В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 4. Статьи и рецензии (1840—1841).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1954
69. Клад. Сочинение Александрова (Дуровой). Санкт-Петербург. В тип. штаба Отдельного корпуса внутренней стражи. 1840. В 12-ю д. л. 289 стр.1
Думая пошутить, мы сказали правду, что неутомимое перо г. Александрова решительно хочет дарить публику по маленькому роману или по большой повести каждый месяц: вот уже третья повесть выходит в продолжение трех месяцев сряду. Дай-то бог! а то, право, нечего читать — повторим мы. О прежних двух повестях г. Александрова читатели знают уже по нашим о них отзывам,2 а может быть они прочли и самые повести. Третья, ныне вышедшая повесть носит на себе все признаки близкого внешнего и внутреннего родства с двумя первыми: тот же наружный вид книжки, та же запутанность содержания, та же, местами, увлекательность рассказа и тот же чистый, правильный, плавный, а местами и живой язык. Чего нет в этой повести! — Если рассказать ее содержание, — никто и читать ее не будет: так страшно оно. В самом деле, герои повести (их два) — страшные чудища: один красавец, но с таким ужасным голосом, которого содрогалась природа и пугался даже сам полковой командир, хотя страшный голос принадлежал простому обер-офицеру, и притом его подчиненному; другой же-- урод, но с таким прелестным голосом, которого, как пения райской птички, заслушивалась целая шеренга солдат. Оба чудища были неразлучны, и если одного посылали, а другому поручали дело на месте, то хотя бы это дело требовало тридцати лет, он оканчивал его в три минуты, и притом отличнейшим образом, и летел соединиться с своим другом. Эти штуки они делывали даже и тогда, когда один был запираем в комнате за десятью замками, а другой находился за сто верст. Как это делалось — не спрашивайте: это едва ли известно и самому г-ну Александрову. Впоследствии окажется, что оба чудища — родные братья, дети татарина и жидовки, внуки татарина, страшного разбойника вроде Ринальда-Ринальдини, который даже об обыкновенных предметах говорит надутым языком классических трагедий. Место действия — неприступное ущелье между скалами на берегах реки Камы, которые покрыты непроходимым лесом. Впрочем, кладу не оказывается налицо, да и повесть вдруг оканчивается — ровно ничем, подобно тем большим рекам, которые обещают довести до моря и вдруг скрываются в песках. Для любителей чудесного, вроде знаменитой покойницы прошлого века г-жи Анны Радклиф, тут всего досаднее то, что автор опускает занавес в самом интересном месте, когда чудовищные герои готовы отыскать татарина и жидовку, своих дражайших родителей, и амфибию — свою родную сестру, которая была воспитана по-мужски и разбойничала не хуже своего свирепого дедушки. Но мы понимаем, почему талантливый автор не довел до вожделенного конца своей интересной повести: он сам не видел его возможности, благодаря неестественности вымысла. Притом же и многочисленные нити, по причине своей многочисленности, так у него перепутались и образовали собою такой Гордиев узел, что их можно было распутать только мечом Александра Македонского, — это и совершил очень удачно г. Александров. Мы думаем, что если б г. Александров решился, вместо больших повестей в одну книжку, писать большие романы частей в двенадцать каждый, то читателей и почитателей нашлось бы у него множество, ибо для большинства читающего люда многосложность и запутанность невозможных и несбыточных происшествий и похождений лучше и выше всякого изящества, хотя бы оно представлялось в лице Вальтера Скотта или Купера. А у г. Александрова было бы еще нечто и кроме этих качеств, — именно: хороший слог и увлекательность рассказа, которыми отличаются два эпизода в самом «Кладе»: семейная история жида Иохая и семейная история татарина Рашида, которые чрезвычайно интересны до тех пор, пока просты и естественны и пока не делаются необъяснимо чудесными.
1. «Отеч. записки» 1840, т. XIII, № 11 (ценз. разр. 14/XI), отд. VI, стр. 8—10. Без подписи.
2. Речь идет о рецензиях Белинского на повести Александрова (Дуровой) «Угол» и «Ярчук, собака-духовидец» (см. н. т., №№ 56 и 60).