За Русь Святую!
М.: Институт русской цивилизации, 2014.
КАРТИНА г-на ГЕ
правитьНа последней выставке в Императорской Академии художеств внимание всей публики было привлечено картиною г. Ге [1], названною в каталоге: «Тайная Вечеря». Все журналы и газеты наперерыв спешили заявлять об этом произведении талантливого художника, положившего, как говорят знатоки, основание новой школе, отвергнувшего рутину и «внесшего в русскую живопись живую струю, которая должна освежить поблекший исторический род живописи и показать, что история и господствующий в нашей школе жанр не подлежат резкому разграничению».
Начитавшись печатных и наслушавшись устных толков о картине г. Ге, мы нарочно ездили на выставку поглядеть на это диво искусства. Ну, и глядели и видели. Хороша картина, нечего сказать, очень хороша. Если не выше, то непременно рядом она имеет право стоять с знаменитою картиною г. Иванова [2]. Для живущих далеко от Петербурга мы расскажем, насколько сумеем, план ее и положение действующих лиц.
Художник изобразил убогую комнату, в углу которой поставлен стол, покрытый простою скатертью, а вокруг стола бедные ложа вроде низких диванов. Стены голы; небольшое окошко, полузадернутое грубою тканью, не скрывает однако ж, что на дворе лунная ночь. Комната освещена ночником, скрытым за одною из фигур. На столе остатки вечери и самая простая посуда; у стола на полу умывальница, думать надобно, для омовения ног. Среди этой обстановки на первом плане представлен Спаситель, но не тот Спаситель с Божественным величием на челе, с сознанием, что вся предана Ему Отцем Его, не с мыслию о великой тайне, долженствующей оживить весь мир вкушением от плоти и крови Его, не в тот момент, когда изречены Им слова: приимите, ядите и пиите от нея еси, a какой-то убитый горем человек, не поладивший за общим столом со своим соседом, с понуренным челом и опертой на руку головой. Апостол Иоанн, только что поднявшийся с помятого ложа, полон изумления, как будто от неожиданного оборота дела. Апостол Петр представлен каким-то горячим стариком, который того гляди бросится за уходящим Иудой, чтоб… чтоб остановить его; на лице Иуды вы видите оскорбление и жажду мести; остальные девять фигур, занимая задний план картины, служат только дополнением к действию.
Читатель и без нашего указания видит, что картина эта не имеет ни малейшего права именоваться «Тайною Вечерию»; она, скорее, жанр, взятый из обиходной жизни, — игра досужего воображения, залетевшего далеко за пределы, указываемые евангельским сказанием и преимущественно практикою и преданиями Церкви Православной. Минуя художественное исполнение картины, мы глядим на нее с точки религиозной и потому положительно говорим, что произведение г. Ге есть оскорбительная для чувства христианского профанация величайшей мировой тайны, есть прикосновение Озы к ковчегу завета. Тяжело, болезненно-тяжело впечатление, уносимое православно мыслящим человеком от изображения, подобного которому не представляла ни одна школа христианской живописи. Есть сюжеты, раз навсегда апробированные вековым употреблением, которых не смеет переставлять по своему произволу рука художника; есть события в мире христианском, имеющие свой колорит, свою обстановку, свои неизменные условия. Это не рутина, а примирение небесного с земным, укрепленное рядом веков; малейшая черта, вновь привнесенная, уже вредит этому примирению, расторгает связь небесного с земным, оземленяя первое и низводя его на степень обыденных, человеческих явлений. Вот почему Церковь Православная чуждается изысканного стиля италианских художников; вот почему неприятны и оскорбительны для чувства христианского театральные позы, придаваемые изображениям католических святых и, к несчастию, врывающиеся и в нашу церковную живопись. Но не в том дело. Быть может, мы не сказали бы ни слова ни о картине г. Ге, ни об аномалии ее в смысле религиозном, если бы нас не побудили к этому более чем странные рассуждения какого-то г. А. Сомова[1].
«Г. Ге, — говорит он, — внимательно читая Евангелие и новейших его толкователей, не довольствовался этими божественными строками, а читал и между ними, находя и там новые и новые прелести». Видите ли, к чему приводит чтение Евангелия по руководству новейших его толкователей! К недовольству тем, что читается ясно и понятно для верующего, к чтению между строками, то есть к навязыванью своих собственных мыслей святым евангелистам и вследствие того к открытию в Евангелии каких-то новых прелестей!.. Что мудреного после этого, если художнику Спаситель мира представился с лицом «не особенно красивым», что в измене Иуды он понял «не побуждение низкой алчности, но грустную развязку несогласий между творцом нового учения и его последователем, не могшим отречься от древнего иудейства». Что удивительного, если Христос Спаситель представился и Иуде, и художнику не разрушителем дел диавола, не искупителем всего рода человеческого, а только «врагом родины, грозящим разрушить все, что составляло ее национальность»! Новейшие толкователи низвели божественное сказание евангелистов до простой интриги, — и вот Сын Божий является в пластическом образе оскорбленного неудачею человека; апостол Петр (прости Господи!) — забиякой, «готовым броситься на Иуду и наказать дерзкого, осмелившегося так глубоко огорчить Господа»; апостол Иоанн — посредником, который «надеется помирить поссорившихся»; предатель Иуда — «не негодяем, готовым за деньги на высочайшую подлость, но глубоко оскорбленным старообрядцем». Стало быть, все не так, как мы читаем в Евангелии и слышим из уст Церкви Православной; все происходило не тем порядком и не при той обстановке, к каким приучила нас церковная практика. По-вашему, все это рутина: да за чем вы трогаете ее? Этой рутиною живет благоговейная дума христианина; эта рутина возводит его от земли к небеси и могущественно переносит к тому великому моменту, когда учреждением таинства Евхаристии совершилось великое дело обновления вселенной. Эта рутина не давит нас пластикою и заставляет с любовию и благоговением взирать на божественное лицо Искупителя, принимавшего в пречистые руки Свои хлеб и чашу. Эта рутина указывает нам в хлебе пречистое тело Его, а в чаше божественную кровь Его… Понимаем, очень хорошо понимаем, к чему ведете вы народ православный с вашими новейшими толкователями Евангелия!.. Мы тоже умеем читать между строками и видим заднюю мысль за густым слоем красок, — и потому еще раз говорим, что картина г. Ге есть не «Тайная Вечеря», а осуществление идей новейших толкователей, в сердце которых, как в сердце Иуды перед предательством, вошел сам сатана…
Нет, г. Ге, лучше б вы сделали, если б при вашем несомненном таланте читали Евангелие не по руководству новейших толкователей его и не между строками, а так, как учит читать оное Церковь Православная; а еще лучше, если б вы вместе с г. Ивановым выбирали сюжеты для своих изделий из мифологии или даже обыденной жизни, вон как поступил г. Пукерев [3] с знаменитою картиною г. Иванова. Тогда бы мы, люди православные, не имели неприятности видеть на выставках прелестного безобразия, которое и вы, г. Ге, и покойный г. Иванов ярко выразили в своих препрославленных картинах.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПечатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Без подп.] Картина г. Ге // Домашняя беседа для народного чтения. — 1863. — Вып. 48. — С. 432—434.
[1] Ге Николай Николаевич (1831—1894) — художник.
[2] Иванов Александр Андреевич (1806—1858) — художник, представитель академизма, автор грандиозного полотна «Явление Христа народу». С 1831 по 1858 г. жил в Риме.
[3] Пукирев Василий Владимирович (1832—1890) — художник.
- ↑ С.-Петерб. вед. 1863 г. № 213.