, завести школу, а болѣе всего присвоить себѣ всѣ преимущества своей собственности. Не была ли цѣна въ рукахъ ея и зачѣмъ же ей не пользоваться ею? Она чувствовала, что было хорошо, что часть цѣны досталась ей землёю. Это придастъ интересъ, котораго деньги не могли ей дать. Она вышла рано поэтому, чтобъ осмотрѣть вещи, принадлежащія ей.

Потомъ ею овладѣло чувство, что она не разомъ опорожнитъ эту чашу, что она будетъ мѣшкать за пиромъ, приготовленнымъ для нея. Она должна была преодолѣвать много горестей, побѣждать большую печаль, и она не будетъ расточительна на свои рессурсы. Когда она шла, осматриваясь вокругъ, почти украдкой, чтобъ какой-нибудь садовникъ, подсматривавшій за всю, не могъ угадать ея мыслей и разсказать, какъ милэди радуется своему вступленію во владѣніе — ей казалось, что эти новые предметы, въ которыхъ она должна была найти новый интересъ, безконечны. Тутъ не было ни одного дерева, ни одного кустарника, ни одного поворота въ аллеѣ, которые не сдѣлались бы ея друзьями. Она отошла недалеко отъ дома, не дошла даже до воды. Она сберегала свои наслажденія. Но она заблудилась въ тропинкахъ и старалась найти въ этомъ радость. Это всё была ея собственность. Это была цѣна того, что она сдѣлала, и цѣна теперь выплачивалась ей — выплачивалась наличными деньгами.

Когда она сидѣла одна за завтракомъ, она объявила себѣ, что этого будетъ для нея достаточно, что это удовлетворитъ её. Она заключила торгъ съ открытыми глазами, и не станетъ спрашивать вещей, о которыхъ не было упомянуто въ контрактѣ. Она была одна, и всѣ повернулись къ ней спиной. Родственники ея покойнаго мужа будутъ, разумѣется, ея врагами. Она никогда ихъ не видала и было весьма естественно, что они дурно говорятъ о ней. Но ея собственные родные были отдалены отъ нея бездной такою же широкой. Брабазонскіе кузены у ней были не ближе третьяго или четвёртаго колѣна, она никогда не обращала вниманія на нихъ и отъ нихъ вниманія не ожидала. Ея дружескій кружокъ, натурально, долженъ былъ быть тотъ же, какъ у ея сестры, и долженъ былъ составиться изъ тѣхъ, кого она знала, когда жила въ домѣ сэра Гью. Но отъ сэра Гью она теперь была также далеко; какъ и отъ Онгаровъ и даже отъ сестры. Сэръ Гью позволилъ женѣ пригласить её въ Клэверингъ, но она не хотѣла согласиться на это послѣ того, какъ сэръ Гью поступилъ съ нею послѣ ея возвращенія. Хотя она много страдала, мужество ея не ослабѣло. Сэръ Гью былъ не виноватъ въ пріёмѣ, полученномъ ею въ Англіи. Еслибъ онъ принялъ её какъ братъ, всё было бы хорошо. Но теперь было слишкомъ поздно для сэра Гью поправить сдѣланное имъ зло, и его надо заставить понять, что лэди Онгаръ не станетъ выпрашивать у него состраданія. Она старалась думать, какъ она богата, сидя за своимъ одинокимъ завтракомъ; но мысли ея перешли къ другимъ предметамъ и наполнялись безполезнымъ негодованіемъ. Не была ли у ней въ рукахъ ея цѣна?

Увидится ли она съ управителемъ въ это утро? Нѣтъ, не въ это утро. Внѣшнія дѣла могутъ идти пока по прежнему. Она боялась показать, что съ радостью вступаетъ во владѣніе, а потомъ ею овладѣло убѣжденіе, что она должна беречь свои рессурсы. Она послала за мистриссъ Бёттонъ и просила её пройтись съ нею по комнатамъ. Мистриссъ Бёттонъ пришла, но опять не приняла снисхожденія милэди. Каждое мѣсто въ домѣ, каждую комнату, каждый чуланъ она отворяла съ усердіемъ; мебель она описывала подробно, но каждое слово было сказано торжественнымъ голосомъ, не показывавшимъ желанія поболтать. Только одинъ разъ мистриссъ Бёттонъ обнаружила нѣкоторое волненіе.

— Вотъ, милэди, комната матери милорда послѣ смерти милорда, то-есть милордова отца; Господь да успокоитъ ея душу!

Тутъ лэди Онгаръ подумала, что отъ мужа она не слыхала ни слова о его отцѣ и матери. Она желала бы посидѣть съ этой женщиной въ какой-нибудь маленькой комнаткѣ наверху и дѣлать ей вопросы о семействѣ мужа. Но она не смѣла рѣшиться на это. Она не могла заставить себя объяснить мистриссъ Бёттонъ, что она ничего не знала о семействѣ своего мужа.

Когда она осмотрѣла верхнюю часть дома, мистриссъ Бёттонъ предложила провести её по кухнѣ и людскимъ, но она отказалась отъ этого пока. Она довольно сдѣлала для одного дня. Она отпустила мистриссъ Бёттонъ и пошла въ библіотеку. Какъ часто слышала она, что книги доставляютъ самое вѣрное утѣшеніе огорчоннымъ! Она примется за чтеніе, не именно въ этотъ день, а оно будетъ рессурсомъ многихъ дней, мѣсяцевъ и лѣтъ. Но эта идея померкла прежде чѣмъ лэди Онгаръ вышла изъ мрачной, сырой, холодной комнаты, въ которой какой-то прежній лордъ Онгаръ накопилъ ветхіе томы, которые ему заблагоразсудилось покупать. Библіотека не дала ей успокоенія и она опять пошла на лужки и въ кустарники. Еще нѣсколько времени свои лучшіе рессурсы она будетъ находить внѣ дома.

Осматриваясь вокругъ, она прошла позади конюшенъ, примыкавшихъ къ дому, къ калиткѣ, которая вела на ферму. Она не вошла въ неё, но посмотрѣла на риги и сараи, на спавшихъ свиней и лѣниво дремавшихъ телятъ, говоря себѣ, что это всё ея собственность. Глаза ея упали на стараго земледѣльца, который сидѣлъ возлѣ неё на упавшемъ деревѣ и ѣлъ свой обѣдъ. Дѣвочка лѣтъ шести, которая принесла ему обѣдъ, завязанный въ носовомъ платкѣ, лежала у его ногъ. Они оба увидали её прежде чѣмъ она увидала ихъ, а когда она ихъ примѣтила, они смотрѣли на неё вытаращивъ глаза. Они находились на одной сторонѣ забора съ нею, такъ что она могла подойти къ нимъ и заговорить безъ затрудненія. Возлѣ не было никого, кто могъ бы слушать, и ей пришло въ голову, что она можетъ, по-крайней-мѣрѣ, подружиться съ этимъ старикомъ. Онъ сказалъ, что его зовутъ Инохъ Гёбби, а его внучку Патти Гёбби. Патти встала, ея сіятельство потрепала её по головѣ и дала ей шесть пенсовъ. Они однако не знали, кто она и, насколько лэди Онгаръ могла удостовѣриться, не дѣлая слишкомъ прямого вопроса, никогда не слыхали о ней. Инохъ Гёбби сказалъ, что онъ работаетъ для управляющаго, мистера Джильса, и такъ какъ онъ старъ и страдаетъ ревматизмомъ, онъ получаетъ только восемь шиллинговъ въ недѣлю. Бѣдные Гёбби казались очень жалки и несчастны. Она подумала, что можетъ сдѣлать хоть одного человѣка счастливымъ, и сказала ему, что его жалованье будетъ увеличено до десяти шиллинговъ въ недѣлю. Инохъ Гёбби кланялся, почосывалъ въ головѣ, вытаращилъ глаза и былъ очень благодаренъ за шесть пенсовъ, но десяти шиллингамъ не вѣрилъ.

Но Инохъ Гёбби получилъ десять шиллинговъ въ недѣлю, хотя лэди Онгаръ это не доставило такого удовольствія, какого она ожидала. Она послала въ этотъ же день за управляющимъ Джильсомъ и сказала ему, что она сдѣлала. Джильсъ вовсе этого не одобрилъ и прямо высказалъ своё неудовольствіе, хотя приправлялъ его многими «милэди». Старикъ былъ лѣнтяй и много лѣтъ получалъ восемь шиллинговъ въ недѣлю, не заслуживая и половины.

— Теперь онъ будетъ получать десять, вотъ и всё, сказала лэди Онгаръ.

Джильсъ согласился, что если ея сіятельству угодно, Инохъ Гёбби долженъ получать десять шиллинговъ, но объявилъ, что дѣла нельзя вести такимъ образомъ. Всѣ будутъ ожидать прибавки, а тѣ, которые зарабатывали то, что получали, будутъ считать себя жестоко обиженными, потому что Инохъ Гёбби вовсе не былъ самымъ почтеннымъ старикомъ въ приходѣ. А его дочь — о! онъ не можетъ говорить о его дочери съ ея сіятельствомъ. Прежде чѣмъ управляющій оставилъ её, лэди Онгаръ убѣдилась, что она сдѣлала ошибку. Даже благотворительность не доставляла, ей удовольствія, если благотворительностью стараться успокоить угрызенія.

Цѣна была въ ея рукахъ. Двѣ недѣли её не оставляла мысль, что она постепенно будетъ пользоваться радостями своей собственности; но не было ни одной минуты, когда она могла сказать себѣ, что она чувствуетъ радость. Она теперь уже знала географію мѣстности. Она уже не могла заблудиться въ кустарникѣ, не думала сберегать свои рессурсы. О Джильсѣ и его поступкахъ она знала еще очень мало, но желаніе узнать больше исчезло. Къ телегамъ съ сѣномъ, которыми она имѣла намѣреніе интересоваться, она сдѣлалась равнодушна. Она примѣтила, что послѣ ея пріѣзда на телегахъ было написано новой краской ея имя огромными, яркими буквами. Она желала, чтобъ этого не было, или чтобъ, по-крайней-мѣрѣ, буквы были поменьше. Потомъ она начала думать, не лучше ли отдать ферму арендатору, не для того, чтобъ получить больше денегъ, но оттого, что эта ферма могла надѣлать ей хлопотъ. Яблоки быстро превращались въ золу подъ ея зубами.

Въ первое воскресенье она пошла въ церковь. Она твёрдо рѣшилась на это, но когда настала минута, мужество почти оставило её. Церковь была только за нѣсколько шаговъ отъ ея воротъ и она пошла туда безъ провожатаго. Она, однако, послала сказать пономарю, что она будетъ, и старикъ былъ готовъ проводить ее до фамильной скамьи. На ней былъ толстый воаль, а одѣта она была, разумѣется, въ глубокій вдовій трауръ. Когда она дошла до середины церкви, она подумала о своёмъ платьѣ и сказала себѣ, что всѣмъ присутствующимъ извѣстно, въ какихъ отношеніяхъ она была. съ своимъ мужемъ. Она дѣлала видъ, будто оплакиваетъ человѣка, которому она продала себя, человѣка, который по счастливой случайности скоро умеръ, оставивъ цѣпу въ ея рукахъ. Всѣ, разумѣется, знали это, а всѣ думали, будто знаютъ сверхъ того, что она не исполнила условія и не заслужила цѣны..Это также она говорила себѣ. Но она это вынесла и вышла изъ церкви среди толпы поселянъ высоко поднявъ голову.

Три дня спустя она написала пастору, прося его прійти къ ней. Она писала, что пріѣхала жить въ этомъ приходѣ и надѣялась съ его помощью быть полезной народу. Она не знаетъ, какъ дѣйствовать безъ его совѣтовъ. Можетъ-быть, школы превосходны, но если потребно что-нибудь, она надѣется, что онъ скажетъ ей. На слѣдующее утро пасторъ пришолъ и съ большими изъявленіями признательности за ея щедрость выслушалъ ея планы и принялъ ея субсидіи. Но онъ былъ женатъ и не сказалъ ничего о своей женѣ, и въ слѣдующую недѣлю его жена къ ней не пришла. Она была брошена всѣми, оттого что налгали на нее!

Цѣна была у ней въ рукахъ, но ей хотѣлось, какъ Іудѣ, повѣситься.

Глава XIII.
ГОСТЬ ПРІѢЗЖАЕТЪ ВЪ ОНГАРСКІЙ ПАРКЪ.

Надо помнить, что Гарри Клэверингъ, возвратившись въ одинъ вечеръ на свою квартиру на Блумбёрійскомъ сквэрѣ, очень удивился, найдя карточку графа Патерова, человѣка, о которомъ онъ только слышалъ, какъ о другѣ покойнаго лорда Онгара. Сначала онъ разсердился на лэди Онгаръ, думая, что она сговорилась съ графомъ, чего онъ весьма не одобрялъ; но его гнѣвъ уступилъ мѣсто новому интересу, когда Гарри узналъ, что лэди Онгаръ не видала графа и что она просто желаетъ, чтобы онъ, какъ ея другъ, имѣлъ свиданіе съ этимъ человѣкомъ. Онъ потомъ сталъ очень желать этого самъ, предлагая подвергнуть себя разнымъ неудобствамъ для того, чтобы исполнить то, о чомъ просила его лэди Онгаръ. Онъ, однако, не долженъ былъ подвергнуться ни хлопотамъ, ни издержкамъ, такъ какъ онъ не получалъ извѣстія отъ графа Патерова, пока онъ не воротился въ Лондонъ и не пробылъ тамъ двухъ или трёхъ недѣль.

Слова лэди Онгаръ были совершенно справедливы, потому что когда она писала къ Гарри, она не видала графа. Она узнала изъ письма другой особы, что графъ Патеровъ въ Лондонѣ, и сообщила это обстоятельство своему другу. Эта другая особа была сестра графа, теперь жившая въ Лондонѣ, мадамъ Горделу — Софи Горделу — та дама, которую Гарри нашолъ сидящей въ комнатѣ лэди Онгаръ, когда былъ у ней въ послѣдній разъ въ Болтонской улицѣ. Тогда онъ не слыхалъ ея имени и не зналъ, что у графа Патерова была родственница въ Лондонѣ.

Лэди Онгаръ была уже двѣ недѣли въ деревнѣ, когда получила письмо мадамъ Горделу. Въ этомъ письмѣ сестра выражала сильное желаніе, чтобъ ея братъ увидѣлся съ лэди Онгаръ. Письмо было написано по-французски и очень краснорѣчиво — краснорѣчивѣе, чѣмъ могло бы быть всякое другое письмо, съ той же цѣлью написанное англичанкой по-англійски, и краснорѣчіе это было менѣе оскорбительно, чѣмъ могло бы быть при подобныхъ обстоятельствахъ, еслибъ лэди Онгаръ прочла его на англійскомъ языкѣ. Читатель не долженъ, однако, предполагать, что въ этомъ письмѣ было хоть одно слово въ пользу искательствъ влюблённаго. Оно, напротивъ, было очень далёко отъ того и говорило о графѣ просто какъ о другѣ; но его краснорѣчіе стремилось показать, что ничего изъ случившагося прежде не можетъ казаться лэди Онгаръ препятствіемъ къ дружбѣ. Что говорилъ свѣтъ? Ба! Не знала ли она, Софи, и не знала ли ея пріятельница Жюли, что свѣтъ большой лжецъ? Не говоритъ ли онъ даже теперь гнусную, ядовитую ложь о ея пріятельницѣ Жюли? Зачѣмъ обращать вниманіе на то, что говоритъ свѣтъ, когда свѣтъ не говоритъ ни одного слова правды? Свѣтъ! Ба!

Но лэди Онгаръ, хотя она была вдвое моложе мадамъ Горделу, знала также хорошо, какъ сама Софи Горделу, что эта дама дѣлаетъ. Лэди Онгаръ знала сестру графа во Франціи и Италіи, видѣвъ её часто съ той внезапной короткостью, которой подвергаются англичане за границей; она была рада видѣть мадамъ Горделу въ Лондонѣ — гораздо болѣе, нежели была бы рада, еслибъ по возвращеніи её встрѣтила цѣлая куча любящихъ друзей. Но, несмотря на это, она не намѣревалась послѣдовать совѣту Софи, особенно, когда этотъ совѣтъ относился къ брату Софи. Она написала очень мало въ отвѣтъ на краснорѣчіе этой дамы, очень неопредѣленно отвѣчая на эту часть письма; но имѣя собственную цѣль, просила передать графу Патерову, чтобы онъ побывалъ у Гарри Клэверинга. Графъ Патеровъ не очень заботился о знакомствѣ съ Гарри Клэверингомъ, но, желая исполнить просьбу, оставилъ свою карточку въ Блумбёрійскомъ сквэрѣ.

Для чего же лэди Онгаръ желала, чтобы молодой человѣкъ, который былъ ея другомъ, видѣлся съ человѣкомъ, который былъ другомъ ея мужа и котораго имя смѣшивалось съ ея именемъ такимъ непріятнымъ образомъ? Она назвала Гарри своимъ другомъ и, можетъ-быть, желала бы дать этому другу всевозможные способы удостовѣриться въ истинѣ разсказанной ей исторіи. Можетъ-быть, читатель не вѣритъ дружбѣ лэди Онгаръ и не вѣритъ ея разсказу. Если такъ, то читатель къ ней несправедливъ и неправильно понялъ ея характеръ. Эта женщина не была бездушна, оттого что разъ въ одну великую эпоху своей жизни измѣнила своему сердцу; не была она и фальшива, оттого что разъ солгала; не совсѣмъ гнусна, потому что разъ убѣдила себя, что для такой женщины, какъ она, богатство необходимо. Можетъ-быть, наказаніе за ея грѣхъ не постигнетъ её на этомъ свѣтѣ, но отъ этого не слѣдуетъ предполагать, чтобъ у ней не осталось мѣста для раскаянія.

Когда она гуляла одна по аллеямъ Онгарскаго Парка, она много думала объ аллеяхъ клэверингскихъ и о прогулкахъ, въ которыхъ она была не одна, и она думала о томъ свиданіи въ саду, когда она объяснила Гарри — какъ думала тогда, такъ успѣшно — что они, будучи оба бѣдны, не были должны любить другъ друга. Она думала также обо всёмъ этомъ во время длинныхъ часовъ своего печальнаго возвращенія въ Англію. Она еще думала объ этомъ, когда встрѣтила его и была такъ холодна съ нимъ на платформѣ станціи желѣзной дороги. Она думала объ этомъ, когда сидѣла въ своей лондонской комнатѣ, разсказывая ему страшную исторію о своей супружеской жизни, между-тѣмъ какъ глаза ея были устремлены на его глаза, а ея голова лежала на ея рукахъ. Даже тогда, въ ту минуту, она спрашивала селя, вѣритъ ли онъ ея разсказу или въ сердцѣ говоритъ что она фальшива и низка. Она знала, что она вѣроломно съ нимъ поступила и что онъ долженъ былъ презирать её, когда, съ своей беззаботной философіей, она оправдывала своё корыстолюбивое вѣроломство. Онъ въ глаза назвалъ её обманщицей, а она имѣла силы принять это обвиненіе съ улыбкой. Не назовётъ ли онъ её теперь чѣмъ-нибудь хуже въ своёмъ сердцѣ? А еслибы она могла убѣдить его, что этого обвиненія она не заслужила, но можетъ ли прежнее воротиться? Будетъ ли онъ опять гулять съ ней и смотрѣть ей въ глаза, какъ-будто ждётъ только ея приказаній, чтобъ объявить себя готовымъ быть ея невольникомъ? Она была вдова и видѣла многое, но даже и теперь ей еще не минуло двадцати-шести лѣтъ.

Яблоки ея богатаго помѣстья быстро превратились въ золу въ ея зубахъ, но сокъ еще останется у ней во рту, если онъ сядетъ съ ней за столъ. Когда она жаловалась себѣ на холодность свѣта, она думала, что ей было бы всё-равно, какъ бы холоденъ ни былъ цѣлый свѣтъ, еслибъ былъ одинъ человѣкъ, котораго она могла любить и который любилъ бы её. Она его любила. Ему, въ прежнее время — время, которое теперь казалось ей очень отдалённо — она призналась въ своей любви. Какъ ни отдалённо было это время, онъ долженъ былъ еще помнить его. Она любила его и только одного его, никого другого она не увѣряла въ своей любви. Ни отъ кого другого любовь не предлагалась ей. Между нею и тѣмъ жалкимъ существомъ, которому она продала себя, который былъ полумёртвъ прежде чѣмъ она увидѣла его, не было никакихъ увѣреній въ любви. Но Гарри Клэверинга она любила. Гарри Клэверингъ имѣлъ всѣ тѣ качества, которыя она цѣнила, а также и тѣ слабости, которыя не допускали его быть слишкомъ совершеннымъ для такого слабаго существа, какъ она. Гарри былъ обиженъ и назвалъ её обманщицей, но всё-таки было возможно, что онъ вернётся къ ней.

Не слѣдуетъ предполагать, чтобы послѣ своего возвращенія въ Англію она имѣла только одну опредѣлённую цѣль передъ глазами относительно возобновленія ея любви. Бывали времена, когда она думала, что она будетъ жить жизнью, которую приготовила для себя, и что останется довольна, если не счастлива, цѣною, выплаченною ей. Бывали другія времена, когда уныніе овладѣвало ею и она говорила себѣ, что для нея невозможно быть довольной. Она смотрѣлась въ зеркало и находила себя старой и страшной. Она говорила себѣ, что Гарри былъ послѣдній человѣкъ на свѣтѣ, способный продать себя за богатство, если въ нёмъ не осталось любви. Гарри никогда не сдѣлаетъ того, что сдѣлала она! Ни за какое богатство — такъ говорила она себѣ — не свяжетъ онъ себя съ женщиной, которая наложила на себя пятно. Въ этомъ отношеніи, я думаю, она отдавала ему справедливость, хотя можетъ-быть въ другихъ отношеніяхъ она слишкомъ высоко цѣнила его характеръ. О Флоренсъ Бёртонъ она теперь еще не слыхала ничего, хотя, еслибъ она слышала о ней, очень можетъ-быть, что она не отказалась бы отъ своей любви. Съ такими мыслями и съ такими надеждами, она написала Гарри, прося его увидѣться съ этимъ челокомъ, который послѣдовалъ за нею — она не знала зачѣмъ — изъ Италіи, а сестрѣ его она написала, что не можетъ исполнить ея просьбу, потому что она не въ Лондонѣ, а въ деревнѣ, и одна.

Совершенно одна сидѣла она въ одно утро, думая о своей печальной жизни и чувствуя, что яблоки дѣйствительно были золой, когда вошолъ слуга доложить, что какой-то господинъ желаетъ видѣть её. Слуга держалъ въ рукѣ карточку, но прежде чѣмъ она успѣла прочесть имя гостя, кровь бросилась ей въ лицо, потому что она подумала, что это Гарри. Въ сердцѣ ея вспыхнула радость, но она еще не должна её показывать. Только четыре мѣсяца, какъ она овдовѣла, и онъ не долженъ былъ пріѣзжать къ ней въ деревню. Она должна его видѣть и дать ему это понять — но она будетъ съ нимъ очень кротка. Тутъ глаза ея упали на карточку, и она увидала съ прискорбнымъ разочарованіемъ, что на ней стоитъ имя графа Патерова. Нѣтъ, она не позволитъ поймать себя такимъ образомъ. Каковъ бы ни былъ результатъ, она не позволитъ Софи Горделу или ея брату одержать надъ нею верхъ такою хитростью!

— Кланяйся этому господину, сказала она лакею, отдавая ему карточку: и скажи ему, что я очень сожалѣю, но что теперь я не могу видѣть никого.

Лакей ушолъ, а лэди Онгаръ сидѣла и спрашивала себя, удастся ли графу добиться свиданія съ нею. Она скорѣе чувствовала, чѣмъ знала, что имѣетъ причины бояться его. Всё, что говорили о нёмъ и о ней, было ложно. Ни въ одномъ обвиненіи противъ нея не заключалась ни одного слова правды. Но между этимъ человѣкомъ и лордомъ Онгаромъ происходили вещи, о которыхъ ей не хотѣлось бы, чтобъ открыто говорили въ Англіи. И хотя его поведеніе съ нею всегда было вѣжливо, а въ одномъ случаѣ даже великодушно, она всё-таки боялась его. Она предпочла бы, чтобъ онъ остался въ Италіи. И хотя, когда она была одна въ Болтонской улицѣ, она съ отчаянія приняла его сестру Софи, она предпочла бы, чтобъ Софи не было у ней, и не требовала возобновленія дружбы. Но съ графомъ она не хотѣла теперь имѣть сношеній, даже еслибъ онъ теперь вошолъ въ комнату.

Нѣсколько минутъ прошло прежде, чѣмъ лакей воротился, и онъ принёсъ записку. Когда дверь отворилась, лэди Онгаръ встала, чтобы уйти въ другую дверь, но записку она взяла и прочла.

"Я не могу понять, почему вы не хотите видѣть меня, и огорчаюсь. Я пріѣхалъ для того, чтобы сказать вамъ нѣсколько словъ о бумагахъ, принадлежавшихъ лорду Онгару. Я еще надѣюсь, что вы примите меня. — «П».

Прочитавъ эти слова стоя, она сдѣлала усиліе подумать, какъ лучше она должна поступить. Она не вѣрила предлогу о бумагахъ лорда Онгара. Лордъ Онгаръ не могъ имѣть никакихъ бумагъ, интересныхъ для нея до такой степени, чтобъ она пожелала видѣть этого человѣка. Лордъ Онгаръ, хотя она ухаживала за нимъ до самой смерти, былъ самымъ жестокимъ ея врагомъ, и хотя въ этомъ графѣ было что-то внушавшее ей уваженіе, она знала, что онъ интриганъ, не останавливавшійся за неправдой въ своихъ интригахъ, человѣкъ опасный, который можетъ-быть иногда сдѣлаетъ великодушный поступокъ, но будетъ ждать награды за своё великодушіе. Притомъ не называли ли его открыто ея любовникомъ? Она написала къ нему:

«Лэди Онгаръ кланяется графу Патерову и находитъ невозможнымъ видѣть его теперь». Отвѣтъ этотъ гость взялъ и вышелъ изъ парадной двери, не показавъ лакею неудовольствія ни въ осанкѣ, ни въ физіономіи. Въ этотъ вечеръ лэди Онгаръ получила отъ него длинное письмо, написанное въ сосѣдней гостинницѣ, упрекавшее её за ея поступокъ и говоря въ послѣдней строчкѣ, что «теперь имъ невозможно оставаться чужими другъ для друга».

— Невозможно оставаться чужими! повторила она почти вслухъ. — Почему же невозможно? Я не знаю такой невозможности.

Послѣ этого она старательно сожгла записку и письмо.

Она оставалась въ Онгарскомъ Паркѣ шесть недѣль и въ началѣ мая воротилась въ Лондонъ. Никто у ней не былъ, кромѣ Стёрма, приходскаго пастора, и хотя между ними началось что-то приближавшееся къ короткости, никогда не говорилъ съ нею о своей женѣ. Она не была увѣрена, не удерживаетъ ли его ея званіе, не слѣдуетъ ли графинѣ прежде пріѣхать къ женѣ пастора; хотя графиня чужая въ этой сторонѣ, но она не смѣла сдѣлать того, что сдѣлала бы, еслибъ ея имя не было опозорено. Поэтому она не сдѣлала никакого намёка, не сказала ни слова мистеру Стёрму, хотя ея сердце жаждало ласковаго слова отъ какой-нибудь женщины. Но она не позволила себѣ разсердиться на мужа и продолжала свои занятія по приходу съ его помощью.

Джильса она видѣла очень мало и послѣ ея неудачи съ Инохомъ Гёбби не вмѣшивалась въ жалованье, получаемое работниками. Въ дома нѣкоторыхъ бѣдныхъ она ходила, но ей представлялось, что они не рады видѣть её. Можетъ-быть, они всѣ слышали о ея репутаціи, и дочь Иноха можетъ-быть радовалась, что въ приходѣ была другая женщина такая же дурная, какъ и она, а можетъ-быть и хуже. Владѣтельница всего окрестнаго богатства старалась сдѣлать мистриссъ Бёттонъ посредницей своихъ благодѣяній къ бѣднымъ, но мистриссъ Бёттонъ совершенно отказалась отъ этого, хотя госпожа ея узнала, что собственныя свои небольшія благодѣянія она исполняла усердно. Не прошло и двухъ недѣль, какъ лэди Онгаръ опротивѣлъ и ея домъ и паркъ, она не обращала аниманія ни на лошадей, ни на быковъ и даже не смотрѣла на пріятный ручеёкъ, тихо журчавшій въ саду.

Она намѣревалась воротиться въ Лондонъ въ началѣ мая, чтобы видѣться съ своимъ стряпчимъ, и къ несчастью сообщила объ этомъ мадамъ Горделу. За пять дней до пріѣзда лэди Онгаръ въ Болтонскую улицу ея заботливая Софи съ безошибочной памятью написала къ ней и объявила свою готовность сдѣлать всё, что только можетъ исполнить самая усердная дружба. Должна ли она встрѣтить свою милую Жюли на станціи? Должна ли она приготовить карету? Должна ли она заказать обѣдъ въ Болтонской улицѣ? Она сама, разумѣется, будетъ въ Болтонской улицѣ, если ей не позволятъ пріѣхать на станцію. По вечерамъ еще свѣжо, и она велитъ затопить камины. Не можетъ ли она посовѣтовать жареную курицу, хлѣбный соусъ, сладкій хлѣбъ и бокалъ шампанскаго? И не можетъ ли она раздѣлить этотъ пиръ? Въ запискѣ не было ни одного слова о навязчивомъ братцѣ, ни о непріятности, сдѣланной имъ, ни о непріятности, почувствованной имъ.

Маленькая француженка-полька явилась, разумѣется, въ Болтонскую улицу, потому что лэди Онгаръ не посмѣла ей отказать. Это была низенькая, сухощавая, проворная женщина съ быстрыми глазами, съ тонкими губами и съ маленькимъ носомъ и низкимъ лбомъ, съ жидкими волосами, зачосанными назадъ, очень сухощавая, но не дурная при своей живости и проворству. Софи Горделу было пятьдесятъ лѣтъ, но она такъ умѣла управиться съ своими годами, что была такъ проворна, какъ двадцати-пяти лѣтняя женщина. Курица, хлѣбный соусъ, сладкій хлѣбъ и шампанское были приготовлены, всё очень хорошее въ своёмъ родѣ; Софи Горделу любила, чтобы такія вещи были хороши.

Лэди Онгаръ чувствовала нѣкоторое удовольствіе въ томъ, что она не одна; но это удовольствіе было не совсѣмъ удовлетворительно. Когда Софи оставила её въ десять часовъ и побѣжала одна въ свою квартиру въ Монтской улицѣ, лэди Онгаръ, послѣ минутнаго размышленія, сѣла и написала записку къ Гарри Клэверингу:

"Милый Гарри, я воротилась въ Лондонъ. Пожалуйста, приходите ко мнѣ завтра вечеромъ.

"Навсегда вамъ преданная
"Д. О."

Глава XIV.
ГРАФЪ ПАТЕРОВЪ И ЕГО СЕСТРА.

Въ промежутокъ нѣсколькихъ недѣль, когда Гарри съѣздилъ въ Клэверингъ и воротился къ своимъ занятіямъ въ Адельфи, графъ Патеровъ опять былъ у него, но Гарри былъ тогда въ конторѣ. Гарри тотчасъ заплатилъ графу визитъ по адресу, данному въ Монтской улицѣ. Барыня дома, сказала служанка, изъ чего Гарри предположилъ, что графъ былъ женатъ; но Гарри не считалъ себя въ правѣ навязываться съ своимъ знакомствомъ къ этой дамѣ и просто оставилъ свою карточку. Желая, однако, имѣть свиданіе съ графомъ и вступивъ недавно членомъ въ клубъ, чѣмъ онъ гордился, Гарри написалъ графу, прося его обѣдать съ нимъ въ Бофорскомъ клубѣ. Онъ объяснилъ, что тамъ есть особенная комната — что Патеровъ зналъ очень хорошо, онъ часто обѣдалъ въ Бофорскомъ клубѣ — и предложилъ отобѣдать вдвоёмъ, извиняясь, что приглашаетъ графа обѣдать безъ гостей. Патеровъ принялъ приглашеніе, а Гарри, никогда прежде этимъ не занимавшійся, заказалъ обѣдъ съ большимъ волненіемъ.

Графъ пріѣхалъ акуратно въ назначенное время и оба эти человѣка сами рекомендовались другъ другу. Гарри ожидалъ видѣть красиваго иностранца съ чорными волосами, съ глянцовитыми бакенбардами и, вѣроятно, съ горбатымъ носомъ, лѣтъ сорока, но на видъ не болѣе тридцати. Но гость его былъ вовсе не въ такомъ родѣ. Кромѣ того, что лѣта графа были совершенно загадочны, потому что по его наружности нельзя было угадать его лѣтъ, догадки Гарри оказались ошибочны во всѣхъ отношеніяхъ. Онъ былъ бѣлокуръ, съ широкимъ, бѣлымъ лицомъ и очень свѣтлыми голубыми глазами; лобъ его былъ низокъ, но широкъ; бакенбардовъ у него не было, но были усы, не сѣдые, а совершенно бѣлые — бѣлые, разумѣется, отъ лѣтъ, но всё-таки они не обнаруживали его возраста. Онъ былъ хорошо сложонъ, проворенъ въ движеніяхъ, широкоплечъ, хотя нѣсколько ниже средняго роста. Еслибы не излишняя непринуждённость обращенія и что-то тревожное въ глазахъ, всякій принялъ бы его за англичанина. И разговоръ его почти не обнаруживалъ, что онъ не англичанинъ. Гарри, зная, что онъ иностранецъ, примѣчалъ время отъ времени нѣкоторую вычурность выраженій, которая несвойственна природному англичанину; но иначе въ его языкѣ ничего не обнаруживало въ нёмъ иностранца.

— Я жалѣю, что вы такъ безпокоитесь, сказалъ онъ, пожимая руку Гарри.

Клэверингъ объявилъ, что онъ нисколько не безпокоился, но прибавилъ, что онъ былъ бы очень радъ взять на себя всякія хлопоты, чтобъ исполнить просьбу своего друга лэди Онгаръ. Еслибы онъ былъ полякъ, какъ графъ, онъ не забылъ бы прибавить, что онъ принялъ бы на себя всѣ безпокойства и для того, чтобы познакомиться съ графомъ; но такъ какъ онъ просто былъ молодой англичанинъ, онъ былъ слишкомъ неловокъ для подобной вѣжливости. Графъ примѣтилъ это упущеніе, улыбнулся и поклонился. Потомъ онъ заговорилъ о погодѣ и сказалъ, что Лондонъ великолѣпный городъ. О, да! онъ зналъ Лондонъ хорошо, зналъ уже двадцать лѣтъ, пятнадцать лѣтъ былъ членомъ клуба Путешественниковъ; онъ любилъ всё англійское, кромѣ охоты за лисицами. Англійскую охоту за звѣрями онъ находилъ скучной. Но охоту за птицами онъ любилъ часа на два. Онъ не могъ, говорилъ онъ, соперничать съ энергіей англичанина, который могъ трудиться цѣлый день съ ружьями прилежнѣе, чѣмъ пахарь съ плугомъ. Англичане охотятся, говорилъ онъ, какъ-будто не только ихъ насущное пропитаніе, а и честь, жоны, души зависятъ отъ этого. Это прекрасно! Онъ часто жалѣлъ, зачѣмъ онъ не англичанинъ. Потомъ онъ пожалъ плечами.

Гарри очень хотѣлось начать разговоръ о лэди Онгаръ, но онъ не зналъ, какъ заговорить о ней. Графъ Онгаръ пріѣхалъ къ нему по просьбѣ лэди Онгаръ, и слѣдовательно, какъ Гарри думалъ, графу слѣдовало первому упомянуть о ней. Но графъ наслаждался своимъ обѣдомъ, повидимому, не думая ни о лэди Онгаръ, ни о ея покойномъ мужѣ. Въ это время онъ уже съѣздилъ въ Онгарскій Паркъ понапрасну, какъ намъ уже извѣстно, но ни слова не сказалъ объ этомъ Гарри. Онъ, повидимому, очень былъ доволенъ обѣдомъ и былъ очень любезенъ. Когда зашолъ разговоръ о винѣ, графъ сказалъ Гарри, что Бофорскій клубъ знаменитъ мозельскимъ виномъ. Гарри, разумѣется, сейчасъ приказалъ подать этого вина и былъ очень радъ угостить своего гостя всѣмъ лучшимъ; но ему было нѣсколько досадно, что иностранецъ знаетъ его клубъ лучше его. Графъ ѣлъ медленно, наслаждаясь каждымъ кускомъ съ тѣмъ разсудительнымъ, сознательнымъ удовольствіемъ, котораго молодые люди никогда не находятъ ни въ ѣдѣ, ни въ питьѣ и которое люди, становясь старше, часто забываютъ пріобрѣсти. Но графъ никогда не забывалъ ни одной своей способности къ наслажденію и во всёмъ пользовался всѣми своими рессурсами. Быть богатымъ не значитъ имѣть одну или десять тысячъ годового дохода, но умѣть извлекать изъ каждаго фунта, изъ каждаго шиллинга, изъ каждаго пенни этихъ тысячъ всё, что они могутъ вамъ дать. По этому способу графъ былъ богачъ.

— Я полагаю, вы не сидите здѣсь послѣ обѣда, сказалъ графъ, когда кончилъ полоскать ротъ и вытирать усы. — Я люблю этотъ клубъ, потому что мы иностранцы имѣемъ такую хорошенькую комнатку для куренья. Это лучшій клубъ въ Лондонѣ для людей не принадлежащихъ къ нему.

Гарри пришло въ голову, что въ курительной комнатѣ нельзя вести отдѣльный разговоръ. Трое или четверо мущинъ уже говорили съ графомъ, что показывало, что онъ былъ хорошо извѣстенъ. Дать обѣдъ графу и не сказать ему ни слова о лэди Онгаръ было бы не совсѣмъ пріятно для Гарри, хотя, какъ казалось, это было бы очень пріятно для его гостя. Гарри предложилъ бутылку клэрету. Графъ согласился, и Гарри, наливая ему рюмку, соображалъ, какъ лучше приступить къ этому предмету.

— Кажется, вы знали лорда Онгара за границей?

— Лорда Онгара… за границей? О, да! очень хорошо, и много лѣтъ здѣсь въ Лондонѣ, и въ Вѣнѣ, а въ молодости въ Петербургѣ. Я познакомился съ лордомъ Онгаромъ въ Россіи, когда онъ служилъ при посольствѣ, какъ Фредерикъ Куртонъ. Его отецъ, лордъ Куртонъ, былъ тогда живъ, и дѣдъ его также. Онъ былъ тогда премилымъ и красивымъ юношей.

— Въ этомъ отношеніи онъ, кажется, очень перемѣнился передъ смертью.

На это графъ только улыбнулся и пожалъ плечами, прихлёбывая своё вино.

— По всему, что я слышалъ, онъ сдѣлался страшнымъ скотомъ, когда женился, энергически сказалъ Гарри.

— Онъ не былъ пріятенъ, когда былъ боленъ во Флоренціи, сказалъ графъ.

— Она должно-быть вела съ нимъ ужасную жизнь, замѣтилъ Гарри.

Графъ поднялъ руки, опять пожалъ плечами и покачалъ головой.

— Она знала, что онъ не Адонисъ, когда выходила за него.

— Адонисъ? нѣтъ, она не ожидала найти въ нёмъ Адониса; но она думала, что онъ имѣетъ и чувства и честь мущины.

— Конечно, ей было не совсѣмъ пріятно. Онъ слишкомъ много употреблялъ вотъ этого, сказалъ графъ, поднося рюмку къ губамъ: — и онъ пилъ не лафитъ. Это былъ недостатокъ Онгара. Всѣ это знали послѣдніе десять лѣтъ. Никто не зналъ этого лучше Гью Клэверинга.

— Но… началъ Гарри и остановился.

Онъ самъ не зналъ, что именно желаетъ онъ узнать отъ этого человѣка, хотя желалъ узнать что-нибудь. Онъ думалъ, что графъ самъ будетъ говорить о лэди Онгаръ и жизни во Флоренціи; но графъ, повидимому, къ этому не былъ расположенъ.

— Не закурить ли намъ теперь сигары? спросилъ графъ Патеровъ.

— Подождёмъ еще нѣсколько минутъ, если вамъ всё-равно.

— Конечно, конечно! Торопиться нѣтъ никакой надобности.

— Вы больше не будете пить вина?

— Нѣтъ. Я пилъ за обѣдомъ, какъ вы видѣли.

— Я желаю сдѣлать вамъ одинъ вопросъ — о лэди Онгаръ.

— Я скажу въ ея пользу всё, что вамъ угодно. Я всегда готовъ говорить въ пользу дамы и, если нужно, пожалуй присягнуть. Но никто не слыхалъ, чтобы я сказалъ что-нибудь противъ дамы.

Гарри былъ на столько догадливъ, чтобъ примѣтить, что увѣренія подобнаго рода хуже чѣмъ ничего. На этомъ основаніи мущина считаетъ себя въ правѣ говорить ложь. «Не я написалъ эту книгу, но вы не имѣете права сдѣлать этотъ вопросъ, и я сказалъ бы, что не я, еслибъ и написалъ.» Патеровъ говорилъ о лэди Онгаръ въ такомъ отношеніи и Гарри возненавидѣлъ его за это.

— Я не желаю, чтобы вы говорили о ней и хорошое и дурное.

— Ужъ конечно я не скажу о ней ничего дурного.

— Но я думаю, вамъ извѣстно, что съ нею поступили самымъ жестокимъ образомъ.

— Кажется, она получила семь тысячъ фунтовъ стерлинговъ годового дохода. Семь тысячъ! не франковъ, а фунтовъ! Мы, бѣдные иностранцы, теряемся отъ изумленія, когда слышимъ о вашихъ англійскихъ богатствахъ. Семь тысячъ фунтовъ для женщины, совершенно одинокой, и великолѣпный домъ! Говорятъ, домъ великолѣпный.

— Какое же это имѣетъ отношеніе? сказалъ Гарри.

Графъ опять пожалъ плечами.

— Какое это имѣетъ отношеніе? продолжалъ Гарри. — Оттого, что человѣкъ богатъ, онъ не имѣетъ права дурно обращаться съ своей женой. Онъ кажется, ложно обвинилъ её, чтобы лишить послѣ своей смерти всего того, что вамъ кажется такъ много.

— Вѣдь она получила деньги и великолѣпный домъ.

— Но ея имя ложно опозорено.

— Что я могу сдѣлать? Зачѣмъ вы спрашиваете меня? Я не знаю ничего. Послушайте, мистеръ Клэверингъ, если вы желаете узнать что-нибудь, обратитесь къ моей сестрѣ. Я не вижу, какая польза выйдетъ изъ того, но она будетъ разсказывать вамъ по цѣлымъ часамъ, если вы желаете. Будемъ курить.

— Ваша сестра?

— Да, моя сестра. Её зовутъ мадамъ Горделу. Развѣ лэди Онгаръ не говорила вамъ о моей сестрѣ? Онѣ неразлучны. Моя сестра живётъ въ Монтской улицѣ.

— Съ вами?

— Нѣтъ, не со мной. Я не живу въ Монтской улицѣ. Но иногда даю свой адресъ въ ея домъ.

— Мадамъ Горделу?

— Да, мадамъ Горделу. Она другъ лэди Онгаръ. Она будетъ говорить съ вами.

— Вы меня представите, графъ Патеровъ?

— О, нѣтъ! это не нужно. Вы можете отправиться въ Монтскую улицу и она будетъ очень рада. Вотъ карточка. А теперь мы будемъ курить.

Гарри чувствовалъ, что не можетъ не нарушая приличія удерживать графа болѣе и вставъ со стула, пошолъ въ курительную комнату. Тамъ свѣтскій человѣкъ оставилъ своего молодого пріятеля, энтузіазмъ котораго, можетъ-быть, ему наскучилъ, и скоро вступилъ въ разговоръ съ разными другими людьми одного съ нимъ возраста. Гарри скоро примѣтилъ, что его гость уже не нуждается въ его обществѣ и пошолъ на Блумбёрійскій сквэръ, оставшись вовсе недоволенъ своимъ новымъ знакомымъ.

На слѣдующій день онъ обѣдалъ въ Онслоу Крешентѣ у Бёртоновъ и тамъ не сказалъ ничего о лэди Онгаръ и графѣ Патеровѣ. Онъ сознавалъ, что не имѣлъ никакой особенной причины молчать объ этомъ, но рѣшилъ, что Бёртоны такъ далёки въ своей сферѣ жизни отъ лэди Онгаръ, что говорить объ этомъ будетъ не кстати въ Онслоу-Крешентѣ. Ему выпало на долю имѣть сношенія съ людьми обоихъ классовъ. Онъ не хотѣлъ сказать даже себѣ, что классъ лэди Онгаръ онъ предпочитаетъ; но такъ какъ ужъ это выпало ему на долю, онъ долженъ былъ интересоваться обоими, не смѣшивая одного съ другимъ. О лэди Онгаръ и своей первой любви онъ говорилъ Флоренсъ довольно подробно, но не находилъ нужнымъ въ своихъ письмахъ сообщить ей о графѣ Патеровѣ и о своёмъ обѣдѣ въ Бофорскомъ клубѣ. Онъ не упомянулъ объ этомъ обѣдѣ и своему милому другу Цециліи. Ему было очень весело въ Онслоу-Крешентѣ: онъ игралъ съ дѣтьми, болталъ съ своимъ другомъ и добродушно выносилъ сарказмъ Теодора Бёртона, когда этотъ дѣловой господинъ сказалъ ему, что онъ годится только быть привязаннымъ къ фартуку женщины.

На слѣдующій день, около пяти часовъ, онъ зашолъ въ Монтскую улицу. Онъ долго колебался, думая, что по-крайней-мѣрѣ онъ долженъ прежде написать и просить позволенія. Но наконецъ онъ рѣшился воспользоваться предложеніемъ графа, и явившись къ дверямъ дома въ Монтской улицѣ, послалъ свою карточку. Мадамъ Горделу была дома и черезъ нѣсколько минутъ Гарри очутился въ комнатѣ, гдѣ сидѣла дама, въ которой онъ узналъ ту, которую онъ видѣлъ у лэди Онгаръ въ Болтонской улицѣ. Она тотчасъ встала, взглянула на карточку и, повидимому, тотчасъ узнала Гарри. Она дружески пожала его руку, даже почти схватила, и просила сѣсть возлѣ нея на диванѣ.

— Я такъ рада видѣть васъ ради милой Жюли. Вы, разумѣется, знаете, что Жюли въ Онгарскомъ паркѣ. О! какъ она счастлива! (этого Гарри не зналъ). — Она будетъ здѣсь на будущей недѣлѣ. У ней, разумѣется, такъ много дѣла, мистеръ Клэверингъ. Домъ, слуги, паркъ! Но это восхитительно и Жюли совершенно счастлива!

Нельзя было найти людей болѣе непохожихъ другъ на друга, какъ эти братъ и сестра. Ни одно человѣческое существо не могло принять мадамъ Горделу за англичанку, хотя можетъ-быть трудно было судить по ея разговору или наружности, къ какой національности она принадлежала. Она говорила по-англійски очень бѣгло, но каждое слово, произносимое ею, показывало, что она не англичанка. И чѣмъ скорѣе она говорила, тѣмъ неправильнѣе былъ ея языкъ. Она была мала, жива и также любила говорить, какъ ея братъ молчать. Она жила въ маленькой комнаткѣ въ первомъ этажѣ маленькаго домика, и Гарри показалось, что она живётъ одна. Не долго пробылъ онъ, какъ она разсказала ему всю свою исторію и объяснила многія обстоятельства изъ своей жизни. Вѣроятно, она разсказала не всё, но многіе ли могутъ разсказать всё?

Мужъ ея былъ еще живъ, но онъ жилъ въ Вѣнѣ. Онъ былъ французъ, но родился въ Австріи. Онъ служилъ при австрійскомъ посольствѣ въ Лондонѣ, но теперь просто находился при дипломатическомъ корпусѣ. Она не жила съ нимъ, потому что очень любила Англію. А можетъ-быть къ ней пріѣдетъ мужъ ея когда-нибудь. Она не сказала, что не видала его уже десять лѣтъ, и не знала навѣрно, живъ онъ или умеръ. Она сказала, что сама часто бываетъ въ австрійскомъ посольствѣ, но не упомянула, что она шпіонка. И я не скажу этого положительно, но многіе, знавшіе её, говорили это. Она называла своего брата Эдуардомъ, какъ-будто Гарри зналъ графа всю жизнь, а лэди Онгаръ всегда называла «Жюли». Она сдѣлала два-три намёка, показывавшіе, что знала всё происходившее между «Жюли» и Гарри Клэверингомъ въ прежнее время, а о лордѣ Онгарѣ иначе не говорила, какъ съ бранью.

— Противный негодяй! говорила она. — Это началось, знаете, съ самаго начала. Разумѣется, онъ поступилъ глупо. Старый развратникъ всегда глупо поступаетъ, если женится. Что онъ получаетъ за свои деньги? хорошенькое личико. Оно ему надоѣдаетъ, какъ только дѣлается его собственностью. Не такъ ли, мистеръ Клэверингъ? Но другимъ оно не надоѣло, и онъ начинаетъ ревновать. Но лордъ Онгаръ не былъ ревнивъ. Противный негодяй!

Потомъ она разсказала нѣсколько подробностей, отъ которыхъ волоса Гарри Клэверинга стали дыбомъ и которыхъ не слѣдуетъ повторять здѣсь. Она встрѣтилась съ своимъ братомъ въ Парижѣ и находилась съ нимъ, когда они встрѣтились съ Онгарами въ этой столицѣ. По ея словамъ, они всѣ находились вмѣстѣ почти всё время до дня смерти лорда Онгара. Но Гарри скоро узналъ, что онъ не можетъ вѣрить всему, что ему говоритъ эта маленькая женщина.

— Эдуардъ всегда былъ съ нимъ. Бѣдный Эдуардъ! сказала она. — У нихъ были денежные счоты по экартэ. Когда этотъ негодяй сдѣлался такъ боленъ, ему не хотѣлось разставаться съ своими деньгами — даже, когда онъ проигрывалъ! А Жюли всегда была такъ добра! Жюли и Эдуардъ дѣлали всё для этого противнаго негодяя.

Гарри совсѣмъ не понравилось, что имя Джуліи такъ было соединено съ именемъ Эдуарда, хотя это не возбудило въ немъ ни малѣйшаго подозрѣнія насчотъ лэди Онгаръ. Это заставило его, однако, почувствовать, что эта женщина опасна и что ея языкъ можетъ надѣлать вреда, если она будетъ говорить съ другими такъ, какъ съ нимъ. Когда онъ смотрѣлъ на неё — у себя дома она была одѣта довольно небрежно — и слушалъ её, онъ не могъ понять, какъ лэди Онгаръ могла сдѣлать сё своимъ другомъ. Братъ ея, графъ, былъ джентльменъ по своему обращенію и образу жизни, но Гарри не зналъ, какимъ именемъ назвать эту женщину, которая называла лэди Онгаръ «Жюли». Она совсѣмъ не походила на дамъ, которыхъ онъ зналъ.

— Вы знаете, что Жюли пріѣдетъ въ Лондонъ на будущей недѣлѣ?

— Нѣтъ, я не зналъ, когда она воротится.

— О, да! у ней есть дѣло съ этими людьми въ улицѣ Одди въ четвергъ. Бѣдняжка! Эти стряпчіе такъ надоѣдаютъ! Но когда имѣешь семь тысячъ фунтовъ стерлинговъ годового дохода, надо же выносить и стряпчихъ.

Когда она произнесла эти завѣтныя слова, которыя для нея представляли рай, Гарри примѣтилъ въ первый разъ, что между нею и графомъ есть нѣкоторое сходство. Онъ могъ видѣть, что они братъ и сестра.

— Я буду у ней тотчасъ по ея пріѣздѣ и, разумѣется, скажу ей, какъ вы были добры, что зашли ко мнѣ. И Эдуардъ обѣдалъ съ вами? Какъ вы добры. Онъ мнѣ сказалъ, какъ вы очаровательны — Гарри былъ увѣренъ, что она лжотъ — и какъ ему было пріятно! Эдуардъ очень привязанъ къ Жюли, очень. Хотя, разумѣется, всё это былъ вздоръ; какую ложь выдумалъ этотъ злой лордъ! Ба! что онъ зналъ?

Гарри началъ сожалѣть, зачѣмъ онъ явился въ Монтскую улицу.

— Разумѣется, это была ложь, сказалъ онъ грубо.

— Разумѣется, моншеръ. Эти вещи всегда ложь, и ложь злая! Какую пользу можетъ она сдѣлать?

— Ложь никогда не можетъ быть полезна, сказалъ Гарри.

На такое обширное предположеніе мадамъ Горделу не приготовилась дать безусловный отвѣтъ; она пожала плечами и опять стала похожа на своего брата.

— А! сказала она. — Жюли теперь счастливая женщина. Семь тысячъ годоваго дохода! Какъ-то не вѣрится, неправда ли?

— Я никогда не слыхалъ, какъ великъ ея доходъ, сказалъ Гарри.

— Именно столько, энергически подтвердила француженка-полька: — кромѣ дома. Я знаю. Она сама мнѣ говорила. Да. Какая женщина стала бы этимъ рисковать, а онъ былъ почти мёртвъ. Разумѣется, это ложь.

— Я не думаю, чтобъ вы понимали её, мадамъ Горделу.

— О, да! я знаю её хорошо и люблю — о, мистеръ Клэверингъ! я люблю её такъ нѣжно! Неправда ли, какъ она очаровательна? Такая прелестная и величественная? И какая воля! Вотъ это я люблю въ женщинѣ. Какое мужество! Она не ослабѣла ни разу въ эти ужасные дни. А когда онъ назвалъ её — вы знаете, чѣмъ — она только взглянула на него — только взглянула на него, жалкую тварь. О, это было чудесно!

И мадамъ Горделу, вставъ въ пылу разсказа съ своего стула, старалась бросить на Гарри такой взглядъ, какой оскорблённая жена бросила на своего злоязычнаго умирающаго мужа.

— Она выйдетъ замужъ, сказала мадамъ Горделу, такъ внезапно перемѣнивъ тонъ, что Гарри вздрогнулъ: — да, разумѣется, она выйдетъ замужъ. Ваши англійскія вдовы всегда выходятъ замужъ, если имѣютъ деньги. Онѣ напрасно это дѣлаютъ, и она напрасно это сдѣлаетъ, но она выйдетъ замужъ.

— Не знаю, какъ это сдѣлается, безразсудно отвѣчалъ Гарри.

— Говорю вамъ, я знаю, что она выйдетъ замужъ, мистеръ Клэверингъ; я такъ вчера сказала Эдуарду. Онъ только улыбнулся. Для него она не годится, у ней слишкомъ много воли. У Эдуарда также есть воля.

— Я полагаю, что у всѣхъ мущинъ есть воля.

— Да, но бываетъ разница. Наличныя деньги лучше, чѣмъ вдовье содержаніе. Если она умрётъ, онъ и останется въ дуракахъ. А она такая великолѣпная и захочетъ истратить всё. Она гораздо старше васъ, мистеръ Клэверингъ? Разумѣется, я знаю лѣта Жюли, хотя вы, можетъ-быть, не знаете, сколько ей лѣтъ. Сколько вы мнѣ дадите, если я вамъ скажу?

И эта женщина мигнула ему съ улыбкой, которая заставила Гарри подумать, что онъ рѣшительно неспособенъ вести съ ней разговоръ, и скоро послѣ этого онъ сталъ прощаться.

— Вы придёте опять? сказала она. — Приходите. Вы мнѣ очень нравитесь. А когда Жюли будетъ въ Лондонѣ, мы можемъ вмѣстѣ бывать у ней, и я буду вашимъ другомъ. Вѣрьте мнѣ.

Гарри далёкъ былъ отъ этого, чтобы вѣрить ей, и вовсе не желалъ ея дружбы. Ея дружбы! Какъ могъ порядочный англичанинъ или порядочная англичанка желать дружбы такого существа? Такимъ-образомъ, Гарри думалъ о ней, уходя изъ Монтской улицы и внутренно обвиняя лэди Онгаръ. Джулія! Онъ разъ десять повторилъ это имя, думая, что вся прелесть его потеряна съ-тѣхъ-поръ, какъ его осквернилъ такой гадкій языкъ. Но какое было ему дѣло до того? Пусть она будетъ Джуліей для кого угодно, а для него она никогда уже не можетъ быть Джуліей. Но она была его другомъ — лэди Онгаръ, и онъ сказалъ себѣ прямо, что его другъ лэди Онгаръ поступила очень дурно, позволивъ себѣ вступить въ короткость съ подобной женщиной. Конечно, лэди Онгаръ подвергалась большимъ непріятностямъ въ послѣдніе мѣсяцы жизни ея мужа, но никакія обстоятельства не могли оправдать её, если она станетъ продолжать выносить фальшивое дружелюбіе этой пошлой и злой женщины. Что касается серьёзныхъ обвиненій противъ лэди Онгаръ, Гарри всё имъ не вѣрилъ, всё считалъ ихъ клеветами, но чувствовалъ, что должно-быть она окунулась въ грязную воду, если воротилась въ Англію съ такими друзьями. Онъ не очень восхищался братомъ, но сестра графа была просто противна для него. «Я буду вашимъ другомъ, вѣрьте мнѣ!» Гарри Клэверингъ топнулъ ногой по мостовой, думая о предложеніи, сдѣланномъ ему этой полькой. Она будетъ его другомъ! Нѣтъ! еслибы въ Лондонѣ для него не нашлось другого друга.

Софи тоже думала о нёмъ. Софи очень онъ тревожилъ и она рѣшила какъ можно тѣснѣе сблизиться съ Жюли.

— Я буду его другомъ или врагомъ — пусть онъ выбираетъ самъ. Вотъ какъ размышляла Софи, оставшись одна.

Глава XV.
ВЕЧЕРЪ ВЪ БОЛТОНСКОЙ УЛИЦѢ.

Черезъ десять дней послѣ визита въ Монтскую улицу Гарри получилъ записку, которую лэди Онгаръ написала къ нему въ вечеръ своего пріѣзда въ Лондонъ. Записка эта принесена въ контору Бейльби утромъ ея лакеемъ; Гарри былъ въ конторѣ и могъ отвѣчать лэди Онгаръ, что онъ придётъ по ея желанію. Она начала своё письмо «милый Гарри», а онъ хорошо помнилъ, что прежде она писала ему «милый мистеръ Клэверингъ». Хотя въ запискѣ заключалось нѣсколько самыхъ обыкновенныхъ словъ, записка показалась ему дружелюбна, даже нѣжна. Еслибы она не желала видѣть его, она не написала бы ему тотчасъ по возвращеніи.

«Любезная лэди Онгаръ» писалъ онъ: "я отобѣдаю въ клубѣ и буду у васъ въ восемь часовъ.

"Навсегда вамъ преданный Г. К."

Послѣ этого онъ не могъ заставить себя работать удовлетворительно весь день. Послѣ своего свиданія съ француженкой-полькой онъ много думалъ о себѣ и рѣшился трудиться прилежнѣе и любить Флоренсъ Бёртонъ преданнѣе прежняго. Противная женщина сказала нѣсколько словъ, заставившихъ его заглянуть въ своё сердце и сказать себѣ, что это было необходимо. Такъ какъ любовь легче труда, онъ принялся за своё намѣреніе на слѣдующее утро длиннымъ и очень нѣжнымъ письмомъ къ своей Фло, которая всё еще гостила въ клэверингскомъ пасторатѣ; письмомъ такимъ длиннымъ и такимъ нѣжнымъ, что Флоренсъ въ восторгѣ дала прочесть его Фанни и заставила её сознаться, что, какъ любовное письмо, оно было совершенствомъ.

— А всё-таки это большія глупости, сказала Фанни.

— Это совсѣмъ не глупости, отвѣчала Флоренсъ: — а еслибъ и глупости, то это ничего не значитъ. Правда ли это? Вотъ въ чомъ вопросъ.

— Я увѣрена, что это правда, отвѣчала Фанни.

— И я также, сказала Флоренсъ: — я сама это знаю.

— Такъ зачѣмъ же вы спрашиваете, дурочка?

Флоренсъ проводила время очень счастливо въ клэверингскомъ пасторатѣ. Когда Фанни назвала её дурочкой, она обняла Фанни и поцаловала её.

Гарри сдержалъ своё намѣреніе насчотъ труда, изучая планы съ рѣшимостью понять ихъ, которая была почти успѣшна. Онъ оставался въ конторѣ до четырёхъ часовъ и уходилъ съ Теодоромъ Бёртономъ обѣдать иногда въ Онслоу-Крешентъ, а иногда приходилъ туда вечеромъ послѣ обѣда. Тамъ онъ садился и читалъ; а однажды, когда Цецилія хотѣла съ нимъ разговаривать, онъ сказалъ ей, чтобы она оставила при себѣ завязки своего фартука. Теодоръ засмѣялся и извинился, а Цецилія сказала, что слишкомъ трудолюбивые мущины скучны. Теодоръ засмѣялся опять и объявилъ, что въ такомъ случаѣ Гарри никогда не будетъ скученъ. Гарри въ эти вечера водили наверхъ смотрѣть дѣтей, лежащихъ въ колыбелькахъ, и когда онъ стоялъ возлѣ ихъ матери и смотрѣлъ на нихъ, онъ и мистриссъ Бёртонъ говорили очень мило о Флоренсъ и его будущей жизни, и всё шло такъ весело. Но въ то утро, когда Гарри получилъ записку отъ лэди Онгаръ, онъ не могъ работать удовлетворительно и не могъ ничего понять. Это былъ день, въ который онъ обыкновенно писалъ къ Флоренсъ, и онъ къ ней написалъ. Но Флоренсъ не показала этого письма Фанни, чтобъ выставить его образцомъ совершенства. Это было безтолковое, коротенькое письмо, въ которомъ онъ объявлялъ, что очень занятъ и что у него болитъ голова. Въ постскриптумѣ онъ прибавлялъ, что идётъ къ лэди Онгаръ въ этотъ вечеръ. Это онъ сообщилъ ей съ той мыслью, что дѣлая это, онъ поступаетъ надлежащимъ образомъ. И я думаю, что высказавъ это, онъ облегчилъ свою совѣсть.

Онъ вышелъ изъ конторы послѣ трёхъ часовъ, стараясь вѣрить головной боли, и отправился въ клубъ. Онъ нашолъ тамъ играющихъ въ вистъ, а такъ какъ вистъ могъ облегчить его головную боль, онъ тоже сталъ играть. Его обыграли и разбранили за то, что онъ играетъ дурно, такъ что онъ разсердился и пошолъ гулять одинъ. Въ Пикадилли онъ увидалъ Софи Горделу, подходящую къ нему съ высоко поднятымъ платьемъ; она шла быстрыми шагами и, вѣроятно, какъ Гарри сказалъ себѣ, имѣла намѣреніе надѣлать кому-нибудь вреда. Онъ хотѣлъ избѣжать встрѣчи съ нею, повернувъ въ другую улицу, но она догнала его и пошла рядомъ съ нимъ, прежде чѣмъ онъ придумалъ способъ отвязаться отъ такой спутницы.

— Ахъ, мистеръ Клэверингъ! я такъ рада видѣть васъ. Я была вчера у Жюли. Она была утомлена, очень утомлена; путешествіе, знаете, и дѣла. А всё-таки такъ хороша! Мы говорили о васъ. Да, мистеръ Клэверингъ, и я сказала ей, какъ вы были добры, что заѣхали ко мнѣ. Она сказала, что вы всегда добры; да, она сказала. Когда вы будете у ней?

Гарри Клэверингъ былъ не мастеръ лгать, не мастеръ также оставлять вопросъ безъ отвѣта. Когда его спрашивали такимъ образомъ, онъ успѣлъ отвѣчать только правду. Онъ предпочолъ бы не говорить, что онъ будетъ въ Болтонской улицѣ въ этотъ вечеръ, но не успѣлъ.

— Я полагаю, что увижу её сегодня, сказалъ онъ просто, осмѣливаясь смягчить вредъ, дѣлая своё извѣстіе сомнительнымъ.

Есть люди, которые лгутъ такъ неловко, что лучше было бы имъ вовсе не лгать. Они не только никогда не достигаютъ успѣха, по и не осмѣливаются этого ожидать.

— А! сегодня вечеромъ. Позвольте. Кажется, я быть не могу. Мадамъ Беренштофъ принимаетъ въ посольствѣ.

— Прощайте, сказалъ Гарри, повернувъ къ парикмахеру.

— А, очень хорошо! сказала про себя Софи: — это будетъ лучше, гораздо лучше. Онъ просто олухъ и зачѣмъ ему имѣть? Боже! какіе дураки, какіе олухи эти англичане!

Не зная далѣе мыслей Софи, мы предоставимъ ей одной продолжать путь.

Я не знаю, приглашеніе ли на этотъ вечеръ заставило Гарри войти къ парикмахеру. Мнѣ кажется, что онъ просто воспользовался первымъ предлогомъ, чтобъ убѣжать. Но когда ужъ онъ вошолъ, онъ велѣлъ причесать себя и думалъ, что это придало ему лучшій видъ. Потомъ онъ воротился въ клубъ, и когда вошолъ въ игорную комнату, одинъ старикъ вопросительно на него взглянулъ, какъ бы спрашивая, не затѣмъ ли онъ пришолъ, чтобъ надѣлать новыхъ бѣдъ.

— Благодарю; нѣтъ, я играть не буду больше, сказалъ Гарри.

Тогда старикъ смягчился и предложилъ ему понюхать табаку.

— Вы читали новую книгу о вистѣ? спросилъ старикъ. — Она очень полезна, очень полезна. Я пришлю вамъ экземпляръ, если вы позволите.

Гарри ушолъ обѣдать. Былъ уже седьмой часъ, когда онъ постучался въ дверь лэди Онгаръ. Я боюсь, не сообразилъ ли онъ, что если явится рано, то она подумаетъ, что онъ считаетъ ея приглашеніе очень важнымъ. Это было для него важно и ему хотѣлось, чтобъ она знала это. Но есть степени во всёмъ и онъ опоздалъ двадцатью минутами. Онъ былъ не первый, взвѣсившій дипломатическое преимущество опаздыванія. Но всѣ эти мысли оставили его, когда она встрѣтила его почти въ дверяхъ и, взявъ за руку, сказала, что она «рада видѣть его — очень рада».

— Представьте себѣ, Гарри, прибавила она: — я не видала стараго друга съ-тѣхъ-поръ, какъ видѣла васъ въ послѣдній разъ. Вы не знаете, какъ тяжело это кажется.

— Это тяжело, сказалъ онъ.

Когда онъ почувствовалъ пожатіе ея руки, увидалъ блескъ ея глазъ, когда ея платъе зашелестило, коснувшись его, когда онъ шолъ за нею къ ея креслу и почувствовалъ вліяніе ея присутствія, вся его дипломація исчезла и онъ просто желалъ посвятить себя ея услугамъ. Разумѣется, такая преданность, не должна была наносить ущербъ той или другой преданности, которую онъ отдалъ Флоренсъ Бёртонъ. Но это условіе съ самимъ съ собою онъ сдѣлалъ второпяхъ и съ смутными мыслями.

— Да, это тяжело, сказала она: — Гарри, иногда я думаю, что я сойду съ ума. Я не могу этого выносить. Я могла бы вынести, еслибъ не сама была виновата — совершенно сама.

Въ словахъ ея была такая внезапность, что Гарри былъ удивлёнъ. Конечно, виновата была она сама. Онъ самъ говорилъ себѣ это, хотя разумѣется онъ её не обвинялъ.

— Вы еще не оправились отъ того, что выстрадали послѣднее время. Всё будетъ казаться вамъ веселѣе черезъ нѣсколько времени.

— Вы думаете? Ахъ! я не знаю. Садитесь, Гарри, и позвольте мнѣ предложить вамъ чаю. Я полагаю, ничего нѣтъ дурного въ томъ, что вы здѣсь?

— Дурного, лэди Онгаръ?

— Да — дурного, лэди Онгаръ.

Когда она повторила за нимъ своё имя, почти его тономъ, она улыбнулась опять и посмотрѣла на него такъ, какъ смотрѣла бывало, когда хотѣла быть весёлой съ нимъ.

— Трудно знать, что можетъ женщина сдѣлать и чего не можетъ. Когда мой мужъ былъ боленъ и умиралъ, я не отходила отъ его постели. Съ той минуты, какъ я обвѣнчалась съ нимъ, до самой его смерти, я почти не говорила ни съ однимъ мущиной иначе какъ въ его присутствіи; единственный разъ, когда мнѣ случилось говорить, онъ самъ послалъ меня. А несмотря на это, всѣ повернулись ко мнѣ спиной. Мы съ вами были старые друзья, Гарри, а когда-то даже больше — не такъ ли? Но я обманула васъ, какъ у васъ достало твёрдости мнѣ сказать. Какъ я уважала васъ, когда вы осмѣлились сказать мнѣ правду! Мущины не знаютъ женщинъ, а то они были бы суровѣе съ ними.

— Я не имѣлъ намѣренія поступить съ вами сурово.

— Еслибы вы схватили меня за плечи и объявили, что не позволяете мнѣ такого вѣроломнаго поступка, я повиновалась бы вамъ.

Гарри подумалъ о Флоренсъ и не могъ рѣшиться сказать, что онъ жалѣетъ, что этого не случилось.

— Но что было бы тогда съ вами, Гарри? Я поступила дурно и вѣроломно, выйдя за этого человѣка, но я также не имѣла права выходить за васъ и васъ раззорять. Вы раззорились бы и мы поступили бы очень глупо.

— Эта глупость была бы очень пріятна, сказалъ онъ.

— Да, да, я не стану этого опровергать. А потомъ что сказали бы мудрость и осторожность? О, Гарри, это не было бы пріятно! Но что это я говорила? О! насчотъ того, прилично ли вамъ быть здѣсь. Приличія такъ тяжелы. Такъ какъ я была замужемъ, я полагаю, что могу принимать кого хочу. Кажется, таковъ законъ?

— Меня вы можете принимать, я думаю. Ваша сестра жена моего кузена.

Пошлый аргументъ Гарри сдѣлалъ своё дѣло не хуже ничего другого, потому что онъ тотчасъ отвлёкъ ея мысли.

— Моя сестра, Гарри? Если ничто другое не могло сдѣлать насъ друзьями, кромѣ нашего родства черезъ сэра Гью Клэверинга, не знаю, желала ли бы я васъ видѣть. Какъ онъ былъ жестокъ!

— Очень жестокъ, сказалъ Гарри.

Потомъ онъ подумалъ объ Арчи и его намѣреніи.

— Но онъ намѣренъ теперь перемѣниться. Герміона просила меня намедни уговорить васъ пріѣхать въ Клэверингъ.

— И вы пришли ко мнѣ употребить ваше краснорѣчіе по этому поводу. Я никогда больше не буду въ Клэверингѣ, Гарри; развѣ только, если онъ будетъ принадлежать вамъ и ваша жена пригласитъ меня. Тогда я отправлюсь тотчасъ въ милый, скучный старый замокъ, еслибъ даже я была на другой сторонѣ Европы.

— Онъ никогда не будетъ мой.

— Вѣроятно, и слѣдовательно, я никогда тамъ не буду. Нѣтъ, я не могу простить такого оскорбленія. Я не поѣду въ Клэверингъ; итакъ, Гарри, вы можете сохранить ваше краснорѣчіе. Герміону я рада буду видѣть, когда она пріѣдетъ ко мнѣ. Если вы можете уговорить её къ этому, вы уговорите её сдѣлать доброе дѣло.

— Кажется, она никуда не ѣздитъ безъ его… его…

— Безъ его позволенія. Разумѣется. А онъ такой тиранъ, что не дастъ ей позволенія. Онъ скажетъ ей, я полагаю, что общество ея сестры неприлично для нея.

— Онъ не можетъ сказать этого теперь, когда приглашалъ васъ къ себѣ.

— А! я не знаю. Онъ говоритъ сначала одно, а потомъ другое, какъ ему вздумается. Я полагаю, онъ имѣлъ какую-нибудь цѣль желать, чтобъ я поѣхала туда.

Гарри, знавшій эту цѣль и будучи слишкомъ добросовѣстенъ, чтобъ выдать лэди Клэверингъ, даже хотя онъ былъ противъ искательствъ Арчи, нѣсколько гордился своимъ положеніемъ, но ничего не сказалъ въ отвѣтъ.

— Но я не буду даже въ его домѣ въ Лондонѣ. Когда они пріѣдутъ, Гарри?

— Онъ теперь въ Лондонѣ.

— Какой милый мужъ, неправда ли? А когда же пріѣдетъ Герміона?

— Я не знаю; она не сказала. Маленькій Гью боленъ и это, можетъ-быть, её удержало.

— Стало-быть, мнѣ еще можетъ-быть придётся ѣхать въ Клэверингъ, то-есть если хозяйка захочетъ меня принять.

— Не такимъ образомъ, какъ вы хотите сказать, лэди Онгаръ. Не убивайте всѣхъ моихъ родныхъ для того, чтобы имѣніе досталось мнѣ. Арчи намѣренъ жениться и имѣть полдюжины дѣтей.

— Арчи хочетъ жениться! Кто за него пойдётъ? Но такіе мущины какъ онъ часто женятся на судомойкахъ. Арчи рабъ Гью. Преставьте себѣ, что значитъ быть рабомъ Гью Клэверинга! У него рабъ и рабыня, то-есть Герми; только онъ предпочитаетъ не быть вмѣстѣ съ Герми, что большое счастье для нея. Вотъ чай; усядемся поспокойнѣе и перестанемъ говорить о нашихъ противныхъ родственникахъ. Я не знаю, зачѣмъ я о нихъ заговорила. Я совсѣмъ этого не хотѣла.

Гарри сѣлъ и взялъ чашку изъ ея рукъ, потому что она велѣла слугѣ поставить подносъ на столъ.

— Вы видѣли графа Патерова? сказала она.

— Да, и его сестру.

— Она мнѣ говорила. Что вы думаете о нихъ.

На это Гарри отвѣчалъ не сейчасъ.

— Вы можете говорить откровенно. Хотя я жила за границей цѣлый годъ съ подобными людьми, я не забыла ни пріятнаго запаха нашихъ англійскихъ изгородей, ни благоприличія нашего англійскаго обращенія. Что вы думаете о нихъ?

— Они не имѣютъ ни пріятности, ни благоприличія, сказалъ онъ.

— О, Гарри! вы такъ добросовѣстны! Ваша добросовѣстность чудесна. Вы каждую вещь называете ея настоящимъ именемъ.

Онъ думалъ, что она насмѣхается надъ нимъ, и покраснѣлъ.

— Вы сами убѣждали меня высказаться, сказалъ онъ: — и я употребилъ ваши собственныя выраженія.

— Да, но вы употребили ихъ съ такой прямой энергичностью! Ну, употребляйте какія угодно выраженія, слово правды такъ пріятно послѣ жизни въ мірѣ лжи. Я знаю, что вы не будете мнѣ лгать, Гарри. Вы не лгали никогда.

Онъ чувствовалъ, что настала минута, — въ которую долженъ ей сказать о своей помолвкѣ, но онъ пропустилъ эту минуту, не воспользовавшись ею. И въ-самомъ-дѣлѣ ему было бы трудно сказать. Сказавъ ей, онъ предостерёгъ бы её, что ей не слѣдуетъ его любить — и этого онъ не могъ рѣшиться сдѣлать. Онъ не зналъ навѣрно, даже теперь, не знала ли она уже это отъ своей сестры.

— Надѣюсь, отвѣчалъ онъ.

Онъ чувствовалъ, что всѣ его слова вялы и холодны въ сравненіи съ ея словами, въ которыхъ было такъ много значенія. Но его положеніе было такое несчастное. Еслибъ не Флоренсъ Бёртонъ, онъ давно былъ бы у ногъ лэди Онгаръ, потому что, надо сказать правду, для Гарри Клэверинга недолго было поклясться въ любви. Онъ принадлежалъ къ числу такихъ людей, къ которымъ любовь приходитъ такъ скоро, что жаль зачѣмъ они женятся. Гарри вѣчно ухаживалъ за женщинами безъ всякаго дурного намѣренія. Онъ ухаживалъ за Цециліей Бёртонъ возлѣ кроватокъ ея дѣтей, и этой скромной супругѣ это нравилось. Но это ухаживанье было совершенно безопасно. Оно просто значило съ его стороны удовольствіе находиться въ хорошихъ отношеніяхъ съ хорошенькой женщиной. Ему хотѣлось бы ухаживать точно такимъ же образомъ за лэди Онгаръ, но это было невозможно; ухаживать за лэди Онгаръ было опасно. Наступило молчаніе послѣ его послѣднихъ словъ, во время котораго онъ допилъ свой чай, а потомъ посмотрѣлъ на свои сапоги.

— Вы меня не спрашиваете, что я дѣлала въ моей деревнѣ?

— А что вы тамъ дѣлали?

— Возненавидѣла её.

— Это нехорошо.

— Всё, что я дѣлала, нехорошо, всё должно быть нехорошо. Проклятіе такого рода тяготитъ на мнѣ.

— Вы слишкомъ много думаете объ этомъ теперь.

— Ахъ, Гарри! это легко сказать. Люди не думаютъ объ этихъ вещахъ, если могутъ. Онгарскій замокъ полонъ имъ и воспоминаніями о нёмъ, хотя я до-сихъ-поръ не знаю, былъ ли онъ тамъ когда-нибудь. Знаете, у меня есть планъ, который можетъ меня сдѣлать счастливой на полчаса. Этотъ планъ состоитъ въ томъ, чтобы отдать его роднымъ всё — деньги, домъ и имя, назваться Джуліей Брабазонъ и предоставить свѣту называть меня какъ онъ хочетъ. А потомъ выйти на улицу и попросить у кого-нибудь насущнаго пропитанія. Есть ли хоть одинъ человѣкъ на свѣтѣ, который подалъ бы мнѣ кусокъ хлѣба? Есть ли хоть одинъ, кромѣ васъ, Гарри, хоть одинъ, кромѣ васъ?

Бѣдная Флоренсъ, я боюсь, что ей плохо приходилось въ эту минуту. Возможно ли, чтобъ онъ не сожалѣлъ, чтобъ не оглядывался на Страттонъ съ чѣмъ-то похожимъ на горесть? Джулія была его первой любовью и ей онъ могъ бы оставаться вѣренъ. Я боюсь, что для него было огорченіемъ, что онъ не можетъ сѣсть возлѣ нея, сказать ей, чтобъ она исполнила своё намѣреніе, а потомъ пришла къ нему и раздѣлила съ нимъ его насущный хлѣбъ. Еслибъ онъ могъ сыграть эту роль, онъ сыгралъ бы её хорошо и радовался бы ея бѣдности, но Флоренсъ была помѣхой и онъ не могъ этого сдѣлать. Какъ онъ долженъ былъ отвѣчать лэди Онгаръ? Теперь было труднѣе прежняго сказать ей о Флоренсъ Біртонъ.

Глаза его были полны слёзъ и она приняла это за извиненіе, что онъ ей не отвѣчалъ.

— Навѣрно сказали бы, что я романическая дура. Когда цѣна была взята, нельзя уже очистить себя отъ пятна. Для Іуды было недостаточно, что онъ возвратилъ деньги. Жизнь была для него слишкомъ тяжела, онъ повѣсился.

— Джулія, сказалъ Гарри, вставая со стула и подходя къ дивану, на которомъ она сидѣла: — Джулія, страшно слышать, что вы говорите о себѣ такимъ образомъ. Я этого не хочу. Вы не похожи на Искаріота.

Говоря такимъ образомъ, онъ почувствовалъ ея руку въ своей.

— Я желала бы, чтобъ вы на полдня взяли на себя мою ношу, чтобъ вы могли почувствовать ея тяжесть.

— Я желалъ бы нести её за васъ всю жизнь.

— Быть всегда одной, Гарри, не имѣть никого, кто. и бранилъ бы меня и любилъ, и иногда заставлялъ меня улыбаться! Вы, по-крайней-мѣрѣ, будете меня любить; неправда ли? Ужасно не имѣть никого возлѣ себя, кто поговорилъ бы съ нами съ прежней непринуждённой привязанностью. О! эта женщина, Гарри, эта женщина, которая приходитъ сюда и называетъ меня Жюли! и она взяла съ меня обѣщаніе, что я стану называть её Софи! Я знаю, что вы презираете меня за то, что она бываетъ у меня. Да, я это вижу. Вы сказали, что въ ней нѣтъ благоприличія съ вашей милой откровенной добросовѣстностью.

— Это было ваше выраженіе.

— Она всё суетилась около него, когда онъ былъ такъ боленъ, читала ему романы, книги, которыхъ я не видала никогда, и играла съ нимъ въ экартэ на перчатки, какъ она выражалась. Я думаю, что она шпіонила меня, и я позволяла ей бывать, потому что не хотѣла показать, что я её боюсь. Раза два она была даже полезна для меня. Женщина, Гарри, чувствуетъ потребность имѣть иногда возлѣ себя женщину, даже если она такое неблагоприличное существо, какъ Софи Горделу. Вы не должны изъ-за этого думать дурно обо мнѣ.

— Я не буду думать о васъ дурно.

— Онъ лучше, неправда ли? Я мало знаю его, но у него наружность приличнѣе чѣмъ у нея. Онъ даже нравился мнѣ. Онъ хорошо зналъ лорда Онгара, и хотя онъ не раболѣпствовалъ передъ нимъ и не боялся его, но былъ кротокъ и внимателенъ. Разъ онъ сказалъ мнѣ слова, за которыя я могла на него сердиться; но онъ никогда ихъ не повторялъ, и я знаю, что его побудилъ тотъ, кто долженъ бы защищать меня. Это слишкомъ дурно, Гарри, неправда ли? Такъ дурно, что вы, пожалуй, и не повѣрите.

— Это очень дурно, сказалъ Гарри.

— Послѣ этого онъ всегда былъ вѣжливъ, и когда насталъ конецъ и всё пошло такъ ужасно, держалъ себя хорошо. Онъ приходилъ и уходилъ такъ спокойно, какъ старый другъ. Онъ платилъ за всё и былъ полезенъ. Я знаю, что даже это возбуждало толки — да, Гарри, даже въ такую минуту! Но, несмотря на толки, мнѣ всё-таки было лучше съ нимъ, чѣмъ безъ него.

— Онъ кажется человѣкомъ добрымъ.

— Онъ изъ такихъ людей, которымъ легко быть добрыми. Гарри, которые тихи по природѣ, какъ кошки — не по своему сердцу, а по инстинктивной наклонности къ тихости. Когда имъ захочется, они оцарапаютъ. Графъ Патеровъ кошка. А вы, мнѣ кажется, Гарри, собака.

Она можетъ-быть ожидала, что онъ обѣщаетъ ей быть ея собакой — собакой по постоянству и привязанности; но онъ всё еще помнилъ о Флоренсъ и воздержался.

— Я должна сказать еще кое-что, продолжала она: — и именно это я особенно желала вамъ сказать. Я не видала его съ-тѣхъ-поръ, какъ разсталась съ нимъ во Флоренціи.

— Я этого не зналъ.

— Я думала, что я сказала вамъ. Послушайте же. Онъ пріѣхалъ въ Онгарскій Паркъ, пока я была тамъ, и прислалъ свою карточку. Когда я отказалась принять его, онъ написалъ ко мнѣ, настаивая, чтобъ я его приняла. Я опять отказалась, онъ опять написалъ. Я сожгла его записки, потому что не хотѣла ничего имѣть отъ него у себя. Онъ выдумалъ какую-то исторію о бумагахъ лорда Онгара. Мнѣ нѣтъ никакого дѣла до бумагъ лорда Онгара. Всё было запечатано въ присутствіи графа и моёмъ и послано къ душеприкащикамъ. Я ничего не смотрѣла, не читала ни одного слова ни въ одномъ письмѣ. Что могъ онъ мнѣ говорить о бумагахъ лорда Онгара?

— Онъ могъ написать.

— Во всякомъ случаѣ ему не слѣдовало пріѣзжать туда, Гарри. Я даже здѣсь не хочу его видѣть. Я буду откровенна съ вами, Гарри. Я думаю, что онъ находитъ удобнымъ жениться на мнѣ. Меня не заставятъ выйти со страха за человѣка, котораго несправедливо называли моимъ любовникомъ. Если я не могу избѣгнуть клеветы въ другихъ отношеніяхъ, то я не хочу избѣгать её такимъ образомъ.

— Онъ говорилъ вамъ что-нибудь объ этомъ?

— Нѣтъ, ни слова; я не видала его послѣ похоронъ лорда Онгара. Но я видѣла его сестру.

— И она предлагала вамъ?

— Нѣтъ, не предлагала. Но она говоритъ объ этомъ и говоритъ, что этому не слѣдовало быть. Потомъ, когда я начну говорить ей, что разумѣется этому не слѣдуетъ быть, она показываетъ мнѣ, всё что сдѣлало бы приличнымъ этотъ бракъ. Она такая хитрая и фальшивая, что я не могу понять её. Я не увѣрена, желаетъ ли она этого сама.

— Она сказала мнѣ, что это не годилось бы.

— Она сказала, сказала? Если она опять заговоритъ объ этомъ, скажите ей, что она права, что это не годилось бы. Еслибъ онъ не пріѣзжалъ въ Онгарскій Паркъ, я не упоминала бы вамъ объ этомъ. Я не думала бы, что у него въ головѣ такой планъ. Онъ вамъ не говорилъ, что онъ ѣздилъ туда?

— Не говорилъ. Онъ вообще очень мало говоритъ о васъ.

— Онъ не станетъ. Онъ остороженъ. Онъ никогда не говоритъ ни о комъ. Онъ говоритъ только о внѣшнихъ предметахъ. А вы, Гарри, вотъ что должны сдѣлать для меня.

Говоря съ нимъ, она опята облокотилась на столъ, опустивъ лобъ на руки. Ея маленькій вдовій чепчикъ сдвинулся назадъ, такъ что ея великолѣпные каштановые волосы были видны во всей своей роскошной красотѣ. Не чувствовала ли она, можетъ-быть сама того не зная, что пока на ней остаются знаки ея вдовства, Гарри не осмѣлится заговорить съ ней о своей любви? Она, конечно, была вдова, но не такъ, какъ другія вдовы. Она признавалась себѣ ежечасно въ проступкѣ, который она сдѣлала, рѣшившись выйти за этого человѣка, но самыя эти признанія избавляли её отъ необходимости выказывать горесть. Когда она объявляла, какъ ненавидѣла и презирала своего покойнаго мужа, она нравственно сбрасывала съ себя трауръ. Даже траурный видъ горести дѣлался для нея невозможенъ, а чепчикъ на головѣ ея просто обозначалъ пожертвованіе требованіямъ свѣта. Теперь чепчикъ былъ сброшенъ назадъ, но я полагаю, что въ головѣ ея не было опредѣлённой мысли на этотъ счотъ.

— Вотъ что вы должны сдѣлать для меня, продолжала она. — Вы должны опять видѣться съ графомъ Патеровымъ и сказать ему отъ меня, какъ мой другъ, что я не могу видѣться съ нимъ. Скажите ему, что если онъ подумаетъ, онъ самъ узнаетъ причину.

— Разумѣется, онъ узнаетъ.

— Всё-таки скажите ему, что я говорю; скажите ему, что такъ какъ я до-сихъ-поръ имѣла причину быть ему благодарной за его доброту, то я надѣюсь, что онъ не прекратитъ этого чувства недобрымъ поступкомъ. Если у него есть бумаги лорда Онгара, онъ можетъ отнести ихъ къ моимъ стряпчимъ, или стряпчимъ лорда Онгара. Вы можете вѣдь сказать ему это?

— О, да! я могу ему сказать.

— И вы не противъ этого?

— Относительно себя, нѣтъ. Вопросъ состоитъ въ томъ, не лучше ли будетъ, если скажетъ кто другой?

— Потому что вы молодой человѣкъ, хотите вы сказать? Кому другому могу я довѣриться, Гарри? Къ кому могу я обратиться? Захотите ли вы, чтобъ я просила Гью объ этомъ? Или можетъ-быть вы думаете, что Гарри Клэверингъ исполнилъ бы это прилично? Кто другой у меня есть?

— Не лучше ли поручить это его сестрѣ?

— Какъ я узнаю, скажетъ ли она ему? Она скажетъ ему, что придумаетъ сама, а онъ не повѣритъ отъ нея ничему. Они знаютъ другъ друга лучше, чѣмъ мы съ вами знаемъ ихъ. Это должны сдѣлать вы, Гарри, если только хотите.

— Разумѣется, хочу. Я постараюсь видѣться съ нимъ завтра. Гдѣ онъ живётъ?

— Почему я знаю? Можетъ-быть, этого никто не знаетъ даже изъ тѣхъ, съ кѣмъ онъ бываетъ постоянно. Эти иностранцы живутъ не по нашему. Но вы его найдёте въ клубѣ или услышите о нёмъ въ домѣ въ Монтской улицѣ. Вы это сдѣлаете, Гарри?

— Сдѣлаю.

— Какой вы добрый, Гарри! Но вы навѣрно сдѣлаете всё, о чомъ я васъ попрошу. Хорошо имѣть хоть одного друга, если не имѣешь больше. Посмотрите, Гарри, вѣдь ужъ почти одиннадцать часовъ! Примѣтили вы, что вы здѣсь уже почти три часа? А я не угостила васъ ничѣмъ, кромѣ чашки чаю!

— Чего же еще другого было нужно мнѣ?

— Въ вашемъ клубѣ у васъ были бы сигары, грогъ, билліардъ, устрицы и пиво. Я знаю. Вы были очень терпѣливы со мной. Ступайте скорѣе; можетъ-быть, вы еще не опоздаете къ пиву и устрицамъ.

— Я никогда не пью пива и не ѣмъ устрицъ.

— Ну такъ къ сигарамъ и къ грогу. Ступайте скорѣе; можетъ-быть, вы не опоздаете.

— Я пойду, только не туда. Нельзя такъ внезапно перемѣнить мысли.

— Ступайте и не перемѣняйте мыслей. Ступайте, думайте обо мнѣ и сожалѣйте. Пожалѣйте меня за то, что я получила, но больше пожалѣйте за то, чего я лишилась.

Гарри не сказалъ ни слова, но взялъ ея руку и поцаловалъ, а потомъ ушолъ.

Пожалѣть её за то, чего она лишилась! Чего она лишилась? Что она хотѣла этимъ сказать? Она лишилась его. Не имѣла ли она намѣреніе заставить его пожалѣть её за это? Да, конечно. Стоило ли сожалѣть объ этой потерѣ, онъ себѣ не говорилъ, или, лучше сказать, объявлялъ, что не стоитъ, но это случилось. Онъ составлялъ теперь собственность Флоренсъ Бёртонъ, и что ни случилось бы, онъ останется ей вѣренъ.

Можетъ-быть, онъ и о себѣ сожалѣлъ. Если, такъ, то надо желать, чтобы Флоренсъ никогда не узнала объ этомъ. Прежде чѣмъ Гарри лёгъ въ постель, когда онъ молился на колѣнахъ, онъ включилъ въ свою молитву, чтобы Господь позволилъ ему остаться вѣрнымъ Флоренсъ Бёртонъ.

Глава XVI.
СОПЕРНИКИ.

Лэди Онгаръ сидѣла одна долго, когда Гарри Клэверингъ оставилъ её. Она сидѣла долго, вставая иногда съ своего мѣста, раза два пытаясь писать, взглядывая на небольшой портретъ и проводя продолжительные часы въ раздумьи — въ грустномъ, одинокомъ раздумьи. Что она сдѣлаетъ съ собою, съ своимъ титуломъ и своими деньгами? Должна ли она сдѣлать что-нибудь, или бросить всё, какъ Іуда предатель, и сознаться, что для нея не можетъ уже быть мѣста на землѣ? Въ двадцать-шесть лѣтъ, съ молодостью, съ красотой и богатствомъ, должна ли она отчаяваться? Но ея молодость была запятнана, красота потеряна, свѣжесть увяла, а богатство развѣ она не украла? Не тяготила ли её тяжесть этого воровства до такой степени, что самой свѣтлой ея мыслью была та, которая заставляла её отказаться отъ этого богатства?

Что касается мысли отказаться отъ дохода и помѣстья и опять назваться Джуліей Брабазонъ, хотя въ этомъ намѣреніи заключалось нѣчто поэтическое, что на полчаса успокоивало её, однако она не представляла себѣ этого, какъ дѣйствительность. Свѣтъ, въ которомъ она жила, научилъ её смѣяться надъ романизмомъ, и она говорила себѣ, что для такой женщины, какъ она, сдѣлать что-нибудь подобное значило навлечь на себя насмѣшки всѣхъ знавшихъ ея имя. Что скажетъ сэръ Гью и ея сестра, графъ Патеровъ и вѣрная Софи, всё онгарское племя, которое пожнётъ плоды ея безумія? Эти послѣдніе, вѣроятно, предложатъ помѣстить её въ домъ сумасшедшихъ, а всѣ другіе согласятся, что это самое приличное для нея мѣсто. Она могла рѣшиться, какъ она говорила, выйти на улицу, безъ гроша и безъ куска хлѣба, но не могла перенести мысли, что надъ ней будутъ смѣяться, когда она пойдётъ туда.

Въ ея положеніи ея единственнымъ спасеніемъ было замужство. Её сводило съ ума одиночество ея положенія, одиночество или необходимость нарушить его присутствіемъ тѣхъ, кто былъ для нея противенъ. Лучше ли было оставаться одной и питаться горечью своихъ мыслей или подвергаться утѣшенію приторной лести и противной фальшивости Софи Горделу, она сказать не могла. Она ненавидѣла себя за своё одиночество, но она ненавидѣла себя почти больше за то, что покорялась обществу Софи Горделу. Почему не отдать всё, что она имѣла, Гарри Клэверингу — себя, свой доходъ, свои богатыя пастбища, лошадей и быковъ, и попытаться, не лучше ли станетъ обращаться съ нею свѣтъ, когда она сдѣлаетъ это?

Она научилась смѣяться надъ романизмомъ, но еще вѣрила въ любовь. Когда шли условія объ ея вдовьемъ содержаніи, она смѣялась надъ романизмомъ и сказала себѣ, что на этомъ свѣтѣ богатство значитъ всё. Тогда сэръ Гью былъ на ея сторонѣ, потому что онъ хорошо это понималъ. Состояніе здоровья не позволяло лорду Онгару торговаться насчотъ содержанія, которое должна получать его жена, въ случаѣ если она останется вдовою.

— Нѣтъ, нѣтъ, говорилъ сэръ Гью стряпчимъ: — мы всѣ, разумѣется, надѣемся, что лордъ Онгаръ проживётъ долго; безъ всякаго сомнѣнія, онъ умрётъ на девяностомъ году. Но въ случаѣ его смерти его вдова должна быть обезпечена.

Вдова была обезпечена и Джуліи дали понять всѣ выгоды подобнаго условія. Но она всё еще вѣрила въ любовь, когда прощалась съ Гарри въ саду. Она говорила себѣ тогда — даже тогда — что она предпочла бы выбрать его и его любовь, еслибы могла. Онъ не воображалъ, что разставшись съ нимъ въ клэверингскомъ саду, она пошла въ свою комнату и вынула его портретъ — тотъ самый, который былъ теперь съ нею въ Болтонской улицѣ — и цаловала его, прощаясь съ нимъ, съ страстью, которую не могла обнаружить въ его присутствіи. И какъ много думала она о его предложеніи взять отъ него деньги!

— Да, говорила она себѣ: — этотъ человѣкъ любилъ меня. Онъ отдалъ бы мнѣ всё, что имѣлъ, чтобъ успокоить меня, хотя ничего не получилъ бы въ вознагражденіе.

По-крайней-мѣрѣ она была любима разъ въ жизни, и почти жалѣла, что не взяла отъ него деньги, для того, чтобъ имѣть теперь случай возвратить ихъ. И она опять была свободна и ея прежній обожатель опять былъ съ нею. Неужели этотъ гибельный эпизодъ въ ея жизни былъ такъ гибеленъ, что она должна считать себя запятнанной и недостойной его? Теперь ничто не могло разлучить ихъ — ничто, сколько ей было извѣстно, кромѣ этого. А что касалось его любви, развѣ выраженіе его лица и слова не обнаруживали, что онъ еще её любитъ? Не пожималъ ли онъ страстно и не цаловалъ ли ея руку, не назвалъ ли её Джуліей? Какъ же можетъ быть, чтобы онъ не любилъ её? Его любовь могла бы превратиться въ ненависть или вражду, но съ нимъ этого не случилось. Онъ называлъ себя ея другомъ. Какъ же могла быть между ними дружба безъ любви?

Потомъ она думала, какъ много съ своимъ богатствомъ она могла сдѣлать для него. При всёмъ своёмъ воспитаніи, при всѣхъ своихъ дарованіяхъ, Гарри Клэверингъ, по ея мнѣнію, не могъ проложить себѣ дорогу въ свѣтѣ усиленнымъ трудомъ; но съ такимъ доходомъ, какой она дастъ ему, онъ могъ бы блистать между гордецами своей націи. Онъ вступилъ бы въ парламентъ и сдѣлалъ бы много великаго. Онъ повелѣвалъ бы всѣми. Она отдала бы ему всё. Она была когда-то корыстолюбива, но она загладитъ это теперь неограниченной щедростью. Она возненавидѣла домъ, поля и всѣ удобства Онгарскаго Парка. Она гуляла тамъ одна и пренебрегала всѣмъ. Но для нея было бы торжествомъ видѣть, какъ онъ сталъ бы ходить повсюду въ сопровожденіи Джильса и сталъ отдавать приказанія, измѣняя это и улучшая то. Его не станутъ упрекать въ ошибкахъ, дѣлай онъ съ Инохомъ и со всѣми остальными что онъ хочетъ. Тогда жена пастора съ радостью къ ней придётъ и домъ будетъ наполненъ улыбающимися лицами. И можетъ-быть Господь будетъ къ ней милосердъ и ей достанутся сокровища, какъ другимъ женщинамъ, и яблоки опять получатъ вкусъ и зола перестанетъ скрипѣть на губахъ ея.

Она любила его, и почему же не любить? Она могла пойти съ нимъ къ алтарю, не безславивъ себя ложью. Она могла вложить свою руку въ его руку и покляться добросовѣстно, что будетъ любить его и повиноваться ему. Она поступила недобросовѣстно, но если онъ проститъ ей это, не можетъ ли она богато вознаградить его за это прощеніе? И ей казалось, что онъ ей простилъ. Онъ простилъ ей всё и былъ къ ней любезенъ, являлся на ея зовъ и сидѣлъ съ ней, какъ-будто находилъ удовольствіе въ ея присутствіи. Она была на столько женщина, что понимала это. Разумѣется, онъ любилъ её. Какъ могло быть иначе?

Однако, онъ не говорилъ ей о своей любви. Въ прежнее время онъ не былъ застѣнчивъ на этотъ счотъ. Онъ не былъ способенъ дрожать и сомнѣваться передъ женщиной. Въ тѣ прежніе дни онъ былъ очень пылокъ — такъ пылокъ, что она удивлялась, какъ мущина, только что оставившій учебныя книги, можетъ знать такъ хорошо, какъ овладѣть сердцемъ дѣвушки. Природа одарила его этимъ искусствомъ, какъ она даётъ его нѣкоторымъ, отнимая его у многихъ. А теперь онъ сидѣлъ возлѣ нея, слушая ея намёки на прошлое, а между-тѣмъ не говорилъ ничего.

Но какъ могъ онъ говорить о любви съ женщиной, которая овдовѣла только четыре мѣсяца тому назадъ? И съ какимъ лицомъ могъ онъ теперь просить ея руки, зная, что она теперь такъ разбогатѣла послѣ того, какъ ему было отказано? Такимъ образомъ лэди Онгаръ разсуждала съ собою, когда извиняла его въ томъ, что онъ не говорилъ съ ней о любви. Что же касалось до ея вдовства, то для нея самой оно служило предметомъ презрѣнія. Думая объ этомъ, она сбросила съ себя трауръ и ходила по комнатѣ, насмѣхаясь надъ лицемѣріемъ своей одежды. Было необходимо, чтобъ она покорялась этому лицемѣрію передъ свѣтомъ; но онъ зналъ — вѣдь она сказала ему — что ея трауръ не служилъ указаніемъ на ея чувства и на ея сердце. Она была такъ низка, и такъ корыстолюбива, что продала себя этому несчастному лорду. Она сознавалась въ своей низости и въ своёмъ корыстолюбіи, но она не была такъ фальшива, чтобы притворяться, будто оплакиваетъ своего мужа, какъ оплакиваетъ жена. Гарри могъ видѣть и понять довольно, чтобъ примѣтить, что ему не надо обращать вниманія на ея вдовство.

Что же касается ея денегъ, если онѣ были камнемъ преткновенія, не лучше ли начать ей самой? не можетъ ли она придумать словъ, чтобы сказать ему, что всё можетъ принадлежать ему? Не можетъ ли она сказать ему: «Гарри Клэверингъ, всё это ничто въ моихъ рукахъ. Возьмите всё въ ваши руки и всё будетъ преуспѣвать.» Тогда-то пошла она къ письменному столу, чтобъ написать къ Гарри. Она написала къ нему письмо, предлагая ему себя и всё ей принадлежавшее. Дѣлая это, она старалась быть откровенной, но не черезчуръ смѣлой, выразить свою привязанность и не показаться неженственной. Она долго сидѣла, поддерживая голову одной рукой, между-тѣмъ какъ другая старалась водить перомъ, которое не двигалось по бумагѣ. Наконецъ, оно быстро забѣгало по бумагѣ и она набросала нѣсколько строкъ.

"Гарри Клэверингъ, писала она: «я знаю, что дѣлаю то, что, по мнѣнію мущинъ и женщинъ, женщина дѣлать не должна. Можетъ-быть, и вы скажете это обо мнѣ; но если вы и скажете, я знаю васъ такъ хорошо, что не боюсь, чтобы другіе могли это повторить. Гарри, я никого не любила кромѣ васъ. Хотите быть моимъ мужемъ? Вы знаете очень хорошо, что я не дѣлала бы вамъ этого предложенія, еслибъ не имѣла намѣренія, чтобы всё моё принадлежало вамъ. Мнѣ было бы пріятно чувствовать, что я могу нѣсколько поправить сдѣланное мною зло. Что же касается любви, я никогда никого не любила, кромѣ васъ. Вы сами должны знать это хорошо. Ваша навсегда, если вы захотите — Джулія.»

Она взяла письмо и сѣла у камина, взявъ также съ собою портретъ, и сидѣла, смотря на портретъ и читая письмо. Наконецъ она медленно сложила письмо тонкимъ свёрткомъ, зажгла и смотрѣла, какъ оно всё сгорѣло до тла.

— Если онъ желаетъ на мнѣ жениться, сказала она: — онъ можетъ самъ сдѣлать предложеніе, какъ другіе мущины.

Попытка, которую она намѣревалась сдѣлать, была ужасна. Какъ могла бы она опять взглянуть на него, еслибы отвѣтомъ его былъ отказъ?

Еще прошолъ часъ прежде чѣмъ она легла въ постель, и во всё это время ея сонныя служанки ждали её наверху; а въ это время она старалась принять какое-нибудь твёрдое намѣреніе. Она хотѣла остаться въ Лондонѣ на слѣдующіе мѣсяцы, такъ чтобы Гарри могъ приходить къ ней, когда захочетъ. Она останется здѣсь, даже будетъ подвержена ежедневнымъ нападкамъ Софи Горделу. Она сама не знала почему, но отчасти боялась Софи. Она не сдѣлала ничего такого, что было бы извѣстно Софи какъ тайна. Она не имѣла причины дрожать, чтобъ не оскорбилась Софи. Эта женщина видѣла её въ ея самыя печальныя минуты и могла бы разсказать о недостойныхъ поступкахъ ея мужа, которые могли бы убить многихъ женщинъ. Но лэди Онгаръ ихъ перенесла и не обезславила себя этимъ. А всё-таки она боялась Софи и чувствовала, что не можетъ рѣшиться отказать своей пріятельницѣ отъ дома. Всё-таки она останется, потому что Гарри Клэверингъ былъ Лондонѣ и могъ приходить къ ней. Въ своёмъ Онгарскомъ замкѣ она не хотѣла быть иначе, какъ сдѣлавшись его женой. Это мѣсто сдѣлалось для нея ненавистно. Какъ ни было непріятно ея уединеніе въ Лондонѣ, нарушаемое только Софи Горделу и, можетъ-быть, нападеніями ея брата, оно было не такъ непріятно, какъ безмолвное одиночество въ Онгарскомъ Паркѣ. Она не хотѣла туда ѣхать иначе, какъ съ торжествомъ — женою Гарри. Рѣшивъ, это, она пошла наконецъ въ спальную и отпустила спать сонную Фебе.

Теперь читателя надо попросить въ деревню, чтобъ онъ могъ видѣть, какъ Флоренсъ Бёртонъ провела этотъ самый вечеръ въ Клэверингскомъ пасторатѣ. Это былъ послѣдній вечеръ Флоренсъ въ Клэверингѣ, на слѣдующее утро она должна была воротиться въ Страттонъ. Флоренсъ еще не получила неудовлетворительнаго письма отъ Гарри. Оно должно было прійти на слѣдующее утро. Теперь она была еще подъ вліяніемъ того, которое было такъ удовлетворительно во всѣхъ отношеніяхъ. И это письмо — то, которое было теперь на дорогѣ — не могло разстроить ея спокойствія или сдѣлать её несчастной.

— Милый Гарри, онъ долженъ быть остороженъ, онъ слишкомъ трудится.

Даже это неудовлетворительное письмо не вызвало отъ нея ничего хуже этихъ словъ, но въ ту минуту, о которой я пишу, Флоренсъ находилась въ раю счастливыхъ мыслей.

Ея поѣздка въ Клэверингъ была во всѣхъ отношеніяхъ успѣшна. Всѣ её полюбили и всѣхъ она полюбила. Мистриссъ Клэверингъ обращалась съ нею какъ съ дочерью. Ректоръ сдѣлалъ ей мною хорошенькихъ подарковъ, цаловалъ её и называлъ своей дочерью. Съ Фанни она заключила дружбу, которая должна была продолжаться всегда, еслибъ даже судьба разлучила ихъ. Милая Фанни! Флоренсъ имѣла удивительный разговоръ о Фанни въ этотъ самый день и теперь очень тревожилась, потому что не могла сказать своему другу, что случилось, не нарушивъ оказаннаго ей довѣрія. Она научилась многому въ Клэверингѣ, хотя во многомъ была свѣдущѣе. чѣмъ тѣ, съ которыми она сошлась. Въ общемъ образованіи и по уму она была выше Фанни; хотя и Фанни Клэверингъ была не дура, но Флоренсъ, когда пріѣхала въ пасторатъ, недоставало кое-чего, что жизнь въ такомъ домѣ ей дала, или лучше сказать, ей было придано то, недостатокъ чего она примѣтила бы съ огорченіемъ, еслибъ это опять было отнято отъ нея. Ея мать была превосходная женщина, и я не знаю, упрекалъ ли её кто въ невѣжествѣ или въ пошлости, но домъ въ Страттонѣ не походилъ на Клэверингскій пасторатъ въ образѣ жизни, и Флоренсъ Бертонъ была такъ умна, что понимала это. Она знала, что пребываніе въ одномъ домѣ съ такою женщиной, какъ мистриссъ Клэвернигъ, сдѣлаетъ её болѣе достойною быть женою Гарри, и поэтому, когда её уговаривали пріѣхать опять осенью, она сказала, что думаетъ пріѣхать. Она понимала также, что Гарри во многомъ не похожъ на мущинъ, женившихся на ея сёстрахъ, и радовалась этому. Бѣдная Флоренсъ! Еслибъ онъ больше походилъ на нихъ, это было бы для поя безопаснѣе.

Но мы должны воротиться къ удивительному разговору, о которомъ упоминалось. Флоренсъ во время своего пребыванія въ Клэверингѣ сошлась коротко и съ Солемъ, также какъ и съ Фанни. Она такъ усердно занялась школами, что Соль даже разъ очень разбранилъ её.

— Это знакъ, что онъ хорошо думаетъ о васъ, сказала Фанни. — Это былъ единственный признакъ, поданный имъ мнѣ, прежде чѣмъ онъ заговорилъ со мною въ этомъ печальномъ тонѣ.

Въ послѣдній день свой въ Клэверингѣ Флоренсъ пошла въ Кёмберли-Гринъ съ Фанни проститься съ дѣтьми и домой воротилась одна, такъ какъ Фанни еще не кончила своихъ занятій. За полмили отъ пастората она встрѣтила Соля, который шолъ въ Гринъ.

— Я зналъ, что васъ встрѣчу, сказалъ онъ: — чтобъ могъ проститься съ вами.

— Да, мистеръ Соль, я завтра уѣзжаю.

— Я желалъ бы, чтобъ вы остались. Такъ пріятно, когда вы здѣсь, и здѣсь вы дѣлаете больше пользы можетъ-быть, чѣмъ гдѣ бы то ни было.

— Я съ этимъ несогласна. Вы знаете, что у меня есть отецъ и мать.

— Да, и скоро будетъ мужъ.

— Нѣтъ, не скоро, когда-нибудь можетъ-быть, если всё пойдётъ хорошо. Но я намѣрена еще до этого быть здѣсь нѣсколько разъ. Я намѣрена быть здѣсь въ октябрѣ ненадолго, если мама можетъ обойтись безъ меня.

— Миссъ Бёртонъ, сказалъ Соль очень серьёзнымъ тономъ — онъ всегда говорилъ серьёзнымъ тономъ, но теперь его тонъ былъ торжественнѣе обыкновеннаго: — я желаю посовѣтоваться съ вами объ одномъ дѣлѣ, если вы можете посвятить мнѣ пять минутъ.

— Посовѣтоваться со мною, мистеръ Соль?

— Да, миссъ Бёртонъ. Я теперь нахожусь въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, и не знаю никого, кому могъ бы сдѣлать одинъ вопросъ, если не могу сдѣлать вамъ. Я думаю, что вы отвѣтите мнѣ искренно, если только захотите отвѣчать. Я не думаю, чтобы вы стали мнѣ льстить, если сказали мнѣ неправду.

— Льстить вамъ! какъ могу я вамъ льстить?

— Сказавъ мнѣ… но я долженъ прежде предложить вамъ вопросъ. Вы очень дружны съ Фанни Клэверингъ? Вы всё говорите другъ другу?

— Не знаю, отвѣчалъ Флоренсъ, не рѣшаясь, что ей сказать лучше, но угадывая, что будетъ.

— Она можетъ-быть сказала вамъ, что я просилъ её быть моей женой. Говорила она вамъ это?

Флоренсъ смотрѣла на Соля нѣсколько минутъ не отвѣчая ему, по и не зная, какъ отвѣчать на подобный вопросъ.

— Я знаю, что она вамъ сказала, я вижу, что это такъ, продолжалъ Соль.

— Она сказала мнѣ, отвѣчала Флоренсъ.

— Почему ей было и не говорить? Какъ могла она пробыть съ вами столько часовъ и не сказать вамъ того, о чомъ она должна часто помнить! Еслибы я уѣхалъ отъ нея, еслибы я не находился ежедневно передъ ея глазами, можетъ быть-было бы иначе; но видя меня каждый день, разумѣется, она говорила обо мнѣ съ своимъ другомъ.

— Да, мистеръ Соль, она говорила мнѣ объ этомъ.

--Теперь скажите мнѣ, могу ли я надѣяться?

— Мистеръ Соль…

— Я не желаю, чтобы вы обнаруживали тайны, но прошу у васъ совѣта. Могу ли я надѣяться, что она когда-нибудь заплатитъ мнѣ взаимностью?

— Что я могу вамъ отвѣчать?

— Правду, только правду.

— Она думаетъ, что вы забыли объ этомъ.

— Забылъ! Нѣтъ, миссъ Бёртонъ, она не можетъ этого думать. Неужели вы полагаете, что мущины или женщины могутъ забывать о такихъ вещахъ? Можете ли вы когда-нибудь забыть ея брата? Неужели вы полагаете, что люди могутъ забыть, когда они любили? Нѣтъ, я о ней не забылъ. Я не забылъ прогулку съ нею по этому переулку. Есть вещи, которыя мущины не забываютъ никогда.

Тутъ онъ замолчалъ, ожидая отвѣта. Флоренсъ была по природѣ степенна и сдержанна, и она тотчасъ почувствовала, что должна осторожно дать отвѣтъ. Ей показалось раза два, что Фанни думала болѣе о мистерѣ Солѣ чѣмъ примѣчала сама. И Фанни, когда она говорила о невозможности подобнаго брака, всегда основывала эту невозможность на томъ, что не слѣдуетъ женигься не имѣя средствъ къ жизни — этой причины для Флоренсъ, при всёмъ ея благоразуміи, было недостаточно. Фанни могла ждать, какъ и она намѣревалась ждать. Недавно Фанни объявляла не разъ Флоренсъ своё убѣжденіе, что страсть Соля была минутнымъ безумствомъ, которое прошло совсѣмъ, и въ этихъ увѣреніяхъ Фанни находила оттѣнокъ сожалѣнія. Если такъ, что она теперь скажетъ Солю?

— Такъ вы думаете, миссъ Бёртонъ, продолжалъ онъ: — что я не имѣю возможности на успѣхъ? Я дѣлаю этотъ вопросъ потому, что еслибъ я зналъ это навѣрно, мнѣ не слѣдовало бы оставаться здѣсь. Это мой первый и единственный приходъ, и я не могу оставить его безъ горькаго сожалѣнія. Но если я долженъ оставаться здѣсь безъ всякой надежды, я сдѣлаюсь негоденъ для моей обязанности, для меня лучше будетъ уѣхать.

— Но почему вы спрашиваете меня, мистеръ Соль?

— Потому что я думаю, что вы можете сказать.

— Но почему не спросить её самоё? Кто можетъ сказать вамъ это вѣрнѣе её?

— Вы не посовѣтовали бы мнѣ этого, еслибъ были увѣрены, что она откажетъ мнѣ?

— Я вамъ это совѣтую.

— Я послѣдую вашему совѣту, миссъ Бёртонъ. Теперь проищите, и да благословитъ васъ Господь! Вы говорите, что будете здѣсь осенью, но я до осени вѣроятно оставлю Клэверингъ. Если такъ, то я прощусь съ вами надолго, но всегда буду помнить наши пріятныя сношенія здѣсь.

Онъ пошолъ къ Кёмберли-Грину, а Флоренсъ дорогою думала, что ни одна дѣвушка не была любима болѣе чистосердечнымъ и болѣе благороднымъ джентльменомъ, какъ Соль.

Когда она сидѣла въ своей спальной часовъ черезъ шесть послѣ этого разговора, ей стало жаль уѣхать изъ Клэверинга, не сказавъ Фанни ни слова объ этомъ. Соль не взялъ съ нея обѣщанія молчать, онъ былъ неспособенъ требовать подобныхъ обѣщаній. Но она тѣмъ не менѣе чувствовала, что нарушитъ его довѣріе, если скажетъ Фанни, и можетъ-быть даже ея слова сдѣлаютъ больше вреда, чѣмъ пользы. Она сочувствовала Солю, но не могла сказать, что по ея мнѣнію Фанни слѣдовало принять его любовь. Лучше ничего не говорить объ этомъ и предоставить Солю самому вести своё дѣло.

Потомъ она обратилась къ своимъ собственнымъ дѣламъ и нашла, что всё было очень пріятно. Какъ добръ былъ свѣтъ, давъ ей такого любовника, какъ Гарри Клэверингъ! Она сознавалась отъ всего сердца, что чудесно быть влюблённой, когда дѣвушка можетъ назвать такого человѣка своимъ женихомъ. Она не могла не сдѣлать сравненія между нимъ и Солемъ, хотя знала, что дѣлаетъ это сравненіе въ такихъ отношеніяхъ, которыя были почти недостойны ея мыслей. Соль былъ дуренъ, неуклюжъ, въ нёмъ не было ничего блестящаго, кромѣ его набожности. Гарри походилъ на утреннюю звѣзду. Его голосъ даже возбуждалъ радость, и смѣхъ его былъ для Флоренсъ небесной музыкой. Какая женщина не полюбила бы Гарри Клэверинга? Даже Джулія Брабазонъ — существо такое низкое, что она продала себя такому человѣку, какъ лордъ Онгаръ, за деньги и титулъ, но такая величественная въ своей походкѣ и въ своёмъ обращеніи, какъ сказали Флоренсъ, что точно-будто она презирала землю, по которой ступала — даже она любила его. Потомъ, когда Флоренсъ подумала, что могла имѣть Джулія Брабазонъ и чего она лишилась, она удивлялась, какъ могутъ родиться такія порочныя женщины.

Но порочность этой женщины доставила ей, Флоренсъ, успѣхъ, радость, торжество. Ужъ, конечно, не она должна строго осуждать проступки Джуліи Брабазонъ — она, пользовавшаяся всѣмъ счастьемъ, котораго эти проступки лишили ту! Джулія Брабазонъ была для нея добрымъ другомъ.

Но почему этотъ совершеннѣйшій любовникъ обратился къ ней, такой незначительной, такой ничтожной, такъ мало значившей въ свѣтѣ, какъ она, и отдалъ ей всё сокровище своей любви? О, Гарри! милый Гарри! что она можетъ сдѣлать для него, что было бы достаточнымъ вознагражденіемъ за такую великую доброту? Она вынула его послѣднее письмо, это удовлетворительное письмо, которое было найдено столь совершеннымъ, и прочла его опять. Нѣтъ, она не нуждалась въ томъ, чтобъ Фанни или кто-нибудь другой говорили ей, что Гарри былъ правдивъ. Честность и правдивость были написаны въ каждой чертѣ его лица, слышались въ каждомъ звукѣ его голоса, виднѣлись въ каждой фразѣ, написанной его рукой. Милый Гарри! возлюбленный Гарри! она хорошо знала, что онъ правдивъ.

Она сѣла и написала къ нему въ этотъ послѣдній вечеръ въ домѣ его отца — написала къ нему, когда приготовилась лечь въ постель, и изъ глубины своего сердца поблагодарила его за любовь. Ей не кчему было быть съ нимъ застѣнчивой теперь потому что она принадлежала ему.

«Милый Гарри! когда я подумаю обо всёмъ, что вы сдѣлали для меня, полюбивъ меня и выбравъ своей женой, я знаю, что я ничѣмъ не могу заплатить вамъ за всё, чѣмъ я вамъ обязана».

Вотъ какія двѣ соперницы имѣли притязаніе на руку Гарри Клэверинга.

Глава XVII.
ПУСТЬ ОНА ЗНАЕТЪ, ЧТО ВЫ ТУТЪ.

Прошла недѣля послѣ того вечера, который Гарри провёлъ въ Болтонской улицѣ, и онъ не видалъ болѣе лэди Онгаръ. Онъ убѣдилъ себя, что онъ нейдётъ къ ней по той причинѣ, что не исполнилъ порученія, которое лэди Онгаръ дала ему къ графу Патерову. Ему не удалось еще поймать графа, хотя онъ два раза заходилъ къ нему въ Монтскую улицу и два раза въ Пэлль-Мэлльскій клубъ. Оказалось, что графъ никогда не бывалъ въ Монтской улицѣ и очень рѣдко въ клубѣ. Онъ бывалъ въ какомъ-то другомъ клубѣ, но Гарри этого клуба не зналъ. Оба раза, когда Гарри заходилъ въ Монтскую улицу, служанка просила его къ барынѣ, но онъ отказывался подъ предлогомъ, что торопится. Теперь онъ рѣшилъ, однако, что онъ долженъ прямо идти къ Софи, такъ какъ иначе не могъ придумать средствъ исполнить обѣщаніе. Она, вѣроятно, можетъ навести его на слѣдъ ея брата.

Но была другая причина, почему Гарри не былъ въ Болтонской улицѣ, хотя онъ не признавался въ этомъ самому себѣ. Онъ не смѣлъ положиться на себя въ свиданіи съ лэди Онгаръ. Онъ боялся, что онъ измѣнитъ Флоренсъ, бросится къ ногамъ Джуліи и принесётъ въ жертву свою честь, несмотря на намѣреніе не дѣлать этого. Онъ чувствовалъ, когда былъ тамъ, такъ какъ раскаявающійся пьяница можетъ чувствовать, когда, рѣшившись воздержаться, онъ долженъ сидѣть, видя передъ собой наполненную рюмку. Раскаявающійся пьяница знаетъ, что отъ такого искушенія онъ долженъ бѣжать. Но хотя Гарри не хотѣлъ идти за водкой въ Болтонскую улицу, онъ не былъ способенъ довольствоваться прохладнымъ источникомъ въ Онслоу-Крешентѣ. Онъ былъ несчастливъ въ это время, недоволенъ другими и не годился въ собесѣдники Цециліи Бёртонъ. Онъ думалъ, что свѣтъ дурно съ нимъ поступилъ. Онъ могъ быть вѣренъ Джуліѣ Брабазонъ, еслибъ она не имѣла ничего. Онъ любилъ её не за ея деньги. Еслибъ онъ былъ теперь свободнымъ человѣкомъ, свободнымъ отъ тѣхъ цѣпей, которыми опуталъ себя въ Страттонѣ, онъ опять сталъ бы просить любви этой женщины, несмотря на ея прежнюю измѣну; но онъ искалъ бы ея любви, а не денегъ. Его ли была вина, что онъ любилъ её, а она измѣнила ему, и теперь воротилась и заискивала въ нёмъ? Или онъ поступилъ дурно, осмѣлившись думать, что любитъ другую, когда Джулія бросила его? Или, могъ ли онъ передѣлать себя, если находилъ теперь, что любовь принадлежитъ той, которую онъ прежде зналъ? Свѣтъ поступилъ съ нимъ очень жестоко, и онъ не могъ ходить въ Онслоу-Крешентъ и мило вести себя тамъ, слушая похвалы Флоренсъ со всею горячностью скромнаго жениха.

Онъ зналъ, какъ ему слѣдуетъ поступить, однако не сдѣлалъ этого. Еслибъ онъ сообщилъ лэди Онгаръ о своей помолвкѣ, опасность прошла бы, хотя, можетъ-быть, горесть осталась бы. Еслибъ онъ написалъ къ ней и упомянулъ вскользь о своей помолвкѣ, она поняла бы, что онъ хотѣлъ сказать. Но онъ этого не сдѣлалъ. Хотя онъ поклялся себѣ, что не дотронется до рюмки, но не кинулъ наполненной рюмки, поданной ему. Онъ ходилъ по городу въ большомъ горѣ, отыскивая графа и считая себя человѣкомъ особенно назначеннымъ для горя жестокой рукою несчастья. Лэди Онгаръ между-тѣмъ ждала его и начинала сердиться на него, зачѣмъ онъ не приходитъ.

Сэръ Гью Клэверингъ былъ теперь въ Лондонѣ съ своимъ братомъ Арчи. Сэръ Гью выжималъ изъ своего дохода, очень порядочнаго и достаточнаго для деревенскаго помѣщика, болѣе того, что могъ онъ дать. Онъ не былъ способенъ входить въ долги или позволять себѣ удовольствія, за которыя пришлось бы заплатить будущимъ доходомъ. Онъ обладалъ благоразуміемъ, удерживавшимъ его отъ этого сумасбродства и научившимъ его вполнѣ цѣнить независимость. Онъ никогда не забывалъ, сколько шиллинговъ въ фунтѣ и сколько пенсовъ въ шиллингѣ, и очень внимательно разсматривалъ свои счоты. Онъ отыскивалъ дешовыхъ лавокъ, и были люди, говорившіе, что онъ нашолъ дешовый погребъ для такихъ винъ, какихъ онъ самъ не пилъ. Въ карточной игрѣ и въ пари онъ былъ очень остороженъ, никогда не игралъ по большой, никогда не рисковалъ, всегда надѣялся сберечь что-нибудь въ концѣ года, и сердился на себя, что не сдѣлалъ этого. Онъ былъ человѣкъ вовсе не любезный, но его наслѣдникъ остался бы имъ доволенъ — еслибъ только онъ рано умеръ. У него былъ домъ въ Лондонѣ, домъ посредственный, на Беркелейскомъ сквэрѣ, принадлежавшій еще его отцу. Лэди Клэверингъ обыкновенно прежде жила въ этомъ домѣ во время сезона, а послѣднее время только часть сезона. Въ этомъ же году лэди Клэверингъ совсѣмъ въ Лондонѣ не было, и сэръ Гью началъ подумывать, нельзя ли отдать внаймы домъ на Беркелейскомъ сквэрѣ. Это составило бы для него разницу болѣе, чѣмъ въ тысячу фунтовъ въ годъ. Самъ онъ могъ нанять квартиру. Онъ и не думалъ отказаться отъ Лондона весной и лѣтомъ. Но зачѣмъ держать домъ на Беркелейскомъ сквэрѣ, такъ какъ лэди Клэверингъ въ нёмъ не жила?

Его отчасти принуждало къ этому желаніе отдѣлаться отъ брата. Когда Арчи хотѣлъ быть въ Клэверингѣ, домъ былъ для него открытъ. Сэръ Гью не могъ этого избѣгнуть, не поссорившись съ своимъ братомъ. Арчи былъ послушенъ, звонилъ въ колокольчикъ, когда ему приказывали, присматривалъ за лошадьми, шпіонилъ по дому и, можетъ-быть, сберегалъ столько же, сколько стоилъ. Но на Беркелейскомъ сквэрѣ было совсѣмъ другое. Старшій братъ не обязанъ кормить завтракомъ и давать постель для младшаго брата въ Лондонѣ. А между-тѣмъ Арчи съ дѣтства поселился на Беркелейскомъ сквэрѣ. Отъ завтрака сэръ Гью отдѣлался послѣднее время. Слуги были наняты на своёмъ содержаніи и въ домѣ не было никакой стряпни. Но у Арчи была комната, и сэру Гью это было непріятно.

Въ настоящее время неудобно было выгнать непрошенаго гостя, потому что Арчи находился теперь въ Лондонѣ подъ покровительствомъ своего брата. И если дѣло, занимавшее теперь капитана Клэверинга, могло быть доведено до успѣшнаго конца, положеніе въ свѣтѣ этого молодого человѣка очень бы измѣнилось. Тогда сэръ Гью могъ бы гордиться своимъ братомъ, тогда этотъ братъ могъ бы платить за всё, и даже свой проигрышъ въ вистъ, даже своему брату Если Арчи убѣдитъ лэди Онгаръ выйти за него, его нельзя уже будетъ заставить звонить въ колокольчикъ и смотрѣть за конюшнями. Онъ будетъ имѣть и свои колокольчики, и свои конюшни, и можетъ-быть какого-нибудь подчиненнаго, который будетъ звонить для него и смотрѣть за конюшнями. Слѣдовательно, изгнаніе Арчи изъ дома на Беркелейскомъ сквэрѣ не должно было совершиться, пока Арчи не сдѣлаетъ попытки съ лэди Онгаръ.

Но сэръ Гью не хотѣлъ медлить, а Арчи думалъ, что желѣзо еще недовольно горячо. Онъ думалъ, что лучше отложить, пока Джулію уговорятъ пріѣхать въ Клэверингъ на осень. Онъ думалъ, что ему лучше удастся устроить это въ Клэверингѣ, чѣмъ въ Лондонѣ. Но сэръ Гью былъ другого мнѣнія. Хотя онъ уже пригласилъ свояченицу въ Клэверингъ, какъ только возродилась эта мысль, но былъ радъ, что она отказалась. Ея пріѣздъ былъ бы очень кстати, еслибъ она приняла предложеніе Арчи, но сэръ Гью не хотѣлъ принимать на себя никакой отвѣтственности относительно лэди Онгаръ, если, что было вѣроятнѣе, она откажетъ Арчи. Свѣтъ еще косился на лэди Онгаръ, и сэръ Гью не желалъ надѣвать брони паладина для нея. Если Арчи женится на ней, онъ будетъ паладиномъ, хотя въ такомъ случаѣ паладинъ не будетъ нуженъ.

Она овдовѣла только четыре мѣсяца тому назадъ, ссылался Арчи: — это будетъ неделикатно.

— Неделикатно? говорилъ сэръ Гью. — Я не знаю, можетъ ли назваться деликатнымъ это всё.

— Я не знаю, почему бы съ ней не обращаться такъ, какъ со всякой другой женщиной. Еслибъ ты умеръ, тебѣ показалось бы странно, еслибъ кто другой сдѣлалъ предложеніе Герми прежде года.

— Арчи, ты глупъ, сказалъ сэръ Гью — и Арчи могъ видѣть по нахмуренному лбу брата, что онъ сердитъ: — ты говоришь такія вещи, сумасбродство и нелѣпость которыхъ невѣроятны. Если ты не видишь особенностей положенія Джуліи, я не стану указывать тебѣ на нихъ.

— Разумѣется, она находится въ положеніи совершенно особенномъ — у ней такъ много денегъ, и это помѣстье близь Гильдфорда. Но только четыре мѣсяца, Гью!

— Еслибъ и четыре дня, то это не составило бы разницы. Домъ и подпора значатъ для нея всё. Если ты будешь ждать, пока её окружитъ толпа, ты не будешь имѣть успѣха. Ты увидишь, что въ это время, черезъ годъ, она будетъ въ страшной модѣ, и если не будетъ помолвлена съ тобою, то съ кѣмъ-нибудь другимъ. Я не стану удивляться; если Гарри опять станетъ ухаживать за ней.

— Онъ вѣдь помолвленъ съ этой дѣвушкой, которую мы видѣли въ Клэверингѣ.

— Что за нужда? Помолвки точно также могутъ расходиться, какъ и заключаться. Ты имѣешь то преимущество надъ всѣми, кромѣ его, что можешь обратиться къ ней тотчасъ, не сдѣлавъ ничего неприличнаго. Эта дѣвушка, которая держитъ Гарри на буксирѣ, можетъ-быть, отдалитъ его еще на нѣкоторое время,

— Я скажу тебѣ вотъ что, Гью, ты могъ бы поѣхать со мною въ первый разъ.

— Чтобъ поссориться съ нею, а это будетъ непремѣнно, или, лучше сказать, она поссорится со мной. Нѣтъ, Арчи, если ты боишься быть одинъ, то лучше брось это.

— Боюсь? я не боюсь!

— Она тебя не съѣстъ. Помни, что съ нею тебѣ нечего церемониться, какъ съ другой женщиной. Она себѣ на умѣ и поймётъ, что она получитъ и чего ожидаютъ отъ нея. Я скажу только, что если она приметъ твоё предложеніе, Герми согласилась, чтобъ она была въ Клэверингѣ сколько хочетъ до свадьбы. Свадьбѣ нельзя быть прежде года и вы должны вѣнчаться въ Клэверингѣ.

Вотъ какая перспектива ожидала Джулію Брабазонъ: стать у того самаго алтаря, у котораго она вѣнчалась съ лордомъ Онгаромъ, возлѣ Арчи Клэверинга, черезъ годъ послѣ смерти перваго мужа и черезъ два года съ небольшимъ послѣ первой свадьбы! Особенность этого положенія не бросилась въ глаза ни Гью, ни Арчи; но одно обстоятельство въ эту минуту пришло въ голову младшему брату.

— Я не полагаю, чтобъ было дѣйствительно что-нибудь дурное…

— Не могу сказать, отвѣчалъ сэръ Гью.

— Потому что я не хотѣлъ бы…

— На твоёмъ мѣстѣ, я не сталъ бы безпокоиться объ этомъ. Не осуждай, и тебя не осудятъ.

— Да, это правда, сказалъ Арчи, и успокоился на этотъ счотъ.

Но дѣло, предстоявшее ему, было не шуточное, и Арчи это зналъ. Какимъ-то непонятнымъ образомъ онъ поставилъ себя на вѣсы и очень вѣрно узналъ свой вѣсъ. И лэди Онгаръ поставилъ онъ на вѣсы и увидѣлъ, что въ ней, больше вѣсу, чѣмъ въ нёмъ. Какъ онъ это сдѣлалъ, какъ такіе люди, какъ Арчи Клэверингъ, дѣлаютъ это — я не могу сказать, но они взвѣшиваютъ себя, узнаютъ свой вѣсъ и отстраняются подальше, такъ какъ они слишкомъ лёгки для того, чтобъ оказать свѣту дѣйствительныя услуги. Это они дѣлаютъ, хотя ходятъ поднявъ носъ кверху, махаютъ тростью и стараются придать себѣ тяжеловѣсный видъ. Но тяжеловѣснаго вида они не имѣютъ и знаютъ это, и поэтому звонятъ въ колокольчикъ, присматриваютъ за лошадьми и отстраняются для того, чтобъ болѣе тяжеловѣсные могли выступать вперёдъ и дѣлать своё дѣло. Арчи Клэверингъ, взвѣсившій себя, едва могъ повѣрить, чтобъ лэди Онгаръ рѣшилась выйти за него. Семь тысячъ годового дохода и помѣстье въ Сёрреѣ отдать ему — ему, Арчи Клэверингу, въ которомъ, такъ сказать, совсѣмъ не было вѣса! Арчи Клэверингъ не могъ этому повѣрить.

Но Герми, ея сестра, считала это возможнымъ, и хотя Герми была, какъ Арчи узналъ по своимъ невидимымъ вѣсамъ, легче Джуліи, всё-таки она должна была знать характеръ сестры. И Гью, который вовсе не былъ лёгокъ, который былъ тяжеловѣсенъ, съ деньгами, положеніемъ и твёрдой землей подъ ногами, онъ также думалъ, что это можетъ быть.

— Трусъ никогда не пріобрѣтётъ расположенія красавицы, разъ двѣнадцать говорилъ себѣ Арчи, направляясь въ Рагъ. Рагъ былъ его клубъ и тамъ онъ могъ посовѣтоваться съ однимъ другомъ. Да, трусъ никогда не пріобрѣтётъ расположенія красавицы, но тѣ, которые повторяютъ эту поговорку, стараясь придать себѣ мужество, всегда бываютъ трусы для подобнаго дѣла. Гарри Клэверингъ никогда не думалъ объ этой поговоркѣ, когда ухаживалъ за женщиной.

Но капитанъ Будль, всегда жившій въ Рагѣ, когда не находился на скачкахъ, былъ человѣкъ смышлёный и закадычный другъ Арчи Клэверинга. Онъ обратится къ Будлю и устроитъ кампанію съ нимъ. Будль не имѣлъ того повелительнаго и грознаго обращенія, которое Гью никогда не оставлялъ въ своихъ сношеніяхъ съ братомъ. И Арчи дорогой рѣшилъ, что когда ему достанутся деньги лэди Онгаръ и онъ будетъ имѣть женой графиню, онъ повернётся къ брату спиной.

Будль игралъ въ карты въ клубѣ, Арчи присоединился къ нему, но во время игры не совсѣмъ удобно повѣрять секреты, и Арчи принуждёнъ былъ молчать. Онъ очень хитро проигрался Будлю, потому что Будль любилъ выигрывать, и сѣлъ обѣдать за однимъ столомъ съ своимъ другомъ. Обѣдали они почти молча, только бранили повара или совѣтовали другъ другу то или другое кушанье, имѣя въ виду и цѣну и достоинство. Будль не стыдился не брать дорогихъ вещей. Обѣдать вкусно и какъ можно дешевле было его искусствомъ, которымъ онъ очень гордился.

Но черезъ нѣсколько времени скатерть сняли и головы обоихъ друзей сблизились надъ маленькимъ столомъ. Будль не сказалъ ни слова, пока его пріятель капитанъ не разсказалъ всей исторіи, не выказалъ всѣхъ преимуществъ, какія онъ могъ пріобрѣсти, не объяснилъ, какимъ-образомъ онъ долженъ дѣйствовать, и не представилъ ясно всѣхъ обстоятельствъ глазамъ своего друга.

— Говорили, кажется, что она вела себя довольно странно? сказалъ совѣтникъ.

— Разумѣется, всегда бываютъ толки.

— Толки — да, но насчотъ денегъ никакого сомнѣнія нѣтъ?

— Нѣтъ, сказалъ Арчи, качая головой. — Это всё Гью устроивалъ для нея, такъ что я знаю хорошо.

— Она не лишится при вторичномъ замужествѣ?

— Ни одного шиллинга, это-то и прекрасно.

— Ты ухаживалъ за нею прежде?

— Какъ! прежде чѣмъ Онгаръ её взялъ? О, нѣтъ! У ней ничего не было, а тратить она умѣла не хуже любой дѣвицы въ Лондонѣ.

— Стало-быть, надо съ самаго начала взбираться на гору.

— Я не понимаю, что ты подразумѣваешь подъ словомъ «на гору»?

— Я подразумѣваю, что семь тысячъ годового дохода нельзя подхватить, расхаживая по равнинѣ. А такой трудъ я считаю взбираньемъ на гору вообще, если только человѣкъ не влюблёнъ, а тогда ему это пріятно, я полагаю.

— Она чертовски красивая женщина, Будль.

— Я этого не знаю, только думаю, что Онгаръ не взялъ бы её, еслибъ она не была красива и воспитана. Я никогда не находилъ ничего въ ея сестрѣ — женѣ твоего брата — то-есть, по наружности. Конечно, она ведётъ себя какъ слѣдуетъ, а это дѣло важное.

— Что касается до этого, оставь меня въ покоѣ.

— Ну, Клэвви, я скажу тебѣ мои мысли на этотъ счотъ. Когда человѣкъ берётъ молодую кобылицу, онъ долженъ не натягивать узды. А то она станетъ на дыбы или лягнётъ. Она совсѣмъ не должна чувствовать мундштука. Но когда мнѣ приходится имѣть дѣло съ выученной кобылой, я люблю, чтобъ она знала, съ кѣмъ имѣетъ дѣло. Ты понимаешь?

— Да, я понимаю.

— Я люблю, чтобъ она знала, что я тутъ.

И капитанъ Будль, повторяя эти мужественныя слова твёрдымъ тономъ, протянулъ руки, какъ-будто управлялъ лошадью.

— У ней ротъ ужь не бываетъ нѣженъ и вообще её слѣдуетъ пріучать къ дѣлу. Она больше будетъ уважать человѣка, который умѣетъ съ нею справляться. И слушай, Клэвви, ѣзди на ней со шпорами.

Капитанъ Будль, въ своей горячности, сжался на стулѣ, округлилъ колѣна и щолкнулъ языкомъ, потомъ съ торжествомъ взглянулъ на своего друга.

Такимъ-то образомъ капитанъ Будль училъ своего друга Арчи Клэверинга какъ ухаживать за лэди Онгаръ, а Арчи, слушая мудрыя рѣчи друга, чувствовалъ, что онъ научался многому.

— Я именно такъ и буду поступать, Будль, сказалъ онъ: — и, честное слово, я очень тебѣ обязанъ.

— Именно такъ надо поступать; можешь положиться на мои слова. Пусть она знаетъ, что ты тутъ! пусть она знаетъ, что ты тутъ!

Капитанъ Клэверингъ дѣйствительно думалъ, что онъ научился многому и знаетъ теперь, какъ ему приняться за дѣло. Какія шпоры онъ долженъ былъ употребить и какъ ихъ надѣть, я не думаю, чтобъ онъ зналъ, но объ этой подробности онъ не считалъ нужнымъ спросить своего совѣтника. Онъ сидѣлъ цѣлый вечеръ въ курительной комнатѣ, очень молчаливо, медленно попивалъ джинъ со льдомъ, и чѣмъ болѣе пилъ, тѣмъ болѣе становился увѣренъ, что теперь понимаетъ, какъ ему приняться за дѣло.

«Пусть она знаетъ, что я тутъ!» повторялъ Арчи мысленно. Всё заключалось въ этомъ правилѣ. И онъ, протянувъ руки на колѣнахъ передъ собой, дѣлалъ видъ, какъ-будто правитъ лошадью. Никто не могъ видѣть движенія его пальцевъ, но это внушало ему увѣренность, что онъ выучилъ свой урокъ.

Черезъ два часа послѣ того онъ еще сидѣлъ въ курительной комнатѣ, когда Будль вышелъ съ торжествомъ изъ биліардной. Арчи дремалъ и не примѣтилъ прихода своего друга.

— Пусть она знаетъ, что ты тутъ! сказалъ Будль прямо въ ухо Арчи Клэверингу: — пусть она знаетъ, что ты тутъ!

Арчи вздрогнулъ, ему не понравился сюрпризъ и горячее дыханіе въ ухѣ, но онъ простилъ это за мудрыя слова, сказанныя ему.

Потомъ онъ пошолъ домой, повторяя неоцѣненныя слова друга.

Глава XVIII.
КАПИТАНЪ КЛЭВЕРИНГЪ ДѢЛАЕТЪ ПЕРВОЮ ПОПЫТКУ.

За утреннимъ чаемъ на слѣдующій день — то-есть, отъ часа до двухъ, потому что стакановъ джину со льдомъ было выпито много и Арчи Клеверингъ проснулся поздно — онъ рѣшился начать тотчасъ. Онъ хотѣлъ въ этотъ же день отправиться въ Болтонскую улицу, а если его не примутъ, онъ сдѣлаетъ новую попытку завтра, а если и она неудастся, онъ напишетъ письмо, не съ предложеніемъ, что по мнѣнію Арчи недостаточно дало бы ей знать, что онъ тутъ, а просто объяснитъ, что онъ имѣетъ очень серьёзныя причины желать видѣться съ близкой и милой родственницей лэди Онгаръ. Вскорѣ послѣ двухъ часовъ онъ вышелъ и также отправился къ парикмахеру. Онъ зналъ, что, поступая такимъ образомъ, онъ не буквально повинуется своему другу, потому что эта операція подходила къ разряду кроткаго управленія молодой кобылицей, но думалъ, что во всякомъ случаѣ это не сдѣлаетъ вреда, если онъ будетъ помнить наставленія своего друга, когда будетъ находиться въ присутствіи выѣзженной кобылы.

Было почти три часа, когда онъ вошолъ въ Болтонскую улицу, разсчитавъ, что лэди Онгаръ, вѣроятно, скорѣе можно застать дома въ это время, чѣмъ позднѣе. Но когда онъ подошолъ къ двери, вмѣсто того, чтобъ постучаться, онъ прошолъ мимо. Онъ вспомнилъ, что еще не рѣшилъ, какими способами онъ сдѣлаетъ, чтобъ она знала, что онъ тутъ. Онъ пошолъ по улицѣ до Пиккадилли, а оттуда опять въ Болтонскую улицу, и во время этой прогулки рѣшилъ, что ему не слѣдуетъ давать ей этотъ урокъ теперь. За этимъ урокомъ должно тотчасъ послѣдовать предложеніе, и хотя вчера, за джиномъ, онъ почти надѣялся, что можетъ отправиться на скачку и выиграть призъ во время этого утренняго визита, въ болѣе хладнокровныя минуты онъ началъ размышлять, что это едвали будетъ удобно.

Онъ сказалъ свое имя и былъ тотчасъ введёнъ въ гостиную лэди Онгаръ. Её тамъ не было, но она скоро пришла съ улыбкой на лицѣ и съ протянутой рукой. Между слугой, который докладывалъ о капитанѣ, и горничной, которая передавала этотъ докладъ своей госпожѣ, но которая сама не видѣла капитана, произошла ошибка, и лэди Онгаръ, выходя изъ своей спальной, ожидала встрѣтить другого человѣка. Она думала, что Гарри Клэверингъ пришолъ къ ней наконецъ.

— Я сейчасъ выйду, сказала лэди Онгаръ, отпустивъ горничную, и постоявъ съ минуту передъ зеркаломъ, пригладила волосы и расправила складки платья.

Графиня, вдова, свѣтская женщина, видѣвшая столько, что могла оставаться сдержанной при всякихъ обстоятельствахъ — выѣзженная кобыла, какъ Будль называлъ её — стояла передо зеркаломъ, сомнѣваясь и дрожа какъ дѣвочка, когда услыхала, что Гарри Клэверингъ ждётъ её внизу. Мы можемъ предположить, что она избавила бы себя отъ труда, еслибъ знала настоящее имя своего гостя. Сходя медленно съ лѣстницы, она размышляла, какъ она его приметъ. Онъ не бывалъ у ней, и она будетъ съ нимъ холодна — холодна и церемонна, какъ на платформѣ желѣзной дороги. Она знала хорошо, какъ играть эту роль. Да, теперь его очередь показать нѣкоторую горячность въ дружбѣ, если между ними должно быть нѣчто болѣе дружбы. Но она перемѣнила всё это, взявшись за ручку двери. Она захотѣла быть съ нимъ добросовѣстной и правдивой. Она была рада его видѣть, и онъ это узнаетъ. Какая ей была нужда теперь до обычныхъ поступковъ женщинъ и до обыкновенной застѣнчивости женскаго кокетства. Она сказала себѣ также языкомъ не совсѣмъ похожимъ на тотъ, который употреблялъ Будль, что тѣ дни, когда она была молодой кобылицей, прошли, и что теперь она — выѣзженная кобыла. Всё это промелькнуло въ ея головѣ, когда она отворяла дверь, а потомъ она отворила её съ улыбкой на лицѣ, протянувъ руку — и очутилась въ присутствіи капитана Арчи Клэверинга.

Капитанъ былъ на столько зорокъ, что примѣтилъ перемѣну въ ея обращеніи. Эта перемѣна, впрочемъ, была очень замѣтна и такова, что тотчасъ же вырвала изъ груди Арчи часть мужества, которое внушили ему уроки его друга. Протянутая рука медленно опустилась, улыбка замѣнилась выраженіемъ спокойнаго достоинства, которое тотчасъ заставило Арчи почувствовать, что судьба, заставлявшая его свататься за графиню, была очень сурова. Она медленно прошлась по комнатѣ, прежде чѣмъ заговорила съ нимъ или онъ съ ней.

— Капитанъ Клэверингъ! сказала она наконецъ, и въ словахъ ея было больше удивленія, чѣмъ привѣтствія.

— Да, лэди Оп… Джулія, то-есть, я вздумалъ васъ навѣстить, когда узналъ, что мы не увидимъ васъ въ Клэверингѣ, когда будемъ тамъ всѣ на Пасху.

Когда она жила въ домѣ его брата, онъ называлъ её Джуліей, какъ Гью. Короткость между ними была большая, и съ его стороны было весьма естественно называть её такимъ образомъ. Онъ много думалъ объ этомъ съ-тѣхъ-поръ, какъ затѣянъ былъ настоящій планъ, и твёрдо рѣшился не терять преимуществъ своей прежней фамильярности. Онъ сначала нѣсколько оторопѣлъ, но, какъ читатель замѣтитъ, оправился потомъ.

— Вы очень добры, сказала она, и такъ какъ онъ стоялъ нѣсколько времени съ протянутой рукой, она дотронулась до нея своей рукой.

— Я ничего такъ ненавижу, какъ разный вздоръ, сказалъ Арчи.

На это замѣчаніе она просто наклонилась, сохраняя ужасное молчаніе. Капитанъ Клэверингъ чувствовалъ, что ея молчаніе ужасно. Она всегда была разговорчива, и онъ замолчалъ, чтобы она сказала что-нибудь, но когда она поклонилась ему такъ холодно — «чертовски холодна она была, чертовски, холодна, да и безстыдна», говорилъ онъ потомъ Будлю — онъ понялъ, что ему надо продолжать.

— Отъ разнаго вздора происходятъ разныя бѣды.

Она опять поклонилась.

— Съ-тѣхъ-поръ, какъ вы воротились, Джулія, съ ними что-то было въ Клэверингѣ, Джулія, но чортъ меня побери, если я могъ узнать, что это такое!

Она всё молчала.

— Не съ Герми, это я долженъ сказать. Герми всегда говоритъ о васъ, какъ-будто никогда не случалось ничего дурного.

Это увѣреніе, должно-быть, было лестно для той дамы, за которой онъ собирался ухаживать.

— Герми всегда была слишкомъ добра ко мнѣ, улыбаясь сказала лэди Онгаръ.

— Ей-Богу такъ! не совсѣмъ хорошо отзывался Гью, и ей-Богу, я не знаю, что съ нимъ сдѣлалось, когда вы пріѣхали. Въ этомъ виноватъ не я; разумѣется, вамъ это извѣстно.

— Я никогда не думала, чтобъ вы были въ чомъ-нибудь виноваты, капитанъ Клэверингъ.

— Я думаю, что Гью проигрался; я право это думаю. Онъ въ то время походилъ на медвѣдя съ больной головой. Съ нимъ нельзя было жить въ одномъ домѣ. Навѣрно, Герми всё вамъ разсказала.

— Герміона совсѣмъ не такого сообщительнаго характера; какъ вы, капитанъ Клэверингъ.

— Неужели? А я думалъ, что между сёстрами… но разумѣется, это не моё дѣло.

Опять она молчала, и онъ понялъ, что долженъ или уйти, или одинъ продолжать разговоръ. То и другое казалось одинаково трудно, и нѣсколько времени онъ сидѣлъ, едва переводя духъ отъ замѣшательства. Онъ былъ совершенно увѣренъ, что до-сихъ-поръ еще не далъ ей знать, что онъ тутъ. Онъ зналъ, что его не было тутъ въ томъ смыслѣ, какой придавалъ этимъ словамъ его пріятель Будль.

— Въ ссорахъ никогда не бываетъ ничего хорошаго, неправда ли, Джулія? сказалъ онъ наконецъ.

Теперь, когда онъ сдѣлалъ вопросъ, конечно она должна отвѣтить.

— Иногда бываетъ много хорошаго, сказала она: — въ томъ отношеніи, что люди живутъ врозь и не видятъ другъ друга. Сэръ Гью Клэверингъ со мною не ссорился, сколько мнѣ извѣстно, но я думаю, что будетъ прекрасно, если я не буду видѣться съ нимъ.

— Но онъ особенно желаетъ, чтобъ вы пріѣхали въ Клэверингъ.

— Онъ поручилъ вамъ пригласить меня?

— О, нѣтъ! Я пріѣхалъ самъ по себѣ. Мы съ вами всегда были друзьями — при этомъ увѣреніи лэди Онгаръ широко раскрыла глаза и улыбнулась: — и я подумалъ, можетъ-быть вамъ будетъ пріятно меня видѣть, если я васъ навѣщу.

— Вы очень добры, капитанъ Клэверингъ.

— Я не могъ перенести мысли, что вы здѣсь въ Лондонѣ и васъ не видишь и ничего о васъ не знаешь. Скажите мнѣ теперь, не могу ли я сдѣлать что-нибудь для васъ?

— Нѣтъ, капиталъ Клэверингъ, благодарю васъ очень.

— Я былъ бы очень счастливъ, право. Я ничего не желалъ бы такъ, какъ быть въ чомъ-нибудь полезнымъ. У васъ должно-быть много дѣла насчотъ денегъ и всего такого.

— Мой стряпчій занимается всѣмъ этимъ, капитанъ Клэверингъ.

— Эти люди такіе жадные. Они Богъ знаетъ что возьмутъ за свои труды, когда для меня это было бы только удовольствіемъ.

— Я боюсь, что не могу дать вамъ никакого порученія по вашему вкусу.

— Не можете?

Опять настало молчаніе, и капитанъ Клэверингъ началъ думать, что онъ долженъ уйти. Онъ былъ бы радъ вести разговоръ, но не могъ этого дѣлать, если его не поощряли. Онъ думалъ, что ему слѣдуетъ уйти, хотя понималъ, что не сдѣлалъ ни малѣйшаго приготовленія къ будущему повиновенію правиламъ его друга. Онъ началъ чувствовать, что началъ не такъ. Онъ долженъ былъ дать ей знать, что онъ тутъ, съ первой минуты ея входа въ комнату. Онъ долженъ теперь отретироваться для того, чтобъ могъ болѣе подвинуться вперёдъ въ слѣдующій разъ. Онъ только что рѣшился на это и спрашивалъ себя, какъ ему лучше приподняться со стула, когда къ нему явилась неожиданная помощь въ видѣ гостьи. Дверь отворилась настежъ и доложили о мадамъ Горделу.

— Здравствуйте, мой ангелъ! сказала маленькая женщина, подбѣгая къ своему другу и цалуя её въ обѣ щоки.

Потомъ она обернулась, какъ-будто только сейчасъ увидала посторонняго, и поклонилась ему. Капитанъ Клэверингъ, держа шляпу обѣими руками, поклонился маленькой женщинѣ.

— Деверь моей сестры, капитанъ Клэверингъ, сказала лэди Онгаръ: — мадамъ Горделу.

Капитанъ Клэверингъ опять поклонился.

— А! братъ сэра У? сказала мадамъ Горделу. — Я очень рада видѣть капитана Клэверинга; а ваша сестра пріѣхала?

— Нѣтъ, моя сестра не пріѣхала.

— Лэди Клэверингъ не была въ Лондонѣ нынѣшней весной, сказалъ капитанъ.

— А, не была! Я сожалѣю о ней. Нигдѣ кромѣ Лондона нельзя жить въ апрѣлѣ, въ маѣ и въ іюнѣ. Лэди Клэверингъ совсѣмъ не будетъ въ Лондонѣ?

— Ея мальчикъ не совсѣмъ… сказалъ капитанъ.

— Не совсѣмъ? сказала француженка-полька вопросительнымъ тономъ, не понявъ этого выраженія.

— Мой маленькій племянникъ боленъ и моя сестра считаетъ неблагоразумнымъ привозить его въ Лондонъ.

— А! это жаль. А сэръ У? сэръ У въ Лондонѣ?

— Да, сказалъ капитанъ: — братъ мой въ Лондонѣ уже давно.

— А его жена осталась въ деревнѣ? Бѣдняжечка! Но ваши англійскія дамы любятъ деревню. Онѣ любятъ маргаритки и поля. Такъ онѣ говорятъ, но я думаю, онѣ часто лгутъ. А я люблю дома, народъ, мостовую. Поля сыры, и я совсѣмъ не охотница до ревматизма.

Маленькая женщина пожала плечами и отряхнулась.

— Скажите намъ правду, Жюли, что вы лучше любите, городъ или деревню?

— То, гдѣ меня нѣтъ.

— Ахъ! да. То, гдѣ васъ нѣтъ теперь. Это потому, что вы ничѣмъ не заняты. Вы еще не устроились.

При этомъ намёкѣ на возможность для лэди Онгаръ устроиться капитанъ Клэверингъ навострилъ уши и сталъ внимательно слушать, что будетъ дальше. Онъ зналъ только одинъ способъ, по которому молодая женщина неимѣющая мужа можетъ устроиться.

— Вамъ надо подождать, душа моя, еще немножко, еще крошечку, пока пройдутъ ваши непріятности.

— Не говорите такихъ пустяковъ, Софи, сказала графиня.

— Ахъ, душа моя! это не пустяки. Я всегда говорю ей, капитанъ Клэверингъ, что она должна прожить это чорное, непріятное время какъ можно скорѣе, и потомъ никто не будетъ такъ наслаждаться Лондономъ, какъ богатая и прелестная лэди Онгаръ. Неправда ли, капитанъ Клэверингъ?

Арчи подумалъ, что для него настала пора сказать какую-нибудь любезность, такъ чтобы его предметъ началъ узнавать, что онъ тутъ.

— Ей-Богу, никѣмъ не будутъ такъ восхищаться, когда она станетъ опять выѣзжать. Никѣмъ такъ не восхищались прежде… прежде, то-есть, когда вы были Джуліей Брабазонъ, и я не стану удивляться, если вами будутъ восхищаться точно такъ, какъ прежде.

— Точно такъ! повторила француженка-полька: — женщиной, которая была замужемъ, восхищаются всегда больше, чѣмъ миссъ.

— Софи, могу я просить васъ и капитана Клэверинга говорить поменьше о личностяхъ?

— Я ненавижу вашихъ миссъ, продолжала мадамъ Горделу: — ненавижу! Ваши англійскія миссъ такъ важничаютъ. Въ Парижѣ, въ милой Вѣнѣ, въ Петербургѣ дѣвицы совсѣмъ не таковы. Тамъ онѣ ничто — онѣ ничто, но онѣ скоро будутъ чѣмъ-нибудь, а это гораздо лучше. Ваша англійская миссъ такая важная и величественная, она никогда не можетъ сдѣлаться важнѣе и величественнѣе. Когда она сдѣлается мамашей, она живётъ-себѣ въ деревнѣ одна и занимается порошками и пилюлями. Мнѣ это не нравится. Мнѣ это совсѣмъ не нравится. Нѣтъ, еслибы мой мужъ засадилъ меня въ деревню заниматься порошками и пилюлями, я заставила бы его самого проглотить ихъ всѣ, когда онъ пріѣдетъ ко мнѣ.

Она сказала это съ большой энергіей, широко раскрыла глаза и посмотрѣла въ лицо Арчи. Капитанъ Клэверингъ, державшій шляпу въ обѣихъ рукахъ между колѣнами, вытаращилъ глаза на маленькую иностранку. Онъ прежде слыхалъ о жонахъ отравляющихъ своихъ мужей, но никогда не слыхалъ, чтобы женщина восхваляла эту систему. Онъ никогда не слыхалъ даже, чтобы женщина восхваляла какую бы то ни было систему съ пылкостью, которую мадамъ Горделу обнаружила теперь, и съ намёкомъ, который прямо указывалъ на положеніе его невѣстки. Соглашалась ли лэди Онгаръ съ нею? Ему вдругъ захотѣлось узнать мнѣніе Джуліи на этотъ счотъ.

— Софи, капитанъ Клэверингъ думаетъ, что вы говорите серьёзно, сказала графиня, смѣясь.

— Я серьёзно и говорю. Вы выкипятите всю воду изъ горшка, прежде чѣмъ положите туда говядину, говядина-то и выйдетъ нехороша, жосткая и сухая, вы и запрёте её въ старый деревенскій домъ. Потомъ, чтобъ уладить дѣло, станете говорить о поляхъ и маргариткахъ. Я знаю. «Благодарствуйте» скажу я. «Поля и маргаритки такъ прекрасны! Поѣзжайте, душечка, погуляйте по полямъ, нарвите маргаритокъ и пришлите ихъ ко мнѣ по желѣзной дорогѣ!» Вотъ что я скажу!

Капитанъ Клэверингъ теперь уже рѣшительно ничего не понималъ и началъ считать маленькую женщину сумасшедшей. Когда она заговорила о горшкѣ и говядинѣ, онъ напрасно старался слѣдить за ея мыслью, а теперь, когда она перешла къ маргариткамъ, онъ совсѣмъ растерялся. Онъ зналъ, что фрукты, овощи и садовые цвѣты регулярно присылались въ Лондонъ изъ Клэверинга, когда хозяева были въ городѣ, по маргаритки — нѣтъ. Онъ полагалъ, что во Франціи бываетъ иначе. Однако, не зная навѣрно, промолчалъ.

— Никто не старался запирать васъ, Софи.

— Да, мосьё Горделу зналъ, какъ ему поступать. Никто и васъ не запрётъ, душа моя. На вашемъ мѣстѣ, я никому не дала бы этой возможности.

— Не говорите этого, почти съ горячностью сказалъ капитанъ: — не говорите этого!

— Ха! ха! ха! а я говорю. Зачѣмъ женщинѣ, имѣющей всё, выходить опять замужъ? Если ей нужны поля и маргаритки, у ней есть свои собственныя — да, свои собственныя. Если она хочетъ жить въ городѣ, у ней и это есть. Брилліантовъ она можетъ купить. Гостей можетъ приглашать каждый вечеръ сколько хочетъ. Мущины будутъ ея смиренными рабами, множество — цѣлый Лондонъ. А если она хочетъ быть одна, никто не смѣетъ быть у ней. Зачѣмъ ей выходить замужъ? Нѣтъ.

— Но она можетъ быть влюблена въ кого-нибудь? сказалъ капитанъ удивлённымъ, но смиреннымъ тономъ.

— Влюблена? Ба! Влюбиться для того, чтобы её заперли въ казармы съ порохомъ!

Слово «казармы» заставило капитана почти приподняться съ своего мѣста.

— Любовь очень мила въ семнадцать лѣтъ, когда воображеніе говоритъ кучу лжи и когда жизнь — мечта. Любить людей — о, да! очень быть привязанной къ своимъ друзьямъ, какъ я къ Жюли — тутъ она схватила лэди Онгаръ за руку: — это соль жизни! Но то, что вы называете любовью, воркованіемъ, съ стихами о лунѣ — это всё-равно, что воротиться къ кашицѣ и фартучкамъ. Нѣтъ, если женщинѣ нуженъ домъ и чѣмъ жить, пусть она выходитъ замужъ; или если мущина желаетъ имѣть дѣтей, пусть онъ женится; но сидѣть взаперти въ деревенскомъ домѣ, когда всё ваше — это изъ рукъ вонъ плохо.

Капитану Клэверингу было очень жаль, что упомянули о томъ обстоятельствѣ, что его невѣстка оставлена въ Клэверингскомѣ Паркѣ. Это было очень непріятно. Какъ ему было намекнуть, что если онъ женится, онъ и не подумаетъ запереть свою жену въ Онгарскомъ Паркѣ?

— Лэди Клэверингъ пріѣзжаетъ въ Лондонъ, сказалъ онъ.

— Ба! воскликнула француженка-полька.

— А я никогда не былъ бы счастливъ, еслибъ жена моя не ѣздила со мною вездѣ, сказалъ капитанъ Клэверингъ.

— Ба!… ба!… воскликнула она опять.

Капитанъ Клэверингъ не могъ выдержать этого болѣе. Онъ чувствовалъ, что обращеніе этой дамы было непріятно, чтобъ не сказать болѣе, и примѣтилъ, что онъ не дѣлаетъ пользы своему дѣлу. Онъ всталъ со стула и пробормоталъ нѣсколько словъ съ намѣреніемъ показать, что хочетъ уйти.

— Прощайте, капитанъ Клэверингъ, сказала лэди Онгаръ. — Передайте мою любовь моей сестрѣ, когда увидите её.

Арчи пожалъ ей руку и поклонился мадамъ Горделу.

— До свиданія, другъ мой, сказала она: — помните-всё, что я говорила. Для жены нехорошо сидѣть одной въ деревнѣ, когда мужъ разгуливаетъ по городу и строитъ глазки всякой дамѣ, какую видитъ.

Арчи не рѣшился поддерживать свой аргументъ, но опять поклонился и ушолъ.

— Это обожатель, сказала Софи, какъ только дверь затворилась за нимъ.

— Обожатель? чей?

— Не мой — о, нѣтъ! Я вовсе не была въ опасности.

— Мой? Капиталъ Клэверингъ? Софи, у васъ голова наполнена самымъ страннымъ вздоромъ.

— А! очень хорошо. Вы увидите. Что вы мнѣ дадите, если я буду права? Хотите пари? Зачѣмъ онъ надѣлъ новыя перчатки, а отъ головы такъ и несётъ парикмахерской дрянью? Развѣ онъ всегда такъ душится? всегда носитъ глянцовитые сапоги по утрамъ? всегда строитъ глазки? Можетъ-быть.

— Я никогда не видала ни его сапогъ, ни его глазъ.

— А я видѣла. Я вижу многое. Онъ хочетъ присвоить себѣ Онгарскій Паркъ. Говорю вамъ, да. Почему же и нѣтъ? Чтобъ имѣть Онгарскій Паркъ и всѣ деньги, мущина очень станетъ душиться.

— Вы думаете объ этомъ гораздо больше, нежели нужно.

— Неужели, моя милая? Очень хорошо. Ихъ уже три: Эдуардъ, этотъ Клэверингъ, котораго вы называете капитаномъ, и тотъ другой Клэверингъ, который ходитъ вздёрнувъ кверху носъ и считаетъ себя учонымъ, потому что выучилъ свой урокъ въ школѣ и не заслужилъ, чтобъ его высѣкли. А его высѣкутъ, можетъ-быть, когда-нибудь.

— Софи, молчите. Капитанъ Клэверингъ деверь моей сестры, а Гарри Клэверингъ мой другъ.

— А, другъ! Я знаю, какого рода другомъ онъ желаетъ быть. Гораздо лучше имѣть паркъ и кучу денегъ, нежели рыть канавы и дѣлать желѣзную дорогу. Но онъ не умѣетъ обращаться съ женщинами. Можетъ-быть, онъ лучше успѣетъ справиться съ канавой. Я сказала бы ему: «другъ мой, вы хорошо справитесь съ канавой, если будете прилежно трудиться; оставайтесь лучше тамъ».

— Вы кажется не любите моего кузена, и мы не будемъ больше говорить о нёмъ.

— Зачѣмъ мнѣ его не любить? Онъ не проситъ у меня денегъ.

— Довольно, Софи.

— Очень хорошо. Для меня этого будетъ довольно. А этотъ другой, что приходилъ сегодня, дуракъ.

— Весьма вѣроятно.

— Онъ не училъ своихъ уроковъ безъ розогъ.

— И даже съ розгами.

— Онъ не научился ничему. Онъ не знаетъ, что ему дѣлать съ своей шляпой. Онъ дуракъ. Джулія, покатайте меня. Поѣдемъ?

Онѣ поѣхали вмѣстѣ, лэди Онгаръ и Софи Горделу. Лэди Онгаръ, покоряясь этому, презирала себя за эту покорность, но что ей было дѣлать? Иногда очень трудно выпутаться изъ сѣтей дружбы.

Капитанъ Клэверингъ изъ Болтонской улицы пошолъ въ клубъ, но прежде снялъ глянцовитые сапоги и новыя перчатки. Онъ пошолъ въ биліардную, зная, что другъ его будетъ тамъ, и нашолъ Будля безъ сюртука, съ завороченными рукавами и съ кіемъ въ рукахъ.

— Знаетъ она, что ты тутъ, старый дружище, знаетъ она, что ты тутъ? сказалъ онъ, какъ только увидалъ своего друга.

Комната была полна мущинъ, и капитанъ Клэверингъ почти обидѣлся такой гласностью.

— Продолжай играть, Будль, сказалъ онъ: — теперь твоя очередь.

Будль обернулся къ биліарду, сыгралъ шаръ, получилъ шиллингъ, спряталъ его въ карманъ, всё время держа во рту сигару, а потомъ воротился къ своему другу.

— Ну, Клэвви, какъ всё было?

— Еще пока ничего.

— Ты её не видѣлъ?

— Разумѣется, видѣлъ. Я не люблю откладывать въ долгій ящикъ. Я прямо отъ нея.

— Ну?

— Въ первый день не много найдётся разсказывать.

— Ты далъ ей знать, что ты тутъ? Въ томъ-то и штука. Далъ ты ей знать, что ты тутъ?

Въ отвѣтъ на это Арчи пытался объяснить, что ему это не удалось, но въ серединѣ разсказа капитана Будчя отозвали опять выказать своё искусство и получить два шиллинга.

— Мнѣ жаль васъ, Григгсъ, сказалъ онъ, когда очень молодой поручикъ поставилъ свой кій съ выраженіемъ крайняго отвращенія на лицѣ, и у котораго Будль выигралъ шиллингъ: — мнѣ очень васъ жаль, но вѣдь надо же играть какъ слѣдуетъ.

Григгсъ вышелъ изъ комнаты такой походкой, которая показывала, что онъ имѣетъ свои собственныя мысли на этотъ счотъ, хотя не хочетъ ихъ высказывать.. Будль воротился тотчасъ къ своему другу. — Такую дичь выжидать не слѣдуетъ, сказалъ онъ: — ты тотчасъ долженъ приняться за дѣло.

— Но туда пришла препротивная француженка.

— Служанка?

— Нѣтъ, пріятельница. Какая тварь! Послушалъ бы ты, какъ она говоритъ. Она, кажется, ея короткій другъ, называетъ её Жюли. Я, разумѣется, долженъ былъ уйти и оставить её тамъ.

— А! тебѣ надо подкупить эту женщину.

— Какъ, деньгами?

— Я такъ думаю.

— Дорого обойдётся.

— Десятифунтовый билетъ время отъ времени. Она устроитъ для тебя дѣло. Подари ей сначала брошку, а потомъ предложи дать денегъ взаймы. Ты увидишь, какъ она подниметъ твои дѣла, если только ты съумѣешь бросить ей приманку.

— О! это я съумѣю сдѣлать.

— Сдѣлай, и дай имъ обѣимъ знать, что ты тутъ. Да, Паркинсъ, я стану продолжать. Клэвви, ты теперь можешь заступить мѣсто Григгса.

Капитанъ Клэверингъ разоблачился для битвы на биліардѣ.

Глава XIX.
ОБѢДЪ.

— Я такъ рада, что вы пришли навѣстить меня!

Этими словами Софи Горделу встрѣтила Гарри Клэверинга въ своей комнатѣ, въ Монтской улицѣ, въ одно утро вскорѣ послѣ ея свиданія съ капитаномъ Арчи въ присутствіи лэди Онгаръ. Наканунѣ вечеромъ Гарри получилъ письмо отъ лэди Онгаръ, въ которомъ она упрекала его за то, что онъ не исполнилъ ея порученія къ графу Патерову. Письмо начиналось очень рѣзко.

"Я нахожу, что вы жестоко поступаете со мною, не приходя ко мнѣ. Я просила васъ увидѣться съ однимъ человѣкомъ, а вы этого не сдѣлали. Онъ два раза былъ здѣсь. Одинъ разъ меня въ-самомъ-дѣлѣ не было дома. Онъ опять пришолъ на слѣдующій день, въ девять часовъ вечера, я была тогда нездорова и легла въ постель. Вы понимаете всё это и должны знать, какъ это непріятно для меня. Я думала, что вы сдѣлаете это для меня, и думала, что увижу васъ. — «Дж.»

Эту записку онъ получилъ въ своей квартирѣ, когда воротился вечеромъ домой, а на слѣдующее утро отправился съ отчаянія въ Монтскую улицу по дорогѣ въ Адельфи. Не было еще десяти часовъ, когда онъ очутился въ присутствіи мадамъ Горделу, и судя по ея платью, не нашолъ её приготовленною для принятія утреннихъ гостей. Но онъ могъ бы оставаться равнодушенъ къ этому, такъ какъ сама хозяйка не обращала никакого вниманія на это обстоятельство. На головѣ у ней былъ, какъ ему показалось, ночной чепчикъ, хотя я не берусь утверждать, что она спала въ этомъ головномъ уборѣ. Чепчикъ былъ съ оборками и показывалъ нѣкоторую попытку къ красивости; но попытка была сдѣлана такъ давно, а оборки такъ раззнакомились съ крахмаломъ, что онъ не могъ имѣть притязанія на приличіе. На ней была также большая бѣлая блуза, противъ которой ничего нельзя было бы сказать, еслибъ она не была совершенно изношена. Туфли ея имѣли всю ширину, какую только старость можетъ имъ придать, а повыше туфель чистота не преобладала, чтобы не сказать болѣе. Но Софи сама, повидимому, нисколько не стѣснялась этими недостатками и приняла нашего героя съ замѣтной любезностью, которую Гарри совсѣмъ не понялъ.

— Я долженъ извиниться за то, что безпокою васъ, началъ онъ.

— Какое тутъ безпокойство? Вы нисколько меня не безпокоите. Вы безпокоились сами, что пришли сюда. Вы пришли рано, и я еще не успѣла надѣть кринолинъ. Если вамъ всё-равно, такъ мнѣ и подавно.

Она улыбнулась и вдругъ опустилась, почти упала на диванъ въ свой уголокъ.

— Садитесь, мистеръ Гарри, потомъ мы будемъ говорить гораздо удобнѣе.

— Мнѣ нужно видѣть вашего брата; можете вы дать мнѣ его адресъ.

— Кого? Эдуарда? Конечно. Въ клубѣ Путешественниковъ.

— Но онъ никогда тамъ не бываетъ.

— Онъ посылаетъ туда каждый день за своими письмами. Вы желаете видѣть его? Зачѣмъ?

Гарри тотчасъ сконфузился, не зная, что отвѣчать.

— По одному частному дѣлу, сказалъ онъ.

— А! по одному частному дѣлу. Вы не должны ему, а то навѣрно не желали бы видѣть. Ха-ха-ха! Напишите къ нему и онъ увидится съ вами. Вотъ бумага, перо и чернила. Онъ сегодня же получитъ ваше письмо.

Гарри, ничего не подозрѣвая, исполнилъ какъ ему было сказано и написалъ записку, въ которой просто говорилъ графу, что онъ желаетъ его видѣть.

«Я буду у васъ, гдѣ бы вы ни назначили» писалъ Гарри.

Мы, зная привычки мадамъ Горделу, можемъ подозрѣвать, что она сочла своею обязанностью познакомиться съ содержаніемъ записки, прежде чѣмъ отослала её изъ своего дома; но мы можемъ также знать, что она узнала изъ нея очень мало.

— Я отправлю её сейчасъ, сказала Софи, когда былъ запечатанъ конвертъ.

Гарри всталъ, чтобы уйти, сдѣлавъ своё дѣло.

— Какъ! вы уходите такимъ образомъ сейчасъ? Вы торопитесь?

— Да, я тороплюсь, мадамъ Горделу. Я долженъ быть въ конторѣ, и зашолъ сюда только для того, чтобы узнать адресъ вашего брата.

Онъ всталъ и ушолъ, оставивъ свою записку. Тогда мадамъ Горделу, говоря сама съ собой по-французски, назвала Гарри Клэверинга мужикомъ, дуракомъ, неуклюжимъ недорослемъ и поросёнкомъ. Поросёнкомъ она его назвала разъ десять сряду, потомъ занялась письмомъ.

Письмо, по-крайней-мѣрѣ, было отправлено къ графу, потому что прежде чѣмъ Гарри вышелъ изъ конторы Бейльби въ этотъ день, Патеровъ пришолъ къ нему. Гарри сидѣлъ въ одной комнатѣ съ другими и вышелъ къ своему знакомому въ маленькую переднюю, въ которой обыкновенно принимались посторонніе. Когда онъ переходилъ изъ одной комнаты въ другую, онъ сознавалъ всю щекотливость и затрудненіе даннаго ему порученія, и густой румянецъ покрывалъ его лицо, когда онъ отворилъ дверь. Онъ увидалъ, что графъ былъ не одинъ, а съ какимъ-то другимъ господиномъ, котораго онъ Гарри не представлялъ и при которомъ Гарри не могъ сказать того, что долженъ былъ сообщить.

— Извините меня, сказалъ графъ: — мы торопимся на желѣзную дорогу. Никто никогда такъ не торопился, какъ я и мой другъ. Вы не заняты завтра? Нѣтъ, я вижу. Обѣдайте со мною и съ моимъ другомъ въ Почтовой рестораціи. Вы знаете Почтовую ресторацію?

Гарри сказалъ, что не знаетъ.

— Такъ вы узнаете. Я вамъ покажу. Вы пьёте бордоское? Приходите и увидите. Вы завтракаете? Приходите и попробуйте. Вы любите рюмку портвейна съ сыромъ? Нѣтъ. Но вы полюбите, когда пообѣдаете со мною въ этой рестораціи. Мы будемъ обѣдать совершенно по-англійски, а это лучше всего на свѣтѣ, когда обѣдъ хорошъ. Обѣдъ очень хорошъ въ Почтовой рестораціи — очень! Въ семь часовъ. Вы будете штрафованы, когда опоздаете хоть одну минуту; лишній стаканъ портвейна за каждую минуту. Теперь я долженъ уйти. Да, да! я уже опоздалъ.

Графъ Патеровъ, держа въ рукѣ часы, выбѣжалъ изъ комнаты прежде чѣмъ Гарри успѣлъ сказать ему слово. Ему не оставалось ничего, какъ отправляться къ обѣду; онъ и отправился. Въ этотъ же самый вечеръ онъ написалъ къ лэди Онгаръ точно въ такомъ же тонѣ, въ какомъ она написала къ нему, и сообщилъ ей, что онъ сдѣлалъ что могъ, что онъ видѣлъ того, съ кѣмъ она поручила ему видѣться, но не могъ говорить съ нимъ; однако онъ долженъ былъ видѣться съ нимъ на слѣдующій день и зайдётъ въ Болтонскую улицу такъ скоро, какъ только возможно, послѣ этого свиданія.

Ровно въ семь часовъ Гарри, боясь обѣщаннаго штрафа, былъ уже въ рестораціи и увидѣлъ тамъ графа Патерова. Съ нимъ былъ тотъ же самый господинъ, котораго Гарри видѣлъ въ Адельфи и котораго графъ теперь представилъ какъ полковника Шмоффа, и низенькій англичанинъ съ хитрыми глазами и съ шеей какъ у бульдога, съ усами очень короткими; графъ представилъ и его.

— Капитанъ Будль говоритъ, что онъ знаетъ вашего кузена, мистеръ Клэверингъ.

Полковникъ Шмоффъ, который при Гарри не сказалъ еще ни слова, поклонился, а нашъ старый пріятель Будль скороговоркой разсказалъ Гарри, какъ онъ друженъ съ Арчи, какъ онъ познакомился съ сэромъ Гью и какъ онъ встрѣтился съ лэди Клэверингъ, и какъ онъ чертовски радъ, что встрѣтился теперь съ Гарри.

— А теперь, мои милые, мы присядемъ, сказалъ графъ. — Вотъ супъ — да, вы можете кушать здѣсь супъ; потомъ кусочекъ лососины, а потомъ бифстекъ. Больше ничего. Шмоффъ, мой милый, можешь ты ѣсть бифстекъ?

Шмоффъ не улыбнулся и не сказалъ ни слова, а просто серьёзно кивнулъ головой, потомъ сѣлъ и съ медленной аккуратностью разложилъ салфетку на колѣнахъ.

— Капитанъ Будль, можете вы ѣсть бифстекъ? повторилъ графъ.

— Попробуйте, могу ли, сказалъ Будль. — Попробуйте.

— Попробую, можете ли вы, попробую, можетъ ли и мистеръ Клэверингъ. Шмоффъ съѣлъ бы лошадь, еслибъ у него не было говядины, и осла, еслибъ у него не было лошади.

— Я разъ ѣлъ лошадь въ Гамборо. Мы были въ осадѣ, сказалъ Шмоффъ ломанымъ языкомъ.

Это сказалъ Шмоффъ очень медленно, густымъ басомъ и грозно нахмуривъ брови. Усиліе, съ какимъ онъ говорилъ, было такъ велико, что онъ не повторялъ его довольно долго.

— Слава Богу, мы теперь не въ осадѣ, сказалъ графъ, когда подали супъ. — Ахъ, Альбертъ, другъ мой! это хорошій супъ, очень хорошій. Передайте мою благодарность добрѣйшему Стубсу. Мистеръ Клэверингъ, добрѣйшій Стубсъ поваръ. Я здѣсь какъ дома и они дѣлаютъ всё, что могутъ, для меня. Вамъ не надо бояться, что вамъ придётся отвѣдать лошадь, какъ Шмоффу.

Всё это было очень пріятно, и Гарри Клэверингъ сѣлъ обѣдать, ожидая, — что онъ будетъ имѣть много удовольствія; но какое-то чувство говорило ему во всё время, что его обманывали и что надъ нимъ трунятъ, и что графъ ускользнётъ отъ него въ этотъ вечеръ, такъ что онъ не будетъ въ состояніи сказать ему слова. Они обѣдали въ общественной комнатѣ за большимъ столомъ, который занимали отдѣльно, между-тѣмъ какъ другіе обѣдали за маленькими столами около нихъ. Даже еслибы Шмоффа и Будля тутъ не было, онъ не могъ бы говорить о дѣлахъ лэди Онгаръ въ такой комнатѣ. Графъ пригласилъ это обѣдать такимъ образомъ съ умысломъ провести его, дѣлая видъ, что назначила ему свиданіе, о которомъ его просили, но съ намѣреніемъ, что оно будетъ безъ пользы. Такъ думалъ Гарри и рѣшилъ, что хотя бы ему пришлось схватить Патерова за фалды сюртука, онъ не ускользнётъ отъ него, не выслушавъ того, что онъ хочетъ сказать. А пока обѣдъ шолъ очень пріятно.

— А! сказалъ графъ: — никакая рыба не можетъ сравниться съ лососиной въ раннее время года, по не слишкомъ рано. И она должна быть привезена живою изъ Грова и быть сварена Стубсомъ.

— И съѣдена мною, сказалъ Будль.

— За моимъ обѣдомъ, замѣтилъ графъ: — и тогда всё будетъ прекрасно. Мистеръ Клэверингъ, возьмите поближе къ головѣ. Вамъ всё-равно? Это напрасно. Каждый долженъ знать, что лучше для ѣды во всёмъ, и брать это, если можетъ.

— Я самъ такъ думаю, сказалъ Будль: — и дѣлаю это.

— Не знать, какой кусокъ лучше въ лососинѣ, или не умѣть отличить бифстекъ Стубса отъ всякаго другого бифстека — то же, что говорить, будто каждая женщина одинакова для васъ. Только Стубсъ дастъ вамъ свой бифстекъ, если вы ему заплатите — ему или его хозяину, а съ красивой женщиной не всегда такъ бываетъ — не всегда. Ясно ли я выражаюсь?

— Какъ нельзя яснѣе, сказалъ Будль: — Я совершенно съ вами согласенъ. Зачѣмъ человѣку стыдиться ѣсть то, что хорошо? Всѣ это дѣлаютъ.

— Нѣтъ, капитанъ Будль, не всѣ. Нѣкоторые не могутъ достать, а другіе не знаютъ, когда и достанутъ. О такихъ людяхъ слѣдуетъ сожалѣть. Я сожалѣю о нихъ изъ глубины моего сердца. Но есть одинъ жалкій человѣкъ, о которомъ я сожалѣю даже болѣе, чѣмъ о нихъ.

Въ тонѣ графа было что-то такое, простой паѳосъ, почти мелодія, которые заинтересовали Гарри Клэверинга. Никто не зналъ лучше графа Патерова, какъ употреблять измѣненіе своего голоса и извлекать изъ фразъ, употребляемыхъ имъ, самый высокій интересъ, какой только онѣ были способны произвести. Теперь онъ говорилъ о своёмъ состраданіи такимъ образомъ, что почти могъ заставить чувствительнаго человѣка расплакаться.

— О комъ вы такъ сожалѣете? спросилъ Гарри.

— О человѣкѣ, который имѣетъ дурное пищевареніе, сказалъ графъ тихимъ и внятнымъ голосомъ.

Потомъ онъ наклонилъ голову къ своей тарелкѣ, какъ-будто желалъ скрыть слезу.

— О человѣкѣ, который имѣетъ дурное пищевареніе!

Повторивъ опять эти слова, онъ поднялъ голову и посмотрѣлъ кругомъ на всѣхъ.

— Да, да! сказалъ Шмоффъ и даже какъ-будто онъ былъ вызванъ изъ глубины своего внутренняго равнодушія.

— А! говорятъ о счастьи, а какое счастье хорошее пищевареніе! сказалъ графъ. — Я не знаю, думали ли вы когда-нибудь объ этомъ, капитанъ Будль; вы молоды, а можетъ-быть и нѣтъ. Или вы, мистеръ Клэверингъ? Это сюжетъ достойный вашихъ мыслей. Имѣть хорошее пищевареніе! Знаете ли вы, что это значитъ? Это значитъ, что для васъ солнце всегда будетъ сіять и тѣнь всегда будетъ для васъ готова; это значитъ, что васъ всегда будутъ встрѣчать улыбками и привѣтствовать поцалуями; это значитъ слышать пріятные звуки, имѣть пріятные сны; это значитъ быть въ раю. Всѣ несчастья происходить отъ дурного пищеваренія. Макбетѣ не могъ спать; это отъ ужина, а не отъ убійства. Его жена разговаривала и ходила; это опять отъ ужина. Мильтонъ имѣлъ дурное пищевареніе, потому что онъ всегда былъ такъ сердитъ, и вашъ Карлейль, должно-быть, имѣлъ дурное пищевареніе, потому что онъ никогда не говоритъ ничего хорошаго ни о чомъ. Ахъ, имѣть хорошее пищевареніе значитъ быть счастливымъ!

— Это правда, сказалъ Шмоффъ: — да, это правда.

— Я вамъ вѣрю, сказалъ Будль. — И какъ хорошо графъ описываетъ это, неправда ли, мистеръ Клэверингъ? Я никогда не смотрѣлъ на это въ такомъ свѣтѣ, но дѣйствительно пищевареніе значитъ всё. Куда будетъ годиться лошадь, если она не будетъ питаться!

— Я никогда объ этомъ не думалъ, сказалъ Гарри.

— Это очень хорошо, замѣтилъ ораторъ. — Не думать объ этомъ лучше всего на свѣтѣ. Вы будете принуждены думать объ этомъ, когда встрѣтится необходимость. Одинъ мой пріятель говорилъ мнѣ, что онъ не знаетъ, какое у него пищевареніе. Другъ мой, сказалъ я ему, вы похожи на землепашца, вы не знаете вашего собственнаго счастья. Еще кусочекъ, мистеръ Клэверингъ, чтобы доказать, что вы пользуетесь счастьемъ.

Въ разговорѣ настала пауза, во время которой Шмоффъ и Будль очень старались дать требуемое доказательство, а графъ, откинувшись на спинку стула съ улыбкою сознанія своей мудрости, имѣлъ такой видъ, какъ-будто глубоко соображалъ о предметѣ, о которомъ сейчасъ говорилъ такъ краснорѣчиво. Гарри не прерывалъ этого молчанія, онъ далъ волю своимъ мыслямъ отвлечь его отъ пріятной сцены, при которой онъ присутствовалъ, и его тревожило ожиданіе наступающей битвы, которую онъ долженъ былъ имѣть съ графомъ. Шмоффъ заговорилъ первый.

— Когда я ѣлъ лошадь въ Гамборо… началъ онъ.

— Шмоффъ, сказалъ графъ: — если мы позволимъ вамъ удалиться за укрѣпленія осаждённаго города, намъ придётся ѣсть эту лошадь во весь вечеръ. Капитанъ Будль, повѣрьте мнѣ, я ѣлъ эту лошадь однажды цѣлыхъ два часа. А! вотъ портвейнъ. Мистеръ Клэверингъ, это вино надо пить съ сыромъ.

Съ Шмоффомъ поступили очень не хорошо. Онъ во весь обѣдъ едва сказалъ слово, и мнѣ кажется, что ему слѣдовало позволить сказать что-нибудь о вкусѣ лошадинаго мяса. По его физіономіи однако нельзя было судить, что онъ сердился на это, хотя не сдѣлалъ никакой попытки для того, чтобы оживить разговоръ.

Они сидѣли недолго за виномъ, и графъ, несмотря на то, что онъ говорилъ о бордоскомъ, не пилъ его.

— Капитанъ Будль, сказалъ онъ: — вы должны уважить мою слабость столько же, какъ и силу. Я знаю, что я могу сдѣлать и чего не могу. Еслибы я былъ настоящій герой, какъ вы, англичане, то-есть еслибъ у меня былъ страусовой желудокъ, я пилъ бы до двѣнадцати часовъ каждый вечеръ и ѣлъ бы варёныя кости до шести часовъ утра. Но, увы! страусовый желудокъ не былъ мнѣ данъ. Какъ человѣкъ обыкновенный, я хорошъ, но у меня нѣтъ геройскихъ способностей. Мы немножко поговоримъ, а потомъ станемъ курить.

Гарри началъ очень тревожиться. Какъ онъ это сдѣлаетъ? Для него становилось всё яснѣе каждыя десять минутъ, что графъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія говорить съ нимъ наединѣ. Онъ чувствовалъ, что его обманываютъ, что съ нимъ дурно поступаютъ, и начиналъ сердиться. Они пойдутъ курить въ общественной комнатѣ, и Гарри догадывался, что это значитъ. Графъ будетъ сидѣть тамъ, пока онъ уйдётъ, и привёлъ съ собой полковника Шмоффа для того, чтобы онъ могъ имѣть союзника, который останется возлѣ него и при которомъ нельзя будетъ нарушить молчаніе. И графъ, безъ сомнѣнія, разсчиталъ, что когда капитанъ Будль уйдётъ играть въ билліардъ, то и онъ, Гарри Клэверингъ, будетъ принуждёнъ также уйти. Нѣтъ! этого не будетъ. Гарри рѣшилъ, что онъ не уйдётъ. Онъ долженъ былъ исполнить данное ему порученіе, и исполнитъ его, если даже принуждёнъ будетъ это сдѣлать при полкрвникѣ Шмоффѣ.

Будль скоро ушолъ. Онъ не могъ долго сидѣть, наслаждаясь одной сигарой, безъ джина съ водой или другого какого-нибудь утѣшенія въ томъ же родѣ, даже еслибъ краснорѣчіе графа Патерова могло быть возбуждено въ его пользу. Это былъ человѣкъ, который не любилъ сидѣть спокойно, даже наслаждаясь джиномъ съ водою. Капитанъ Будль былъ проворный и живой человѣчекъ, всегда желавшій заниматься чѣмъ-нибудь по-своему. Небольшія денежныя спекуляціи, такъ устроенныя, что рискъ былъ гораздо меньше возможности на успѣхъ, составляли ремесло капитана Будля, и въ этомъ ремеслѣ онъ былъ неутомимъ, находчивъ и до нѣкоторой степени имѣлъ успѣхъ. Самое худшее въ этомъ ремеслѣ было то, что хотя онъ трудился болѣе двѣнадцати часовъ каждый день, за исключеніемъ всѣхъ другихъ интересовъ жизни, онъ могъ только доставить себѣ доходъ, который могъ бы считаться неудачей во всякой другой профессіи. Когда онъ заработывалъ фунтъ въ день, онъ считалъ это очень хорошей прибылью; но онъ не могъ дѣлать этого каждый день. Дѣлать это часто требовались безпрерывныя усилія. Притомъ, несмотря на всѣ его заботы, являлись несчастья.

— Проклятая кляча, никто никогда не слышалъ ея имени!

Такъ жалобно выражался онъ, стараясь извинить себя, когда однажды на скачкѣ выиграла призъ лошадь, которую капитанъ Будль забылъ отмѣтить въ своей записной книгѣ. Его закадычные друзья считали его очень успѣшнымъ человѣкомъ, но мнѣ кажется, что его жизнь была ошибкой. Жить такъ, чтобы одна рука вѣчно была запачкана мѣломъ отъ бильярда, вѣчно таскаться по конюшнямъ и толкаться съ грумами, помѣщаться въ тѣсныхъ квартирахъ, которыя небогатые люди должны брать на скачкахъ, мнѣ кажется, что эта жизнь не довольно удовлетворительна для молодого человѣка. А для человѣка, который не молодъ, эта жизнь просто чертовская. Лучше не имѣть хорошаго пищеваренія, когда вамъ сорокъ лѣтъ, чѣмъ вести такую жизнь. Мнѣ кажется, что капитанъ Будль былъ бы счастливѣе, еслибъ успѣлъ получить должность сборщика податей или клерка у стряпчаго.

Будль ушолъ скоро какъ графъ это ожидалъ, И Гарри остался курить съ обоими иностранцами. Краснорѣчіе Патерова уже прекратилось, но онъ сидѣлъ съ сигарой во рту такъ молча, какъ самъ полковникъ Шмоффъ. Онъ очевидно ожидалъ, что и Гарри тоже уйдётъ.

— Графъ, сказалъ онъ наконецъ: — вы получили мою записку?

Въ комнатѣ сидѣло семь или восемь человѣкъ кромѣ того общества, къ которому принадлежалъ Гарри.

— Вашу записку, мистеръ Клэверингъ? Какую записку? О, да! я не имѣлъ бы удовольствія видѣть васъ здѣсь, еслибъ не получилъ вашей записки.

— Можете вы поговорить со мной наединѣ минутъ пять?

— Что? теперь? здѣсь? вечеромъ? послѣ обѣда? Въ другой разъ я готовъ говорить съ вами цѣлый часъ сряду.

— Я боюсь, что долженъ теперь безпокоитъ васъ. Мнѣ не нужно вамъ напоминать, что я не могъ удержать васъ вчера утромъ, вы такъ торопились.

— А теперь я желаю посидѣть покойно. Эти дѣловое разговоры послѣ обѣда такъ дурны для пищеваренія!

— Еслибъ я могъ поймать васъ передъ обѣдомъ, графъ, я сдѣлалъ бы это.

— Нечего дѣлать, если надо! Шмоффъ, подождите меня десять минутъ. Это продолжится не болѣе десяти минутъ.

Дѣлая это обѣщаніе, графъ посмотрѣлъ на свои часы.

— Человѣкъ, сказалъ онъ слугѣ рѣзкимъ тономъ, котораго Гарри прежде не слышалъ: — проводите этого господина и меня въ особенную комнату.

Гарри всталъ и пошолъ вперёдъ, не забывая увѣрить себя, что ему нѣтъ никакого дѣла до рѣзкости тона графа.

— Что же вы скажете мнѣ, мистеръ Клэверингъ? спросилъ графъ, прямо смотря въ глаза Гарри.

— Я вамъ скажу въ двухъ словахъ.

— Въ одномъ, если можете.

— Я имѣю порученіе къ вамъ отъ лэди Онгаръ.

— Вы исполняете порученія лэди Онгаръ?

— Я знаю её давно и она въ родствѣ съ моимъ семействомъ.

— Зачѣмъ же она не даётъ порученія сэру Гью, ея зятю?

— Кстати ли вамъ спрашивать объ этомъ?

— Да, очень кстати. Я знаю лэди Онгаръ очень хорошо и обращался съ нею очень дружелюбно. Я не хочу получать отъ нея порученія черезъ другихъ. Но продолжайте. Если вамъ порученіе дано, исполните же его.

— Лэди Онгаръ поручила мнѣ сказать вамъ, что она не можетъ васъ видѣть.

— Но она должна видѣться со мной, и увидится!

— Она просила меня объясните вамъ, что она не можетъ васъ принять. Право, графъ, вамъ надо понять…

— Ба! я понимаю всё — въ такихъ вещахъ понимаю, можетъ-быть, гораздо лучше васъ, мистеръ Клэверингъ. Вы исполнили ваше порученіе. Теперь, такъ какъ вы берётесь за порученія, угодно вамъ исполнить моё?

— Это будетъ зависѣть совершенно оттого, какого рода это порученіе.

— Сэръ, я никогда не поручалъ сказать женщинѣ ничего невѣжливаго, хотя иногда мнѣ очень хотѣлось бы сказать невѣжливо мущинѣ, когда, напримѣръ, этотъ мущина вмѣшивается въ мои дѣла. Вы понимаете? Вотъ моё порученіе: поклонитесь ея сіятельству отъ меня и скажите ей, что для нея было бы лучше увидѣться со мною — лучше и для нея, и для меня. Когда умеръ этотъ бѣдный лордъ — а онъ былъ, помните, моимъ другомъ много лѣтъ прежде того, какъ ея сіятельство услышала его имя — случились такія обстоятельства, о которыхъ вы не знаете ничего и о которыхъ вамъ не нужно знать ничего. Тогда я сдѣлалъ что могъ для того, чтобы быть вѣжливымъ къ лэди Онгаръ, а она платитъ мнѣ за это, запирая дверь у меня подъ носомъ. Я на это не сержусь. Я никогда не сержусь на женщину. Но скажите ей, что когда она услышитъ то, что я теперь говорю вамъ для того, чтобы вы передали ей, я не сомнѣваюсь, что она передумаетъ, и я буду имѣть честь опять явиться къ ней. Прощайте, мистеръ Клэверингъ, до свиданія; мы скоро опять пообѣдаемъ здѣсь.

Когда графъ говорилъ послѣднія слова, голосъ его опять перемѣнился и прежняя улыбка вернулась на его лицо. Гарри пожалъ ему руку и ушолъ домой съ неопредѣлённымъ чувствомъ, что графъ до самого конца одержалъ надъ нимъ верхъ. Однако, онъ теперь зналъ въ чомъ дѣло и могъ объяснить лэди Онгаръ, что графъ Патеровъ теперь зналъ ея желанія и рѣшился не исполнять ихъ.

Глава XX.
ОТЧАЯНІЕ.

Между-тѣмъ въ Клэверингскомъ замкѣ было горе, и намъ слѣдуетъ предположить, что горе было и въ домѣ на Беркелейскомъ сквэрѣ, какъ только извѣстія изъ деревенскаго дома дошли до сэра Гью Клэверинга. Маленькій Гью, его наслѣдникъ, умеръ. Рано утромъ мистриссъ Клэверингъ въ пасторатѣ получила письмо отъ лэди Клэверингъ, которая просила её придти къ ней, и когда она пришла, она узнала, что бѣдный ребёнокъ былъ очень боленъ. Докторь былъ тогда въ Кіэверингѣ и посовѣтовалъ дать знать отцу въ Лондонѣ, чтобъ онъ пріѣхалъ въ замокъ. Депеша была уже послана, когда пришла мистриссъ Клэверингъ. Бѣдная мать находилась въ ужасномъ безпокойствѣ, но въ то время была еще надежда. Мистриссъ Клэверингъ оставалась у лэди Клэверингъ часа три; но когда она была уже дома какъ-разъ передъ обѣдомъ въ тотъ же день, прислали сказать, что ребёнокъ умеръ. Не могла ли мистриссъ Клэверингъ придти опять, потому что лэди Клэверингъ очень разстроена?

— Пообѣдай прежде, сказалъ ректоръ.

— Нѣтъ, не думаю, чтобы я могла теперь обѣдать. Я желала бы заставить её скушать что-нибудь, и мнѣ удастся это лучше, если я спрошу себѣ чаю. Я пойду сейчасъ. Бѣдный мальчикъ!

— Этого удара я боялся всегда, сказалъ ректоръ своей дочери, какъ только жена его ушла. — Я даже этого ожидалъ.

— А она всегда этого боялась, замѣтила Фанни. — Но мнѣ кажется, онъ не ожидалъ. Онъ какъ-будто никогда не думаетъ, что и съ нимъ можетъ случиться несчастье.

— Онъ это почувствуетъ, сказалъ ректоръ.

— Почувствуетъ, папа, разумѣется почувствуетъ.

— Не думаю, чтобъ онъ чувствовалъ это глубоко, еслибъ у него было пять человѣкъ дѣтей. Это человѣкъ суровый. Самый суровый, какого мнѣ приходилось видѣть. Кто когда видѣлъ, чтобъ онъ игралъ съ своимъ ребёнкомъ или съ какимъ-нибудь другимъ? Кто когда слышалъ, чтобъ онъ сказалъ нѣжное слово своей женѣ? Но онъ теперь будетъ поражонъ, потому что этотъ сынъ былъ его наслѣдникомъ. Онъ теперь будетъ жестоко поражонъ, и мнѣ его жаль.

Мистриссъ Клэверингъ шла по парку одна и скоро очутилась въ комнатѣ бѣдной осиротѣлой матери. Она сидѣла одна. Старую ключницу она отъ себя прогнала, и на лицѣ ея не было слѣдовъ слёзъ, хотя она много плакала, когда Мистриссъ Клэверингъ была у ней утромъ. Но она вдругъ, какъ-будто постарѣла, что можетъ произойти только отъ подобнаго горя. Мистриссъ Клэверингъ съ удивленіемъ увидѣла, что она одѣлась старательно послѣ того, какъ она её видѣла утромъ, какъ она имѣла обыкновеніе одѣваться ежедневно, когда была одна; и сидѣла она не въ спальной, а въ маленькой гостиной, въ которой обыкновенно сиживала, когда сэра Гью не было въ замкѣ.

— Моя бѣдная Герміона! сказала мистриссъ Клэверингъ, подходя къ ней и взявъ её за руку.

— Да, я бѣдная, очень бѣдная. Зачѣмъ васъ безпокоили опять придти сюда?

— Развѣ не вы послали за мной? Но такъ и слѣдовало, вы послали или нѣтъ. Разумѣется, я тотчасъ пришла, когда услыхала. Для васъ не годится быть одной.

— Я полагаю, онъ пріѣдетъ сюда сегодня?

— Да, если получитъ вашу депешу до трёхъ часовъ.

— О! навѣрно получитъ и навѣрно пріѣдетъ. Какъ вы думаете, пріѣдетъ онъ?

— Разумѣется, пріѣдетъ.

— А я не знаю. Онъ не любитъ пріѣзжать въ деревню.

— Теперь онъ непремѣнно пріѣдетъ, Герміона.

— Кто же скажетъ ему? Кто-нибудь долженъ сказать прежде чѣмъ онъ придётъ ко мнѣ. Неужели никто ему не скажетъ? Къ нему послали другую депешу.

— Анна ему скажетъ.

Анна была старая ключница, находившаяся въ замкѣ съ-тѣхъ-поръ, какъ родился сэръ Гью.

— Или если вы желаете, Генри придётъ сюда и останется здѣсь. Я увѣрена, что онъ это сдѣлаетъ, если это можетъ васъ успокоить.

— Нѣтъ, онъ можетъ-быть будетъ грубъ съ мистеромъ Клэверингомъ. Онъ очень суровъ. Анна это сдѣлаетъ. Вы растолкуете ей?

Мистриссъ Клэверингъ обѣщала, что это сдѣлаетъ, и давая это обѣщаніе, удивлялась жалкой холодной неподвижности несчастной женщины, находившейся передъ ней. Она хорошо знала лэди Клэверингъ, знала, что она во многомъ слаба, суетна, нерадива и, можетъ-быть, нѣсколько эгоистична; но она знала также, что она любила своего сына, какъ матери любятъ своихъ дѣтей всегда. Да, въ эту минуту казалось, что она думаетъ болѣе о своёмъ мужѣ, чѣмъ о ребёнкѣ, котораго она лишилась. Мистриссъ Клэверингъ сѣла возлѣ нея и взяла её за руку, и сидѣла такимъ образомъ молча, когда лэди Клэверингъ заговорила опять.

— Я полагаю, онъ теперь выгонитъ меня изъ дома, сказала она.

— Кто? Гью? О, Герміона! какъ вы можете говорить такимъ образомъ?

— Онъ бранилъ меня за то, что мой бѣдный мальчикъ былъ слабаго сложенія. Мой милый ангелъ! Что я могла тутъ сдѣлать? Онъ бранилъ меня также за то, что у меня не было другихъ дѣтей. Теперь онъ меня выгонитъ. О, мистриссъ Клэверингъ! вы не знаете, какъ онъ жестокъ!

Всё было лучше чѣмъ это, и мистриссъ Клэверингъ попросила бѣдную женщину отвести её въ ту комнату, гдѣ малютка лежалъ въ своей колыбелькѣ. Еслибъ она могла заставить мать расплакаться надъ тѣломъ ребёнка, даже это было бы лучше, чѣмъ та постоянная боязнь насчотъ того, что ея мужъ скажетъ или сдѣлаетъ. Итакъ, онѣ обѣ пошли и стали вмѣстѣ надъ малюткой, непродолжительныя страданія котораго такимъ образомъ были прекращены.

— Бѣдняжечка! чѣмъ я могу васъ утѣшить?

Когда мистриссъ Клэверингъ сдѣлала этотъ вопросъ, она знала очень хорошо, что словами утѣшить нельзя; но еслибъ она только могла заставить страдалицу заплакать!

— Утѣшить? сказала мать. — Теперь для меня не можетъ быть утѣшенія ни въ чомъ. Я уже давно не знаю никакого утѣшенія, съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ уѣхала Джулія.

— Вы писали къ Джуліи?

— Нѣтъ, я не писала ни къ кому, я не могу писать. Я чувствую, что еслибъ могла воротить его къ жизни, я и тогда не могла бы писать объ этомъ. Мой милый мальчикъ! мой милый мальчикъ!

Но всё на глазахъ ея не было слёзъ.

— Я напишу къ Джуліи, сказала мистриссъ Клэверингъ: — и прочту вамъ моё письмо.

— Нѣтъ, не читайте. Кчему? Онъ заставилъ её поссориться со мной. Теперь Джулія не любитъ ни меня, ни моего ангельчика. Зачѣмъ ей меня любить? Когда она воротилась на родину, мы не хотѣли её видѣть. Разумѣется, она не любитъ. Кто же любитъ меня?

— Развѣ я не люблю васъ, Герміона?

— Да, потому что вы здѣсь, потому что мы живёмъ близко. Еслибъ вы жили далеко, вы не любили бы меня. Это всегда такъ бываетъ.

Въ этомъ было что-то такое справедливое, что мистриссъ Клэверингъ не могла на это отвѣчать. Потомъ онѣ вернулись въ гостиную, и лэди Клэверингъ осталась на минуту позади; но когда она подошла опять къ мистриссъ Клэверингъ, ея щоки всё еще были сухи.

— Онъ будетъ на станціи въ девять часовъ, сказала лэди Клэверингъ. — Надо за нимъ послать коляску или кабріолетъ. Онъ очень разсердится, если долженъ будетъ пріѣхать домой въ извощичьей каретѣ.

Мистриссъ Клэверингъ вышла изъ комнаты и приказала, чтобы за сэромъ Гью послали экипажъ. Что должна жена думать о своёмъ мужѣ, когда она боится, что онъ разсердится на такую бездѣлицу въ такое время!

— Какъ вы думаете, онъ будетъ очень огорчонъ? спросила лэди Клэверингъ.

— Разумѣется, онъ будетъ очень огорчонъ. Какъ же можетъ быть иначе.

— Онъ говорилъ такъ часто, что ребёнокъ умрётъ. Онъ привыкъ къ этому опасенію.

— Его огорченіе будетъ теперь такъ живо, какъ будто онъ никогда объ этомъ не думалъ и никогда не говорилъ.

— Онъ такой суровый, и у него такая воля, такая власть надъ собой. Онъ сброситъ съ себя это горе и рѣшитъ, что оно не должно его угнетать. Я знаю его такъ хорошо.

— Мы всѣ должны дѣлать такія усилія въ нашемъ горѣ и уповать на Бога, что Онъ насъ облегчитъ. Вы также, Герміона, должны преодолѣвать себя, но еще не теперь, душа моя. Сначала лучше дать волю своему горю.

— А онъ сейчасъ преодолѣетъ. Вспомните, когда умерла Мини.

Мини была дѣвочка, родившаяся прежде мальчика, которая умерла годовымъ ребёнкомъ.

— Онъ этого не ожидалъ, а только покачалъ головой и вышелъ изъ комнаты. Съ-тѣхъ-поръ онъ ни слова не говорилъ со мной объ этомъ. Я думаю, что онъ совсѣмъ забылъ о Мини, забылъ даже, что она существовала когда-то.

— Онъ не можетъ забыть мальчика, который былъ его наслѣдникомъ.

— А! вотъ въ этомъ-то и дѣло. Онъ наговоритъ мнѣ теперь такихъ словъ, отъ которыхъ у васъ волосы стали бы дыбомъ, еслибы вы могли слышать ихъ. Да, мой ангелочекъ былъ его наслѣдникомъ. Арчи теперь женится и будетъ имѣть дѣтей, и его сынъ станетъ теперь наслѣдникомъ. Еще больше будетъ ссоръ, потому что Гью возненавидитъ теперь своего брата.

— Я не понимаю, почему.

— Потому что онъ такой жестокій. Жаль, что онъ женился, потому что ему не нужно ничего, что жена могла бы сдѣлать для него. Ему нуженъ былъ сынъ, который наслѣдовалъ бы помѣстье послѣ него, а теперь эта слава отнята. Мистриссъ Клэверингъ, я часто желаю умереть.

Было бы безполезно повторять благоразумные и дружескіе совѣты, которыми старшая старалась успокоить младшую и растолковать ей, какія обязанности еще оставались у нея и какъ онѣ смягчатъ ея несчастную участь. Лэди Клэверингъ слушала съ тѣмъ тупымъ и безполезнымъ вниманіемъ, которое въ подобныхъ случаяхъ горесть всегда обращаетъ на благоразумные совѣты дружбы; но она думала всегда о своёмъ мужѣ и поджидала минуты его возвращенія. Въ глубинѣ сердца она желала, чтобы онъ не пріѣзжалъ въ этотъ вечеръ. Наконецъ, въ половинѣ десятаго, она старалась отослать свою гостью домой.

— Онъ скоро будетъ здѣсь, если пріѣдетъ сегодня, сказала лэди Клэверингъ: — и лучше, если онъ найдётъ меня одну.

— Неужели лучше?

— Да, да; неужели вы не догадываетесь, какъ онъ будетъ хмуриться и качать головой, если найдётъ васъ здѣсь? Я предпочитаю быть одна, когда онъ пріѣдетъ. Прощайте! Вы были очень добры ко мнѣ, по вы добры всегда. У васъ въ домѣ много дѣлается добраго, потому что тамъ много любви. Напишите къ Джуліи за меня. Прощайте!

Мистриссъ Клэверингъ поцаловала её и ушла, думая, когда шла домой въ темнотѣ по парку, какъ она должна быть признательна небу за ту правду, какая заключалась въ словахъ ея бѣдной сосѣдки. Домъ ея былъ полонъ любви!

Цѣлые полчаса лэди Клэверингъ сидѣла одна и прислушивалась, не раздастся ли стукъ экипажа ея мужа, и наконецъ она почти сказала себѣ, что часъ его пріѣзда уже прошолъ, когда услыхала быстрый стукъ колёсъ на пескѣ, и кабріолетъ подъѣхалъ къ двери. Она выбѣжала въ корридоръ, но сердце ея замерло и она крѣпко ухватилась за балюстраду, чтобы не упасть. Съ минуту она собиралась бѣжать къ нему навстрѣчу, надѣясь, что эта грустная минута возбудитъ въ нёмъ хоть на одно мгновеніе нѣжную заботливость, но она вспомнила, что тамъ будутъ слуги, и знала, что при нихъ онъ не захочетъ быть нѣженъ. Она помнила также, что ключницѣ было дано порученіе, и боялась разстроить программу. Она воротилась къ открытой двери комнаты, для того, чтобы онъ не услышалъ ея удаляющіеся, шаги, и стоя тамъ, всё прислушивалась. Въ домѣ было тихо, а слухъ ея былъ чутокъ отъ горести. Она могла слышать шаги старухи, когда она тихо, дрожа, какъ это было извѣстно лэди Клэверингъ, шла въ переднюю встрѣтить барина. Сэръ Гью узналъ уже, разумѣется, о смерти ребёнка отъ слуги, который его встрѣтилъ, но всё-таки эта церемонія должна была быть совершена. Она чувствовала, какъ холодный воздухъ ворвался въ открытую дверь, слышала тяжолые шаги своего мужа, когда онъ входилъ. Потомъ она услышала звукъ голоса Анны; но первыя слова, которыя она разслышала, были сказаны ея мужемъ:

— Гдѣ лэди Клэверингъ?

Потомъ данъ былъ отвѣтъ и жена, зная, что онъ идётъ, воротилась назадъ къ своему креслу.

Но онъ пришолъ не тотчасъ. Онъ снималъ пальто, шляпу и перчатки. Тогда женою овладѣло чувство, что въ такое время всякій другой мужъ былъ бы въ объятіяхъ своей жены. И въ эту минуту она обдумала всё, чего она лишилась. Для нея ея ребёнокъ былъ всѣмъ. Для него онъ былъ наслѣдникомъ и подпорою его дома. Этотъ мальчикъ былъ единственнымъ звеномъ, которое еще связывало ихъ. Теперь, когда онъ умеръ, между ними уже не было связи. Онъ умеръ и у ней не оставалось ничего. Онъ умеръ и отецъ также остался одинъ на свѣтѣ, не имѣя ни наслѣдника, ни подпоры своему дому. Она подумала обо всёмъ этомъ, когда услыхала его шаги, медленно поднимавшіеся на лѣстницу. Медленно шолъ онъ но корридору, и хотя она боялась его прихода, ей казалось, точно-будто онъ никогда не придётъ. Когда онъ вошолъ въ комнату, она заговорила первая.

— О, Гью! воскликнула она: — о, Гью!

Онъ заперъ дверь прежде чѣмъ произнёсъ хоть одно слово, а потомъ бросился на кресло. Возлѣ него стояли свѣчи и она могли видѣть, что его физіономія также перемѣнилась. Онъ получилъ сильный ударъ и его лицо показывало всю силу удара. Суровый, жестокій эгоистъ наконецъ страдалъ. Хотя онъ говорилъ объ этомъ и ожидалъ этого, смерть наслѣдника поразила его метко, какъ сказалъ ректоръ.

— Когда онъ умеръ? спросилъ отецъ.

— Кажется, въ половинѣ пятаго.

Опять настало молчаніе. Лэди Клэверингъ подошла къ мужу и стала возлѣ его плеча. Потомъ она осмѣлилась положить на него руку. Несмотря на свое собственное несчастье, такъ тяжело тяготившее её, она болѣе всего думала въ эту минуту, какъ она можетъ облегчить его. Она положила руку на его плечо и постепенно перенесла эту руку на его грудь. Онъ поднялъ свою руку и отнялъ ею руку жены съ своей груди. Кчему въ-самомъ-дѣлѣ служили такіе пустяки?

— Господь далъ, сказала жена: — Господь и взялъ.

Услышавъ это, сэръ Гью сдѣлалъ головою знакъ нетерпѣнія.

— Да будетъ благословенно имя Господа! продолжала лэди Клэверингъ.

Голосъ ея былъ тихъ и почти дрожалъ. Она повторила эти слова, какъ-будто это былъ урокъ, который она задала себѣ.

— Всё это очень хорошо само по себѣ, сказалъ онъ: — но какая же польза говорить это теперь? Я терпѣть не могу пустой болтовни. Надо переносить несчастье, какъ только можешь. Не думаю, чтобы вещи такого рода могли сдѣлать несчастье легче.

— Такъ говорятъ, Гью.

— А, говорятъ! А испытали ли это тѣ, которые говорятъ? Мнѣ это не возвратитъ моего сына.

— Нѣтъ, Гью, онъ никогда къ намъ не воротится, но мы можемъ думать, что онъ на небѣ.

— Если это довольно для тебя, пусть будетъ такъ. Но не говори мнѣ объ этомъ. Я этого не люблю. У меня былъ только одинъ сынъ, и онъ умеръ. Это всегда такъ бываетъ.

Онъ говорилъ объ этомъ ребёнкѣ, точно-будто онъ былъ только его сынъ, а не его и ея. Она это чувствовала и поняла недостатокъ привязанности, обнаруживавшійся въ этихъ словахъ, но ничего не сказала объ этомъ.

— О, Гью! что можемъ мы сдѣлать? Это не наша вина.

— Кто говоритъ о винѣ? Я ничего не сказалъ о винѣ. Онъ всегда былъ болѣзненный. Клэверинги вообще такого крѣпкаго сложенія. Взгляни на меня, на Арчи и на моихъ сестёръ. Ну, дѣлать нечего. Думая объ этомъ, не воротишь его. Скажи-ка, чтобы мнѣ подали чего-нибудь поѣсть. Я, разумѣется, пріѣхалъ не пообѣдавъ.

Она сама ничего не ѣла съ утра, но не говорила и не думала объ этомъ. Она позвонила въ колокольчикъ и, выдя въ корридоръ, дала приказаніе слугѣ на лѣстницѣ.

— Я не сдѣлаю никакой пользы, оставаясь здѣсь, сказалъ онъ. — Я пойду одѣваться. Лучше всего не думать о такихъ вещахъ, гораздо лучше. Люди называютъ это бездушнымъ, но люди дураки. Если я буду сидѣть неподвижно и думать объ этомъ цѣлую недѣлю сряду, какую пользу могу я принести?

— Но какъ не думать объ этомъ, въ этомъ-то и вопросъ.

— Женщины иначе это понимаютъ, я полагаю. Я пойду одѣнусь, а потомъ приду въ столовую. Скажи Саундерсу, чтобы онъ принёсъ мнѣ бутылку шампанскаго. И для тебя было бы лучше выпить рюмку вина.

Это были первыя его слова, показывавшія хоть какую-нибудь заботливость о ней, и она была признательна за это. Когда онъ всталъ, она опять подошла къ нему и тихо положила свою руку на его руку.

— Гью, сказала она: — ты на него не посмотришь?

— Какую пользу можетъ это сдѣлать?

— Мнѣ кажется, ты пожалѣешь, если позволишь унести его, не взглянувъ на него. Онъ такъ мило лежитъ въ своей колыбелькѣ. Я думала, что ты пойдёшь со мною взглянуть на него.

Онъ показалъ ей болѣе кротости, чѣмъ она ожидала, и она повела его въ комнату, которая была ихъ спальной и въ которой ребёнокъ умеръ.

— Зачѣмъ онъ здѣсь? сказалъ онъ почти сердито.

— Я взяла его къ себѣ съ-тѣхъ-поръ, какъ ты уѣхалъ.

— Ему совсѣмъ не слѣдуетъ быть здѣсь, замѣтилъ онъ дрожа: — я жалѣю, зачѣмъ его не вынесли до моего пріѣзда. Я не хочу, чтобы эта комната была моей спальной, помни это.

Она подвела его къ колыбелькѣ, которая стояла возлѣ ея постели, и сняла носовой платокъ, лежавшій на лицѣ ребёнка.

— О, Гью! о, Гью! сказала она и, обвивъ руками его шею, заплакала на его груди.

Нѣсколько минутъ онъ её не трогалъ, но всё стоялъ и смотрѣлъ на лицо своего сына.

— Гью, Гью! повторила она; — неужели ты не будешь ко мнѣ ласковъ? Будь ласковъ ко мнѣ. Не моя вина, что мы бездѣтны.

Онъ всё еще не отталкивалъ её. Онъ ничего не говорилъ ей, но позволялъ головѣ ея лежать на его груди.

— Милый Гью, я такъ искренно люблю тебя!

— Это вздоръ, сказалъ онъ: — чистый вздоръ.

Голосъ его былъ тихъ и очень хриплый.

— Зачѣмъ ты говоришь теперь о ласковости?

— Потому что я такъ несчастна.

— Чѣмъ же я сдѣлалъ тебя несчастной?

— Я этого не говорю; но если ты будешь ласковъ со мною, это утѣшитъ меня. Не оставляй меня здѣсь одну, теперь, когда мой малютка отнятъ отъ меня.

Тутъ онъ оттолкнулъ её отъ себя, не грубо, но настойчиво.

— Ты хочешь сказать, что желаешь ѣхать въ Лондонъ? сказалъ онъ.

— О, совсѣмъ нѣтъ!

— Такъ чего же ты желаешь? Гдѣ ты будешь жить, если не здѣсь?

— Гдѣ ты хочешь, только чтобы ты оставался со мною.

— Всё это вздоръ. Я удивляюсь, какъ ты можешь говорить о такихъ вещахъ теперь. Уйдёмъ отсюда, пусти меня въ мою комнату. Всё это вздоръ и пустяки, я терпѣть этого не могу.

Она опять закрыла личико ребёнка и, опустившись на стулъ, горько заплакала, закрывъ руками лицо.

— Это всё оттого, что ты привела меня сюда, сказалъ онъ. — Вставай, Герміона. Я не хочу, чтобы ты дѣлала такія глупости. Встань, говорю я. Я велю запереть эту комнату совсѣмъ, пока не придутъ гробовщики.

— О, нѣтъ!

— Встань, говорю тебѣ, и уйдёмъ.

Она встала и пошла за нимъ изъ комнаты, а когда онъ пошолъ переодѣться, она вернулась въ ту комнату, въ которой онъ нашолъ её. Тутъ она сѣла и плакала, между-тѣмъ какъ онъ обѣдалъ и пилъ одинъ. Старая ключница принесла ей кусокъ мяса и рюмку вина, говоря, что это прислалъ баринъ.

— Я васъ не оставлю, милэди, пока вы не покушаете, сказала Анна. — Терпѣть голодъ такъ долго нехорошо.

Она проглотила кусокъ, выпила рюмку вина и позволила старушкѣ отвести её къ постели, приготовленной для нея. Мужа своего она не видѣла больше четыре дня. На слѣдующее утро ей принесли записку, въ которой сэръ Гью писалъ ей, что онъ возвращается въ Лондонъ. Онъ говорилъ, что ему необходимо видѣть своего повѣреннаго по дѣламъ и брата. Онъ и Арчи воротятся на похороны. Похоронами онъ уже распорядился.

Въ слѣдующіе три дня до возвращенія мужа лэди Клеверинга оставалась въ пасторатѣ и въ присутствіи, мистриссъ Клэверингъ почти желала, чтобы эти дни могли продолжиться. Но она знала, когда ея мужъ воротится, и позаботилась быть дома, когда онъ пріѣхалъ.

— Вы придёте повидаться съ нимъ, сказала она ректору, выходя изъ пастората. — Вы придёте сейчасъ… черезъ часъ или два.

Клэверингъ вспомнилъ обстоятельства своего послѣдняго визита въ замокъ и какъ онъ обѣщалъ, что никогда тамъ не будетъ больше. Но всё это не могло быть принято въ соображеніе теперь.

— Да, сказалъ онъ: — я приду сегодня вечеромъ. Но вы лучше скажите ему, чтобы не безпокоился выходить ко мнѣ, если предпочитаетъ быть одинъ.

— О! онъ васъ увидитъ. Разумѣется, онъ увидится съ вами. И вы не вспомните, что онъ оскорбиль васъ.

Мистриссъ Клэверингъ написала Джуліи и Гарри, и день похоронъ былъ назначенъ. Гарри уже сообщилъ о своёмъ намѣреніи пріѣхать, а лэди Онгаръ отвѣчала на письмо мистриссъ Клэверингъ, что она не можетъ теперь пріѣхать въ Клэверингскій Паркъ, но что если ея сестра захочетъ поѣхать съ нею куда-нибудь — можетъ-быть въ какой-нибудь приморскій городъ — она съ радостью поѣдетъ съ ней, и представила много аргументовъ въ своёмъ письмѣ, чтобы показать, какъ хорошо было бы это.

"Вы будете у моей сестры, прибавила она: «и она поймётъ, почему я не пишу ей сама, и не подумаетъ, что это происходитъ отъ моего равнодушія».

Это было написано прежде, чѣмъ лэди Онгаръ видѣла Гарри Клэверинга.

Когда ректоръ пришолъ въ замокъ, его немедленно ввели въ ту комнату, въ которой сидѣли баронетъ и его младшій братъ. Они уже кончили обѣдать, но графины еще стояли на столѣ передъ ними.

— Гью, сказалъ ректоръ, прямо подходя къ своему старшему племяннику: — я сожалѣю о васъ, я сожалѣю о васъ изъ глубины моего сердца.

— Да, сказалъ Гью: — это былъ тяжолый ударъ. Сядьте, дядюшка. Здѣсь есть чистая рюмка, или Арчи принесётъ вамъ.

Арчи отыскалъ чистую рюмку и передалъ графинъ; но ректоръ не обратилъ вниманія.

— Это былъ ударъ, мой бѣдный Гью, тяжолый ударъ! сказалъ ректоръ. — Не могло быть удара тяжелѣе. Но наши горести истекаютъ съ неба, также какъ и наши радости, и имъ слѣдуетъ покоряться.

— Мы всѣ похожи на траву, вмѣшался Арчи: — и должны быть подрѣзаны въ свою очередь.

Арчи говорилъ это совершенно искренно.

— Полно, Арчи, перестань, сказалъ ему брать: — это ремесло дядюшки.

— Гью, сказалъ ректоръ: — если вы не будете думать объ этомъ такимъ образомъ, вы не найдёте утѣшенія.

— И не ожидаю никакого, стало-быть нечего объ этомъ и говорить. Всякій человѣкъ думаетъ объ этомъ по-своему, кчему же мнѣ надоѣдать вамъ, а вамъ надоѣдать мнѣ. Сынъ мой умеръ и я знаю, что онъ не будетъ мнѣ возвращонъ. У меня никогда не будетъ другого сына, и это тяжело переносить. Но, безъ всякаго намѣренія оскорбить васъ, я скажу, что предпочитаю переносить это по-своему. Если мы будемъ разговаривать о травѣ, какъ Арчи, это будетъ чистое шарлатанство, а я терпѣть не могу шарлатанства. Я говорю это не затѣмъ, чтобы оскорбить васъ, дядюшка. Выпейте вина, дядюшка.

Но ректоръ не могъ пить вина и ушолъ такъ скоро, какъ только могъ. Онъ сказалъ нѣсколько утѣшительныхъ словъ лэди Клэверингъ, а потомъ воротился въ пасторатъ.

Глава XXI.
ДА, НЕХОРОШО, ОЧЕНЬ НЕХОРОШО.

Гарри Клэверингъ услышалъ о смерти своего маленькаго кузена прежде чѣмъ ушолъ въ Болтонскую улицу сообщить о результатѣ своихъ переговоровъ съ графомъ. Письмо матери съ этимъ извѣстіемь получилъ онъ утромъ и въ тотъ же вечеръ зашолъ къ лэди Онгаръ. Она также получила письмо мистриссъ Клэверингъ и знала, что случилось въ замкѣ. Гарри нашолъ её одну, но спросилъ прежде слугу, тутъ ли мадамъ Горделу. Еслибы мадамъ Горделу была тутъ, Гарри ушолъ бы и не передалъ своего порученія.

Когда онъ вошолъ въ комнату, натурально, голова его была наполнена извѣстіями изъ Клэверинга. Графъ Патеровъ и его порученіе потеряли свою важность по случаю этого другого событія, и пустота бездѣтнаго дома была первымъ предметомъ разговора между нимъ и лэди Онгаръ.

— Я очень сожалѣю о моей сестрѣ, сказала она: — я огорчаюсь за неё такъ глубоко, какъ огорчалась бы, еслибъ ничто не раздѣляло насъ, но его я жалѣть не могу.

— А я жалѣю, сказалъ Гарри.

— Онъ вашъ кузенъ и, можетъ-быть, былъ вашимъ другомъ.

— Нѣтъ, мы никогда не могли съ нимъ хорошо сойтись, а всё-таки я глубоко о нёмъ сожалѣю.

— Онъ мнѣ не кузенъ, но я знаю его лучше, чѣмъ вы, Гарри. Онъ самъ не будетъ очень огорчаться; онъ будетъ жалѣть о своёмъ наслѣдникѣ, а не о сынѣ. Счастье этого человѣка не зависитъ отъ жизни или отъ смерти кого-нибудь. Ему правятся нѣкоторые люди, какъ когда-то правилась я, но я не думаю, чтобы онъ когда-нибудь любилъ хоть какое-нибудь человѣческое существо. Онъ это перенесётъ и просто будетъ желать, чтобы Герми умерла для того, чтобы онъ могъ жениться на другой. Гарри, я знаю его такъ хорошо!

— Арчи теперь женится, сказалъ Гарри.

— Да, если найдётъ женщину, которая захочетъ за него выдти. Немного мущинъ не могутъ найти жонъ, но мнѣ кажется, Арчи Клэверингъ принадлежитъ къ числу такихъ мущинъ. У него недоставало смиренія сдѣлать предложеніе такой дѣвушкѣ, которая была бы рада выдти за него. Теперь, когда надежды его улучшились, онъ захочетъ жениться на принцессѣ. Прежде для него было бы довольно денегъ и знатнаго происхожденія, а теперь онъ захочетъ кромѣ этого и молодость, и красоту, и умъ. Онъ всё-таки женится когда-нибудь, потому что принадлежитъ къ числу людей, которые способны жениться на своей кухаркѣ.

— Можетъ-быть, онъ найдётъ что-нибудь среднее между принцессой и кухаркой.

— А я надѣюсь, что онъ не найдётъ ни принцессы, ни кухарки, ни нѣчто среднее между ними.

— Я позволяю ему жениться хоть завтра, лэди Онгаръ. Еслибъ исполнилось моё желаніе, домъ Гью былъ бы полонъ дѣтьми.

— Разумѣется, приличіе требуетъ говорить это, Гарри.

— Я этого не хочу слышать отъ васъ, лэди Онгаръ. Я всегда говорю то, что думаю, и никто не знаетъ этого лучше васъ.

— Не хотите слышать, Гарри? Отъ кого же вы захотите услышать, если не отъ меня? Но я пожалуй буду къ вамъ справедлива и повѣрю, что вы на столько простодушны, что дѣйствительно желаете этого. Ваши воздушные замки могутъ осуществиться не наслѣдствомъ, а вашими собственными усиліями. Вы должны взять вашъ замокъ приступомъ.

— Или трудами.

— Словомъ, пріобрѣсти ихъ самому, и никакой владѣлецъ замка не будетъ съ большей гордостью сидѣть въ своёмъ замкѣ, какъ вы сидите въ томъ, который вы выстроили въ своёмъ воображеніи. Вы вѣрно дѣлаете великодушные подвиги всякаго рода. Вы помогаете несчастнымъ женщинамъ — вотъ такой бѣдной, какъ я напримѣръ; вы нападаете на огромныхъ драконовъ — не сказать ли мнѣ, что Софи Горделу вашъ послѣдній драконъ? — и желаете добра вашимъ врагамъ, такимъ напримѣръ, какъ Гью и Арчи; рубите огромные лѣса, то-есть дѣлаете чудеса, какъ инженеръ, а потомъ влюбляетесь. Когда случится это послѣднее, Гарри?

— Я полагаю, соображаясь со всѣмъ, что вы сказали прежде, что я долженъ влюбиться въ какую-нибудь несчастную женщину, сказалъ онъ — глупецъ!

— Нѣтъ, Гарри, нѣтъ! вы должны отдать ваше молодое, свѣжее, великодушное сердце кому-нибудь получше, хотя можетъ-быть эта несчастная женщина будетъ вспоминать, что могло быть когда-то.

Онъ зналъ, что стоитъ на краю пропасти, что порхаетъ какъ бабочка около огня. Онъ зналъ, что ему слѣдуетъ теперь, тотчасъ разсказать ей всё про Страттонъ и Флоренсъ Бёртонъ — что еслибы онъ могъ сказать ей теперь, опасность пройдётъ! Но онъ этого не сказалъ. Вмѣсто того, чтобы сказать ей объ этомъ, онъ думалъ о красотѣ лэди Онгаръ, о своей прежней любви, о томъ, что могло бы быть, еслибъ онъ не поѣхалъ въ Страттонъ. Мнѣ кажется, онъ думалъ если не о ея богатствѣ, то о вліяніи, какимъ онъ будетъ пользоваться, и какое мѣсто займётъ онъ въ обществѣ, еслибъ онъ просилъ теперь ея руки. Когда онъ сказалъ, что не нуждается въ наслѣдствѣ своего кузена, онъ говорилъ правду. Онъ не былъ жаденъ къ чужимъ деньгамъ. Еслибы Арчи имѣлъ столько жонъ, какъ Генрихъ VIII, и столько дѣтей, сколько Пріамъ, онъ нисколько не разсердился бы на это. Его желанія клонились не въ эту сторону. Но въ этомъ другомъ случаѣ, женщина, которая находилась передъ нимъ и которая такъ охотно надѣлила бы его всѣмъ своимъ достояніемъ, была любима имъ, прежде, чѣмъ онъ видѣлся съ Флоренсъ Бёртонъ. Во всё время своей любви къ Флоренсъ — такъ онъ теперь говорилъ себѣ, по говорилъ несправедливо — онъ всегда помнилъ, что Джулія Брабазонъ была его первой любовью, женщиной, которую онъ любилъ всѣмъ своимъ сердцемъ. Но съ нимъ случились несчастныя обстоятельства; — безпримѣрно несчастныя. Такимъ образомъ, онъ думалъ вмѣсто того, чтобы вспоминать, что теперь пора, разсказать ему свою исторію. Лэди Онгаръ, однако, скоро отвела его отъ края пропасти.

— Но что же драконъ, сказала она: — или лучше сказать, братъ дракона, къ которому вы обязались сходить и сразиться за меня? Побѣдили вы или малодушно отступили?

— Я побѣдилъ, сказалъ онъ: — но драконъ увѣряетъ, что онъ не считаетъ себя убитымъ. Другими словами, онъ объявляетъ, что увидится съ вами.

— Онъ увидится со мной? повторила лэди Онгаръ, и гнѣвный румянецъ выступилъ на каждой ея щекѣ. — Онъ велѣлъ мнѣ передать это какъ угрозу.

— Онъ не говорилъ, что это угроза, но кажется онъ думалъ это.

— Онъ думаетъ, Гарри, что я не хочу его видѣть, и если онъ насильно ворвётся ко мнѣ, я съумѣю его наказать за такое оскорбленіе. Если онъ поручилъ вамъ сказать мнѣ что нибудь, скажите.

— Сказать по правдѣ, онъ совсѣмъ не хотѣлъ говорить со мной, хотя старался быть вѣжливымъ со мною. Когда я разузнавалъ о нёмъ нѣсколько времени напрасно, онъ пришолъ съ другимъ человѣкомъ и пригласилъ меня обѣдать. За обѣдомъ было насъ четверо и, разумѣется, я не могъ говорить съ нимъ тогда. Съ нимъ былъ иностранецъ…

— Можетъ-быть, полковникъ Шмоффъ?

— Да, полковникъ Шмоффъ. Онъ удержалъ съ собою полковника Шмоффа, чтобы не допустить меня разспрашивать.

— Это такъ на него похоже. Онъ всё дѣлаетъ съ какимъ-нибудь умысломъ, съ какимъ-нибудь планомъ. Для меня было бы всё равно, Гарри, еслибъ вы говорили и при полковникѣ Шмоффѣ.

— Я наконецъ успѣлъ вызвать графа въ другую комнату, и тогда онъ очень разсердился на меня, и говорилъ о томъ, что онъ сдѣлаетъ съ мущинами, которые вмѣшиваются въ его дѣла.

— Вы не станете ссориться съ нимъ, Гарри? Обѣщайте мнѣ, что вы не рѣшитесь ни на какой подобный вздоръ, не выдете на дуэль.

— О, нѣтъ! мы скоро опять будемъ друзьями. Но онъ велѣлъ мнѣ передать вамъ, что онъ имѣетъ что-то важное вамъ сказать, что до меня не касается и что требуетъ свиданія.

— Я не вѣрю ему, Гарри.

— И онъ сказалъ, что онъ былъ когда-то очень вѣжливъ къ вамъ.

— Да, когда-то дерзокъ и когда-то вѣжливъ. Я простила одно за другое.

— Потомъ онъ говорилъ, что вы дурно заплатили за его вѣжливость, захлопнувъ дверь передъ нимъ, но что онъ не сомнѣвается, что вы передумаете, когда услышите отъ меня то, что онъ поручилъ мнѣ вамъ сказать. Онъ опять зайдётъ. Вотъ, лэди Онгаръ, и всё.

— Сказать ли мнѣ вамъ, какое онъ имѣлъ намѣреніе, Гарри?

Лицо ея опять покраснѣло, когда она сдѣлала этотъ вопросъ; но краска, выступившая теперь на ея щекахъ, была скорѣе краска стыда, чѣмъ гнѣва.

— Какое же было его намѣреніе?

— Заставить васъ думать, что я нахожусь въ его власти; заставить васъ думать, что онъ былъ моимъ любовникомъ; унизить меня въ вашихъ глазахъ для того, чтобы вы могли повѣрить тому, чему вѣрятъ другіе, всему, чему Гью Клэверингъ притворился, будто вѣритъ. Вотъ какая была у него цѣль, Гарри, и можетъ-быть вы скажете мнѣ, какой успѣхъ онъ имѣлъ.

— Лэди Онгаръ!

— Вы знаете старую поговорку, что капля вѣчно капающая выдолбитъ камень. А зачѣмъ жё вамъ имѣть ко мнѣ вѣру такую же твёрдую, какъ камень?

— Неужели вы думаете, что его слова имѣли такое дѣйствіе?

— Очень трудно заглянуть въ сердце другого человѣка, а чѣмъ ближе и дороже это сердце намъ, тѣмъ это, кажется мнѣ, труднѣе. Я знаю сердце этого человѣка — то, что онъ называетъ своимъ сердцемъ; но я не знаю вашего сердца.

Минуты двѣ Клэверингъ не отвѣчалъ, а потомъ онъ заговорилъ, не о себѣ, а о графѣ:

— Если то, что вы о нёмъ предполагаете, справедливо, онъ долженъ быть настоящій демонъ, онъ не можетъ быть человѣкъ.

— Человѣкъ или демонъ, какая нужда, кто онъ такой? который хуже, Гарри, и въ чомъ состоитъ разница? Современные Фаусты не нуждаются, чтобы Мефистофели учили ихъ хитрить или ожесточать свои сердца.

— Я не вѣрю, чтобы такіе люди существовали. Можетъ-быть, одинъ…

— Одинъ, Гарри? Каковъ же былъ лордъ Онгаръ? каковъ вашъ кузенъ Гью? каковъ этотъ графъ Патеровъ? Развѣ у нихъ не одна и та же натура, твёрдая какъ камень, жаждущая только удовлетворенія своихъ наклонностей, неимѣющая ни одного великодушнаго чувства, неспособная даже и думать о томъ, чтобы полюбить кого-нибудь? Развѣ это не такъ? Этотъ графъ даже еще лучше изъ трёхъ человѣкъ, названныхъ мною. Съ нимъ женщинѣ пришлось бы еще лучше, чѣмъ съ тѣми двумя.

— Всё-таки если это была бы его побудительная причина, то онъ демонъ.

— Пусть онъ будетъ демонъ, если вы это хотите, пусть онъ будетъ всѣмъ, чѣмъ вамъ угодно, если онъ не заставилъ васъ дурно подумать обо мнѣ.

— Нѣтъ, онъ этого не добился.

— Тогда мнѣ всё-равно, что онъ сдѣлалъ или что онъ можетъ сдѣлать. Вы не хотите, чтобъ я видѣлась съ нимъ, нѣтъ?

Она спросила это съ внезапной энергіей, бросившись вперёдъ и опираясь локтями на столъ, опустила лицо на обѣ руки, какъ она дѣлала это уже не разъ при нёмъ, такъ что эта поза, которая шла къ ней хорошо, сдѣлалась привычною для его глазъ.

— Въ такихъ вещахъ вы едвали станете руководиться моимъ мнѣніемъ.

— Чѣмъ же буду я руководиться? Я пожалуй, Гарри, дамъ вамъ обѣщаніе. Я буду руководиться вашимъ мнѣніемъ. Если вы мнѣ посовѣтуете видѣться съ нимъ, я увижусь, хотя, признаюсь, для меня это было бы непріятно.

— Зачѣмъ вамъ видѣться съ нимъ, если вы этого не желаете?

— Я не знаю никакой причины. И дѣйствительно никакой причины нѣтъ. То, что онъ говоритъ о лордѣ Онгарѣ, просто входитъ въ его планъ. Вы видите, каковъ у него планъ, Гарри?

— Какой же у него планъ?

— Просто напугать меня и заставить сдѣлаться его женой. Моя искренняя пріятельница Софи, которая, какъ мнѣ кажется, не сошлась съ своимъ братомъ относительно цѣны за свою помощь — а цѣна, безъ всякаго сомнѣнія, была высока — сообщала мнѣ не разъ, что братъ ея желаетъ оказать мнѣ эту честь. Графъ можетъ-быть думаетъ, что онъ можетъ устроить такое ничтожное дѣло безъ помощи сестры, а моя милѣйшая Софи какъ-будто чувствуетъ, что я лучше пригожусь ей, если останусь вдовой, нежели когда выберу себѣ другого мужа. Они такъ добры и такъ дружелюбны, неправда ли?

Въ эту минуту принесли чай, и Клэверингъ сидѣлъ нѣсколько минутъ молча съ чашкою въ рукѣ. Она между-тѣмъ приняла свою прежнюю позу, то-есть подперла лицо руками, позу, которую она оставила, когда слуга вошолъ въ комнату, и смотрѣла на него, а онъ прихлёбывалъ свой чай, не смотря на неё.

— Я не могу понять, сказалъ онъ наконецъ: — зачѣмъ вы продолжаете вашу короткость съ такою женщиною.

— Вы не подумали объ этомъ, Гарри, или поняли бы это. Это, я думаю, очень легко понять.

— Вы знаете, что она вѣроломная, фальшивая, пошлая, жадная и безъ всякихъ правилъ женщина. Она не можетъ вамъ нравиться. Вы говорите, что она драконъ.

— Драконъ для васъ, сказала я.

— Вы знаете очень хорошо, что она не принадлежитъ къ числу порядочныхъ женщинъ, а между-тѣмъ, переносите ея общество.

— Именно. Теперь скажите мнѣ, что вы желаете, чтобы я сдѣлала.

— Я желалъ бы, чтобъ вы разошлись съ ней.

— Но какимъ образомъ? Легко сказать разойтись. Неужели я должна запереть передъ ней дверь, когда она меня не оскорбила ничѣмъ? Должна ли я забыть, что она оказала мнѣ большую услугу, когда я нуждалась въ подобныхъ услугахъ? Могу ли я сказать ей въ глаза, что она именно такая женщина, какъ вы её описали, и что слѣдовательно я вперёдъ избавляю себя отъ ея общества? Или вы думаете, что люди на этомъ свѣтѣ знакомы только съ тѣми, кого они любять и уважаютъ?

— Я не имѣлъ бы ни одного короткаго друга, котораго не любилъ бы и не уважалъ.

— Но, Гарри, предположите, что никто не любилъ и не уважалъ бы васъ, что у васъ не было бы дома въ Клэверингѣ, отца, который восхищается вами, и матери, которая обожаетъ васъ, сестёръ, которыя считаютъ васъ почти совершенствомъ, товарищей, съ которыми вы можете работать съ взаимнымъ уваженіемъ и соревнованіемъ, еслибы у васъ не было высокихъ надеждъ въ будущемъ, не было возможности выбирать собесѣдниковъ, которыхъ вы могли уважать и любить, предположите, какъ вы поступили бы тогда съ Софи Горделу на моёмъ мѣстѣ?

Сердце его должно было быть каменное, еслибъ это не смягчило его. Онъ всталъ и подошолъ къ ней.

— Джулія, сказалъ онъ: — вы находитесь не въ такомъ положеніи.

— Джулія находится въ такомъ положеніи, сказала она: — это правда. Чѣмъ я лучше ея и почему мнѣ не быть знакомой съ нею?

— Чѣмъ вы лучше её? Вы такъ непохожи на неё, какъ два разныхъ полюса.

— Но какъ драконы, сказала она, улыбаясь: — сгодимся.

— Неужели вы хотите-сказать, что васъ никто не любитъ?

— Да, Гарри, я именно это хочу сказать. Меня никто не любитъ. Играя въ карты, я выиграла деньги и знатность, но потеряла любовь, дружбу и то уваженіе, которое возбуждаетъ знакомство съ свѣтскими мущинами и женщинами. У меня есть лошади и экипажи, люди, видя меня, шепчутся: вотъ лэди Онгаръ, съ которой незнакомъ никто. Я могу видѣть это по глазамъ ихъ, такъ что мнѣ представляется, будто я слышу ихъ слова.

— Но всё это несправедливо.

— Что несправедливо? Несправедливо то, что я заслужила это. Я сдѣлала то, что сдѣлало меня приличной знакомой для такой женщины, какъ Софи Горделу, хотя я не сдѣлала того, о чомъ можетъ-быть думаютъ эти люди.

Онъ помолчалъ, прежде чѣмъ заговорилъ, всё стоя возлѣ нея на коврѣ.

— Лэди Онгаръ… началъ онъ.

— Нѣтъ, Гарри, не лэди Онгаръ, когда мы находимся вмѣстѣ такимъ образомъ. Позвольте мнѣ чувствовать, что у меня есть одинъ другъ, который осмѣливается называть меня моимъ именемъ, отъ кого мнѣ было бы пріятно услышать моё имя. Вамъ нечего бояться, чтобы я придала этому слишкомъ большое значеніе. Я не стану приписывать этому такое значеніе, какое оно имѣло прежде.

Онъ не зналъ, какъ ему продолжать и даже что ей сказать, Флоренсъ Бёртонъ всё не выходила у него изъ мыслей и каждую минуту онъ говорилъ себѣ, что онъ не хочетъ сдѣлаться негодяемъ. Но теперь дошло до того, что онъ отдалъ бы всё на свѣтѣ за то, чтобы никогда не быть въ Страттонѣ. Онъ сѣлъ возлѣ нея и смотрѣлъ не на неё, а въ огонь, клянясь себѣ, что онъ не сдѣлается негодяемъ, и между-тѣмъ желая, почти желая, чтобы у него достало мужества преодолѣть свою честь. Наконецъ, обернувшись къ ней, онъ взялъ её за руку. Дѣлая это, онъ коснулся ея волосъ и щеки, и она опустила свою руку, такъ-что она осталась въ его рукѣ.

— Джулія, сказалъ онъ: — чѣмъ я могу васъ утѣшить?

Она не отвѣчала ему, но отвернулась отъ него и смотрѣла черезъ столъ въ пустое пространство.

— Джулія, сказалъ онъ опять: — чѣмъ я могу васъ утѣшить?

Она всё не отвѣчала ему. Онъ понялъ всё также хорошо, какъ поймётъ читатель. Онъ зналъ, что она чувствуетъ, и зналъ также, что въ эту минуту онъ также фальшивъ съ ней, какъ и съ Флоренсъ. Онъ зналъ, что на вопросъ, сдѣланный имъ, могъ быть справедливый и удовлетворительный отвѣтъ, но его опасеніе именно заключалось въ томъ обстоятельствѣ, что этотъ отвѣтъ ей невозможно было дать ему. Могла ли она сказать: «Да, вы можете меня утѣшить; скажите, что вы любите меня, и я утѣшусь.» Но онъ не имѣлъ намѣренія поставить её въ такое затруднительное положеніе, онъ не имѣлъ намѣренія поступить съ ней жестоко. Онъ невольно впалъ въ вѣроломство и мучилъ её, не потому, что онъ былъ золъ, а потому, что былъ слабъ. Онъ держалъ ея руку минуты двѣ, по она всё съ нимъ не говорила. Тогда онъ съ жаромъ прижалъ эту руку къ своимъ губамъ.

— Нѣтъ, Гарри, сказала она, спрыгнувъ съ своего мѣста и быстро выдернувъ свою руку: — нѣтъ, этого не должно быть. Пусть я опять буду лэди Онгаръ, если звукъ другого имени слишкомъ напоминаетъ вамъ прошедшіе дни. Пусть я буду опять лэди Онгаръ. Я понимаю, что это будетъ лучше.

Говоря эти слова, она отошла отъ него черезъ всю комнату. Онъ пошолъ за нею.

— Вы сердитесь? спросилъ онъ.

— Нѣтъ, Гарри, не сержусь. Какъ могу я на васъ сердиться, когда вы одинъ остались у меня изъ моихъ прежнихъ друзей? Но, Гарри, вы должны подумать обо мнѣ и пощадить меня въ моихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ.

— Пощадить васъ, Джулія?

— Да, Гарри, пощадить меня. Вы должны быть добры и внимательны ко мнѣ и быть для меня братомъ. Но люди узнаютъ, что вы мнѣ не братъ, и вы должны помнить всё это для меня. Но вы но должны меня бросать. Всё другое, что люди могутъ сказать, будетъ лучше, чѣмъ это.

— Развѣ я поступилъ нехорошо, поцаловавъ вашу руку?

— Да, нехорошо, очень нехорошо: — то-есть не то чтобы нехорошо, а необдуманно.

— Я сдѣлалъ это, сказалъ онъ: — потому что я васъ люблю.

Когда онъ говорилъ это, слёзы выступили у него на глазахъ.

— Да, вы любите меня и я васъ люблю, но не такой любовью, которая можетъ выказаться въ этой формѣ. Это была старая любовь, которую я отбросила и которая погибла. Та любовь кончилась, когда я… обманула васъ. Я не сержусь, но будете ли вы помнить, что эта любовь уже не существуетъ? Вы будете помнить это, Гарри?

Онъ сѣлъ на стулъ въ отдалённой части комнаты и двѣ слезы покатились по его щекамъ. Она наклонилась надъ нимъ и смотрѣла, какъ онъ плачетъ.

— Я не имѣла намѣренія нагнать на васъ грусть, сказала она. — Полноте, не будемъ грустить больше. Я понимаю всё. Я знаю, что чувствуете вы. Старая любовь погибла, но мы тѣмъ не менѣе будемъ друзьями.

Онъ вдругъ всталъ съ своего мѣста и, схвативъ её въ свои объятія, прижалъ свои губы къ ея губамъ. Онъ сдѣлалъ это такъ скоро, что она не имѣла возможности, даже еслибъ и желала, удержать его. Но она вырвалась изъ его объятій и отворачивалась отъ него, кротко выговаривая ему за его страсть.

— Нѣтъ, Гарри, нѣтъ, говорила она: — этого не должно быть!

— Да, Джулія, да! такъ должно быть всегда, вѣчно!

Онъ держалъ её еще въ своихъ объятіяхъ, когда дверь отворилась и Софи Горделу тихими, кошачьими шагами вошла въ комнату. Гарри немедленно отступилъ, а лэди Онгаръ обернулась къ своей пріятельницѣ, сверкнувъ на неё гнѣвными глазами.

— А! сказала меленькая француженка-полька съ выраженіемъ восторга на своёмъ отвратительномъ лицѣ. — А, мои милые! вѣдь это нехорошо, что я явилась такимъ образомъ.

— Нѣтъ, сказала лэди Онгаръ: — это нехорошо, совсѣмъ нехорошо.

— Почему же нехорошо, Жюли? Полноте, не дурачьтесь. Мистеръ Клэверингъ только кузенъ, и очень красивый кузенъ, что это можетъ значить при мнѣ?

— При васъ это ничего по можетъ значить, сказала лэди Онгаръ.

— А при слугахъ, Жюли?

— Это не можетъ значить ничего ни при комъ.

— Полно, полно, милая Жюли, это вздоръ.

— Вздоръ или не вздоръ, а я желаю быть одна, когда хочу. Что вамъ угодно сказать мнѣ, мадамъ Горделу?

— Мнѣ угодно просить у васъ прощенія и сказать вамъ, что вы должны простить вашего бѣднаго друга. Вашъ щоголь-лакей вышелъ и меня впустила Бесси. Я сказала Бесси, что войду безъ доклада, вотъ и всё. Если я пришла слишкомъ поздно, прошу васъ извинить.

— Отчего же слишкомъ поздно? я еще не легла.

— Я хотѣла спросить васъ насчотъ картинъ. Вы сказали, что можетъ-быть поѣдете завтра, а можетъ-быть и нѣтъ.

Клэверингъ очутился въ весьма неловкомъ положеніи, между-тѣмъ какъ мадамъ Горделу объясняла такимъ образомъ, почему она вошла безъ доклада, и простился, какъ только нашолъ для этого возможность.

— Джулія, сказалъ онъ: — такъ какъ теперь мадамъ Горделу съ вами, я уйду.

— Но я скоро васъ увижу?

— Да, очень скоро, то-есть какъ только ворочусь изъ Клэверинга. Я завтра рано утромъ уѣзжаю изъ Лондона.

— Когда такъ, прощайте! и она протянула ему руку съ нѣжной улыбкой на лицѣ.

Когда онъ почувствовалъ горячее пожатіе ея руки, онъ самъ не зналъ, отвѣчать ему такимъ же пожатіемъ, или нѣтъ. Но онъ зашолъ слишкомъ далёко теперь, чтобы отступить, и твёрдо держалъ её съ минуту въ своихъ рукахъ. Она опять улыбнулась ему — о, какъ страстно! — и кивнула ему головой. Ему показалось, что онъ никогда не видѣлъ женщины такой прелестной. Какъ не походило выраженіе ея лица теперь на то выраженіе, которое было на лицѣ ея, когда она говорила ему нѣсколько ранѣе въ этотъ роковой вечеръ о всѣхъ горестяхъ, которыя дѣлали её такой несчастной! Этотъ знакъ, который она сдѣлала ему головой, выражалъ такъ много. «Мы понимаемъ другъ друга теперь — вѣдь понимаемъ? Да, хотя эта злая женщина стала на минуту между вами, однако мы понимаемъ другъ друга. Неправда ли, какъ это пріятно? Ахъ, тѣ непріятности, о которыхъ я вамъ говорила, вы залечили всѣ!»

Всё это было сказано очень ясно въ ея прощальномъ поклонѣ, и Гарри не смѣлъ противорѣчить ей выраженіемъ своей физіономіи.

— Прощайте, прощайте, мистеръ Клэверингъ! сказала Софи.

— Добрый вечеръ, мадамъ Горделу, сказалъ Гарри, бросивъ на неё взглядъ исполненный гнѣва.

Онъ ушолъ, оставивъ обѣихъ женщинъ, домой на Блумбёрійскій сквэръ, но не съ радостью въ сердцѣ счастливаго любовника.

Глава XXII.
ДЕНЬ ПОХОРОНЪ.

Гарри Клэверингъ, уходя изъ Болтонской улицы послѣ сцены, прерванной Софи Горделу, находился не въ пріятномъ расположеніи духа, да и во время поѣздки въ Клэверингъ не очень успокоился. Слѣдовало ли на него смотрѣть теперь какъ на негодяя, во всякомъ случаѣ онъ не былъ такимъ негодяемъ, который былъ способенъ поступить негоднымъ образомъ безъ угрызеній и тоски. Ему не казалось возможно даже теперь совершенно измѣнить Флоренсъ. Ему не приходило въ голову, что онъ можетъ освободиться отъ обязательства, которое связывало его съ нею. Нѣтъ, онъ долженъ былъ поступить вѣроломно съ лэди Онгаръ — съ женщиной, быть другомъ которой онъ поклялся и которая казалась ему теперь дороже Флоренсъ. Онъ долженъ былъ, по своему обыкновенію, писать къ Флоренсъ за два дня до своего отъѣзда изъ Лондона, и когда шолъ въ Болтонскую улицу, онъ рѣшилъ, что сдѣлаетъ это вечеромъ, воротившись домой; но когда, онъ пришолъ въ свою квартиру, ему показалось невозможно писать такое письмо. Что онъ могъ сказать ей такого, что не было бы ложно? Какъ онъ могъ сказать ей, что любитъ её, и говорить, по обыкновенію, о своёмъ нетерпѣніи послѣ того, что случилось въ Болтонской улицѣ?

Но что сдѣлаетъ онъ съ Джуліей? Онъ былъ обязанъ сказать ей тотчасъ о своёмъ положеніи и объявить, что, поступивъ съ нею такимъ образомъ, онъ просто оскорбилъ её. Взглядъ удовлетворённаго удовольствія, которымъ она проводила его, когда онъ оставилъ её, не выходилъ у него изъ памяти и мучилъ его.

Онъ теперь долженъ былъ лишить её этого удовольствія и былъ обязанъ сдѣлать это какъ можно скорѣе. Рано утромъ, прежде чѣмъ отправился въ путь, онъ сдѣлалъ попытку — попытку напрасную — писать къ Флоренсъ, а не къ Джуліи. Письмо не писалось. У него не достало смѣлости сообщить ей, что онъ насмѣялся надъ ея горестью и оскорбилъ её, обнаруживъ свою любовь. Притомъ, эта противная француженка-полька, пытливыми глазами которой Джулія осмѣлилась пренебречь, потому что она гордилась его любовью! Еслибъ не она, дѣло обошлось бы легче. Гарри, думая объ этомъ, не вспомнилъ, что еслибъ Софи не прервала его, онъ переходилъ бы отъ одной опасности къ другой, такъ что компрометировалъ бы себя еще болѣе и далъ бы обѣщанія, которыя было бы столь же постыдно нарушить, сколько и сдержать. Но даже и теперь не далъ ли онъ такихъ обѣщаній? Не было ли обѣщанія въ этихъ объятіяхъ, въ полузабытомъ словѣ, которое онъ произнёсъ, когда она находилась въ его объятіяхъ, и въ прощальномъ пожатіи его руки? Онъ не могъ написать этого письма въ то утро, такъ какъ торопился ѣхать и отправился въ Клэверингъ, рѣшивъ, что это письмо должно быть написано изъ дома его отца. Для него это было печальное, скучное путешествіе, а пріѣхавъ домой, онъ былъ молчаливъ и не въ духѣ; но онъ пріѣхалъ на похороны своего кузена, и расположеніе его духа сначала не примѣтили, какъ это случилось бы при другихъ обстоятельствахъ. Физіономія его отца имѣла то извѣстное выраженіе обычной торжественности, которое необходимо въ подобныхъ случаяхъ, а мать его еще думала о горестяхъ лэди Клэверингъ, которая провела въ пасторатѣ послѣдніе два дня.

— Видѣлъ ли ты лэди Онгаръ послѣ того, какъ она услышала о смерти бѣднаго ребёнка? спросила его мать.

— Да, я былъ у ней вчера вечеромъ.

— Часто ты видишься съ нею? освѣдомилась Фанни.

— Что ты называешь часто? Нѣтъ, не часто; я былъ у ней вчера вечеромъ, потому что она дала мнѣ порученіе. Я видѣлъ её всего-навсего раза три.

— Всё ли еще она такъ хороша? спросила Фанни.

— Право не могу сказать; не знаю.

— Ты когда-то считалъ её большой красавицей, Гарри.

— Разумѣется, она хороша. Въ этомъ никогда не было ни малѣйшаго сомнѣнія; но когда женщина въ глубокомъ траурѣ, какъ-то нельзя думать о ея красотѣ.

О, Гарри, Гарри! какъ ты можешь быть такъ фальшивъ?

— Я думала, что молодыя дамы всегда особенно очаровательны, сказала Фанни: — а когда вспомнить о лордѣ Онгарѣ, её нельзя считать такой вдовой, какъ другихъ.

— Я ничего не знаю объ этомъ, сказалъ Гарри.

Онъ чувствовалъ, что глупъ и запинается на каждомъ словѣ, но никакъ не могъ себя преодолѣть. Ему было невозможно говорить о лэди Онгаръ съ надлежащимъ спокойствіемъ. Фанни видѣла, что этотъ предметъ разговора непріятенъ для него, и перестала.

— Она написала очень милое письмо къ твоей матери о бѣдномъ ребёнкѣ и о своей сестрѣ, сказалъ ректоръ. — Я очень бы желалъ, чтобъ Герміона могла поѣхать къ ней на время.

— Я боюсь, что онъ не пуститъ её, сказала мистриссъ Клэверингъ. — Я не совсѣмъ понимаю, но Герміона говоритъ, что вражда между Гью и ея сестрой теперь сильнѣе прежняго.

— И Гью не первый выкинетъ эту вражду изъ своего сердца, сказалъ ректоръ.

На слѣдующій день были похороны, и Гарри пошолъ съ отцомъ и кузенами на могилу ребёнка. Когда онъ встрѣтилъ сэра Гью въ столовой замка, баронетъ почти съ нимъ не говорилъ.

— Печальный случай, неправда ли? сказалъ Арчи: — очень печальный, очень печальный!

Гарри видѣлъ, что Гью сердито нахмурился на брата; ему было противно его притворство, тѣмъ болѣе, что Арчи притворствовалъ вдвойнѣ. Арчи былъ теперь наслѣдникомъ имѣнія и титула.

Послѣ похоронъ, Гарри пошолъ навѣстить лэди Клэверингъ и опять долженъ былъ выдержать разговоръ о лэди Онгаръ. Ему Джулія дала порученіе уговорить сестру уѣхать изъ Клэверинга на нѣкоторое время. Это было въ началѣ послѣдняго вечера въ Болтонской улицѣ, за долго до того, какъ явилась мадамъ Горделу.

— Скажите ей отъ меня, говорила лэди Онгаръ: — что я поѣду куда бы то ни было, если только она захочетъ поѣхать со мной — она и я вдвоёмъ. Скажите ей это, Гарри. Она поймётъ, почему я ей не пишу. Я знаю, что онъ читаетъ всѣ ея письма, когда онъ съ нею.

За это Гарри теперь взялся и долженъ былъ сообщить результатъ лэди Онгаръ. Порученіе онъ могъ передать, но передать отвѣтъ лэди Онгаръ было совсѣмъ другое. Лэди Клэверингъ выслушала, что онъ сказалъ, но когда онъ сталъ уговаривать её дать отвѣтъ, она качала головой.

— Почему же нѣтъ, лэди Клэверингъ?

— Не всегда можно оставлять свой домъ и уѣзжать, Гарри,

— Но мнѣ казалось бы, что вы можете это сдѣлать теперь, то-есть скоро. Развѣ сэръ Гью останется здѣсь, въ Клэверингѣ?

— Онъ мнѣ не говорилъ этого.

— Если онъ останется, я полагаю, останетесь и вы; но если онъ поѣдетъ въ Лондонъ, я не вижу, почему бы вамъ не поѣхать куда-нибудь съ вашей сестрой. Она говорила, что въ Тенби очень тихо; но она поѣдетъ, куда захотите вы.

— Я не думаю, чтобы это было возможно, Гарри. Скажите ей, что я искренно признательна ей, но не думаю, чтобъ это было возможно. Она вѣдь свободна дѣлать что хочетъ.

— Да, она свободна. Но вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, Гарри, что мнѣ лучше остаться здѣсь. Какая польза выдержать сцену и всё-таки получить отказъ? Не говорите объ этомъ больше, а просто скажите, что это невозможно.

Это Гарри сдѣлать обѣщалъ и черезъ нѣсколько времени собрался уйти, когда она вдругъ сдѣлала ему вопросъ:

— Вы помните, что я говорила о Джуліи и Арчи, когда вы были здѣсь въ послѣдній разъ?

— Помню.

— Чтожъ, имѣетъ онъ возможность на успѣхъ? Кажется, теперь вы видитесь съ ней чаще всѣхъ.

— Мнѣ кажется, онъ не имѣетъ никакой.

Говоря это, Гарри не могъ удержаться отъ безразсудной ревности.

— Вы всегда имѣли самое ничтожное мнѣніе объ Арчи. Положеніе Арчи перемѣнилось, Гарри, съ-тѣхъ-поръ, какъ мой ангельчикъ отнятъ отъ меня. Разумѣется, онъ женится, и я думаю, что Гью было бы пріятно, еслибъ онъ женился на Джуліи. Это онъ предложилъ. Ему нравится только то, что онъ предлогаетъ самъ.

— Онъ предложилъ бракъ съ лордомъ Онгаромъ. А развѣ это нравится ему теперь?

— Ну видите, Джулія получила же деньги.

Гарри, услышавъ это, отвернулся; ему сдѣлалось противно. Бѣдный малютка, мать котораго теперь говорила съ нимъ, былъ похороненъ только въ это утро, а она уже составляла новые планы для фамильнаго богатства. Джулія получила деньги! Это казалось ей даже въ ея горести достаточнымъ вознагражденіемъ за всё, что ёя сестра вынесла и выносила. Жалкая душа! Гарри не размыслилъ, какъ ему слѣдовало бы сдѣлать, что всѣ ея планы клонились только къ тому, чтобъ добиться спокойствія, которымъ, можетъ-быть, она пользовалась бы, еслибъ ея мужъ остался доволенъ.

— Почему же Джулія не хочетъ выйти за него? спросила она.

— Не могу сказать почему, но она не выйдетъ, сказалъ Гарри почти съ гнѣвомъ.

Въ эту минуту дверь отворилась и сэръ Гью вошолъ въ комнату.

— Я не зналъ, что вы здѣсь, обратился онъ къ своему гостю.

— Я не могъ быть здѣсь и не сказать нѣсколько словъ лэди Клэверингъ.

— Чѣмъ меньше говорить, тѣмъ лучше, сказалъ сэръ Гью.

Но ни въ голосѣ его, ни въ физіономіи не слышалось желанія оскорбить, и Гарри не обидѣлся.

— Я говорилъ лэди Клэверингъ, что ей слѣдовало бы уѣхать отсюда на время.

— А зачѣмъ вы говорили это?

— Я сказала ему, что не поѣду, отвѣчала бѣдная женщина.

— Зачѣмъ ей ѣхать, и куда, и зачѣмъ вы предлагаете ей это? И какимъ образомъ ея отъѣздъ можетъ быть предметомъ вашей заботливости?

Когда сэръ Гью дѣлалъ эти вопросы своему кузену, въ тонѣ его была придирчивость — умышленная придирчивость — и не только въ тонѣ, но и въ глазахъ, и во всей осанкѣ. Онъ повернулся спиной къ женѣ и прямо посмотрѣлъ въ лицо Гарри.

— Безъ всякаго сомнѣнія, лэди Клэверингъ очень вамъ обязана, сказалъ онъ: — но почему именно вы взяли на себя совѣтовать ей оставить ея домъ въ такое время?

Гарри, прежде чѣмъ далъ отвѣтъ сэру Гью, обсудилъ, каковы будутъ послѣдствія того, что онъ скажетъ. Самому ему не было никакого дѣла до гнѣва его кузена. Цѣль его теперь просто состояла въ томъ, чтобъ исполнить желаніе лэди Онгаръ, и онъ думалъ, что можетъ-быть сэръ Гью не будетъ препятствовать предложенію, которое жена не смѣла сдѣлать ему изъ робости.

— Сестра ея дала мнѣ порученіе, сказалъ Гарри.

— Честное слово, она очень добра. Какое же это порученіе? Или это секретъ между вами троими?

— У меня нѣтъ секретовъ, Гью, сказала ему жена.

— Дай мнѣ выслушать, что онъ скажетъ, замѣтилъ сэръ Гью.

— Лэди Онгаръ думала, что сестрѣ ея было бы хорошо уѣхать изъ Клэверинга на короткое время, и предложила ѣхать съ нею куда она захочетъ на нѣсколько недѣль, вотъ и всё.

— За коимъ чортомъ Герміона должна бросить свой домъ? А еслибъ она и захотѣла оставить его, съ какой стати ей ѣхать съ женщиной, которая дурно вела себя?

— О, Гью! воскликнула лэди Клэверингъ.

— Лэди Онгаръ никогда не вела себя дурно, сказалъ Гарри.

— Вы ея заступникъ? спросилъ сэръ Гью.

— Въ этомъ отношеніи, да. Она никогда не вела себя дурно и, сверхъ того, съ нею жестоко обошлись, когда она воротилась сюда.

— Кто? кто? сказалъ сэръ Гью, подходя къ своему кузену и сердито заглядывая ему въ лицо.

Но Гарри Клэверингъ былъ не такой человѣкъ, чтобы оробѣть отъ сердитаго вида кого бы то ни было.

— Вы, сказалъ онъ: — ея зять, вы, устроившіе этотъ несчастный бракъ и болѣе всѣхъ обязанные защищать её.

— О, Гарри! перестаньте, перестаньте! вскрикнула лэди Клэверингъ.

— Молчи, Герміона! повелительно сказалъ мужъ: — или лучше уйди и оставь насъ. Я долженъ сказать нѣсколько словъ Гарри Клэверингу глазъ-на-глазъ.

— Я не уйду, если вы будете ссориться.

— Гарри, сказалъ сэръ Гью: — я попрошу васъ сойти внизъ въ столовую, я сейчасъ приду къ вамъ.

Гарри Клэверингъ сдѣлалъ, какъ ему было сказано, и черезъ нѣсколько минутъ кузенъ пришолъ къ нему въ столовую.

— Нѣтъ никакого сомнѣнія, что вы хотѣли оскорбить меня тѣми словами, которыя сказали наверху, началъ баронетъ послѣ того, какъ старательно заперъ дверь и медленно подошолъ къ ковру передъ каминомъ.

— Совсѣмъ нѣтъ, я имѣлъ намѣреніе заступиться за обиженную женщину, которую вы оклеветали.

— Послушайте, Гарри, я не хочу, чтобы вы вмѣшивались въ мои дѣла здѣсь или гдѣ бы то ни было. Вы прекрасный молодой человѣкъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, но не ваше дѣло устроивать порядокъ въ моёмъ домѣ. Послѣ того, что вы сейчасъ сказали лэди Клэверингъ, вы лучше сдѣлаете, если не будете бывать здѣсь въ моё отсутствіе.

— Ни въ вашемъ отсутствіи, ни въ присутствіи.

— Что касается послѣдняго, поступайте какъ хотите. А относительно моей свояченицы я просто вамъ посовѣтую заботиться о вашихъ собственныхъ дѣлахъ.

— Я буду заботиться о такихъ дѣлахъ, о какихъ захочу.

— О лэди Онгаръ и ея жизни послѣ замужства вы вѣрно знаете очень мало, и не полагаю, чтобы много узнали отъ нея самой. Она когда-то одурачила васъ, и очень можетъ-быть, что вздумаетъ сдѣлать это опять.

— Вы сейчасъ только сказали, что не хотите, чтобы вмѣшивались въ ваши дѣла, и я также не хочу.

— Я не знаю, есть ли у васъ такія дѣла, въ которыя можетъ вмѣшиваться кто-нибудь. Мнѣ сказали, что вы помолвлены съ молодой дѣвицей, которую ваша мать приводила сюда обѣдать. Если такъ, я не вижу, какимъ образомъ вы можете называть себя заступникамъ лэди Онгаръ.

— Я не говорилъ ничего подобнаго.

— Говорили.

— Нѣтъ, это вы спросили меня, не заступникъ ли я ея.

— А вы отвѣчали утвердительно.

— Только въ томъ отношеніи, чтобы защищать ея репутацію, когда вы клеветали на неё.

— Ей-Богу, ваше безстыдство восхитительно! Кто знаетъ её лучше, какъ вы думаете, вы или я? Чья она свояченица? Вы сказали мнѣ, что я жестоко обошолся съ ней, этого я не хочу выносить и требую, чтобы вы извинились передо мной.

— Мнѣ не въ чемъ извиняться и я не отступлюсь отъ моихъ словъ.

— Тогда я скажу вашему отцу о вашемъ грубомъ поступкѣ и предостерегу его, что вы поставили меня въ необходимость выгнать его сына изъ моего дома. Вы дерзкій, самонадѣянный молокососъ, и еслибъ вы не носили одно имя со мною, я приказалъ бы моимъ конюхамъ вытолкать васъ палками отсюда.

— Вы знаете очень хорошо, что конюхи ваши не послушались бы вашего приказанія. Они скорѣе отколотили бы палками васъ. Иногда я думаю, что они это сдѣлаютъ, когда слышу, какъ вы говорите съ ними.

— Уйдите!

— Разумѣется, я уйду; зачѣмъ мнѣ оставаться здѣсь?

Сэръ Гью отворилъ дверь, и Гарри вышелъ, бросивъ осторожный взглядъ черезъ плечо, чтобы съ нимъ не сдѣлали какого-нибудь насилія. Но сэръ Гью былъ не такъ опрометчивъ и позволилъ своему кузену уйти изъ комнаты и изъ дома не тронувъ его.

И всё это случилось въ день похоронъ! Гарри Клэверингъ поссорился такимъ образомъ съ отцомъ черезъ нѣсколько часовъ послѣ того, какъ они оба вмѣстѣ стояли надъ могилою единственнаго ребёнка этого отца! Когда Гарри думалъ объ этомъ, идя черезъ паркъ, ему сдѣлалось противно. Какіе жалкіе, гнусные люди окружали его! Съ какими порочными людьми имѣлъ онъ дѣло! А что могъ онъ думать о себѣ — о себѣ, когда онъ былъ помолвленъ и съ Флоренсъ Бёртонъ и съ лэди Онгаръ? Даже его кузенъ упрекалъ его въ вѣроломствѣ съ Флоренсъ, но что сказалъ бы его кузенъ, еслибъ онъ зналъ всё? И что хорошаго сдѣлалъ онъ, или лучше сказать, чего дурного не сдѣлалъ онъ? Пытаясь заступиться за лэди Клэверингъ, не вмѣшался ли онъ дѣйствительно не въ своё дѣло и открыто подвергнулъ себя гнѣву своего кузена? Онъ чувствовалъ, что онъ былъ осёлъ, дуракъ, и осёлъ самонадѣянный, воображавшій, будто онъ можетъ сдѣлать пользу, когда его вмѣшательство могло сдѣлать только вредъ. Почему онъ не могъ молчать, когда сэръ Гью вошолъ, вмѣсто того, чтобы сдѣлать эту тщетную попытку относительно лэди Ккэверитъ? Но даже эта непріятность была только добавочной къ той большой непріятности, которая подавляла его. Какъ могъ онъ избѣгнуть положенія, въ которое поставилъ себя относительно лэди Онгаръ? Уѣзжая изъ Лондона, онъ обѣщалъ написать ей въ тотъ же самый вечеръ и разсказать всё о Флоренсъ. Но вечеръ прошолъ, прошолъ и весь слѣдующій день, а письмо не было написано. Сидя съ отцомъ въ этотъ вечеръ, онъ разсказалъ ему свою ссору съ кузеномъ. Отецъ его пожалъ плечами и поднялъ брови.

— Ты смѣлѣе меня, сказалъ онъ. — Я никакъ не посмѣлъ бы посовѣтовать Гью, что ему дѣлать съ своей женой.

— Но я ему не совѣтовалъ, я только сказалъ, что говорилъ съ ней объ этомъ. Еслибъ онъ сказалъ вамъ, что онъ совѣтовалъ моей матери дѣлать это или то, вы не разсердились бы на это.

— Гью человѣкъ странный.

— Никто не имѣетъ права быть страннымъ, каждый долженъ покоряться обычаямъ, принятымъ въ свѣтѣ.

— Не думаю, чтобы это значило что-нибудь, сказалъ ректоръ: — если дверъ твоего кузена будетъ заперта, здѣсь или въ Лондонѣ, это тебѣ не повредитъ.

— О, да! это мнѣ не повредитъ; но я не желаю, чтобы вы думали, будто я поступилъ безразсудно.

Вечеръ прошолъ, прошолъ и слѣдующій день, а письмо всё не было написано. На третье утро послѣ похоронъ Гарри услышалъ, что сэръ Гью уѣхалъ; но онъ разумѣется въ замокъ не пошолъ, помня, что хозяинъ запретилъ ему приходить туда въ своё отсутствіе. Мать его однако ходила къ лэди Клэверингъ, и нѣкоторыя сношенія между обоими семействами возобновились. Гарри имѣлъ намѣреніе остаться въ Клэверингѣ только одинъ день послѣ похоронъ, но черезъ недѣлю онъ всё еще находился въ пасторатѣ. Онъ говорилъ, что Троицынъ и Духовъ день, какъ праздники, онъ можетъ провести дома. Разумѣется, въ пасторатѣ были рады, что онъ остаётся съ ними, но не могли не примѣтить, что дѣла его идутъ не совсѣмъ хорошо. Фанни примѣтила также, что онъ ни разу не упомянулъ о Флоренсъ.

— Гарри, сказала она: — между тобою и Флоренсъ ничего не случилось дурного?

— Дурного? Что можетъ быть дурное? Что ты хочешь сказать?

— Я получила отъ нея письмо сегодня, и она спрашиваетъ, гдѣ ты.

— Женщины всегда ожидаютъ кучи писемъ. Но мнѣ было некогда. Напиши къ ней завтра, что я буду писать ей тотчасъ, какъ только ворочусь въ Лондонъ.

— Но почему ты не напишешь къ ней отсюда?

— Потому что ты можешь сдѣлать это за меня.

Фанни чувствовала, что это вовсе не похоже на любовника, особенно на такого любовника, какимъ былъ ея братъ. Пока Флоренсъ была въ Клэверингѣ, онъ постоянно писалъ къ ней письма, и Фанни часто слышала, какъ Флоренсъ хвасталась, что эти письма совершенство въ своёмъ родѣ. Она не сказала ничего болѣе теперь, но знала, что дѣло было не совсѣмъ въ порядкѣ. Дѣло было вовсе не въ порядкѣ. Гарри не писалъ ни къ лэди Онгаръ, ни къ Флоренсъ, и чѣмъ долѣе онъ откладывалъ, тѣмъ тяжелѣе это становилось для него. Онъ теперь говорилъ себѣ, что не напишетъ ни къ которой до-тѣхъ-поръ, пока не воротится въ Лондонъ.

За день до отъѣзда къ нему пришло письмо изъ Страттона. Фанни была съ нимъ, когда онъ получилъ это письмо, и примѣтила, что онъ положилъ его въ карманъ не распечатавъ. Въ карманѣ онъ носилъ его нераспечатаннымъ полдня, такъ что наконецъ ему сдѣлалось стыдно своей слабости. Наконецъ, почти съ отчаяніемъ онъ сорвалъ печать и принудилъ себя прочесть. Въ этомъ письмѣ не было ничего такого, что могло бы испугать его. Въ нёмъ не заключалось почти ни одного слова, которое можно было бы принять за упрёкъ.

«Я не удивляюсь, почему вы цѣлыхъ двѣ недѣли не писали ко мнѣ, говорила она въ письмѣ: мнѣ кажется это такъ странно оттого, что вы избаловали меня вашей добротой. Я знаю, что другіе мущины, когда помолвлены, не безпокоятъ себя постоянными письмами. Даже Теодоръ, который по мнѣнію Цециліи совершенство, не писалъ бы къ ней тогда очень часто, а теперь, когда онъ въ отсутствіи, его письма состоятъ только изъ трёхъ строчекъ. Я полагаю, вы учите меня не быть взыскательной, но меня это огорчаетъ оттого, что урокъ не былъ данъ слишкомъ скоро.»

Потомъ она продолжала, по своему обыкновенію, разсказывать ему, что она дѣлала, что читала и что думала. Въ письмѣ ея не было никакого подозрѣнія, никакого опасенія, никакого намёка на ревность. И она не будетъ имѣть причины къ ревности! Одной изъ двухъ слѣдуетъ пожертвовать, и гораздо приличнѣе пожертвовать Джуліей. Джулія будетъ принесена въ жертву — Джулія и онъ самъ! Но всё-таки онъ не могъ написать къ Флоренсъ, пока не напишетъ къ Джуліи. Онъ не могъ заставить себя писать нѣжныя, милыя, любящія слова къ одной женщинѣ, между-тѣмъ какъ другая еще считаетъ его своимъ женихомъ.

— Сегодня утромъ ты получилъ письмо отъ Флоренсъ? спросила Фанни.

— Отъ нея.

— Получила она моё письмо?

— Не знаю. Разумѣется, получила. Если ты послала письмо по почтѣ, какъ же ей не получить.

— Можетъ-быть, она упомянула о моёмъ письмѣ.

— Можетъ-быть, я не помню.

— Тебѣ не кчему сердиться на меня, Гарри, за то, что я люблю дѣвушку, которая будетъ твоей женой. Тебѣ было бы непріятно, еслибъ я не любила её.

— Я терпѣть не могу, когда меня называютъ сердитымъ.

— А я скажу, что терпѣть не могу, когда ты сердитъ — и ты еще уѣзжаешь завтра! Съ-тѣхъ-поръ, какъ ты здѣсь, ты не сказалъ мнѣ ни одного пріятнаго слова.

Гарри бросился на стулъ почти съ отчаяніемъ. Онъ не былъ на столько лицемѣренъ, чтобы говорить пріятныя слова, когда сердце его было неспокойно.

— Если ты имѣешь непріятности, Гарри, я не стану тебя дразнить.

— Я имѣю непріятности, отвѣчалъ онъ.

— Не могу ли я помочь тебѣ?

— Нѣтъ, ты не можешь мнѣ помочь. Мнѣ никто не можетъ помочь. Но не дѣлай никакихъ вопросовъ.

— О, Гарри! Не на счотъ ли денегъ это?

— Нѣтъ, нѣтъ! это не имѣетъ никакого отношенія къ деньгамъ.

— Ужъ не поссорился ли ты съ Флоренсъ?

— Нѣтъ, я съ ней совсѣмъ не ссорился. Но я не стану отвѣчать больше на вопросы. Фанни, не говори объ этомъ ни отцу моему, ни матери. Это скоро кончится, и тогда, если будетъ возможно, я тебѣ скажу.

— Гарри, не выходишь ли ты на дуэль съ Гью?

— На дуэль съ Гью? Нѣтъ. Я пожалуй былъ бы готовъ, но онъ не такъ глупъ. Ничего нѣтъ подобнаго.

Она не дѣлала ему больше вопросовъ, и на слѣдующее утро онъ воротился въ Лондонъ. На своёмъ столѣ онъ нашолъ письмо, полученное только въ этотъ день, и тотчасъ узналъ почеркъ лэди Онгаръ.

«Приходите ко мнѣ тотчасъ, тотчасъ.»

Вотъ всё, что заключалось въ этомъ письмѣ.

Глава XXIII.
КЕМБЕРЛИ-ГРИНЪ БЕЗЪ ГРЯЗИ.

Когда Фанни Клэверингъ разспрашивала своего брата объ его непріятностяхъ, она сама имѣла свои непріятности. Уже нѣсколько дней ей было извѣстно — почти извѣстно — что любовь Соля нельзя было причислить къ вещамъ прошедшимъ. Я не скажу, чтобы это убѣжденіе съ ея стороны было непріятностью безъ всякой примѣси, или чтобы она не чувствовала хоть лёгкаго оттѣнка грусти или безмолвной меланхоліи, еслибъ это было иначе. Но, безъ всякаго сомнѣнія, Соль былъ для нея причиною непріятностей; и Соль съ своей дѣятельной любовью былъ для нея гораздо непріятнѣе, чѣмъ былъ бы Соль съ забытой любовью.

— Это было бы безумствомъ и съ его стороны и съ моей, очень часто говорила себѣ Фанни: — у него нѣтъ ни одного шиллинга на свѣтѣ.

Но въ эти дня она уже не думала объ его неловкости, объ его грубой одеждѣ, объ его разсѣянномъ обращеніи, а къ его дѣйствіямъ какъ пастора восторгъ ея былъ великъ. Мать ея примѣтила это и предостерегла её, но степенное обращеніе Фанни обмануло мистриссъ Клэверингъ.

— О, мама! разумѣется, я знаю, что это невозможно, и я увѣрена, что онъ самъ объ этомъ не думаетъ больше.

Когда она сказала это, мистриссъ Клэверингъ подумала, что опасаться нечего. Читатель не долженъ предполагать, чтобы Фанни была лицемѣрна. Въ словахъ, сказанныхъ ею матери, лицемѣрія не было. Въ эту минуту убѣжденіе, что любовь Соля не причислялась къ прошедшимъ событіямъ, не достигло до нея, а относительно себя самой она была совершенно искренна, когда говорила, что это невозможно.

Надо вспомнить, что Флоренсъ Бёртонъ совѣтовала Солю попытаться опять и что Соль рѣшился сдѣлать это, рѣшивъ также, что если его попытка будетъ напрасна, онъ долженъ оставить Клэверингъ и искать другого мѣста. Это былъ серьёзный, задумчивый человѣкъ, для котораго подобное дѣло было очень важной фазой въ жизни, которая доставляла теперь безчисленныя треволненія и могла также доставить неисчислимую радость. Со дня на день исполнялъ онъ своё дѣло, видаясь съ Фанни почти ежедневно среди своихъ занятій. И никогда въ эти дни не говорилъ онъ ей ни слова о своей любви — никогда съ того самаго дня, когда онъ заговорилъ съ нею въ грязномъ переулкѣ. Ни съ кѣмъ, кромѣ Флоренсъ Бёртонъ, не говорилъ онъ объ этомъ съ-тѣхъ-поръ, и Флоренсъ Бёртонъ, конечно, была ему вѣрна, но несмотря на всё это, убѣжденіе Фанни была очень сильно.

Флоренсъ посовѣтовала Солю попытаться опять, и Соль приготовился къ этой попыткѣ, но онъ не позволялъ себѣ дѣлать ничего второпяхъ. Онъ долго обдумывалъ прежде, чѣмъ приготовился заговорить объ этомъ предметѣ, сомнѣваясь иногда, имѣетъ ли онъ право сдѣлать это, не поговоривъ прежде съ отцомъ Фанни, а потомъ сомнѣваясь относительно того, не лучше ли бы онъ помогъ своему дѣлу, еслибъ попросилъ помощи у матери Фанни. Но онъ рѣшилъ наконецъ, что положится на себя одного. А если сватовство его за Фанни было непріятно ректору, какъ ея отцу, то эта непріятность была уже сдѣлана. Но Соль не хотѣлъ согласиться, что это была непріятность. Мнѣ кажется, онъ считалъ себѣ въ правѣ, какъ джентльмэнъ, обратиться къ каждой дѣвицѣ, съ которой находился въ короткихъ сношеніяхъ. Мнѣ кажется, онъ не зналъ свѣтскихъ отношеній, никогда не старался стать на одной ногѣ съ людьми, которые были богаче его и опытнѣе въ знаніи свѣта, но всё-таки онъ чувствовалъ, что ничѣмъ не ниже ихъ. Еслибъ на свѣтѣ нашлась женщина, которая показала бы, что она считаетъ его лучше чѣмъ ихъ, онъ могъ просить такую женщину соединить ея участь съ его участью. Еслибъ ему не удалось, это ужъ его несчастье, и несчастье такое, которое, какъ ему хорошо было извѣстно, трудно было перенести. А что касалось матери, хотя онъ уже любилъ нѣжно мистриссъ Клэверингъ, цѣня ея доброту ко всѣмъ окружавшимъ её, ея обращеніе съ ея мужемъ, ея заботливость по приходу, всё-таки ему не хотѣлось быть обязаннымъ ей своимъ успѣхомъ. Хотя Соль не былъ рыцаремъ, хотя въ нёмъ не было ничего рыцарскаго, хотя онъ былъ бѣдный пасторъ въ весьма грубой одеждѣ и съ обращеніемъ не совсѣмъ приличнымъ для сношеній съ свѣтомъ, а всё-таки онъ чувствовалъ, что призъ, который желалъ пріобрѣсти, онъ долженъ былъ завоевать самъ, и что его торжество лишилось бы половины своей славы, еслибъ не было достигнуто его собственными подвигами. Онъ не былъ трусомъ ни въ этомъ и ни въ какомъ другомъ дѣлѣ. Когда обстоятельства требовали, онъ высказывалъ свои мысли откровенно, энергично, а иногда даже и довольно граціозно.

Какъ Фанни узнала, что это наступаетъ? Она узнала, хотя онъ не сказалъ ей ничего, кромѣ обычныхъ извѣстій по приходу. Онъ часто бывалъ вмѣстѣ съ нею въ двухъ школахъ, часто возвращался съ нею въ пріятные весенніе вечера по переулку, который вёлъ въ пасторатъ изъ Кёмберли-Грина; часто повѣрялъ съ нею небольшіе счоты приходской благотворительности. Онъ никогда не заговаривалъ о томъ, другомъ предметѣ, а между-тѣмъ Фанни знала, что это наступаетъ, и когда разспрашивала Гарри объ его непріятностяхъ, она также думала и о своихъ.

Была половина мая; весна уступала мѣсто раннему лѣту почти прежде чѣмъ наступила сама. Переулокъ Кёмберли-Гринъ ужъ не былъ грязенъ и Фанни могла ходить взадъ и вперёдъ между пасторатомъ и своей отдалённой школой, не шлёпаясь по грязи, для чего такъ не идётъ женскій нарядъ. Въ одинъ вечеръ, когда она кончила свою работу, Соль сунулъ голову въ дверь школы и спросилъ, собирается ли она домой. Какъ только она увидѣла его глаза и услышала его голосъ, она стала опасаться, что день насталъ. Она не приготовила никакого новаго отвѣта и могла только дать отвѣтъ, который дала прежде. Она всегда говорила себѣ, что это было невозможно, а что касается другихъ вопросовъ насчотъ ея собственнаго сердца и тому подобнаго, она удаляла эти вопросы отъ себя какъ ненужные, а можетъ-быть и неприличные. Это было невозможно и, слѣдовательно, это надо было выкинуть изъ головы, какъ дѣло рѣшонное и конченное. Но теперь время настало и она почти жалѣла, зачѣмъ ея рѣшимость не была опредѣлённѣе.

— Да, мистеръ Соль, я кончила.

— Я пойду съ вами, если вы мнѣ позволите.

Тогда Фанни сказала нѣсколько словъ благоразумныхъ и опытныхъ двумъ-трёмъ дѣвочкамъ, для того, чтобы показать имъ, ему и себѣ, что она совершенно спокойна. Она промѣшкала въ комнатѣ нѣсколько минутъ и выказала себя очень благоразумной и опытной.

— Теперь я совсѣмъ готова, мистеръ Соль.

Сказавъ это, она вышла на зелёный переулокъ, а онъ за нею, а потомъ онъ сдѣлалъ ей нѣсколько вопросовъ о Флоренсъ Бёртонъ. Фанни сказала ему, что она получила письмо изъ Страттона два дня тому назадъ и что Флоренсъ здорова.

— Она очень мнѣ нравится, сказалъ Соль.

— И намъ всѣмъ. Она опять будетъ сюда осенью, такъ что вы скоро увидите её опять.

— Какъ это можетъ быть, я не могу сказать, но если вы увидитесь съ нею, это будетъ имѣть очень важныя послѣдствія.

— Разумѣется, мы всѣ увидимся съ нею.

— Здѣсь, въ этомъ переулкѣ, я видѣлся съ ней въ послѣдній разъ и прощался. Она не сказала вамъ, что я прощался съ нею?

— Я не помню.

— А! вы вспомнили бы, еслибъ она вамъ сказала; но она поступила хорошо, не сказавъ вамъ.

Фанни нѣсколько скофузилась и никакъ не могла сообразить, что всё это значитъ. Соль шолъ рядомъ съ нею, и нѣсколько минутъ ничего не было говорено. Черезъ нѣсколько времени онъ опять вернулся къ своему прощанію съ Флоренсъ.

— Я спрашивалъ ея совѣта, и она подала мнѣ его прямо, съ прямымъ намѣреніемъ и съ увѣренностью въ голосѣ. Я люблю такихъ людей. Тогда вы увѣрены, что другъ вашъ говоритъ вамъ правду, даже еслибы это былъ простой отрицательный отвѣтъ или отказъ отвѣчать на сдѣланный вопросъ.

— Флоренсъ Бёртонъ всегда выражается прямо.

— Я спрашивалъ её, какъ она думаетъ, могу ли я надѣяться на болѣе благопріятный отвѣтъ, если опять сдѣлаю вамъ предложеніе.

— Она не могла говорить вамъ утвердительно объ этомъ, мистеръ Соль, она не могла сдѣлать этого.

— Она этого не сдѣлала. Она просто посовѣтовала мнѣ спросить васъ. И она была права. Въ такомъ дѣлѣ я ни къ кому не могу обратиться кромѣ васъ и теперь я дѣлаю вамъ этотъ вопросъ: Могу я осмѣлиться имѣть надежду?

Голосъ его былъ такой торжественный, а въ лицѣ было столько серьёзности, что Фанни никакъ не могла рѣшиться отвѣчать ему тотчасъ. Отвѣтъ, бывшій въ ея мысляхъ, былъ слѣдующій: «какъ вы можете просить меня постараться полюбить человѣка, у котораго только семьдесятъ фунтовъ годового дохода, между-тѣмъ какъ у меня самой нѣтъ ничего?» Но въ его осанкѣ было что-то такое почти величественное по своей серьёзности, что дѣлало для нея совершенно невозможнымъ говорить съ нимъ въ этомъ тонѣ. Но онъ, сдѣлавъ свой вопросъ, ждалъ отвѣта, и ей было хорошо извѣстно, что чѣмъ болѣе она станетъ мѣшкать, тѣмъ слабѣе будутъ ея доводы.

— Это совершенно невозможно, сказала она наконецъ.

— Если это дѣйствительно правда, если вы скажете это послѣ того, какъ выслушаете меня до конца, я откажусь отъ моего намѣренія, оставлю васъ и уѣду изъ Клэверинга.

— О, мистеръ Соль! не дѣлайте этого для папа и для прихода.

— Я готовъ многое сдѣлать для вашего отца, а приходъ я очень люблю. Не думаю, чтобы я могъ заставить васъ понять, какъ я люблю его. Мнѣ кажется, что я никакъ не могу имѣть опять точно такія же чувства къ другому мѣсту; какія я имѣю къ этому. Здѣсь нѣтъ ни одного дома, ни одного поля, ни одного переулка, которые не были бы дороги для меня. Это похоже на первую любовь. У нѣкоторыхъ людей первая любовь бываетъ такъ сильна, что новая страсть становится невозможной.

Онъ не сказалъ, что такъ будетъ и съ нимъ, но ей казалось, что намѣреніемъ его было, чтобы она такъ поняла его.

— Я не вижу, зачѣмъ вамъ оставлять Клэверингъ, сказала она.

— Еслибъ вы знали мои чувства къ вамъ, вы увидѣли бы зачѣмъ это должно быть. Я не говорю, чтобы на это была рѣшительная необходимость. Будь я человѣкъ сильный, такой необходимости не было бы. Но я слабъ, слабъ въ этомъ отношеніи, и не могу сдерживать себя до такой степени, какъ это необходимо для той работы, которою я долженъ заниматься.

Когда онъ заговорилъ о любви къ этому мѣсту, къ этому приходу, въ словахъ его было нѣчто похожее на страсть; но теперь, когда онъ говорилъ о себѣ и своихъ чувствахъ къ ней, онъ былъ спокоенъ и разсудителенъ и говорилъ о чомъ, что онъ оставитъ её такъ, какъ могъ бы говорить о перемѣнѣ воздуха, необходимой для его здоровья. Она чувствовала это и почти разсердилась на него.

— Разумѣется, вы должны знать, что для васъ лучше, сказала она.

— Да, я знаю теперь, что я долженъ дѣлать, если таковъ будетъ вашъ отвѣтъ. Я рѣшился, я не могу остаться въ Клэверингѣ, если вы мнѣ скажете, что я никогда не могу надѣяться, чтобы вы сдѣлались моей женой.

— Но, мистеръ Соль…

— Я слушаю. Но прежде чѣмъ вы заговорите, вспомните, какъ важны будутъ для меня ваши слова.

— Нѣтъ, они не могутъ быть такъ ужъ очень важны…

— Относительно моего счастья и спокойствія они будутъ важны. Разумѣется, я знаю, что ваши слова не могутъ повредить мнѣ далѣе моего счастья и спокойствія. Но вы можете способствовать моему счастью въ этомъ отношеніи также, какъ я могу способствовать вашему.

— Но, мистерѣ Соль… начала она опять.

Потомъ, чувствуя, что она должна продолжать, она принудила себя произнести слова, которыя сама находила пошлыми.

— Нельзя жениться, не имѣя дохода. Мистеръ Фильдингъ и не думалъ о женитьбѣ, пока не получилъ прихода.

— Но независимо отъ этого могу ли я надѣяться?

Она осмѣлилась взглянуть на его лицо и увидѣла, что глаза его сверкали необыкновеннымъ блескомъ.

— Какъ могу я отвѣчать вамъ? Развѣ это не достаточная причина для того, чтобы даже и не разсуждать объ этомъ?

— Нѣтъ, миссъ Клэверингъ, эта причина недостаточная. Еслибъ вы сказали мнѣ, что никогда не можете меня полюбить — меня лично — что вы никогда не можете имѣть ко мнѣ привязанности, вотъ это была бы достаточная причина для того, чтобы я отказался отъ васъ, для того, чтобы я бросилъ здѣсь всѣ мои надежды и уѣхалъ изъ Клэверинга навсегда. Ничто другое не можетъ быть достаточной причиной. Моя бѣдность не должна заставлять васъ отказать мнѣ, еслибъ вы любили меня. Еслибъ вы меня любили, мнѣ кажется, вы должны бы были мнѣ сказать это, несмотря на то, что я такъ бѣденъ.

— Вы не можете мнѣ нравиться менѣе оттого, что вы бѣдны.

— Но нравлюсь ли я вамъ? Можете ли вы полюбить меня, еслибъ я имѣлъ такой доходъ, какой вы считаете нужнымъ? Еслибъ я былъ богатъ, могли ли бы вы смотрѣть на меня какъ на человѣка, котораго вы любили бы болѣе всѣхъ на свѣтѣ? Я прошу васъ отвѣчать мнѣ на этотъ вопросъ искренно, и если вы скажете мнѣ, что это возможно, я не стану отчаяваться и не уѣду.

Когда онъ говорилъ это, они повернули на дорогу, съ которой была видна калитка пастората. Фанни знала, что она должна разстаться съ нимъ здѣсь и идти далѣе одна, но она знала также, что должна сказать ему что-нибудь болѣе прежде чѣмъ ускользнётъ отъ него такимъ образомъ. Она не желала увѣрить его въ своёмъ положительномъ къ нему равнодушіи, а еще менѣе желала она сказать ему, что онъ можетъ надѣяться. Невозможно, что бы отецъ ея одобрилъ такую помолвку; не могла она также заставить себя думать, что она будетъ довольна такимъ женихомъ, какъ Соль. Когда онъ въ первый разъ сдѣлалъ ей предложеніе, она почти насмѣхалась надъ этимъ предложеніемъ въ своемъ сердцѣ, а между-тѣмъ въ этомъ предложеніи было также что-то такое показавшееся ей высокимъ. Этотъ человѣкъ былъ честенъ, добръ, правдивъ, она не знала даже, можетъ-быть, никого добрѣе и правдивѣе этого человѣка. Она не могла принудить себя сказать ему слово, которое изгонитъ его навсегда изъ этого мѣста, которое онъ такъ любилъ.

— Если вы знали ваше собственное сердце настолько, чтобы отвѣчать мнѣ, вы отвѣтили бы, продолжалъ Соль. — Если вы не знаете, такъ и скажите, я согласенъ ждать сколько вы назначите.

— Гораздо было бы лучше, мистеръ Соль, еслибъ вы совсѣмъ перестали объ этомъ думать.

— Нѣтъ, миссъ Клэверингъ, это не было бы лучше для меня, потому что это доказало бы, что у меня совсѣмъ нѣтъ сердца, а у меня сердце есть. Я нѣжно васъ люблю. Я не скажу, что я не могу жить безъ васъ, но это моя единственная великая надежда на этомъ свѣтѣ, чтобы я когда-нибудь могъ назвать васъ своей. Можетъ-быть, я слишкомъ склоненъ надѣяться, но конечно, еслибъ никакой надежды не было, вы уже сказали бы мнѣ это.

Они подошли къ калиткѣ и онъ остановился, когда она протянула къ защолкѣ свою дрожащую руку.

— Я не могу сказать вамъ болѣе теперь, отвѣчала она.

— Пусть это такъ и останется. Но, миссъ Клэверингъ, я не уѣду отсюда, пока вы не скажете мнѣ болѣе. И я скажу вамъ правду, хотя даже она, можетъ-быть, васъ оскорбитъ. Теперь я болѣе имѣю надежды, чѣмъ имѣлъ до-сихъ-поръ — болѣе надежды, что можетъ-быть со временемъ вы полюбите меня. Черезъ нѣсколько дней я опять спрошу васъ, позволите ли вы мнѣ говорить объ этомъ съ вашимъ отцомъ. Теперь я съ вами прощусь, и да благословитъ васъ Господь! Помните, что моё единственное желаніе на землѣ и честолюбіе въ вашихъ рукахъ.

Онъ пошолъ въ себѣ домой; а она одна вошла въ калитку

Что она должна была теперь дѣлать и какъ должна себя вести? Она тотчасъ пошла бы къ матери, еслибъ могла рѣшиться что ей сказать. Когда мать спроситъ её, какъ она смотритъ на этого человѣка, что она будетъ отвѣчать на этотъ вопросъ? Она не могла сказать себѣ, что она любила Соля, а между-тѣмъ еслибы она дѣйствительно его не любила, еслибы такая любовь была невозможна — зачѣмъ она не сказала ему этого? Мы однако можемъ объявить, что наклонность насмѣхаться надъ его страстью, считать его человѣкомъ, который не имѣетъ права любить, исчезла навсегда. Она признавала въ нёмъ это право и знала, что онъ былъ добръ, правдивъ, честенъ, признавала въ нёмъ также мужество и энергическую рѣшимость. Она не говорила себѣ, что для нея рѣшительно невозможно полюбить его. Она пошла наконецъ въ свою комнату, несчастная, растревоженная, сомнѣвающаяся. Скрывать такую тайну отъ матери сдѣлало бы жизнь ея нестерпимой для нея. Но она чувствовала, что въ разговорѣ съ матерью былъ возможенъ только одинъ взглядъ на это дѣло. Даже еслибъ она его любила, какъ могла она выйти за пастора, у котораго было только семьдесятъ фунтовъ годового дохода?

Глава XXIV.
ШПІОНКА.

Когда ребенокъ умеръ въ Клэверингскомъ Паркѣ, кто-то намекнулъ, что сэръ Гью непремѣнно поссорится съ своимъ братомъ, какъ только Арчи сдѣлается отцомъ наслѣдника титула и имѣнія. Въ этомъ не могли сомнѣваться тѣ, которые хорошо знали сэра Гью. Мысли, что Арчи будетъ имѣть то, чего онъ лишился; было бы достаточно для того; чтобы заставить его возненавидѣть Арчи. Но всё-таки въ настоящее время онъ продолжалъ подстрекать своего брата къ женитьбѣ на лэди Онгаръ. Гью также какъ и другіе чувствовалъ, что надежды Арчи теперь улучшились и что онъ можетъ просить руки богатой женщины гораздо съ большимъ приличіемъ, чѣмъ въ то время, когда былъ живъ бѣдный ребёнокъ. Никто не могъ понять этого лучше лэди Онгаръ, которая такъ хорошо знала всѣ семейныя обстоятельства. Черезъ день послѣ похоронъ оба брата воротились вмѣстѣ въ Лондонъ, и Гью высказалъ своё мнѣніе въ вагонѣ желѣзной дороги.

— Тебѣ не годится толкаться въ Болтонской улицѣ, точно-будто она семнадцатилѣтняя дѣвчонка, сказалъ онъ.

— Я это понимаю, сказалъ Арчи. — Я долженъ дать ей знать, что я тутъ. Я понимаю всё.

— Такъ зачѣмъ же ты этого не дѣлаешь? Я думалъ, что ты имѣлъ намѣреніе отправиться къ ней тотчасъ, когда мы говорили объ этомъ въ Лондонѣ.

— Я и былъ у нея и очень хорошо сошолся съ нею, если принять въ соображеніе, что я былъ у ней недолго, когда пришла другая женщина.

— Но ты не сказалъ ей, зачѣмъ къ ней пришолъ?

— Нѣтъ. Видишь, нейдётъ тотчасъ приставать къ вдовѣ. Знаешь, нѣтъ еще полгода, какъ умеръ Онгаръ. Слѣдуетъ быть деликатнымъ въ этихъ вещахъ.

— Повѣрь, Арчи, тебѣ лучше оставить всѣ свои понятія о деликатности и сказать ей что тебѣ нужно прямо и ясно. Ты можешь быть увѣренъ, что она не подумаетъ о своёмъ первомъ мужѣ, если ты не будешь думать.

— О! я о нёмъ вовсе не думаю.

— Какая женщина была тамъ, говоришь ты?

— Маленькая француженка, сестра этого человѣка, она называетъ её Софи. Её зовутъ Софи Горделу; онѣ короткія пріятельницы.

— Это сестра графа?

— Да, его сестра. Какая болтунья! Она говорила такъ много о томъ, что ты держишь Герміону въ деревнѣ.

— Чортъ побери! какое ей дѣло до того? Это всё надѣлала Джулія.

— Я этого не думаю. Джулія не сказала ни слова. Я и не знаю, какъ это вышло. Но врядъ ли когда ты слыхалъ такую болтливую женщину, безобразную, старую, отвратительную! Но онѣ обѣ вѣчно вмѣстѣ.

— Если ты будешь зѣвать, ты увидишь, что Джулія выйдётъ за графа, пока ты раздумываешь.

Арчи принялся соображать, можетъ онъ или нѣтъ сказать своему брату о своёмъ планѣ насчотъ Джуліи. Обсудивъ подробно это дѣло съ своимъ закадычнымъ другомъ капитаномъ Будлемъ, онъ пришолъ къ заключенію, что всего надёжнѣе для него было бы подкупить мадамъ Горделу и вкраться въ милость къ Джуліи съ помощью этой дамы. Воротившись въ Лондонъ, онъ долженъ былъ тотчасъ начать эту игру и уже обезпечилъ себя фондами для этой цѣли. Разстаться съ наличными деньгами было очень прискорбно для Арчи, хотя въ этомъ случаѣ прискорбіе нѣсколько смягчалось чувствомъ, что это нѣчто въ родѣ спортсмэнской сдѣлки.

— Ты всегда что-нибудь потеряешь на лошади, на которой хочешь выиграть, сказалъ ему Будль, и Арчи сознался въ справедливости этого замѣчанія. Онъ, хотя съ нѣкоторымъ затрудненіемъ, запасся фондами и приготовился начать свои дѣйствія, какъ только найдётъ мадамъ Горделу, воротившись въ Лондонъ. Ему уже былъ извѣстенъ ея адресъ отъ Будля и онъ узналъ посредствомъ несравненной проницательности своего друга, что эта дама — иностранная шпіонка. Было бы интересно видѣть лицо Арчи, когда ему шепнули на ухо это извѣстіе по секрету въ клубѣ. Точно-будто ему сообщили какой-нибудь великій спортсмэнскій секретъ, неизвѣстный спортсменскому свѣту.

— А! сказалъ онъ, съ трудомъ переводя духъ: — нѣтъ! неужели она?

Эту же исторію разсказывали въ Лондонѣ уже лѣтъ шесть, справедливо или нѣтъ, я сказать не могу; но это до-сихъ-поръ не дошло до Арчи Клэверинга, и теперь, слушая это, онъ чувствовалъ, что становится участникомъ въ самыхъ глубокихъ дипломатическихъ европейскихъ секретахъ.

— Неужели она? повторилъ онъ.

И его уваженіе къ этой женщинѣ увеличилось въ тысячу разъ.

— Вотъ какова она, сказалъ Будль: — и для тебя это чертовски хорошо! Разумѣется, ты можешь привлечь её на свою сторону, а это значитъ всё.

Арчи рѣшилъ тотчасъ, что онъ воспользуется великимъ преимуществомъ, которое случай и замысловатость его друга доставили ему; но необходимость вынуть деньги изъ кошелька была для него весьма прискорбна, и ему пришло въ голову, какъ было бы хорошо для него, еслибъ онъ могъ уговорить своего брата помочь ему въ этомъ дѣлѣ. Еслибъ онъ только могъ заставить Гью видѣть огромную выгоду союза съ иностранной шпіонкой! Гью едвали откажется помочь въ издержкахъ, разумѣется, когда ему растолкуютъ, что деньги будутъ возвращены, когда трудъ иностранной шпіонки будетъ имѣть успѣшный результатъ. Иностранная шпіонка! только одинъ звукъ этихъ словъ имѣлъ въ себѣ что-то такое очаровательное, что заставило Арчи даже полюбить издержки. Иностранная шпіонка! Софи Горделу мало сохранила прелестей женственности и ея присутствіе какъ женщины не доставляло Арчи особеннаго удовольствія, но ему было совсѣмъ бы не такъ пріятно, еслибъ это былъ шпіонъ, а не шпіонка. Интрига теперь была глубже. Чувство восторга къ таинственной гадости этого дѣла увеличивалось особенной пріятностью. Не всякому человѣку даётся возможность употребить услуги политической шпіонки въ своихъ любовныхъ дѣлахъ. Когда онъ обдумывалъ это со всѣхъ сторонъ, онъ чувствовалъ, что онъ Талейранъ или, по-крайней-мѣрѣ, Пальмерстонъ.

Сказать ли брату? Еслибъ онъ могъ представить дѣло въ такомъ свѣтѣ своему брату, чтобы уговорить его дать деньги на пріобрѣтеніе услугъ шпіонки, всё было бы исполнено съ такой полнотою, какой рѣдко можно было бы достигнуть. Но онъ сомнѣвался. Гью былъ человѣкъ суровый, суровый, и положительный человѣкъ, и можетъ-быть вовсе не повѣрилъ бы ипостранной шпіонкѣ. Гью вѣрилъ мало даже тому, что видѣлъ самъ, и обыкновенно твёрдо держался за свои деньги.

— Эта мадамъ Горделу вѣчно съ Джуліей, сказалъ Арчи, издалека приступая къ своему плану.

— Разумѣется, она будетъ помогать видамъ своего брата.

— Я навѣрно этого не знаю. Нѣкоторыя изъ этихъ иностранокъ вовсе не похожи на другихъ женщинъ. Онѣ гораздо глубже, чертовски глубже видятъ.

— Въ мужскихъ карманахъ, хочешь ты сказать.

— Онѣ ведутъ глубокую игру; какъ ты думаешь, кто она?

Этотъ вопросъ Арчи сдѣлалъ шопотомъ, наклонивъ голову къ брату, хотя въ вагонѣ никого кромѣ ихъ не было.

— Кто она? Вѣроятно, какая-нибудь воровка. Я не сомнѣваюсь, что она способна на всякое воровство.

— Она — иностранная шпіонка!

— О! я это слышу уже двѣнадцать лѣтъ. Говорятъ, всѣ старыя и безразсудныя француженки въ Лондонѣ иностранныя шпіонки, но иностранцы умѣютъ лучше тратить свои деньги. Если они употребляютъ шпіоновъ, то употребляютъ такихъ людей, которые умѣютъ шпіонить.

Арчи показалось это жестоко, очень жестоко, но онъ ничего не сказалъ болѣе объ этомъ. Братъ его былъ глупъ, тупоголовъ, упрямъ и совершенно неспособенъ по характеру къ интригамъ. Увы! онъ долженъ былъ увѣриться, что его братъ не дастъ денегъ для такой цѣли, какую онъ имѣлъ въ виду; но думая объ этомъ, онъ нашолъ нѣкоторое утѣшеніе въ размышленіи, что Гью будетъ участникомъ вмѣстѣ съ нимъ въ его великой тайнѣ. Когда онъ и Будль подкупятъ иностранную шпіонку, они будутъ радоваться вдвоёмъ безъ третьяго сообщника. Тріумвираты можетъ-быть очень хороши — Арчи также слышалъ о тріумвиратахъ — но при двухъ собесѣдникахъ третій лишній. Такимъ образомъ онъ утѣшалъ себя, когда его тупоголовый братецъ выразилъ своё недовѣріе къ иностранной шпіонкѣ.

Они ничего болѣе не говорили въ вагонѣ, и когда разстались у дверей дома на Беркелейскомъ сквэрѣ, Гью поклялся, что это послѣдній сезонъ, въ который онъ пріютилъ брата въ Лондонѣ. Онъ долженъ былъ имѣть свой собственный домъ въ Лондонѣ или вовсе не имѣть дома. Арчи пошолъ въ свой клубъ и окончательно условился съ Будлемъ, что первый визитъ къ шпіонкѣ слѣдуетъ сдѣлать на слѣдующее утро. Послѣ продолжительныхъ совѣщаній рѣшили, что путь слѣдуетъ проложить дипломатической нотой. Дипломатическую ноту написалъ Будль, а скопировалъ Арчи.

«Капитанъ Клэверингъ свидѣтельствуетъ своё почтеніе мадамъ Горделу и намѣревается зайти къ ней завтра утромъ въ двѣнадцать часовъ, если для нея удобенъ этотъ часъ. Капитанъ Клэверингъ желаетъ посовѣтоваться съ мадамъ Горделу о дѣлѣ очень важномъ.»

— Посовѣтоваться со мною? сказала себѣ Софи, получивъ письмо: — о чомъ онъ будетъ совѣтоваться со мною? Это тотъ дуралей, котораго я видѣла у Джуліи. Ну, всё-равно. Пусть этотъ дуралей придётъ.

Коммисіонеръ, который отнёсъ письмо въ Монтскую улицу, воротился въ клубъ съ запиской, въ которой мадамъ Горделу выражала свою готовность принять предстоящее свиданіе. Арчи чувствовалъ, что письмо — письмо отъ иностранной шпіонки адресованное положительно къ нему — давало ему уже дипломатическое званіе, и онъ сохранялъ его какъ сокровище въ своёмъ грудномъ карманѣ.

Тогда сдѣлалось необходимо, чтобъ онъ и его другъ разсудили, какимъ образомъ подступить къ шпіонкѣ. Будль имѣлъ предчувствіе, что Арчи поступитъ неловко, и почти разсердилъ своего друга повтореніемъ своихъ предостереженій.

— Ты не долженъ швырять деньги ей въ лицо, сказалъ Будль.

— Разумѣется, но когда настанетъ пора, я суну билеты ей въ руку — и можетъ-быть при этомъ пожму её.

— Было бы лучше оставить ихъ возлѣ нея на столѣ.

— Ты такъ думаешь?

— О, да! гораздо лучше. Это всегда дѣлается такимъ образомъ.

— Но можетъ-быть она не увидитъ или не будетъ знать отъ кого они.

— Предоставь это ей.

— Но я долженъ ей растолковать, что мнѣ нужно отъ нея за эти деньги. Я не даромъ же хочу ей отдать двадцать фунтовъ.

— Ты долженъ прежде объяснить ей это; сказать ей, что ты ждёшь ея помощи и что она найдётъ въ тебѣ признательнаго друга; такъ и скажи: признательнаго друга; помни это.

— Буду помнить. Я думаю, что это будетъ хорошій способъ.

— Это единственный способъ, если ты не хочешь, чтобъ она позвонила слугу и велѣла выгнать тебя изъ дома. Это извѣстно какъ азбука между людьми, которые занимаются этими вещами. Я посовѣтовалъ бы подарить золотую вещицу вмѣсто денегъ, еслибы это была не иностранная шпіонка, но онѣ это понимаютъ такъ хорошо, что вы можете зайти съ ними далѣе, чѣмъ съ другими.

Восторгъ Арчи къ Софи Горделу еще увеличился, когда онъ услышалъ это.

— Я люблю такихъ людей, сказалъ онъ: — которые понимаютъ въ чомъ дѣло.

— Но даже съ нею ты долженъ быть остороженъ.

— О, да! это ужъ разумѣется само собой.

— Когда я объявилъ бы ей въ послѣдній разъ, что она найдётъ во мнѣ признательнаго друга, именно на словѣ «признательнаго» я положилъ бы на столъ пять пятёрокъ и сталъ бы вотъ этакъ гладить ихъ рукой.

Потомъ Будль разыгралъ роль, сдѣлалъ удареніе на словѣ «признательнаго» и разгладилъ рукою три листочка почтовой бумаги.

— Вотъ что ты долженъ дѣлать, будь въ томъ увѣренъ. Если ты положишь ихъ къ ней въ руку, она будетъ принуждена притвориться разсерженной, но она не можетъ сердиться только за то, что ты положилъ на столъ деньги. Ты это видишь, старый дружище?

Арчи объявилъ, что онъ видитъ это очень ясно.

— Если она не захочетъ взяться за, это, ей только стоитъ сказать тебѣ, что ты забылъ что-то на столѣ.

— Но я полагаю, этого бояться нечего?

— Не могу сказать. Ея руки могутъ быть полны, знаешь, или она можетъ найти, что ты недовольно ей заплатилъ.

— Но я, разумѣется, намѣренъ опять ей подарить.

— Опять? Еще бы! Я полагаю, ей надо имѣть сотни двѣ мѣсяца въ два, если она принесётъ какую-нибудь пользу. Черезъ нѣсколько времени ты можешь ей объяснить, что она получитъ порядочную сумму, когда бракъ состоится.

— Она не возмётъ, если не сдѣлаетъ ничего?

— О, нѣтъ! этого онѣ не дѣлаютъ никогда. Это испортило бы ихъ ремесло, еслибъ онѣ поступали такимъ образомъ. Если ты можешь закупить её, она устроитъ всё для тебя. Но ты долженъ быть остороженъ; помни это.

Арчи покачалъ головой почти съ гнѣвомъ, а потомъ пошолъ домой спать. На слѣдующее утро онъ нарядился какъ можно лучше и явился въ домъ на Мотской улицѣ ровно въ двѣнадцать часовъ Онъ воображалъ, что эти люди чрезвычайно акуратны относительно времени. Почему знать, можетъ-быть французскій посланникъ назначилъ мадамъ Горделу свиданіе въ половинѣ перваго или, можетъ-быть, какой-нибудь агентъ папы? Онъ рѣшилъ, что не сниметъ перчатки съ лѣвой руки, и сунулъ деньги подъ перчатку, думая, что онъ легче вынетъ ихъ оттуда, когда онѣ понадобятся, чѣмъ изъ кармана жилета. Онъ постучался въ дверь, чувствуя самъ, что дрожитъ, и почувствовалъ значительное облегченіе, очутившись одинъ въ той комнатѣ, куда его ввели. Онъ зналъ, что люди опытные въ интригахъ всегда принимаются за работу съ открытыми глазами, и тотчасъ принялся осматриваться вокругъ. Не могъ ли онъ спрятать деньги въ какое-нибудь потаённое мѣсто, теперь, тотчасъ? Тамъ въ одномъ уголку было мѣсто, на диванѣ, на которомъ она сидѣла. Онъ видѣлъ довольно ясно, какъ глазами Талейрана, знаки ея постояннаго сидѣнья. Онъ поспѣшилъ поставить стулъ для себя и приготовилъ мѣсто на столѣ возлѣ этого стула, чтобъ разгладить банковые билеты — чувствуя въ это время, что онъ дѣлаетъ великія вещи. Онъ почти рѣшился сунуть одинъ билетъ въ книгу, не будучи однако увѣренъ, будетъ ли полезна эта мѣра, а потому, что это казалось такой дипломатической штукой! Но пока эта великая мысль мелькала въ его головѣ, дверь отворилась, и онъ очутился въ присутствіи — иностранной шпіонки.

Онъ тотчасъ увидѣлъ, что иностранная шпіонка очень неопрятна, что на ней ночной чепчикъ; но она еще больше понравилась ему черезъ это. Онъ чувствовалъ, что иностранная шпіонка не должна походить въ своёмъ нарядѣ на другихъ женщинъ. Ей слѣдовало бы по настоящему наряжаться въ брилліанты, въ жемчужныя серёжки и имѣть на себѣ весьма мало всего другого; но за недостаткомъ этого костюма, на который слѣдуетъ смотрѣть какъ на самый приличный костюмъ для шпіонки, измятый ночной чепецъ и грязная бѣлая блуза, старыя туфли и изорванные чулки были именно какъ и слѣдовало быть.

— А! сказала хозяйка: — вы капитанъ Клэверингъ. Да, помню.

— Я капитанъ Клэверингъ. Я имѣлъ честь видѣть васъ у лэди Онгаръ.

— А теперь вы желаете посовѣтоваться со мною о дѣлѣ чрезвычайно важномъ. Очень хорошо. Вы можете посовѣтоваться со мною. Угодно вамъ садиться сюда.

Мадамъ Горделу указала ему на стулъ прямо напротивъ себя, очень далёко отъ того удобнаго мѣстечка, которое Арчи приготовилъ для разглаживанія банковыхъ билетовъ. Возлѣ мѣста, теперь назначеннаго ему, совсѣмъ не было стола, и онъ чувствовалъ, что на этомъ мѣстѣ онъ будетъ до такой степени обстрѣлянъ огнёмъ ея зоркихъ глазъ, что не будетъ въ состояніи вести битву какъ слѣдуетъ. Несмотря однако на весьма ясное указаніе хозяйки, онъ сдѣлалъ попытку сѣсть на стулъ, который онъ поставилъ для себя; по попытка была неуспѣшна, потому что шпіонка распорядилась съ нимъ очень повелительно.

— Сюда, капитанъ Клэверингъ, сюда, сюда; здѣсь вамъ будетъ лучше.

Тогда онъ сдѣлалъ какъ ему было сказано и очутился какъ въ открытомъ морѣ, не имѣя вокругъ себя ничего кромѣ ковра, представлявшаго что-то въ родѣ океана, и никакой возможности Дѣйствовать съ своими билетами иначе, какъ подъ огнёмъ этихъ страшныхъ, зоркихъ глазъ.

— Теперь, сказала мадамъ Горделу: — вы можете совѣтоваться со мною; какое у васъ дѣло?

А! какое дѣло? Въ этомъ-то и затрудненіе. Разсуждая о томъ, какъ приличнѣе отдать банковые билеты, я боюсь, что оба капитана забыли самые главные пункты въ этомъ дѣлѣ. Какъ ему сказать ей, что онъ хотѣлъ сдѣлать самъ и что онъ хотѣлъ, чтобъ сдѣлала она? Для него было важнѣе всего не сдѣлать неловкости. Это онъ помнилъ. Но какъ не сдѣлать неловкости?

— Ну-съ! сказала она, и въ ея тонѣ было что-то сердитое.

Безъ всякаго сомнѣнія, ея время было драгоцѣнно. Можетъ-быть, скоро будетъ французскій посланникъ.

— Ну-съ?

— Кажется, мадамъ Горделу, вы знаете свояченицу моего брата, лэди Онгаръ?

— Кого, Жюли? Разумѣется, я знаю Жюли. Мы съ Жюли нѣжные друзья.

— Я такъ и предполагалъ. По этой-то причинѣ я и обратился къ вамъ.

— Ну, что же? что же?

— Лэди Онгаръ я знаю очень давно и имѣю къ ней большое — могу даже сказать, очень глубокое уваженіе.

— Ахъ, да! какое она получила наслѣдство! какой паркъ! Тысячи и тысячи фунтовъ — и какая красавица! Будь я мущиной, я приняла бы это во вниманіе. Да…

— Какое прелестное созданіе, неправда ли?

— А еслибъ вы видѣли её во Флоренціи, какъ я её видѣла, въ длинные лѣтніе вечера! Ея прелестные волосы раззѣваются отъ вѣтра, а она сидитъ по цѣлымъ часамъ и смотритъ на звѣзды! Видѣли ли вы звѣзды въ Италіи?

Капитанъ Клэверингъ не могъ сказать, что онъ видѣлъ звѣзды въ Италіи, но онѣ необыкновенно блестящи въ Норвегіи, куда онъ ѣздилъ удить рыбу.

— Или луну? продолжала Софи, не обращая вниманія на его отвѣтъ. — А! вотъ это значитъ жить! А онъ, ея мужъ, богатый лордь, лежалъ при смерти въ маленькой комнаткѣ — знаете, внутри. Какъ это было грустно, капитанъ Клэверингъ! Но когда она смотрѣла на луну съ распущенными волосами — и Софи поднесла обѣ руки къ своему грязному чепцу: — она походила на Магдалину — да, именно, именно!

Сила этого описанія и сравненіе были, можетъ-быть, потеряны для Арчи, и сама Софи, можетъ-быть, полагалась болѣе на тонъ своихъ словъ, чѣмъ на мысль, которая заключалась въ нихъ; но тонъ ихъ былъ совершенствомъ и она чувствовала, что если что-нибудь могло заставить его разговориться, онъ будетъ говорить.

— Господи Боже мой! Ужъ не говорите! Я всегда очень ею восхищался, мадамъ Горделу.

— Ну?

Французскій посланникъ, вѣроятно, уже находился въ ближайшей улицѣ, и Арчи долженъ былъ торопиться сказать ей о своёмъ дѣлѣ.

— Вы сохраните мой секретъ, если я вамъ сообщу его? спросилъ онъ.

— И меня вы спрашиваете объ этомъ! Слышали ли вы когда обо мнѣ, чтобъ я разболтала секретъ мущины? Не думаю. Если у васъ есть секретъ и вы повѣрите его мнѣ, это будетъ хорошо; если вы мнѣ не повѣрите, это тоже будетъ хорошо.

— Разумѣется, я вамъ повѣрю. Затѣмъ я и пріѣхалъ къ вамъ.

— Такъ говорите же скорѣе. Я не дѣвочка. Вамъ не кчему быть застѣнчивымъ. Дважды-два — четыре. Я знаю это. Но нѣкоторые хотятъ, чтобъ дважды-два было пять. Я и это также знаю. Говорите же, что вы хотите сказать.

— Я хочу сдѣлать предложеніе лэди Онгаръ выйти за меня.

— А! это такъ; со всѣми тысячами и съ прекраснымъ паркомъ! Но прекрасные волосы лучше всѣхъ тысячъ. Не такъ ли?

— Ну вѣдь это пойдётъ всё вмѣстѣ.

— Въ этомъ-то и счастье! Если ихъ раздѣлить, что вы возьмёте?

Маленькая женщина сдѣлала этотъ вопросъ, и еслибъ Арчи понялъ ея характеръ, онъ могъ бы тотчасъ стать на пріятную ногу съ нею, но ему всё еще было конфузно и неловко, и онъ что-то пробормоталъ насчотъ своей любви къ Джуліи.

— И вы хотите, чтобъ она вышла за васъ?

— Да, именно такъ.

— И хотите, чтобъ я вамъ помогла?

— Опять именно такъ.

— Ну?

— Честное слово, если вы пристанете на мою сторону и устроите для меня это и всё такое, вы найдёте во мнѣ самаго признательнаго друга — право, самаго признательнаго друга.

Такъ какъ Арчи по своему положенію былъ лишонъ возможности заняться разглаживаніемъ билетовъ, онъ началъ дѣйствовать своимъ правымъ пальцемъ подъ перчаткою лѣвой руки.

— Что у васъ тамъ такое? сказала мадамъ Горделу, смотря на него во всѣ глаза.

Капитанъ Клэверингъ тотчасъ пересталъ работать пальцемъ и страшно сконфузился. Ея голосъ, когда она сдѣлала этотъ вопросъ, сдѣлался очень рѣзокъ, и ему показалось, что еслибъ онъ вынулъ деньги такъ неловко и прямо, какъ это теперь сдѣлалось необходимо, она обнаружила бы весь гнѣвъ, къ какому только способна иностранная шпіонка. Не лучше ли ему оставить въ покоѣ свои деньги и ограничиться обѣщаніемъ признательности? Ахъ, какъ онъ жалѣлъ, что по-крайней-мѣрѣ не сунулъ одинъ билетъ между страницами книги!

— Что у васъ тамъ такое? спросила она опять очень рѣзко.

— Такъ, ничего.

— Нѣтъ, неправда. Что у васъ тамъ? Если ничего, снимите перчатку. Ну!

Капитанъ Клэверингъ очень покраснѣлъ и совершенно растерялся, не зная, что сказать.

— Это у васъ тамъ деньги? спросила она. — Покажите сколько. Ну!

— Это только нѣсколько банковыхъ билетовъ, которые я положилъ туда, чтобъ они были наготовѣ, сказалъ онъ.

— А! да, конечно, они тутъ наготовѣ. Я не знала преждё этого обычая, покажите.

Она взяла его за руку и своимъ крючковатымъ пальцемъ вытащила билеты.

— А! пять, десять, пятнадцать, двадцать фунтовъ. Двадцать фунтовъ немного, но очень недурно имѣть даже это наготовѣ. Мнѣ самой нужно было именно столько денегъ; можетъ-быть, вы отдадите ихъ мнѣ, такъ какъ онѣ у васъ наготовѣ.

— Честное слово, я буду очень радъ. Ничто на свѣтѣ не могло бы мнѣ доставить больше удовольствія.

— Пятьдесятъ фунтовъ доставили бы мнѣ больше удовольствія, ровно вдвое больше удовольствія.

Арчи очень обрадовался, что такъ хорошо распорядился съ деньгами, и думалъ, какъ хорошо эта шпіонка исполняла своё дѣло; но вдругъ ему пришло на мысль, что шпіонки исполняютъ своё дѣло можетъ-быть слишкомъ хорошо.

— Двадцать фунтовъ въ Англіи значатъ очень мало; вы всѣ здѣсь такъ богаты, сказала шпіонка.

— Ей-Богу! я не богать. Право не богатъ.

— Но вы намѣрены разбогатѣть — деньгами Жюли.

— О… да… и вамъ надо знать, мадамъ Горделу, что я теперь наслѣдникъ фамильнаго помѣстья и титула.

— Да, бѣдный малютка умеръ, несмотря на пилюли, порошки, маргаритки и ранункулы. Бѣдный малютка! У меня также былъ свой малютка, и онъ умеръ.

Мадамъ Горделу поднесла руку къ глазамъ и отёрла настоящую слезу банковыми билетами, которые она еще держала.

— И я должна напомнить Жюли, что вы будете наслѣдникомъ?

— Она уже объ этомъ знаетъ.

— Но я ей скажу. По крайней-мѣрѣ, этимъ всё-таки что-нибудь да скажешь, а труднѣе-то всего придумать, что сказать.

— Именно! Я прежде не смотрѣлъ на это въ такомъ свѣтѣ.

— И мнѣ первой предложить это ей?

— Право, я не знаю. Можетъ-быть, такъ какъ вы такъ умны, это было бы хорошо.

— И сейчасъ?

— Да, конечно, сейчасъ. Видите, мадамъ Горделу, около, неё увиваются такъ много.

— Именно; а у нѣкоторыхъ можетъ-быть будетъ болѣе, чѣмъ двадцать фунтовъ наготовѣ; нѣкоторые будутъ увиваться получше, нежели вы.

— Разумѣется, я назначалъ это только въ видѣ маленькаго комплимента для начала.

— О, да! въ видѣ маленькаго комплимента для начала. А когда же этотъ комплиментъ сдѣлаетъ прогресъ?

— Сдѣлаетъ прогресъ?

— Да, когда комплиментъ будетъ побольше? Двадцать фунтовъ! О, этого только хватитъ на перчатки, а больше ни на что!

— Разумѣется, больше ни на что, сказалъ бѣдный Арчи.

— Ну, когда же сдѣлается больше? Позвольте. Жюли имѣетъ семь тысячъ фунтовъ годового дохода. А видѣли вы этотъ чудесный паркъ? О! А еслибы вы могли заставить её смотрѣть на луну съ распущенными волосами — о! Когда же комплиментъ сдѣлается больше? Двадцать фунтовъ! Мнѣ стыдно, знаете!

— Когда вы увидитесь съ нею, мадамъ Горделу?

— Когда увижусь сть нею? Я вижусь съ нею каждый день. Я буду у ней сегодня, завтра, послѣзавтра.

— Когда такъ, вы могли бы сказать слово — тотчасъ, сегодня же.

— Какъ? за двадцать фунтовъ! Семь тысячъ фунтовъ годового дохода, и вы даёте мнѣ двадцать фунтовъ! Фи, капитанъ Клэверингъ! Это только на то, чтобъ убѣдить меня говорить за васъ. Вотъ и всё! Когда вы принесёте мнѣ пятьдесятъ?

— Пятьдесятъ?

— Да, пятьдесятъ — для другого начала. Какъ! семь тысячъ годового дохода, и вамъ трудно дать пятьдесятъ фунтовъ! Вы принесёте пятьдесятъ фунтовъ завтра?

Арчи съ крупными каплями пота на лбу и желая поскорѣе выбраться на улицу, обѣщалъ, что онъ придётъ на слѣдующее утро съ требуемой суммой.

— Для другого начала! А теперь прощайте, капитанъ Клэверингъ. Я сдѣлаю всё возможное съ Жюли. Жюли очень меня любитъ и я нахожу, что вы хорошо сдѣлали, что пришли ко мнѣ. Но двадцать фунтовъ слишкомъ мало даже для начала.

«Корыстолюбивая, жадная, алчная, пошлая баба! совершенная кровопійца!»

Когда Арчи Клэверингъ, думая это, заглядывалъ въ ея зелёные глаза и видѣлъ въ нихъ жадность и голодъ, его морозъ подиралъ по кожѣ. Если ему не удастся съ Жюли, чего будетъ ему стоить эта почтенная госпожа?

Какъ только онъ ушолъ, почтенная госпожа сдѣлала гримасу, пожала плечами и стала ходить взадъ и вперёдъ по комнатѣ, закутываясь въ свою грязную бѣлую блузу.

— Ба! говорила она. — Ба!

Думая о страшной глупости своего гостя, она опять пожала плечами и еще болѣе прихватила свою блузу. Для нея было нестерпимо, что мущина можетъ быть такимъ дуракомъ, даже еслибы она могла получить черезъ него деньги. И потомъ, чтобы подобный мущина могъ считать возможнымъ сдѣлаться мужемъ женщины, имѣющей семь тысячъ фунтовъ годового дохода! Ба!

Арчи, когда онъ выходилъ изъ Монтской улицы, было трудно возбудить торжествующія чувства въ своей груди. Онъ былъ неловокъ, мѣшкатенъ и сконфуженъ, и никакъ не могъ справиться съ шпіонкой. Онъ былъ въ этомъ совершенно увѣренъ; онъ былъ также увѣренъ, что даже проницательный Будль былъ не правъ. Не оказалось никакой необходимости затрудняться насчотъ денегъ. Иностранная шпіонка слишкомъ хорошо знала своё дѣло для того, чтобы возбуждать непріятную совѣстливость на этотъ счотъ. Онъ готовъ былъ сознаться, что она очень хорошо знала своё ремесло; но имъ овладѣло опасеніе, что она слишкомъ дорога для его цѣли. Онъ помнилъ, какимъ рѣшительнымъ тономъ она потребовала пятьдесятъ фунтовѣ только для начала.

А потомъ онъ не могъ не размыслить, какъ много было сказано въ этомъ свиданіи насчотъ денегъ — денегъ для нея — и какъ мало о помощи, которую она должна была дать. Никакого плана не было изложено, не назначено времени, не подано совѣта о томъ, какъ удобнѣе ему ухаживать. Онъ просто отдалъ свои двадцать фунтовъ и получилъ приказаніе принести еще пятьдесятъ. Эти пятьдесять онъ долженъ былъ принести въ Монтскую улицу завтра. Что, если она потребуетъ пятьдесятъ фунтовъ каждый день и объявитъ, что она не сдѣлаетъ шага за меньшую цѣну? Будль конечно сказалъ ему, что эти первоклассныя иностранныя шпіонки хорошо исполняютъ дѣла, за которыя имъ платятъ, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что если мадамъ Горделу платить по ея собственному тарифу, то она будетъ и хорошо работать для него, но подобный тарифъ былъ совершенно выше его средствъ. Необходимо уговориться съ ней рѣшительно относительно ея цѣны. Разумѣется, двадцать фунтовъ пропали, но не лучше было бы окончательно условиться съ нею, прежде чѣмъ отдавать еще пятьдесятъ? Но думая объ этомъ, онъ сознавалъ, что она была слишкомъ хитра для того, чтобы допустить его сдѣлать какъ онъ желалъ. Если онъ войдётъ въ эту комнату съ пятидесятью фунтами въ карманѣ или подъ перчаткой, она возьмётъ ихъ отъ него, какія бы намѣренія ни принялъ онъ для того, чтобы заранѣе уговориться съ нею. Его уваженіе къ этой женщинѣ дошло почти до благоговѣнія, по къ благоговѣнію примѣшивалось сильное чувство страха.

Но, несмотря на всё это, онъ попытался почваниться съ Будлемъ въ клубѣ. Онъ нанялъ иностранную шпіонку, заплатилъ ей двадцать фунтовъ, завербовался въ дипломатическій корпусъ и въ число таинственныхъ лицъ, которыя исполняютъ свои дѣла посредствомъ таинственныхъ агентовъ. Онъ ничего не сказалъ Будлю о перчаткѣ или о томъ, какимъ образомъ эти деньги были отняты отъ него; но онъ сказалъ, что долженъ видѣться опять съ шпіонкой завтра и намѣренъ взять съ собой въ подарокъ еще пятьдесятъ фунтовъ.

— Ей-Богу, Клэви, какъ ты стремишься! сказалъ Будль такимъ голосомъ, который звучалъ съ восхитительной завистью для ушей капитана Арчи.

Когда онъ услышалъ этотъ завистливый тонъ, онъ почувствовалъ, что имѣетъ право чваниться.

Глава XXV.
ЧТО ЛЮДИ СКАЖУТЪ О ВАСЪ?

— Гарри, скажите мнѣ правду — скажите мнѣ всю правду.

Гарри Клэверингъ былъ такъ принятъ, когда, повинуясь приглашенію лэди Онгаръ, онъ отправился къ ней почти немедленно по возвращеніи своёмъ въ Лондонъ.

Надо помнить; что онъ остался въ Клэверингѣ нѣсколько дней послѣ отъѣзда Гью и Арчи, потому что ему недоставало мужества смѣло стать лицомъ къ лицу съ своимъ несчастьемъ. Но хотя его медлительность показывала трусливость, для него было не легко быть трусомъ. Онъ презиралъ себя за то, что не написалъ съ горячей любовью къ Флоренсъ и съ добросовѣстной правдой къ Джуліи. Половина его несчастья происходила отъ этого чувства самоуниженія и отъ сознанія, что онъ былъ слабъ — жалко слабъ именно въ томъ, въ чомъ онъ такъ часто хвастался, что онъ силёнъ. Но такое внутреннее хвастовство было не совсѣмъ дурно. Оно предохраняетъ людей отъ паденія и дѣлаетъ во всякомъ случаѣ какую-нибудь попытку осуществить это хвастовство. Человѣкъ, который говоритъ себѣ, что онъ храбръ, будетъ сильно бороться, прежде чѣмъ обратится въ бѣгство, но человѣкъ, который не говоритъ этого себѣ, побѣжитъ легко, если только его сердце не будетъ по природѣ очень мужественно. Теперь настала минута бѣжать или не бѣжать, и Гарри, клянясь, что онъ твёрдо останется на своёмъ мѣстѣ, рѣшительно взялъ шляпу и перчатки и отправился въ Болтонскую улицу съ тоскою въ сердцѣ.

Но дорогой онъ не могъ удержаться, чтобъ не обдумывать это въ своёмъ собственномъ сердцѣ. Онъ зналъ, въ чомъ состояла его обязанность. Обязанность его состояла въ томъ, чтобъ не отнимать у Флоренсъ не только своего слова и своей руки, но и своего сердца. Обязанность его состояла въ томъ, чтобы сказать лэди Онгаръ, что не только его слово было въ Страттонѣ, во и его сердце также, и просить у ней прощенія въ томъ оскорбленіи, какое онъ сдѣлалъ ей своей лаской. Минуть десять, пока онъ шолъ по улицѣ, продолжалась его рѣшимость исполнить эту очевидную обязанность; но постепенно, когда онъ думалъ объ этой ласкѣ, когда онъ думалъ о затрудненіяхъ предстоящаго свиданія, когда онъ думалъ объ изящной красотѣ Джуліи — а можетъ-быть также о ея происхожденіи и ея богатствѣ — и еще сильнѣе, когда онъ думалъ о ея любви къ нему, фальшивые, вѣроломные, эгоистическіе аргументы представлялись его уму — аргументы, которые онъ самъ находилъ фальшивыми и эгоистическими. Которую онъ любилъ? Справедливо ли было съ его стороны отдать свою руку безъ сердца? Могло ли это быть хорошо для Флоренсъ — бѣдной, оскорблённой Флоренсъ — чтобъ её взялъ мущина, который пересталъ считать её выше всѣхъ другихъ женщинъ? Еслибъ онъ женился на ней теперь, не былъ ли бы этотъ обманъ хуже всѣхъ другихъ обмановъ? Или, лучше сказать, не будетъ ли этотъ поступокъ обманомъ, тогда какъ другой поступокъ просто былъ бы несчастьемъ — несчастьемъ, произведённымъ обстоятельствами, въ которыхъ онъ былъ не виноватъ? Достойный осужденія аргументъ, фальшивая, трусливая логика, которою всѣ волокиты стараются извинить своё вѣроломство къ себѣ и къ другимъ!

Такимъ образомъ, впродолженіе другихъ десяти минутъ планъ его поведенія казался ему уже не такъ ясенъ, а когда онъ вошолъ въ Пиккадилли, его терзали сомнѣнія. Но вмѣсто того, чтобъ рѣшить ихъ въ душѣ, онъ безсознательно позволилъ себѣ обдумывать слова, которыми онъ будетъ извинять своё вѣроломство передъ Флоренсъ. Онъ думалъ, какъ онъ ей скажетъ — не прямо ей, не словами, потому что этого онъ не могъ сдѣлать, по съ письменнымъ искусствомъ — что онъ былъ недостоинъ ея доброты, что его любовь къ ней прошла, оттого что онъ былъ недостоинъ её, и вернулась къ той, которая по всѣхъ отношеніяхъ была не такъ совершенна, какъ она, но которая была прежде, какъ Флоренсъ это знала, его первой любовью. Да, онъ скажетъ всё это, и Джулія, какъ ни великъ бы былъ ея гнѣвъ, узнаетъ, что онъ сказалъ это. Когда онъ думалъ это, онъ нѣсколько утѣшился, потому что онъ думалъ, что въ этой рѣшимости есть что-то величественное. Да, онъ это сдѣлаетъ, даже хотя лишится и Джуліи.

Жалкая безсмыслица! Онъ зналъ въ сердцѣ, что вся его логика фальшива, а его аргументы неосновательны. Перестать любить Флоренсъ Бёртонъ! Онъ не переставалъ её любить; сердце мущины не до такой степени похоже на флюгеръ, что оно должно вертѣться туда и сюда по волѣ вѣтра и не подчиняться направленію человѣка, потому что Гарри, при всѣхъ своихъ недостаткахъ и несмотря на свою настоящую фальшивость, былъ всё-таки мущиной. Ни одинъ мущина не перестанетъ любить безъ причины. Мущинѣ и не слѣдуетъ переставать любить безъ причины. Мущина можетъ поддерживать свою любовь, питать её, согрѣвать честнымъ мужскимъ усиліемъ, какъ онъ можетъ поддерживать свою честность, своё мужество и свою честь. Гарри не пересталъ любить Флоренсъ, но блескъ свѣчи былъ для него слишкомъ ярокъ и онъ обжогъ свои крылья. А тотъ поцалуй, о которомъ онъ думалъ такъ много и воспоминаніе о которомъ было для него такъ сладостно и такъ горько — просто быль случай. Такимъ образомъ, написавъ въ умѣ письмо къ Флоренсъ, которое, какъ онъ зналъ, онъ никогда не позволилъ бы себѣ написать, еслибъ былъ честнымъ человѣкомъ, онъ дошолъ до дверей лэди Онгаръ, не составивъ никакого плана поведенія.

Мы должны на минуту воротиться къ тому обстоятельству, что Гью и Арчи воротились въ городъ прежде Гарри Клэверинга. Я надѣюсь, читатель вспомнитъ, какъ Арчи былъ занятъ великими дѣлами, и также можно сообщить здѣсь читателю, что пятьдесятъ фунтовъ были отнесены въ Монтскую улицу и были взяты отъ него шпіонкой безъ большого затрудненія. Я не знаю, получилъ ли Арчи взамѣнъ какую-нибудь немедленную помощь или драгоцѣнное свѣдѣніе отъ Софи Горделу, но Софи получила свѣдѣніе отъ него, которое нашла себя способной употребить для своей собственной цѣли. Когда разсуждали о его положеніи относительно любви и женитьбы, а также и о положеніи божественной Джуліи, Софи намекнула о своёмъ опасеніи насчотъ другого Клэверингскаго любовника. Что Арчи думаетъ о своёмъ кузенѣ Гарри?

— Онъ помолвленъ съ другой, сказалъ Арчи, раскрывъ широко глаза и ротъ и весьма свободно высказавъ своё свѣдѣніе.

Софи нашла, что этимъ обстоятельствомъ ей стоитъ заняться, и скоро узнала отъ Арчи всё, что Арчи зналъ о Флоренсъ Бёртонъ. И это всё могло быть извѣстно. Въ Клэверингскомъ семействѣ не дѣлали секрета о помолвкѣ Гарри. Арчи сказалъ своей прекрасной помощницѣ, что миссъ Бертонъ была принята въ Клэверингскомъ Паркѣ открыто, какъ будущая жена Гарри, и «ей-богу, знаете, не можетъ же онъ ухаживать за Джуліей послѣ этого». Софи сдѣлала гримасу, но не говорила того. Она, помня, что застала лэди Онгаръ въ объятіяхъ Гарри, подумала, что «ей-богу, онъ можетъ ухаживать и за Джуліей даже послѣ того какъ миссъ Бёртонъ была принята въ Клэверингскомъ Паркѣ». Потомъ также она вспомнила нѣсколько словъ, сказанныхъ ею и милой Джуліей послѣ того, какъ ушолъ Гарри, въ день объятій, и примѣтила, что Джулія не знаетъ даже о существованіи Флоренсъ Бёртонъ, даже хотя Флоренсъ Бёртонъ была принята въ Паркѣ. Это свѣдѣніе стоило узнать — этимъ свѣдѣніемъ стоило воспользоваться. Ея уваженіе къ Гарри неизмѣримо увеличилось. Она не думала, чтобъ у него было столько смѣлости, столько волокитства и столько искусства. Она считала его такимъ же тупоголовымъ, какъ всѣ Клэверинги. Онъ не былъ тупоголовъ; онъ былъ много обѣщающій молодой человѣкъ; онъ могъ ей понравиться и, можетъ-быть, она рѣшилась бы ему помочь — только онъ выказалъ такую сильную рѣшимость не имѣть съ нею никакого дѣла. Вотъ почему этимъ свѣдѣніемъ надо было воспользоваться — она и воспользовалась. Читатель теперь поймётъ, какую правду лэди Онгаръ спрашивала у Гарри Клэверинга.

— Гарри, скажите мнѣ правду, скажите мнѣ всю правду.

Она вышла встрѣтить его на средину комнаты, когда сказала эти слова, и стояла и смотрѣла ему въ лицо, не подавая руки.

— Какую правду? спросилъ Гарри: — развѣ я говорилъ вамъ когда-нибудь ложь?

Но онъ зналъ хорошо, какой правды требуютъ отъ него.

— Поступки могутъ быть также ложны, какъ слова, Гарри; скажите мнѣ всё тотчасъ. Кто такая Флоренсъ Бёртонъ? кто она и что?

Стало-быть, она знала всё, и дѣло устроилось для него безъ всякой необходимости дѣйствія съ его стороны. Довольно странно, что она не узнала объ этомъ прежде, но во всякомъ случаѣ она знала это теперь. И хорошо, что ей было сказано — только какъ онъ могъ извинить этотъ поцалуй?

— По-крайней-мѣрѣ, говорите со мной, сказала она, стоя совершено прямо и смотря какъ могла бы смотрѣть Юнона. — Вы сознаетесь, по-крайней-мѣрѣ, что я имѣю право сдѣлать этотъ вопросъ. Кто эта Флоренсъ Бёртонъ?

— Она дочь мистера Бёртона Страттонскаго.

— И это всё, что вы можете мнѣ сказать? Полноте, Гарри, будьте мужественны. Я прежде никогда не бывала съ вами такъ труслива. Вы съ ней помолвлены?

— Да, лэды Онгаръ, помолвленъ.

— Стало-быть, вы мнѣ отмстили и теперь мы квиты.

Сказавъ это, она сошла съ средины, комнаты и сѣла на своё обыкновенное мѣсто. Онъ остался на томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ, и она, повидимому, какъ-будто не имѣла намѣренія обращать на него вниманія. Онъ могъ уйти, если хотѣлъ, и тогда всё было бы кончено. Трудность положенія прекратится и онъ могъ тотчасъ написать Флоренсъ какимъ языкомъ хотѣлъ. Эта просто былъ бы маленькій эпизодъ въ его жизни, и его спасеніе было бы не трудно; но онъ не могъ уйти отъ нея такимъ образомъ. Онъ не могъ рѣшиться выйти изъ комнаты, не сказавъ еще ни одного слова. Она говорила о мщеніи. Не былъ ли онъ обязанъ объяснитъ ей, что мщенія не было, что онъ любилъ, страдалъ и цростилъ безъ малѣйшей мысли о гнѣвѣ, и что потомъ, къ несчастью, полюбилъ опять. Не долженъ ли онъ придумать какія-нибудь слова, которыя сказали бы ей, что она была огнёмъ, а онъ просто бѣдной мухой, которая обожгла свои крылья?

— Нѣтъ, леди Онгаръ, сказалъ онъ: — тутъ мщенія не было.

— Мы назовёмъ это правосудіемъ, если вы хотите. Во всякомъ случаѣ я не намѣрена жаловаться.

— Если вы прежде оскорбили меня… началъ онъ.

— Я васъ оскорбила, сказала она рѣзко.

— Если вы оскорбили меня, я вамъ простилъ.

— Я оскорбила васъ…

Говоря это, она опять встала съ своего мѣста, показывая, какъ для нея невозможно то спокойствіе, которое она пыталась поддерживать.

— Я оскорбила васъ, но это оскорбленіе нанесено вамъ было рано въ жизни и легко сказалось на васъ. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вы полюбили эту молодую дѣвушку въ томъ мѣстѣ, куда вы поѣхали — первую молодую дѣвушку, которую вы увидали. Я не сдѣлала вамъ большого вреда, Гарри, но что вы сдѣлали со мною передѣлать нельзя.

— Джулія, сказалъ онъ, подходя къ ней.

— Нѣтъ, не Джулія. Когда вы были здѣсь прежде, чѣмъ я просила васъ называть меня такимъ образомъ, надѣясь, желая, вѣря… дѣлая болѣе, гораздо больше, чѣмъ я могла бы сдѣлать, потому что я думала, что моя любовь можетъ быть полезна для васъ. Вы не думаете, чтобъ я тогда слышала объ этомъ?

— О, нѣтъ!

— Нѣтъ. Странно, что я не знала, какъ я теперь слышу, что она была въ домѣ моей сестры; но не всѣ были такъ молчаливы, какъ вы. Мы квиты, Гарри — вотъ всё, что я могу сказать. Мы теперь квиты.

— Я имѣлъ намѣреніе остаться вѣренъ вамъ — вамъ и ей.

— Оставались вы вѣрны, когда поступили такъ, какъ въ прошлый вечеръ?

Онъ не могъ объяснить ей, какому сильному искушенію подвергался онъ.

— Оставались вы вѣрны, когда держали меня въ вашихъ объятіяхъ, когда вошла эта женщина? Еслибы вы не заставили меня думать, что я могу тщеславиться моей любовью къ вамъ, что я могу показать ей, что я презираю ею, когда она думала, что заставитъ меня взять съ нея обѣщаніе держать это втайнѣ — втайнѣ, какъ-будто я стыжусь того, что видѣла она! Я не стыдилась — тогда. Еслибы объ этомъ узналъ весь свѣтъ, я не стыдилась бы. "Я любила его давно, сказала бы я: «и только его. Онъ будетъ моимъ мужемъ, и теперь наконецъ мнѣ нечего стыдиться.»

Она сказала всё это стоя, смотря на него съ твёрдымъ лицомъ и произнося слова быстрымъ, звучнымъ голосомъ, но при послѣднемъ словѣ голосъ ея задрожалъ, твёрдость въ осанкѣ ослабѣла и слеза застлала глаза, и она поняла, что не можетъ долѣе стоять передъ нимъ. Она старалась усѣться спокойнѣе, но эта попытка не удалась, и когда она прислонилась къ спинкѣ дивана, онъ услыхалъ рыданіе, которое она удерживала съ такимъ великимъ и напраснымъ усиліемъ. Въ одно мгновеніе онъ былъ на колѣнахъ у ея ногъ и, схвативъ руку, которою она закрывала лицо, говорилъ:

— Джулія, взгляните на меня; по-крайней-мѣрѣ, поймёмъ другъ друга наконецъ.

— Нѣтъ, Гарри, мы не должны болѣе понимать другъ друга. Вы должны уйти и никогда не приходить сюда болѣе. Еслибы не то, что случилось въ тотъ вечеръ, я еще старалась бы смотрѣть на васъ какъ на друга. Но я не имѣю нрава на такую дружбу. Я сдѣлала проступокъ, я сбилась съ пути, я созданіе гнусное и осквернённое. Я продала себя, какъ продаётся животное, и люди обошлись со мною, какъ я обошлась сама съ собой.

— Развѣ я обращался съ вами такимъ образомъ?

— Да, Гарри, вы, вы. Какъ вы обращались со мною, когда вы взяли меня въ свои объятія и поцаловали меня, зная, зная, что я не могу быть вашей женой? О Боже! я была грѣшна. Я была грѣшна, и я наказана.

— Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ онъ, вставая съ колѣнъ: — это не такъ, какъ вы говорите.

— Такъ какъ же это, милостивый государь? Такъ вотъ какимъ образомъ вы обращаетесь съ другими женщинами — съ вашими друзьями съ тѣми, кого вы увѣряете въ вашей дружбѣ! Что вы хотѣли заставить меня думать?

— Что я васъ любилъ.

— Да, любовью, которая довершила бы моё безславіе, которая докончила бы моё униженіе. Но я не слыхала объ этой Флоренсъ Бёртонъ, и, Гарри, въ эту ночь я была такъ счастлива на моей постели! А въ слѣдующую недѣлю когда, вы уѣхали туда для этой грустной церемоніи, я была счастлива здѣсь, счастлива и горда. Да, Гарри, я была такъ горда, когда думала, что вы еще любили меня — любили меня, несмотря на мой прошлый грѣхъ — что почти забыла, что я, была осквернена. Вы заставили меня вспомнить это и я не забуду этого опять.

Было бы лучше для него, еслибъ онъ ушолъ тотчасъ. Онъ сидѣлъ теперь на стулѣ и рыдалъ, отирая руками слёзы съ своихъ щокъ. Какъ онъ могъ растолковать ей, что не намѣренъ былъ оскорблять её, когда обнялъ? Не обязанъ ли онъ былъ сказать ей, что онъ оскорбилъ тогда Флоренсъ Бёртонъ, а не её? Но его агонія была слишкомъ тяжела для него теперь и онъ не могъ придумать словъ, чтобы объяснить ей это.

— Я сказала себѣ, что вы пріѣдете послѣ похоронъ, и плакала за бѣдную Герми, думая, что моя участь гораздо счастливѣе ея. Но люди получаютъ по заслугамъ, и Герми, которая не поступила такъ дурно, какъ я, не такъ разбита несчастьемъ, какъ я. Это справедливо, Гарри, что наказаніе произошло отъ васъ, но оно упало на меня очень тяжело.

— Джулія, я не имѣлъ на это никакого намѣренія.

— Хорошо, мы это оставимъ. Я не могу уничтожить, Гарри, всего, что я сказала — всего, что я не говорила, но что вы должны были думать и знать, когда мы были здѣсь послѣдній разъ. Я не могу заставить васъ думать, что я не… не люблю насъ.

— Вы не можете любить меня нѣжнѣе и искреннѣе, какъ я васъ люблю.

— Нѣтъ, Гарри, ваша любовь ко мнѣ не можетъ быть ни искренна, ни нѣжна, и я не позволю, чтобы она предлагалась мнѣ. Вы не думаете, чтобы я отняла у этой дѣвушки то, что принадлежитъ ей. Моя любовь къ вамъ можетъ быть и нѣжна и истинна, но увы! истина пришла ко мнѣ, когда она уже не можетъ быть мнѣ полезна.

— Джулія, если вы скажете, что вы любите меня, она можетъ быть вамъ полезна.

— Говоря это, вы продолжаете дурно обращаться со мной. Выслушайте меня теперь. Я право не знаю, когда она началась, потому что сначала я не ожидала, чтобы вы простили меня и позволили, чтобы я была вамъ также дорога какъ прежде; но когда вы сидѣли здѣсь и смотрѣли на моё лицо по старому, мною овладѣло постепенно чувство, что это можетъ быть, и я сказала себѣ, что если вы меня возьмёте, то я могу быть полезна вамъ, и я думала, что я могу простить себѣ наконецъ обладаніе этими деньгами, еслибы могла бросить ихъ вамъ, такъ чтобы онѣ могли послужить вамъ къ успѣху въ свѣтѣ, и я сказала себѣ, что хорошо было бы подождать, пока я увижу, истинно ли вы любите меня; но потомъ явилась эта вспышка страсти, и хотя я знала, что вы поступили нехорошо, я съ гордостью чувствовала, что я еще вамъ дорога. Теперь всё кончено. Мы понимаемъ наконецъ другъ друга и вы можете уйти. Теперь между нами нечего прощать.

Онъ теперь рѣшилъ, что Флоренсъ должна быть оставлена. Если Джулія возьмётъ его, она будетъ его женой, и онъ не посмотритъ ни на Флоренсъ, ни на всѣхъ Бёртоновъ, ни на родныхъ, ни на весь свѣтъ въ этомъ своёмъ вѣроломствѣ. Какое ему дѣло, что свѣтъ можетъ сказать? Его измѣна Флоренсъ было дѣло рѣшоное; теперь, въ эту минуту, онъ чувствовалъ себя до такой степени преданнымъ Джуліи, что рѣшилъ, что онъ долженъ отказаться отъ своей помолвки съ Флоренсъ. Онъ думалъ о горести своей матери, о презрѣніи своего отца, о печали, съ какою Фанни выслушаетъ разсказъ о нёмъ, который она сочтётъ невозможнымъ; онъ думалъ о Теодорѣ Бёртонѣ, о глубокомъ, неугасимомъ гнѣвѣ, къ которому былъ способенъ этотъ братъ; о Цециліи и ея оскорбленной добротѣ; онъ думалъ о безславіи, которымъ онъ себя покроетъ, и рѣшилъ, что онъ долженъ всё это перенести. Даже еслибы его собственное сердце не побуждало его поступать такимъ образомъ, какъ онъ могъ не дать утѣшенія и счастья этой женщинѣ, которая находилась передъ нимъ? Люди скажутъ, что онъ сдѣлалъ это для денегъ лэди Онгаръ, и негодованіе, съ какимъ онъ былъ способенъ смотрѣть на это ложное обвиненіе — потому что въ душѣ онъ называлъ это обвиненіе ложнымъ — доставляло ему нѣкоторое утѣшеніе. Люди могли говорить о нёмъ что хотѣли; онъ рѣшился сдѣлать всё лучшее, что только находилось въ его власти. Увы! лучшее было теперь дурное; но теперь никакой пользы не было думать объ этомъ.

— Джулія, сказалъ онъ: — между нами, по-крайней-мѣрѣ, нечего прощать.

— Нечего, сказала она.

— И въ любви нашей не будетъ перерыва. Я вѣренъ вамъ теперь, какъ былъ всегда.

— А что же будетъ съ вашей вѣрностью къ миссъ Флоренсъ Бёртонъ?

— Не вамъ слѣдуетъ упрекать меня за это. Мы оба дурно разыграли нашу игру, но по этой причинѣ сердце наше не должно быть разбито. Въ вашемъ безумствѣ вы думали, что богатство лучше любви; я въ моёмъ безумствѣ думалъ, что одна несчастная любовь можетъ-быть поправлена другою. Когда я просилъ миссъ Бёртонъ быть моей женой, вы были женою другого человѣка. Теперь, когда вы опять свободны, я не могу жениться на миссъ Бёртонъ.

— Вы должны жениться на ней, Гарри.

— Слово «долженъ» неумѣстно въ такомъ случаѣ. Вы не знаете её и не можете понять, какъ она добра, какъ совершенна. Она слишкомъ добра для того, чтобы принять руку безъ сердца.

— Что же люди о васъ скажутъ?

— Я долженъ перенести то, что люди скажутъ. Не полагаю, чтобы я былъ счастливъ — даже съ вашей любовью. Когда дѣло разъ пойдётъ дурно, его нельзя поправить совсѣмъ. Но однако люди могутъ отстранить погибель на время. Такъ должно быть и съ вами и со мной. Дайте мнѣ вашу руку, Джулія, потому что я никогда не обманывалъ васъ и вамъ нечего бояться, чтобы я обманулъ васъ теперь. Дайте мнѣ вашу руку и скажите, что вы будете моей женой.

— Нѣтъ, Гарри, не вашей женой. Я не знаю, какъ вы говорите, эту совершенную дѣвушку, но я не отниму васъ у дѣвушки, которая такъ добра.

— Вы связаны со мною, Джулія; вы должны сдѣлать, какъ я вамъ говорю. Вы сказали мнѣ, что вы любите меня, и я вамъ сказалъ, и говорю вамъ теперь, что я не люблю никого такъ, какъ люблю васъ — никогда не любилъ никого, какъ любилъ васъ. Дайте мнѣ вашу руку.

Подойдя къ ней, онъ взялъ ея руку, между-тѣмъ какъ она сидѣла отвернувшись отъ него.

— Скажите мнѣ, что вы будете моей женой.

Но она этого не говорила. Она была не такъ эгоистична, какъ онъ, и думала — старалась думать — что можетъ быть лучше для всѣхъ нихъ, но болѣе всего, что могло быть лучше для него.

— Говорите со мной, сказалъ онъ: — и сознайтесь, что вы оскорбили меня, когда думали, что выраженіе моей любви было оскорбленіемъ для васъ.

— Легко сказать говорите! что я скажу?

— Скажите, что вы будете моей женой.

— Нѣтъ, я этого не скажу.

Она опять встала со стула и отняла отъ Гарри свою руку.

— Я этого не скажу. Ступайте теперь и подумайте обо всёмъ, что вы сдѣлали, и я также подумаю объ этомъ. Да поможетъ мнѣ Господь! Какое зло происходитъ, когда зло было сдѣлано! Но, Гарри, я понимаю васъ теперь и по-крайней-мѣрѣ не буду осуждать васъ болѣе. Ступайте и повидайтесь съ Флоренсъ Бёртонъ, и если, когда увидите её, вы узнаете, что можете любить её, прижмите её къ вашему сердцу и будьте ей вѣрны. Вы никогда не услышите отъ меня упрёка. Ступайте теперь, ступайте, не о чемъ болѣе говорить.

Онъ остался съ минуту, какъ-будто хотѣлъ заговорить, по вышелъ изъ комнаты не говоря болѣе ни слова. Когда онъ шолъ по корридору и повернулъ на лѣстницу, онъ увидалъ, что Джулія стоитъ въ дверяхъ комнаты и смотритъ на него, и ему показалось, что глаза ея умоляютъ его остаться ей вѣрнымъ, несмотря на слова, сказанныя ею.

«И я буду ей вѣренъ, сказалъ онъ самъ себѣ. Я полюбилъ её первую и буду ей вѣренъ».

Онъ вышелъ и часа два бродилъ по городу, самъ не зная, куда несутъ его ноги. Въ томъ, что случилось съ нимъ въ этотъ вечеръ, была трагическая серьёзность, которая навлекла на него заботы и заставила его почувствовать, что его юность исчезла отъ него. Въ прежній періодъ его жизни въ ушахъ его съ гордостью раздались бы слова такой женщины, какъ лэди Онгаръ, говорящей о своей любви къ нему въ такихъ выраженіяхъ, какія употребляла она; но теперь въ груди его не было мѣста для гордости. Теперь, по-крайней-мѣрѣ, онъ не думалъ ни объ ея богатствѣ, ни объ ея званіи. Онъ думалъ о ней какъ о женщинѣ, между которой и имъ существовала такая сильная страсть, которая дѣлала невозможнымъ, чтобы онъ женился на другой, даже когда его до