Китайская гроза (Амфитеатров)/ДО
| Китайская гроза : Послѣ боя при Таку |
| Источникъ: Амфитеатровъ А. В., Дорошевичъ В. М. Китайскій вопросъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1901. — С. 24. |
Въ немногихъ русскихъ домахъ бой при Таку нашелъ столь страшный, тяжелый отголосокъ, какъ въ моемъ мирномъ, глухомъ уголкѣ. Въ то время, какъ я набрасываю эти строки, — ужъ извините, если нескладныя, — изъ-за стѣны слышатся стоны и плачъ сестры, потерявшей брата, сестры героя, отнынѣ незабвеннаго въ русской боевой исторіи, сестры Василія Георгіевича Деденева…
Г-жа Деденева, образованная и трудолюбивая дѣвушка, давно уже работаетъ у меня по разнымъ переводнымъ и справочнымъ занятіямъ. Мнѣ на долю выпала печальная обязанность сообщить ей страшную вѣсть о смертельно раненомъ лейтенантѣ Деденевѣ. Момента этого лучше не вспоминать.
Поэтъ, говоря объ ужасахъ войны, признавался, что ему
… жаль не друга, не жены,
Мнѣ жаль не самого героя.
Увы! утѣшится жена,
И друга лучшій другъ забудетъ.
Но гдѣ-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будетъ.
Средь лицемѣрныхъ нашихъ дѣлъ,
Средь всякой пошлости и прозы,
Однѣ я въ мірѣ подглядѣлъ
Святыя, искреннія слезы.
То — слезы бѣдныхъ матерей…[1]
Этихъ слезъ по В. Г. Деденевѣ пролито не будетъ: онъ сирота, безъ отца и матери. Сперва корпусъ, потомъ служба замѣнили ему семью. Братъ и сестра его жили въ Петербургѣ, а онъ вотъ уже восемь лѣтъ оставался въ дальнемъ плаваніи, такъ трагически заключенномъ на «Корейцѣ», который нынѣ изрѣшетили китайскія пушки. Но трое сиротъ были связаны не только тѣсною — пламенною дружбою. Наблюдая ее по М. Г. Деденевой, я, человѣкъ съ мало развитою способностью къ родственной нѣжности, прямо завидовалъ ей въ огромномъ обиліи этого драгоцѣннаго чувства. Разбросанные за тридевять земель, двое — здѣсь, третій — въ тридевятомъ царствѣ, эти люди только и думали, что другъ о другѣ.
— Вася не пишетъ! — и полное уныніе, котораго не развлечь никакими шутками, глубочайшая апатія, которую не расшевелить самыми интересными новостями.
— Вася написалъ! — и почти дикій восторгъ: веселые глаза, жизнерадостный смѣхъ, шутки, быстрыя движенія, дружелюбіе ко всему міру, остроты.
Отбывъ обязательный пятилѣтній срокъ службы, В. Г. Деденевъ хотѣлъ возвратиться на родину. Какъ его ждали!.. Обстоятельства не позволили, удержали его на Востокѣ. Свой морской цензъ онъ заплавалъ за два чина впередъ. Будущею осенью его ждали обязательно назадъ въ Петербургъ и въ родное псковское Новоселье.
И вотъ…
Вы сидите себѣ и въ усъ не дуете, наслаждаясь милою жизнью, а въ это время гдѣ-нибудь въ Пекинѣ судьба, въ видѣ скучнаго, безобразнаго китайца, ткетъ ваше несчастіе. Парадоксъ въ этомъ родѣ сочинилъ Гейне. Увы! надъ семьею Деденевыхъ иронія его осуществилась съ буквальною, неумолимою точностью. Китаецъ выткалъ имъ вѣковѣчное несчастіе. За что?
Ужасенъ вѣтеръ смерти, что, дуя на Тихомъ океанѣ, нагоняетъ дожди слезъ и бури отчаянія въ псковскихъ и новгородскихъ захолустьяхъ! И тѣмъ ужаснѣе, что, утирая слезы, захолустья могутъ лишь съ недоумѣніемъ повторять: за что онѣ? откуда надуло ихъ негаданною бѣдою?
Наши газеты полны мало скрываемымъ негодованіемъ по поводу робкой и вялой европейской политики, чьею неизреченною милостью Россія втравлена теперь въ операціи противъ «Большого Кулака», а лучше сказать — не будемъ обманывать себя — въ войну съ Китаемъ. Въ войну, которая Россіи глубоко безполезна, которой въ Россіи никто не желалъ, не желаетъ и желать не будетъ, — въ войну противоестественную. Ибо, сколь бы побѣдоноснымъ исходомъ она ни кончилась, мы наживаемъ себѣ врага въ природномъ сосѣдѣ, неудалимомъ отъ насъ никакими судьбами на пространствѣ двухъ третей нашихъ азіатскихъ владѣній. Россіи, какъ шестьсотъ лѣтъ назадъ, снова предоставляется завидная честь — защищать своею грудью европейское благополучіе отъ монголовъ. Trop d’honneur![2] Мы будемъ таскать голыми руками каштаны изъ огня, а щелкать и ѣсть ихъ станутъ другіе. Тасканье уже началось. Нѣсколько десятковъ русскихъ жизней угасло не за «вѣру, Царя и отечество», какъ искони и безотказно умирали наши солдаты на поляхъ благородныхъ, крестоносныхъ битвъ, но — за прекрасные глаза Вильгельма II, г. Делькассэ и, паче всѣхъ, господина Джонъ Булля.
Китай насъ не ненавидитъ. Мы не ненавидимъ Китая. Онъ для насъ можетъ и долженъ стать источникомъ безконечныхъ выгодъ. Ради нихъ Россія совершила рядъ великихъ культурныхъ подвиговъ, начиная съ сооруженія Сибирской желѣзной дороги. Ничего рѣшительно противъ выгодъ этихъ Китай не имѣетъ, ибо онѣ взаимны. Мы для Китая — огромный органъ, чрезъ который его могучая древняя цивилизація вступаетъ въ мирные компромиссы съ новою европейскою цивилизацію и понемногу пріобщается къ ней. Всякое европейское вмѣшательство, приходящее въ Китай съ моря, Небесной имперіи ненавистно. Она не хочетъ знать сосѣдей черезъ соленую воду, ни правъ ихъ на общеніе съ нею. Пусть европейская цивилизація — добро, а китайская — зло, — хотя на дѣлѣ это и не такъ, — но Китай желаетъ оставаться при своемъ злѣ, а не при чужомъ мнимомъ добрѣ опіума и іезуитовъ. Онъ глупъ? Хорошо. Онъ желаетъ и пребыть глупымъ, но хозяиномъ въ своемъ домѣ. Между тѣмъ, его низвели въ его домѣ на степень послѣдняго человѣка. Въ Китаѣ не стало правительства; его замѣнила команда по телефону и телеграфу иностранныхъ миссій. Все это было весьма прекрасно и весьма непрочно. Вѣчная ошибка европейской дипломатіи на Востокѣ заключается въ томъ, что она считаетъ въ восточныхъ государствахъ единицами ихъ деспотическія правительства, а подвластныя таковымъ народы нулями, увеличивающими вѣсъ единицъ, но ничего не значащими въ отдѣльности. Въ дѣйствительности же, правительства на Востокѣ слабы, и отъ нихъ легко добиваться уступокъ, лишь пока уступки не претятъ народному чувству. Послѣднее расколыхать трудно, уже по самой громадности того грознаго человѣческаго океана, на днѣ котораго оно спитъ; чтобы прошла волна по населенію въ 400.000.000 человѣкъ, нужна не та буря, что встряхиваетъ народецъ въ пять-шесть милліоновъ душъ. Кто не билъ китайцевъ? презрительно говорятъ шовинисты. Да, въ правительственныхъ войнахъ, потому что покуда Китаю не случалось еще вести противъ европейцевъ войнъ иного характера. Правительственная война была англо-французская, правительственная — японская. И такъ какъ правительства были слабы, и драться за нихъ было китайцамъ не въ охоту, то легко было и побѣждать китайцевъ. Но то, что происходитъ теперь, весьма похоже на народную войну. Огромное значеніе народныхъ войнъ не намъ, русскимъ, отрицать: мы въ 1812 году побѣдили народною войною Европу и по пятамъ ея прошли въ столицу міра, въ этотъ ликующій Парижъ, гдѣ теперь такъ весело и такъ… постыдно. Мы шли черезъ Германію. Если китайская народная война, сохрани Богъ, повлечетъ для китайцевъ столь же успѣшное изгнаніе иноплеменниковъ, какъ удалось намъ въ отечественную войну, ихъ послѣдующее наступательное движеніе на Европу должно свершиться черезъ Сибирь и Туркестанъ, то-есть, чрезъ Россію. Мы, конечно, китайцевъ не пропустимъ. Но что же тутъ все-таки утѣшительнаго? Опять — Чингисъ-Ханъ и Тамерланъ за спиною; опять русская граница, развернутая огромнымъ фронтомъ, выдерживаетъ безчисленныя нападенія безчисленныхъ ратей, въ то время какъ Западная Европа, — опять стоя за нами, какъ за каменною стѣною, — мирно прогрессируетъ и уходитъ отъ насъ впередъ на добрый вѣкъ.
Телеграммы изъ Таку и о Таку — должно оговорить съ гордою искренностью, безъ всякой патріотической фальши: за исключеніемъ Телеграммы вице-адмирала Алексѣева, — были бы смѣшны, если бы не были грустны.
Китайскій посланникъ въ Берлинѣ извиняется, что комендантъ Таку защищалъ крѣпость по недоразумѣнію, не дождавшись телеграммы изъ Пекина, повелѣвавшей сдачу… Очень утѣшительно для Буракова, Деденева, Титова и сотни русскихъ матросовъ, которымъ недоразумѣніе это стоило — кому жизни, кому тяжелыхъ ранъ! Ужасно умирать отъ разумной войны, но еще болѣе ужасно стать неповинною жертвою какого-то трагическаго qui pro quo[3]. Ахъ, извините, мы отстрѣлили вамъ голову… Мы, конечно, не имѣли никакого права ее отстрѣливать, но намъ поздно сообщили о томъ… Наши телеграфы преподло работаютъ… Впередъ, конечно, мы будемъ осторожнѣе, и другой головы вамъ, если вырастетъ, безъ приказа не отстрѣлимъ!.. Вѣдь это же издѣвательство!
А телеграмма Делькассэ, грозящаго вице-королю Юннана изъ Парижа?!
За дерзость такову
Я голову съ тебя сорву![4]
Правда, сорву не сейчасъ, а этакъ послѣ 3 іюля, когда съ помощью Божіей удастся добраться туда французскому отряду на отряжаемыхъ нынѣ крейсерахъ. Развѣ это политика? Это — крикъ ребенка. Дитяти разсказали о пятнахъ на лунѣ сказку будто тамъ Каинъ убиваетъ Авеля. Дитя грозитъ кулачкомъ и вопитъ:
— Не смѣй, гадкій Каинъ, трогать Авеля, а не то я тебя самого поколочу.
Но луна далеко, Юннанъ тоже, и Каинъ, посмѣиваясь въ усъ, выбиваетъ изъ Авеля душу.
Китайцы трусы? А что, если это вѣковое заблужденіе?
Знаете ли, семьсотъ убитыхъ и только сто плѣнныхъ… битвы исторически храбрыхъ англичанъ съ бурами пріучили насъ совсѣмъ къ обратнымъ пропорціямъ. Теперь, когда буры почти побѣждены, они не знаютъ, что имъ дѣлать съ толпами плѣнныхъ англичанъ, затрудняющими ихъ движенія своими массами. Китайцы, можетъ-быть, плохо нападаютъ, но должно-быть, умѣютъ умирать. А это не шутка. Врагъ, который позволяетъ истреблять себя массами, — страшный врагъ. Вѣроятно, епископъ Гаттонъ, когда напали на него крысы, передушилъ не одинъ ихъ десятокъ, но, въ концѣ-концовъ, крысы съѣли епископа Гаттона.
Мы побѣдили при Таку, побѣдили хорошо, при не слишкомъ. значительной потерѣ, хотя отъ китайцевъ никто и такой прыти не ждалъ. Теперь вопросъ: что будетъ изъ того, что мы побѣдили и побѣдимъ еще и еще? Cui prodest?[5]
Намъ, русскимъ? Да вѣдь у насъ и безъ того прекрасныя старыя отношенія съ Китаемъ. Они портятся только тогда, когда между извѣчными друзьями начинаютъ шнырять черными кошками — прыткій Джонъ Булль, японскія обезьянки или вдругъ просовывается нѣмецкій, закованный въ броню, кулакъ.
Ахъ, этотъ броненосный кулакъ… Сколько назвенѣлъ и нагремѣлъ онъ въ свое время! Какъ гордо имъ стучали по столу: разумѣйте-де, языцы, и покоряйтеся! И что же? тѣмъ самымъ языкамъ, коимъ онъ былъ показанъ, т.-е. намъ, русскимъ, приходится теперь проливать кровь сыновъ своихъ, чтобы не дать броненосный кулакъ въ обиду кулаку безъ всякой брони, но большому и увѣсистому, и поддержать его въ неравномъ бою.
Польза европейскимъ державамъ?
Но вѣдь вся политика европейскихъ державъ въ Китаѣ всегда клонилась исключительно къ тому, чтобы ослабить русское вліяніе, отнять, для себя, у русскихъ возможныя выгоды, разрушить добрыя отношенія двухъ сосѣдей-великановъ. Конечно, весьма великодушно съ русской стороны заплатить добромъ за зло. Но въ то же время мы куемъ себѣ вѣковѣчнаго могучаго врага, не пріобрѣтая ни одного искренняго друга. Ибо — когда намъ придется отстаивать отъ врага уже самихъ себя — кто знаетъ? — не окажется ли и тогда, какъ теперь, эскадра нашихъ друзей и союзниковъ совершенно и блестяще готовою… къ увеселительной прогулкѣ въ Ла-Маншъ, по случаю какой-нибудь новой выставки? А «Гиляки» и «Корейцы» будутъ подставлять свои бока подъ бомбы, а Бураковы, Деденевы, Титовы — полагать головы. Ибо — «не въ первой!»
Польза европейской цивилизаціи?
А какое намъ, спрашивается, до нея дѣло? Цивилизація сама по себѣ повелительная сила, а не ребенокъ на помочахъ. Гдѣ она необходимость, тамъ она внѣдряется силою собственнаго тяготѣнія. Если Китай желаетъ ея, онъ обзаведется ею самъ, какъ обзавелись мы, двѣсти лѣтъ тому назадъ. Если не желаетъ, ужъ, во всякомъ случаѣ, не наша печаль ее Китаю навязывать. Позвольте! — скажутъ мнѣ: обязанность странъ культурныхъ уподоблять себѣ страны дикія. Да Китай совсѣмъ не дикая страна! у него есть цивилизація, чуждая нашей, но столь же развитая и прочная, если еще не болѣе убѣжденная. Она — косная, она — врагъ прогресса! Да намъ-то отъ того какая грусть? Вѣдь китайцамъ съ нею жить, а не намъ. Хороша она имъ, — ну, и пусть радуются! О вкусахъ не спорятъ. Сорокъ лѣтъ тому назадъ китайцы хотѣли напугать англо-французскій десантъ деревяными пушками, крашенными подъ бронзу и сталь, а теперь они со своихъ фортовъ сами калѣчатъ броненосныя суда. Подумаешь, — какое удивительное благополучіе для Европы отъ внесенной въ Китай европейской цивилизаціи!
— Помилуйте! надо же, чтобы въ Китаѣ можно было жить европейцу!
Да ему и можно было бы жить, если бы онъ, какъ наши кяхтинцы и т. п., признавалъ китайца имѣющимъ такое же право, какъ и всякій европеецъ, имѣть отечество, домъ; личную и государственную независимость. А то вѣдь, въ сущности говоря, защищать права европейцевъ въ азіатскихъ земляхъ почти все равно, что вырабатывать своимъ горбомъ постороннему человѣку привилегію класть ноги на чужой обѣденный столъ. Что видѣлъ Китай добраго отъ Европы? Ея вліяніе растлѣвало его старую цивилизацію, а изъ своей она не давала ему ничего или почти ничего хорошаго. Даже христіанство — и то понесли ему іезуиты въ такихъ грубыхъ и суевѣрныхъ формахъ, что Китай, тысячи лѣтъ обладающій; философскими религіями, возненавидѣлъ миссіонеровъ, какъ какихъ-то нечистыхъ колдуновъ.
Мы, русскіе, до сихъ поръ не любимъ воспоминаній о берлинскомъ трактатѣ, гдѣ Европа однажды продиктовала намъ свою волю, и вышли мы побѣжденными побѣдителями. А вѣдь въ Китаѣ, съ его 400.000.000 подданныхъ, берлинскіе трактаты переживаются чуть не каждый день. Одни русскіе всегда хоть нѣсколько церемонились съ Китаемъ, и съ одними русскими зато не отказывался ладить китайскій народъ, и однихъ русскихъ онъ уважалъ и боялся, какъ націи спокойной, не сующейся не въ свое дѣло. Теперь, когда китайскому народу берлинскіе трактаты надоѣли, и онъ пробуетъ заявить, что имѣетъ свою волю, намъ же приходится давить эту волю и доказывать оружіемъ, что берлинскіе трактаты — чудеснѣйшая вещь, но лишь тупыя китайскія головы не понимаютъ, сколько въ нихъ тайной сласти.
— Умирать, ваше-ство, мы завсегда согласны! — сказалъ на смотру солдатъ генералу. Это звучитъ даже сильнѣе и выразительнѣе, чѣмъ римское dulce et decorum est pro patria mori[6]. Но — pro patria[7] это одно, а pour le roi de Prusse[8] — это другое.
И ужъ если наши европейскіе друзья требуютъ, чтобы русскіе за нихъ умирали, такъ — хотя бы затѣяли настоящую войну, а не «недоразумѣніе» по телеграфной неисправности, послѣ котораго приносятся извиненія за нечаянный отстрѣлъ головы и продырявленіе канонерскихъ лодокъ.
Миръ праху нашихъ героевъ! Умерли хорошо, честно, красиво, съ побѣдою. Конечно, приходится больше завидовать такой смерти, чѣмъ жалѣть о пей. Осколокъ китайскаго ядра въ високъ — лучше, чѣмъ размѣнять свои силы въ бездѣйствіи по мелочамъ и, сойдя на нѣтъ, —
Скончаться посреди дѣтей,
Плаксивыхъ бабъ и лѣкарей…[9]
Вотъ только женскія слезы эти, да стоны, да проклятія… тяжко ихъ слышать, и не находишься, что имъ противопоставить въ отвѣтъ. Развѣ что извѣчное:
— Молитесь… За Богомъ молитва, а за царемъ служба не пропадетъ!
Примѣчанія
править- ↑ Н. А. Некрасовъ «Внимая ужасамъ войны…». Прим. ред.
- ↑ фр. Trop d’honneur! — Слишкомъ много чести! Прим. ред.
- ↑ лат. Qui pro quo — Путаница, недоразумѣніе, одинъ вмѣсто другого (букв.: кто вмѣсто кого). Прим. ред.
- ↑ И. А. Крыловъ «Волкъ и Ягненокъ». Прим. ред.
- ↑ лат. Cui prodest? — Кому выгодно? Прим. ред.
- ↑ лат. Dulce et decorum est pro patria mori — Сладко и почетно умереть за родину. Прим. ред.
- ↑ лат. Pro patria — За родину. Прим. ред.
- ↑ фр. Pour le roi de Prusse — За короля Пруссіи. Прим. ред.
- ↑ А. С. Пушкинъ «Евгеній Онѣгинъ». Прим. ред.