I.
Чернобровыя, дружитесь,
Но не съ москалями!
Москали — чужіе люди:
Помыкаютъ вами.
Что имъ! Онъ шутя полюбитъ
И шутя покинетъ;
Онъ въ Московщину вернётся.
А она — загннетъ.
Пусть сама бъ — ещё не горе!
Пусть — а то могила
Съ нею ждётъ и мать-старуху,
Что на свѣтъ родила.
Сердце вянетъ, распѣвая,
Какъ причину знаетъ;
Люди жь сердце не распросятъ —
Прямо осуждаютъ.
Чернобровыя, дружитесь,
Но не съ москалями!
Москали — чужіе люди:
Помыкаютъ вами.
Полюбила Катерина
Москаля лихова:
Полюбила — не сказала
Никому ни слова.
Полюбила молодого,
Въ садъ къ нему ходила —
Въ садъ, пока себя и долю
Тамъ не загубила.
Кличетъ ужинать старуха —
Не докличетъ дочку:
Гдѣ, бывало, съ нимъ гуляетъ,
Тамъ проспитъ и ночку.
Дни и ночи Катря очи
Жарко цаловала,
А тѣмъ временемъ дурная
Слава вслѣдъ бѣжала.
Пусть позорятъ злые люди —
Что ей въ томъ позорѣ?
Полюбила — не слыхала,
Какъ подкралось горе.
Пронеслись дурныя вѣсти —
Въ трубы затрубили:
На войну москаль поѣхалъ;
Дѣвицу покрыли.
Не печалитъ Катерину,
Что коса покрыта:
Любы слёзы, словно пѣсни,
Если не забыта.
Обѣщался чернобровый,
Если цѣлъ вернётся,
Обѣщался къ ней пріѣхать:
То-то заживётся!
Будетъ дѣвица московкой,
Горе позабудетъ;
А пока — пусть осуждаютъ.
Пусть смѣются люди.
Не тоскуетъ Катерина —
Слёзы утираетъ,
Что её съ собой подружки
Пѣть не зазываютъ.
Не тоскуетъ Катерина.
Хоть и плачутъ очи:
Съ коромысломъ за водою
Выйдетъ о-полъ-ночи,
Чтобъ враги не увидали;
Станетъ подъ калиной
У колодца и про «Гридя»
Запоётъ съ кручиной.
И калина плачетъ — столько
Въ пѣснѣ той печали.
Воротилася — и рада,
Что не повстрѣчали.
Не тоскуетъ Катерина,
Тяжкихъ думъ не знаетъ:
У окна, въ цвѣтномъ платочкѣ,
Друга поджидаетъ.
Поджидала Катерина
Цѣлые полгода:
Защемило возлѣ сердца,
Подошла невзгода.
Расхворалась Катерина,
Еле-еле дышетъ…
Чуть оправилась — къ запечку
И дитя колышетъ.
А сосѣдки-щебетухи
Матери толкуютъ,
Что у дочки, по дорогѣ,
Москали ночуютъ.
«У тебя красотка дочка
И не одиночка:
Няньчитъ, холитъ у запечка
Москаля-сыночка.
Чернобровымъ завелася!..
Вмѣстѣ, знать, грѣшили!»
Чтобъ васъ вѣдьмы, щебетухи,
Злыдни задавили! (
Катерина, разразилось
Горе надъ тобою!
Гдѣ ты голову приклонишь
Съ малымъ сиротою?
Кто распроситъ, приголубитъ
Въ свѣтѣ безъ милова?
Мать, отецъ — чужіе люди:
Тяжко это слово!
Вотъ оправилась бѣдняжка —
Подойдётъ къ окошку
И всё няньчится съ ребёнкомъ,
Смотритъ на дорожку.
Смотритъ — нѣтъ да нѣтъ милова!
Можетъ, и не будетъ?
Въ садъ поплакать бы сходила,
Да увидятъ люди.
Ночь настанетъ — Катерина
По саду гуляетъ,
На рукахъ качаетъ сына,
Горе повѣряетъ:
«Здѣсь его я поджидала
Вечеромъ, бывало,
Тутъ клялись… а тамъ… сыночекъ…»
И не досказала.
Зацвѣли въ саду черешни,
Зацвѣла калина.
Какъ бывало, въ садъ зелёный
Вышла Катерина.
Вышла, только не поётся
Бѣдной, какъ бывало,
Какъ въ саду вишнёвомъ ночью
Друга поджидала.
Не поётся чернобровой —
Проклинаетъ долю;
А межъ-тѣмъ враги смѣются,
Потѣшаясь вволю.
Распускаютъ злыя рѣчи —
Бѣдной не оставятъ…
Если бъ милый — онъ съумѣлъ бы
Ихъ молчать заставить;
Но далёко чернобровый —
Сердцемъ не почуетъ,
Какъ враги надъ ней смѣются,
Какъ она горюетъ.
Можетъ, спитъ онъ за Дунаемъ
Подъ сырой землёю,
Аль въ краю своёмъ слюбился
Съ дѣвицей иною?
Нѣтъ, онъ живъ, здоровъ и веселъ —
Онъ не пролилъ крови.
Гдѣ жь найдётъ такія очи
И такія брови?
Нѣтъ въ Московщинѣ — пройди хоть
Всю её до моря —
Нѣтъ такой, какъ Катерина,
А живётъ на горе.
Мать съумѣла дать ей брови
И глаза на диво,
Не съумѣла только сдѣлать,
Чтобъ жила счастливо.
А краса безъ доли, счастья,
Что цвѣточекъ въ полѣ:
Сушитъ солнце, треплетъ вѣтеръ,
Каждый рвётъ по волѣ.
Лей же слёзы, Катерина,
Въ хижинѣ убогой:
Знай, москалики вернулись,
Да не той дорогой!
II
За столомъ сидитъ родимый —
На руки склонился.
Не глядитъ на свѣтъ онъ божій:
Сердцемъ истомился.
Рядомъ мать сидитъ старуха —
Старая, сѣдая —
И, сквозь слёзы, еле-слышно
Говоритъ, вздыхая:
«Что же сватьба, Катерина?
Гдѣ женихъ твой — пара?
Гдѣ подруги, сваты, дружки,
Старости, бояра?
Знать, въ Московщинѣ! Иди же
Къ нимъ, когда посмѣешь,
Да не сказывай дорогой,
Что ты мать имѣешь.
Видно, въ день и часъ проклятый
Я тебя родила!
Если бъ знала, до восхода
Солнца утопила:
Пусть бы гадина сглодала —
Не москаль поганый!
Ой, дитя моё родное,
Цвѣтикъ мой румяный!
Точно ягодку, какъ пташку
Нѣжила, ростила —
На бѣду, знать. Такъ-то, дочка,
Мнѣ ты отплатила!
Ну, иди же — на чужбинѣ
Поищи свекрухи,
Если слушать не хотѣла
Матери-старухи!
Поищи её: отыщешь —
Крѣпко приласкайся!
Будь счастлива межь чужими,
Къ намъ не возвращайся,
Никогда не возвращайся
Изъ чужого края!
Кто-то мнѣ глаза закроетъ,
Безъ тебя, родная?
Кто меня здѣсь пожалѣетъ
Въ людяхъ сиротину?
Кто посадитъ на могилѣ
Красную калину?
Кто помянетъ, кто молиться
Будетъ надо-мною?
Ой, ты, дочка дорогая,
Дитятко родное!
Ну, иди жь!»
Благословила:
«Богъ съ тобой, родная!»
И на лавку повалилась,
Будто не живая.
Всталъ отецъ и молвилъ: «съ Богомъ!
Съ Богомъ, сиротина!»
Зарыдала и упала
Въ ноги Катерина:
«Ты прости меня, родимый,
Въ чёмъ я согрѣшила!
Не кляни меня ты бѣдной,
Если опостыла!»
— «Пусть Господь тебя и люди
Добрые прощаютъ!
Помолись — и въ путь-дорогу:
Сердце зла не знаетъ!»
Еле встала, поклонилась,
Вышла со слезами —
И старикъ съ своей старухой
Стали сиротами.
Вышла въ садикъ, помолилась,
Горсть земли набрала
И на крестъ её въ мѣшочкѣ
Крѣпко навязала.
«Не вернусь!» проговорила:
«Далеко умру я
И чужіе закопаютъ
Въ землю мнѣ чужую;
А своя — щепотка эта —
Надо мною ляжетъ,
И про долго, и про горе
Добрымъ людямъ скажетъ.
Не разсказывай, голубка,
Гдѣ бъ ни схоронили,
Чтобы грѣшницу по смерти
Люди не бранили!
Ты не скажешь — вотъ кто скажетъ,
Кто его родная!
Боже мой, куда я дѣнусь,
Убѣгу куда я?
Я сама, дитя родное,
Спрячусь подъ водою,
Ты же грѣхъ мой отстрадаешь
Въ людяхъ сиротою,
Безъ отца.»
Пошла деревней —
Плачетъ Катерина;
Повязалася платочкомъ
И глядитъ на сына.
За деревней оглянулась —
Сердце въ ней заныло,
Покачала головою
И заголосила.
Стала въ полѣ при дорогѣ,
Словно тѣ берёзы;
Какъ роса передъ зарёю,
Полилися слёзы.
Изъ-за слёзъ изъ-за горючихъ
Бѣла-дня не чуетъ,
Только сына обнимаетъ,
Плачетъ да цалуетъ.
А ребёнокъ, точно ангелъ,
Ничего не знаетъ:
Къ груди крохотной ручонкой
Тянется, хватаетъ.
Солнце сѣло; за дубровой
Зорька догораетъ.
Отвернулась — и въ дорогу.
Вотъ ужь чуть мелькаетъ.
На селѣ ещё сосѣдки
Долго толковали,
Но ни мать, ни старый батька
Ихъ ужь не слыхали.
Такъ-то съ ближними на свѣтѣ
Люди поступаютъ!
Рѣжутъ, тѣшатся… иной же
Самъ себя терзаетъ.
А за что? Господь ихъ знаетъ.
Свѣтъ, кажись, широкой,
А въ нёмъ мѣста не отыщетъ
Странникъ одинокой.
Одному отмѣритъ доля
Всё, что пожелаетъ,
А другого лишь надѣлитъ
Тѣмъ, гдѣ закопаютъ.
Гдѣ жь тѣ люди, гдѣ жь тѣ братья,
Съ кѣмъ мы такъ желали
Жить, кого любить сбирались?
Сгинули, пропали!
Есть на свѣтѣ доля —
Съ кѣмъ она спозналась?
Есть на свѣтѣ воля,
Да кому досталась?
Есть на свѣтѣ люди —
Золотомъ сіяютъ,
Кажется, чего бы —
Долюшки не знаютъ.
Ой, нѣтъ доли, воли!
Свитку надѣваютъ
Съ горемъ — ну, а плакать
Стыдъ имъ запрещаетъ.
Золото возьмите,
Будьте имъ богаты,
Мнѣ же — дайте слёзы
Выплакать утраты.
Затоплю недолю
Частыми слезами,
Затопчу неволю
Босыми ногами!
И пойду по свѣту
Я тогда довольный —
И душа взыграетъ
Ласточкою вольной.
III.
Стонутъ совы; спитъ дуброва;
Звѣздочки сіяютъ;
По окраинамъ дороги
Суслики играютъ.
Люди добрые успули:
Каждаго стомило
Или счастье, или слёзы —
Ночка всё покрыла.
Всѣхъ покрыла, словно дѣтокъ
Мать, когда уснули.
Гдѣ жь уснула Катерина:
Въ хатѣ ли, въ лѣсу ли?
Сына ль въ полѣ, подъ копною,
Тѣшитъ, забавляетъ,
Аль въ лѣсу изъ-за колоды
Волка выжидаетъ?
Пропадайте, чорны-брови!
Лучше не родиться,
Чѣмъ такою злой бѣдою
Изъ-за васъ платиться.
Что-то дальше повстрѣчаетъ?
Тяжко будетъ, тяжко!
Зной, пески, чужіе люди
Ждутъ тебя, бѣдняжки!
Встрѣтитъ стужа; по желанный
Встрѣтитъ ли — кто знаетъ:
Приласкаетъ ли бѣдняжку,
Нѣтъ ли — все бываетъ!
Нѣтъ! съ нимъ дѣвица забудетъ
Зной, пески, кручину:
Онъ, какъ мать, какъ брагъ, привѣтомъ
Встрѣтитъ Катерину.
Всё увидимъ, всё услышимъ!
А пока немного
Отдохнёмъ, да поразспросимъ
На Москву дорогу.
Дальній путь! Дорогу эту
Знаю братцы, знаю:
Даже сердце замираетъ,
Какъ припоминаю.
Вымѣрялъ и я когда-то —
Чтобъ её не мѣрить!
Разсказалъ бы я про горе,
Только не повѣрятъ!
Скажутъ: «лжотъ онъ!» да и станутъ
За глаза порочить:
«Вишь разсказываетъ сказки,
Да людей морочитъ!»
Правда, братцы, ваша правда!
Для чего предъ вами
Стану я свою кручину
Выливать слезами?
Жить съ заботами и горемъ
Ни кому не диво.
Ну ихъ къ бѣсу! Лучше дайте
Трубку да огниво,
Чтобъ родные, сидя дома,
Сердцемъ не крушились.
Что разсказывать про бѣды!
Развѣ, чтобъ приснились?
Ну ихъ къ бѣсу! Лучше взглянемъ,
Что-то, той порою,
Сталось съ нашей Катериной,
Съ малымъ сиротою.
За Днѣпромъ, дорогой въ Кіевъ,
Идутъ тёмнымъ боромъ
Чумаки, родную пѣсню
Распѣвая хоромъ.
Молодица имъ на встрѣчу:
Видно, съ богомолья.
Отчего жь глаза припухли?
Видно отъ бездолья?
Въ свиткѣ худенькой одѣта,
Въ лаптяхъ и съ клюкою;
На рукахъ ея ребёнокъ,
Узелъ за спиною.
Повстрѣчавшись съ чумаками,
Мальчика прикрыла:
«Какъ въ Москву пройти мнѣ, братцы?»
Ихъ она спросила.
— «Прямо, прямо, молодица!
А куда дорога?»
— «Я въ Москву иду. Подайте
Бѣдной, ради Бога!»
Дали грошъ ей. Задрожала:
Ой, какъ брать ей тяжко!
И зачѣмъ ей? А ребёнокъ?
Жаль его, бѣдняжки.
Зарыдала, поплелася;
Въ Броворахъ немного
Отдохнула, да купила
Пряникъ на дорогу.
Долго, долго горемыка
Шла, разузнавала,
А случалось — подъ заборомъ
Съ сыномъ ночевала.
Видите ль, на что ей очи пригодились:
Чтобъ изъ нихъ рѣкою слёзы лились, лились.
Слушайте жь и кайтесь, красныя дѣвицы,
Чтобъ потомъ не плакать, сердцемъ не томиться,
Чтобъ не довелося мужа на чужбинѣ
Вамъ искать, какъ нашей бѣдной Катеринѣ.
Тогда не пытайтесь дорогой узнать,
За что не пускаютъ въ избу ночевать!
Не пытайтеся развѣдать —
Люди, вѣдь, не знаютъ:
Тѣхъ, кого Господь караетъ
И они караютъ.
Люди гнутся, точно лозы,
Вѣтеръ чуть повѣетъ.
Солнце свѣтитъ сиротинѣ —
Свѣтитъ, да не грѣетъ.
Люди бъ солнце заслонили,
Если бъ можно было,
Чтобы сирымъ не свѣтило,
Слёзы не сушило.
А за что, за что не знаетъ
Бѣдная отрады?
Чѣмъ она не угодила?
Что имъ, людямъ, надо?
Чтобы плавала! Не плачь же,
Сердце-Катерина!
Пусть тѣхъ слёзъ не видятъ люди!
Прочь, змѣя-кручина!
А чтобъ личико не блёкло
Съ чорными бровями,
До зари, въ лѣсу дремучемъ,
Вымойся слезами —
И никто тогда бѣдняжку
Лихомъ не помянетъ;
А пока струятся слёзы,
Сердцу легче станетъ.
Но не лучше ль намъ вернуться
Къ нашей Катеринѣ
И взглянуть, какъ ей живётся,
Круглой сиротинѣ.
Подъ плетнями ночевала,
На зарѣ вставала
И всё шла путёмъ-дорогой —
Глядь, зима настала.
Свищетъ вѣтеръ, стонетъ вьюга,
А она въ убогой
Свиткѣ и лаптяхъ плетётся
Снѣжною дорогой.
Чуть ступаетъ. Вдругъ мелькнуло:
Глянула — блѣднѣетъ:
Москали идутъ дорогой.
Горе — сердце млѣетъ!
Повстрѣчала. «Не слыхали ль —
Говоритъ — случаемъ,
Гдѣ Иванъ мой чернобровый?»
Тѣ ей: «Знать не знаемъ!»
И, какъ водится, солдаты
Шутятъ да смѣются:
«Ай да баба! ай да наши!
Всюду доберутся!»
Посмотрѣла Катерина:
«Охъ, ты доля, доля!
Ты не плачь, мой горемычный:
Видно, Божья воля!
Побреду — ходила больше —
Можетъ и найду я:
Сдамъ ему тебя, голубчикъ,
А сама умру я.»
Воетъ вьюга, стонетъ вьюга,
По полю гуляетъ:
Катерина средь дороги
Слёзы проливаетъ.
Уходилась злая вьюга —
Еле повѣвала:
Всё бы плакала бѣдняжка,
Только слёзъ не стало.
На дитя она взглянула:
Политый слезою,
Рдѣетъ крошка, какъ цвѣточекъ
Утромъ подъ росою.
Усмѣхнулась Катерина,
Горько усмѣхнулась:
Возлѣ сердца лютымъ змѣемъ
Горе шевельнулось.
Осмотрѣлась Катерина,
Видитъ — лѣсъ чернѣетъ,
А подъ лѣсомъ, у дороги,
Огонёкъ свѣтлѣетъ.
«Ну пойдёмъ же: можетъ, пустятъ
Въ хату насъ съ тобою;
А не пустятъ — заночуемъ
Въ полѣ, подъ межою,
Подъ избою заночуемъ —
Мѣста намъ достанетъ.
Гдѣ-то будешь ночевать ты,
Какъ меня не станетъ?
Ты съ собаками дружися:
Право, лучше будетъ!
Если злыя — покусаютъ,
Всё же не осудятъ.
Съ ними ѣсть и пить придётся
Моему Ивану…
Охъ, ты, доля моя, доля,
Что я дѣлать стану?»
IV.
Свищетъ вѣтеръ, стонетъ вьюга;
По лѣсу завыло;
Словно море, бѣлымъ снѣгомъ
Поле обложило.
Изъ избы лѣсничій вышелъ,
Чтобъ пройти дозоромъ —
Такъ куда ты! зги не видно:
Такъ и свищетъ боромъ.
— "Еге-ге, какая вьюга!
Нѣтъ, тутъ не до лѣсу:
Лучше въ хату. Что такое?
Э, да ну ихъ къ бѣсу!
Ишь несётся вражья сила!
Будто и за дѣломъ.
Какъ ихъ снѣгомъ-то… Никифоръ,
Глянь-ко — точно въ бѣломъ. "
— «Москали? да гдѣ?… да гдѣ же?»
— «Что ты? Богъ съ тобою!»
— «Гдѣ они, мой голубь сизый?»
— «Вонъ идутъ межою.»
Побѣжала Катерина,
Вихремъ понеслася.
— «Знать, Московщина бѣдняжкѣ
Солона пришлася!
По ночамъ — одно и знаетъ —
Москаля всё кличетъ.»
Черезъ пни бѣжитъ бѣдняжка.
Еле-еле дышетъ.
Добѣжала — утираетъ
Слёзы рукавами.
Ей на встрѣчу выѣзжаютъ
Москали рядами.
«Охъ, ты доля моя, доля!»
Къ нимъ… глядитъ — узнала:
Впереди всѣхъ ѣдетъ старшій.
«Милый!» закричала:
«Мой Иванъ, мой ненаглядный!
Что жь ты не вернулся?»
И къ нему — хватаетъ стремя.
Старшій оглянулся
И коня въ бока толкаетъ.
«Что жь ты уѣзжаешь?
Аль забылъ меня, желанный?
Аль не распознаешь?
Погляди: я Катерина,
Я твоя, мой милый!
Что жь ты стремя вырываешь
У меня постылой?»
А онъ будто и не видитъ —
Всё коня торопитъ.
«Посмотри — ужь я не плачу!»
Катерина вопитъ:
«Не узналъ меня, мой милый?
Посмотри, вглядися:
Я, ей-богу, Катерина!»
— «Дура, отвяжися!
Прочь безумную возьмите!»
— «Боже! отказался!
Хочешь бросить Катерину,.
А не ты ли клялся?»
— «Да возьмите жь! Что стоите?»
— «Какъ? ты прогоняешь?
Да за что жь, скажи, мой голубь?
На кого оставишь
Катерину, что, бывало,
Въ садъ къ тебѣ ходила,
Что тебѣ малютку-сына
Скорбная родила?
О, мой соколъ ненаглядный,
Ты хоть не гнушайся!
Я твоей батрачкой буду;
Ты жь съ другой спознайся.
Съ цѣлымъ свѣтомъ. Я забуду,
Что счастливы были,
Отъ тебя имѣла сына,
Что меня покрыли.
Стыдъ-то, стыдъ-то! И за что мнѣ
Гибнуть безталанной?
Ты покинь меня, но сына
Не кидай, желанный!
Не покинешь? Не бѣги же
Отъ меня: мой милый,
Принесу тебѣ я сына.»
Стремя опустила —
И въ избушку. Воротилась,
Обнимаетъ сына:
Неповитый, неодѣтый,
Плачетъ сиротина.
"Посмотри — вотъ онъ, желанный!
Гдѣ жь ты — схоронился?
Онъ уѣхалъ — сына, сына
Бросилъ — отступился!
Боже мой, куда я дѣнусь.
Дитятко, съ тобою?
Люди добрые, возьмите
Бѣднаго съ собою:
Не гнушайтесь имъ, родные —
Онъ вѣдь сиротина!
«Ой, возьмите — и отдайте
Старшему за сына,
А не то и я покину,
Какъ отецъ покинулъ!
Чтобъ его не покидала
Горькая судьбина!
Ой, грѣхомъ на свѣтъ, мой цвѣтикъ,
Мать тебя родила —
Выростай же на смѣхъ людямъ!»
На земь положила.
«Поищи отца, по свѣту —
Я ужь поискала.»
И съ дороги, какъ шальная,
Въ лѣсъ — и убѣжала.
Плачетъ мальчикъ, москали же —
Что имъ — миновали.
Что жь — и лучше! Да на горе
Люди услыхали.
Вотъ ужь ночь, а Катерина
По лѣсу блуждаетъ,
Проклинаетъ долю злую,
Стонетъ и рыдаетъ.
Но вотъ вышла на поляну,
Глянула — спустилась
Внизъ, къ пруду, взглянула въ прорубь
И остановилась.
«Упокой, Господь, мнѣ душу,
Вы жь — примите тѣло,
Воды тёмныя» — и въ прорубь:
Только зашумѣло
Подо льдомъ.
Нашла бѣдняжка
То, чего искала.
Прошумѣлъ, пронёсся вѣтеръ —
И слѣда не стало.;
То не вѣтеръ, то не буйный,
Что дубы ломаетъ;
То не горе, что родная
Рано умираетъ;
Та семья не стала сирой,
Что похоронила
Мать свою: у ней остались
Имя и могила.
Насмѣются злые люди —
Сироту осудятъ:
Выльетъ слёзы на могилу,
Горе позабудетъ.
А тому, тому на свѣтѣ,
Что тому осталось,
Кто отца въ глаза не видѣлъ,
Мать же — отказалась?
Что безродному осталось?
Люди злы и строги!
Ни родни, ни тёплой хаты —
Трудъ, пески, дороги.
Брови, личико на диво —
Что въ нихъ? Чтобъ узнали!
Расцвѣтила, не укрыла —
Лучше бъ полиняли.
V.
Шолъ кобзарь въ престольный Кіевъ,
Шолъ — и сѣлъ дорогой.
Съ нимъ вожакъ. Онъ весь обвѣшанъ
Сумками, убогой.
Мальчуганъ прилёгъ — и дремлетъ,
Дремлетъ, засыпаетъ;
А кобзарь-слѣпецъ «Ісуса»
Тихо напѣваетъ.
Подаютъ кто грошъ, кто хлѣба
Край — ни кто не минетъ:
Всякъ — слѣпому, а молодка —
Та малюткѣ кинетъ.
«И босой-то онъ, и голый»,
Думаетъ молодка:
«Есть краса, да нѣту счастья,
Потому — сиротка!»
Экипажъ, дорогой въ Кіевъ,
Ѣдетъ шестернею.
Въ экипажѣ ѣдетъ баринъ
Съ молодой женою.
Ѣдетъ — вдругъ остановился;
Взвились клубы ныли.
Подбѣжалъ Ивась: въ окошко
Крошку поманили.
Бросивъ грошъ, она малюткой
Бѣднымъ занялася.
Баринъ глянулъ — отвернулся:
Онъ узналъ Ивася:
Онъ узналъ собольи брови
И сокольи очи;
Онъ узналъ въ малюткѣ сына,
Да признать нѣтъ мочи.
— «Какъ зовутъ тебя?» — «Ивасомъ!»
— "Прелесть! "проронила…
Пыль взвилась изъ-подъ дормеза
И малютку скрыла.
Бѣдняки сочли подачку,
Помолились Богу,
Помолились и пустились
Снова въ путь-дорогу.
1860.