Борис Садовской
правитьСовременному читателю имя Каролины Павловой говорит не много. Уже лет за тридцать до смерти (она скончалась в 1893 году, почти девяноста лет) ее постигло полное и вполне заслуженное забвение.
Правда, было время, когда имя Павловой не сходило со страниц лучших русских журналов и стихотворения ее имели своих читателей: время это — середина сороковых годов, «полночь крепостного права». В ту пору всякое явление литературной жизни казалось поневоле значительным; общество, оторванное от деятельности, болезненно сосредоточивало внимание на литературных светилах, готовое даже незначительную звездочку принять за огромную планету. Подобное явление мы можем заметить и в позднейшую пору, ежели вспомним, какое повышенное любопытство проявлялось у нас лет пятнадцать тому назад к забытым поэтам в связи с вопросами о тайнах стихосложения и стихотворства.
Преувеличенное увлечение второстепенными поэтами старых годов, выродившееся в какой-то модный спорт, давно уж пора оставить. В самой основе этого увлечения лежит ложный принцип. Ежели забываются люди, дела и стихи, значит, они это свое забвение заслужили, и стараться их воскресить будет бесплодным трудом. Ничуть не хуже (а часто и лучше) Павловой сочиняли стихи Ф. Глинка, Шевырев, гр. Е. Ростопчина, Подолинский и многие другие, а между тем все они забыты и не нужны читателю. В этом сказалось великое и благодетельное равновесие истории, непреложность ее законов. Наоборот: никогда не забудутся Лермонтов, Тютчев, Некрасов. В них аромат и сок их эпохи, благоухающее поэтическое вино. Вкусившему этого вина мало отрады принесет слащавый лимонад второстепенных стихотворцев. Прав был Майков, сказавший:
Народу мил и дорог тот,
Кто спать в нем мысли не дает.
Пробуждающие в народе мысль (чувство, вдохновение, силу) не нуждаются в том, чтоб о них напоминали.
Творчество Каролины Павловой, чуждое действительности и жизни, есть совершенно мертвое бумажное творчество. Ни капли крови, ни признака души. Одни чернила да типографский свинец. В этом отношении Павлова является прародительницей наших современных эстетов. Ее не привлекает кипящая у нее перед глазами жизнь, она хватается за огромные мировые темы, мечется в пространствах тысячелетней истории, тщетно надеясь населить свое скудное воображение образами внешнего мира.
В ней нет ничего самобытного, ничего такого, что бы заставило читателя задуматься или вздрогнуть. Глубоко не национальная писательница! В этом неповинно, конечно, ее иностранное происхождение: мало ли было у нас поэтов с нерусскою кровью в жилах. Несчастье Павловой заключалось не в этом. Судьбой был отпущен ей огромный ум и ни на грош поэзии.
Признаки умного, но бездарного существа Павлова обнаружила уже на заре своей долгой жизни. У нее есть способности ко всему понемножку: она рисует, пописывает стихи, говорит на нескольких языках, занимается астрономией. Ко всему этому надо присоединить вечную восторженность и способность надоедать друзьям и знакомым постоянным чтением своих стихов. Современники бегали от нее, свидетельствуя в известных нам мемуарах о боязни быть отчитанными заживо. Замечательно, что хвалили Павлову или люди малосведущие в поэзии, или такие же риторы-стихотворцы, как она.
И он пошел — и бездны влага
В сплошной сливалася кристалл,
И тяжесть твердого он шага
На зыбки воды упирал.
Но бурный ветер взорвал пучину,
И, в немощи душевных сил,
Он, погибая, Девы к Сыну
Молящим гласом возопил.
Какой деревянный и в то же время вялый стих! Местами в нем чувствуется пафос, но пафос этот рассудочный, напускной. Многие образы избиты: «бездна очей», «густая мгла очей»; часто встречаются безвкусные стихи: «везде есть небо над главою», «столп лишь огненный стоит», есть и сравнение живой песни с электрической цепью, весьма знаменательное для Павловой и для стихотворцев ее породы.
Всю жизнь Павлова переходила от одного поэтического светила к другому, как бы надеясь дружбой с истинными поэтами восполнить природный свой недостаток. В юности она была помолвлена с Мицкевичем, но великий поэт быстро охладел к своей невесте. Счастливее была дружба Павловой с Языковым, более родственным ей по духу.
Как в жизни, так и в творчестве Павлова искала чужих отражений, чужого огня и света, и все европейские поэты дали ей, каждый понемногу, от своего богатства. Думается, что, переведенная на иностранные языки, Павлова могла бы иметь в Европе больший успех, чем дома. Менее всего приложимо к ней изречение о поэте, пьющем из небольшого, но собственного стакана; всю жизнь она прихлебывала из чужих гигантских сосудов.
1915
Примечания
правитьВпервые, с подзаголовком «Мертвое творчество», — «Биржевые ведомости», 1915, 16 октября. Публикуется по тексту книги «Ледоход».
Резко отрицательная оценка творчества Каролины Павловой могла быть вызвана, кроме прочего, и тем, что В. Я. Брюсов, ставший к тому времени литературным антагонистом Садовского, в 1915—16 гг. широко пропагандировал творчество этой полузабытой поэтессы.
Источник текста: Садовской Б. А. Лебединые клики. — М.: Советский писатель, 1990. — 480 с.