Капище Ормузда (Амфитеатров)/ДО
| Капище Ормузда[1] |
| Дата созданія: 1902. Источникъ: Амфитеатровъ А. В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905. — С. 62. |
Далеко въ голубомъ морѣ былъ островъ. На островѣ жили люди разной вѣры; Одни вѣрили въ Аримана, чернаго бога, другіе — въ бѣлаго бога, Ормузда, третьи не вѣрили ни въ Ормузда, ни въ Аримана: имъ было безразлично, который изъ двухъ — правый богъ, который — злой демонъ — обманщикъ, а молились они тому, чья вѣра была сильнѣе властью и выгоднѣе для поклонниковъ. Четвертые, наоборотъ, вѣрили въ обоихъ боговъ: и въ бѣлаго, и въ чернаго, обоимъ распредѣлили особое почитаніе за особыя каждаго достоинства, и — одни изъ этихъ двувѣрныхъ втайнѣ очень стыдились предъ Ормуздомъ за свою слабость къ Ариману, а предъ Ариманомъ — за слабость къ Ормузду; другіе же сожалѣли, что нѣтъ для нихъ въ мірѣ третьяго бога, сѣраго, который бы смѣшалъ чернаго съ бѣлымъ въ одинъ безобидный, сѣрый цвѣтъ, и былъ бы равно пріятенъ и поклонникамъ Ормузда, и аримановцамъ.
Торжествовала на островѣ черная, Ариманова вѣра. Капища ея были многочисленны и великолѣпны, жрецы сыты и величественны. Бѣлая вѣра, Ормуздова, капищъ не имѣла, и тощіе жрецы ея прятались по болотамъ, пещерамъ и лѣснымъ дебрямъ.
Сочувственниковъ у нихъ было много, но все тайныхъ. Когда же кто изъ нихъ высказывался явно, жрецы Аримана имали того и ввергали въ узилище, бывшее подъ ихъ главнымъ капищемъ.
Однако, при всѣхъ своихъ несчастіяхъ, вѣра Ормуздова не умирала, но, съ каждымъ днемъ, — тихая, по дну плывущая, — распространяла свое свѣтлое ученіе. Не могла замереть въ людяхъ острова потребность общаться съ Ормуздомъ, бѣлымъ богомъ, потому что его даромъ міру была совѣсть, а дарами его чернаго противника были сила и наслажденіе.
И молились люди на острову, — одни:
— Ормуздъ, бѣлый богъ, сохрани намъ чистую совѣсть!
Другіе:
— Черный богъ, Ариманъ, вооружи насъ силою противъ сосѣдей нашихъ, наполни наслажденіемъ нашу земную жизнь!
Третьи:
— Ариманъ и Ормуздъ, равно славные черный и бѣлый боги! Дозвольте намъ использовать и силу, и наслажденіе въ полное наше удовольствіе, а, по добротѣ своей божественной, устройте такъ, чтобы намъ было незазорно смотрѣть другъ другу въ глаза, и совѣсть наша оставалась бы чиста, какъ совѣсть младенца…
Былъ между жрецами Аримана одинъ по имени Файамесъ, человѣкъ живой и впечатлительный. Силу онъ уважалъ, наслажденіе любилъ, жилъ-пировалъ, надъ Ормуздомъ и жрецами его слегка посмѣивался. Очень ужъ большихъ злодѣйствъ, будучи по природѣ добродушенъ, не успѣлъ натворить, — однако же, смолоду грѣша, душу свою выгрязнилъ предостаточно. А какъ совѣсти своей никакими средствами и соблазнами чернобожія заглушить не могъ, то, при всѣхъ своихъ успѣхахъ въ жизни, не былъ собою доволенъ. Глядя-же на преуспѣянія и подвиги другихъ жрецовъ Аримана, болѣе усердныхъ, очень часто чувствовалъ къ нимъ глубочайшее омерзѣніе, а по себѣ самомъ жестокую тоску и начиналъ сомнѣваться: да полно, существуетъ-ли и стоитъ-ли имени бога Ариманъ, если ради него могутъ твориться столь неистовыми людьми столь неистовыя дѣянія?
Однажды, когда чернобожники сотворили нѣчто совсѣмъ безобразное, Файамесъ убѣжалъ отъ нихъ въ отчаяніи, самъ не свой, куда глаза глядѣли, въ нѣдра матери-пустыни. И Ормуздъ послалъ ему навстрѣчу одного изъ мощныхъ пророковъ своихъ. И когда Файамесъ выслушалъ отъ пророка обличеніе своихъ грѣховъ и ложной вѣры, разодралъ онъ на себѣ одежду, посыпалъ пепломъ голову и упалъ ницъ, вопія:
— Бѣлый богъ! Долготерпѣливый, милосердный богъ! Пощади меня! Согрѣшилъ я предъ людьми и предъ тобою… Прости и прими меня къ себѣ! Очисти мою совѣсть!
И сломалъ онъ свою гордость, и совершилъ подвигъ покаянія. И Ормуздъ пожалѣлъ его, и велѣлъ ему стать въ число своихъ слугъ.
Тогда пророкъ Ормуздовъ спросилъ бывшаго чернобожнаго жреца:
— Какъ ты будешь теперь жить и что собираешься дѣлать?
Обращенный отвѣчалъ:
— Останусь въ пустынѣ, вопія свое покаяніе…
Пророкъ возразилъ:
— Нѣтъ, братъ: пустыня — мѣсто для простецовъ, которые только тѣмъ и могутъ угодить Ормузду, что зорко берегутъ одну свою душу; а ты — человѣкъ даровитый. Ступай въ міръ, и какъ пришелъ ты къ Ормузду самъ, такъ веди къ нему теперь чужія души.
И Файамесъ принялъ искусъ, и вернулся въ міръ, и всѣмъ проповѣдывалъ о величіи Ормузда, о ничтожествѣ ложнаго Аримана, о торжествѣ совѣсти надъ злобою себялюбивой силы и обманомъ наслажденія. Пошла о немъ широкая молва по острову, — очень любопытствовали о немъ люди и старались, какъ бы его услышать.
Приходить къ Файамесу нѣкоторый человѣкъ и говоритъ ему:
— Знаешь-ли, любезный проповѣдникъ? Наши чернобожники на тебя ужасно злы. Того гляди, возьмутъ тебя и спустятъ въ узилище.
Файамесъ отвѣтилъ:
— Такъ что же? Я готовъ: такъ тому и быть. Пусть страданіе мое засвидѣтельствуетъ истину и мое покаяніе.
— Да, — говоритъ человѣкъ, — ты разсуждаешь почтенно, и пострадать за истину, конечно, похвально. Однако, можно сдѣлать для Ормузда кое-что и получше.
— Научи, я сдѣлаю.
— Видишь ли, Файамесъ: по убѣжденіямъ, я — поклонникъ Ормузда, а въ народѣ и у жрецовъ слыву усерднымъ приверженцемъ Аримана. Чернобожники меня любятъ, и мнѣ позволено даже выстроить собственное капище.
— Что же мнѣ въ твоемъ капищѣ? Чего ты отъ меня хочешь?
— Какъ чего? ты не понимаешь? Я открою для тебя свое капище, — освяти его въ честь своего новаго бога. Проповѣдуй! Пусть у Ормузда будетъ тоже свой открытый храмъ на островѣ.
Файамесъ воскликнулъ съ восторгомъ:
— Ты великодушнѣйшій изъ смертныхъ! Но, бѣдный, ты рискуешь жестоко поплатиться за свое предложеніе!
Человѣкъ возразилъ съ гордостью:
— Если ты не боишься пострадать за вѣру, позволь имѣть частичку мужества и мнѣ.
Отъ проповѣдника Файамеса хозяинъ капища пошелъ къ жрецамъ Аримана и сказалъ имъ:
— Достопочтенные господа! Ересь Ормуздова распространяется по землѣ. Въ прежнія времена всѣхъ этихъ проклятыхъ бѣлобожниковъ взять бы да и спалить на кострахъ, либо оттяпать имъ глупыя головы на плахахъ. Но не тотъ вѣкъ. Вы, достопочтенные, стѣснены въ свободѣ дѣйствій. Наглое повѣтріе, называемое общественнымъ мнѣніемъ, стѣсняетъ васъ. Безсмысленные люди кричатъ, будто вы — гонители, а ученики Ормузда — мученики. Васъ ненавидятъ, а ихъ любятъ. Я — искренній поклонникъ Аримана, и мнѣ больно видѣть ваше затрудненіе. Позвольте мнѣ придти къ вамъ на помощь.
Чернобожники навострили уши:
— Великолѣпно. Слушаемъ.
Хозяинъ капища продолжалъ:
— Я предложу вамъ средство, которое унизитъ Ормузда, а съ Аримана сниметъ непріятную славу гонителя. Позвольте мнѣ открыть бѣлобожникамъ мое капище, — пусть болтаетъ тамъ этотъ сумасшедшій Файамесъ, ихъ новый проповѣдникъ.
— Ты съ ума сошелъ! — воскликнули жрецы.
Но хозяинъ капища продолжалъ:
— Достопочтенные! Одно капище на цѣлый островъ — не велика сила, а между тѣмъ народъ станетъ говорить: что же ормуздіане жалуются, будто у нихъ рты замазаны? Вонъ, — аримановцы ихъ не боятся, даже дали имъ свое капище…
— Такъ-то, такъ, — говорятъ жрецы, — да ты не знаешь этихъ людей… Они захватываютъ, какъ язва… Такого напроповѣдуетъ, что потомъ нашъ братъ только держись…
— Отцы! — воскликнулъ хозяинъ капища. — А я-то на что? Капище мое, я имъ и распоряжаюсь. Они этимъ капищемъ страхъ какъ будутъ дорожить, потому что оно у нихъ одно. Да! одно капище, да и то — ха-ха-ха! — мое. Я этимъ капищемъ такъ свяжу ихъ по рукамъ и ногамъ, что они и пикнуть дурно у меня не посмѣютъ. Отъ всего ихъ Ормузда останется только видимость, а чуть дѣло пойдетъ въ суть, я уже и тутъ, какъ тутъ: что, молъ, вы, сумасшедшіе люди? Въ какую бѣду лѣзете сами и тянете меня? Если не жаль своихъ головъ, пожалѣйте хоть капище. Сколько лѣтъ не было капища у Ормузда, въ кои-то вѣки капище учредилось, а вы его подводите подъ гибель?! И будутъ мои голубчики тише воды, ниже травы, такъ что вы этихъ бѣлыхъ ормуздіанъ не отличите отъ черныхъ аримановцевъ.
Жрецы подумали, говорятъ:
— Это хитро, если такъ.
А одинъ изъ жрецовъ прибавилъ:
— Очень ловко… Но ради чего ты стараешься? Конечно, ради денегъ? Даромъ намъ, чернобожникамъ, никогда никто не служилъ и не служитъ. Сколько же тебѣ?
Хозяинъ отвѣчалъ смиренно:
— Ничего мнѣ отъ васъ не надо, усердствую Ариману безмездно, — только укрѣпите за мною возможные доходы съ капища.
Жрецъ скосилъ глаза, говоритъ:
— Да ты, можетъ быть, милліоны съ него снимешь?
Хозяинъ же капища, видя, что этотъ жрецъ понимаетъ дѣло, сказалъ:
— А сколько сниму, повиненъ треть платить Ариману.
И открылось капище Ормузду, бѣлому богу. И было оно богато, и украсились жрецы его пышно, и толпился въ немъ благоговѣйный народъ. И воспѣли въ немъ проповѣдники, и заговорилъ за старшаго между ними Файамесъ. Но передъ тѣмъ, какъ ему впервые говорить, отозвалъ его хозяинъ капища въ сторонку:
— Вотъ что, братъ. Аримановцы уже раскаиваются, что позволили намъ имѣть капище: боятся. Такъ ты, на первыхъ порахъ, остерегись, — не зли, не дразни ихъ сразу-то, не очень словами воюй. Вѣдь и то уже — шутка ли! — какую побѣду мы одержали: капище имѣемъ. Капище, братъ, надо беречь: капище — Ормуздовъ оплотъ и символъ, капище дороже насъ съ тобою. Мы умремъ, а капище останется. Такъ вотъ, и побереги: только на первыхъ порахъ, покуда къ намъ привыкнутъ. Очень ужъ это наше капище аримановцамъ противно и необыкновенно. Такого труда стоило мнѣ его устроить! Такого труда!..
Файамесъ подумалъ, поморщился… Что же? какъ будто и правъ хозяинъ, дѣльно говоритъ.
— Быть по твоему. Я скажу осторожно.
— Вотъ, вотъ… Обинякомъ больше старайся, — понимаешь? — обинякомъ! Ормузда хвали, а Аримана не обличай. Ясно?
— Ясно-то, ясно, только — очень ужъ мудрено… Нельзя этого совмѣстить.
— А ты старайся. Дано тебѣ капище, ты и старайся.
Народъ въ капище такъ и валитъ валомъ. Жертвы, доходы, — всѣ пророки сытые сдѣлались, бѣлые, холенные. Только хозяинъ ходитъ невеселый, лобъ третъ. Спрашиваютъ его пророки:
— Зачѣмъ ты, человѣче, лобъ трешь? Вѣра наша растетъ, капище процвѣтаетъ, мы сыты, деньги къ тебѣ плывутъ… все обстоитъ благополучно. Не унывай, но воспляши съ нами.
— Не до плясокъ, отцы, — жалуется хозяинъ. — Очень ужъ непрочно наше капище. Былъ я вчера призванъ къ аримановымъ жрецамъ. Ужъ они меня пушили, пушили… Поперекъ горла костью сталъ имъ нашъ Файамесъ. Да и надо правду сказать: заносится, братцы! Дерзокъ! Какъ ни какъ, а вѣдь аримановцы, хоть и дурные люди, но съ нами поступили очень порядочно: взять хотя бы капище это. Надо его цѣнить! беречь!.. А Файамесъ ихъ въ капищѣ каждый день — и такъ, и этакъ… Понятно, что злятся… Нельзя! Они тоже имѣютъ право вѣровать, во что и какъ имъ угодно… чужія убѣжденія надо уважать.
Проповѣдники поразмыслили:
— Правда.
Окружили Файамеса:
— Отче, ты полегче! А то мы безъ капища останемся.
— Друзья мои, — отвѣчалъ Файамесъ. — Радъ бы угодить вамъ, да не умѣю я легче-то. И то мнѣ уже стыдно на каѳедру всходить. Такъ вотъ и шепчетъ совѣсть въ уши: все-то ты замалчиваешь, все-то не договариваешь, не смѣешь взглянуть Ариману прямо въ глаза… Не умѣю легче.
А хозяинъ уже тутъ, какъ тутъ, — доспѣлъ:
— Это, — внушаетъ, — оттого, что — ты все импровизаціи какія то возглашаешь. А ты пиши свои слова заранѣе въ тетрадь, да обсуждай ихъ совмѣстно со всѣми нами, — вотъ мы общимъ совѣтомъ и сгладимъ все, исправимъ, направимъ, на умъ наведемъ…
Пророки переглянулись:
— А вѣдь это онъ придумалъ чудесно!
Файамесъ говоритъ:
— Если вы одобряете, я согласенъ.
Прошла еще недѣля, другая, Опять не въ духѣ хозяинъ.
— Что съ тобою? — спрашиваетъ Файамесъ.
— Да — что! Противно и говорить. Новая непріятность.
— Скажи.
— Свирѣпствуютъ на тебя аримановцы. Говорятъ, что ты соблазняешь народъ. Мы, — кричатъ, — не съ тѣмъ позволяли вамъ имѣть капище, чтобы Файамесъ проклиналъ насъ въ немъ! Убери его! У него такта нѣтъ. Если онъ будетъ у васъ главнымъ, мы отнимемъ капище.
Файамесъ улыбнулся.
— Стало быть, все дѣло въ томъ, чтобы я не былъ главнымъ?
— Да, требуютъ.
— Такъ поставьте другого на мое мѣсто. А я сойду въ рядъ подначальныхъ жрецовъ.
Пророки говорятъ:
— Никто изъ насъ не рѣшится занять твое мѣсто. Ты — нашъ старшій, мы тебя избрали.
— Это правда, — поддакиваетъ и хозяинъ. — Святая правда. Вамъ неловко. И очень это, братцы, съ вашей стороны хорошо, что вы правило подчиненія помните. А я, друзья, вотъ что предложу къ обоюдному удовольствію. Пускай нашъ Файамесъ, какъ управлялъ капищемъ, такъ и управляетъ имъ, только негласно. А для отвода глазъ ариманіанамъ, выберемъ мы себѣ, якобы, въ главы какого нибудь парня со стороны, — такого, чтобы ни черный, ни бѣлый, а сѣрый съ крапинами, чтобы былъ намъ не вреденъ, а имъ пріятенъ… Въ дѣла свои мы его не пустимъ, а жалованье положимъ хорошее и почетъ будемъ оказывать для видимости, какъ подобаетъ. Поняли?
Пророки смутились:
— Понять-то поняли…
— Такъ и ну, благословясь! у меня уже и парень есть на примѣтѣ. Рубаха! Смирный! Хочешь, — его съ кашей ѣшь; хочешь, — съ масломъ пахтаешь.
— А — ну, какъ онъ захочетъ въ самомъ дѣлѣ начальствовать и заберетъ насъ въ руки?
Хозяинъ хохочетъ.
— Этакихъ-то умныхъ? этакихъ-то талантливыхъ? Стыдились бы труса праздновать! Вѣдь, у насъ Файамесъ!.. Ахъ, вы!.. Да, наконецъ, я то на что? Или я васъ не уберегу? Кто мнѣ дороже — вы или онъ? Развѣ я не вашъ человѣкъ? Развѣ я не доказалъ, что для вашей вѣры готовъ въ огонь и воду, и въ мѣдныя трубы?
— Вѣрно, — соглашаются проповѣдники. — Ты много намъ помогъ. Хорошо. Если Файамесъ согласенъ, можно выбрать твоего парня.
Файамесъ отвѣчаетъ:
— По мнѣ — лишь бы было цѣло капище и воздавалась въ немъ слава Ормузду, а то я готовъ и палкѣ кланяться.
Сѣлъ парень въ старшіе надъ капищемъ. А хозяинъ, тѣмъ временемъ, хвастался чернобожникамъ:
— Не говорилъ ли я вамъ, что я Файамеса въ узду обряжу?
Если же встрѣчалъ бѣлобожника и притомъ наединѣ, то шепталъ ему:
— Что дѣлать? Заставили взять въ жрецы вонъ какого дурака. Но вы не смущайтесь: это — только на показъ, а на дѣлѣ Файамесъ у насъ попрежнему всѣмъ заправляетъ… Этотъ — только на показъ!
И повалилъ народъ въ капище пуще прежняго, потому что очень жалѣлъ Файамеса и пророковъ, какъ ариманіане ихъ стѣснили.
По нѣкоторомъ времени, призываетъ парень, старшій надъ капищемъ, Файамеса предъ свои ясныя очи и повелѣваетъ:
— Вотъ что, отче: читалъ я сейчасъ рѣчь твою, которую ты собираешься произнести завтра. Ты эту свою затѣю оставь. Я не позволю.
— То есть, какъ это не позволишь? — удивился Файамесъ. — Ты не имѣешь права позволять или запрещать.
Парень засмѣялся.
— Въ своемъ-то капищѣ, да не имѣю права?
— Капище не твое, ты не можешь имъ распоряжаться; оно создано мною и моими друзьями-пророками, мы — его хозяева.
Парень надулся и возражаетъ:
— Не мое дѣло разбирать, кто его создавалъ. Я знаю, что я поставленъ сюда главнымъ, отвѣчаю за всѣхъ васъ предъ жрецами Аримана, мнѣ они вѣрятъ, вамъ нѣтъ, — и говорить рѣчь завтра я тебѣ не позволю. А если ты меня ослушаешься, я немедленно пойду къ ариманіанамъ и буду самъ просить ихъ, чтобы капище у васъ отняли.
— Что дѣлать? — спрашиваетъ Файамесъ хозяина. Тотъ прищурился и проситъ:
— Сдѣлай мнѣ милость, уступи ему на этотъ разъ. Даю тебѣ слово; уйму его. А сейчасъ — ты видишь: онъ разозлился, закусилъ удила, не сговоришь съ нимъ. Что дѣлать — самолюбивый дуракъ и упрямый рабъ. Со злости еще, пожалуй, въ самомъ дѣлѣ какую нибудь мерзость устроитъ. Онъ съ чернобожниками свой человѣкъ.
Жалуются Файамесу и пророки:
— Хозяйскій парень этотъ совсѣмъ насъ въ бараній рогъ скрутилъ. Слова наши перевертываетъ по своему, коверкаетъ… Начнешь славу Ормузду, а выходитъ — помилуй насъ, великій Ариманъ!.. Такъ нельзя… Намъ совѣсть не позволяетъ… А чуть скажешь слово напротивъ, кричитъ: — «только мною держится капище! Только ради меня щадятъ васъ ариманіане! Будете супротивничать, — сейчасъ же скажу ариманіанамъ, чтобы раздѣлались съ вами по своему!..»
Говоритъ Файамесъ хозяину:
— Мы не можемъ быть въ зависимости отъ тайнаго чернобожника. Если необходимо, чтобы онъ повелѣвалъ капищемъ, отпусти насъ.
Хозяинъ испугался:
— Братцы! Что вы? Какъ можно? Этакое капище покинуть? Такія дѣла? Помилуйте! Что оно мнѣ денегъ стоило! Что вы здѣсь своего труда положили! Что людямъ добра сдѣлали! Если не меня, бѣднаго, то хоть народъ пожалѣйте, любитъ васъ народъ, привыкъ… какъ ему быть безъ капища? Къ вамъ, вѣдь, онъ ходитъ, — къ парню этому, ослиной головѣ, кто пойдетъ? Пожалѣйте.
— Нѣтъ, — говорятъ одни пророки, — мы уйдемъ.
Другіе мнутся.
А хозяинъ шепчетъ Файамесу:
— Пусть уходятъ. Есть они, нѣтъ ли, мнѣ все равно, только бы ты, да избранные твои остались А тебѣ нельзя уйти, стыдно уйти. Въ какое положеніе ты меня поставишь? Вѣдь, изъ-за тебя и для тебя я все это капище затѣялъ? Вѣдь, ты меня, выходитъ, разорилъ! Вѣдь, это тебѣ на совѣсть ляжетъ…
— Хорошо, — вздохнулъ Файамесъ, — я останусь и избранныхъ своихъ уговорю. Но ужъ, пожалуйста, постарайся ты, чтобы эти насилія прекратились.
Одни ушли, другіе остались. А на мѣсто ушедшихъ новый начальникъ капища призвалъ своихъ пророковъ, изъ тайныхъ ариманіанъ. Они льстили чернобожникамъ, якшались съ ними, ходили въ ихъ капища, ѣли съ ними жертвенное мясо, хвалили ихъ обряды и громко восклицали:
— Вотъ бы и у насъ такъ!
И смѣялись надъ Файамесомъ. А пророки Файамеса уходили одинъ за другимъ и каждый звалъ его уйти вмѣстѣ. Но Файамесъ любилъ капище, думалъ, что оно нужно Ормузду, и не имѣлъ воли покинуть его.
Въ одну ночь, мучимый безсонницею, лежалъ онъ на кровлѣ капища, а внизу громко бесѣдовали, не подозрѣвая, что старый проповѣдникъ слышитъ ихъ, служки-сторожа.
— Грѣхи съ нашимъ капищемъ: совсѣмъ оно чернобожнымъ сдѣлалось. На устахъ у жрецовъ — Ормуздъ, а на дѣлѣ и въ сердцѣ — Ариманъ. Совѣсть потеряли.
— Недаромъ всѣ пророки покидаютъ насъ. Еще бы! Какъ можно терпѣть? И старый Файамесъ тоже хорошъ! — ему ли еще не совѣстно? Развѣ такое капище онъ обѣщалъ намъ, когда пришелъ изъ пустыни?
— Э, чего отъ него ждать? Капище процвѣтаетъ, доходы текутъ рѣкою, на его долю перепадаетъ много золота… Закупленный человѣкъ! Ослабшій!
— Да, если золото богато плыветъ въ руки, то человѣкъ становится уже не свой, а золота. Ему тогда все равно: Ормуздъ ли, Ариманъ ли, — со всякимъ уживется…
И давно уже перестали разговаривать сторожа, и спали крѣпкимъ сномъ, а темносинее небо стало блѣдно голубымъ, и звѣзды выцвѣли и пропали, и румяный востокъ весело отразился на капищѣ и сдѣлалъ розовою бѣлую одежду Файамеса… а онъ все сидѣлъ на крышѣ, охвативъ колѣна руками, закусивъ губу, страшно уставясь предъ собою, незрячими отъ тоски и гнѣва, глазами.
— Такъ вотъ до чего дожилъ ты, Файамесъ! Вотъ какъ сталъ думать о тебѣ народъ! И это — твое покаяніе?
А тутъ хозяинъ капища бѣжитъ, веселый такой, кричитъ издали:
— Побѣда, другъ любезный! Торжество! Совсѣмъ мы съ чернобожниками помирились. Завтра будетъ у насъ въ капищѣ главный жрецъ Аримана, скажетъ рѣчь объ единствѣ. А потомъ ты… только ужъ, сдѣлай милость, не осрами: потактичнѣе… А потомъ всѣ расцѣлуемся и заживемъ въ мирѣ и согласіи, за милую душу… Чего намъ, въ самомъ дѣлѣ, дѣлить-то? Они — хоть и чернобожники, а превосходные ребята… Ихъ даже и народъ опять начинаетъ любить… Стало быть, рѣшено: сперва Аримановъ жрецъ, потомъ ты…
— Нѣтъ, — мрачно отвѣчалъ Файамесъ. — Довольно. Этого не будетъ. Я ухожу.
— О? Ну, пожалуй, и впрямь лучше тебѣ не говорить. Пусть самъ начальникъ капища скажетъ рѣчь… Оно и почетнѣе для Ариманова жреца, чтобы привѣтствовалъ самый главный.
— Мнѣ все равно. Я ухожу.
Засмѣялся хозяинъ, треплетъ Файамеса по плечу.
— Чудакъ! Куда ты пойдешь? Отъ такой-то благодати? Полно стращать. Не то время. Было тебѣ уходить, пока ты нагъ и босъ трепался, а теперь — посмотри, какой баринъ… Не пугай, не повѣрю. Вѣдь, безъ капища, ты нуль, нищій, опальный человѣкъ!.. А у тебя жена, дѣти…
— Ухожу.
Тутъ хозяинъ ужъ даже и разсердился.
— Ну, и уходи! Надоѣлъ ты мнѣ! Важничаетъ, ломается… все по своему, все не по-людски! Ты думаешь, мы безъ тебя не обойдемся? То-то, что поздно ты уходить собрался. Это, другъ мой, тоже было, да давно прошло. Теперь, — была бы тебѣ честь предложена, а, коли не хочешь, значитъ, насъ отъ убытка Богъ избавилъ. Народъ такъ привыкъ къ капищу, что — будешь ли ты съ нами, не будешь ли, — все равно, его отъ насъ палками не отогнать… вотъ что! Поэтому ты не дури, возьмись за умъ, слушайся насъ: мы умнѣе тебя. И — какіе доходы у насъ будутъ! Какія приношенія!.. Въ брилліанты тебя залью, не то, что въ золото… А безъ капища ты — человѣкъ голый… Не дури!
— Такъ, такъ… — шепталъ Файамесъ, — такъ… Ты совершенно правъ… Я заслужилъ все это; да, заслужилъ… Ты это справедливо…
— Вотъ то-то же… А ворчишь!..
И пошелъ хозяинъ капища прочь. Но Файамесъ кличетъ его:
— Послушай, хозяинъ: не думалъ ли ты иногда такого, что, если человѣкъ что создалъ, то онъ это самое властенъ и разрушить?
Хозяинъ махнулъ рукою:
— Это, братъ, притчи. Ты ихъ своимъ ханжамъ разсказывай: мнѣ, человѣку торговому, слушать тебя некогда…
А Файамесъ взялъ свой посохъ и ушелъ въ пустыню — искать, гдѣ скрываются другіе пророки. Но за городскими воротами осіялъ его лучъ, и всталъ предъ нимъ Нѣкто, свѣтлый и грозный. И сказалъ:
— Куда ты, Файамесъ?
Файамесъ отвѣчалъ:
— Бѣгу въ пустыню, да не буду въ грѣхѣ.
Нѣкто возразилъ:
— Бѣжишь отъ грѣха, а грѣхъ твой такъ и останется позади тебя, чтобы соблазнять людей міра?
Затрепеталъ Файамесъ и отвѣчалъ:
— Научи меня, какъ поступить, потому что я вижу: ты — не отъ земли и говоришь мудро.
Нѣкто сказалъ:
— Я геній Ормузда и посолъ воли его. Возвратись въ городъ и уничтожь, что попустилъ. Не должно, чтобы именемъ Ормузда говорились слова и творились дѣла Аримановы. Не должно, чтобы въ капищѣ Ормузда таилось капище Ариманово. Не должно, чтобы люди принимали Аримана за Ормузда и губили себя черною ложью, одѣтою въ лучи истины…
И послушался Файамесъ генія, и возвратился въ городъ. Когда онъ пришелъ въ капище, то новые пророки показывали на него пальцами и издѣвались:
— Гордецъ то нашъ, — немного нагулялъ!.. Видно, богаче нашего мѣста не нашелъ… Нѣтъ, братъ Файамесъ, отъ такого золотого дна, какъ твое капище, легко не уходятъ…
Файамесъ спокойно отвѣчалъ:
— Да, вы правы… я теперь вижу самъ, что съ капищемъ моимъ мнѣ не разстаться.
А когда наступила ночь, Файамесъ вошелъ въ капище и собралъ всѣ пелены и одежды, висѣвшія въ немъ, и сложилъ ихъ въ кучу посреди зданія, и вылилъ на нихъ весь елей изъ лампадъ и сосудовъ, и окропилъ елеемъ стѣны и полъ капища. И, совершивъ все это, взялъ съ жертвенника неугасимый огонь и разметалъ угли его по капищу. И вспыхнуло капище, какъ свѣча, и собравшійся народъ не могъ угасить пожара. А Файамесъ стоялъ у жертвенника въ пламени, и нельзя было къ нему подойти ни тѣмъ, кто хотѣлъ его спасти, ни тѣмъ, которые его проклинали. И стоялъ онъ, и смотрѣлъ, какъ пламя бушуетъ и надвигается на него, и горько смѣялся. Красная рдѣющая балка съ потолка рухнула на его голову, разсыпавъ тысячи искръ… Файамесъ упалъ, и на него упало зданіе…
Примѣчанія править
- ↑ Минусинскъ. Посвящается памяти «Россіи».