Капище Ормузда (Амфитеатров)

Капище Ормузда^[1]
автор Александр Валентинович Амфитеатров

Дата создания: 1902. Источник: Амфитеатров А. В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905. — С. 62.

Далеко в голубом море был остров. На острове жили люди разной веры; Одни верили в Аримана, чёрного бога, другие — в белого бога, Ормузда, третьи не верили ни в Ормузда, ни в Аримана: им было безразлично, который из двух — правый бог, который — злой демон — обманщик, а молились они тому, чья вера была сильнее властью и выгоднее для поклонников. Четвёртые, наоборот, верили в обоих богов: и в белого, и в чёрного, обоим распределили особое почитание за особые каждого достоинства, и — одни из этих двуверных втайне очень стыдились пред Ормуздом за свою слабость к Ариману, а пред Ариманом — за слабость к Ормузду; другие же сожалели, что нет для них в мире третьего бога, серого, который бы смешал чёрного с белым в один безобидный, серый цвет, и был бы равно приятен и поклонникам Ормузда, и аримановцам.

Торжествовала на острове чёрная, Ариманова вера. Капища её были многочисленны и великолепны, жрецы сыты и величественны. Белая вера, Ормуздова, капищ не имела, и тощие жрецы её прятались по болотам, пещерам и лесным дебрям.

Сочувственников у них было много, но всё тайных. Когда же кто из них высказывался явно, жрецы Аримана имали того и ввергали в узилище, бывшее под их главным капищем.

Однако, при всех своих несчастиях, вера Ормуздова не умирала, но, с каждым днём, — тихая, по дну плывущая, — распространяла своё светлое учение. Не могла замереть в людях острова потребность общаться с Ормуздом, белым богом, потому что его даром миру была совесть, а дарами его чёрного противника были сила и наслаждение.

И молились люди на острову, — одни:

— Ормузд, белый бог, сохрани нам чистую совесть!

Другие:

— Чёрный бог, Ариман, вооружи нас силою против соседей наших, наполни наслаждением нашу земную жизнь!

Третьи:

— Ариман и Ормузд, равно славные чёрный и белый боги! Дозвольте нам использовать и силу, и наслаждение в полное наше удовольствие, а, по доброте своей божественной, устройте так, чтобы нам было незазорно смотреть друг другу в глаза, и совесть наша оставалась бы чиста, как совесть младенца…

Был между жрецами Аримана один по имени Файамес, человек живой и впечатлительный. Силу он уважал, наслаждение любил, жил-пировал, над Ормуздом и жрецами его слегка посмеивался. Очень уж больших злодейств, будучи по природе добродушен, не успел натворить, — однако же, смолоду греша, душу свою выгрязнил предостаточно. А как совести своей никакими средствами и соблазнами чернобожие заглушить не мог, то, при всех своих успехах в жизни, не был собою доволен. Глядя же на преуспеяния и подвиги других жрецов Аримана, более усердных, очень часто чувствовал к ним глубочайшее омерзение, а по себе самом жестокую тоску и начинал сомневаться: да полно, существует ли и стоит ли имени бога Ариман, если ради него могут твориться столь неистовыми людьми столь неистовые деяния?

Однажды, когда чернобожники сотворили нечто совсем безобразное, Файамес убежал от них в отчаянии, сам не свой, куда глаза глядели, в недра матери-пустыни. И Ормузд послал ему навстречу одного из мощных пророков своих. И когда Файамес выслушал от пророка обличение своих грехов и ложной веры, разодрал он на себе одежду, посыпал пеплом голову и упал ниц, вопия:

— Белый бог! Долготерпеливый, милосердный бог! Пощади меня! Согрешил я пред людьми и пред тобою… Прости и прими меня к себе! Очисти мою совесть!

И сломал он свою гордость, и совершил подвиг покаяния. И Ормузд пожалел его, и велел ему стать в число своих слуг.

Тогда пророк Ормуздов спросил бывшего чернобожного жреца:

— Как ты будешь теперь жить и что собираешься делать?

Обращённый отвечал:

— Останусь в пустыне, вопия своё покаяние…

Пророк возразил:

— Нет, брат: пустыня — место для простецов, которые только тем и могут угодить Ормузду, что зорко берегут одну свою душу; а ты — человек даровитый. Ступай в мир, и как пришёл ты к Ормузду сам, так веди к нему теперь чужие души.

И Файамес принял искус, и вернулся в мир, и всем проповедовал о величии Ормузда, о ничтожестве ложного Аримана, о торжестве совести над злобою себялюбивой силы и обманом наслаждения. Пошла о нём широкая молва по острову, — очень любопытствовали о нём люди и старались, как бы его услышать.

Приходить к Файамесу некоторый человек и говорит ему:

— Знаешь ли, любезный проповедник? Наши чернобожники на тебя ужасно злы. Того гляди, возьмут тебя и спустят в узилище.

Файамес ответил:

— Так что же? Я готов: так тому и быть. Пусть страдание моё засвидетельствует истину и моё покаяние.

— Да, — говорит человек, — ты рассуждаешь почтенно, и пострадать за истину, конечно, похвально. Однако, можно сделать для Ормузда кое-что и получше.

— Научи, я сделаю.

— Видишь ли, Файамес: по убеждениям, я — поклонник Ормузда, а в народе и у жрецов слыву усердным приверженцем Аримана. Чернобожники меня любят, и мне позволено даже выстроить собственное капище.

— Что же мне в твоём капище? Чего ты от меня хочешь?

— Как чего? ты не понимаешь? Я открою для тебя своё капище, — освяти его в честь своего нового бога. Проповедуй! Пусть у Ормузда будет тоже свой открытый храм на острове.

Файамес воскликнул с восторгом:

— Ты великодушнейший из смертных! Но, бедный, ты рискуешь жестоко поплатиться за своё предложение!

Человек возразил с гордостью:

— Если ты не боишься пострадать за веру, позволь иметь частичку мужества и мне.

От проповедника Файамеса хозяин капища пошёл к жрецам Аримана и сказал им:

— Достопочтенные господа! Ересь Ормуздова распространяется по земле. В прежние времена всех этих проклятых белобожников взять бы да и спалить на кострах, либо оттяпать им глупые головы на плахах. Но не тот век. Вы, достопочтенные, стеснены в свободе действий. Наглое поветрие, называемое общественным мнением, стесняет вас. Бессмысленные люди кричат, будто вы — гонители, а ученики Ормузда — мученики. Вас ненавидят, а их любят. Я — искренний поклонник Аримана, и мне больно видеть ваше затруднение. Позвольте мне придти к вам на помощь.

Чернобожники навострили уши:

— Великолепно. Слушаем.

Хозяин капища продолжал:

— Я предложу вам средство, которое унизит Ормузда, а с Аримана снимет неприятную славу гонителя. Позвольте мне открыть белобожникам моё капище, — пусть болтает там этот сумасшедший Файамес, их новый проповедник.

— Ты с ума сошёл! — воскликнули жрецы.

Но хозяин капища продолжал:

— Достопочтенные! Одно капище на целый остров — не велика сила, а между тем народ станет говорить: что же ормуздиане жалуются, будто у них рты замазаны? Вон, — аримановцы их не боятся, даже дали им своё капище…

— Так-то, так, — говорят жрецы, — да ты не знаешь этих людей… Они захватывают, как язва… Такого напроповедует, что потом наш брат только держись…

— Отцы! — воскликнул хозяин капища. — А я-то на что? Капище моё, я им и распоряжаюсь. Они этим капищем страх как будут дорожить, потому что оно у них одно. Да! одно капище, да и то — ха-ха-ха! — моё. Я этим капищем так свяжу их по рукам и ногам, что они и пикнуть дурно у меня не посмеют. От всего их Ормузда останется только видимость, а чуть дело пойдёт в суть, я уже и тут, как тут: что, мол, вы, сумасшедшие люди? В какую беду лезете сами и тянете меня? Если не жаль своих голов, пожалейте хоть капище. Сколько лет не было капища у Ормузда, в кои-то веки капище учредилось, а вы его подводите под гибель?! И будут мои голубчики тише воды, ниже травы, так что вы этих белых ормуздиан не отличите от чёрных аримановцев.

Жрецы подумали, говорят:

— Это хитро, если так.

А один из жрецов прибавил:

— Очень ловко… Но ради чего ты стараешься? Конечно, ради денег? Даром нам, чернобожникам, никогда никто не служил и не служит. Сколько же тебе?

Хозяин отвечал смиренно:

— Ничего мне от вас не надо, усердствую Ариману безмездно, — только укрепите за мною возможные доходы с капища.

Жрец скосил глаза, говорит:

— Да ты, может быть, миллионы с него снимешь?

Хозяин же капища, видя, что этот жрец понимает дело, сказал:

— А сколько сниму, повинен треть платить Ариману.

И открылось капище Ормузду, белому богу. И было оно богато, и украсились жрецы его пышно, и толпился в нём благоговейный народ. И воспели в нём проповедники, и заговорил за старшего между ними Файамес. Но перед тем, как ему впервые говорить, отозвал его хозяин капища в сторонку:

— Вот что, брат. Аримановцы уже раскаиваются, что позволили нам иметь капище: боятся. Так ты, на первых порах, остерегись, — не зли, не дразни их сразу-то, не очень словами воюй. Ведь и то уже — шутка ли! — какую победу мы одержали: капище имеем. Капище, брат, надо беречь: капище — Ормуздов оплот и символ, капище дороже нас с тобою. Мы умрём, а капище останется. Так вот, и побереги: только на первых порах, покуда к нам привыкнут. Очень уж это наше капище аримановцам противно и необыкновенно. Такого труда стоило мне его устроить! Такого труда!..

Файамес подумал, поморщился… Что же? как будто и прав хозяин, дельно говорит.

— Быть по твоему. Я скажу осторожно.

— Вот, вот… Обиняком больше старайся, — понимаешь? — обиняком! Ормузда хвали, а Аримана не обличай. Ясно?

— Ясно-то, ясно, только — очень уж мудрено… Нельзя этого совместить.

— А ты старайся. Дано тебе капище, ты и старайся.

Народ в капище так и валит валом. Жертвы, доходы, — все пророки сытые сделались, белые, холённые. Только хозяин ходит невесёлый, лоб трёт. Спрашивают его пророки:

— Зачем ты, человече, лоб трёшь? Вера наша растёт, капище процветает, мы сыты, деньги к тебе плывут… всё обстоит благополучно. Не унывай, но воспляши с нами.

— Не до плясок, отцы, — жалуется хозяин. — Очень уж непрочно наше капище. Был я вчера призван к аримановым жрецам. Уж они меня пушили, пушили… Поперёк горла костью стал им наш Файамес. Да и надо правду сказать: заносится, братцы! Дерзок! Как ни как, а ведь аримановцы, хоть и дурные люди, но с нами поступили очень порядочно: взять хотя бы капище это. Надо его ценить! беречь!.. А Файамес их в капище каждый день — и так, и этак… Понятно, что злятся… Нельзя! Они тоже имеют право веровать, во что и как им угодно… чужие убеждения надо уважать.

Проповедники поразмыслили:

— Правда.

Окружили Файамеса:

— Отче, ты полегче! А то мы без капища останемся.

— Друзья мои, — отвечал Файамес. — Рад бы угодить вам, да не умею я легче-то. И то мне уже стыдно на кафедру всходить. Так вот и шепчет совесть в уши: всё-то ты замалчиваешь, всё-то не договариваешь, не смеешь взглянуть Ариману прямо в глаза… Не умею легче.

А хозяин уже тут, как тут, — доспел:

— Это, — внушает, — оттого, что — ты всё импровизации какие то возглашаешь. А ты пиши свои слова заранее в тетрадь, да обсуждай их совместно со всеми нами, — вот мы общим советом и сгладим всё, исправим, направим, на ум наведём…

Пророки переглянулись:

— А ведь это он придумал чудесно!

Файамес говорит:

— Если вы одобряете, я согласен.

Прошла ещё неделя, другая, Опять не в духе хозяин.

— Что с тобою? — спрашивает Файамес.

— Да — что! Противно и говорить. Новая неприятность.

— Скажи.

— Свирепствуют на тебя аримановцы. Говорят, что ты соблазняешь народ. Мы, — кричат, — не с тем позволяли вам иметь капище, чтобы Файамес проклинал нас в нём! Убери его! У него такта нет. Если он будет у вас главным, мы отнимем капище.

Файамес улыбнулся.

— Стало быть, всё дело в том, чтобы я не был главным?

— Да, требуют.

— Так поставьте другого на моё место. А я сойду в ряд подначальных жрецов.

Пророки говорят:

— Никто из нас не решится занять твоё место. Ты — наш старший, мы тебя избрали.

— Это правда, — поддакивает и хозяин. — Святая правда. Вам неловко. И очень это, братцы, с вашей стороны хорошо, что вы правило подчинения помните. А я, друзья, вот что предложу к обоюдному удовольствию. Пускай наш Файамес, как управлял капищем, так и управляет им, только негласно. А для отвода глаз ариманианам, выберем мы себе, якобы, в главы какого нибудь парня со стороны, — такого, чтобы ни чёрный, ни белый, а серый с крапинами, чтобы был нам не вреден, а им приятен… В дела свои мы его не пустим, а жалованье положим хорошее и почёт будем оказывать для видимости, как подобает. Поняли?

Пророки смутились:

— Понять-то поняли…

— Так и ну, благословясь! у меня уже и парень есть на примете. Рубаха! Смирный! Хочешь, — его с кашей ешь; хочешь, — с маслом пахтаешь.

— А — ну, как он захочет в самом деле начальствовать и заберёт нас в руки?

Хозяин хохочет.

— Этаких-то умных? этаких-то талантливых? Стыдились бы труса праздновать! Ведь, у нас Файамес!.. Ах, вы!.. Да, наконец, я то на что? Или я вас не уберегу? Кто мне дороже — вы или он? Разве я не ваш человек? Разве я не доказал, что для вашей веры готов в огонь и воду, и в медные трубы?

— Верно, — соглашаются проповедники. — Ты много нам помог. Хорошо. Если Файамес согласен, можно выбрать твоего парня.

Файамес отвечает:

— По мне — лишь бы было цело капище и воздавалась в нём слава Ормузду, а то я готов и палке кланяться.

Сел парень в старшие над капищем. А хозяин, тем временем, хвастался чернобожникам:

— Не говорил ли я вам, что я Файамеса в узду обряжу?

Если же встречал белобожника и притом наедине, то шептал ему:

— Что делать? Заставили взять в жрецы вон какого дурака. Но вы не смущайтесь: это — только на показ, а на деле Файамес у нас по-прежнему всем заправляет… Этот — только на показ!

И повалил народ в капище пуще прежнего, потому что очень жалел Файамеса и пророков, как ариманиане их стеснили.

По некотором времени, призывает парень, старший над капищем, Файамеса пред свои ясные очи и повелевает:

— Вот что, отче: читал я сейчас речь твою, которую ты собираешься произнести завтра. Ты эту свою затею оставь. Я не позволю.

— То есть, как это не позволишь? — удивился Файамес. — Ты не имеешь права позволять или запрещать.

Парень засмеялся.

— В своём-то капище, да не имею права?

— Капище не твоё, ты не можешь им распоряжаться; оно создано мною и моими друзьями-пророками, мы — его хозяева.

Парень надулся и возражает:

— Не моё дело разбирать, кто его создавал. Я знаю, что я поставлен сюда главным, отвечаю за всех вас пред жрецами Аримана, мне они верят, вам нет, — и говорить речь завтра я тебе не позволю. А если ты меня ослушаешься, я немедленно пойду к ариманианам и буду сам просить их, чтобы капище у вас отняли.

— Что делать? — спрашивает Файамес хозяина. Тот прищурился и просит:

— Сделай мне милость, уступи ему на этот раз. Даю тебе слово; уйму его. А сейчас — ты видишь: он разозлился, закусил удила, не сговоришь с ним. Что делать — самолюбивый дурак и упрямый раб. Со злости ещё, пожалуй, в самом деле какую нибудь мерзость устроит. Он с чернобожниками свой человек.

Жалуются Файамесу и пророки:

— Хозяйский парень этот совсем нас в бараний рог скрутил. Слова наши перевёртывает по своему, коверкает… Начнёшь славу Ормузду, а выходит — помилуй нас, великий Ариман!.. Так нельзя… Нам совесть не позволяет… А чуть скажешь слово напротив, кричит: — «только мною держится капище! Только ради меня щадят вас ариманиане! Будете супротивничать, — сейчас же скажу ариманианам, чтобы разделались с вами по своему!..»

Говорит Файамес хозяину:

— Мы не можем быть в зависимости от тайного чернобожника. Если необходимо, чтобы он повелевал капищем, отпусти нас.

Хозяин испугался:

— Братцы! Что вы? Как можно? Этакое капище покинуть? Такие дела? Помилуйте! Что оно мне денег стоило! Что вы здесь своего труда положили! Что людям добра сделали! Если не меня, бедного, то хоть народ пожалейте, любит вас народ, привык… как ему быть без капища? К вам, ведь, он ходит, — к парню этому, ослиной голове, кто пойдёт? Пожалейте.

— Нет, — говорят одни пророки, — мы уйдём.

Другие мнутся.

А хозяин шепчет Файамесу:

— Пусть уходят. Есть они, нет ли, мне всё равно, только бы ты, да избранные твои остались А тебе нельзя уйти, стыдно уйти. В какое положение ты меня поставишь? Ведь, из-за тебя и для тебя я всё это капище затеял? Ведь, ты меня, выходит, разорил! Ведь, это тебе на совесть ляжет…

— Хорошо, — вздохнул Файамес, — я останусь и избранных своих уговорю. Но уж, пожалуйста, постарайся ты, чтобы эти насилия прекратились.

Одни ушли, другие остались. А на место ушедших новый начальник капища призвал своих пророков, из тайных ариманиан. Они льстили чернобожникам, якшались с ними, ходили в их капища, ели с ними жертвенное мясо, хвалили их обряды и громко восклицали:

— Вот бы и у нас так!

И смеялись над Файамесом. А пророки Файамеса уходили один за другим и каждый звал его уйти вместе. Но Файамес любил капище, думал, что оно нужно Ормузду, и не имел воли покинуть его.

В одну ночь, мучимый бессонницею, лежал он на кровле капища, а внизу громко беседовали, не подозревая, что старый проповедник слышит их, служки-сторожа.

— Грехи с нашим капищем: совсем оно чернобожным сделалось. На устах у жрецов — Ормузд, а на деле и в сердце — Ариман. Совесть потеряли.

— Недаром все пророки покидают нас. Ещё бы! Как можно терпеть? И старый Файамес тоже хорош! — ему ли ещё не совестно? Разве такое капище он обещал нам, когда пришёл из пустыни?

— Э, чего от него ждать? Капище процветает, доходы текут рекою, на его долю перепадает много золота… Закупленный человек! Ослабший!

— Да, если золото богато плывёт в руки, то человек становится уже не свой, а золота. Ему тогда всё равно: Ормузд ли, Ариман ли, — со всяким уживётся…

И давно уже перестали разговаривать сторожа, и спали крепким сном, а тёмно-синее небо стало бледно голубым, и звёзды выцвели и пропали, и румяный восток весело отразился на капище и сделал розовою белую одежду Файамеса… а он всё сидел на крыше, охватив колена руками, закусив губу, страшно уставясь пред собою, незрячими от тоски и гнева, глазами.

— Так вот до чего дожил ты, Файамес! Вот как стал думать о тебе народ! И это — твоё покаяние?

А тут хозяин капища бежит, весёлый такой, кричит издали:

— Победа, друг любезный! Торжество! Совсем мы с чернобожниками помирились. Завтра будет у нас в капище главный жрец Аримана, скажет речь об единстве. А потом ты… только уж, сделай милость, не осрами: потактичнее… А потом все расцелуемся и заживём в мире и согласии, за милую душу… Чего нам, в самом деле, делить-то? Они — хоть и чернобожники, а превосходные ребята… Их даже и народ опять начинает любить… Стало быть, решено: сперва Ариманов жрец, потом ты…

— Нет, — мрачно отвечал Файамес. — Довольно. Этого не будет. Я ухожу.

— О? Ну, пожалуй, и впрямь лучше тебе не говорить. Пусть сам начальник капища скажет речь… Оно и почётнее для Ариманова жреца, чтобы приветствовал самый главный.

— Мне всё равно. Я ухожу.

Засмеялся хозяин, треплет Файамеса по плечу.

— Чудак! Куда ты пойдёшь? От такой-то благодати? Полно стращать. Не то время. Было тебе уходить, пока ты наг и бос трепался, а теперь — посмотри, какой барин… Не пугай, не поверю. Ведь, без капища, ты нуль, нищий, опальный человек!.. А у тебя жена, дети…

— Ухожу.

Тут хозяин уж даже и рассердился.

— Ну, и уходи! Надоел ты мне! Важничает, ломается… всё по своему, всё не по-людски! Ты думаешь, мы без тебя не обойдёмся? То-то, что поздно ты уходить собрался. Это, друг мой, тоже было, да давно прошло. Теперь, — была бы тебе честь предложена, а, коли не хочешь, значит, нас от убытка Бог избавил. Народ так привык к капищу, что — будешь ли ты с нами, не будешь ли, — всё равно, его от нас палками не отогнать… вот что! Поэтому ты не дури, возьмись за ум, слушайся нас: мы умнее тебя. И — какие доходы у нас будут! Какие приношения!.. В бриллианты тебя залью, не то, что в золото… А без капища ты — человек голый… Не дури!

— Так, так… — шептал Файамес, — так… Ты совершенно прав… Я заслужил всё это; да, заслужил… Ты это справедливо…

— Вот то-то же… А ворчишь!..

И пошёл хозяин капища прочь. Но Файамес кличет его:

— Послушай, хозяин: не думал ли ты иногда такого, что, если человек что создал, то он это самое властен и разрушить?

Хозяин махнул рукою:

— Это, брат, притчи. Ты их своим ханжам рассказывай: мне, человеку торговому, слушать тебя некогда…

А Файамес взял свой посох и ушёл в пустыню — искать, где скрываются другие пророки. Но за городскими воротами осиял его луч, и встал пред ним Некто, светлый и грозный. И сказал:

— Куда ты, Файамес?

Файамес отвечал:

— Бегу в пустыню, да не буду в грехе.

Некто возразил:

— Бежишь от греха, а грех твой так и останется позади тебя, чтобы соблазнять людей мира?

Затрепетал Файамес и отвечал:

— Научи меня, как поступить, потому что я вижу: ты — не от земли и говоришь мудро.

Некто сказал:

— Я гений Ормузда и посол воли его. Возвратись в город и уничтожь, что попустил. Не должно, чтобы именем Ормузда говорились слова и творились дела Аримановы. Не должно, чтобы в капище Ормузда таилось капище Ариманово. Не должно, чтобы люди принимали Аримана за Ормузда и губили себя чёрною ложью, одетою в лучи истины…

И послушался Файамес гения, и возвратился в город. Когда он пришёл в капище, то новые пророки показывали на него пальцами и издевались:

— Гордец то наш, — немного нагулял!.. Видно, богаче нашего места не нашёл… Нет, брат Файамес, от такого золотого дна, как твоё капище, легко не уходят…

Файамес спокойно отвечал:

— Да, вы правы… я теперь вижу сам, что с капищем моим мне не расстаться.

А когда наступила ночь, Файамес вошёл в капище и собрал все пелены и одежды, висевшие в нём, и сложил их в кучу посреди здания, и вылил на них весь елей из лампад и сосудов, и окропил елеем стены и пол капища. И, совершив всё это, взял с жертвенника неугасимый огонь и разметал угли его по капищу. И вспыхнуло капище, как свеча, и собравшийся народ не мог угасить пожара. А Файамес стоял у жертвенника в пламени, и нельзя было к нему подойти ни тем, кто хотел его спасти, ни тем, которые его проклинали. И стоял он, и смотрел, как пламя бушует и надвигается на него, и горько смеялся. Красная рдеющая балка с потолка рухнула на его голову, рассыпав тысячи искр… Файамес упал, и на него упало здание…

Примечания

1. Минусинск. Посвящается памяти «России».