Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть IV (Скотт)/ДО

Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть IV
авторъ Вальтер Скотт, пер. Александр Иванович Писарев

Оригинал: англ. Quentin Durward, опубл.: 1825. — Перевод опубл.: 1827. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

КЕНТЕНЬ ДЮРВАРДЪ,
или
ШОТЛАНДЕЦЪ ПРИ ДВОРЪ ЛЮДОВИКА XI.

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ Сира Вальтера Скотта. ПЕРЕВОДЪ А. И. Писарева.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

МОСКВА. Въ Типографіи Императорскаго Московскаго Театра, 1827 года. У Содержателя А. Похорскаго. Печатать позволяется

съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Цензурный Комитетъ одинъ екземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Народнаго Просвѣщенія, два екземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва, 1826 года, Маія 3 дня. Сію рукопись разсматривалъ Екстра-Ординарный Профессоръ Надворный Совѣтникъ Дмитрій Перевощиковъ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ОСЬМАЯ.
Неизвѣстность.

Сорокъ воиновъ, изъ коихъ половина держала обнаженныя сабли, а другая зазженные факелы, составляли свиту, или лучше сказать караулъ, ведущій Людовика XI изъ Неронскои Ратуши въ крѣпость; и при входѣ въ ето мрачное жилище, ему послышался голосъ, шепнувшій на ухо совѣтъ, надписанный Флорентинскимъ Поетомъ на вратахъ преисподней:

Съ надеждой здѣсь проститесь вѣчно!

Свѣтъ факеловъ былъ сильнѣе сіянія луны, которой лучи не имѣли уже такого блеска, какъ въ прошедшую ночь; красноватое пламя, ими изливаемое на ето древнее зданіе, казалось усиливало мрачный и грозный видъ башни Графа Герберта. Она была та самая, на которую Людовикъ наканунѣ смотрѣлъ съ нѣкоторымъ неприятнымъ предчувствіемъ и въ которой теперь онъ осужденъ быль жить, терзаемый страхомъ насилій, коимъ могущій и неукротимый вассалъ его могъ предаться подъ сими безмолвными сводами, столь удобными для деспотизма.

Тягостныя чувствованія Короля еще усилились, когда, проходя дворомъ, онъ увидѣлъ два, или три трупа, наскоро прикрытые солдатскою епанчею; и безъ труда узналъ одежду стрѣлковъ своей Шотландской стражи. Отрядъ, охранявшій покои Королевскіе по словамъ Графа Кревкера, не согласился оставить своего мѣста; ето произвело ссору между ними и черными Фламандцами Герцога; и многіе изъ нихъ были убиты прежде, нежели Офицеры обѣихъ дружинъ успѣли возстановишь спокойствіе.

— Храбрые и вѣрные мои Шотландцы! вскричалъ Ічороль, видя ето печальное зрѣлище; еслибъ вамъ пришлось сражаться одинъ на одинъ, то ни Фландрія, ни Бургундія не могли бы выставить воиновъ, могущихъ вамъ сопротивляться.

— Конечно, сказалъ Рубецъ, шедшій за Королемъ; но Вашему Величеству не безъизвѣстно, что число превозмогаетъ храбрость. Не многіе могутъ вдругъ противостоятъ двумъ врагамъ. Я самъ не желалъ бы справляться съ тремя; развѣ долгъ потребуетъ, а тушъ ужь не до счета.

— Ты здѣсь, старый знакомецъ? сказалъ Король. Стало при мнѣ есть еще вѣрный подданный?

— И вѣрный слуга, какъ въ совѣтѣ, такъ и въ исполненіи обязанностей, лично относящихся къ высокой особѣ Вашей, сказалъ Оливье-Лань сладкимъ голосомъ.

— Мы всѣ вѣрны, сказалъ грубо Тристанъ Пустынникъ; вѣдь если Герцогъ погубитъ Васъ, то и намъ не дастъ пожить хотя бы мы и желали.

— Вотъ что называется хорошая порука вѣрности, сказалъ Хвастунъ, который какъ мы уже сказали, вмѣшался въ число провожатыхъ по праву слабоумнаго.

Между тѣмъ старый Сенешаль, наскоро призванный, силился повернуть тяжелый ключь въ замкѣ дверей етой старой готической темницы, которая, казалось, нехотя отпиралась; и принужденъ былъ призвать на помощь одного изъ стражей Кревкера. Когда ее отворили, то вошли шесть человѣкъ съ факелами и указали дорогу узкимъ и витымъ ходомъ, съ продѣланными по мѣстамъ въ стѣнѣ бойницами. Въ концѣ етаго хода была приличная ему лѣстница, составленная изъ большихъ камней, грубо обтесанныхъ и неровной величины. Она оканчивалась желѣзною дверью, которою они вошли въ такъ называемую большую залу башни, куда даже и днемъ едва проникалъ свѣтъ, ибо проходилъ отверстіями, которыя казались еще ужѣ отъ чрезмѣрной толщины стѣнъ и болѣе походили на трещины, нежели на окна. Безъ помощи Факеловъ въ ней тогда царствовала бы совершенная темнота. Двѣ или три летучія мыши, или зловѣщія птицы, пробужденныя етимъ непривычнымъ свѣтомъ, начали летать около огней и угрожали погасить ихъ; а Сенешаль между тѣмъ извинялся передъ Королемъ, что главные покои башни въ такомъ дурномъ положеніи. Онъ сослался на малое время, данное ему для приготовленій; прибавя, что етѣ комнаты точно были оставлены уже лѣтъ съ двадцать и даже, какъ слышно, рѣдко обитаемы со временъ Карла Простаго.

— Карла Простаго! повторилъ Людовикъ; о! теперь я знаю исторію етой башни. Здѣсь былъ онъ убитъ измѣною вѣроломнаго вассала своего Герберта, Графа Вермандуа: такъ повѣствуютъ паши лѣтописи. Я зналъ, что о Перонскомъ замкѣ есть преданіе, котораго не помнилъ подробно. Такъ здѣсь одинъ изъ предшественниковъ моихъ былъ убитъ!

— Нѣтъ, Государь, не совсѣмъ здѣсь, сказалъ старый Сенешаль, подходя съ поспѣшностію чичероне, радующагося случаю разсказать исторію рѣдкостей, которыя показываетъ; — немного подалѣ, въ кабинетѣ имѣющемъ сообщеніе со спальнею Вашего Величества.

Онъ поспѣшно отворилъ въ другомъ концѣ комнаты дверь, ведущую въ небольшую спальню, какія обыкновенно бывали въ етѣхъ старыхъ зданіяхъ; но ето самое дѣлало ее покойнѣе большой залы, чрезъ которуто они прошли. Тамъ наскоро были сдѣланы никоторыя приготовленія для приема Короля. Закрывши стѣны обоями, разложили огонь.

Въ каминѣ, весьма давно не топленномъ и бросили на полъ два тюфяка для тѣхъ, которые по обыкновенію должны были ночевать въ Королевской, комнатѣ,.

— Я велю въ передней постлать постели для прочихъ людей Вашей свиты, Государь, сказалъ старый Сенешаль; прошу извиненія у Вашего Величества: мнѣ было такъ мало времени распорядиться; теперь, если угодно Вашему Величеству пройти въ маленькую дверь, прикрытую обоями, то увидите кабинетъ, пробитый въ стѣнѣ, гдѣ Карлъ лишился жизни. Тайный ходъ ведетъ въ нижнее жилье, откуда вошли люди, на которыхъ возложено было ето убійство. Какъ я полагаю зрѣніе Вашего Величества лучше моего, то Вы изволите еще примѣтить кровавыя пятна на полу, хотя ето произшествіе случилось за пятьсотъ лѣтъ. Говоря такимъ образомъ, онъ старался отворить эту дворъ.

— Погоди, старикъ, сказалъ Король, удерживая его за руку, погоди еще немного. Можетъ быть тебѣ придется разсказывать исторію поновѣе и посвѣжѣе показывать кровавыя пятна. Какъ вы думаете, Графъ Кревкеръ?

— Я могу только сказать Вамъ, Государь, отвѣчалъ Графъ, что ети покои въ распоряженіи Вашего Величества, какъ и тѣ, которые вы занимаете въ своемъ замкѣ Плесси, а внѣшняя стража поручена Кревкеру: ето имя никогда не было осквернено подозрѣніемъ въ измѣнѣ, или убійствѣ.

— Но потаенный ходъ, о которомъ говоритъ етотъ старикъ, ходъ въ кабинетъ? сказалъ Людовикъ шопотомъ и съ безпокойнымъ видомъ, одною рукою сжавъ руку Кревкера, а другою указывая ему на дверь етой комнатки.

— Ето какой-нибудь бредъ Мориса, сказалъ Кревкеръ, старинное и вздорное преданіе етаго замка; но я удостовѣрюсь.

Онъ хотѣлъ отворить дверь, но Людовикъ, удерживая, сказалъ ему: — Нѣтъ, Кревкеръ, нѣтъ, честь ваша для меня достаточное обезпеченіе. Но что хочетъ сдѣлать со мною вашъ Герцогъ? Онъ не можетъ надѣяться долго держать меня плѣнникомъ, и… словомъ, Кревкеръ, скажите; что вы объ етомъ думаете?

— Государь, отвѣчалъ Графъ, Ваше Величество сами можете судишь, какимъ негодованіемъ должно исполнить Герцога Бургундскаго ужасное убійство его союзника и близкаго родственника; и вы одни можете знать по какому праву почитаетъ онъ виновниковъ етаго преступленія наученными посланными Вашего Величества. Но благородство души моего Государя, дѣлаетъ его неспособнымъ дѣйствовать тайно, даже въ самомъ сильномъ гнѣвѣ. Все, что бы онъ ни исполнилъ, исполнитъ явно, въ глазахъ обоихъ народовъ. И я долженъ прибавить, что всѣ его совѣтники, можетъ быть кромѣ одного, пожелаютъ, чтобъ въ етомъ случаѣ поступилъ онъ умѣренно, великодушно и справедливо.

— Ахъ! Кревкеръ, сказалъ Людовикъ, взявъ Графа за руку, какъ бы тревожимый тягостнымъ воспоминаніемъ, какъ счастливъ Государь, имѣющій совѣтниковъ, способныхъ удерживать его гнѣвъ и страсти! Имена ихъ будутъ написаны золотыми словами въ лѣтописяхъ его царствованія. Благородный Кревкеръ, почто я лишенъ былъ счастія имѣть при себѣ человѣка, подобнаго тебѣ!

— Тогда, сказалъ Хвастунъ, первымъ стараніемъ Вашего Величества было бы поскорѣй отъ него избавиться.

— А! а! Господинъ мудрецъ, ты здѣсь? сказалъ Людовикъ, оборачиваясь и тотчасъ покидая чувствительный тонъ, которымъ говорилъ съ Кревкеромъ и показывая нѣчто, почти похожее на веселость; такъ ты до сихъ поръ шелъ за нами?

— Молчи, дуракъ, сказалъ Графъ Кревкеръ, ты даешь слишкомъ много воли своему языку.

— Пусть его говоритъ, сказалъ Король: всего смѣшнѣе и достойнѣе насмѣшекъ глупости тѣхъ, которые не должны бы ихъ дѣлать. На, справедливый другъ мой, возми этотъ кошелекъ съ золотомъ, и вмѣстѣ прими совѣтъ не быть никогда столь глупымъ, чтобы считать себя умнѣе другихъ. Теперь сдѣлай мнѣ одолженіе: узнай гдѣ мой Астрологъ Марцій Галеотти и не медленно пришли его сюда:

— Извольте, Государь, отвѣчалъ тутъ, я увѣренъ, что найду его у Іоанна Доплетбура; вѣдь философы не хуже шутовъ знаютъ, гдѣ продается лучшее вино.

— Я надѣюсь, Графъ, сказалъ Людовикъ что вы прикажете вашимъ стражамъ пропустишь етаго ученаго мужа.

— Ничто не препятствуетъ ему войти, Государь, отвѣчалъ Креиксру, но я съ сожалѣніемъ долженъ присовокупишь, что полученныя мною наставленія запрещаютъ кому бы то ни было выходъ изъ покоевъ Вашихъ. Желаю Вашему Величеству покойной мочи, продолжалъ онъ, и пойду похлопочу, чтобы спутникамъ Вашимъ было по лучше въ прихожей.

— Не безпокойтесь, Господинъ Графъ, сказалъ Король, они привыкли къ суровой жизни; и правду вамъ сказать, мнѣ только хочется повидаться съ Галеотти, а впрочемъ я въ ету ночь желалъ бы имѣть внѣшнихъ сношеній еще менѣе, чѣмъ позволяютъ ваши наставленія.

— Въ нихъ приказано, отвѣчалъ Кревкеръ, оставить Вашему Величеству спокойное владѣніе етими покоями. Таковы повелѣнія моего Государя.

— Вашъ Государь, Графъ Кревкеръ, сказалъ Людовикъ, котораго бы я могъ назвать и своимъ, очень милостивъ. Мое Королевство немного стѣснено теперь, ибо состоитъ изъ спальни и прихожей; по оно еще довольно велико для остающихся у меня подданныхъ.

Графъ Кревкеръ простился съ Королемъ и вскорѣ. Людовикъ услышалъ какъ ставятъ часовыхъ, какъ Офицеры раздаютъ пароль и какъ смѣняются караулы. Наконецъ послѣдовало молчаніе, прерываемое только глухимъ ропотомъ мутной и глубокой Соммы, омывающей стѣны замка.

— Ступайте въ прихожую, Господа, сказалъ Людовикъ Оливье и Тристану, но не засыпайте и будьте готовы къ исполненію моихъ приказаній: намъ еще предстоитъ работа въ эту ночь и работа важная.

Тристанъ и Оливье воротились въ прихожую, въ которой Рубецъ оставался съ двумя служителями придворнаго судьи. Они развели большой огонь, который вмѣстѣ освѣщалъ и нагрѣвалъ комнату; и завернувшись въ плащи, лежали на полу въ разныхъ положеніяхъ, показывающихъ безпокойство и упадокъ духа. Тристанъ и Оливье сочли за лучшее послѣдовать ихъ примѣру, и какъ никогда не были слишкомъ дружны во дни счастія, то ни тотъ, ни другой не хотѣли ввѣриться другъ другу при семъ странномъ и внезапномъ переворотѣ судьбы. И потому все общество было погружено въ безмолвіе и уныніе.

Между тѣмъ Государь ихъ наединѣ терзался муками. То ходилъ неравными шагами, то останавливался сложа руки: словомъ, предавался волненію, котораго никто лучше его не умѣлъ скрывать при всѣхъ. Наконецъ, ставъ передъ маленькою дверью, означенною старымъ Морнеемъ и ведущею къ мѣсту, на которомъ убитъ одинъ изъ его предшественниковъ, онъ началъ ломать руки и свободно выражать свои чувства въ слѣдующемъ монологѣ, который прерывалъ нѣсколько разъ.

— Карлъ Простой! Карлъ Простой! Какое же прозваніе потомство дастъ Людовику XI, котораго кровь вѣроятно вскорѣ освѣжитъ слѣды твоей крови? Людовикъ Безумный, Людовикъ Глупый, Людовикъ Самонадѣянный? Етѣ названія слишкомъ слабы и не выражаютъ чрезмѣрнаго моею сумасбродства. Думать, что ети сорванцы Литтихцы, которымъ мятежъ столько же нуженъ, какъ и насущный хлѣбъ, останутся на минуту въ покоѣ! Полагать, что неукротимый Вепрь Арденскій на мигъ сойдетъ съ своего пути насилія и кровожаднаго звѣрства! Воображать, что Карла Бургундскаго убѣдитъ языкъ разсудка и мудрости, не испытавъ силы моихъ нравоученіи надъ дикимъ быкомъ! О! я глупецъ, совершенный глупецъ! Но извергъ Галеотти не уйдетъ отъ меня: онъ управлялъ всѣмъ етимъ и то же можно сказать о подломъ и негодномъ Ла-Балю. Если когда-нибудь избавлюсь отъ етой опасности, то сорву съ него Кардинальскую шапку, хотя бы вмѣстѣ съ.головною кожей. Но другой измѣнникъ въ моихъ рукахъ) я еще имѣю довольно власти, владѣю еще достаточнымъ владѣніемъ для наказанія шарлатана, обманщика, емпирика, лживаго астролога, которой обманулъ меня и повергъ въ плѣнъ! — Соединеніе созвѣздій! Какое соединеніе! Онъ наговорилъ мнѣ пустяковъ, а я увѣрилъ себя, что его понимаю! Нѣтъ нужды! Мы тотчасъ увидимъ, что въ самомъ дѣлѣ предсказало ето соединеніе.

При сихъ словахъ Король отворилъ дверь своей комнаты и кликнулъ Рубца.

— Храбрый молодецъ, сказалъ онъ ему, ты мнѣ служилъ долго и мало былъ отличенъ. Я теперь здѣсь въ такомъ положеніе въ которомъ передъ глазами и смерть и жизнь, и мнѣ не хотѣлось бы умереть, не заплативъ по оставленной угодниками возможности долговъ признательности и покинувъ друга безъ награды, врага безъ наказанія. А я долженъ наградить друга, то есть тебя; и наказать врага, то есть изверга, гнуснаго измѣнника, Галеотти, который своими обманами и благовидною ложью предалъ меня власти смертельнаго врага моего, столь же вѣрно имѣя въ виду мою погибель, какъ мясникъ, ведущій ягненка на бойню!

— Я вызову его на бой, отвѣчалъ Рубецъ. Герцогъ Бургундскій любитъ храбрыхъ людей и вѣрно не откажетъ намъ отвести приличное мѣсто; а если Ваше Величество еще поживете и будете пользоваться хоть малою свободою, то увидите, какъ я отмщу за Васъ этому философу, сколько Вамъ будетъ угодно.

— Мнѣ извѣстна твоя храбрость и усердіе къ моей службѣ; но етотъ измѣнникъ отлично владѣетъ оружіемъ, а мнѣ не хотѣлось бы подвергать твоей жизни.

— Не во гнѣвъ Вашему Величеству, я, Государь, не былъ бы храбрымъ, если бъ колебался подраться съ человѣкомъ страшнѣе его. Право, забавно будетъ, если я, не умѣющій ни читать, ни писать, испугаюсь большаго увальня, который сочти ни чѣмъ больше не занимался!

— Нужды нѣтъ: намъ не угодно, чтобъ ты подвергалъ свою жизнь, Рубецъ. Этотъ измѣнникъ придетъ сюда по нашему повелѣнію; тебѣ должно только подойти къ нему и поразишь подъ пятое ребро, Понимаешь?

— Разумѣется, Государь, но позвольте доложить Вашему Величеству, что я вовсе не привыкъ къ етѣмъ упражненіямъ. Я не могу убить собаки иначе, какъ въ пылу сраженія, преслѣдованія, или вызова.

— Какъ! Надѣюсь, что ты не похвастаешься чувствительнымъ сердцемъ; мнѣ докладывали, что ты всегда первый идешь на приступъ, и пользуешься выгодами, которыя взятіе города можетъ доставить желѣзнымъ, сердцамъ и безпощаднымъ рукамъ?

— Съ мечемъ въ рукахъ, Государь, я никогда но боялся Вашихъ враговъ и не щадилъ ихъ. Приступъ не шутка; тамъ подвергаешься опасностямъ, которыя горячатъ кровь; а потомъ ей надобно простывать нѣсколько часовъ: вотъ что я называю законнымъ оправданіемъ грабежа. Помилуй Господи насъ бѣдныхъ солдатъ; опасность намъ кружитъ головы, а побѣда еще больше. Но предложеніе Вашего Величества не по моей дорогѣ, хотя признаться она довольно широка. Если же Астрологъ виновенъ въ измѣнѣ, пусть онъ умретъ смертію измѣнника; мнѣ до него нѣтъ никакого дѣла. Въ прихожей Вашего Величества придворной судья и двое его служителей; такая подѣлка имъ приличнѣе, нежели Шотландскому дворянину, имѣющему воинское званіе.

— Кажется ты правъ, Рубецъ; но по крайней мѣрѣ твой долгъ обезопасишь исполненіе справедливаго моего приговора и смотрѣть, чтобъ не было ему ни какой помѣхи.

— Я защищу двери противъ цѣлой Поронны, Государь. Ваше Величество не должны, сомнѣваться въ моей вѣрности на счетъ всего, что сообразно съ моею совѣстію; и могу васъ увѣрить, что она довольно снизходительна къ собственной моей выгодѣ и службѣ Вашего Величества; я скорѣе проглотилъ бы рукоять моего кинжала, нежели сдѣлалъ для другаго иныя вещи, которыя дѣлалъ для васъ,

— Полно объ етомъ и послушай: когда, Галеотти войдетъ и дверь затворится, стань подлѣ нея на караулѣ, съ саблей въ рукахъ и не впускай никого. Вотъ все, чего я отъ тебя требую. Воротясь въ прихожую и кликни ко мнѣ придворнаго судью.

Рубецъ вышелъ и немного спустя Тристанъ пустынникъ, вошелъ въ комнату къ Королю.

— Ну, кумъ! сказалъ ему Король, что ты думаешь о нашемъ положеніи?

— Что мы похожи на приговоренныхъ къ смерти, отвѣчалъ придворный судья, если Герцогъ не пришлетъ намъ отсрочки..

— Пришлетъ, или нѣтъ, но тотъ, кто завлекъ насъ въ сигу сѣть, долженъ отправиться впередъ квартирмейстеромъ, готовить намъ мѣста на томъ свѣтѣ, сказалъ Король съ мрачною и звѣрскою улыбкою. Тристанъ, ты исполнялъ не разъ приговоры правосудія; по пословицѣ — конецъ вѣнчаетъ дѣло. Ты долженъ послужить мнѣ до конца.

— Мнѣ то и надобно, Государь: если я не мастеръ говорить, то по крайней мѣрѣ умѣю быть благодарнымъ и пока живъ буду считать слово Вашего Величества приговоромъ столь же непремѣннымъ, требующимъ столь же точнаго исполненія, какъ если бы Вы сидѣли на своемъ престолѣ. Я исполню свою должность въ етѣхъ стѣнахъ и во всякомъ другомъ мѣстѣ; послѣ пусть дѣлаютъ со мною, что хотятъ, мнѣ мало нужды.

— Я етаго и ожидалъ отъ тебя, любезны и кумъ; по есть ли. у тебя добрые помощники? Злодѣи человѣкъ здоровый; онъ вѣрно изо всей мочи будетъ призывать на помощь. Шотландецъ станетъ только охранять дверь; и счастье, что я могъ склонить его къ етому ласками и лестью. Оливье способенъ только лгать, льстить и подавать опасные совѣты; и право мнѣ больше вѣрится, что когда нибудь ему самому надѣнутъ веревку на шею, а не поручатъ накидывать ее на другаго. Имѣешь ли ты людей и средства для хорошей и скорой работы?

— Со мною Труазетель и Петитандре, люди столь искусные въ своемъ ремеслѣ, что изъ трехъ человѣкъ они повѣсятъ одного такъ, что двое остальныхъ и не примѣтятъ, а мы съ ними рѣшились жить и умереть съ Вашимъ Величествомъ, зная, что если Васъ не станетъ, то и намъ останется жить не болѣе того времени, какое мы даемъ своимъ колодникамъ. Но кто долженъ теперь пройти черезъ наши руки? А хочу быть увѣренъ въ своей работѣ; а то, какъ Ваше Величество иногда изволите напоминать, мнѣ изрѣдка случалось ошибаться и вмѣсто преступника казнить какого-нибудь честнаго поселянина, не оскорблявшаго Ваше Величество.

— Правда. Узнай же, Тристанъ, что осужденный — Марцій Галеотти. Кажется, ето тебя изумляетъ, но я говорю сущую истину. Этотъ измѣнникъ ложными своими предсказаніями подбилъ меня ѣхать сюда, потому что хотѣлъ предать въ руки Герцогу Бургундскому безъ защиты.

— Но не безъ мести, вскричалъ Тристанъ; пусть будетъ ето послѣднимъ дѣяніемъ моимъ, но я вопьюсь въ него подобно издыхающей осѣ, хотя бы меня раздавили черезъ минуту.

— Я знаю твою вѣрность, сказала. Король, и то, одно подобно всѣмъ добрымъ людямъ, ты любишь исполнять свою должность; ибо, но словамъ ученыхъ, добродѣтель въ самой себѣ находитъ награду. Но ступай, приготовляй жрецовъ: жертва близко.

— Вашему Величеству угодно при себѣ совершишь жертвоприношеніе? спросилъ Тристанъ.

Людовикъ не принялъ етаго предложенія" но поручилъ придворному судьѣ все приготовить къ точному исполненію его приказаній въ ту минуту, когда Астрологъ выйдетъ изъ его спальни: — Ибо я хочу еще разъ видѣть етаго изверга, сказалъ Король;хотя посмотрю, какъ предстанетъ онъ передъ Государя, котораго завлекъ въ сѣти. Я желалъ бы видѣть, какъ страхъ смерти прогонитъ румянецъ съ полныхъ щекъ его и помрачитъ глаза, которые смотрѣли такъ привѣтливо, когда онъ предавалъ меня. О!' для чего не въ моей власти тотъ, чьи совѣты подкрѣпили его предсказанія! Но если избѣгну етой опасности, берегите свою багряницу, Господинъ Кардиналъ! Самъ Римъ не въ силахъ будетъ спасти васъ. Ну чтожь? Чего ты дожидаешься? ступай готовить своихъ прислужниковъ. Измѣнникъ можетъ быть тотчасъ явится. Дай Богъ, чтобъ онъ не догадался! Очень больно будетъ, если онъ не придетъ. Да ступай же, Тристанъ; ты никогда не былъ такъ мѣшкотенъ въ отправленіи своей должности.

— Напротивъ, Государь; Ваше Величество обыкновенно говаривали, что я работаю слишкомъ поспѣшно; не понимаю воли Вашей и одного человѣка принимаю за другаго. Такъ мнѣ хотѣлось бы, чтобъ Ваше Величество опредѣлили знакъ, по которому я могъ бы узнать при выходѣ Галеотти, что воля Ваша непремѣнна; ибо вы раза два, или три, перемѣняли свое рѣшеніе и укоряли меня въ поспѣшности.

— Недовѣрчивое созданіе! говорятъ тебѣ, что намѣреніе мое непреложно. Впрочемъ, чтобы кончить emu толки, замѣчай, что я скажу етому негодяю, разставаясь съ нимъ. Если скажу: Есть Богъ надъ нами, принимайся за дѣло. Если же я напротивъ ему скажу: Иди съ миромъ, ето будетъ знакъ, что я перемѣнилъ намѣреніе.

— Я думаю, что изо всего нашего званія у меня самая тупая голова, Государь; позвольте повторить. Если вы ему скажете, чтобъ шелъ съ миромъ, ето будетъ знакъ, что я долженъ приниматься за работу; если же…

— Да нѣтъ, глупецъ, нѣтъ; тогда ты ни чего не долженъ дѣлать; но если я ему скажу: Есть Богъ надъ нами, ты долженъ сблизить его голову на два, или на три фута, съ планетами, которыя онъ такъ хорошо знаетъ.

— Право не знаю, будутъ ли у насъ здѣсь къ этому средства.

— Ну! если не можешь приблизить его головы, такъ отдали се. Дѣло не въ средствахъ.

— А тѣло куда жь мы дѣнемъ?

— Размыслимъ хорошенько. Окна въ прихожей очень узки, но ето довольно широко. Ты бросишь его въ Сомму, съ записочкой на груди: — Пропустите Королевское правосудіе. — Герцогскіе чиновники могутъ его вытащить, если имъ угодно.

Придворный судья вышелъ изъ комнаты Людовика и отозвалъ двухъ своихъ помощниковъ въ уголокъ прихожей для совѣщанія. Труазетель приткнулъ къ стѣнѣ факелъ и они стали разговаривать потихоньку, хотя ихъ не могъ подслушать ни Оливье, по видимому погруженный въ совершенное отчаяніе, ни Рубецъ, крѣпко спавшій.

— Товарищи, сказалъ Тристанъ двумъ своимъ сообщникамъ, бы можетъ быть воображали, что наше званіе кончилось, и что вмѣсто исполненія нашей должности надъ другими, вѣроятнѣе намъ самимъ достанется играть роль осужденныхъ; но ободритесь, друзья мои, милосердый Король нашъ еще доставляетъ намъ благородный случай блеснуть своими дарованіями, и теперь мы должны хорошенько ими воспользоваться, если желаемъ жить въ Исторіи.

— Я угадываю въ чемъ дѣло, сказалъ Труазетель, нашъ Король похожъ на древнихъ Кесарей Римскихъ, которые будучи въ крайности и говоря по нашему у самой лѣстницы, избирали изъ служителей своего правосудія человѣка испытаннаго, чтобы избавиться безуспѣшныхъ покушеній неопытной руки на священную свою особу. Ето обыкновеніе было хорошо для язычниковъ; но я какъ добрый Католикъ, не рѣшусь поднять руку на Христіаннѣйшаго Короля.

— Ты слишкомъ застѣнчивъ, товарищъ, сказалъ Петитандре. Если Король прикажетъ казнишь самаго себя, то кажется мы не можемъ отговариваться отъ етой работы. Кто живетъ въ Римѣ, долженъ слушаться Папы. Служители придворнаго судьи должны исполнять повелѣнія своего начальника, а начальникъ ихъ повелѣнія Короля.

— Молчать, негодные! сказалъ Тристанъ: теперь дѣло идетъ не о Королевской особѣ; а объ язычникѣ, Магометанскомъ колдунѣ, Марціѣ Галеотти.

— Галеотти, сказалъ Петитандре; нѣтъ ничего естественнѣе. Всѣ знакомые мнѣ шарлатаны, фокусники, плясавшіе во время своей жизни по натянутой веревкѣ, обыкновенно оканчивали послѣднимъ скачкомъ на кончикѣ висящей веревки. — Тшикъ!

— Мнѣ жаль одного, сказалъ Труазетель, поднявъ глаза къ небу, что ета бѣдная тварь умретъ безъ покаянія.

— Вотъ еще! сказалъ Тристанъ, онъ еретикъ, чернокнижникъ; никакое отпущеніе не спасетъ его. Впрочемъ, ты на ето человѣкъ смышленный, Труазетель, и если захочешь, можешь нѣсколько помочь ему. Но всего важнѣе то, господа, что вы кажется должны будете работать кинжалами: вѣдь у насъ нѣтъ здѣсь орудій вашего званія.

— Боже сохрани, если Королевскія приказанія когда нибудь застанутъ меня въ расплохъ, возразилъ Труазетель. Я всегда ношу на себѣ веревку Св. Франциска: она четыре раза обвита вокругъ меня и на концѣ приготовлена прекраснѣйшая петля.

— А я, сказалъ Петитандре, всегда ношу въ карманѣ доброй блокъ и большой винтъ, чтобы имѣть возможность безпрепятственно отправлять свою должность, если бы мы случились въ такомъ мѣстѣ, гдѣ бы деревья были рѣдки, или вѣтви ихъ очень высоки.

— Вотъ ето хорошо, сказалъ придворный судья, вамъ стоитъ только прикрѣпить блокъ къ этому бревну надъ дверью, а потомъ пропустить туда веревку. Когда Галеотти выйдетъ изъ комнаты Короля, вы искусно приладите ее на его шею, пока я займу его разговорами, а потомъ…

— А потомъ мы вздернемъ веревку, продолжалъ Петитандре; и шшикъ! нашъ Acтрологъ будетъ на небѣ, то есть не будетъ доставать ногами до земли.

— Но, сказалъ Труазетель, взглянувъ на каминъ, развѣ ети господа не поучатся нашему ремеслу, помогая намъ не много?

— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Тристанъ: цырюльникъ мастеръ только выдумывать зло, а исполненіе его предоставляетъ другимъ;. Шотландецъ же будетъ стеречь дверь пока мы займемся дѣломъ, для участія въ которомъ у него не достаетъ ни ума, ни ловкости. Каждый занимайся своимъ ремесломъ.

Съ дѣятельностію и нѣкоторымъ родомъ удовольствія, которыя заставляли ихъ забывать о собственномъ сомнительномъ положеніи, достойные исполнители приказаній придворнаго судьи приготовили свой блокъ и веревку, для исполненія приговора, изреченнаго Астрологу плѣннымъ Королемъ, радуясь что послѣдній подвигъ ихъ такъ соотвѣтствуетъ всей жизни. Тристанъ Пустынникъ смотрѣлъ на ихъ приготовленія съ до, вольнымъ видомъ; Оливье вовсе ими не занимался, а Людвигъ Леслей, пробужденный шумными ихъ сборами, подумалъ, что oui заняты дѣломъ, нимало не относящимся къ его должности и за которое онъ ни подъ какимъ видомъ не можетъ отвѣчать,

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.
Взаимные упреки.

Повинуясь приказанію, или скорѣе просьбѣ Людовика, ибо не смотря на свой санъ Людовикъ находился въ такомъ положеніи, въ которомъ могъ только просить; Хвастунъ отправился искать Марція Галеотти и ето порученіе не слишкомъ затруднило его. Онъ пошелъ прямо въ лучшую Пероннскую гостинницу, которую зналъ очень коротко, будучи ревностнымъ ея посѣтителемъ, ибо рѣшительно любилъ напитокъ, равняющій головы другихъ съ его головою.

Онъ нашелъ Астролога сидящимъ въ углу общей залы и разговаривающимъ съ женщиною, которой одежда имѣла въ себѣ нѣчто Мавританское, или Азіатское.

Увидя Хвастуна, она встала, какъ бы собираясь уйти и сказала Астрологу: — Вы можете быть совершенно увѣрены въ справедливости етѣхъ извѣстій. Потомъ скрылась въ толпѣ посѣтителей, сидящихъ вокругъ разныхъ столовъ.

— Братъ Философъ, сказалъ тутъ приближаясь, Небо не успѣетъ смѣнить одного часоваго и тотчасъ посылаетъ другаго занять его мѣсто. Съ тобою разсталась безмозглая голова, а моя, почти такая же, пришла звать тебя въ покои къ Людовику Французскому.

— И онъ тебя выбралъ посланникомъ? сказалъ Галеотти, устремивъ на него проницательные взоры и тотчасъ узнавъ должность, занимаемую при дворѣ Хвастуномъ, хотя мы уже замѣтили, что наружность сего послѣдняго была не совсѣмъ шутовская.

— Точно; и но во гнѣвъ твоей учености, когда Власть посылаетъ Глупость отыскивать Мудрость, то вѣрно желаетъ узнать чиста ли совѣсть у того, кого отыскиваютъ.

— А если я откажусь идти за такимъ посланникомъ и въ такое время?

— Тогда мы разочтемъ свои силы и воспользуемся ими, сказалъ Хвастунъ. У меня за дверью дюжина здоровыхъ Бургундскихъ солдатъ, которыхъ Кревкеръ за этимъ отрядилъ со мною. Не худо извѣстить тебя, что мы съ другомъ моимъ Карломъ Бургундскимъ ни чуть не отнимали у брата Людовика короны, которую онъ съ проста сунулъ намъ въ руки^, мы только се нѣсколько по обкроили. Но хотя она стала тоньше и легче, а все изъ чистаго золота. Короче, Людовикъ еще полный властелинъ своихъ спутниковъ, не исключая тебя, и Христіаннѣйшій Король большихъ покоевъ Гербертовой башни въ замкѣ Пероннскомъ, куда ты, какъ вѣрный подданный, тотчасъ долженъ явиться.

— Я иду за вами, сударь, отвѣчалъ Галеотти, видя, можетъ быть, что нѣтъ средства отдѣлаться, и послѣдовалъ за Хвастуномъ.

— И хорошо дѣлаешь, сказалъ ему тутъ дорогой; мы обходимся съ братомъ Людовикомъ, какъ съ голоднымъ старымъ львомъ въ клѣткѣ. Изрѣдка бросаемъ ему теленка для занятія старымъ челюстямъ.

— Пе хотите ли вы сказать, что Людовику угодно подвергнуть меня какому нибудь истязанію? спросилъ Галеотти.

— Ты ето можешь зать лучше меня, отвѣчалъ шутъ, хоть ночь и темна, я увѣренъ, что ты все видишь звѣзды, а я ничего не знаю. Только матушка мнѣ часто говаривала, что надобно бережно подходить къ старой крысѣ, попавшейся въ западню, потому что она никогда не бываетъ такъ готова кусаться.

Астрологъ пересталъ разспрашивать; но Хвастунъ, по обыкновенію своей братьи, продолжалъ отпускать ему насмѣшки, перемѣшанныя съ истиною, до самаго прибытія ихъ къ воротамъ замка. Тутъ онъ оставилъ Философа караульнымъ, которые провели его отъ притина до притина къ башнѣ Герберта.

Слова шута не пропали для Галеотти; онъ замѣтилъ нѣчто, по видимому подтверждающее его подозрѣнія, во взорахъ Тристана и въ мрачномъ, молчаливомъ и зловѣщемъ видѣ, съ которымъ провожалъ онъ его въ комнату Короля. Астрологъ произходящее на землѣ наблюдалъ съ такимъ же вниманіемъ, какъ и свѣтила небесныя, и блокъ не укрылся отъ проницательныхъ взоровъ его. Еще качающаяся веревка показала ему, что етѣ приготовленія были сдѣланы наскоро и окончены только въ минуту его прихода. Онъ угадалъ опасность, ему угрожающую, призвалъ на помощь для отдаленія оной все свое искуство, и рѣшился въ случаѣ неудачи дорого продать жизнь свою всякому, кто бы сталъ нападать на нее.

Принявъ ето намѣреніе и соотвѣтствующій оному видъ и походку, Астрологъ вошелъ въ Королевскую комнату, по видимому ни мало не заботясь о худомъ исполненіи своихъ предсказаній и не страшась гнѣва Государя и послѣдствій онаго,

— Всѣ свѣтила да благоприятствуютъ Вашему Величеству, сказалъ Галеотти, поклонившись Королю почти по Восточному, и ни одно созвѣздіе да не изливаетъ зловредныхъ силъ своихъ на священную особу Вашу.

— Кажется, сказалъ Король, что взглянувъ на ету комнату, видя гдѣ она и кѣмъ охраняется, ваша мудрость сознается, что благоприятствовавшія мнѣ свѣтила солгали; а враждебныя созвѣздія не могли сдѣлать болѣе вреда… Не стыдно ли тебѣ, Марціи, видѣть меня здѣсь плѣнникомъ послѣ всѣхъ увѣреній, которыя заставили меня сюда ѣхать?

— А не стыдно ли Вамъ самимъ, Государь, Вамъ, сдѣлавшимъ столь быстрые успѣхи въ наукѣ, одареннымъ столь скорымъ понятіемъ, столь постояннымъ прилѣжаніемъ, упадать духомъ при первомъ оборотѣ счастія, подобно трусу, устрашенному первымъ звукомъ оружія? Но предполагая иль вы возвысишься до тѣхъ таинствъ, которыя ставятъ человѣка превыше страстей, бѣдствіи и горестей житейскихъ, до тѣхъ преимуществъ, которыя можно приобрѣсть только превзойдя твердостію древнихъ стоиковъ? Первый ударъ бѣдствія можетъ ли низложишь Васъ? Забыли ли вы о славной наградѣ, къ которой стремились? Неужьли оставляете поприще, страшась вымышленныхъ несчастій, подобно робкому коню, испуганному тѣнями?

— Вымышленныхъ несчастій! вскричалъ Король съ гнѣвомъ. Прямой ты язычникъ! Развѣ ета башня вымышленная? Развѣ оружія стражей гнуснаго врага моего, Герцога Бургундскаго, тѣ оружія, которыхъ стукъ ты могъ слышать у дверей, развѣ онѣ тѣни? Какія же настоящія несчастія, измѣнникъ, если не потеря свободы, короны и ожиданіе смерти?

— Незнаніе, сынъ мой, отвѣчалъ Философъ очень твердо, незнаніе и предразсудки — вотъ однѣ истинныя несчастія. Вѣрь мнѣ: Король въ полнотѣ своей власти, но погруженный въ незнаніе и ослѣпленный предразсудками, менѣе свободенъ, чѣмъ мудрецъ въ темницѣ, отягченный цѣпями вещественными. Мнѣ должно вести тебя къ етому истинному блаженству, тебѣ — внимать моимъ наставленіямъ.

— Такъ къ етой-то философической свободѣ ты думалъ привесть меня своими уроками? сказалъ Король съ неудовольствіемъ. Желалъ бы я въ Плесси слышать отъ тебя, что ето новое владѣніе, которое ты мнѣ обѣщалъ такъ щедро, есть власть надъ моими страстьми; что успѣхъ, въ которомъ ты увѣрялъ меня, относится къ успѣхамъ моимъ въ философіи, и что я могу сравняться мудростію и познаніями съ шарлатаномъ, съ Италіанскимъ бродягой, заплатя за ето бездѣлкою: потерею лучшей короны изо всего Христіанства и заточеніемъ въ Пероннской темницѣ. Поди вонъ, но не думай избѣжать заслуженнаго наказанія. Есть Богъ надъ нами.

— Я не могу оставить Васъ на произволъ судьбѣ, Государь, не оправдавши въ глазахъ Вашихъ, какъ бы грозно они ни взирали на меня, етой славы, перла, помрачающаго блескомъ всѣ каменья, украшающіе вашъ вѣнецъ; той славы, которой вселенная будетъ еще удивляться чрезъ множество вѣковъ, когда весь родъ Капета превратится въ прахъ, забытый въ подземельяхъ Сен-Денисскаго Аббатства.

— Ну, говори! Твое безстыдство не перемѣнитъ ни мнѣнія, ни намѣренія моего. Можетъ быть я произношу послѣдній приговоръ, какъ Король; но не осужу тебя, не выслушавъ. Говори же; но всего лучше тебѣ признаться въ истинѣ. Признайся, что я былъ обманутъ, а ты обманщикъ; что мнимая наука твоя есть мошенничество, и что планеты, блистающія надъ глазами нашими, столько же вліянія имѣютъ на судьбу нашу, сколько изображеніе ихъ, отраженное въ волнахъ рѣки, можетъ измѣнишь теченіе оной.

— Но какъ можете вы знать таинственное вліяніе сихъ священныхъ свѣтилъ? Вы полагаете, что онѣ не могутъ измѣнить теченія воды? Стало вамъ неизвѣстно даже и то, что луна, слабѣйшая изъ всѣхъ планетъ, ибо она ближайшая къ бѣдной землѣ нашей, управляетъ не простыми ручейками, подобными Соммѣ, но водами обширнаго Океана, котораго приливъ и отливъ слѣдуютъ за различными ея перемѣнами, какъ рабъ повинуется малѣйшему знаку Султанши. Теперь, Людовикъ Валуа, отвѣчай въ свою очередь на мою притчу. Признайся, не подобенъ ли ты безразсудному пловцу, который негодуешь на кормчаго за то, что сей послѣдній не можетъ ввести его въ пристань, не противоборствуя иногда неблагоприятному вѣтру и теченіямъ? Я могъ назначить meбѣ по вѣроятности счастливое окончаніе твоего предпріятія; по одно Привидѣніе имѣло власть привести тебя къ цѣли, а если ему угодно вести тебя путемъ шароховатымъ и опаснымъ, въ моей ли волѣ было улучшить его и сдѣлать безопаснѣе? Куда дѣвалась та мудрость, съ которою ты признавалъ вчера, что пути судьбы часто намъ полезны, даже будучи противны нашимъ желаніямъ?

— Помню, и ты напоминаешь мнѣ одно изъ ложныхъ твоихъ предсказаній. Ты предвѣщалъ, что поѣздка молодаго Шотландца кончится со славою и выгодою для меня. Ты знаешь, какъ она кончилась. Ничто въ свѣтѣ не могло повредить мнѣ болѣе окончанія етаго дѣла и впечатлѣнія, которое оно произведетъ надъ умомъ дикаго быка Бургундскаго. Стало ты ужасно солгалъ. Тебѣ нѣтъ никакой отговорки; ты по можешь сказать мнѣ, что все перемѣнится, и совѣтовать сидя на берегу рѣки, подобно безумцу ждать, пока вся вода вытечетъ. Стало мнимая наука твоя тебя обманула. Ты былъ такъ глупъ, что предсказалъ мнѣ именно, что случится, и лживость предсказанія доказана самымъ дѣломъ.

— И справедливость его будетъ доказана; самымъ дѣломъ, смѣло отвѣчалъ Астрологъ. Я не желаю большаго торжества наукѣ надъ невѣжествомъ, кромѣ того, которое произойдетъ отъ исполненія етаго предсказанія. Я сказалъ Вамъ, что онъ вѣрно исполнитъ всякое честное порученіе; развѣ онъ етаго не сдѣлалъ? Я предупредилъ Васъ, что онъ затруднится помогать дурному намѣренію; развѣ ето не сбылось? Если сомнѣваетесь, спросите Цыгана Гайраддина Мограбина.

Король покраснѣлъ отъ стыда и гнѣва.

— Я сказалъ Вамъ, продолжалъ Галеотти, что соединеніе планетъ, подъ которымъ онъ отъѣзжалъ, угрожало ему опасностію, развѣ онъ ей не подвергался? Я предсказалъ, что его путешествіе будетъ полезно пославшему, и вы не замедлите насладиться плодами онаго.

— Насладиться плодами! вскричалъ Король, развѣ я уже не наслаждаюсь ими? посрамленіемъ и плѣномъ!

— Нѣтъ, отвѣчалъ Астрологъ, конецъ еще впереди. Вскорѣ собственныя уста Ваши принуждены будутъ признаться, что Вашъ посланный окончилъ свое порученіе самымъ счастливымъ для Васъ образомъ.

— Ето ужь слишкомъ безстыдно! вскричалъ Король; вмѣстѣ и обманывать и ругаться! Вонъ отсюда и не думай, чтобъ твоя дерзость осталась безъ наказанія; есть Богъ надъ нами.

Галеотти хотѣлъ выдти изъ комнаты.

— На минуту, сказалъ Король: ты смѣло защищаешь свой обманъ, отвѣчай еще на одинъ вопросъ, но подумай прежде отвѣта. Мнимая наука твоя можетъ ли предсказать часъ твоей смерти?

— Можетъ не иначе, какъ съ примѣненіемъ къ смерти другаго, отвѣчалъ Астрологъ хладнокровно.

— Что ты хочешь сказать? спросилъ Людовикъ.

— Что я вѣрнаго о своей смерти могу сказать только одно, Государь, возразилъ Галеотти: она должна случиться за двадцать четыре часа до кончины Вашего Величества.

— Что ты говоришь? вскричалъ Король, мѣняясь въ лицѣ. Постой, постой еще! Погоди уходить! Точно ли ты увѣренъ, что моя смерть такъ скоро должна послѣдовать за твоею?

— Черезъ двадцать четыре часа, повторилъ Астрологъ рѣшительно, если есть хоть искра правды въ тѣхъ блестящихъ и таинственныхъ силахъ, которыя говорятъ безъ помощи языка. Желаю покойной ночи Вашему Величеству.

— Нѣтъ еще, нѣтъ еще, сказалъ Король, удерживая его за руку и отдаляя отъ двери. Галеотти, я обращался съ тобою какъ добрый Государь, я тебя обогатилъ; сдѣлалъ своимъ другомъ, товарищемъ, наставникомъ въ наукахъ; заклинаю тебя, будь искрененъ со мною. Есть ли что-нибудь вѣрное въ наукѣ, тобою преподаваемой? Поѣздка молодого Шотландца точно ли будетъ мнѣ выгодна? Правда ли, вѣрно ли, что нити нашихъ жизней должны порваться такъ скоро другъ послѣ друга? Признайся, добрый мои Марцій, вѣдь ты сказалъ ето, чтобы не измѣнить языку твоего ремесла, пожалуйста признайся, и не будешь въ томъ раскаиваться. Я старъ, въ плѣну, вѣроятно скоро лишусь Королевства; для человѣка въ такомъ положеніи истина стоитъ владѣній, и отъ тебя, любезный Марцій, я ожидаю етаго безцѣннаго сокровища.

— Я уже повѣдалъ ее Вашему Величеству, подвергаясь опасности быть растерзану Вами, въ изступленіи слѣпаго гнѣва.

— Кѣмъ! Мною! Галеотти: ахъ! какъ мало ты меня знаешь! возразилъ Людовикъ кроткимъ голосомъ. Развѣ я не плѣнникъ? Развѣ не долженъ быть терпѣливымъ, когда гнѣвъ мой докажетъ только мою немощь? И такъ говори со мною откровенію. Обманулъ ты меня, или паука твоя справедлива? Правда ли, что ты мнѣ сказалъ?

— Ваше Величество извинитъ меня, если я стану отвѣчать, что одно только время, время и произшествія могутъ увѣрить невѣрующихъ. Не приличію было бы довѣренности, которою я пользовался въ совѣтѣ славнаго завоевателя Матѳея Корвина Венгерскаго и даже при особѣ Императора, повторять увѣренія въ томъ, что я уже выдалъ Вамъ за истину. Если Вы не хотите мнѣ вѣрить, то я могу только сослать-ея на будущее. День, другой терпѣнія докажутъ — правду ли я Вамъ сказалъ о молодомъ Шотландцѣ. Я соглашаюсь умереть на колесѣ, соглашаюсь быть растерзанъ по частямъ, если Ваше Величество не получите выгоды, весьма важной выгоды отъ неустрашимости етаго Кентеня Дюрварда. Но когда я погибну въ мученіяхъ, не худо Вашему Величеству приискивать духовника, ибо послѣ моей смерти Вамъ останется не болѣе двадцати четырехъ часовъ на то, чтобъ исповѣдаться и покаяться,

Людовикъ все держалъ Галеотти за руку; провожая его къ двери и отворяя ее, онъ громко сказалъ ему: — Мы завтра продолжимъ етотъ разговоръ. Иди съ миромъ, ученый отецъ мой; иди съ миромъ, иди съ миромъ!

Трижды повторилъ онъ етѣ слова; и все еще опасаясь ошибки придворнаго судьи, самъ вышелъ въ прихожую; все держалъ Галеотти за руку, какъ бы страшась, чтобы его не вырвали у него и не казнили при его глазахъ. Въ комнату свою возвратился не иначе, какъ повторивши дважды прощальное привѣтствіе: Иди съ миромъ! и даже знакомъ повелѣлъ Тристану не прикасаться къ особѣ Астролога.

Вотъ какимъ образомъ какое-то тайное предчувствіе, присутствіе духа и дерзское мужество избавили Галеотти отъ величайшей опасности;, вотъ какъ Людовикъ, самый хитрый и мстительный изъ современныхъ владѣтелей, не успѣлъ исполнить своего мщенія, отъ вліянія суевѣрія на его себялюбивый характеръ, и отъ страха смерти которую совѣсть, терзаемая преступленіями, дѣлала еще для него ужаснѣе.

Однакожь ему очень больно было по неволѣ отказаться отъ наслажденія, обѣщаемаго удовлетвореннымъ мщеніемъ; и прислужники, которымъ поручено было исполнить приговоръ, казалось не менѣе досадовали на противное повелѣніе. Одинъ Рубецъ, совершенно равнодушный къ оному, пересталъ караулить у дверей, видя что его присутствіе тамъ уже не нужно, легъ на полъ и заснулъ почти въ то же мгновеніе.

Между тѣмъ какъ служители по уходѣ Короля готовились вкусить успокоеніе, придворный судья пристально смотрѣлъ на крѣпкую наружность Астролога, подобно собакѣ, слѣдующей взорами за кускомъ мяса, который поваръ отнялъ у нея изо рта; прислужники же тихимъ голосомъ и въ немногихъ словахъ сообщали другъ другу чувства взаимно ихъ отличающія.

— Бѣдной ослѣпленный чернокнижникъ, сказалъ Труазетель съ видомъ сожалѣнія и смиренія, потерялъ лучшій случай искупить нѣсколько гнусныхъ волшебствъ своихъ скорою и напрасною смертію: мнѣ жаль его души!

— А я то, сказалъ Петитандре, потерялъ прекраснѣйшій случай испытать на сколько полтораста Фунтовъ вѣсу могутъ вытянуть тройную веревку. Этотъ опытъ быть бы не безполезенъ нашему искусству; къ тому жь етотъ старой весельчакъ умеръ бы такъ спокойно!

Во время етаго разговора, Галеотти сталъ къ углу огромнаго камина, противоположномъ тому, у котораго были ети честные люди и поглядывалъ на нихъ изъ коса и съ недовѣрчивостію. Онъ прежде всунулъ руку подъ камзолъ и увѣрился, что можетъ легко достать двуострый кинжалъ, который всегда носилъ при себѣ, ибо, какъ мы уже сказали, хотя онъ нѣсколько отяжелѣлъ отъ излишней толщины, но все былъ человѣкъ сильной и искусно владѣющій оружіемъ. Увѣрившись въ близости вѣрной стали, онъ вынулъ изъ-за пазухи свитокъ пергамина, на которомъ были начертаны Греческія письмена и кабалистическіе знаки, прибавилъ дровъ въ каминъ и развелъ свѣтлый огонь, съ помощію котораго можно было разглядѣть черты и положенія всѣхъ его комнатныхъ товарищей; крѣпкой сонъ Шотландскаго воина, котораго лицо было неподвижно, какъ бы вылитое изъ мѣди, блѣдной и безпокойной видъ Оливье, который то казался спящимъ, то открывалъ глаза и внезапно подымалъ голову, какъ бы тревожимый внутреннимъ безпокойствомъ, или пробужденный отдаленнымъ шумомъ; грубая, недовольная и дикая наружность Тристана, который казалось сожалѣлъ о потерѣ своей жертвы; задняя же часть картины была занята мрачнымъ и лицемѣрнымъ видомъ Труазетеля, котораго глаза были подняты къ небу, какъ бы въ мысленномъ моленіи; и забавнымъ Петитандре, который своими кривляньями передражнивалъ тѣлодвиженія своего товарища.

Посреди сихъ ничтожныхъ и презрѣнныхъ тварей, всего выгоднѣе должны была отличаться стройной станъ, правильныя черты и важная наружность Астролога; его можно было почесть за древняго мага, заключеннаго въ разбойничьей пещерѣ и призывающаго духовъ для своего избавленія. Когда бы онъ былъ замѣтенъ только по благородству, которое придавала лицу его величественная борода, упадающая волнами на таинственный свитокъ, который онъ держалъ въ рукѣ, то неужьли бы непростительно было пожалѣть, что ето благородное отличіе даровано человѣку, который дарованія, знанія, краснорѣчіе и хорошую наружность посвящалъ службѣ обманщика?

Такъ прошла ночь въ Гербертовой башнѣ замка Пероннскаго. Когда первый лучь зари проникъ въ древнюю готическую комнату, Король кликнулъ Оливье. Цырюльникъ нашелъ Людовика сидящемъ въ шлафрокѣ, и былъ изумленъ перемѣною, произшедшею во всѣхъ чертахъ его послѣ ночи, проведенной въ смертельномъ безпокойствѣ. Онъ бы охотно выразилъ и свои опасенія, но Король заставилъ его молчать, объясняя подробно разныя сродства, имъ употребленныя, для снисканія себѣ друзей при Бургундскомъ дворѣ, и поручивъ Оливье продолжать тѣ же происки, какъ только ему позволятъ выдти.

Никогда хитрый любимецъ столько не удивлялся неизмѣнному присутствію духа своего Государя и совершенному его знанію всѣхъ пружинъ, которыя могутъ управлять поступками людскими, какъ во время етаго достопамятнаго разговора.

Около двухъ часовъ спустя, Оливье получилъ отъ Графа Кревкера позволеніе выдти изъ башни и отправился исполнять повслѣнія своего Государя. Тогда Людовикъ позвалъ къ себѣ Астролога, которому казалось возвратилъ всю свою довѣренность и вступилъ съ нимъ въ продолжительное совѣщаніе, по окончаніи котораго казался спокойнѣе прежняго. Онъ одѣлся, а когда Графъ Кревкеръ пришелъ привѣтствовать его съ добрымъ утромъ, то принялъ Графа съ спокойствіемъ, которое удивило Бургундскаго вельможу тѣмъ болѣе, что по извѣстіямъ, имъ уже полученнымъ, Герцогъ провелъ нѣсколько часовъ въ такомъ расположеніи духа, которое казалось дѣлало безопасность Короля весьма невѣрною.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.
Неизвѣстностъ.

Если Людовикъ провелъ ночь въ величайшей истомѣ и безпокойствѣ; то Герцогъ Бургундскій былъ разстроенъ еще болѣе; ибо ни въ какое время не умѣлъ, подобно Людовику, управлять своими страстьми, а напротивъ давалъ имъ полную власть надъ своимъ разсудкомъ.

Но обычаю того времени, двое изъ главнѣйшихъ и довѣренныхъ его совѣтниковъ, Имберкуръ и Аржантонъ, остались въ комнатѣ Карла, гдѣ имъ приготовлены были тюфяки не подалеку отъ Герцогской постели. Ни когда присутствіе ихъ не было такъ нужно, ибо Герцогъ поперемѣнно терзался горестью, гнѣвомъ, жаждою мщенія и чувствомъ чести, запрещающимъ ему пользоваться положеніемъ, въ которое Людовикъ самъ себя поставилъ. Умъ его подобенъ былъ вулкану, извергающему всѣ вещества, находящіяся въ нѣдрахъ его, смѣшанныя и слитыя въ одну массу лавы.

Онъ не сталъ раздѣваться и готовиться ко сну, и всю ночь предавался поперемѣнно сильнѣйшимъ изступленіямъ страстей. Иногда начиналъ говорить съ своими совѣтниками такъ отрывисто а скоро, что они опасались за цѣлость его разсудка. Предметомъ словъ его были достоинства и доброта Епископа Литтихскаго, недостойно умерщвленнаго, онъ припоминалъ всѣ знаки привязанности и довѣренности, взаимно ими оказанныя другъ другу. Наконецъ етими разговорами такъ усилилъ свою горесть, что бросился лицомъ въ подушку, задыхаясь отъ стараніи удержать свои слезы и рыданія. Вскочивъ потомъ предался изступленію бѣшенства. Началъ ходить большими шагами по комнатѣ, произнося несвязныя угрозы и еще несвязнѣйшія клятвы мщенія; по обыкновенію сильно топая ногою и призывая всѣхъ угодниковъ свидѣтелями своего обѣта отмстить кровавымъ образомъ Вильгельму Ла-Марку, народу Литтихскому и тому, кто былъ главною причиною ихъ неистовства. Сіи послѣднія угрозы, выраженныя поскрытнѣе прочихъ, очевидно относились къ особѣ его плѣнника; однажды даже онъ рѣшился было послать за Герцогомъ Нормандскимъ, братомъ Короля, съ которымъ Людовикъ былъ весьма недруженъ, и принудить плѣннаго Короля или къ отреченію отъ короны, или къ уступкѣ нѣкоторыхъ, важнѣйшихъ правъ и владѣній своихъ.

Еще день и еще ночь протекли въ этомъ буйномъ изступленіи, или скорѣе въ быстрыхъ переходахъ отъ одной страсти къ другой. Во все ето время Герцогъ не перемѣнялъ платья и едва удовлетворялъ первымъ нуждамъ естественнымъ! Наконецъ его слова и поступки были такъ безпорядочны, то люди ближайшіе къ нему стали бояться помѣшательства въ умѣ. Однако жь онъ мало по малу сталъ спокойнѣе и началъ съ своими министрами совѣщанія, на которыхъ многое было предложено и ничего не рѣшено. Комминъ увѣряетъ, что отецъ уже садился на лошадь и готовъ былъ отправиться въ Нормандію; тогда вѣроятно свергнутый Монархъ нашелъ бы въ темницѣ своей краткій путь къ могилѣ.

Иногда, изнуренный изступленіями бѣшенства, Карлъ устремлялъ взоры и оставался неподвиженъ, подобно человѣку, обдумывающему отчаянное предпріятіе, на которое не могъ еще рѣшиться. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что малѣйшее побужденіе со стороны одного изъ приближенныхъ совѣтниковъ довело бы его до послѣднихъ крайностей; но Бургундскіе вельможи изъ уваженія къ священному сану Короля и помѣстнаго властелина, къ праву народному и чести своего Герцога, обязавшагося словомъ, когда Людовикъ предался въ его руки, почти единодушію старались привести его къ кротчайшимъ мѣрамъ; доказательства, которыми Имберкуръ и Аржантонъ пытались ночью успокоить Герцога, днемъ были повторены съ неменьшею силою Кревкеромъ и многими другими. Можетъ быть усердіе, оказываемое ими въ пользу Короля, не у всѣхъ было совсѣмъ безкорыстно. Многіе, какъ мы сказали, уже испытали щедрость Людовика; у другихъ были во Франціи помѣстья, или требованія, нѣсколько подчиняющія ихъ его вліянію; и наконецъ повѣстію, что сокровища, привезенныя Королемъ въ Перонну на четырехъ лошакахъ, много убавились во время стихъ переговоровъ.

На третій день, Графъ Кампо-Бассо принесъ въ совѣтъ Карла дань Италіанскаго ума своего и счастье Людовика, что онъ не приѣхалъ, когда Герцогъ былъ еще въ первомъ пылу бѣшенства. Тотчасъ созванъ былъ настоящій совѣтъ для разсужденія о мѣрахъ, которыя приличнѣе взять въ такихъ необыкновенныхъ обстоятельствахъ.

— Кампо-Бассо тотчасъ выразилъ свое мнѣніе притчею путника, змѣи и лисицы, и напомнилъ Герцогу, что лисица совѣтовала человѣку раздавить смертельнаго врага своего, когда судьба дастъ къ тому возможность. Аржантонъ, видя что глаза Герцога засверкали при предложеніи, которое уже неоднократно представлялось его неукротимому нраву, поспѣшно возразилъ, что можетъ быть Людовикъ прямо не участвовалъ въ ужасномъ убійствѣ, совершенномъ въ Шонвальдѣ. — Можетъ быть, сказалъ онъ, Король въ состояніи опровергнуть ето обвиненіе и готовъ поправить предъ, причиненный его происками по владѣніяхъ Герцога и его союзниковъ. Онъ присовокупилъ, что насиліе противъ особы Короля непремѣнно навлечетъ за собою на Францію и Бургундію ужаснѣйшія бѣдствія; поставя въ числѣ важнѣйшихъ, что Англичане могутъ воспользоваться раздоромъ и неминуемыми междоусобіями, снова завладѣть Нормандіею и Гвіеною и возобновить бѣдственныя войны, которыя не безъ труда окончены только соединеніемъ Франціи съ Бургундіею противъ общаго врага. Онъ заключилъ тѣмъ, что отнюдь не совѣтуетъ освободить плѣнника просто и безъ условій; по что, по его мнѣнію, Герцогъ долженъ воспользоваться положеніемъ Короля только для заключенія справедливаго и честнаго мира между обѣими державами, истребовавъ отъ Людовика залоговъ, которые не допустили бы его нарушить клятвы и впредь возмущать внутреннее спокойствіе Бургундіи. Имберкуръ, Кревкеръ и многіе другіе явно возстали противъ насильственныхъ мѣръ, предложенныхъ Кампо-Бассо и утверждали, что посредствомъ договора можно получить выгоды прочнѣйшія и славнѣйшимъ для Бургундіи образомъ, нежели совершивъ поступокъ, который положитъ на нее пятно постыдное, обличивъ въ нарушеніи гостеприимства.

Герцогъ выслушалъ етѣ доказательства, потупивъ глаза и нахмуривъ брови такъ, что онѣ уже не сближались, а сливались вмѣстѣ. Когда же Графъ Кревкеръ прибавилъ, что не почитаетъ Людовика ни участникомъ въ богопротивномъ убійствѣ Епископа Литтихскаго, ни даже подавшимъ мысль къ оному, Карлъ поднялъ голову, и вскричалъ бросивъ суровый взглядъ на своего совѣтника:

— Развѣ и ты, Кревкеръ, прислушался къ звону Французскаго золота? мнѣ кажется, что етотъ звонъ раздается при дворѣ моемъ также громко, какъ звукъ Сен-Денисскихъ колоколовъ. Кто смѣетъ сказать, что Людовикъ не возбуждалъ мятежей во Фландріи?

— Государь, отвѣчалъ Графъ, рука моя болѣе привыкла владѣть сталью, нежели золотомъ и я столько увѣренъ, что Людовикъ виновенъ въ возбужденіи мятежей во Фландріи, что обвинялъ его въ томъ при всемъ его дворѣ и вызывалъ отъ вашего имени. Но хотя происки его были безо всякаго сомнѣнія первою причиною етѣхъ безпокойствъ, я такъ далекъ почитать его допустившимъ убійство, совершенное въ Шонвальдѣ, что знаю, какъ одинъ изъ его повѣренныхъ всенародно возсталъ противъ етаго преступленія; и могъ бы представишь его Вашему Высочеству, еслибъ вамъ ето было угодно.

— Еслибъ ето намъ было угодно! вскричалъ Герцогъ; клянусь Св. Георгіемъ! развѣ ты не увѣренъ въ томъ, что я хочу поступать по самой строгой справедливости? Наше правосудіе извѣстно даже и въ самомъ изступленіи гнѣва. Мы сами увидимся съ Людовикомъ Валуа; мы предложимъ ему оскорбленія, нами понесенныя и удовлетвореніе, котораго требуемъ и которое можетъ сдѣлаться легче, если онъ невиненъ въ етомъ убійствѣ. Если жъ онъ виновенъ, кто осмѣлится сказать, что покаяніе на всю жизнь въ какомъ нибудь уединенномъ монастырѣ, будетъ приговоромъ немилостивымъ и незаслуженнымъ? Кто осмѣлится сказать, продолжалъ Карлъ разгорячаясь, что скорѣйшее и прямѣйшее мщеніе будетъ беззаконно? Приведи ко мнѣ человѣка, о которомъ говоришь. Мы будемъ въ замкѣ въ часъ пополудни. Приготовимъ нѣкоторыя статьи и онъ долженъ будетъ ихъ одобрить, или горе ему! Засѣданіе кончено, Господа; и вы можете разойтись. Я переодѣнусь, ибо въ теперешнемъ платьѣ не прилично явиться къ моему Государю.

Герцогъ ударилъ на послѣднія слова съ язвительною насмѣшкою; и вышелъ изъ комнаты.

— Безопасность Людовика, и что еще важнѣе, честь Бургундіи, зависятъ отъ удара въ кости, сказалъ Имберкуръ Аржантону и Кревкеру. Бѣги въ замокъ, Аржантонъ: у тебя языкъ острѣе, чѣмъ у Кревкера и у меня. Извѣсти Людовика о приближающейся бурѣ, онъ лучше разположенъ, что ему дѣлать. Надѣюсь, что етотъ молодой воинъ не скажетъ ничего, могущаго отягчить судьбу Короля, ибо кто знаетъ, какое тайное порученіе было на него возложено?

— Этотъ молодой человѣкъ, отвѣчалъ Кревкеръ, кажется смѣлымъ, но осторожнымъ, болѣе нежели можно бы ожидать отъ его лѣтъ. Во всемъ, что онъ мнѣ говорилъ, онъ кажется очень старается беречь Короля, какъ Государя, у котораго находится въ службѣ. Надѣюсь, что онъ также поступитъ и въ присутствіи Герцога. Теперь мнѣ должно идти къ нему и къ молодой Графинѣ Круа.

— Къ Графинѣ! вскричалъ Имберкуръ; вы сказали намъ, что оставили ее въ монастырѣ Си. Бригитты.

— Ето правда, отвѣчалъ Графъ; по я посылалъ за нею по приказанію Герцога; она прибыла сюда въ носилкахъ, ибо не могла ѣхать иначе. Она очень разстроена, сколько неизвѣстностію о судьбѣ своей тетки, Графини Амелины, столько и безпокойствомъ о самой себѣ; ибо виновна въ феодальномъ преступленіи, какъ бѣжавшая отъ помѣстнаго властелина своего; а Герцогъ Карлъ не привыкъ равнодушно смотрѣть на малѣйшее нарушеніе феодальныхъ правъ своихъ.

Извѣстіе о томъ, что молодая Графиня во власти Карла, отравило новою горестью размышленія Людовика. Онъ очень зналъ, что она можетъ, открыть происки, которыми онъ склонилъ ихъ съ теткой ѣхать во Францію и тѣмъ представить улики, которыя онъ было истребилъ казнію Замета Мограбина. А ему извѣстно было, что такое умышленіе его противъ правъ Герцога Бургундскаго, будучи однажды доказано, дало бы Карлу предлогъ и поводъ воспользоваться всѣми своими выгодами.

Тревожимый безпокойствомъ на счетъ своего положенія, Король сталъ говоришь объ ономъ съ Аржантономъ, котораго умъ и политическія дарованія болѣе соотвѣтствовали праву Людовика, нежели воинственная откровенность Кревкера и феодальная гордость Имберкура.

— Ети солдаты, обитые желѣзомъ, любезный Аржантонъ, сказалъ онъ будущему своему Историку, должны бы оставаться въ прихожей съ алебардами и бердышами, никогда не входить въ кабинетъ Короля. Руки ихъ созданы для битвы; но владѣтель который хочетъ занять чѣмъ-нибудь ихъ головы, привыкшія служить наковальнею мечамъ и палицамъ его враговъ, похожъ на человѣка, хотѣвшаго надѣть на шею своей любовницѣ собачій ошейникъ. Людямъ, похожимъ на васъ, Филиппъ, людямъ, одареннымъ стою разборчивостію въ сужденіяхъ, способнымъ проникать далѣе поверхности дѣлъ, Государи должны отворять свой кабинетъ и совѣты; и въ добавокъ, открывать сокровеннѣйшіе изгибы души своей.

Разумѣется Аржантона, одареннаго проницательнымъ умомъ, польстило одобреніе Государя, признаннаго умнѣйшимъ во всей Европѣ; и онъ не могъ довольно скрыть внутренняго своего удовольствія, такъ что Король примѣтилъ ето.

— Дай Богъ, продолжалъ онъ, чтобъ я имѣлъ такого слугу, или скорѣе, чтобъ я достоинъ былъ имѣть его! Я не былъ бы въ етомъ бѣдственномъ положеніи; однако жь едва ли бы я пожалѣлъ, что теперь нахожусь въ немъ, еслибъ оно дало мнѣ сродства привязать къ себѣ столь опытнаго совѣтника.

Аржантонъ отвѣчалъ, что всѣ его способности, каковы бы онѣ ни были, къ услугамъ Его Христіаннѣйшаго Величества, за оговоркою вѣрности, которою обязанъ онъ законному Государю своему, Карлу, Герцогу Бургундскому.

— Да развѣ я способенъ пожелать, чтобъ вы нарушили свою вѣрность! вскричалъ Людовикъ съ чувствомъ. Увы! не отъ того ли я самъ теперь въ опасности, что слишкомъ ввѣрился моему вассалу. Кому феодальная вѣрность должна быть священнѣе, нежели мнѣ, ибо она только можетъ, сохранить мою безопасность? Нѣтъ, Филиппъ Комминъ, продолжайте служить Карлу Бургундскому, а вы не можете оказать ему большей услуги, какъ склонивъ его на приличный договоръ съ Людовикомъ Французскимъ. Поступивъ такимъ образомъ, вы услужите намъ обоимъ и увидите, что по крайней мѣрѣ одинъ изъ насъ будетъ благодаренъ. Меня увѣряютъ, что жалованье, вами здѣсь получаемое, едва равняется окладу великаго сокольничаго; и вотъ какъ заслуги искуснѣйшаго совѣтника въ Европѣ поставлены на ряду, или лучше сказать, ниже занятій человѣка, который кормитъ и лѣчитъ хищныхъ птицъ! Франція владѣетъ добрыми помѣстьями; Король ея не терпитъ недостатка въ золотѣ. Позвольте мнѣ, любезный другъ, исправить ето постыдное неравенство. Средства, къ тому не далеки: позвольте мнѣ употребить ихъ.

При сихъ словахъ, Король предложилъ ему большой мѣшокъ съ деньгами; но Комминъ, который чувствами былъ повыше большей части тогдашнихъ придворныхъ, поблагодарилъ его, сказавъ, что онъ совершенно доволенъ милостями своего Государя:, и увѣрилъ Людовика, что если бы онъ и принялъ предлагаемый подарокъ, то ето не могло бы увеличить въ немъ желанія быть полезнымъ Его Величеству.

— Необыкновенный человѣкъ! вскричалъ Король, позвольте мнѣ обнять единственнаго придворнаго нашихъ временъ, способнаго къ дѣламъ и вмѣстѣ неподкупнаго. Мудрость слаще чистаго золота; будьте увѣрены, Филиппъ, что въ ету опасную минуту, я болѣе надѣюсь на ваше предстательство, чѣмъ на помощь, купленную у всѣхъ, которые приняли мои подарки. Я знаю васъ, Комминъ, и увѣренъ, что вы не присовѣтуете Государю своему употребить во зло случай, который судьба, или сказать чистосердечно, собственная моя глупость, ему доставила.

— Употребитъ во зло! вскричалъ Аржантонъ; конечно нѣтъ; но вѣрно присовѣтую ему употребитъ съ пользою.

— Какъ! до какой степени? Я не такъ глупъ, чтобы льстить себя надеждою, что онъ отпуститъ меня безъ выкупа; но пусть же етотъ выкупъ будетъ возможный. Я всегда готовъ внимать голосу разсудка, въ Пероннѣ равно какъ въ Парижѣ, или въ Плесси.

— Но, позвольте доложить Вашему Величеству, въ Парижѣ, или въ Плесси, разсудокъ привыкъ говоришь такъ смиренно и тихо, что не всегда могъ быть допущенъ къ Вамъ. А въ Пероннѣ онъ беретъ говорную трубу необходимости и голосъ его дѣлается громкимъ и повелительнымъ.

— Вашъ слогъ слишкомъ пестръ, сказалъ Людовикъ, не въ силахъ будучи скрыть свое неудовольствіе. Я человѣкъ простои, Господинъ Аржантонъ: прошу васъ оставить ваши тропы и приступила къ дѣлу. Чего ожидаетъ отъ меня вашъ Герцогъ?

— Я не присланъ съ предложеніями, Государь. Герцогъ вскорѣ самъ объявитъ Вамъ свою волю. Однако жь у меня на умѣ нѣкоторыя условія, къ которымъ не худо Вашему Величеству приготовиться. Напримѣръ, уступка городовъ на Соммѣ.

— Я ожидалъ етаго.

— Отреченіе отъ злодѣйствъ, совершенныхъ Литтихцами и Вильгельмомъ Ла-Маркомъ.

— Также охотно, какъ отрекаюсь отъ ада и сатаны.

— Онъ потребуетъ отъ васъ аманатовъ, или нѣкоторыхъ крѣпостей въ залогъ того, что вы впредь не будете возбуждать мятежъ между Фламандцами.

— Ето что-то новое, Филиппъ: вассалъ требуетъ залоговъ отъ своего повелителя; но пойдемъ далѣе.

— Приличный и независимый удѣлъ Знаменитому брату вашему, союзнику и другу моего Государя; напримѣръ Нормандію или Шампанію. Герцогъ любитъ домъ вашего родителя, Государь.

— Да, клянусь Пасхою! вскричалъ Король: такъ любитъ, что хочетъ всѣхъ дѣтей eFO подѣлать Королями! Ну что же! истощенъ ли запасъ вашихъ приготовительныхъ предложеній?

— Не совсѣмъ, Государь; вѣрно потребуютъ, чтобъ Ваше Величество впредь не притѣсняли Герцога Бретанскаго, какъ до сихъ поръ; и не отнимали бы у великихъ помѣстныхъ владѣтелей права чеканить монету и называться Божіею Милостію Принцами и Герцогами.

— То есть, чтобъ я всѣхъ вассаловъ моихъ произвелъ въ Короли. Филиппъ, развѣ вы хотите сдѣлать меня братоубійцею. Вы помните брата моего Карла? Что жъ! Онъ умеръ, только что сдѣлался Герцогомъ Гвіеннскимъ. И что жь, по отдачѣ етѣхъ богатыхъ провинціи, останется потомкамъ Гугона Капета, кромѣ права короноваться въ Реймсѣ и обѣдать подъ высокимъ балдахиномъ?

— Мы уменьшимъ безпокойство Вашего Величества на этотъ счетъ, давши вамъ товарища въ семъ уединенномъ величіи. Хотя Герцогъ Бургундскій теперь не требуетъ титла Короля, но желаетъ впредь избавиться отъ тѣхъ унизительныхъ значковъ покорства, которые онъ обязанъ оказывать Французской коронѣ. Онъ намѣренъ заключить свой Герцогскій вѣнецъ на подобіе Императорскаго и поставить на немъ шаръ въ знакъ независимости своихъ владѣній.

— По какъ Герцогъ Бургундскій, вскричалъ Людовикъ съ жаромъ ему не привычнымъ, какъ вассалъ моей короны смѣетъ предлагать Государю своему условія, которыя по всѣмъ законамъ Европы, могутъ навлечь на него лишеніе помѣстья?

— Приговоръ о лишеніи трудно будетъ исполнить въ етомъ случаѣ, отвѣчалъ Аржантонъ очень спокойно. Вашему Величеству не безъизвѣстно, что феодальные законы начинаютъ упадать даже въ Нѣмецкой Имперіи, и что властители и вассалы взаимно стараются о улучшеніи своего положенія, сколько позволяетъ ихъ могущество и случай. Тайныя сношенія Вашего Величества съ Фламандскими вассалами Герцога послужатъ извиненіемъ моему Государю, если предположимъ, что ему угодно будетъ, принудивъ Францію къ признанію совершенной его независимости, отнять у нея средства впредь пускаться на такіе происки.

— Аржантонъ! Аржантонъ! сказалъ Людовикъ, вставая и задумчиво прохаживаясь по комнатѣ, ето ужасное истолкованіе текста: Горе побѣжденнымъ! Вѣрно вы не хотите увѣрить меня, что Герцогъ будетъ настоятельно предлагать столь тяжкія условія?

— Я по крайней мѣрѣ желалъ бы, Государь, чтобъ вы приготовились ихъ выслушать.

— Однако жь умѣренность, Аржантонъ, — вы лучше всѣхъ ето знаете, — умѣренность въ счастіи нужна для прочности выгодъ, которыя можно получишь.

— Ваше Величество позволите мнѣ доложить: я замѣтилъ, что теряющій всегда выхваляетъ умѣренность. Выигрывающій болѣе дорожитъ осторожностію, которая совѣтуетъ не упускать случая, когда можно имъ воспользоваться.

— Ну! такъ мы подумаемъ; но я надѣюсь; что вы кончили исчисленіе неразумныхъ требованій Герцога? Неужьли онъ осмѣлится прибавить что-нибудь? Да, я по вашимъ глазамъ вижу, что вы мнѣ еще не все сказали. Чего же онъ хочешь? чего можетъ хотѣть? развѣ моей короны? — короны, лишенной всего блеска, если я соглашусь на всѣ требованія, которыя вы мнѣ уже сообщили.

— Мнѣ осталось сказать вамъ, Государь, о томъ, что зависитъ отчасти и даже большею частію отъ воли самаго Герцога, но онъ намѣренъ требовать вашего на то согласія; ибо, сказать правду, ето дѣло вамъ очень близкое.

— Боже мой! Но что жь ето такое, спросилъ Король нетерпѣливо; долженъ ли я прислать ему свою дочь въ наложницы? или какимъ другимъ безчестіемъ хочетъ онъ покрыть меня?

— Его намѣреніе не влечетъ за собою никакого безчестія, Государь. Поелику родственникъ Вашего Величества, знаменитый Герцогъ Орлеанскій….

— А! сказалъ Король. Но Аржантонъ продолжалъ, не обращая вниманія на эту остановку:

— Полюбилъ молодую Графиню Изабеллу Круа, то Герцогъ желаетъ, чтобъ Ваше Величество изъявили свое согласіе на стогнъ бракъ, какъ онъ дастъ свое, и вмѣстѣ бы съ нимъ даровали етой благородной четѣ удѣлъ, который съ помѣстьями Графини, могъ бы составить владѣніе, приличное Французскому Принцу.

— Никогда! никогда! вскричалъ Король, предаваясь изступленію, которое не безъ труда удерживалъ дотолѣ и прохаживаясь большими шагами по комнатѣ, въ разстройствѣ, составляющемъ разительную противоположность съ его всегдашнимъ хладнокровіемъ. Никогда! Никогда! Пусть постригутъ меня! Пусть отворятъ мнѣ двери монастыря, или гроба! Пусть мнѣ выжгутъ глаза раскаленнымъ желѣзомъ! Пусть прибѣгнутъ къ топору, яду, къ чему угодно! Но Орлеанскій не измѣнитъ обѣту, который онъ далъ моей дочери. Онъ не будетъ имѣть другой жены, пока она жива.

— Но возставая такъ сильно противъ етаго намѣренія, Ваше Величество изволите разсудишь, что вы не имѣете никакого средства препятствовать его исполненію. Человѣкъ разсудительный, видя паденіе каменнаго утеса, не прилагаетъ тщетныхъ усиліи остановить ето паденіе.

— Честный человѣкъ находить могилу подъ его обломками. Аржантонъ, подумай, что такой бракъ былъ бы раззореніемъ, совершенною гибелью моего Королевства; подумай, что у меня только одинъ сынъ, слабый здоровьемъ, и что Орлеанскій послѣ него наслѣдникъ престола. Подумай, что Церковь согласилась на бракъ его съ Іоанной, который такъ хорошо соединяетъ обѣ отрасли моего семейства. Подумай, что етотъ союзъ былъ любимымъ предпріятіемъ всей моей жизни; что я мечталъ, дѣйствовалъ, сражался, молился, грѣшилъ для его исполненія. Нѣтъ, Комминъ, нѣтъ, я не откажусь отъ него. Сжальтесь надо мною въ етой крайности, Филиппъ! вашъ острый умъ можетъ найти что-нибудь въ замѣну етой жертвы. Сжальтесь надомною Филиппъ; вы по крайней мѣрѣ должны знать, что уничтоженіе предпріятія, объ исполненіи котораго долго размышлялъ, долго заботился, гораздо тягостнѣе для разсудительнаго и прозорливаго, нежели для человѣка обыкновеннаго, котораго горести скоропреходящи, потому что желанія его происходятъ отъ мгновенной страсти. Вы должны понимать гораздо сильнѣйшую скорбь обманутаго благоразумія, разстроеннаго расчета; неужьли вы не примете участія въ бѣдственномъ моемъ положеніи?

— Я участвую въ немъ, Государь, сколько мои обязанности Герцогу….

— Не говорите о немъ! вскричалъ Людовикъ, предаваясь, можетъ быть притворно, непреодолимому побужденію, которое заставило его забыть обыкновенную свою осторожность: Карлъ Бургундскій развѣ достоинъ вашей привязанности? Тотъ, кто могъ оскорбить и ударить вѣрнѣйшаго изъ своихъ совѣтниковъ! Тотъ, кто умнѣйшему изъ нихъ могъ дать обидное прозвище Обутой головы!

При всемъ умѣ своемъ, Филиппъ Комминъ имѣлъ довольно высокое о себѣ мнѣніе и такъ былъ пораженъ словами, которыя Король произнесъ казалось въ изступленіи, не позволяющемъ ему размышлять, что невольно повторилъ: Обутой головы! невозможно, чтобы Герцогъ, мой Государь, далъ такое прозвище служителю, который находится подлѣ него съ тѣхъ поръ, какъ онъ сѣлъ на коня, и при чужомъ Государѣ. Бытъ не можетъ!

Людовикъ тотчасъ примѣтилъ впечатлѣніе, имъ произведенное; и не показывая сожалѣнія, которое можно было бы почесть оскорбительнымъ, или притворнымъ, сказалъ просто, но съ важностію.

— Мои несчастія заставили меня позабыть учтивость, иначе я не сказалъ бы вамъ того, что вѣрно вы слышали съ неудовольствіемъ. По вы утверждаете, что сказанное мною невозможно, ето трогаетъ мою честь, и я призналъ бы основательность такого обвиненія, если бы не повѣдалъ вамъ, что Герцогъ задыхаясь отъ смѣха, разсказывалъ мнѣ о причинахъ етаго оскорбительнаго прозвища, повтореніемъ котораго я не оскорблю нашего слуха. Онъ сказалъ мнѣ, что однажды, по возвращеніи съ охоты, въ которой вы ему сопутствовали, онъ попросилъ васъ снять съ себя сапоги. Видя можетъ быть въ глазахъ вашихъ негодованіе за такое унизительное обращеніе, онъ приказалъ вамъ сѣсть и хотѣлъ оказать вамъ ту же услугу, которую полупилъ отъ васъ. Но оскорбившись безпрекословнымъ повиновеніемъ вашимъ, снявши одинъ сапогъ, сталъ бить васъ имъ по головѣ до крови, порицая невѣжливость подданнаго, который допустилъ руки своего Государя до такого униженія; съ тѣхъ поръ онъ хохочетъ надъ этимъ произшествіемъ и не только самъ называетъ васъ Обутой головою, но позволяетъ ето и должностному шуту своему, Хвастуну.

Разсказывая стоитъ случай, Людовикъ по первыхъ наслаждался крайнимъ неудовольствіемъ своего собесѣдника; такое наслажденіе было ему по душѣ, даже когда онъ не имѣлъ, какъ въ етомъ случаѣ, нѣкотораго извиненія; а во вторыхъ ему приятно было видѣть, что наконецъ успѣлъ найти въ характерѣ Аржантона слабое мѣсто, которое не чувствительно могло возстановить его противъ Бургундіи и привязать къ пользамъ Франціи. Но хотя сильное негодованіе оскорбленнаго придворнаго противъ своего Государя и заставило его въ послѣдствіи отъ Карла перейти въ службу къ Людовику, однако жь въ эту минуту онъ увѣрилъ Короля въ своей приверженности къ Франціи общими выраженіями, которыхъ настоящій смыслъ Людовикъ вѣрно понялъ. Весьма несправедливо было бы обвинять етаго отличнаго Историка въ забвеніи на этотъ разъ своихъ обязанностей къ Государю; по вѣрно то, что онъ болѣе расположенъ былъ въ пользу Людовика, нежели но своемъ прибытіи.

— Я не думалъ, сказалъ онъ, принуждая себя смѣяться повѣствованію Людовика, чтобы такая бездѣлка, вздоръ, могла такъ долго оставаться въ памяти Герцога и чтобъ онъ когда-нибудь сталъ се разсказывать. Точно, есть и правда въ етой исторіи сапогъ, и вашему Величеству извѣстно, что Герцогъ не слишкомъ разборчивъ на счетъ шутокъ; но ета увеличилась и прикрасилась въ его воспоминаніи. Впрочемъ перестанемъ говорить объ ней.

— Да, перестанемъ, сказалъ Король; даже стыдно, что мы хотя на минуту занялись ею. Но я надѣюсь, Господинъ Филиппъ, что будучи Французомъ въ душѣ, вы посовѣтуете мнѣ въ етой затруднительной крайности. Вы могли бы вывесть меня изъ етаго лабиринта; я увѣренъ, что вы имѣете и нить къ тому.

— Ваше Величество можете располагать моими совѣтами и услугами, отвѣчалъ Аржантонъ, по все за исключеніемъ моихъ обязанностей Государю.

Придворный сказалъ уже почти то же; но повторялъ ето совсѣмъ другимъ голосомъ, и Людовикъ, подумавшій но первымъ словамъ его, что Филиппъ ставитъ свои обязанности выше всего, совершенно понялъ, что теперь обѣщаніе совѣтовъ и услугъ было выражено гораздо сильнѣе, нежели ограниченіе, по видимому произнесенное изъ благопристойности. Онъ сѣлъ, принудилъ Аржантона взять стулъ и слушалъ его со вниманіемъ, какъ оракула. Государственный человѣкъ сталъ говорить шопотомъ, который почти всегда производитъ впечатлѣніе, ибо означаетъ искренность и какую-то осторожность, и съ разстановкою, которая какъ бы приглашала Короля взвѣшивать каждое слово устъ его; какъ имѣющее особый и непремѣнный смыслъ.

Предложенія, мною повергнутыя на разсмотрѣніе Вашему Величеству, сказалъ онъ, послужили только замѣною другимъ, гораздо тягостнѣйшимъ, которыя были вымышляемы и защищаемы въ совѣтѣ людьми, болѣе меня недоброжелательствующими Вашему Величеству, а я не имѣю надобности напоминать вамъ, что Герцогъ охотнѣе внимаеть буйнымъ совѣтамъ, ибо любитъ идти къ цѣли кратчайшимъ путемъ, какъ бы опасенъ онъ ни былъ, избѣгая вѣрнѣйшей дороги, но которая дѣлаетъ большой кругъ.

— Очень знаю. Я видѣлъ, какъ онъ вплавь переправлялся черезъ рѣку, подвергаясь опасности утонуть, когда бы тремя стами шагами подалѣ могъ переѣхать ее по мосту.

— Ето правда, Государь; а кто не дорожитъ жизнію для удовлетворенія порыва мгновенной страсти, тотъ потому же побужденію предпочтетъ исполненіе своей воли настоящему приращенію своего могущества.

— Я то же думаю. Неразсудительный человѣкъ призракъ власти предпочитаетъ сущности, таковъ и Карлъ Бургундскій. Но, любезный Аржантопъ, какое заключеніе выводите вы изъ етѣхъ началъ?

— Вотъ какое, Государь; Ваше Величество видали, какъ искусный рыболовъ ловитъ большую рыбу и своимъ искуствомъ вытаскиваетъ ее изъ воды на тонкой ниткѣ; а еслибъ онъ захотѣлъ вдругъ ее вытащить, не давши ей уходиться, ета нитка не могла бы противостоять ея усиліямъ. Такъ Ваше Величество, удовлетворивъ Герцога на счетъ предметовъ, къ которымъ особенно привязываетъ онъ свои мысли о чести и мщеніи, можете избавиться отъ многихъ другихъ требованій, которыя были бы вамъ гораздо неприятнѣе; именно (я долженъ чистосердечно говорить съ Вашимъ Величествомъ) отъ тѣхъ, которыя прямѣе бы клонились къ ослабленію Франціи. Онъ перестанетъ обращать на нихъ вниманіе; онѣ изгладятся изъ его памяти; и отлагая ихъ до другаго совѣщанія, отдаляя ихъ разсмотрѣніе, вы совершенно отъ нихъ избавитесь,

— Я понимаю васъ, добрый Филиппъ; но приступимъ къ дѣлу, къ которому изъ етѣхъ благихъ предложеній Герцогъ вашъ столько привязанъ, что противорѣчіе можешь сдѣлать его безразсуднымъ и неукротимымъ.

— Ко всѣмъ, къ первому, которое попадется, именно къ тому, на счетъ котораго вы стали бы ему противоречить. Етаго и должно избѣгать Вашему Величеству: и продолжая прежнюю мою метафору, вы безпрестанно должны остерегаться; а когда увидите, что онъ готовь выдти изъ себя, пускать ему нитку такъ длинно, чтобъ онъ не могъ ея оборвать. Его бѣшенство, и безъ того довольно уменьшенное, исчезнетъ само собою если не встрѣтитъ препятствія, и не много спустя онъ будетъ кротче и сговорчивѣе.

— Однако жь, сказалъ Король задумавшись, въ числѣ предложеніи, которыя любезный братецъ намѣренъ мнѣ дѣлать, вѣрно иныя ему дороже прочихъ. Не льзя ли какъ нибудь узнать ихъ, любезный Аржантонъ?

— Ваше Величество можете самое неважное изъ требованій Герцога сдѣлать для него важнѣйшимъ, единственно своимъ противорѣчіемъ. Кажется, однако жь можно сказать Вашему Величеству, что должно отказаться отъ всякой надежды къ примиренію, если вы не оставите Литтихцевъ и Вильгельма Ла-Марка.

— Я уже сказалъ, что ихъ оставлю; они болѣе ни чего не заслуживаютъ. Негодные! затѣяли етотъ мятежъ, въ такое время, когда бы онъ мнѣ могъ стоить жизни!

— Кто зажигаетъ фитиль, не долженъ удивляться взрыву подкопа, Но Герцогъ Карлъ не удовольствуется, если вы только оставите ихъ. Я знаю, что онъ хочетъ требовать вашей помощи для усмиренія етаго мятежа; и Вашего Королевскаго присутствія для освященія казни, которую готовитъ мятежникамъ.

— Я не знаю, позволитъ ли честь моя исполнить ето требованіе, Аржантонъ.

— Я не знаю, позволитъ ли Ваша безопасность не исполнять его, Государь. Карлъ рѣшительно хочетъ доказать Фламандцамъ, что они не должны надѣяться ни на обѣщанія, ни на помощь Франціи; и что въ случаѣ возмущенія ни что не можетъ ихъ спасти отъ гнѣва и мщенія Бургундіи.

— Скажи искренно, Аржантонъ, еслибъ намъ удалось протянуть переговоры, развѣ ети негодные Литтихцы не могли бы приготовишься къ упорной оборонѣ? Мошенники многочисленны и упрямы. Развѣ они не могли бы защищать свой городъ противъ Герцога?

— Они могли бы кой-что сдѣлать съ тысячью Французскими стрѣлками, обѣщанными Вашимъ Величествомъ; но…

— Обѣщанными мною! Увы! добрый мой Филиппъ, вы взводите на меня напраслину.

— Но, безъ Вашей помощи, продолжалъ Аржантонъ, не заботясь объ етой остановкѣ, и какъ вѣроятно теперь Вашему Величеству не угодно будетъ помогать имъ, какъ можно обывателямъ надѣяться защищать городъ, въ стѣнахъ котораго широкіе проломы, пробитые по приказанію Карла, послѣ Сен-Тронскаго сраженія такъ еще плохо починены, что копейщики изъ Генегау, Брабанта и Бургундіи могутъ идти на приступъ по двадцати въ рядъ.

— Неосторожные глупцы! Если они сами такъ мало заботились о своей безопасности, то не стоютъ моего покровительства. Я не стану за нихъ ссориться. Продолжайте.

— Боюсь, ибо слѣдующая статья гораздо ближе къ сердцу Вашего Величества.

— А! вскричалъ Король, вы хотите говорить объ етомъ адскомъ бракѣ. Никогда я не соглашусь нарушить обѣтъ, соединяющій брата Орлеанскаго съ дочерью моею Іоанною. Ето значило бы отнять Французскій скипетръ у моего потомства, ибо Дофинъ весьма слабъ здоровьемъ; ето увядшій цвѣтокъ, который не принесетъ никакого плода. Бракъ Іоанны съ Орлеанскимъ занималъ мои мысли днемъ, мои сны ночью. Говорятъ вамъ Аржантонъ, что я не могу на ето согласишься. Къ тому жь не жестоко ли требовать, чтобъ я своими руками и однимъ ударомъ разрушилъ политической планъ, которымъ болѣе всего дорожу, и счастіе юной четы, съ младенчества воспитанной другъ для друга.

— Такъ ихъ привязанность очень сильна? спросилъ Аржантонъ.

— По крайней мѣрѣ съ одной стороны, отвѣчалъ Король, и съ той именно, въ которой я долженъ принимать болѣе участія. Но ты улыбаетесь, Филиппъ; вы не вѣрите власти любви.

— Напротивъ, Государь, позвольте вамъ доложить: я такъ мало недовѣрчивъ на етотъ счетъ, что хотѣлъ спросишь, менѣе ли вы будете сопротивляться предполагаемому браку Людовика Орлеанскаго съ Изабеллою Круа, когда я вамъ докажу, что Графиня имѣетъ такую рѣшительную привязанность къ другому, что вѣроятно сама не согласится выдти за Герцога?

— Ахъ! доброй и любезной другъ, сказалъ Король со вздохомъ, изъ какой гробницы достали вы ето утѣшеніе мертвецу? Ея привязанность! Какъ! По совѣсти, предположимъ, что Орлеанскій не терпитъ дочь мою Іоанну; итожь! безъ етаго сумасброднаго стеченія обстоятельствъ, онъ все бы долженъ былъ на ней жениться: есть ли же какая-нибудь возможность, чтобы ети молодая Графиня отказалась отъ супруга, ей назначеннаго, когда она будетъ подвержена такой же необходимости; или чтобы она захотѣла отказаться огнь Французскаго Принца? Нѣтъ, нѣтъ, Филиппъ, не должно льститься надеждою, что она отвергнетъ исканія такого любовника. Varium et mutabile, Филиппъ.

— Я думаю, что въ етомъ случаѣ Ваше Величество слишкомъ унижаете мужество етой молодой дамы. Она происходитъ отъ рода своевольнаго и упрямаго, и Кревкеръ мнѣ сказывалъ, что она романически влюбилась въ молодаго оруженосца, который, правда, оказалъ ей большія услуги дорогою.

— Ахъ! вскричалъ Король, стрѣлокъ моей гвардіи, по имени Кентень Дюрвардъ?

— Думаю, что онъ самый, отвѣчалъ Аржантонъ; онъ взятъ въ плѣнъ вмѣстѣ съ Графиней. Они вмѣстѣ путешествовали, почти вдвоемъ.

— Слава Богу! сказалъ Король. Честь и слава ученому Галеотти, который прочелъ въ звѣздахъ, что судьба етаго молодаго человѣка сопряжена съ моею. Если молодая Графиня такъ привязана къ нему, что можетъ нарушишь повелѣнія Бургундца, то этотъ Кентень Дюрвардъ точно былъ мнѣ очень полезенъ.

— По словамъ Кревкера, Государь, кажется можно надѣяться на порядочное упорство съ ея стороны. Впрочемъ, не смотря на недавнее предположеніе Вашего Величества, вѣрно самъ благородный Герцогъ не откажется добровольно отъ прекрасной своей родственницы, съ которою давно уже обрученъ.

— Гмъ! Но вы никогда не видали дочери моей Іоанны; ето сова, Филиппъ! настоящая сова, которой стыжусь! Да нѣтъ нужды, лишь бы онъ на ней женился, пустъ послѣ влюбляется въ лучшую женщину изо всей Франціи. Надѣюсь, что вы теперь имъ развернули всю карту расположенія вашего Государя.

— Я извѣстилъ васъ, Государь, о статьяхъ, на которыхъ онъ теперь наиболѣе расположенъ настаивать. Но Вашему Величеству извѣстно, что характеръ Герцога подобенъ бурному потоку, который остается въ берегахъ только когда не встрѣчаетъ препоны своему теченію; и направленія его не льзя угадать, послѣ встрѣчи съ плотиною, или утесомъ. Если бъ онъ внезапно получилъ явныя доказательства о проискахъ Вашего Величества; извините ето выраженіе: время дорого и не допускаетъ етикета; съ Литтихцами и Вильгельмомъ Ла-Маркомъ, то послѣдствія могутъ быть ужасны. Странныя вѣсти получены оттуда. Говорятъ, что Ла-Маркъ женился на Амелинѣ, старшей Графинѣ Круа.

— Етой старой дурѣ такъ хотѣлось замужъ, что она не отвергла бы руку сатаны. Но чтобъ дикой Ла-Маркъ рѣшился на ней жениться, ето болѣе меня изумляетъ.

— Говорятъ также, что въ Перонну ѣдетъ герольдъ, или гонецъ отъ Ла-Марка. Довольно етаго, чтобы взбѣсить Герцога. Надѣюсь, что у Ла-Марка нѣтъ писемъ отъ Вашего Величества, или какихъ другихъ очевидныхъ доказательствъ?

— Чтобъ я сталъ писать къ Вепрю! Нѣтъ, нѣтъ, Филиппъ, я не мечу бисера передъ свиніями. Малыя сношенія мои съ этимъ дикимъ звѣремъ всегда дѣлались на словахъ и черезъ бродягъ, черезъ негодяевъ, которыхъ никто не взялъ бы въ свидѣтели, если бъ дѣло шло о покражѣ яицъ изъ курятника.

— Мнѣ осталось только, сказалъ Аржантонъ вставая, посовѣтовать Вашему Величеству быть осторожнѣе, дѣйствовать сообразно обстоятельствамъ, а пуще всего не употреблять въ разговорѣ съ Герцогомъ выраженій и доводовъ болѣе приличныхъ вашему сану, чѣмъ настоящему положенію.

— Если санъ мой будетъ тяготить меня, сказалъ Король, что рѣдко бываешь со мною, когда дѣло идѣтъ о важнѣйшихъ выгодахъ, то у меня здѣсь есть лѣкарство отъ етой спѣси, я загляну въ маленькой кабинетъ, который въ двухъ шагахъ, Филиппъ, и вспомню о смерти Карла Простаго; ето лѣкарство также вѣрно, какъ холодное купанье отъ лихорадки. Но развѣ вамъ, любезный другъ, достойный совѣтникъ, уже пора идти? Ну, Комминъ, настанетъ время, когда вы утомитесь давать уроки Государственной политики етому Бургундскому быку, который не въ силахъ понять самаго простѣйшаго изъ вашихъ доводовъ, тогда, если Людовикъ будетъ еще въ живыхъ, подумайте, что у васъ есть другъ при Французскомъ дворѣ. А если бъ вы туда приѣхали, любезный Филиппъ, я почелъ бы ето благословеніемъ моему Королевству, ибо съ глубокими Государственными свѣденіями вы соединяете совѣсть, которая даетъ вамъ чувствовать и различать добро и зло; а у меня… сохрани Господи! у Оливье и Ла-Балю сердца жестки, какъ жернова, и жизнь моя отравлена угрызеніями и покаяніями за преступленія, на которыя они меня подбиваютъ. Но вы, Филиппъ, вы одаренные мудростію временъ прошедшихъ и настоящихъ, вы могли бы научить меня быть великимъ, не переставая быть добродѣтельнымъ.

— Ето дѣло трудное, сказалъ Историкъ, немногіе исполнили его; однако жь оно еще возможно для тѣхъ, кто не пощадитъ усилій. Я оставляю васъ, Государь; извольте приготовляться къ совѣщанію, которое Герцогъ немедленно будетъ имѣть съ вами.

Людовикъ нѣсколько времени стоялъ, устремивъ глаза на дверь, въ которую вышелъ Аржантонъ. — Онъ говорилъ мнѣ о рыбной ловлѣ, сказалъ онъ съ язвительною улыбкою, — я порядочно уходилъ его, какъ форель. Онъ почитаетъ себя добродѣтельнымъ, потому что не принялъ моихъ денегъ? Но выслушалъ мои ласкательства и обѣщанія; почувствовалъ удовольствіе мести за оскорбленіе своего тщеславія. Онъ отказался отъ моихъ денегъ? сталъ отъ того бѣднѣе, но не честнѣе. Однако жь надобно переманить его: ето лучшая голова во всей Бургундіи. Теперь я ожидаю благороднѣйшей ловли. Надобно побороться съ этимъ Левіаѳаномъ Карломъ, который пройдетъ пучину, чтобы меня настигнуть. Я, какъ устрашенный мореплаватель, долженъ бросить ему что-нибудь съ корабля, чтобы занять его: но можетъ быть найду когда-нибудь случай пронзить его острогою.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.
Свиданіе двухъ любовниковъ.

Въ важное и опасное утро, предшествовавшее свиданію двухъ Государей въ замкѣ Пероннскомъ, Оливье Лань служилъ Людовику, какъ повѣренный расторопный и искусный, расточая повсюду подарки и обѣщанія, дабы въ случаѣ изступленія Герцога всякой нашелъ въ потушеніи пожара болѣе выгоды, нежели въ усугубленіи онаго. Онъ прокрался какъ ночь изъ шатра въ шатеръ, изъ дома въ домъ, повсюду дѣлая себѣ друзей; и по разнымъ причинамъ, изъ которыхъ многія уже сообщены нами, увѣрился въ помощи многихъ Бургундскихъ вельможь, которые чего нибудь надѣялись, или опасались отъ Франціи; или полагали, что неуменьшенная власть Людовика можетъ служить перевѣсомъ властолюбію Герцога.

Когда нужно было задобрить кого-нибудь и онъ не надѣялся успѣть ни присутствіемъ, ни доводами своими, то бралъ въ посредники какого-нибудь другаго слугу Королевскаго; такимъ образомъ испросилъ онъ у Графа Кревкера Лорду Кравфорду и Рубцу свиданіе съ Кентенемъ Дюрвардомъ, который съ приѣзда въ Перонну, сидѣлъ подъ тайнымъ карауломъ, по при хорошемъ содержаніи. Частныя дѣла были представлены причиною етой просьбы; но вѣроятно Кревкеръ, опасаясь, чтобы Герцогъ по неукротимости страстей своихъ не обезчестилъ себя какимъ нибудь насиліемъ противъ Людовика, съ удовольствіемъ доставилъ Кравфорду случай дать молодому стрѣлку нѣкоторыя наставленія, полезныя Французскому Королю.

Свиданіе трехъ земляковъ было чистосердечно и даже трогательно.

— Ты чудной молодецъ, сказалъ Лордъ Кравфордъ Дюрварду, поглаживая его по головѣ, какъ дѣдъ внука; право, счастье тебѣ послужило, какъ будто ты родился въ сорочкѣ.

— Все ето отъ того, что онъ такъ молодь попалъ въ стрѣлки, сказалъ Рубецъ; обо мнѣ никогда столько не говорили, любезный племянникъ, отъ того, что я старѣе двадцати пяти лѣтъ вышелъ изъ Пажей.

— А ты въ пажахъ былъ порядочно смѣшонъ, храбрый мой землякъ, сказалъ начальникъ; съ широкой бородой, похожей на лопату хлѣбника, и спиною, какъ у стараго Валласа Вайта.

— Я думаю, сказалъ Кентень, потупивъ глаза, что я не долго буду носить ето почетное званіе, ибо намѣренъ не служить болѣе стрѣлкомъ гвардіи.

Рубецъ онѣмѣлъ отъ изумленія, на лицѣ стараго Кравфорда изобразилось неудовольствіе. Наконецъ первый, снова получивъ употребленіе языка, вскричалъ: — Не служишь болѣе! Отказаться отъ твоего мѣста въ Шотландской гвардіи! Слыханное ли дѣло? Да я своимъ мѣстомъ не примѣняюсь съ великимъ конетаблемъ Франціи.

— Молчи, Людвигъ, сказалъ Лордъ Кравфордъ! Развѣ не видишь, что етотъ молодецъ умѣетъ лучше насъ, бѣдныхъ старовѣровъ, обращаться по вѣтру? Онъ въ путешествіи накопилъ нѣсколько сказоченъ на счетъ Короля Людовика, и дѣлается Бургундцемъ, чтобы съ барыша пересказать ихъ Герцогу Карлу.

— Если бъ я въ этомъ былъ увѣренъ, сказалъ Рубецъ, то зарѣзалъ бы его своими руками, хотя бы онъ пятьдесятъ разъ былъ сыномъ моей сестры.

— Но прежде всего, любезный дядюшка, сказалъ Кентень, вы бы освѣдомились заслужилъ ли я ето? А вы, Милордъ, узнайте, что я не разношу сказокъ и что ни допросы, ни пытки не исторгнутъ у меня, во вредъ Королю Людовику, ни слова о томъ, что я могъ узнать во время моей службы. Мой долгъ обязываетъ меня къ молчанію на етотъ счетъ; но я не останусь служить тамъ, гдѣ кромѣ опасностей, которымъ могу подвергнуться, честно сражаясь со врагами; мнѣ угрожаютъ еще засады, устроенныя моими друзьями.

— Если засады ему не нравятся, сказалъ Рубецъ, печально поглядывая на Лорда Кранфорда; грустно, а дѣлить нечего. Я попадался въ тридцать засадъ и самъ бывалъ поставленъ, ибо ето одна изъ любимыхъ воинскихъ хитростей нашего Короля.

— Ето правда, Людвигъ, сказалъ Лордъ Кравфордъ; однако жь молчи; кажется я ето дѣло понимаю лучше тебя.

— Дай Богъ, чтобъ вы его поняли, Милордъ, отвѣчалъ Рубецъ; но мнѣ больно отъ одной мысли, что сынъ моей сестры боится засады.

— Молодой человѣкъ, сказалъ Кравфордъ, я отчасти угадываю, что ты хочешь сказать. Ты испыталъ какую нибудь измѣну во время путешествія, совершеннаго по приказанію Короля и имѣешь причину подозрѣвать его участникомъ.

— Я едва не испыталъ измѣны, исполняя поколѣнія Короля, отвѣчалъ Кентень; по мнѣ посчастливилось помѣшать ей. Невиненъ онъ, или виновенъ, ето я предоставляю Богу и его совѣсти. Король питалъ меня голоднаго; принялъ безприютнаго и одинокаго, я никогда не отягчу его въ несчастій обвиненіями, которыя можетъ быть несправедливы, ибо я ихъ слышалъ только изъ самыхъ нечистыхъ устъ.

— Любезный другъ мой! доброй молодецъ! вскричалъ Кравфордъ, сжимая его съ объятіяхъ, ты думаешь и говоришь, какъ Шотландецъ. Ты Шотландецъ по уши. Ты говоришь, какъ человѣкъ, который видя, что другъ его обернулся къ стѣнѣ спиною, забываетъ всѣ поводы къ ссорѣ и помнитъ только услуги, имъ оказанныя.

— Когда начальникъ обнялъ моего племянника, сказалъ Рубецъ, стало и мнѣ можно. Только я желалъ бы втолковать ему, что солдату также нужно знать засадную службу, какъ клерку, знать грамотѣ.

— Молчи, Людвигъ, сказалъ Кравфордъ; ты оселъ, мой другъ, и не чувствуешь, какъ долженъ благодаришь Бога, что даровалъ тебѣ такого племянника. А ты, любезный Кентень, скажи мнѣ, знаетъ ли Король о мужественномъ, благородномъ и Христіанскомъ твоемъ рѣшеніи? Ибо въ теперешней крайности ему бѣдному очень нужно знать на кого можетъ понадѣяться. Еслибъ онъ привелъ съ собою всю дружину своихъ стрѣлковъ…. Но да будетъ вола Божія! Скажи же мнѣ, знаетъ ли Король объ етомъ?

— Не могу сказать вамъ навѣрное, отвѣчалъ Кентень. Однако жь я увѣрилъ ученаго его Астролога, Марція Галеотти, что рѣшился умолчать обо всемъ, могущемъ повредить Королю въ умѣ Герцога Бургундскаго. Извините, что не вхожу ни въ какія подробности на этотъ счетъ; и вы можете судить, что я еще менѣе сообщилъ ихъ Астрологу.

— Да! да! сказалъ Лордъ Кравфордъ, точно, помню: я слышалъ отъ Оливье, что Галеотти предсказалъ Королю твое поведеніе; и радъ, что онъ имѣлъ на то основаніе повѣрнѣе звѣздъ.

— Гдѣ ему предсказывать! вскричалъ смѣючись Рубецъ; развѣ звѣзды ему сказывали, что въ Плесси, честный Людвигъ помогалъ Туанетѣ проматывать полновѣсные червонцы, которыми философъ снабжалъ ее?

— Молчи, Людвигъ, сказалъ ему начальникъ, молчи глупое животное. Если ты не уважаешь моихъ сѣдинъ, потому что я самъ старой ходокъ, по крайней мѣрѣ изъ уваженія къ молодости и невинности племянника не докучай намъ такими пустяками.

— Ваша милость вправѣ говорить, что вамъ угодно, отвѣчалъ Людвигъ; но клянусь честью! второвидѣніе Сондерса Суплесава, Гленъ-Улакнискаго башмачника вдвое лучше прорицаній етаго Галотти, Галипотти, или какъ вамъ угодно его назовите. Сондерсъ предсказалъ сперва, что всѣ дѣти моей сестры помрутъ когда-нибудь; и предсказалъ ето при рожденіи младшаго Кентеня, который здѣсь; а безъ сомнѣнія Кентень умретъ когда-нибудь для исполненія предсказанія, которое къ несчастію почти сбылось, ибо кромѣ его весь родъ перевелся. Потомъ онъ предсказалъ мнѣ, что я составлю себѣ состояніе женитьбою, что вѣрно также сбудется въ свое время, ибо еще не случилось, но когда и какъ случится, етаго я право и не знаю. Наконецъ Сондерсъ предсказалъ….

— Если ето предсказаніе не прямо идетъ къ дѣлу, Людвигъ, сказалъ Лордъ Кравфордъ, то прошу насъ уволить отъ него; теперь мы съ тобою должны оставить твоего племянника, моля Бога, чтобъ утвердилъ его въ добрыхъ намѣреніяхъ; ибо въ етомъ дѣлѣ одно легкомысленное слово можетъ надѣлать столько вреда, что весь Парламентъ Парижской не въ силахъ будетъ поправить. Да будетъ надъ тобою мое благословеніе, доброй молодецъ; а покидать нашу дружину не очень спѣши, ибо скоро придется порядкомъ сражаться при дневномъ свѣтѣ и не боясь засадъ.

— Я также даю тебѣ мое благословеніе, племянникъ, сказалъ Людвигъ; если благородный мои начальникъ доволенъ, то и я также, ибо ето моя должность.

— На минуту, Милордъ, сказалъ Кентень, отводя Кравфорда въ сторону; я долженъ вамъ доложить, что есть еще человѣкъ, узнавшій отъ меня подробности, о которыхъ должно молчать для безопасности Короля; и который, не будучи подобно мнѣ обязанъ своимъ званіемъ и благодарностію, можетъ проговориться; ибо ничто не принуждаетъ ея къ молчанію.

— Ея! вскричалъ Кравфордъ; избави Боже, если женщина участница тайны! Мы тогда снова подвергнемся кораблекрушенію.

— Не думайте етаго, Милордъ, отвѣчалъ Дюрвардъ; но употребите свое ходатайство, чтобы Графъ Кревкеръ дозволилъ мнѣ свиданіе съ Графинею Изабеллою Круа. Она знаетъ мою тайму, и я увѣренъ, что уговорю се молчать подобно мнѣ обо всемъ, могущемъ подвигнуть Герцога противъ Короля Людовика.

Старый воинъ долго размышлялъ, поднялъ глаза вверхъ, потупилъ ихъ, покачалъ головою и сказалъ наконецъ: — Во всемъ етомъ есть что-то мнѣ непонятное. Графиня Изабелла Круа! Свиданіе съ дѣвицею столь извѣстною своимъ званіемъ, родомъ и состояніемъ! И ты, молодой Шотландецъ, не имѣющій ничего, кромѣ меча, такъ увѣренъ получить отъ нея требуемое! Или ты слишкомъ на себя надѣешься, другъ мой; или съ пользою употребилъ время своего путешествія. Но, клянусь крестомъ Св. Андрея! я поговорю за тебя съ Графомъ Кревкеромъ; а какъ онъ точно боится, чтобы Герцогъ въ изступленіи гнѣва не рѣшился насильственнымъ поступкомъ съ особою Короля обезчестить себя и Бургундію, то вѣроятно согласится на твое требованіе, хотя, клянусь честью, оно очень странно.

При сихъ словахъ, старый Лордъ, пожавъ плечами, вышелъ изъ комнаты съ Людвигомъ, который, во всемъ подражая своему начальнику, хотя и не зналъ о чемъ они говорили съ Кентеномъ, однако жь принялъ такой же важный и таинственный видъ, какъ и самъ Кравфордъ.

Черезъ нѣсколько минутъ Лордъ Кравфордъ возвратился, но уже не въ сопровожденіи Рубца. Старикъ казался въ странномъ расположеніи духа: онъ смѣялся и какъ бы противъ воли; выраженіе веселости было замѣтно въ морщинахъ его лица, обыкновенно суроваго; въ то же время онъ качалъ головою и по видимому былъ занятъ вещью, которой не могъ не осуждать, хотя находилъ ее отмѣнно смѣшною.

— Право, молодой землякъ, сказалъ онъ Кентеню, ты ходокъ! Никогда застѣнчивость не помѣшаетъ тебѣ успѣть въ красавицахъ. Кревкеръ проглотилъ твое предложеніе, хотя оно было для него кисло, какъ стаканъ уксусу; ибо онъ поклялся мнѣ всѣми Бургундскими угодниками, что еслибъ не шло дѣло о чести двухъ Государей и спокойствіи двухъ Государствъ, то тебѣ никогда бы не видать слѣда ногъ Изабеллы на пескѣ. Если бъ онъ не былъ женатъ и на красавицѣ, то я подумалъ бы, что самъ хочетъ сразиться для полученія етой добычи. А можетъ быть смѣкаетъ о племянникѣ своемъ, Графѣ Стефанѣ. Графиня!… Такъ тебѣ надобно Графинъ? Но ступай за мною. Помни, что твое свиданіе съ нею должно быть коротко. Впрочемъ ты вѣрно умѣешь пользоваться минутами. Ого! Клянусь честью, меня такъ разсмѣшило твое высокомѣріе, что я не въ силахъ бранить тебя!

Вспыхнувъ отъ досады, смѣшавшись отъ нѣсколько грубыхъ намековъ стараго Лорда, обидясь, что страсть его почитаютъ вздорною и смѣшною люди разсудительные и опытные, Дюрвардъ молча послѣдовалъ за Лордомъ Кравфордомъ въ монастырь Урсулійской, гдѣ жила молодая Графиня; и войдя въ приѳмную, увидѣлъ тамъ Графа Кревкера.

— Ну, молодой человѣкъ, сказалъ Графъ Кентеню строгимъ голосомъ, кажется тебѣ еще разъ должно повидаться съ прекрасной спутницей твоего романическаго путешествія.

— Да, господинъ Графъ, отвѣчалъ Кентень, а пуще всего, мнѣ должно видѣться съ нею безъ свидѣтелей.

— Етому не бывать, вскричалъ Кревкеръ. Будьте судьею, Лордъ Кравфордъ. Эта молодая дѣвица, дочь стариннаго моего друга и сослуживца, богатѣйшая наслѣдница въ Бургундіи, призналась, что она чувствуетъ родъ….; что было я сказалъ? Словомъ, она сумасбродная, а вашъ молодой стрѣлокъ высокомѣрный наглецъ. Они не увидятся безъ свидѣтелей.

— Такъ я слова не скажу Графинѣ, ибо не стану говорить съ нею при васъ, вскричалъ Кентень, внѣ себя отъ радости. Какъ бы я ни былъ высокомѣренъ; но что узналъ отъ васъ, много превосходить все, чего бы я смѣлъ надѣяться.

— Онъ правъ, любезный другъ, сказалъ Кравфордъ Графу, и вашъ языкъ сболтнулъ, не спросясь благоразумія. Но если вы дѣлаете меня судьею, то я скажу, что приемная перегорожена доброю и крѣпкою рѣшеткою. И потому совѣтую вамъ положиться на нее; а они пусть даютъ волю языкамъ своимъ. Боже мой! Развѣ можно жизнь Короля и многихъ тысячь человѣкъ взвѣшивать съ тѣмъ, что двое молодыхъ людей могутъ надуть въ уши другъ Другу, въ продолженіе двухъ минутъ?

При сихъ словахъ, онъ увлекъ Кревкера изъ комнаты; и Граф-ь, почти невольно слѣдуя за нимъ, вышелъ, бросая гнѣвные взгляды на молодаго стрѣлка.

Не успѣли они выдти, какъ Графиня Изабелла появилась за рѣшеткою. Видя одного Кентеня въ приемной, она остановилась и нѣсколько секундъ стояла, потупивъ глаза.

— Но неужьли я буду неблагодарною, сказала она наконецъ, отъ того, что иные люди стали подозрѣвать несправедливо? Мой покровитель! Мой избавитель! Вѣрный и неизмѣнный другъ мой, посреди всѣхъ опасностей, которыя мнѣ угрожали!

Говоря такимъ образомъ, она приблизилась и сквозь рѣшетку подала ему руку, не дѣлая никакого усилія вырвать ее, между тѣмъ какъ онъ осыпалъ ее поцѣлуями и орошалъ слезами. Она только сказала ему: — Если бъ мы должны были еще свидѣться когда нибудь, то я не позволила бы вамъ етаго дурачества.

Если припомнишь опасности, отъ которыхъ Кентень предохранилъ се; если разсудитъ, что онъ точно былъ ея единственнымъ, вѣрнымъ и ревностнымъ защитникомъ; то мои читательницы, хотя бы между ими нашлись прекрасныя Графини и богатыя наслѣдницы, простятъ Изабеллѣ ето забвеніе сана.

Однако жь она наконецъ вырвала свою руку у Дюрварда, отошла на шагъ отъ рѣшетки и спросила съ большимъ замѣшательствомъ: — Чего жь вы требуете отъ меня; ибо у васъ есть до меня какое-то требованіе, я узнала ето отъ стараго Шотландскаго Лорда, который недавно былъ здѣсь съ родственникомъ моимъ Кревкеромъ. Если ето требованіе благоразумно, если бѣдная Изабелла можетъ исполнить его, не измѣняя своему долгу и чести, то вы не должны бояться отказа. Но не спѣшите говорить, продолжала она, робко озрѣвшись вокругъ себя; старайтесь не говорить ничего такого, что можно бы перетолковать невыгодно, если бы насъ подслушали.

— Не опасайтесь ничего, Милостивая Государыня, печально отвѣчалъ Кентень: не здѣсь могу я забыть разстояніе, судьбою между нами положенное и не захочу подвергнуть васъ порицанію гордыхъ родственниковъ, за то, что вы были предметомъ самой страстной любви человѣка, который бѣднѣе и ниже ихъ. Пусть ета мысль, подобно сновидѣнію ночи, погибнетъ для всѣхъ, кромѣ сердца, въ которомъ она займетъ мѣсто всего существеннаго.

— Молчите! молчите! въ полголоса вскричала Изабелла, изъ любви къ себѣ, изъ уваженія ко мнѣ, не говорите етаго. Скажите лучше, чего вы отъ меня требуете.

— Великодушнаго прощенія человѣку, который изъ видовъ самолюбія обошелся съ вами вражески.

— А кажется прощаю всѣмъ моимъ врагамъ. Но Дюрвардъ, посреди какого зрѣлища меня спасла ваша твердость и присутствіе духа! Эта окровавленная зала! Етотъ добрый Епископъ! Я вчера только узнала о всѣхъ ужасахъ, которыхъ была нечувствительною свидѣтельницею!

— Забудьте объ нихъ, сказалъ Кентень, примѣтивъ, что живой румянецъ, покрывавшій щеки Изабеллы во время етаго разговора, смѣнила смертная блѣдность; не оглядывайтесь назадъ; смотрите впередъ съ мужествомъ, необходимымъ для тѣхъ, которые идутъ опаснымъ путемъ. Выслушайте меня: вы болѣе всѣхъ имѣете права обличить Людовика такимъ, каковъ онъ въ самомъ дѣлѣ. Но если вы обвините его въ поощреніи васъ къ побѣгу изъ Бургундіи, а пуще всего въ замыслѣ предать васъ въ руки Ла-Марку, то вѣроятно будете причиною сверженія, или даже смерти Короля; и во всякомъ случаѣ произведете между Франціей) и Бургундіею самую кровопролитную воину, которая когда либо возгоралась между етѣми двумя державами.

— Сохрани Господи, чтобы я была причиною такихъ несчастій, если можно избѣжать ихъ! Даже если бы я могла питать нѣкоторое желаніе мести, то одно ваше слово истребило бы его. Могу ли я болѣе помнить оскорбленія Людовика, нежели безцѣнныя услуги, вами мнѣ оказанныя? Но что дѣлать? Когда предстану Государю своему, Герцогу Бургундскому, то должна молчать, или говорить правду. Если стану молчать, меня обвинятъ въ упорствѣ, а вы не захотите, чтобъ я унизила себя ложью.

— Конечно нѣтъ! Но когда вы прервете молчаніе, говорите объ Людовикѣ только то, что вы сами лично знаете за правду; если васъ принудятъ пересказать слышанное отъ другихъ, представляйте ихъ слова просто разсказами, хотя бы онѣ вамъ самимъ казались вѣроятными, но не подтверждайте ихъ, показывая будто имъ вѣрите; не придавайте вѣроятія ничему кромѣ того, что знаете лично. Совѣтъ Бургундскій не можетъ отказать Королю въ правосудіи, которое въ моей землѣ даруютъ послѣднему обвиняемому; онъ долженъ почитать его невиннымъ, пока обвиненіе не будетъ оправдано прямыми и достаточными доказательствами. А чтобы доказать произшествія, которыхъ вы сами не видали, должно основываться на чемъ нибудь повѣрнѣе слуховъ.

— Кажется, я васъ понимаю, сказала Графиня.

— Я выражусь еще яснѣе, сказалъ Кентень; и началъ объяснять слова свои примѣрами; но звукъ монастырскаго колокола прервалъ объясненіе.

— Ето знакъ, что мы должны разстаться, сказала Графиня; разстаться на всегда! Но не забывайте меня, Дюрвардъ; я васъ никогда не забуду. Вѣрныя услуги ваши…

Она не могла договорить, но опять протянула ему руку; онъ снова прижалъ ее къ своимъ губамъ и не знаю какъ случилось, что желая принять ее, Графиня такъ приблизилась лицемъ къ рѣшеткѣ, что Кентень осмѣлился напечатлѣть послѣднее прощаніе на устахъ ея. Изабелла не стала упрекать его, а можетъ бы и не успѣла, ибо въ тужь минуту Кревкеръ и Кравфордъ, бывшіе спрятаны въ такомъ мѣстѣ, откуда могли все видѣть, не слыша ничего, поспѣшно вошли въ приѳмную: первый былъ внѣ себя отъ гнѣва и болѣе бѣжалъ, нежели шелъ; второй, смѣючись, удерживалъ его.

— Въ вашу комнату, сударыня! Въ вашу комнату! закричалъ Графъ Изабеллѣ, которая, опустивъ покрывало, поспѣшно ушла; васъ бы должно запереть въ келью на хлѣбъ и на воду. Что же до тебя, дерзской молодецъ, придетъ время, когда пользы Государствъ не будутъ имѣть ничего общаго съ подобными тебѣ, и тебя научатъ какого наказанія достойна дерзость нищаго, который осмѣлился поднять глаза на…

— Потише! Потише! И етаго довольно! Ни слова больше! вскричалъ старый Лордъ; а ты, Кентень, молчи; я приказываю тебѣ идти въ свою комнату. Господинъ Графъ Кревкеръ, не говорите съ такимъ презрѣніемъ. Кентень Дюрвардъ такой же дворянинъ, какъ и я; а я глава моего семейства: не намъ слушать о наказаніи за смѣлость…

— Милордъ! Милордъ! вспыльчиво вскричалъ Кревкеръ, дерзость етихъ наемныхъ чужеземцевъ вошла въ пословицу; и вы, какъ ихъ начальникъ, должны бы унимать, а не поощрять се.

— Я пятьдесятъ лѣтъ начальствую стрѣлками гвардіи, Графъ Кревкеръ; никогда не нуждался въ совѣтахъ Француза, или Бургундца, и съ позволенія вашего надѣюсь безъ нихъ обойтись, пока останусь на етомъ мѣстѣ.

— Очень хорошо, Милордъ, очень хорошо, вашъ чинъ и лѣта даютъ вамъ преимущества. Что же до етихъ молодыхъ людей, я согласенъ забыть прошедшее, ибо возьму хорошія мѣры, чтобы они болѣе никогда но видались.

— Не слишкомъ ручайтесь за ето, Кревкеръ: говорятъ, что горы могутъ столкнуться; такъ почему жь живымъ существамъ, которыя имѣютъ ноги, приводимыя въ движеніе любовью, никогда не встрѣтиться? Етотъ поцѣлуй былъ очень нѣженъ, Кревкеръ, и онъ кажется, не къ добру.

— Вамъ еще хочется испытать мое терпѣніе, Милордъ; но я вамъ не дамъ ето и выгоды. Чу! Я слышу колоколъ замка; онъ сзываетъ совѣтъ. Одинъ Богъ можетъ предвидѣть его окончаніе.

— Окончаніе, Графъ! Я могу вамъ предсказать его. Если покусятся на какое-нибудь насиліе противъ особы Короля, то хотя друзья его и очень малочисленны и окружены его врагами, онъ не погибнетъ ни одинъ, ни безъ мести. Пуще всего жалѣю, что онъ именно запретилъ мнѣ готовиться къ такому окончанію.

— Предвидѣть такія бѣдствія, Милордъ, есть вѣрнѣйшее средство навлечь ихъ. Повинуйтесь повелѣніямъ вашего Государя; не давайте повода къ насилію, оскорбляясь слишкомъ скоро и вы увидите, что день пройдетъ тише, нежели вы полагаете.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ.
Розыскъ.

По первому звону колокола, призывающаго въ совѣтъ знатнѣйшихъ вельможъ Бургундскихъ и весьма малое число Французскихъ Перовъ, сопровождавшихъ Короля въ Пероину, Герцогъ Карлъ пришелъ въ Гербертову башню Псроннскаго замка, въ сопровожденіи отряда своей стражи, вооруженной сѣкирами и бердышами. Людовикъ, ожидавшій етаго посѣщенія, всталъ при входѣ Герцога, сдѣлалъ два шага на встрѣчу къ нему и ждалъ его стоя, съ важнымъ видомъ, который отлично умѣлъ принимать на себя, когда почиталъ его нужнымъ, не смотря на небрежное свое одѣяніе и обыкновенную свободу въ обращеніи. Его спокойствіе въ эту рѣшительную минуту очевидно произвело нѣкоторое впечатлѣніе на его противника. Онъ вошелъ въ комнату быстро и порывисто, но увидя хладнокровіе Людовика, принялъ походку болѣе приличную вассалу, который является предъ своего помѣстнаго властелина. Казалось, что Герцогъ рѣшился обращаться съ Людовикомъ, по крайней мѣрѣ въ первыя минуты, съ етикетомъ, приличнымъ возвышенному его сану; но также видно было, что ему но малаго труда стоило принудить къ етому врожденную свою неукротимость, и что едва могъ онъ удерживать движенія гнѣва и жажду мести, кипящую въ его сердцѣ; и потому, хотя онъ старался наружно исполнишь обыкновенныя обряды учтивости и уваженія и говорить языкомъ ихъ, по цвѣтъ лица его безпрестанно измѣнялся. Голосъ его былъ дикъ, выговоръ грубъ, слова прерывисты; всѣ члены его дрожали, какъ бы показывая, что ему наскучило принужденіе, которое самъ наложилъ на себя; онъ сдвигалъ брови; до крови кусалъ губы. Всѣ его взгляды, всѣ движенія, показывали самаго буйнаго человѣка, обуреваемаго самымъ жесточайшимъ порывомъ бѣшенства,

Король увидѣлъ спокойнымъ окомъ борсnie неукротимыхъ страстей Карла; ибо хотя взоры Герцога заранѣе представляли ему всѣ ужасы смерти, которой онъ боялся какъ человѣкъ и грѣшникъ, однакожь онъ рѣшился, подобно искусному и опытному кормчему, не предаваться страху и не покидать кормила, пока еще останется какая-нибудь надежда спасти корабль. Когда Герцогъ, рѣзкимъ и грубымъ голосомъ, сталъ извиняться на счетъ скуднаго убранства его покоевъ, онъ отвѣчалъ улыбаясь, что не можетъ пожаловаться, ибо Гербертова башня была для него не столь пагубнымъ жилищемъ, какъ для одного изъ его предковъ.

— А! сказалъ Герцогъ, стало вамъ разсказывали преданіе? Да… Онъ здѣсь былъ убитъ. Но единственно за то, что не согласился постричься и окончить жизнь въ монастырѣ.

— Онъ сдѣлалъ очень дурно, сказалъ Людовикъ съ притворною небрежностію; не должно противишься силѣ.

— Я пришелъ, сказалъ Герцогъ, пригласить Ваше Величество на большой совѣтъ, въ которомъ будетъ разсуждаемо о разныхъ предметахъ, равно важныхъ для Франціи и Бургундіи. И такъ вы послѣдуете за мною, разумѣется если вамъ ето угодно.

— Любезный братецъ, отвѣчалъ Король, не притворяйтесь учтивымъ и не просите, когда вы смѣло можете приказывать. Пойдемте въ совѣтъ, если ето вамъ угодно. Наша свита не блестящая, продолжалъ онъ, взглянувъ на малое число служителей, бывшихъ при немъ и готовящихся за нимъ слѣдовать, по вы блеснете за насъ обоихъ.

Туазонъ Доръ, начальникъ Бургундскихъ герольдовъ, открылъ шествіе; оба Государя вышли изъ башни Графа Герберта и прошли дворъ замка. Людовикъ замѣтилъ, что оный былъ наполненъ воинами и гвардіею Герцога, въ полномъ и великолѣпномъ вооруженіи. Они вошли въ залу совѣта, находящуюся въ зданіи не столь ветхомъ, какъ ночлегъ Людовика. Она также по видимому была заброшена, но въ ней сдѣланы были наскоро нѣкоторыя приготовленія для торжественнаго засѣданія, которое было назначено. Подъ однимъ и тѣмъ же балдахиномъ были поставлены два престола; Королевскій двумя ступенями выше Герцогскаго. Пониже, на право и на лѣво, стояло около двадцати стульевъ, приготовленныхъ для знатнѣйшихъ вельможь обоихъ дворовъ; такъ, что по открытіи засѣданія подсудимый казался предсѣдателемъ.

Можетъ быть желая поскорѣе истребить ето противорѣчіе между наружностію и сущностію, Герцогъ слегка поклонился Королю и внезапно открылъ засѣданіе слѣдующими словами:

— Добрые вассалы мои, вѣрные совѣтники, вамъ не безъ извѣстно сколько безпокойствъ возникали въ нашихъ владѣніяхъ какъ при жизни нашего родителя, такъ и въ наше время; сколько разъ вассалы возставали противъ своего властелина, подданные противъ своего Государя. И недавно еще мы видѣли сильнѣйшее доказательство крайности, до которой эти безпорядки достигли въ настоящее время, въ постыдномъ бѣгствѣ Графини Изабеллы Круа и тетки ея Графини Амелины, сокрывшихся въ чужое государство, отрекалсь тѣмъ отъ данной намъ присяги и подвергаясь лишенію своихъ помѣстьевъ; мы видѣли примѣръ еще ужаснѣйшій въ кровожадномъ и святотатномъ умерщвленіи дражайшаго брата и союзника нашего, Епископа Литтихскаго, и въ возмущеніи вѣроломнаго города, съ которымъ мы поступили слишкомъ милостиво во время послѣдняго его мятежа. Дошло до насъ, что етѣ неприятныя произшествія можно приписать не только безразсудной вѣтрености двухъ женщинъ и высокомѣрію нѣсколькихъ обывателей, надутыхъ своимъ богатствомъ, но даже проискамъ чужеземнаго двора, ухищреніямъ сильнаго сосѣда, отъ котораго Бургундія должна бы ожидать вѣрнѣйшей и преданнѣйшей дружбы, если за оказанныя одолженія должно платить тою же монетою. Если етѣ подозрѣнія подтвердятся, продолжалъ Герцогъ заскрыпѣвъ зубами и сильно ударивъ пяткою въ коверъ, покрывающій ступени тропа, то имѣя всѣ нужныя средства, неужьли мы изъ уваженія къ чему либо остановимся взять свои мѣры, чтобы однажды хорошенько остановить теченіе золь, ежегодно на насъ изливаемыхъ и пресѣчь ихъ источникъ?

Герцогъ началъ свою рѣчь голосомъ довольно кроткимъ, но подъ конецъ разгорячился и произнесъ послѣднія слова съ такимъ выраженіемъ, которое произвело трепетъ между совѣтниками и мгновенную блѣдность на щекахъ Короля. Но Людовикъ тотчасъ собралъ все свое мужество и въ очередь свою обратился рѣчью къ совѣту, съ такимъ спокойствіемъ и хладнокровіемъ, что Герцогъ, хотя но видимому желавшій прервать его слова, внутренно сознался, что не можетъ сдѣлать етаго безъ нарушенія благопристойности.

— Дворяне Французскіе и Бургундскіе, сказалъ Король, Рыцари Св. Духа и Золотаго Руна, если Король принужденъ защищаться подобно обвиняемому, то не льзя ему желать лучшихъ судей, какъ цвѣта дворянства и украшенія рыцарства. Любезный братецъ нашъ, Герцогъ Бургундскій, только затемнилъ ссору, насъ раздѣляющую, не желая изъ учтивости изложитъ се къ точныхъ словахъ. Я, не имѣя причины быть столь же учтивымъ и можетъ быть принуждаемый къ тому моимъ положеніемъ, прошу у васъ позволенія говорить яснѣе. Насъ, Господа, Насъ, своего Государя, союзника и родственника, братецъ нашъ, у коего несчастныя обстоятельства омрачили разумъ и ожесточили нравъ, обременяетъ гнуснымъ обвиненіемъ, будто бы мы побуждали его вассаловъ къ нарушенію присяги, подвигли Литтихцевъ къ мятежу, а изгнанника Вильгельма Ла-Марка къ жесточайшему, и богопротивному убійству. Дворяне Французскіе и Бургундскіе, я могъ бы сослаться на теперешнее мое положеніе, которое само по себѣ совершенно уничтожаетъ ето обвиненіе. Можно ли предполагать, если во мнѣ осталась искра здраваго смысла, что я предалъ бы себя совершенно во власть Герцогу Бургундскому, въ такую минуту, когда провинился передъ нимъ въ измѣнѣ, которая непремѣнно должна была открыться и которая открывшись однажды, предавала меня беззащитно, какъ и теперь, въ руки Государя, справедливо разгнѣваннаго? Безуміе человѣка, который легъ бы отдохнуть у подкопа, зажегши фитиль, который долженъ внезапно взорвать его, было бы мудростію въ сравненіи съ моимъ безуміемъ. Я не сомнѣваюсь, что между виновниками ужасныхъ злодѣйствъ, совершенныхъ въ Шонвальдѣ, были негодяи, употребившіе во зло мое имя; но долженъ ли я за то отвѣчать, когда не далъ имъ права пользоваться онымъ? Если двѣ безразсудныя женщины, по какому-то романическому поводу къ неудовольствію, искали убѣжища при моемъ дворѣ, слѣдуетъ ли изъ того, что я побудилъ ихъ къ етому? Когда узнаютъ ето дѣло въ подробности, то увидятъ, что не смѣя по законамъ чести и рыцарства отослать ихъ, какъ плѣнницъ ко двору Бургундскому, чего я думаю ни одинъ изъ носящихъ знаки етихъ орденовъ мнѣ бы не присовѣтовалъ, я по возможности сдѣлалъ почти то же, передавши ихъ въ руки почтеннаго служителя церкви, а теперь угодника Божія. — Тутъ Людовикъ казался очень разтроганнымъ и закрылъ глаза платкомъ. — Въ руки моего родственника, соединеннаго еще ближайшимъ родствомъ съ домомъ Бургундскимъ; человѣка, которому его положеніе, высокой священный санъ, и увы! безчисленныя добродѣтели давали право быть нѣсколько времени покровителемъ двухъ обманутыхъ женщинъ и посредникомъ между ими и ихъ помѣстнымъ властелиномъ. И такъ я говорю, что однѣ обстоятельства, которыя, по мнѣнію, слишкомъ скоро составленному объ етомъ дѣлѣ нашимъ братцомъ Бургундскимъ, подаютъ несправедливыя противъ меня подозрѣнія, таковы, что могутъ быть объяснены самыми чистыми и честными побужденіями; сверхъ сего, пусть представятъ малѣйшее вѣроятное доказательство оскорбительныхъ обвиненій, которыя, вооруживъ любезнаго братца противъ Государя, прибывшаго ко двору его съ полною надеждою на его дружбу, заставили его совѣтъ свой превратить въ судилище, а гостеприимный замокъ въ темницу.

— Государь! Государь! вскричалъ Карлъ по окончаніи Королевской рѣчи, если вы прибыли сюда въ минуту, столь несчастно встрѣтившуюся съ исполненіемъ вашихъ намѣреній, то я не могу иначе объяснить етаго проѣзда, какъ предположивъ, что тѣ, которые привыкли обманывать другихъ, часто удивительно обманываютъ самихъ себя. Инженеръ иногда бываетъ убитъ ракетой, которую самъ начинивалъ. Послѣдствія же будутъ зависѣть отъ нынѣшняго торжественнаго розыска. Привести сюда Графиню Изабеллу Круа.

Изабелла вошла въ сопровожденіи игуменьи Урсулинскаго монастыря и Графини Кревкеръ, получившей по сему случаю приказанія своего мужа. Увидя ее, Карлъ вскричалъ съ обыкновенною своею грубостію: — Такъ ты здѣсь, прекрасная принцесса! прежде не собиралась съ духомъ отвѣчать на справедливыя и благоразумныя наши приказанія; а теперь у тебя достало смѣлости пуститься на такое путешествіе, на которое не рѣшилась бы лань, преслѣдуемая охотниками. Что ты думаешь о прекрасномъ своемъ поступкѣ? Вѣрно рада, что два мощныхъ Государя и двѣ сильныя державы почти начали войну за твое кукольное личико?

Грубыя насмѣшки Карла при такомъ многочисленномъ собраніи такъ поразили ₍Изабеллу, что она не въ силахъ была, какъ располагала прежде, кинуться къ ногамъ Герцога, умоляя его взять ея владѣнія, а ей позволить удалиться въ монастырь. Она остановилась неподвижно, подобно женщинѣ, которая, будучи застигнута грозою и слыша повсюду вокругъ себя громовые раскаты, цѣпенѣетъ отъ испуга, и боится сдѣлавъ одинъ шагъ привлечь на свою голову перуны.

Графиня Кревкеръ, которой мужество отвѣчало ея роду, и красота замѣтна была даже и въ зрѣлыхъ лѣтахъ, почла долгомъ прервать молчаніе.

— Государь, сказала она Герцогу, моя родственница подъ моимъ покровительствомъ. Я лучше Вашего Величества знаю, какъ должно обращаться съ женщинами; и мы тотчасъ удалимся, если вы не заговорите другимъ голосомъ и не будете въ разговоръ съ нами употреблять выраженія, болѣе приличныя нашему званію и полу.

Герцогъ громко захохоталъ. — Кревкеръ! вскричалъ онъ, образцовой мужъ, ты изъ Графини своей сдѣлалъ, повелительную жену; но ето не мое дѣло. Подайте стулъ етой невинной дѣвочкѣ. Я не только не сердитъ на нее, но еще хочу отличить ее новыми милостями и почестями. Садись, красавица, и скажи намъ какой злой духъ овладѣлъ тобою, когда ты рѣшилась бѣжать изъ своей родины и рыскать по полямъ, за приключеніями?

Съ большимъ трудомъ и частыми остановками, Изабелла призналась, что твердо рѣшившись не соглашаться на бракъ, предложенный ей Герцогомъ Бургундскимъ, она понадѣялась на покровительство двора Французскаго.

— И Французскаго Короля, прибавилъ Карлъ. Конечно ты въ немъ заранѣе была увѣрена? — По крайней мѣрѣ я такъ полагала, отвѣчала Изабелла, иначе не поступила бы такъ рѣшительно.

Въ эту минуту Карлъ взглянулъ на Людовика съ неизъяснимо горькою улыбкою, но твердость Короля не поколебалась; только можно было замѣтить, что губы его поблѣднѣли противъ обыкновеннаго.

— Но я могла судить о расположеніи Короля Людовика ко мнѣ, продолжала молодая Графиня, только по словамъ несчастной тетки моей, Графини Амелины; а она сама основала свое мнѣніе объ етомъ единственно на увѣреніяхъ и совѣтахъ бродягъ, въ которыхъ я узнала послѣ самыхъ подлыхъ предателей, тварей недостойныхъ ни чьей довѣренности. — Тутъ она въ немногихъ словахъ разсказала, что было ей извѣстно о измѣнахъ Марѳы и Гайраддина, и прибавила что по всей вѣроятности и старшій братъ сего послѣдняго, Заметъ Мограбинъ, который прежде всѣхъ посовѣтовалъ имъ бѣжать, былъ способенъ на всякія предательства и могъ выдашь себя за повѣреннаго Короля Французскаго, не имѣя никакого права на ето званіе.

Помолчавъ не много, она продолжала свою исторію и весьма кратко отъ выѣзда своего съ теткой изъ Бургундскихъ владѣній, довела ее до взятія замка Шонвальда и встрѣчи своей съ Графомъ Кревкеромъ.

Глубочайшее молчаніе воцарилось въ залѣ, когда она окончила краткое и несвязное свое повѣствованіе; а Герцогъ Бургундскій, потупивъ глаза, распаленные гнѣвомъ, сидѣлъ подобно человѣку, который ищетъ повода безпрепятственно предаться своей досадѣ и сердится, что не находитъ даже и такого, который оправдалъ бы его въ собственныхъ глазахъ.

— Кротъ, сказалъ онъ наконецъ, бросивъ взглядъ на Людовика, все таки ростъ себѣ подземное жилище подъ ногами нашими, хотя мы и не можемъ слѣдовать глазами за всѣми его движеніями. Однако жъ я желалъ бы, чтобы Король Людовикъ повѣдалъ намъ, для чего принялъ етѣхъ дамъ ко двору своему, если онѣ туда приѣхали не по его приглашенію.

— Я ихъ не принималъ къ моему двору, любезный братецъ, отвѣчалъ Король: я видѣлся съ ними только запросто, изъ состраданія, и при первомъ случаѣ отправилъ подъ охраненіе достопочтеннаго Епископа, вашего союзника. Дай Богъ ему царство небесное! Етотъ достойный святитель лучше меня и всякаго свѣтскаго владѣтеля могъ согласить покровительство, которымъ обязаны мы странствующимъ, съ вѣрностію, которую должны сохранять союзному Государю, изъ владѣній коего онѣ бѣжали. Я смѣло спрашиваю у етой молодой дѣвицы, показался ли имъ мой приемъ радушнымъ; напротивъ не должны ли онѣ были понять изъ него, какъ неприятно мнѣ, что онѣ мой дворъ избрали себѣ убѣжищемъ.

— Онъ такъ мало былъ радушенъ, отвѣчала Изабелла, что я перестала вѣрить, чтобы Ваше Величество изволили приглашать насъ къ своему двору, какъ увѣряли тѣ, которые назывались вашими повѣренными, ибо, предположивъ ихъ такими, трудно было бы согласить обращеніе Вашего Величества съ тѣмъ, чего мы вправѣ были ожидать отъ Короля, отъ Рыцаря, даже отъ простаго дворянина.

Говоря такимъ образомъ, молодая Графиня бросила на Короля укорный взглядъ; но сердце Людовика уже притерпѣлось къ подобнымъ нападеніямъ. Напротивъ, окидывая глазами окружающее собраніе и протягивая руку съ видомъ удовольствія, онъ казалось торжественно спрашивалъ у всѣхъ присутствующихъ: отвѣтъ Графини не безспорно ли доказываетъ его невинность?

Однако жь Герцогъ Бургундскій бросилъ на него мрачный взоръ, какъ бы желая сказать, что хотя онъ и принужденъ молчать до времени, но ни мало не удовлетворенъ. Потомъ обращаясь къ Графинѣ, онъ грубо сказалъ ей: — Въ повѣствованіи всѣхъ своихъ путешествій, красавица, ты ничего не сказала намъ о любовныхъ своихъ похожденіяхъ? Какъ! Тотчасъ и краснѣть! Не встрѣтились ли вамъ Рыцари лѣса, которые покушались прорвать твое путешествіе? Ето приключеніе уже дошло до меня и тотчасъ увидимъ — не льзя ли имъ воспользоваться. Скажите, Король Людовикъ, чтобы ета прекрасная Елена не могла впередъ ссорить Государей, вѣдь не худо бы снабдить ее мужемъ?

Король заранѣе зналъ, какое неприличное предложеніе вѣроятно услышитъ, однако жь спокойно и молча изъявилъ свое согласіе на слова Герцога. Но Изабелла, видя предстоящую крайность, вооружилась новымъ мужествомъ. Она оставила руку Графини Кревкеръ, на которую до толѣ опиралась, подошла въ видомъ застѣнчивымъ, по исполненнымъ благородства; и ставъ на колѣни предъ трономъ Герцога, сказала ему довольно твердо:

— Благородный Герцогъ Бургундскій, Государь и повелитель мой, признаю вину мою, что оставила ваши владѣнія безъ вашего соизволенія, и съ покорностію подвергаюсь такому наказанію, какое вамъ благоугодно будетъ мнѣ назначить. Я отдаю на произволъ вашъ мои помѣстья и замки; прошу только чтобъ вы изъ великодушія и уваженія къ памяти отца моего, оставили мнѣ необходимое для принятія послѣдней отрасли рода Круа въ монастырь, гдѣ она могла бы провести остатокъ дней своихъ.

— Что вы думаете, Государь, о прошеніи етой молодой дѣвушки? спросилъ Герцогъ у Людовика.

— Я думаю, отвѣчалъ Король, что ето прошеніе смиренное и святое, вѣрно внушенное свыше, и что ему не должно противиться.

— Смиряющійся вознесется, вскричалъ Карлъ. Встань, Графиня Изабелла; мы тебѣ желаемъ болѣе добра, нежели ты сама. Мы не хотимъ ни отнимать твоихъ помѣстьевъ, ни убавлять у тебя почестей. Напротивъ, желаемъ увеличить однѣ и прибавить другихъ.

— Увы! Государь, отвѣчала Изабелла, я именно боюсь вашихъ милостей. Я. ихъ боюсь болѣе, нежели вашего гнѣва, ибо онѣ принуждаютъ меня….

— Клянусь Св. Георгіемъ Бургундскимъ! вскричалъ Герцогъ; неужели будутъ безпрестанно противиться нашей волѣ и презирать наши повелѣнія? Встань крошечка, говорятъ тебѣ, и выдь вонъ. Когда мнѣ будетъ время заняться тобою, мы такъ уладимъ дѣло, что, чортъ возьми! ты должна будешь повиноваться, или мы увидимъ.

Не смотря на етотъ суровой отвѣтъ, Изабелла все стояла передъ нимъ на колѣняхъ и ея упорство вѣрно бы заставило Герцога сказать ей что нибудь еще грубѣе, еслибъ Графиня Кревкеръ, гораздо лучше молодой своей родственницы знавшая характеръ етаго Государя, не подняла ее и не вывела изъ залы совѣта. Тогда ввели Кентеня Дюрварда. Онъ предсталъ предъ Короля и Герцога съ тою вольностію, равно далекою отъ застѣнчивой робости и отъ высокомѣрной смѣлости, и которая прилична благородному и благовоспитанному молодому человѣку, умѣющему почитать и уважать кого надобно, но не ослѣпляемому присутствіемъ тѣхъ, кого онъ почитаетъ и уважаетъ. Дядя доставилъ ему средства снова явиться въ одеждѣ и съ оружіемъ стрѣлковъ Шотландской стражи; и его черты, осанка, наружность еще болѣе придавали цѣны пышному одѣянію. Его чрезмѣрная молодость также предубѣждала въ его пользу всѣхъ совѣтниковъ. Ни одинъ изъ нихъ не могъ повѣрить, чтобы столь благоразумный Король, избралъ столь молодаго человѣка повѣреннымъ своихъ политическихъ происковъ; и вотъ какъ часто Людовикъ находилъ большія выгоды въ странномъ выборѣ повѣренныхъ, избирая ихъ въ такія лѣта и изъ такого званія, что никакъ не льзя было предполагать.

По приказанію. Герцога, подтвержденному повелѣніемъ Людовика, Кентень началъ разсказывать свое путешествіе съ Графинями Круа до окрестностей Литтиха, открывъ повѣствованіе свое наставленіями Короля, предписывающими безопасно проводитъ ихъ въ замокъ Епископа.

— И ты вѣрно исполнилъ мои повелѣнія? спросилъ Король.

— Вѣрно, Государь, отвѣчалъ Дюрнардъ.

— Ты забываешь одно обстоятельство, сказалъ Герцогъ: въ лѣсу близь Тура на тебя напали два странствующіе Рыцаря.

— Мнѣ не прилично ни говорить объ етомъ произшествіи, ни помнить объ немъ, отвѣчалъ молодой стрѣлокъ, закраснѣвшись отъ скромности.

— Но мнѣ сказалъ Герцогъ Орлеанскій, не прилично забывать объ немъ. Етотъ молодой человѣкъ неустрашимо исполнилъ свое порученіе и такъ исправно отправилъ свою должность, что я долго буду помнить. Приди въ мои покои, молодой стрѣлокъ, когда кончится ето дѣло, и ты увидишь, что я не забылъ твоего мужества. Мнѣ приятно видѣть, что ты равно скроменъ и храбръ.

— Повидайся также и со мною, сказалъ Дюнуа: у меня приготовленъ тебѣ шлемъ, которымъ я, кажется, остался тебѣ долженъ..

Кентень поклонился имъ почтительно и стали продолжать допросъ. По требованію Герцога, онъ представилъ полученныя имъ письменныя наставленія о дорогѣ, которою должно ѣхать.

— Ты исполнилъ етѣ наставленія слово въ слово? спросилъ его Герцогъ.

— Нѣтъ, Государь. Онѣ предписывали мнѣ, какъ вы можете видѣть, переѣхать Маасъ близь Намура, однако жь я поѣхалъ лѣвымъ берегомъ, какъ кратчайшею и безопаснѣйшею дорогою въ Литтихъ.

— А къ чему эта перемѣна?

Я начиналъ сомнѣваться въ вѣрности моего проводника.

— Теперь, возразилъ Герцогъ, вникни хорошенько въ мои вопросы. Отвѣчай правду и не бойся ни чьего мщенья. Но если ты станешь хоть мало увертываться и хитришь въ своихъ отвѣтахъ, то я велю тебя привѣсить желѣзною цѣпью къ рыночной колокольнѣ и тебѣ долго придется призывать смерть, пока она тебя услышитъ.

Послѣдовало глубокое молчаніе; давши, по видимому, этому молодому человѣку время хорошенько размыслить о своемъ положеніи, Карлъ спросилъ — кто былъ его проводникомъ, отъ кого онъ его получилъ и чѣмъ онъ сдѣлался ему подозрителенъ.

Кентень на первой вопросъ отвѣчалъ именемъ Цыгана Гайраддина Мограбина; на второй, что получилъ етаго проводника отъ Тристана Пустынника; а въ отвѣтъ на третій разсказалъ все, бывшее въ Францисканскомъ монастырѣ близь На мура; какъ Цыганъ оттуда былъ выгнанъ; что побудило его за нимъ слѣдовать, и какъ подслушалъ онъ его разговоръ съ копейщикомъ Вильгельма Ла-Марка, съ которымъ они соглашались въ средствахъ захватить двухъ дамъ, бывшихъ подъ его охраненіемъ.

— А эти негодяи?… Но не забудь, сказалъ Герцогъ, что твоя жизнь зависитъ отъ справедливости твоихъ словъ. А эти разбойники не говорили, что они были подучены Королемъ, Людовикомъ Королемъ Французскимъ, здѣсь сидящимъ, устроить ету засаду, чтобы овладѣть двумя дамами?

— Если бъ даже эти гнусные мошенники и сказали ето, возразилъ Дюрвардъ, я все не долженъ бы вѣрить ни чему, ибо собственныя слова Короля противорѣчили етому.

Король, слушавшій дотолѣ съ величайшимъ вниманіемъ, при отвѣтѣ Дюрварда невольно вздохнулъ, какъ человѣкъ, котораго грудь избавилась отъ тяжкаго бремени. Герцогъ, казалось, смѣшался и былъ недоволенъ; и снова спросилъ Кентенл, не понялъ ли онъ изъ разговора етихъ негодяевъ, что ихъ умыселъ былъ одобренъ Королемъ Людовикомъ.

— Я не слыхалъ ничего, что дало бы мнѣ право отвѣчать вамъ утвердительно, отвѣчалъ Кентень, который, хотя внутренно былъ увѣренъ, что Гайраддинъ поступалъ единственно по тайнымъ повелѣніямъ Людовика, однако жь почиталъ долгомъ своимъ не сообщать етѣхъ подозрѣній — и повторяю, продолжалъ онъ, что если бъ я даже и слышалъ такое увѣреніе отъ етихъ негодяевъ, то ихъ свидѣтельство не имѣло бы для меня никакого вѣсу послѣ именныхъ повелѣній, полученныхъ мною отъ самаго Короля.

— Ты вѣрный посланный, сказалъ Герцогъ съ горькою улыбкою; и смѣю сказать, что исполняя съ такою точностію повелѣнія Короля, ты обманулъ его ожиданіе, и ето могло бы тебѣ дорого стоить, если бъ послѣдующія произшествія не придали слѣпой вѣрности твоей видъ услуги.

— Я васъ не понимаю, Государь, отвѣчалъ Дюрвардъ съ твердостію. Я знаю только, что мой Государь, Король Людовикъ, приказалъ мнѣ охранять етѣхъ дамъ, что я и дѣлалъ, какъ на дорогѣ въ Шонвальдъ, такъ и во время ужасныхъ произшествій бывшихъ въ етомъ замкѣ. Повелѣнія Короля были честны и я честно ихъ исполнилъ. Если бъ Его Величеству угодно было приказывать противное, то ето приказаніе не могло бы относиться къ человѣку, носящему мое имя и рожденному въ моей землѣ.

— Гордъ какъ Шотландецъ! вскричалъ Карлъ, который, хотя былъ недоволенъ возраженіемъ Дюрварда, однако жь имѣлъ довольно справедливости, чтобы не сердиться на него за ето. Но скажи мнѣ, по какому повелѣнію ты, какъ я узналъ отъ нѣкоторыхъ бѣглецовъ изъ Шонвальда, прошелъ по улицамъ Литтихскимъ, предводительствуя тѣми мятежниками, которые послѣ такъ жестоко умертвили своего владѣтеля и отца духовнаго? Немного спустя послѣ убійства не говорилъ ли ты рѣчи, въ которой назвался повѣреннымъ Людовика, чтобы вкрасться въ довѣренность къ извергамъ, осквернившимся етимъ ужаснымъ злодѣйствомъ?

— Государь, отвѣчалъ Кентень, не трудно найти достаточное число свидѣтелей, что я въ Литтихѣ не выдавалъ себя за повѣреннаго Короля Людовика. Упорство народа по неволѣ возложило на меня ето званіе и всѣ старанія мои вразумить его были тщетны. Я говорилъ объ етомъ служителямъ Епископа, когда успѣлъ вырваться изъ города. Я совѣтовалъ имъ позаботиться о безопасности замка и еслибъ они вняли моимъ совѣтамъ, то можетъ быть предупредили бы бѣдствія и ужасы слѣдующей ночи. Признаюсь, что въ самую опасную минуту, я воспользовался вліяніемъ, которое могъ имѣть отъ званія, насильно мнѣ присвоеннаго; и тѣмъ спасъ Графиню Изабеллу, собственную жизнь и остановилъ новыя убійства. Повторяю и стану утверждать предъ каждымъ и всѣми, что я не имѣлъ отъ Короля Людовика никакого порученія въ Лит тихъ; и что наконецъ, воспользовавшись званіемъ его повѣреннаго, которое мнѣ приписали не кстати и противъ моей воли, я только поднялъ щитъ для охраненія себя и другихъ въ крайности, не заботясь имѣю ли право носить гербы, на немъ изображенные.

— И въ этомъ случаѣ, сказалъ Кревкеръ, не могши молчать долѣе, молодой спутникъ и плѣнникъ мой поступилъ мужественно и благоразумно. Его поступокъ по справедливости не можетъ быть предосудителенъ Королю Людовику.

Общій шопотъ согласія послышался въ собраніи. Онъ приятно поразилъ слухъ Людовика, по разгнѣвалъ Карла. Герцогъ бросалъ сердитые взоры во кругъ себя. Чувства, столь единодушно изъявленныя сильнѣйшими его вассалами и умнѣйшими совѣтниками, вѣроятно бы не помѣшали ему предаться всему буйству неукротимаго своего нрава, если бы Аржантонъ, провидѣвшій опасность, не успѣлъ отвратить ея, внезапно возвѣстивъ ему прибытіе Герольда отъ города Литтиха.

— Герольдъ отъ ткачей и слѣсарей! вскричалъ Герцогъ; тотчасъ впустить его! Клянусь, что етотъ Герольдъ сообщитъ намъ о намѣреніяхъ и надеждахъ пославшихъ его нѣчто болѣе, чѣмъ мы можемъ узнать отъ етаго полу-Французскаго и полу-Шотландскаго воина.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
Герольдъ

Собраніе поспѣшно разступилось, ибо всѣ составлявшіе его съ немалымъ любопытствомъ ожидали Герольда, котораго мятежные Литтихцы осмѣлились прислать къ надменному Герцогу Бургундскому, когда онъ чрезмѣрно былъ прогнѣванъ на нихъ.

Нe худо замѣтить, что въ тогдашнее время Герольды посылались только отъ Государя къ Государю, и то въ торжественныхъ случаяхъ; второстепенное дворянство сносилось посредствомъ низшихъ чиновниковъ. Также можно замѣтишь мимоходомъ, что Людовикъ, дорожившій только прибавленіемъ могущества, или существенною выгодою, особенно презиралъ Геральдику и Герольдовъ — красныхъ, голубыхъ, зеленыхъ, со всею ихъ мишурою. Напротивъ совсѣмъ различная гордость Карла придавала большую важность етимъ обрядамъ.

Герольдъ, котораго въ эту минуту представили обоимъ Государямъ, имѣлъ на себѣ табаръ, или верхнее платье съ гербами его владѣтеля, въ которыхъ кабанья голова, по мнѣнію знатоковъ, играла роль болѣе блестящую, нежели сообразную съ настоящими правилами Геральдики. Прочее платье его, смѣшное по излишнему великолѣпію, было отягчено галунами, шитьемъ и всякими украшеніями; а перо на шляпѣ такъ высоко, что казалось онъ хотѣлъ имъ вымести потолокъ залы: словомъ, все его одѣяніе казалось каррикатурою и насмѣшкою надъ блестящимъ нарядомъ Герольдовъ. Кабанья голова не только была вышита повсюду на его платьѣ, по самая шляпа его имѣла тотъ же видъ и была вооружена клыками кроваваго цвѣта. Въ этомъ человѣкѣ можно было замѣтить вмѣстѣ дерзость и робость, какъ будто онъ чувствовалъ, что взялся за опасное порученіе, въ которомъ одна смѣлость можетъ его выручить. То же соединеніе безстыдства и робости видно было въ его поклонѣ двумъ Государямъ; ибо онъ поклонился неловко и смѣшно, что рѣдко случалось съ Герольдами привыкшими быть при дворахъ.

— Кто ты, именемъ чорта? — Етимь восклицаніемъ Карлъ Дерзновенный встрѣтилъ етаго чуднаго посланника.

— Я Сангліе-Ружъ, отвѣчалъ посланный, Герольдъ Вильгельма Ла-Марка, Божіею милостію и избраніемъ капитула, Принца и Епископа Литтихскаго.

— А! вскричалъ Карлъ, но умѣривъ врожденную свою вспыльчивость, знакомъ велѣлъ ему продолжать.

— А по правамъ супруги его, высокопочтенной Графини Амелины, Графа Круа и владѣтеля Бракемонтскаго,

Карлъ, казалось, онѣмѣлъ отъ удивленія, слыша чрезвычайную дерзость, съ которою осмѣливались въ его присутствіи произносить такія названія; а Герольдъ, приписывая можетъ быть ето молчаніе впечатлѣнію, произведенному надъ Герцогомъ начисленіемъ владѣніи своего повелителя, продолжалъ такъ:

— Аппипсіо vobis gaudium magnum, Карлъ, Герцогъ Бургундскій и Графъ Фландріи, извѣщаю васъ, отъ имени Государя моего, что въ силу разрѣшенія святѣйшаго отца нашего Папы, которое не замедлитъ придти и будетъ заключать въ себѣ назначеніе приличнаго преемника, онъ готовится вступить въ званіе и обязанности Принца и Епископа Литтихекаго и поддерживать права свои на Графство Круа.

Герцогъ Бургундскій, при етой остановкѣ Герольда, равно какъ и при всѣхъ прочихъ, снова произнесъ только: — А! или другое подобное восклицаніе, голосомъ человѣка, который, не смотря на свое изумленіе и досаду, хочетъ однако жь выслушать все, что ему скажутъ, а потомъ отвѣчать. Къ крайнему удивленію всѣхъ присутствующихъ, онъ не позволилъ себѣ ни одного изъ обыкновенныхъ своихъ грубыхъ и буйныхъ тѣлодвиженій; но стиснувъ зубами ноготь большаго пальца, что всегда означало, что онъ слушаетъ со вниманіемъ, сидѣлъ потупя глаза, какъ бы страшась показать гнѣвъ, въ нихъ сверкающій.

И такъ Сангліе-Ружъ смѣло продолжалъ отправлять свое посольство. — И потому л, именемъ Принца Епископа Литтихскаго и Графа Круа, долженъ требовать, чтобъ вы, Герцогъ Карлъ, отказались отъ притязаній, своихъ на вольной и Имперской городъ Линнпихъ, и возвратили ему права, отнятыя вами по согласію съ покойнымъ Людовикомъ Бурбономъ, недостойнымъ Епископомъ сего города.

— А! вскричалъ опять Герцогъ.

— Также чтобъ возвратили знамена общества, числомъ тридцать семь, которыми вы насильственно завладѣли; чтобы исправили проломы, пробитые вами въ стѣнахъ, города; чтобы возобновили укрѣпленія, своевольно вами срытыя; наконецъ, чтобы признали повелителя моего Вильгельма Ла-Марка, Епископомъ Литтихскимъ, законно и безъ принужденія избраннымъ капитуломъ канониковъ, а вотъ и протоколъ избранія.

— Кончилъ ли ты? спросилъ Герцогъ.

— Нѣтъ еще, возразилъ посланный: я еще имѣю порученіе отъ вышерѣченнаго благороднаго и высокопочтеннаго Принца, Епископа и Графа, требовать, чтобъ вы вывели гарнизоны, вами поставленные въ замкѣ Бракемонтѣ и другихъ крѣпостяхъ Графства Круа; хотя бы они стояли отъ имени вашего, Изабеллы Круа, или кого другаго; пока Имперской сеймъ рѣшитъ, что оныя помѣстья не должны принадлежать сестрѣ покойнаго Графа, знаменитой Графинѣ Амелинѣ, предпочтительно передъ его дочерью по праву jus emphyteusis.

— Твой владѣтель ученъ, опять сказалъ Герцогъ.

— Однако жь, продолжалъ Гербльдъ, благородный и высокопочтенный Принцъ, Епископъ и Графъ расположенъ, по уничтоженіи всѣхъ раскрой между Бургундіею и землею Литтихскою, укрѣпишь племянницѣ своеіг Изабеллѣ помѣстье приличное ея званію.

— Онъ разсудителенъ и щедръ, сказалъ Герцогъ также съ насмѣшкою.

— Клянусь совѣстью шута, сказалъ Хвастунъ на ухо Графу Кревкеру, я лучше желалъ бы быть въ шкурѣ послѣдней коровы, которая когда либо издыхала отъ заразы, чѣмъ въ шитомъ платьѣ етаго чудака; онъ похожь на пьяницу, который осушаетъ кружки безъ счету, не замѣчая мѣтокъ, которыя трактирной служитель кладетъ мѣломъ на прилавкѣ.

— Не скажешь ли ты мнѣ еще чего нибудь? спросилъ Герцогъ.

— Еще одно слово, касательно достойнаго и вѣрнаго союзника вышереченному благородному повелителю моему, Христіаннѣйшаго Короля.

— А! А! вскричалъ Герцогъ; но уже совсѣмъ не прежнимъ голосомъ) однако жь еще удержался и вперилъ все свое вниманіе.

— Котораго Христіаннѣйшаго Короля, продолжалъ Герольдъ, по общему слуху, вы, Карлъ Бургундскій, насильно держите плѣнникомъ въ етомъ городѣ; презрѣвъ обязанность вассала Французской Короны и вопреки законамъ чести, принятымъ всѣми Христіанскими владѣтелями. По сей причинѣ, вышерѣченный мой благородный и высокопочтенный властелинъ повелѣваетъ вамъ моими устами, тотчасъ освободить его высокаго и Христіаннѣйшаго союзника; или принять вызовъ, который я вамъ принесъ отъ его имени.

— Наконецъ все ли ты сказалъ?

— Все, и ожидаю отвѣта Вашего Высочества въ надеждѣ, что оный не доведетъ до пролитія крови Христіанской.

— И такъ! вскричалъ Герцогъ, клянусь Св. Георгіемъ Бургундскимъ!… Но прежде, чѣмъ онъ успѣлъ окончить, Людовикъ всталъ и началъ говорить съ такимъ/Величественнымъ видомъ, что Карлъ не могъ прервать его.

— Съ позволенія вашего, любезный братецъ Бургундскій, сказалъ Король; мы требуемъ права прежде отвѣчать етому дерзскому. Бездѣльникъ Герольдъ, или кто бы ты ни былъ, скажи клятвопреступнику, убійцѣ, изгнаннику Вильгельму Ла-Марку, что Король Французскій немедленно явится предъ Литтихомъ, дабы отмстить за богопротивное умерщвленіе покойнаго возлюбленнаго родственника своего, Людовика Бурбона, и велитъ повѣсить Вильгельма Ла-Марка на желѣзной цѣпи, въ наказаніе за дерзость, съ которою онъ назвалъ его своимъ союзникомъ и высокое имя Короля осквернилъ устами подлыхъ своихъ гонцовъ.

— Да прибавь отъ меня, сказалъ Карлъ, все, что Герцогъ можетъ сказать грабителю и убійцѣ. Ступай. Однако жь на минуту: ни когда Герольдъ не оставлялъ Бургундскаго двора, не бывъ чѣмъ нибудь пожалованъ. Содрать съ него шкуру розгами.

— Не извольте забыть, Ваше Высочество, вскричали вмѣстѣ Кревкеръ и Ныберкуръ, что онъ Герольдъ, человѣкъ неприкосновенный.

— Неужьли вы такъ просты, господа, сказалъ Герцогъ, что полагаете будто платье дѣлаетъ Герольдомъ? Я увѣренъ, даже по самымъ гербамъ его, что етотъ негодяй просто обманщикъ. Пусть приближится Туазонъ Доръ и при насъ испытаетъ его.

Посланный Вепря Арденскаго поблѣднѣлъ, не смотря на врожденное свое безстыдство и. какую-то краску, которою онъ вымазалъ себѣ лицо. Туазонъ Доръ, первый Герольдъ Герцога, выступилъ съ важностію человѣка, знающаго права своей должности и спросилъ мнимаго своего собрата, въ какой Гимназіи учился онъ наукѣ, которою занимается.

— Я учился въ Регенсбургской Геральдической Гимназіи, отвѣчалъ Сангліе-Ружъ, и получилъ дипломъ Еренгольда отъ етаго ученаго сословія.

— Не возможно черпать знанія изъ чистѣйшаго источника, сказалъ Туазонъ Доръ, поклонившись ниже прежняго; и если я осмѣливаюсь, по приказанію Государя Герцога, бесѣдовать съ вами о таинствахъ высокой пауки нашей, то единственно въ надеждѣ принять отъ васъ наставленія, а не вамъ сообщать ихъ.

— Къ дѣлу! къ дѣлу; нетерпѣливо вскричалъ Герцогъ; задай ему какой нибудь вопросъ, чтобы испытать его знаніе.

— Смѣшно было бы, продолжалъ Туазонъ Доръ, спрашивать воспитанника знаменитой Регенсбургской Гимназіи, знаетъ ли онъ обыкновенныя названія Геральдическія; но я могу не оскорбляя спросить, посвящены ли вы въ таинственное ученіе нашей науки, посредствомъ коего опытнѣйшіе изъ насъ объясняютъ другъ-другу иносказательно то, что говорятъ другимъ обыкновеннымъ языкомъ; такое ученіе есть основаніе Геральдики.

— Я равно хорошо знаю всѣ отрасли нашей науки, смѣло отвѣчалъ Сангліе-Ружъ; но можетъ быть Нѣмецкія названія не похожи на ваши Французскія,

— Можете ли вы говорить ето? вскричалъ Туазонъ-Доръ; наша высокая наука, знамя благородства и слава подвиговъ, одинакова во всѣхъ Христіанскихъ державахъ; она даже извѣстна Маврамъ и Сарацынамъ. И потому я попрошу васъ описать мнѣ небеснымъ слогомъ, то есть по планетамъ, какой нибудь гербъ по вашему выбору.

— Описывайте его сами, если вамъ угодно, отвѣчалъ Сангліе Ружъ. Я пришелъ сюда не затѣмъ, чтобы заниматься Фиглярствомъ; или вы думаете, что меня можно заставлять служишь, какъ обезьяну?

— Покажи ему какой-нибудь гербъ и пусть онъ опишетъ его по своему, сказалъ Герцогъ, а если не съ умѣетъ, то ручаюсь, что я выпишу ему спину всякими возможными гербами.

— Вотъ, сказалъ Бургундскій Герольдъ, вынимая изъ кармана пергаминъ, вотъ гербъ, который я по нѣкоторымъ причинамъ начерталъ, какъ позволили слабыя мои дарованія, прошу моего собрата, если точно онъ принадлежитъ къ ученой Регенсбургской Гимназіи, разобрать его въ приличныхъ выраженіяхъ.

Хвастунъ, котораго по видимому очень забавлялъ этотъ споръ, подошелъ къ обоимъ Герольдамъ: — Я помогу тебѣ, дружокъ, сказалъ онъ Литтихскому посланному, который смотрѣлъ на пергаминъ съ отчаяніемъ: Государи и Господа, здѣсь изображена кошка, которая смотритъ въ кухонное окно.

Смѣхъ, произведенный стою остротою, былъ нѣсколько полезенъ посланному, ибо Туазонъ Доръ, оскорбленный такимъ объясненіемъ своего рисунка, тотчасъ самъ истолковалъ его, сказавъ, что ето щитъ Хильдеберта, Короля Французскаго, по взятіи въ плѣнъ Гондемара, Бургундскаго Короля, и представляетъ леопарда за рѣшеткою, какъ емблему плѣннаго Государя. Потомъ онъ объяснилъ его искуственными выраженіями, которыя одинъ Герольдъ могъ понять.

— Клянусь моею шапкою, сказалъ Хвастунъ, что если Бургундія представлена въ -видѣ етой кошки, то надобно признаться, что по крайней мѣрѣ теперь она съ выгодной стороны рѣшетки.

— Ты правъ, любезный другъ, сказалъ Людовикъ смѣючись, между тѣмъ какъ всѣ зрители и самъ Карлъ казалось пришли въ замѣшательство отъ шутки, которой примѣненіе было такъ очевидно; я долженъ дать тебѣ золотую монету за то, что ты развеселилъ дѣло, которое началось нѣсколько важно, но кончится надѣюсь позабавнѣе.

— Молчи, Хвастунъ, сказалъ Герцогъ. А ты, Туазонъ Доръ, поди; ты видно слишкомъ ученъ, чтобъ быть попятнымъ. Подвоешь къ намъ етаго негодяя. Послушай бездѣльникъ, сказалъ онъ ему самымъ грознымъ голосомъ, знаешь ли ты въ Геральдикѣ различіе между серебромъ и золотомъ?

— Ради Бога, Государь, сжальтесь надо мною, сказалъ Герольдъ, видя себя уличеннымъ. Король Людовикъ, попросите за меня.

— Самъ говори за себя, вскричалъ Герцогъ; ты Герольдъ, или нѣтъ?

— Я сдѣланъ Герольдомъ только на етотъ случай.

— Клянусь Св. Георгіемъ! сказалъ Герцогъ, бросивъ украдкою взоръ на Людовика, мы не знаемъ Монарха, или даже дворянина, который бы захотѣлъ такъ ругаться благородною наукою, опорою сана Королевскаго и дворянскаго, кромѣ того Короля, который отправилъ къ Едуарду Англійскому служителя, переодѣтаго Герольдомъ.

— Такая хитрость, сказалъ Людовикъ, можетъ только проститься двору, при которомъ въ то время не было Герольда, а крайность требовала послать кого нибудь; но хотя ета хитрость и удалась съ неповоротливыми и тяжелыми островитянами, надобно имѣть здраваго разсудка не болѣе какъ у Вепря, чтобы полагать, что такой обманъ не откроется при образованномъ Бургундскомъ дворѣ.

— Нужды нѣтъ откуда взялся етотъ Герольдъ, сказалъ Герцогъ сердито, но воротится онъ не иначе, какъ послѣ добраго приема. Тащите его на торговую площадь и тамъ бейте конскими уздами и бичами, пока его платье не разлетится въ лоскутья. Ату ево! ого! пиль! ого!

Четыре, или пять большихъ собакъ, похожихъ на тѣхъ, которыя изображены на картинахъ охоты, писанныхъ Рубенсомъ и Шнейдерсомъ, услыша послѣднія слова Герцога, залаяли, какъ бы увидя вепря, выходящаго изъ берлоги.

— Право, сказалъ Людовикъ, стараясь, поддѣлаться ко праву своего ужаснаго родственника, когда оселъ надѣлъ кабанью кожу, почему не позволишь собакамъ снять ее съ него?

— Не льзя лучше! не льзя лучше! вскричалъ Герцогъ, съ расположеніемъ котораго ета мысль была тогда согласна: да будетъ. Спустить собакъ, притравить ихъ; мы будемъ сажать его отъ воротъ замка до восточныхъ воротъ звѣринца.

— Надѣюсь, что Ваше Высочество поступите со мною, какъ со звѣремъ, сказалъ негодяи, стараясь казаться спокойнымъ въ такой бѣдѣ, и оставите мнѣ тѣ же средства къ спасенію.

— Ты червь, отвѣчалъ Герцогъ, и потому охотничье уложеніе не дастъ тебѣ никакой льготы. Однако жь и хотя изъ уваженіе къ безпримѣрной твоей дерзости, возьми сто шаговъ впередъ. Пойдемте, Господа, пойдемте; надобно посмотрѣть эту садку.

Такъ внезапно кончилось засѣданіе совѣта. Всѣ побѣжали наслаждаться приятною забавою, которую предложилъ Король Людовикъ; по они съ Герцогомъ спѣшили всѣхъ болѣе.

Удовольствіе было полное; ибо Сангліе Гужъ, которому страхъ придавалъ крылья и за которымъ гналось собакъ десять, подстрекаемыхъ звукомъ роговъ и криками псарей, бѣжалъ съ быстротою вѣтра; и еслибъ его не путало Герольдское платье, самый невыгодной нарядъ для бѣга, онъ можетъ быть ушелъ бы отъ собакъ; и даже нѣсколько разъ обманывалъ ихъ, внезапно сворачивая съ дороги съ искуствомъ, которому всѣ зрители отдали справедливость. Но никто изъ нихъ, даже самъ Карлъ, не былъ такъ восхищенъ етою садкою, какъ Людовикъ. Отчасти по причинамъ политическимъ, а равно и потому, что зрѣлище страданій человѣка ни чуть не трогало его, когда представлялось въ смѣшномъ видѣ, онъ хохоталъ до слезъ. Въ восторгѣ своемъ, онъ ухватился за горностаевую мантію Герцога, какъ бы желая поддержаться; а Карлъ между тѣмъ, въ такомъ же восторгѣ, оперся рукою Королю на плечо; ето показывало довѣренность и приязнь, которой никакъ не льзя было ожидать по произходившему за нѣсколько минутъ.

Наконецъ проворство ложнаго Герольда не могло долго спасать его ото зубъ преслѣдующихъ враговъ. Собаки его настигли, повалили, и вѣроятно бы задушили, если бы Герцогъ не вскричалъ: — Уймите ихъ! Держите ихъ! Откличьте собакъ! Онъ бѣжалъ такъ хорошо, что не смотря на слабое его сопротивленіе, мы но хотимъ, чтобъ онѣ его съѣли.

Поспѣшно вырвали" у собакъ добычу, на которую онѣ остервенились, опять ихъ сосворили и погнались за тѣми, которыя ушли, неся торжественно въ зубахъ лоскутья верхняго платья, которое несчастный посланный надѣлъ въ черный день.

Въ ету минуту, когда Герцогъ былъ еще слишкомъ занятъ тѣмъ, что передъ нимъ происходило, чтобы заниматься тѣмъ, что дѣлалось сзади его, Оливье Лань тихо подошелъ къ Королю и сказалъ ему на ухо: — Ето Цыганъ Гайраддинъ, не должно бы допускать его говорить съ Герцогомъ.

— Ему должно умереть, отвѣчалъ Король также: мертвые не говорятъ.

Спустя немного, Тристанъ Пустынникъ, по наученію Оливье, выступилъ передъ Короля и Герцога, и сказалъ съ обыкновенною своею суровостію: — Эта дичь мнѣ принадлежитъ и я ее требую, съ позволенія Вашего Величества и Вашего Высочества. На немъ моя мѣтка: Лилія на плечѣ, какъ всѣ могутъ видѣть. Ето извѣстный разбойникъ; онъ загубилъ множество подданныхъ Вашего Величества, грабилъ церкви, оскорблялъ честныхъ дѣвицъ, стрѣлялъ дичь въ Королевскихъ звѣринцахъ, и…

— Довольно и етаго! сказалъ Герцогъ Карлъ; любезный братецъ по многимъ причинамъ имѣетъ на него право. Что вы съ нимъ сдѣлаете, Ваше Величество?

— Если его предаютъ моей волѣ, отвѣчалъ Король, то я велю дать ему урокъ Геральдики, которую онъ такъ плохо знаетъ; онъ на опытѣ извѣдаетъ, что значитъ въ гербѣ висѣлица, украшенная петлею.

— Которая будетъ не на немъ, а на которой онъ будетъ висѣть, вскричалъ Герцогъ, громко захохотавши своей остротѣ. Пусть его беретъ уроки у кума Тристана: етотъ мастеръ своего дѣла,

Людовикъ такъ привѣтливо раздѣлилъ веселость Герцога, что Карлъ по неволѣ взглянулъ на него почти дружески.

— Ахъ! Людовикъ, Людовикъ! сказалъ онъ, дай Богъ, чтобъ вы были союзникъ столь же вѣрный, какъ веселой собесѣдникъ! Я еще очень часто думаю о тѣхъ дняхъ, которые мы такъ забавно проводили вмѣстѣ.

— Отъ васъ зависитъ возвратишь ихъ, отвѣчалъ Людовикъ. Я соглашусь на всѣ условія, на которыя можно согласиться въ теперешнемъ моемъ положеніи, не подвергая себя порицанію всего Христіанства; и поклянусь въ исполненіи етѣми складнями, которыя имѣю счастіе носить на себѣ.

Сказавъ ето, онъ вынулъ изъ за пазухи маленькія золотыя складни, повѣшенныя на такой же цѣпочкѣ и которыя носилъ онъ по рубашкѣ; и продолжалъ, поцѣловавъ ихъ:

— Надъ ними никогда не было произнесено ложной клятвы, или клятвопреступникъ былъ наказанъ въ томъ же году.

— Ну, братецъ, я думаю, что вамъ данъ урокъ, который научитъ васъ впередъ повѣрнѣе держать клятвы. И теперь, скажите по чистой совѣсти, сдержите ли вы слово, данное мнѣ, идти вмѣстѣ противъ убійцы Ла-Марка и негодныхъ Литтихцевъ?

— Я пойду противъ нихъ, любезный братецъ, со всѣми силами Франціи и развернутою Орифламмою.

— Нѣтъ, нѣтъ! Ето слишкомъ много, болѣе нежели должно. Довольно будетъ присутствія вашей Шотландской стражи и нѣкоторыхъ отборныхъ воиновъ для доказательства, что вы дѣйствуете свободно. Большое войско могло бы…

— Освободить меня въ самомъ дѣлѣ? то ли хотѣли вы сказать, любезный братецъ? Извините, вы сами назначите число войска, которое пойдетъ за мною.

— А чтобы намъ нечего было бояться прекрасной Елены, бросившей между нами яблоко раздора, вы согласитесь Изабеллу Круа выдать за Герцога Орлеанскаго.

— Любезный братецъ, вы жестоко испытываете мое снизхожденіе. Герцогъ обрученъ съ моею дочерью. Будьте великодушны; не настаивайте на этотъ счетъ, а лучше поговоримъ о крѣпостяхъ на Соммѣ.

— Мой совѣтъ будетъ бесѣдовать объ етомъ съ Вашимъ Величествомъ. Что до меня, я менѣе дорожу пріумноженіемъ владѣній, нежели исправленіемъ нанесенныхъ мнѣ оскорбленій. Вы вмѣшались въ дѣла моихъ вассаловъ: вы хотѣли самовольно располагать рукою Бургундской подданной: такъ если хотите обвѣнчать ее, пусть же съ членомъ собственнаго вашего семейства; иначе наше совѣщаніе не состоится.

— Никто не повѣритъ, любезный братецъ, когда я скажу, что дѣлаю ето съ удовольствіемъ. Посудите жь, какъ сильно мое желаніе угодить вамъ, если скажу, къ крайнему моему сожалѣнію, что когда обѣ стороны на то согласятся и выпросятъ разрѣшеніе Папы, то я никакъ не стану противишься браку, вами предложенному.

— Все ето легко уладится чрезъ нашихъ министровъ, сказалъ Герцогъ; и мы опять сдѣлались братьями и друзьями.

— Принесемъ, сказалъ Людовикъ, благодареніе милосердому Богу, который держа въ десницѣ сердца властителей, милостиво склоняетъ ихъ къ миру и кротости, дабы предупредишь пролитіе человѣческой крови.

— Оливье, продолжалъ Людовикъ, обращаясь къ етому любимцу, который бродилъ около него какъ покорный духъ около колдуна; послушай: скажи Тристану, чтобы поскорѣй отправилъ етаго негоднаго Цыгана.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
Казнь.

— Хвала судьбѣ, которая дала намъ способность смѣяться и смѣшить другихъ, и срамъ глупцу, который постыдился бы должности шута. Вотъ шутка и еще не изъ лучшихъ, позабавила двухъ Государей, успѣшнѣе можетъ быть, нежели тысячи политическихъ причинъ, остановила войну между Бургундіею и Францісю.

Вотъ какое заключеніе вывелъ Хвастунъ, когда въ слѣдствіе примиренія, о которомъ мы сказали въ концѣ предъидущей главы, тронной караулъ, Охранявшій Пероннской замокъ, былъ смѣненъ. Король оставилъ башню Графа Герберта, столь зловѣщую, и къ крайнему удовольствію Французовъ и Бургундцевъ, довѣренность и дружество, казалось, хотя по наружности возродилось между Карломъ и Людовикомъ. Однако жь Король, не смотря на почтительное обращеніе съ собою и на соблюденіе всѣхъ обрядовъ, все еще видѣлъ себя предметомъ подозрѣній могущественнаго своего вассала; но по чрезвычайной осторожности своей какъ будто не замѣчалъ етаго и почиталъ себя совершенно свободнымъ.

Не менѣе того, какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, пока болѣе всего участвующія стороны забывали по немногу свои распри, одинъ изъ низшихъ повѣренныхъ ихъ происковъ горько испытывалъ истину того правила, что употребляющіе низкія орудія, скоро вознаграждаютъ за ето общество; оставляя ихъ на произволъ судьбы, когда онѣ становятся безполезны.

Етотъ повѣренный былъ Гайраддинъ Мограбинъ, котораго Герцогскіе чиновники отдали придворному судьѣ Короля Французскаго, и котораго Тристанъ ввѣрилъ попеченіямъ двухъ вѣрныхъ своихъ сподвижниковъ, Труазеніеля и Петитандре и поручилъ имъ отправить его, не теряя времени. Посреди етѣхъ двухъ достойныхъ особъ, изъ коихъ одна играла allegro, а другая pensieroso, въ сопровожденіи многочисленной толпы народа, онъ шелъ (употребимъ новѣйшее сравненіе: какъ Гаррикъ, между Трагедіею и Комедіею) къ ближнему лѣсу, гдѣ, для ускоренія церемоніи и избѣжанія труда ставить висѣлицу, располагающіе его участію рѣшились прицѣпишь его къ первому удобному дереву.

Они скоро нашли дубъ, который но шуточному выраженію Петитандре, былъ достоинъ такого жолудя. И такъ оставивъ осужденнаго подъ присмотромъ нѣсколькихъ караульныхъ, стали наскоро готовиться къ окончательной развязкѣ. Въ эту минуту Гайраддинъ, взглянувъ на толпу, его провожавшую, встрѣтился глазами съ Кентенемъ Дгорвардомъ. Нашъ молодой Шотландецъ, замѣтивъ въ ложномъ герольдѣ сходство съ вѣроломнымъ проводникомъ своимъ, послѣдовалъ за толпою, чтобы удостовѣришься въ тождествѣ.

Когда оба исполнителя пришли увѣдомить его, что все готово, Гайраддинъ сказалъ имъ съ величайшимъ спокойствіемъ, что хочетъ просить ихъ объ одной милости.

— Требуй отъ насъ, мой сынъ, всего, что можетъ быть сообразно съ нашею должностію и ты получишь, отвѣчалъ ему Труазетель.

— То есть, прервалъ Гайраддинъ, все кромѣ жизни.

— Именно, сказалъ Труазетель, и даже нѣсколько болѣе; ибо, какъ ты по видимому рѣшился сдѣлать честь нашему званію и умереть, какъ человѣкъ, безъ кривлянья, мы согласимся, если нужно, дать тебѣ минутъ десятокъ, хотя намъ приказано отправлять скорѣе.

— Ето слишкомъ великодушно, сказалъ Гайраддинъ.

— Правда, что насъ могутъ за ето пожурить, прибавилъ Петитандре; по что нужды? я не пожалѣю своей жизни за человѣка ловкаго, твердаго, веселаго и готоваго, который рѣшился сдѣлать послѣдній скачокъ съ приятностію, какъ должно храброму молодцу.

— И такъ, сказалъ Труазетель, если ты желаешь назидательной бесѣды..

— Или, сказалъ шутливой его товарищь, если тебѣ угодно кружку вина..

— Или наставленіе, сказала Трагедія.

— Или пѣсенку, сказала Комедія.

— Ни того, ни другаго, любезные, милые и поспѣшные друзья мои, сказалъ Цыганъ. Я только прошу васъ о нѣсколькихъ минутахъ свиданія съ етимъ стрѣлкомъ гвардіи.

Исполнители нѣсколько поколебались; но Труазетель вспомнилъ, что Кентень Дюрвардъ по разнымъ обстоятельствамъ былъ въ большой милости у Короля и потому они рѣшились позволишь ето свиданіе.

Они кликнули Дюрварда и приближаясь къ осужденному преступнику, молодой стрѣлокъ пожалѣлъ о его близости къ смерти, хотя и сознавался, что онъ заслужилъ свою участь. Лоскутья богатаго Герольдскаго платья, растерзанные зубами собакъ и руками двуногихъ, которые исторгнувъ его отъ ихъ ярости повели на смерть, придавали ему видъ, вмѣстѣ смѣшной и жалкой. На лицѣ его видны еще были слѣды румянъ; а на подбородкѣ остатки подвязной бороды, которую онъ надѣлъ, чтобы лучше скрыться. Смертная блѣдность покрывала его щеки и губы; однако жь онъ вооружился подобно большой части земляковъ своихъ, страдательнымъ мужествомъ; глаза его сверкали, хотя изступленные и принужденная улыбка, какъ бы ругалась надъ приближающеюся смертію.

Кентень былъ пораженъ ужасомъ и состраданіемъ, подходя къ этому несчастному, и вѣрно етѣ два чувства заставили его идти медленнѣе, ибо Петитандре закричалъ: — Не много поскорѣе, молодой стрѣлокъ, немного поскорѣе; нашему приятелю нѣкогда ждать тебя, а ты идешь точно какъ будто эти каменья — яйца и ты боишься ихъ перебить.

— Мнѣ должно поговорить съ нимъ наединѣ, сказалъ Гайраддинъ съ нѣкоторымъ отчаяніемъ.

— Ето ничуть не согласно съ нашею обязанностію, любезный и веселый мои прыгунчикъ, сказалъ Петитандре. Мы тебя давно знаемъ, ты очень скользская рыбка и на тебя не льзя положиться.

— Развѣ вы не связали мнѣ руки и ноги подпругами вашихъ лошадей? сказалъ Цыганъ. Вы можете присматривать за мною, не подслушивая насъ. При томъ же, этотъ стрѣлокъ слуга вашего Короля, и если я дамъ вамъ девять гульденовъ…

— Будучи употреблена на добрыя дѣла, сказалъ Труазетель, ета сумма можетъ быть полезна бѣдной душѣ его.

— Если употребить ее на вино и водку, сказалъ Пепіитандре, то она можетъ нѣсколько потѣшить бѣдное мое тѣло. Посмотримъ твои гульдены, веселой плясунъ на веревкѣ.

— Насыть етѣхъ голодныхъ собакъ, сказалъ Гайраддинъ Дюрварду, ты не останешься въ накладѣ; мнѣ не оставили штивера, когда меня схватили.

Кентень заплатилъ исполнителямъ, что имъ былъ обѣщано, и они, какъ люди стойкіе въ своемъ словѣ, отошли такъ, что не могли ничего слышать, но слѣдовали глазами за малѣйшимъ движеніемъ своей жертвы. Дюрвардъ подождалъ, пока несчастный начнетъ разговоръ, по видя, что онъ молчитъ, сказалъ ему наконецъ: — Ну, ты таки добился своего?

— Да, отвѣчалъ Гайраддинъ; и ненадобно было быть ни астрологомъ, ни Физіономистомъ, ни чернокнижникомъ, чтобы предсказать, что меня постигнетъ судьба всего моего семейства.

— А эта преждевременная смерть вынуждена продолжительнымъ сцѣпленіемъ преступленій и предательствъ.

— Нѣтъ, клянусь блестящимъ Альдебараномъ и всѣми его лучезарными спутниками! она произошла отъ собственной моей глупости: я думалъ, что кровожадная жестокость Франка можетъ быть удержана тѣмъ, что онъ самъ почитаетъ всего священнѣе. По одежда герольда не спасла меня и вотъ какъ должно полагаться на ваше Рыцарское слово.

— Обличенный обманщикъ не въ правѣ пользоваться преимуществами подложнаго своего званія.

— Обличенный! Я наговорилъ вздору не меньше етаго стараго дурака Герольда. Но что нужды! Нынче, или завтра, все равно.

— Ты забываешь, что время проходитъ. Если хочешь мнѣ сказать что-нибудь, говори скорѣе, а потомъ посвяти нѣсколько минутъ попеченію о своей душѣ.

— О моей душѣ! вскричалъ Цыганъ съ отвратительною улыбкою; развѣ думаешь, что двадцати лѣтнюю язву можно нацѣлить въ одну минуту? Моя душа въ такомъ положеніи съ десятилѣтняго возраста, а можетъ быть и болѣе, что мнѣ нуженъ мѣсяцъ для воспоминанія всѣхъ, моихъ преступленій, другой мѣсяцъ для признанія въ нихъ; а еслибъ мнѣ дали отсрочку, то можно держать закладъ пятью противъ одного, что я совсѣмъ бы иначе ею воспользовался.

— Закоренѣлый грѣшникъ, не произноси хулы! сказалъ Дюрвардъ съ ужасомъ и нѣкоторыхъ сожалѣніемъ; скажи мнѣ скорѣе, что хочешь сказать и я оставлю тебя твоей судьбѣ.

— Я хочу просить отъ тебя услуги; но долженъ купить ее, ибо вы Европейцы, не смотря на увѣренія въ милосердіи, ничего не дѣлаете даромъ.

— Я сказалъ бы тебѣ, погибай и съ твоими дарами, если бы ты не былъ на краю вѣчности. Какой услуги ожидаешь отъ меня? говори и береги свои подарки: они мнѣ принесли бы несчастіе; я еще не забылъ услугъ, которыя ты хотѣлъ мнѣ оказать.

— Однако жь я тебя любилъ и желалъ тебѣ добра за то, что ты сдѣлалъ на берегу Шера; я хотѣлъ помочь тебѣ жениться на богатой дамѣ; ты носилъ ея цвѣты и ето ввело меня въ заблужденіе; при томъ же я думалъ, что Амелина, которой богатство укладистѣе, для тебя лучше етаго цыпленка съ старымъ курятникомъ его Бракемоитомъ, въ который Карлъ запустилъ когти и вѣрно ухитрится оставить за собою.

— Ты тратишь время въ безполезныхъ словахъ; я вижу, что ети люди начинаютъ терять терпѣніе.

— Дай имъ еще десять гульденовъ за другія десять минутъ, сказалъ Цыганъ, который, не смотря на свое ожесточеніе, чувствовалъ, подобно большей части осужденныхъ, и можетъ быть самъ не зная, желаніе отдалить роковую минуту. — Что я тебѣ скажу, стоитъ гораздо болѣе.

— Пользуйся же хорошенько минутами, которыя я куплю, отвѣчалъ Дюрвардъ; и легко заключилъ новый торгъ съ повѣренными придворнаго судьи.

По окончаніи торга, Гайраддинъ началъ говорить. — Да, увѣряю тебя, что я желалъ тебѣ добра. Амелина была бы тебѣ прекрасная жена; ты дѣлалъ бы изъ нея, что хотѣлъ; видишь, что она не побрезгала даже Вепремъ Арденскимъ, хотя онъ не очень прилѣжно за нею волочился; а теперь она царствуетъ въ его берлогѣ, какъ будто вѣкъ лишалась жолудями.

— Перестань шутить такъ грубо и не кстати, или, еще повторяю, я оставлю тебя твоей судьбѣ.

— Ты правъ, сказалъ Гайраддинъ, помолчавъ немного; надобно умѣть противустать тому, чего избѣжать не льзя: знай же, что я прибылъ сюда подъ етимъ богатымъ переодѣваніемъ въ надеждѣ получить большое награжденіе отъ Ла-Марка, а еще большее отъ Короля Людовика, не только съ порученіемъ къ Герцогу, о которомъ ты вѣрно ужь слышалъ, но чтобы открыть Королю важную тайну.

— Ты многому подвергался.

— За то и получилъ бы много: да дѣло повернулось худо. Ла-Маркъ уже пробовалъ снестись съ Людовикомъ черезъ Марѳу; но по всему кажется, что она дошла только до Астролога, которому разсказала все, случившееся во время поѣздки въ Шопвальдъ; не думаю, чтобы Король когда-нибудь узналъ объ етомъ; а если и узнаетъ, то вѣрно въ видѣ предсказанія. Но выслушай мою тайну, которая гораздо важнѣе всего, что она могла сказать, Вильгельмъ Ла-Маркъ собралъ многочисленную шайку въ Литтихѣ и ежедневно увеличиваетъ ее сокровищами стараго Епископа. Но онъ не намѣренъ подвергаться сраженію съ Бургундскими Рыцарями; а еще менѣе выдерживать осаду въ разгромленномъ городѣ. Вотъ что онъ хочетъ сдѣлать. Безпрепятственно допуститъ буйнаго Карла стать лагеремъ близь города, а въ слѣдующую ночь сдѣлаетъ противъ него вылазку со всѣми своими силами. Нѣкоторая часть его войска будетъ одѣта одинаково съ Французскими воинами и станетъ кричать: — Франція! Монжуа! Сен-Дени! — Ето непремѣнно произведетъ замѣшательство между Бургундцами, которые подумаютъ, что многочисленный отрядъ Французовъ пришелъ на помощь городу; и если Король Людовикъ, съ своею стражею, свитою и солдатами, которые при немъ будутъ находиться, захочетъ помочь его усиліямъ, то Вепрь Арденскій не сомнѣвается въ совершенномъ разбитіи Бургундскаго войска. Вотъ моя тайна и я дарю тебя ею; дѣлай изъ нея, что хочешь; продай Королю Людовику, или Герцогу Карлу. Помогай этому намѣренію, или мѣшай его успѣху. Спасай, или губи кого заблагоразсудить, мнѣ дѣла нѣтъ. Жалѣю только, что не могу взорвать его подобно подкопу, на гибель обѣимъ сторонамъ.

— Въ самомъ дѣлѣ, ето важная тайна, сказалъ Кентень, смѣкнувъ тотчасъ какъ легко возбудить неприязнь народную въ лагерѣ, составленномъ изъ Французовъ и Бургупдцевъ.

— Да, важная, сказалъ Гайраддинъ; а тебѣ теперь, узнавши се хотѣлось бы ужь быть подалѣе и покинуть меня, не оказавъ мнѣ услуги, за которую я заранѣе тебѣ заплатилъ.

— Скажи, чего ты желаешь, я исполню, если можно.

— Ето не будетъ тебѣ стоить труда, отвѣчалъ Гайраддинъ. Дѣло идетъ о бѣдномъ Клепперѣ, моей лошади; объ одномъ существѣ въ мірѣ, которое можетъ замѣтить мою потерю. Въ милѣ отсюда, къ Югу, онъ пасется близь пустой хижнны угольника. Свистни вотъ такъ (тутъ онъ свистнулъ особымъ образомъ); назови его Клепперомъ и онъ придетъ къ тебѣ. Вотъ его узда, которую я спряталъ подъ платьемъ; хорошо, что етѣ негодныя собаки не отняли ея у меня: онъ не дастъ надѣть на себя другую. Возьми его и не оставь, я не скажу — изъ любви къ бывшему хозяину, но за то, что я ввѣрилъ тебѣ судьбу рѣшительнаго дня. Онъ всегда тебѣ въ нуждѣ пригодится. Ночь и день, овесъ и отруби, хорошія и дурныя дороги, добрая конюшня, или чистое поле, все равно для Клеппера; еслибъ я успѣлъ добѣжать до воротъ Перонны и отыскать его, то не былъ бы теперь здѣсь. Обѣщайся, что не оставишь моего Клеппера.

— Обѣщаюсь, отвѣчалъ Кентень, тронутый этою чертою особливой привязанности, въ такомъ ожесточенномъ человѣкѣ.

— Такъ прощай! Однако жь погоди на минуту. Я не хочу умирать невѣжею, забывши женское порученіе. Вотъ записка отъ премилосердой и преглупой супруги Вепря Арденскаго къ черноглазой ея племянницѣ. Я по глазамъ вижу, что ты охотно исполнишь мое порученіе. Еще одно слово: забылъ было сказать, что ты найдешь въ сѣдлѣ моемъ кошелекъ, туго набитый золотыми монетами, которыя меня заставила начать дѣло, столь дорого мнѣ ставшее. Возьми ихъ, онѣ сторицею заплатятъ тебѣ за гульдены, данные тобою этимъ бездѣльникамъ; я дѣлаю тебя своимъ наслѣдникомъ.

— Я употреблю ихъ на добрыя дѣла и молитвы о успокоеніи души твоей.

— Не произноси болѣе етаго слова, вскричалъ Гайраддинъ и выраженіе лица его заставило Кентеня содрогнуться: — Души нѣтъ и не можетъ быть!

Пораженный ужасомъ, Дюрвардъ увидѣлъ ясно, что тщетно бы онъ сталъ объяснять Гайраддину возмездія будущей жизни. И по тому простился съ нимъ; Цыганъ же отвѣчалъ ему уклонкою головы, съ разсѣяннымъ и пасмурнымъ видомъ человѣка, погруженнаго въ мечтаніе, которое прерываютъ къ досадѣ его. Кентень пошелъ въ лѣсъ и легко отыскалъ хижину, у которой былъ оставленъ Клепперъ.

Онъ свиснулъ и кликнулъ, и лошадь тотчасъ явилась. Но не вдругъ далась ему, а брыкала при каждомъ приближеніи чужаго. Наконецъ съ помощію знанія лошадей вообще, а можетъ быть и въ особенности привычекъ Клеппера, которому часто удивлялся во время путешествія своего съ Гайраддиномъ, Дюрвардъ успѣлъ завладѣть наслѣдствомъ, которое оставилъ ему Цыганъ.

Задолго до возвращенія Кентеня въ Перонну, Гайраддинъ отправился туда, гдѣ предстояло испытаніе тщетѣ его изувѣрства; испытаніе, ужасное для виновнаго, который не изъявилъ ни раскаянія за прошедшее, ни страха о будущемъ.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ.
Награда мужеству.

По приходѣ въ Перонну, Кентонъ узналъ, что собранъ Государственный совѣтъ и слѣдствія етаго засѣданія должны были для него бытъ гораздо важнѣе, нежели онъ могъ предполагать; ибо, хотя оно было составлено изъ людей, которые по сану своему не могли имѣть съ нимъ ни чего общаго, однако жъ необыкновенно подѣйствовало на судьбу его.

Король Людовикъ, позабавившись травлею посланника отъ Вильгельма Ла-Марка, не опустилъ ни какого случая воспользоваться возвращеніемъ дружбы, которую ето произшествіе казалось внушило Герцогу, и занялся принятіемъ отъ него совѣтовъ, можно бы сказать приказаній, на счетъ количества и качества солдатъ, съ которыми долженъ былъ слѣдовать за Герцогомъ Бургундскимъ, для вспоможенія въ войнѣ противъ Литтихцевъ. Онъ ясно увидѣлъ по старанію Карла требовать только весьма малое число войска и по настоянію его, чтобы при немъ были знатнѣйшіе Французы, что ему болѣе хочется имѣть аманатовъ, нежели сподвижниковъ. Однако жь помня совѣты Аржантона, согласился на всѣ требованія Герцога, столь же спокойно, какъ бы дѣйствовалъ по собственному побужденію.

Но онъ не забылъ вознаградить себя за ето снисхожденіе, обративъ все свое мщеніе на Кардинала Ла-Бллю, чьи совѣты рѣшили его такъ много довѣриться Герцогу Бургундскому. Тристанъ отправленъ былъ съ повелѣніемъ о походѣ вспомогательнаго войска противъ Литтихцевъ, и сверхъ того ему приказано было отвезть Кардинала въ Лошскій замокъ и запереть его въ одну изъ тѣхъ желѣзныхъ клѣтокъ, которыхъ говорятъ онъ самъ былъ изобрѣтателемъ.

— Онъ оцѣпитъ достоинство своего изобрѣтенія, сказалъ Король; онъ служитель Церкви и мы не должны проливать кровь его; но, клянусь Пасхою! если отъ сихъ поръ впредь на десять лѣтъ Епископство его заключено въ тѣсныхъ предѣлахъ, то по крайней мѣрѣ ограждено неприступными стѣнами. — Постарайся, чтобъ войска немедленно выступили.

Можетъ быть такимъ скорымъ снисхожденіемъ, Людовикъ надѣялся отклонить неприятнѣйшее для себя условіе, которое Герцогъ включилъ въ примиреніе. Но, если онъ питалъ ету надежду, то еще не хорошо зналъ правъ своего родственника, который, будучи самымъ упорнымъ человѣкомъ въ своихъ намѣреніяхъ, всего менѣе расположенъ былъ отказаться отъ того, чего однажды потребовалъ, мстя за вымышленную обиду.

Только что Людовикъ отправилъ нужныя приказанія о походѣ войска, которое должно было помогать Бургундцамъ, Герцогъ потребовалъ отъ него всенароднаго согласія на бракъ Герцога Орлеанскаго съ Изабеллой Круа. Король согласился съ тяжкимъ вздохомъ; только замѣтилъ, что прежде надобно увѣриться въ согласіи самаго Герцога Орлеанскаго.

— Етотъ обрядъ не былъ забытъ, отвѣчалъ Карлъ^, Кревкеръ говорилъ о томъ Орлеанскому, и странное дѣло! онъ такъ нечувствителенъ къ чести жениться на Королевской дочери, что предложеніе руки Графини Круа счелъ приятнѣйшимъ изъ даровъ, которые наилучшій отецъ могъ бы ему предложить.

— Онъ тѣмъ неблагодарнѣе и виновнѣе, сказалъ Король; но дѣлайте, что вамъ угодно, любезный братецъ, сели успѣете получишь согласіе всѣхъ сторонъ.

— Объ етомъ не безпокойтесь, отвѣчалъ Герцогъ; и въ слѣдствіе того, черезъ нѣсколько минутъ послѣ етаго предложенія, потребовали къ обоимъ Государямъ Герцога Орлеанскаго и Графиню Круа, которая опять явилась въ сопровожденіи Графіиш Кревкеръ и Урсулинской Игуменьи. Герцогъ Бургундскій объявилъ имъ, что бракъ ихъ назначенъ мудростію обоихъ Государей, какъ залогъ впредь вѣчнаго мира между Фракціею и Бургупдіею. Людовикъ выслушалъ ето объявленіе, не возражая ничего, храня суровое молчаніе и живо чувствуя уменьшеніе своей власти.

Герцогъ Орлеанскій насилу могъ преодолѣть восторгъ, произведенный въ немъ стою вѣстію и которому учтивость не позволяла ему предаваться при Людовикѣ; одинъ страхъ, который онъ привыкъ чувствовать въ присутствіи Короля, могъ преодолѣть его желанія и онъ отвѣчалъ только, что долгъ повелѣваетъ ему соображаться съ назначеніемъ его Государя.

— Любезный братъ Орлеанскій, сказалъ Людовикъ очень важно, если я долженъ говорить въ столь неприятныхъ обстоятельствахъ, то не имѣю нужды напоминать тебѣ, что отдавая справедливость твоимъ достоинствамъ, я назначилъ тебѣ супругу въ собственномъ моемъ семействѣ; но, какъ нашъ Бургундской братецъ думаетъ, располагая иначе твоею рукою, всего вѣрнѣе упрочить миръ, который долженъ водвориться между его и моими владѣніями, то я слишкомъ дорожу етимъ миромъ, чтобы не принесть ему въ жертву моихъ желаніи и надеждъ.

Герцогъ Орлеанскій упалъ на колѣни и поцѣловалъ, на етотъ разъ съ искреннею привязанностію, руку Короля, который подалъ ее отворотившись. Онъ видѣлъ, а равно и всѣ свидѣтели етаго зрѣлища, что Король соглашается нехотя. Самъ Герцогъ Бургундскій нѣсколько смутился, а сердце Орлеанскаго забилось невольно радостью, освобождаясь такимъ образомъ отъ узъ, соединявшихъ его съ Принцессою Іоанною. Еслибъ онъ зналъ, какими проклятіями Король обременялъ его въ ету минуту и какое мщеніе уже готовилъ ему, то вѣрно бы не сталъ слишкомъ щадить его чувствительность.

Тутъ Карлъ, обращаясь къ молодой Графинѣ, грубымъ голосомъ объявилъ ей, что предположенный бракъ не терпитъ ни отлагательства, ни нерѣшимости; прибавя къ етому, что онъ еще слишкомъ счастливое для нея слѣдствіе упорства, оказаннаго ею въ другомъ случаѣ.

— Государь, сказала Изабелла, призвавъ на помощь все свое мужество, я знаю права Вашего Высочества, и покоряюсь имъ.

— Довольно! довольно! сказалъ Герцогъ, перерывая ее. Ваше Величество, продолжалъ онъ, обращаясь къ Людовику, нынѣшнимъ утромъ позабавились садкою вепря; неугодно ли Вамъ теперь на волчью травлю?

Молодая Графиня увидѣла необходимость вооружиться твердостію. — Ваше Высочество не хорошо поняли меня, сказала она застѣнчиво, по довольно громко и рѣшительно, чтобы заставить Герцога обратить на себя вниманіе, въ которомъ онъ вѣрно бы отказалъ ей, предвидя нѣсколько содержаніе словъ ея. — Покорность, о которой я говорю, относится только къ землямъ и помѣстьямъ, пожалованнымъ предками Вашего Высочества моимъ предкамъ; я оставляю ихъ на произволъ дому Бургундскому, если мой повелитель полагаетъ, что неповиновеніе мое въ одномъ отношеніи дѣлаетъ меня недостойною владѣть ими.

— Клянусь Св. Георгіемъ! вскричалъ Герцогъ, съ бѣшенствомъ топая ногою; безразсудная знаетъ ли съ кѣмъ она говоритъ?

— Государь, отвѣчала она съ твердостію, я знаю, что говорю съ моимъ повелителемъ и надѣюсь еще на его правосудіе. Если вы лишите меня помѣстьевъ, которыя щедрость вашихъ предковъ даровала моему семейству, то расторгнете узы, привязывающія меня къ вамъ. Не вы даровали мнѣ ето смиренное и гонимое тѣло и душу, его оживляющую; я хочу посвятить ихъ Богу, въ монастырѣ Урсулинскомъ и жить тамъ подъ надзоромъ етой Святой Игуменьи.

Гнѣвъ Герцога вышелъ изъ предѣловъ, а изумленіе его можно бы сравнить только съ изумленіемъ сокола, который увидѣлъ бы, что голубь хочетъ ему противиться.

— А Святая Игуменья развѣ приметъ тебя безъ приданаго? спросилъ онъ съ презрительною насмѣшкою.

— Если такимъ приемомъ она сперва введетъ въ убытокъ свою обитель, отвѣчала Изабелла, я надѣюсь, что еще осталось довольно милосердіи въ благородныхъ друзьяхъ моего семейства и они не оставятъ безъ помощи сироту, послѣднюю отрасль дома Круа, которая хочетъ посвятить себя Богу.

— Неправда! вскричалъ Герцогъ, ты етимъ хочешь прикрыть какую-нибудь тайную и недостойную страсть. Герцогъ Орлеанскій, она будетъ ваша, хотя бы мнѣ должно было собственноручно тащить ее къ олтарю.

Графиня Кревкеръ, женщина высокаго духа, надѣясь на достоинства своего мужа и на уваженіе Герцога къ нему, не могла молчать долѣе. — Государь, сказала она, вашъ гнѣвъ внушаетъ вамъ слова, недостойныя васъ. Сила не можетъ располагать рукою благородной дѣвушки.

— И Христіанскому владѣтелю, прибанила Игуменья, не прилично противиться желанію набожной души, которая, утомясь житейскими заботами и гоненіями, хочетъ отдохнуть въ лонѣ Бога.

— И братъ Орлеанскій, сказалъ Дюнуа, не можетъ съ честью согласиться на бракъ съ женщиною, которая при всѣхъ отъ него отрекается.

— Если бъ мнѣ дали нисколько времени, сказалъ Орлеанскій, на котораго прелести Изабеллы сильно подѣйствовала; то я постарался бы представить прекрасной Графинѣ мои исканія въ лучшемъ видѣ.

— Государь, сказала Изабелла, получившая новую бодрость отъ всего, ею слышаннаго, ета отсрочка была бы совершенно безполезна; я рѣшилась отказаться отъ етаго союза, хотя онъ весьма превышаетъ мои достоинства.

— А мнѣ, сказалъ Герцогъ Бургундскій, нѣкогда дожидаться перемѣны ея причудъ съ первою перемѣною луны. Герцогъ Орлеанскій, она черезъ часъ испытаетъ, что необходимо должна повиноваться.

— Но я не воспользуюсь этимъ, Государь, отвѣчалъ Принцъ, чувствуя, что честь не позволяетъ ему пользоваться упорствомъ Герцога. Довольно одного рѣшительнаго и всенароднаго отказа для Французскаго Принца; послѣ етаго ему не льзя ничего требовать.

Герцогъ бросилъ гнѣвный взглядъ сперва на Орлеанскаго, потомъ на Людовика; и видя на лицѣ сего послѣдняго тайную радость, которой Король не смотря на всѣ свои старанія, не могъ совершенно скрыть, онъ вполнѣ предался своему бѣшенству.

— Пиши, вскричалъ онъ, обращаясь къ секретарю совѣта; пиши нашъ приговоръ о лишеніи помѣстьевъ и заключеніи етой мятежной и дерзской вассалки. Пусть будетъ она помѣщена въ рабочій домъ, въ обществѣ Съ тѣми, которыя безпорядочною жизнію сдѣлались ея соперницами въ безстыдствѣ.

Общій ропотъ послышался въ собраніи.

— Государь, сказалъ Графъ Кревкеръ, взявшись говорить за всѣхъ; такое приказаніе требуешь болѣе размышленія. Мы, ваши вѣрные вассалы, не можемъ допустить такого униженія Бургундскаго дворянства и рыцарства. Если Графиня виновна, пусть она будетъ наказана; но наказана приличнѣе своему и нашему званію, и не срамя насъ, ибо мы связаны съ ея домомъ узами родства и дружбы.

Герцогъ молчалъ съ минуту, глядя прямо въ глаза произнесшему етѣ слова; подобно быку, котораго проводникъ принуждаетъ своротить съ избранной имъ дороги и которой не можетъ рѣшить: повиноваться ему, или поднять дерзскаго на рога.

Однако жь осторожность превозмогла бѣшенство. Герцогъ увидѣлъ, что чувства, выраженныя Кревкеромъ, одушевляли всѣхъ его совѣтниковъ; онъ побоялся, чтобы Людовикъ не воспользовался неудовольствіемъ его вассаловъ; и можетъ быть, будучи болѣе вспыльчивъ., нежели золъ, самъ устыдился буйной своей горячности.

— Ты правъ, Кревкеръ, сказалъ онъ, я слишкомъ поторопился. Судьба ея рѣшена будетъ по законамъ Рыцарства; ея побѣгъ во владѣнія Короля Людовика былъ поводомъ къ убіенію Епископа Литтихскаго: каратель етаго преступленія, тотъ кто принесетъ намъ голову Вепря Арденскаго, получитъ отъ насъ въ награду ея руку; а въ случаѣ упорства, всѣ ея владѣнія, и мы оставимъ на произволъ его великодушію назначеніе ей суммы, какую онъ почтетъ достаточною для приема ея въ монастырь.

— Государь, сказала Изабелла, вспомните, что я дочь стараго друга, вѣрнаго и храбраго слуги вашего, Графа Рейнольда! Неужьли вы хотите, чтобъ я была наградою того, кто лучше всѣхъ владѣетъ саблею?

— Рука твоей бабки была приобрѣтена въ турнирѣ, отвѣчалъ Герцогъ; а за тебя будетъ настоящее сраженіе. Только, уважая память Графа Рейнольда, мы хотимъ, чтобъ мужъ твой былъ дворянинъ и пользовался добрымъ именемъ. Но кто бы ни былъ побѣдителемъ Вильгельма Ла-Марка, хотя самый бѣднѣйшій воинъ, онъ по крайней мѣрѣ будетъ въ правѣ располагать твоею рукою; клянусь въ томъ Св. Георгіемъ, Герцогскою короною и моимъ орденомъ. Ну, Господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ своимъ совѣтникамъ, надѣюсь, что ето сообразно съ законами Рыцарства?

Возраженія Изабеллы были заглушены восклицаніями общаго согласія, и громче всѣхъ раздался голосъ стараго Лорда Кравфорда, которой жалѣлъ, что старость не позволяетъ ему сражаться для полученія столь прекрасной награды. Герцогъ доволенъ былъ общимъ одобреніемъ и гнѣвъ его началъ укрощаться, подобно рѣкѣ, которая по разлитіи ложится въ прежніе берега.

— А мы, уже надѣленные подругами, сказалъ Кревкеръ, неужьли осуждены быть просто зрителями етой славной борьбы? Мнѣ честь того не позволяетъ; я произнесъ обѣтъ и долженъ исполнить его надъ етимъ звѣремъ съ окровавленными клыками и щетинистою бородою, надъ этимъ извергомъ Ла-Маркомъ.

— Ну чтожь? смѣлѣе, Кревкеръ! сказалъ Герцогъ; бейся изо всей мочи; заслужи се и если самъ не можешь жениться, располагай ею, какъ хочешь; уступи ее племяннику своему, Графу Стефану.

— Благодарю васъ, Государь, отвѣчалъ Кревкеръ. Я изо всей силы буду стараться въ сраженіи и если успѣю съѣхать и одолѣть Вепря, Стефанъ увидитъ, можетъ ли его краснорѣчіе восторжествовать надъ почтенною Игуменьей.

— Надѣюсь, сказалъ Дюнуа, что Французскимъ Рыцарямъ не запрещается оспоривать столь прекрасную награду.

— Разумѣется нѣтъ, храбрый Дюнуа, возразилъ Герцогъ, хотя для удовольствія видѣть ваши старанія. Я охотно соглашаюсь выдать Графиню Изабеллу за Француза. Только, прибавилъ онъ, Графъ Круа долженъ сдѣлаться вассаломъ Бургундіи.

— Етаго довольно, вскричалъ Дюнуа, полоса незаконности на щитѣ моемъ никогда не будетъ увѣнчана короною Графа Круа. Я хочу жить и умереть Французомъ; не отрекаясь отъ владѣній, все могу сразиться за даму.

Рубецъ не осмѣлился возвысить голоса въ такомъ собраніи, по проворчалъ про себя: — Ну, Сондерсъ Суплежавъ, вспомни о своемъ обѣщаніи. Ты всегда говорилъ, что нашъ домъ поднимется женитьбою; никогда не найдешь лучшаго случая для сдержанія слова.

— Обо мнѣ ни кто и не думаетъ, сказалъ Хвастунъ; а я болѣе всѣхъ васъ увѣренъ въ полученіи награды.

— Ты правъ, мудрый другъ мой, сказалъ Людовикъ; когда дѣло идетъ объ женщинѣ, то глупѣйшему чаще удается.

Въ то время, какъ Государи и Вельможи такъ шутили надъ участію Изабеллы, Игуменья и Графиня Кревкеръ, сопровождавшія се, напрасно старались ее утѣшить. Первая говорила, что Богъ не попуститъ отвратить ее отъ намѣренія посвятить себя Его служенію въ обители Св. Урсулы. Вторая искала болѣе свѣтскихъ утѣшеній, говоря, что ни одинъ изъ Рыцарей, достойныхъ етаго имени, успѣвши въ дѣлѣ, съ которымъ Герцогъ связалъ полученіе ея руки и помѣстьевъ, не воспользуется своимъ успѣхомъ вопреки ея склонности; и даже прибавила, что можетъ быть счастливый побѣдитель ей понравится и найдетъ средство побудить ее къ повиновенію.

Любовь, подобно отчаянію, хватается за соломенку; какъ ни слаба и неопредѣленна была надежда, заключенная въ сихъ словахъ, однако жь слушая ихъ Изабелла стала плакать уже не такъ горько.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ.
Нападеніе

Чрезъ нѣсколько дней Людовикъ, съ улыбкою насытившагося мщенія, получилъ извѣстіе, что любимый совѣтникъ его, Кардиналъ Ла-Балю, стенаетъ въ желѣзной клѣткѣ, устроенной такъ, что ему не льзя было ни стать, ни протянуться, и гдѣ онъ пробылъ, скажемъ мимоходомъ, около двенадцати лѣтъ.

Вспомогательныя войска, которыхъ требовалъ отъ него Герцогъ, пришли и хотя не могли бы противостать Бургундской арміи, если бы Королю того захотѣлось, однако жъ по крайней мѣрѣ были достаточны для охраненія его особы, и эта мысль, подавала ему нѣкоторое утѣшеніе; съ другой стороны онъ могъ опять стараться о бракѣ Герцога Орлеанскаго, съ своею дочерью, и хотя чувствовалъ, какъ обидно ему съ благороднѣйшими Перами своими служить подъ знаменами вассала и противъ народа, которому прежде покровительствовалъ, однако жь онъ мало позаботился объ этомъ обстоятельствѣ, надѣясь когда-нибудь заплатить тѣмъ же; и потому сказалъ вѣрному своему Оливье, что въ игрѣ можно случайно взять одну взятку, но одно терпѣніе и опытность могутъ рѣшить весь выигрышъ.

Предаваясь такимъ размышленіямъ, Людовикъ, въ одинъ прекрасный лѣтній день, сѣлъ на лошадь, и не заботясь о томъ, что его скорѣе сочтутъ сопровождающимъ торжество побѣдителя, нежели независимымъ Государемъ, онъ съ своею стражею и Рыцарями, выѣхалъ изъ Перонны, дабы соединиться съ Бургундскою арміею, идущею къ Литтиху.

Множество знатныхъ дамъ, бывшихъ тогда въ Пероннѣ, сидѣли на стѣнахъ города, и въ самыхъ блестящихъ нарядахъ смотрѣли на проходящихъ воиновъ. Графиня Кревкеръ привела туда Изабеллу, которая пошла не хотя; но Карлъ велѣлъ, чтобы награда, обѣщанная побѣдителю, непремѣнно показалась Рыцарямъ, стремящимся на бой.

Во время ихъ проѣзда видны были многіе щиты и знамена съ новыми девизами, означающими рѣшимость многихъ Рыцарей заслуживать столь прекрасную награду. Здѣсь изображенъ былъ копь, устремившійся на ристалище; тамъ стрѣла, летящая къ цѣли; у одного Рыцаря на щитѣ было сердце, пронзенное стрѣлою для означенія его страсти; у другаго мертвая голова и лавровой вѣнокъ, показывающіе его рѣшимость побѣдить, или умереть. Долго было бы описывать всѣ эти девизы, и нѣкоторые были такъ сложны и темпы, что поставили бы въ тупикъ искуснѣйшаго толкователя. Можно также догадаться, что каждый Рыцарь заставлялъ коня своего дѣлать самые ловкіе прыжки и какъ можно приятнѣе сидѣлъ въ сѣдлѣ, проѣзжая мимо етаго прекраснаго цвѣтника дамъ и дѣвушекъ, поощрявшихъ ихъ мужество привѣтными улыбками, или маханіемъ покрывалъ и платковъ. Стрѣлки Шотландской гвардіи, взятые на отборъ изъ цвѣта Шотландцевъ, особенно привлекали взоры и похвалы своимъ бодрымъ видомъ и великолѣпною одеждою.

Одинъ изъ стихъ чужеземцевъ рѣшился даже оказать особенное вниманіе Графинѣ Изабеллѣ и доказать свое знакомство съ нею, чего не смѣли сдѣлать благороднѣйшіе изъ Французскихъ Рыцарей. Кентень Дюрвардъ, проѣзжая мимо Графини, почтительно подалъ ей на концѣ копья своего письмо ея тетки, полученное отъ Гайраддина.

— Клянусь честью, вскричалъ Графъ Кревкгръ, я не видывалъ ничего подобнаго дерзости етаго недостойнаго бродяги!

— Не называйте его этимъ именемъ, Кревкеръ, сказалъ Дюнуа, я очень могу засвидѣтельствовать о его храбрости, и онъ доказалъ се въ пользу етой дамы.

— Сколько словъ объ бездѣлицѣ! сказала Изабелла, покраснѣвъ отъ стыда и негодованія; ето письмо отъ несчастной тетки моей; она пишетъ весело, хотя ея положеніе должно быть ужасно.

— Посмотримъ, посмотримъ, сказалъ Кревкеръ, сообщите намъ слова жены Вепря.

Графиня Изабелла прочла письмо, въ которомъ тетка ея, казалось, хотѣла представить невыгодной торгъ въ самомъ лучшемъ видѣ и оправдать неприличную поспѣшность своего замужства тѣмъ, что она имѣла счастіе выдти за одного изъ храбрѣйшихъ людей того времени, который мужествомъ приобрѣлъ себѣ владѣніе. Она заклинала племянницу не судить о ея Вильгельмѣ по слухамъ, но дождаться личнаго съ нимъ знакомства. Конечно онъ имѣлъ пороки, но пороки общіе съ людьми, которыхъ она всегда очень уважала. Онъ любилъ вино: храбрый Годфридъ, одинъ изъ ихъ предковъ, не менѣе любилъ его; имѣлъ нравъ нѣсколько буйный и кровожадный: таковъ былъ отецъ Изабеллы, блаженной памяти Графъ Рейнольдъ; онъ грубъ въ обращеніи: развѣ не всѣ Нѣмцы таковы? Немного своенравенъ и повелителенъ: развѣ не всѣ мущины любятъ повелѣвать? Етѣ оправдательныя сравненья продолжались далѣе, а въ концѣ она приглашала Изабеллу съ помощію подателя письма стараться избавиться отъ власти тиранна Бургундскаго и отправиться ко двору любящей ее родственницы въ Литтихъ, гдѣ небольшія затрудненія, могущія возникнуть насчетъ взаимныхъ правъ ихъ на Графство Круа, легко истребятся бракомъ Изабеллы съ Карломъ Еберсономъ, который, правда, моложе будущей своей супруги; но ето неравенство лѣтъ, но мнѣнію, а можетъ быть и по собственному опыту Графини Амелины, не такъ неприятно, какъ Изабелла могла воображать….

Тутъ она перестала читать, ибо Игуменья замѣтила, что неприлично долго заниматься суетами житейскими, а Графъ Кревкеръ вскричалъ: — Чортъ бы побралъ лживую колдунью! Ея письмо похоже на запачканную приманку въ мышеловкѣ. Ето разъ чортъ побери старую лгунью!

Графиня Кревкеръ съ важностію осудила мужа за восклицаніе, которое казалось ей слишкомъ жестокимъ. — Можетъ быть, сказала она, Ла-Маркъ обманулъ Графиню Амелину притворною учтивостію.

— Ему притвориться учтивымъ! вскричалъ Графъ. Нѣтъ, нѣтъ, я на етотъ счетъ не обвиню его въ притворствѣ. Учтивость! скорѣе можно бы ожидать се отъ настоящаго Вепря. Все равно бы стараться покрыть листовымъ золотомъ старое желѣзо заржавленной рогатки. Нѣтъ, говорятъ вамъ, не смотря на всю простоту свою, она не такъ глупа, чтобы влюбиться въ лисицу, ее схватившую, да еще и въ ея берлогѣ. Но вы женщины всѣ похожи другъ на друга: вамъ нужно только нѣсколько ласковыхъ словъ. И смѣю сказать, что прекрасная моя родственница смертельно хочетъ отправиться къ тетушкѣ въ этотъ сумасшедшій домъ и выдти за Вепренка.

— Я не только неспособна къ такой глупости, сказала Изабелла, но вдвойнѣ желаю казни убійцѣ добраго Епископа, чтобы моя тетка избавилась отъ власти изверга.

— Я узнаю голосъ Графини Круа, сказалъ Кревкеръ; — и объ письмѣ не упоминали болѣе.

Но не худо замѣтишь, что Изабелла, читая друзьямъ своимъ посланіе тетки, не почла нужнымъ сообщить имъ приписку, въ которой Графиня Амелина, какъ настоящая женщина, отдавала ей отчетъ въ своихъ занятіяхъ, говоря, что теперь остановилась вышивать мужу своему богатое верхнее платье, съ соединенными гербами домовъ Круа и Ла-Марка, ибо ея Вильгельмъ рѣшился, по какой-то политической причинѣ, надѣть свое платье и гербы на нѣкоторыхъ изъ своихъ воиновъ, въ первомъ сраженіи; а самъ надѣнетъ гербъ дома Орлеанскаго съ полосою незаконности; другими словами гербъ Дюнуа. Въ письмо также подложили маленькую записочку, которой содержаніе она не почла нужнымъ разсказывать; она заключалась въ сихъ немногихъ словахъ написанныхъ другимъ почеркомъ: — Если скоро слава не скажетъ вамъ обо мнѣ, заключите изъ того, что я умеръ, но смертію, достойною васъ.

Мысль, которую до тѣхъ поръ она отвергала, какъ несбыточную, представилась тогда Изабеллѣ съ новою силою. А какъ женской умъ рѣдко не находитъ средства исполнить свое намѣреніе, она такъ хорошо все устроила, что до совершеннаго выступленія войскъ Дюрвардъ получилъ отъ незнакомой руки письмо Графини Амелины, съ тремя крестами, отмѣченными противъ приписки, дабы обратить на нее его вниманіе и прибавленіемъ слѣдующихъ словъ: — Кто не побоялся герба Дюну а, когда онъ блестѣлъ на груди храбраго воина, которому законно принадлежитъ, не можетъ устрашиться, увидя его на груди мучителя и похитителя.

Молодой Шотландецъ тысячу разъ цѣловалъ и прижималъ къ сердцу етотъ полезный совѣтъ, ибо онъ указывалъ ему стезю, на которой любовь и честь обѣщали награду, и открывалъ средство, никому неизвѣстное, узнать того, чья смерть одна могла оживить его надежды; и потому онъ благоразумно рѣшился хранить эту тайну.

Однако жь онъ видѣлъ необходимость поступить со всѣмъ иначе съ извѣстіемъ, принесеннымъ Гайраддиномъ, ибо предполагаемая Ла-Маркомъ вылазка могла истребить все осаждающее войско, если бы не открыли его хитрости; такъ трудно было по неправильности тогдашней войны, оправиться отъ ночнаго нападенія. Размысливъ хорошенько о принятомъ уже имъ намѣреніи извѣстить объ етой хитрости, онъ рѣшился сверхъ того открыть ее лично и вдругъ обоимъ Государямъ; можетъ быть опасаясь, что Людовикъ, узнавъ одинъ столь тонкую и хорошо подготовленную хитрость, почувствуетъ слишкомъ сильное поползновеніе помогать исполненію, а не препятствовать оному. И потому онъ рѣшился дождаться для открытія тайны, когда Людовикъ и Карлъ будутъ вмѣстѣ; а такой случай могъ замедлиться, ибо ни который изъ нихъ не имѣлъ особенной страсти къ принужденію, налагаемому сообществомъ другаго.

Между тѣмъ соединенное войско продолжало свое шествіе и скоро вступило во владѣнія Литтихскія. Тамъ Бургундскіе воины, или по крайней мѣрѣ нѣкоторые изъ нихъ, составляющіе дружины, прозванные живодерами, оказали себя достойными етаго почетнаго прозванія, жестоко обращаясь съ поселянами, подъ предлогомъ мщенія за кончину Епископа. Такое обращеніе весьма повредило пользамъ Карла, ибо утѣшенные поселяне, которые могли бы оставаться неутральными, вооружились для своей защиты, тревожили его шествіе, нападали на отряды, отдаляющіеся отъ главнаго войска, и наконецъ, отступивъ къ Литтиху, увеличили число тѣхъ, которые рѣшились защищать етотъ городъ съ отчаяннымъ мужествомъ. Напротивъ Французы, будучи малочисленны и составляя отборнѣйшее войско, по отходили отъ своихъ знаменъ, сообразно съ повелѣніями Короля, и наблюдали строжайшій порядокъ; ета противоположность умножала подозрѣнія Карла, который невольно замѣтилъ, что они болѣе похожи на друзей Литтиха, нежели на союзниковъ Бургундіи.

Наконецъ соединенное войско, не встрѣтивъ никакого важнаго сопротивленія, вступило въ богатую долину Мааса, по близости большаго и многолюднаго города Литтиха. Тутъ увидѣли, что замокъ Шонвальдъ срытъ, и узнали, что Вильгельмъ Ла-Маркъ, замѣняющій всѣ добродѣтели нѣкоторыми воинскими дарованіями, собравъ всѣ силы свои въ городъ, рѣшился избѣгать встрѣчи въ полѣ съ войсками Франціи и Бургундіи. Но вскорѣ испытали, какъ опасно нападать на большой городъ, хотя открытой, когда жители рѣшились упорно защищаться.

Такъ, какъ стѣны Литтихскіе во многихъ мѣстахъ были срыты, или пробиты широкими проломами, то Бургундцы, составляющіе переднюю стражу, вообразили, что ничто не можетъ имъ воспрепятствовать войти въ городъ. И потому они безо всякой предосторожности вступили въ одно изъ предмѣстій, съ громкими восклицаніями: — Бургундія! Бургундія! — Бей! Бей! — Все здѣсь наше! — Вспомните о Людовикѣ Бурбонѣ! — Но поелику они шли безпорядочно по узкимъ улицамъ и разсыпались для грабежа, внезапно изъ города выскочилъ многочисленный отрядъ жителей, напалъ на нихъ съ бѣшенствомъ и многихъ побилъ. Ла-Маркъ воспользовался даже стѣнными проломами, что бы защитники города могли выступить на разныхъ точкахъ; и его отряды, вступивъ съ разныхъ сторонъ въ предмѣстіе, напали на неприятелей съ переди, съ боковъ и съ тыла. Бургундцы, изумленные такимъ стремительнымъ нападеніемъ и числомъ враговъ, которые, казалось, размножались, едва стали защищаться, а наступившая ночь увеличила смятеніе.

Узнавъ объ етомъ, Герцогъ пришелъ въ изступленіе бѣшенства, которое ни чуть не укротилось предложеніемъ Короля Людовика послать Французское войско на выручку передней стражи. Сухо отвергнувъ ето предложеніе, онъ собирался лично выѣхать съ своими тѣлохранителями, по Кревкеръ и Имберкуръ упросили его возложить на нихъ ето порученіе; и отправясь врознь къ мѣсту дѣйствія, но въ большемъ порядкѣ и сохраняя возможность помогать другъ другу, ети знаменитые военачальники успѣли отразишь Литтицевъ и выручить переднюю стражу, которая, по считая плѣнныхъ, потеряла около восьми сотъ человѣкъ.

Однако же плѣнниковъ осталось не много, ибо Имберкуръ, овладѣвъ предмѣстіемъ, освободилъ большую часть: онъ поставилъ крѣпкой караулъ противъ города, отдѣленнаго открытымъ пространствомъ въ семь сотъ, или восемь сотъ шаговъ; ето пространство составляло площадку, на которой сломаны были всѣ домы, могущіе вредить оборонѣ города. Между Литтихомъ и предмѣстіемъ не было рва, ибо каменистая почва не допустила вырыть онаго. противъ предмѣстія были ворота, изъ которыхъ можно было дѣлать вылазки, равно, какъ и изъ двухъ ближнихъ проломовъ, принадлежащихъ къ числу тѣхъ, которые Герцогъ пробилъ послѣ Сен-Тронскаго сраженія и которые задѣлали просто деревяннымъ тыномъ. Имберкуръ велѣлъ навести двѣ пушки на ворота и по стольку же на проломы, для удержанія тѣхъ, которые захотѣли бы выдти изъ города; а потомъ возвратился къ войску, которое нашелъ въ величайшемъ смятеніи.

Среднее войско и многочисленная задняя стража Герцога, продолжали подвигаться впередъ, между тѣмъ, какъ отраженная передняя стража отступала въ безпорядкѣ и поспѣшно. Бѣгущіе столкнулись съ передовыми полками и произвели между ими смятеніе, распространившееся изъ строя въ строй. Отсутствіе Имберкура, исполнявшаго должность нынѣшняго Генералъ-Квартирмейстера, увеличило безпорядокъ; а для довершенія онаго ночь была темна, какъ волчья пасть, пошелъ сильной дождь, а почва, на которой осаждающіе непремѣнно должны были остановиться, была болотиста и изрыта многими каналами.

Не возможно вообразить смятенія, господствующаго въ Бургундскомъ войскѣ. Начальники не узнавали болѣе своихъ воиновъ, которые оставляя знамена, искали убѣжища вездѣ, гдѣ могли найти его. Бѣгущіе, изнуренные усталостію и по большей части раненые, тщетно просили помощи; задняя стража, не зная о случившемся бѣдствіи, прибѣгала ускореннымъ ходомъ и мѣшалась съ разстроеннымъ главнымъ войскомъ, боясь опоздать на разграбленіе города, которое считала уже начавшимся къ общей радости.

Имберкуръ увидѣлъ, что ему предстоитъ дѣло трудное и оно было еще отравлено гнѣвомъ, которому предался Герцогъ, не обращая никакого вниманія на гораздо важнѣйшую обязанность, имъ недавно исполненную. Все терпѣніе храбраго Рыцаря не могло устоять противъ такихъ несправедливыхъ упрековъ.

— Но вашему повелѣнію, сказалъ онъ, я ѣздилъ на помощь передней стражѣ; я оставилъ войско на попеченіе Вашего Высочества; и выполнивъ свое порученіе, нахожу все въ такомъ безпорядкѣ, то передняя стража, среднее войско, задняя стража, все перемѣшано.

— Тѣмъ болѣе мы похожи на боченокъ съ сельдями, сказалъ Хвастунъ, а ето сравненіе приличнѣе всего Фламандскому войску.

Острота любимаго шута разсмѣшила Герцога и остановила дальнѣйшій споръ съ Рыцаремъ.

Овладѣли загороднымъ домомъ богатаго Литтихца; всѣхъ выгнали оттуда и Герцогъ избралъ его своею главною квартирою. Имберкуръ и Кревкеръ поставили вблизи караулъ, состоящій человѣкъ изъ сорока копенщиковъ, которые, сломавъ нѣсколько наружныхъ принадлежностей дома, развели большой огонь.

Не много лѣвѣе, между этимъ домомъ и предмѣстіемъ, какъ мы уже сказали, лежащимъ противъ городскихъ воротъ и занятымъ переднею стражею Бургундскаго войска, былъ другой загородный домъ, окруженный дворомъ и садомъ, съ двумя или тремя задними двориками. Его избралъ главною квартирою своею Король Французскій. Онъ не хвастался воинскими познаніями, но ихъ замѣняла необыкновенная его смѣшливость и врожденное равнодушіе къ опасности. Людовикъ и знатнѣйшіе изъ сопровождавшихъ его расположились въ этомъ домѣ. Часть стрѣлковъ Шотландской гвардіи помѣстили на дворѣ, гдѣ нѣкоторыя строенія могли служить казармами; а остальные стали на бивакахъ въ саду. Прочія Французскія войска были разставлены по близости, въ порядкѣ, и учреждены передовые караулы для извѣщенія о нападеніи.

Дюнуа и Кравфордъ, съ помощію нѣкоторыхъ старыхъ офицеровъ, между коими Рубецъ отличался дѣятельностію, успѣли, сломавъ стѣны, прорѣзавъ заборы, засыпавъ рвы, упрочить легкое сообщеніе между разными отрядами такъ, чтобы они могли въ случаѣ нужды соединиться безъ труда и въ порядкѣ.

Между тѣмъ Людовикъ почелъ нужнымъ запросто отправиться въ главную квартиру Герцога Бургундскаго, чтобы узнать какъ онъ располагаетъ дѣйствовать и какой помощи: ожидаетъ отъ него. Его прибытіе заставило собрать военный совѣтъ, о которомъ Карлъ можетъ быть безъ того бы и не подумалъ. Въ этотъ-то совѣтъ попросился Кентень Дюрвардъ и настоятельно, какъ бы имѣя нѣчто важное сообщишь двумъ Государямъ. Его съ большимъ трудомъ допустили въ залу, совѣта, и Людовика весьма удивили спокойствіе и ясность, съ которыми изложилъ онъ намѣреніе Вильгельма Ла-Марка сдѣлать ночную вылазку противъ осаждающихъ, съ Французскими знаменами и переодѣтыми воинами. Конечно Людовику было бы приятнѣе, если бы такую важную чѣсть сообщили ему одному, но какъ ее объявили при всѣхъ, то онъ сказалъ только, что такое донесеніе, справедливое, или ложное, заслуживаетъ вниманіе.

— Ни сколько, сказалъ Герцогъ небрежно; ни сколько. Если бъ-такое намѣреніе было справедливо, то вѣрно мнѣ сообщилъ бы его не стрѣлокъ шотландской гвардіи. — Чтобы ни было, любезный братецъ, отвѣчалъ Людовикъ, я прошу васъ и вашихъ военачальниковъ замѣтить, что для предупрежденія весьма неприятныхъ послѣдствій, могущихъ-произойти отъ такого нападенія, я прикажу всѣмъ моимъ солдатамъ повязать бѣлые шарфы на руки. Дюнуа, ступай немедленно, исполни ето приказаніе, разумѣется, если оно одобрено будетъ любезнымъ братцомъ, нашимъ начальникомъ.

— Я не могу сдѣлать никакого возраженія, сказалъ Герцогъ, если Французскіе Рыцари хотятъ быть прозваны Рыцарями рубашечнаго рукава.

— Ето прозвище не совсѣмъ будетъ неприлично, другъ мой Карлъ, сказалъ Хвастунъ, ибо женщина должна быть наградою храбрѣйшаго.

— Дѣло, умница, сказалъ Людовикъ. Прощайте, любезный братецъ, я пойду надѣвать оружіе; но, кстати, если я самъ заслужу Графиню, что вы тогда скажете?

— Что въ такомъ случаѣ, отвѣчалъ Герцогъ измѣнившимся голосомъ, Ваше Величество должны будете сдѣлаться настоящимъ Фламандцемъ.

— Я не могу, возразилъ Король съ выраженіемъ совершенной довѣренности; быть Фламандцемъ болѣе теперешняго. Только мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы хорошенько въ томъ увѣрились.

Герцогъ отвѣчалъ только пожелавъ Королю покойной ночи, голосомъ, похожимъ на ржаніе дикой лошади, отвергающей ласки всадника, который хочетъ на нее сѣсть и старается усмирить.

— Я могъ бы простить ему его двуличіе, сказалъ Герцогъ Кревкеру по выходѣ Короля- но не прощаю, что онъ считаетъ меня довольно глупымъ, чтобы вѣрить его увѣреніямъ.

Людовикъ, по возвращеніи въ свою главную квартиру, также удостоилъ Оливье своей довѣренности.

— Этотъ Шотландецъ, сказалъ онъ ему, такая смѣсь тонкости и простоты, что я не знаю куда дѣвать его. Какая непростительная глупость разгласить намѣреніе честнаго Ла-Марка въ присутствіи Карла, Кревкера и всѣхъ стихъ Бургундцевъ; вмѣсто того, чтобы шепнуть мнѣ объ етомъ на ушко, дабы по крайней мѣрѣ оставить мнѣ свободу помогать или противиться!

— Гораздо лучше, Государь, что дѣло обошлось такъ, отвѣчалъ Оливье. У нась въ войскѣ много такихъ людей, которые не рѣшились бы безъ причины напасть на Бургундцевъ и не стали бы помогать Ла-Марку.

— Ты правъ, Оливье, сказалъ Король, на свѣтѣ есть такіе дураки, а время не позволяетъ намъ успокоить ихъ совѣсть-хотя маленькимъ приемомъ собственной пользы. Мы должны быть вѣрными и неложными союзниками Бургундіи, по крайней мѣрѣ въ ету минуту. Будущее можетъ представишь намъ какой нибудь оборотъ повыгоднѣе; прикажи всѣмъ стоять подъ ружьемъ и въ случаѣ нужды также сильно нападать на тѣхъ, которые будутъ кричать Франція и Монжуа Сен-Дени, какъ если бы они кричали: преисподняя и сатана. Я самъ не сниму вооруженія во всю ночь. Пусть Кравфордъ поставитъ Кентеня Дюрварда часовымъ къ самому городу; справедливость требуетъ, чтобъ онъ первый воспользовался своимъ увѣдомленіемъ. Если ему посчастливится остаться въ живыхъ, тѣмъ болѣе славы. Но особенно, Оливье, какъ можно старайся о безопасности Марція Галеотти; оставь его въ задней стражѣ, тамъ гдѣ бы его никакъ не могли достать. Онъ самъ слишкомъ любитъ подвергать жизнь свою и пожалуй по глупости еще захочетъ быть вмѣстѣ воиномъ и философомъ; позаботься обо всемъ етомъ, Оливье, и прощай. Св. Мартынъ Турскій да охранитъ меня во время сна.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.
Вылазка.

Глубокое молчаніе скоро воцарилось въ большемъ войскѣ, собранномъ подъ стѣнами Литтиха. Нѣсколько времени крики солдатъ, повторяющихъ свои лозунги и пробирающихся къ своимъ знаменамъ, раздавались подобно лаю собакъ, потерявшихъ хозяина. Но наконецъ, изнуренные дневными трудами, они пристали къ приютамъ, которые могли найти, а не нашедшіе себѣ никакого пристанища улеглись около стѣнъ, заборовъ, вездѣ гдѣ можно было укрыться отъ погоды, и заснули отъ усталости, въ ожиданіи утра, котораго многіе изъ нихъ никогда не должны были видѣть. Сонъ сомкнулъ всѣ глаза въ лагерѣ, за исключеніемъ караульныхъ, стоящихъ у главныхъ квартиръ Короля и Герцога.

Опасенія и надежды завтрашняго дня, даже мечтанія о славѣ, произведенныя во многихъ молодыхъ вельможахъ мыслію о важной наградѣ, обѣщанной мстителю смерти Епископа Литтихскаго, уступили усталости и сну. Но таково было положеніе Кентеня Дюрварда. Увѣренность, что одинъ можетъ разпознать Ла-Марка въ сраженіи, счастливое предзнаменованіе, которое могъ извлечь изъ увѣдомленія Изабеллы, мысль, что Фортуна поставила его въ опасное положеніе, котораго развязка, хотя невѣрная, могла быть для него самымъ блестящимъ торжествомъ; — вовсе отдалили отъ него желаніе сна и вооружили его неутомимою крѣпостію.

Поставленный, по особому повелѣнію Короля, на самомъ передовомъ караулѣ между лагеремъ и городомъ, вправо отъ предмѣстій, о которомъ мы уже говорили, онъ желалъ бы пронзить взоромъ мраки, скрывавшіе отъ него стѣны Лит тиха; уши его внимательно прислушивались къ малѣйшему шуму, который означалъ бы какое-нибудь движеніе въ осажденномъ городѣ. Но всѣ городскія часы пробили уже три часа по полуночи, и не е еще было тихо и безмолвно, какъ могила.

Наконецъ, когда ужъ онъ начиналъ думать, что назначенная вылазка будетъ только на разсвѣтѣ и радовался, что легче разглядитъ полосу незаконности, проходящую чрезъ лиліи герба Дюнуа, ему послышался въ городѣ шумъ, подобный жужжанью пчелъ, встревоженныхъ въ ульѣ и готовящихся къ оборонѣ. Онъ удвоилъ вниманіе: шумъ продолжался, по все такъ глухо и слабо, что могъ происходить просто отъ вѣтра, колеблющаго вѣтви деревьевъ рощицы, стоящей не далеко; ила отъ журчанія какого нибудь ручья, вздувшагося отъ вчерашняго дождя, и впадающаго въ Маасъ стремительнѣе обыкновеннаго. Етѣ размышленія помѣшали Кентеню сдѣлать тревогу; ибо невѣрная тревога была бы величайшею ошибкою. Но слыша, что шумъ мало по малу увеличивается и какъ будто приближается къ предмѣстью и къ его мѣсту, онъ почелъ долгомъ отступить къ небольшому отряду стрѣлковъ, данныхъ ему на помощь подъ начальствомъ дяди. Менѣе нежели въ секунду, всѣ были ужь на ногахъ, наблюдая всевозможное молчаніе; а немного спустя, Лордъ Кранфордъ уже предводительствовалъ ими. Онъ отправилъ стрѣлка извѣстишь Короля и окружающихъ его; а самъ съ маленькимъ своимъ отрядомъ отступилъ нѣсколько отъ разведеннаго огня, чтобы ихъ tie примѣтили при свѣтѣ онаго. Наконецъ смѣшанный шумъ, дотолѣ ими Слышанный и какъ будто приближавшійся къ нимъ, вдругъ прекратился и былъ замѣненъ другимъ, явно показывающимъ далекое шествіе многочисленнѣйшей толпы къ предмѣстію.

— Ети лѣнтяи Бургундцы заснули, на караулахъ, сказалъ Кравфордъ тихо; ступай въ предмѣстіе, Кунингамь, подними етихъ глупыхъ быковъ.

— Сдѣлай кругъ назадъ, чтобы туда проѣхать, сказалъ Кентень; или меня уши чудно обманули, или первый отрядъ, который мы слышали, сталъ между нами и предмѣстіемъ.

— Хорошо сказано, Кентень, хорошо сказано, храбрый молодецъ, сказалъ Кранфордъ; ты воинъ не по лѣтамъ. Первые остановились только въ ожиданіи другихъ; а желалъ бы повѣрнѣе знать, гдѣ они.

— Я постараюсь оглядѣть ихъ, Милордъ, и ворочусь къ вамъ съ донесеніемъ.

— Ступай, сынъ мой, ступай; у тебя хорошія уши, хорошіе глаза и много доброй воли; но будь остороженъ: мнѣ бы не хотѣлось задаромъ потерять тебя.

Кентень съ заряженною пищалью поѣхалъ осторожно по мѣсту, которое высмотрѣлъ вчерашними сумерками, и увѣрился. не только, что довольно значительный отрядъ пробирался между предмѣстіемъ и главною квартирою Короля, но что впереди его былъ небольшой остановившійся отрядъ; близость позволила ему даже вслушаться, что составлявшіе оной тихо разговариваютъ, какъ бы совѣтуясь что имъ дѣлать. Наконецъ двое, или трое смѣльчаковъ передоваго отряда подошли къ нему очень близко. Видя, что не можетъ отступить, не бывши примѣченнымъ, Кентень громко закричали: Кто идетъ?

— Литтихъ!… то есть Франція! отвѣчалъ солдатъ, тотчасъ поправя первой свой отвѣтъ.

Дюрвардъ выстрѣлилъ изъ пищали; ему послышалось паденіе человѣка, и посреди грома неправильнаго залпа, пущеннаго на удачу, но доказывающаго, что етотъ передовой отрядъ многочисленнѣе, нежели ему показалось, онъ потянулся къ своимъ и приѣхалъ, не бывши раненымъ.

— Удивительно! храброй молодецъ, сказалъ Кравфордъ; теперь отступимъ къ главной квартирѣ. Мы не въ силахъ противиться имъ въ открытомъ нолѣ.

Они воротились въ загородной домъ, гдѣ стоялъ Король, и нашли тамъ все въ величайшемъ порядкѣ; различные отряды уже построились на дворѣ и в*ь саду, и самъ Людовикъ садился на лошадь.

— Куда вы, Государь, спросилъ его Кравфордъ. Вы здѣсь въ безопасности посреди своихъ воиновъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Людовикъ, я тотчасъ долженъ ѣхать къ Герцогу; пусть въ ету опасную минуту онъ увѣрится въ нашей искренности; иначе на насъ вдругъ нападутъ и Литтихцы и Бургундцы.

При сихъ словахъ, сѣвши на лошадь, онъ приказалъ Дюнуа принятъ начальство надъ Французскимъ войскомъ внѣ дома, — а Кравфорду держаться въ домѣ съ своими стрѣлками. Онъ велѣлъ подвинуть четыре полевыя пушки, оставленныя въ полу-мили на зади и крѣпко стоять на этомъ мѣстѣ; по запретилъ двигаться впередъ, какой бы успѣхъ ни предстоялъ. Отдавши етѣ приказанія, отправился въ главную квартиру Герцога Бургундскаго.

Остановка, допустившая сдѣлать всѣ етѣ распоряженія, произошла отъ счастливаго случая. Кентень своимъ выстрѣломъ убилъ хозяина загороднаго дома, въ которомъ стоялъ Король. Онъ былъ проводникомъ отряда, которому поручено было напасть на этотъ домъ, и безъ етаго произшествія нападеніе вѣрно бы удалось.

Дюрвардъ, по повелѣнію Короля, послѣдовалъ за нимъ къ Герцогу. Они нашли его въ изступленіи бѣшенства, которое почти не позволяло ему исполнять обязанность военачальника, а необходимость того требовала, ибо кромѣ жестокаго сраженія, происходившаго въ предмѣстій на лѣвомъ крылѣ войска; кромѣ мужественнаго и упорнаго на- паденія на главную квартиру Короля въ центрѣ, третья колонна Литтихцевъ, превосходящая числомъ обѣ прежнія, вышедши изъ города дальнимъ проломомъ и пройдя переулками и очень извѣстными ей дорогами, лапала на правое крыло Бургундскаго войска, которое устрашась криковъ: да здравствуетъ Франція! Монжуа Сен-Дени!, сливающихся съ криками: Литтихъ! Красный Вепрь! и подозрѣвая какую-нибудь измѣну со стороны союзнаго Французскаго войска, оказало слабое и несовершенное сопротивленіе, между тѣмъ, какъ Герцогъ, выходя изъ себя и проклиная Короля и все ему принадлежащее, кричалъ, чтобъ стрѣляли безъ различія по всѣмъ Французамъ, чернымъ или бѣлымъ, намѣкая на бѣлыя перевязи, которыя Королевскіе солдаты повязали себѣ на руки, по его повелѣнію.

Прибытіе Короля въ сопровожденіи только двенадцати стрѣлковъ, въ числѣ коихъ были Кентень и Рубецъ, заставило отдать болѣе справедливости искренности Французовъ. Имберкуръ, Кревкеръ и другіе Бургундскіе вельможи, прославившіе свое имя, взялись дать сраженію видъ болѣе правильный, и пока одни выдвигали дальніе отряды, еще не пораженные внезапнымъ страхомъ другіе, бросясь въ средину сраженія, оживили духъ порядка и Герцогъ самъ былъ въ первомъ ряду, какъ простой воинъ. Король съ своей стороны дѣйствовалъ какъ военачальникъ, исполненный хладнокровія, спокойствія и смѣтливости, и оказалъ столько благоразумія и осторожности, что даже Бургундскіе начальники безпрекословно повиновались его приказаніямъ. Наконецъ, мало по малу поставили войско въ строй и огонь артиллеріи много началъ тревожить нападающихъ.

Сраженіе наконецъ превратилось въ ужасное зрѣлище. На лѣвомъ крылѣ предмѣстіе, послѣ упорнаго сопротивленія, было предано пламени и страшный пожаръ не препятствовалъ оспоривать владѣніе горящими развалинами. Въ срединѣ, Французскія войска, хотя тѣснимыя превосходнѣйшею силою, поддерживали такой постоянный огонь, что загородный домъ казался весь въ лучахъ, подобно вѣнцу мученика. Лѣвѣе, побѣду оспоривали съ остервененіемъ, и обѣ стороны поперемѣнно выигрывали и теряли мѣсто, смотря потому, что къ Литтихцамъ приходили подкрѣпленія изъ города, или къ Бургундцамъ примыкались запасныя войска.

Такимъ образомъ дрались съ безпрестаннымъ ожесточеніемъ три смертельныхъ часа, за которыми наконецъ послѣдовала заря, которой осаждающіе такъ желали. Усилія неприятеля въ срединѣ и на правой сторонѣ тогда, казалось, начинали уменьшаться, и нѣсколько залповъ послышались изъ главной квартиры Короля.

— Слава Пресвятой Богородицѣ! вскричалъ Людовикъ, услышавъ етотъ громъ. Полевыя орудія привезены и загородной домъ обезопасенъ. И обратясь къ Кентеню и Рубцу, сказалъ имъ: — Ступайте сказать Дюнуа, чтобы со всѣми воинами, кромѣ нужныхъ для защиты дома, подвинулся между правымъ крыломъ и городомъ, дабы помѣшать выходу подкрѣпленій, которыя эти упрямые Литтихцы ежеминутно высылаютъ.

Дядя съ племянникомъ поскакали во весь опоръ къ Дюнуа и Кравфорду, которые, наскучивъ оставаться въ оборонительномъ положеніи, повиновались съ радостію. Предводительствуя почти двумя стами Французскихъ дворянъ, въ сопровожденіи оруженосцевъ, воиновъ и части стрѣлковъ Шотландской гвардіи, они переѣхали поле сраженія, потоптавъ мёртвыхъ и умирающихъ и заѣхали въ бокъ къ главному отряду Литтихцелъ, который нападалъ на правое крыло Бургундской арміи съ неслыханнымъ остервененіемъ. Приближеніе дня показало имъ, что новыя войска выходили изъ города, или для продолженія битвы въ етомъ мѣстѣ, или для прикрытія отступленія уже сражающихся войскъ.

— Клянусь Богомъ! сказалъ старый Кравфордъ Дюнуа, если бы не былъ увѣренъ, что ты подлѣ меня, то подумалъ бы, что вижу тебя по среди этихъ мѣщанъ и разбойниковъ, ставящимъ ихъ въ строй съ начальническимъ жезломъ твоимъ въ рукѣ. Только, если ты тамъ, то потолще обыкновеннаго. Увѣренъ ли ты, что стоить воинъ не тѣнь твоя?

— Моя тѣнь! вскричалъ Діопуа; я не понимаю тебя; а точно вижу бездѣльника, которой осмѣлился носить мой гербъ на своемъ щитѣ и шлемѣ; и накажу его за ету дерзость;

— Ради Бога, Ваше Сіятельство, вскричалъ Кентень, удостойте возложить на меня ето мщеніе.

— На тебя, молодой человѣкъ! отвѣчалъ Дюнуа; право, просьба довольно скромна. Нѣтъ, нѣтъ; этотъ случай не допускаетъ замѣны; и вскричалъ, обращаясь къ своимъ спутникамъ: — Дворяне Французскіе, постройтесь въ ряды, копья впередъ и при восходящемъ солнцѣ пробьемся сквозь етихъ Литтихскихъ поросятъ и Вепрей Арденскихъ, которые дѣлаютъ маскарадъ изъ древняго герба нашего.

Ему отвѣчали криками: — Дюну а! Дюнуа! Да здравствуетъ сынъ храбраго Побочнаго. Орлеанъ, впередъ! И въ слѣдъ за начальникомъ своимъ поскакали къ нападенію. Они имѣли дѣло не съ робкими неприятелями. Многочисленный отрядъ, на который они напали, весь состоялъ изъ пѣхоты, кромѣ нѣсколькихъ верховыхъ офицеровъ. Первый рядъ стихъ воиновъ сталъ только на одно колѣно, а третій неподвижно; такъ, что первые уперлись въ ноги рукоятками своихъ копій, а послѣдніе поставили остріе своихъ надъ головами первыхъ, представляя быстрому нападенію Французовъ защиту, подобную той, которую ежь противополагаетъ своему неприятелю. Сперва немногіе успѣли пробиться сквозь эту желѣзную стѣну, но Дюнуа былъ въ числѣ ихъ. Пришпоривъ своего боевого коня, онъ заставилъ ето благородное животное прыгнуть болѣе, нежели на двенадцать футовъ; и однимъ прыжкомъ очутился посреди неприятельской фаланги. Тутъ онъ началъ стараться настигнуть предметъ своего мщенія, и не мало удивился, видя, что Кентень сражается въ первомъ ряду, подлѣ него: молодость, мужество, любовь, твердая рѣшимость побѣдить, или умереть, поставили молода то Шотландца на одной чертѣ съ лучшимъ Рыцаремъ во всей Европѣ; ибо Дюнуа пользовался стою славою и заслуживалъ ее.

Ихъ копья скоро изломались, но копейщики не могли устоять противъ лезвія ихъ длинныхъ и тяжелыхъ сабель; а своимъ оружіемъ мало дѣйствовали на полное стальное вооруженіе, покрывающее всадниковъ и копей. Они силились одинъ передъ другимъ пробить ряды, чтобы настигнуть воина, которой надѣлъ гербъ Дюнуа и исполнялъ долгъ искуснаго и опытнаго вождя; какъ Дюнуа, примѣтивъ съ другой стороны воина, у котораго голова была покрыта кожею Вепря, обыкновеннымъ отличіемъ Ла-Марка, сказалъ Кентеню: — Ты достоинъ отмстить за оскорбленіе герба Орлеанскаго и поручаю тебѣ ето. Рубецъ, помогай племяннику. Но чтобы никто не смѣлъ оспоривать у Дюнуа травлю Вепря.

Разумѣется, Кентень Дюрвардъ принялъ съ большою радостію часть, назначенную ему въ етомъ распредѣленіи трудовъ, и оба поспѣшили пробить себѣ путь къ предмету, котораго желали достигнуть; ихъ сопровождали и прикрывали тѣ, которые могли поспѣть за ними.

Но въ ету минуту колонна, которой ЛаМаркъ собирался помочь, когда удержанъ былъ нападеніемъ Дюнуа, потеряла всѣ выгоды, полученныя ночью; и Бургундцы при возвращеніи дня воспользовались превосходнѣйшимъ устройствомъ. Большая толпа Литтихцевъ, принужденная отступить, вскорѣ побѣжала и опрокинулась на тѣхъ, которые сражались съ Французами. Поле сраженія представило одно нестройное смѣшеніе воиновъ сражающихся, бѣгущихъ, преслѣдующихъ: етотъ потокъ стремился къ городскимъ стѣнамъ и привалилъ къ главному пролому, чрезъ который Литтихцы сдѣлали свою вылазку.

Дюрвардъ употребилъ усилія свыше человѣческихъ для достиженія особеннаго предмета своихъ исканій, который криками и примѣромъ силился возобновить сраженіе и которому храбро содѣйствовала дружина отборныхъ копейщиковь. Рубецъ и нѣкоторые изъ его товарищей слѣдовали по пятамъ за Кентенемъ, удивляясь чрезмѣрной храбрости столь молодаго воина. На проломи Ла-Маркъ, ибо то былъ онъ самый, успѣлъ на минуту остановить бѣглецовъ и удержать самыхъ близкихъ изъ преслѣдовавшихъ. Въ рукѣ держалъ онъ родъ желѣзной палицы, повергавшей все, къ чему ни прикасалась; онъ такъ покрытъ былъ кровью, что почти не возможно было на щитѣ его разглядѣть малѣйшій слѣдъ герба, который такъ разсердилъ Дюнуа.

Тутъ Дюрварду уже не трудно было подойти къ нему, ибо выгодное положеніе въ проломѣ и дѣятельность ужасной палицы заставляли большую часть нападающихъ искать мѣста небезопаснѣе того, которое было охраняемо столь ужаснымъ противникомъ. Но Кентень, лучше знающій важность побѣды надъ етимъ грознымъ врагомъ, спѣшился подъ самымъ проломомъ и бросивъ своего коня, благородный даръ Герцога Орлеанскаго, кинулся на удачу въ толпу и началъ взбираться по развалинамъ, чтобы помѣриться съ Вепремъ Арденскимъ.

Ла-Маркъ, какъ бы угадавъ его намѣреніе, оборотился къ нему съ занесенною палицею; и они готовы были схватиться, когда крики, нестройные вопли торжества и отчаянія, возвѣстили, что осаждающіе входятъ въ городъ съ другой стороны, въ тылу защитниковъ пролома. При сихъ крикахъ ужаса, Ла-Маркъ оставилъ проломъ и призывая голосомъ и зовомъ рога желающихъ прилѣпишься къ отчаянной его участи, постарался отступишь въ часть города, изъ которой могъ перебраться на другой берегъ Мааса. Послѣдовавшіе за нимъ, были воины опытные, которые, съ роду не дававъ никому пощады, рѣшились не просить ея и себѣ; въ ету отчаянную минуту они построились въ такомъ порядкѣ, что фрунтъ занялъ всю ширину улицы. Они не боялись иногда останавливаться для сопротивленія своимъ преслѣдователямъ, изъ коихъ иные начинали искать не столь опаснаго занятія, отбивая двери домовъ и предаваясь грабежу.

Скрытый своимъ переодѣваніемъ отъ взоровъ всѣхъ, желающихъ приобрѣсть почести и богатство цѣною его головы, вѣроятно Ла-Маркъ успѣлъ бы ускользнуть безъ неутомимаго преслѣдованія Кентеня Дюрнарда, Рубца и нѣкоторыхъ его товарищей. При каждой остановкѣ копейщиковъ жестокое сраженіе начиналось между ими и стрѣлками, и въ каждомъ сраженіи Кентень старался схватишься съ Ла-Маркомъ, но сей послѣдній, имѣвшій тогда въ виду единственно отступленіе, казалось избѣгалъ единоборства. Смятеніе было общее. Вопли женщинъ, обывателей, подверженныхъ буйству необузданныхъ воиновъ, составляли шумъ ужасный, не менѣе самаго сраженія. Горесть и отчаяніе спорили съ насиліемъ и бѣшенствомъ — кто перекричитъ.

Въ ту минуту, когда Ла-Маркъ, продолжая отступать посреди е тѣхъ ужасныхъ явленій, прошелъ мимо небольшой часовни, къ которой имѣли особое уваженіе, новые крики: — Франція, Франція! Бургундія! Бургундія! возвѣстили ему, что многочисленная, толпа осаждающихъ вошла въ улицу съ другаго конца и стало отрѣзала ему дорогу.

— Конрадъ, сказалъ онъ своему Поручику, возьми съ собою всѣхъ стихъ молодцовъ; напади живѣе на етихъ негодяевъ и постарайся пробиться сквозь ихъ ряды. Что до меня, кончено, Вепря угнали; но я еще чувствую довольно силы для отправленія передъ собою въ адъ нѣсколькихъ Шотландскихъ бродягъ.

Конрадъ повиновался; и принявъ начальство надъ оставшимися копейщиками, пошелъ скорымъ маршемъ на приближающихся неприятелей, рѣшившись погибнуть, или пробиться сквозь нихъ. Съ Ла-Маркомь осталось не болѣе шести лучшихъ его солдатъ рѣшившихся погибнуть съ своимъ вождемъ, пони воспротивились стрѣлкамъ, которыхъ было не больше.

— Вепрь! Вепрь! возопилъ Ла-Маркъ громовымъ голосомъ, потрясая своею палицею. Ей! Господа Шотландцы, кто хочетъ заслужить Графскую корону? Кому надобна голова Вепря? Она, кажется, тебя соблазняетъ, молодой человѣкъ; по прежде полученія награды, должно ея удостоиться.

Кентень слышалъ етѣ слова весьма невнятно изъ подъ забрала шлема Вильгельмова; по не могъ ошибиться въ его намѣреніи, ибо едва успѣлъ закричать дядѣ и товарищамъ, чтобъ не трогались съ мѣста, если они честные люди; какъ Ла-Маркъ ринулся на него прыжкомъ тигра, потрясая палицею, дабы опустить оную ему на голову, когда ногами коснется земли. Но Дгорилрдъ, одаренный легкостію равною своему хорошему зрѣнію, отскочилъ въ сторону и избѣжалъ гибельнаго удара.

Они тогда схватились грудь съ грудью, какъ полкъ съ нападающею на него пастушескою собакою; товарищи обоихъ оставались неподвижными зрителями сраженія, ибо Рубецъ кричалъ изо всей мочи: — Равное оружіе! Равное оружіе! Если бъ онъ былъ также страшенъ, какъ Валласъ, я и тутъ не побоялся бы за племянника.

Его довѣренность оправдалась; хотя удары злодѣя падали на молодаго стрѣлка подобно ударамъ молотка по наковальнѣ, Дюрвардъ, скоростію и ловкостію своихъ движеній избѣгалъ ихъ и поражалъ его остріемъ оружія не столь шумнаго, но дѣйствительнѣйшаго, ибо земля была обагрена кровію его противника, котораго необычайная сила начинала утомляться. Однако жь, одушевленный мужествомъ и гнѣвомъ, онъ все еще сражался съ тѣмъ же остервененіемъ, и побѣда Кентеня казалась еще сомнительною и далекою, какъ вдругъ за нимъ раздался женской голосъ, называвшій его по имени и восклицавшій: — Помогите! помогите! Ради Пресвятой Богородицы!

Онъ на минуту повернулся и тотчасъ узналъ Гертруду Павильонъ. Епанча ея была изорвана и ее тащилъ Французскій воинъ, вошедшій со многими другими въ маленькую часовню, куда спрятались испуганныя женщины, которыхъ они схватили, какъ добычу.

— Подожди меня только одну минуту, вскричалъ онъ Ла-Марку; и поспѣшилъ избавить свою благодѣтельницу отъ положенія, которое по справедливости почиталъ весьма для нея опаснымъ..

— Я никого не дожидаюсь, сказалъ Ла-Маркъ, размахивая палицею, и началъ отступать, вѣроятно радуясь, что избавился отъ столь страшнаго противника.

— Однако жь ты подождешь меня, если тебѣ угодно, вскричалъ Рубецъ. Я не хочу, чтобы работа племянника осталась некончанною. И обнаживъ свою двуострую саблю, напалъ на Ла-Марка.

Однако жь желаніе Кентеня избавить Гертруду не такъ-то легко было исполнить, какъ онъ воображалъ. Схватившій ее не хотѣлъ отпустить; за него вступилось нѣсколько товарищей; Дюрвардъ принужденъ былъ кликнуть на помощь двухъ, или трехъ своихъ для совершенія добраго дѣла; и въ ето время Фортуна похитила у него случай, который было представила. Когда онъ наконецъ успѣлъ избавить Гертруду, улица была пуста; они только двое въ ней были. Забывъ тогда о положеніи беззащитной своей спутницы, онъ хотѣлъ было устремиться за Вепремъ Арденскимъ, какъ собака по слѣдамъ зайца; но Гертруда, въ отчаяніи схвативши его за платье, вскричала: — Честью вашей матери заклинаю васъ не покидать меня здѣсь! Если вы человѣкъ честный, защитите меня, проводите къ батюшкѣ, въ домъ, бывшій убѣжищемъ вамъ и Графинѣ Изабеллѣ. Изъ любви къ ней не покидайте меня!

Ето воззваніе привело его въ отчаяніе, по ему не льзя было противиться; сказавъ съ неизъяснимою сердечною грустью прости всѣмъ надеждамъ, одушевлявшимъ его во время цѣлаго сраженія и почти сбывшимся, Кентень, какъ духъ, невольно повинующійся талисману, проводилъ Гертруду къ отцу и пришелъ кстати, чтобы защитить Синдика Павильона и домъ его отъ бѣшенства воиновъ.

Между тѣмъ Король и Герцогъ верхомъ вступили въ городъ чрезъ проломъ. Оба были въ полномъ вооруженіи; по Карлъ, покрытый кровью отъ оперенья до шпоръ, взъѣхалъ въ проломъ во всю прыть, а Людовикъ вошелъ величественнымъ шагомъ святителя, ведущаго крестный ходъ. Они послали приказъ остановить разграбленіе города, которое уже началось, и собрать разсѣянное войско. Потомъ отправились въ большую Церковь, сколько для охраненія знатнѣйшихъ жителей, туда удалившихся, столько и для сознанія тамъ военнаго совѣта послѣ торжественнаго молебствія.

Стараясь, подобно прочимъ военачальникамъ, собрать своихъ подчиненныхъ, Лордъ Кравфордъ въ поворотѣ улицы, ведущей къ Маасу встрѣтилъ Рубца, который важно шелъ къ рѣкѣ, держа за волосы окровавленную голову человѣка также равнодушно, какъ охотникъ свою сумку.

— Ну, Людвигъ, сказалъ ему начальникъ, чтожь ты хочешь дѣлать съ етимъ кускомъ мертвужины?

— Ето маленькая подѣлка, которую племянникъ мой отправилъ до трехъ-четвертей, отвѣчалъ Рубецъ, а я только успѣлъ докончить. Ето несчастный пострѣлъ, котораго я зарубилъ тамъ и который просилъ меня бросишь его голову въ Маасъ. Инымъ людямъ приходятъ странныя причуды, когда курносая старуха за нихъ уцѣпится; а дѣлать нечего, всѣ мы поочереди пропляшемъ по ея дудкѣ.

— И ты хочешь бросить ету голову въ Маасъ? сказалъ Кравфордъ, разсматривая съ большимъ вниманіемъ етотъ отвратительный трофей смерти.

— Да, клянусь честью, отвѣчалъ Людвигъ; кто откажетъ умирающему въ послѣдней просьбѣ, того будетъ тревожишь тѣнь покойника; а я люблю ночью покойно спать.

— Ну, пускай ужь тѣнь потревожитъ тебя, сказалъ Лордъ Кравфордъ. Ета голова драгоцѣннѣе нежели ты думаешь. Ступай за мною; безъ отговорокъ; ступай за мною.

— Правда, что я ему ничего не обѣщалъ, отвѣчалъ Рубецъ; я, кажется, ему ужь отрубилъ голову прежде, нежели языкъ его договорилъ ету просьбу. При томъ же, я его не боялся при жизни, и не больше боюсь по смерти. Да въ случаѣ же нужды отецъ Вонифацій отчитаетъ меня.

Отслушавъ обѣдню въ соборномъ храмѣ Литтихскомъ и возстановивъ нѣкоторый порядокъ въ испуганномъ городѣ, Людовикъ и Карлъ, окруженные своими Порами, расположились слушать повѣствованія о высокихъ подвигахъ во время сраженія, чтобы каждому воздать но достоинству. Разумѣется, прежде всего кликнули того, кто могъ имѣть право требовать руки прекрасной Графини Круа и богатыхъ ея владѣній; по къ общему удивленію представилось множество требующихъ, и каждый еще болѣе удивился встрѣтивъ Соперниковъ, когда почиталъ навѣрное одного себя заслужившимъ награду. Ето обстоятельство покрыло сомнѣніемъ ихъ требованія. Кревкеръ представилъ кожу Вепря, которую Ла-Маркъ носилъ обыкновенно; Дюнуа показалъ избитый щитъ съ гербомъ Вепря Арденскаго; многіе другіе равно назвались отмстителями смерти Епископа, представляя такія же доказательства; ибо богатая награда, обѣщанная побѣдителю Ла-Марка, навлекла смерть на всѣхъ надѣвшихъ одинакое съ нимъ платье и гербы.

Шумъ и споры продолжались между совмѣстниками, и Карлъ, внутренно сожалѣющій о безразсудномъ обѣтѣ, поручившимъ случаю разполагать рукою и наслѣдіемъ прекрасной его Вассалки, начиналъ надѣяться, что въ етомъ стеченіи требованій ему какъ-нибудь удастся отклонить ихъ всѣ, какъ Лордъ Кравффрдъ протѣснился въ кругъ, таща за собою Рубца, который шелъ неловко и застѣнчиво, почти какъ собака, идущая по неволѣ на сворѣ: — Избавьте насъ отъ вашихъ кожъ и рисованныхъ клочковъ желѣза, вскричалъ онъ; тотъ одинъ убилъ Вепря, кто можетъ показать клыки его.

При сихъ словахъ, бросилъ на поль окровавленную голову Ла-Марка, котораго можно было узнать по странному образованію его челюстей, точно похожихъ на челюсти звѣри, чье имя онъ носилъ, и всѣ его видавшіе тотчасъ узнали.

— Кравфордъ, сказалъ Людовикъ, между тѣмъ какъ Карлъ молчалъ съ удивленнымъ и недовольнымъ видомъ; надѣюсь, что кто-нибудь изъ вѣрныхъ моихъ Шотландцевъ заслужилъ награду?

— Точно, Государь, отвѣчалъ старый начальникъ; Людвигъ Леслей, прозванный Рубцомъ.

— Но какого онъ произхожденія? спросилъ Герцогъ. Благородный ли? Ето условіе необходимо сопряжено съ нашимъ обѣщаніемъ.

— Признаюсь, что онъ довольно не обтесанъ, отвѣчалъ Кравфордъ, посматривая на стрѣлка, который вытягивался съ видомъ неловкимъ и принужденнымъ; но за породу вамъ ручаюсь. Онъ происходитъ отъ дома Ропіовъ, а Роты не уступятъ въ благородствѣ ни одному дому во Франціи или въ Бургундіи.

— Стало нѣтъ препятствія, сказалъ Герцогъ; и лучшая и богатѣйшая наслѣдница изо всей Бургундіи должна быть женою наемнаго и грубаго воина, каковъ етотъ, или умереть въ монастырѣ!.. единственная дочь нашего вѣрнаго Рейнольда Круа! А слишкомъ поторопился.

Мрачное облако покрыло чело его, къ крайнему удивленію всѣхъ совѣтниковъ, которые рѣдко видали, чтобъ онъ хотя мало пожалѣлъ о взятомъ однажды намѣреній.

— Потерпите минуту, Ваше Высочество, сказалъ Лордъ Кравфордъ; и вы убѣдитесь, что дѣло не такъ испорчено, какъ изволите предполагать. Выслушайте только, что скажетъ вамъ етотъ всадникъ. Ну, продолжалъ онъ, обращаясь къ Рубцу, говори же.

Но старой воинъ, хотя привыкшій довольно внятно разговаривать съ Королемъ Людовикомъ, съ которымъ проучился свободно обращаться, не нашелъ довольно силы, чтобы высказать свое намѣреніе передъ столь знаменитымъ собраніемъ. Поворотясь плечомъ къ двумъ Государямъ и начавъ улыбкою, похожею на судорожное движеніе и скорчивъ двѣ, или три отвратительнѣйшія рожи, онъ произнесъ только: — Сондерсъ Суплежавъ…. а остатокъ рѣчи увязъ у него къ горлѣ.

— Съ позволенія Вашего Величества и Вашего Высочества, сказалъ Кравфордъ, я стану говорить за своего земляка. Должно вамъ доложить, что колдунъ предсказалъ ему дома, что счастіе его семейства составится женитьбою. Но какъ онъ, подобно мнѣ, уже не въ первой молодости; кабакъ предпочитаетъ уборной прекрасной женщины; словомъ имѣетъ (нѣкоторыя солдатскія привычки, по которымъ почести и званіе были бы ему въ тягость; то по моему совѣту, онъ уступаетъ всѣ права, данныя ему смертію Вильгельма Ла-Марка тому, кого Вепря Арденскаго, ибо онъ предварительно утомилъ его; уступаетъ ихъ своему племяннику, сыну сестры своей.

— Я ручаюсь за благоразуміе и вѣрное служеніе етаго молодаго человѣка, сказалъ Король, чрезмѣрно обрадованный, что судьба даровала столь прекрасную награду воину, на котораго надѣялся имѣть, нѣкоторое вліяніе, безъ его бдительности и вѣрности, нынѣшняя ночь была бы намъ пагубна. Онъ увѣдомилъ насъ о умышляемой вылазкѣ.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Герцогъ Карлъ, я долженъ ему вознагражденіемъ за то, что усомнился въ его справедливости.

— А я могу поручиться за его храбрость, прибавилъ Дюнуа.

— Но, вскричалъ Кревкеръ, хотя дядя и Шотландской Дворянчикъ, ето еще не доказываетъ, что племянникъ его, сестринъ сынъ, хорошаго происхожденія.

— Онъ изъ дома Дюрвардовъ, сказалъ Кравфордъ, потомокъ того Аллана Дюрварда, который быль главнымъ правителемъ Шотландіи.

— А! Если ето молодой Дюрвардъ, вскричалъ Крсикеръ, то мнѣ болѣе нечего сказать. Фортуна слишкомъ объявила себя въ его пользу и я не хочу долѣе бороться съ етимъ причудливымъ божествомъ.

— Намъ осталось узнать, сказалъ Герцогъ задумчиво, какое можетъ быть мнѣніе прекрасной Графини объ етомъ счастливомъ смѣльчакѣ.

— Клянусь Богомъ! отвѣчалъ Кревкеръ, по весьма многимъ причинамъ смѣю увѣрить Ваше Высочество, что вы найдете ее на етотъ счетъ гораздо покорнѣе вашей власти, чѣмъ до сихъ поръ. — Но неужьли мнѣ досадно видѣть повышеніе етаго молодаго человѣка? Ето было бы непростительно, ибо онъ УМУ, ХРАБРОСТИ и ТВЕРДОСТИ, обязанъ полученіемъ КРАСОТЫ, ПОЧЕСТЕЙ и БОГАТСТВА.

КОНЕЦЪ ЧЕТВЕРТОЙ И ПОСЛѢДНЕЙ ЧАСТИ.

Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть IV (Скотт)/ДО

КЕНТЕНЬ ДЮРВАРДЪ, или ШОТЛАНДЕЦЪ ПРИ ДВОРЪ ЛЮДОВИКА XI.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ОСЬМАЯ. Неизвѣстность.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. Взаимные упреки.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. Неизвѣстностъ.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. Свиданіе двухъ любовниковъ.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ. Розыскъ.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Герольдъ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Казнь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ. Награда мужеству.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ. Нападеніе

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Вылазка.