Капитанская каюта (Дженкинс)/ДО

Капитанская каюта
авторъ Эдвард Дженкинс, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1878. — Источникъ: az.lib.ru • Святочный разсказ.
(The captain’s cabin. A Christmas yarn)
Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», №№ 2-3, 1878.

Капитанская каюта.

Святочный разсказъ. Эдуарда Дженкинса, автора «Джинксова Младенца».

Отъ автора.

Критики часто упрекали меня въ томъ, что мои немногочисленныя произведенія написаны съ извѣстной цѣлью, а Капитанскую Каюту они вѣрно осудятъ за отсутствіе всякой цѣли. Такимъ образомъ, я никакъ не могу имъ угодить, но все же я ихъ очень люблю. Если они отзываются хорошо о моемъ сочиненіи, то публика покупаетъ его, чтобъ убѣдиться, справедлива ли ихъ оцѣнка; если же они бранятъ меня, то читатели хотятъ сами найти причину ихъ дурного вкуса и все же раскупаютъ мои книги. Поэтому, я отъ всего сердца желаю моимъ критикамъ веселыхъ святокъ. Публикѣ же, столь любезно расточающей мнѣ самый пріятный для автора или художника комплиментъ, состоящій въ быстрой покупкѣ книгъ, я скажу, что хотя въ Капитанской Каютѣ я не имѣлъ опредѣленной филантропической или соціальной цѣли, какъ въ Джинксовомъ Младенцѣ и въ Лучми и Диллу, но разсказъ этотъ написанъ и не безъ цѣли. Если онъ позабавитъ читателя въ эту веселую недѣлю, или послужитъ ему полезнымъ урокомъ въ человѣколюбіи и гуманности, то я буду совершенно доволенъ. А теперь, читатель, желаю я тебѣ веселыхъ, счастливыхъ, здоровыхъ святокъ.

I.
Обѣденный колоколъ.

Бумъ-бумъ, бумъ-бумъ, бумъ-бумъ, бумъ-бумъ!

Большой пароходъ Камчатка, въ 3,500 тоннъ — командиръ, капитанъ Вайндласъ — вышелъ въ море изъ рѣки Мерси и бѣжалъ вдоль канала по западную сторону острова Мэна, при легкомъ вѣтрѣ отъ NO, съ быстротою 12 узловъ. Еслибъ не глухой шумъ и сотрясеніе отъ винта, еслибъ зеленые берега рѣки, съ ихъ прелестной панорамой лѣсовъ, полей, богатыхъ сквайрскихъ жилищъ, сельскихъ церквей и другихъ красотъ англійскаго пейзажа, не такъ быстро исчезали изъ вида — пассажиры не повѣрили бы, что они, человѣкъ 600, съ багажемъ и нѣсколькими тысячами тоннъ товара, неслись по водѣ съ быстротою скаковой лошади.

За три часа передъ тѣмъ, Камчатка граціозно колыхалась среди широкой рѣки противъ пристани, приковывая въ себѣ взоры послѣдней групы пассажировъ перваго класса, которые съ шумомъ и гамомъ садились на перевозный пароходикъ. Англійскій флагъ развѣвался на ея кормовомъ флагштокѣ, а компанейскій на форъ-брамъ-стенгѣ; мачты и реи рѣзко выдѣлялись на темныхъ облакахъ, а склонявшееся къ западу солнце обливало золотистымъ свѣтомъ сложную путаницу снастей, веревокъ и рангоута. Густой дымъ лѣниво тянулся изъ трубы черной лентой и на берегу слышался ревъ пара, выходящаго изъ большой паро-выпускной трубы, такъ какъ механикъ открылъ клапанъ, чтобъ умѣрить нетерпѣніе клокочущихъ котловъ.

Маленькій пароходикъ, колыхаемый легкой выбью, подошелъ, наконецъ, ныряя носомъ, къ гигантскому судну. Пассажиры-эмигранты 3-го класса толпились вдоль праваго фальшь-борта Камчатки, и съ любопытствомъ смотрѣли на своихъ богатыхъ спутниковъ, которымъ предстояло занять роскошныя каюты и насладиться, если позволитъ морская болѣзнь, обильнымъ столомъ каютъ-кампаніи 1-го класса. Предусмотрительные шотландцы и канадцы, прибывшіе заранѣе на пароходъ, чтобъ занять на свободѣ самыя удобныя каюты, познакомиться съ прислугой, и захватить лучшія мѣста въ столовой, также съ интересомъ оглядывали вновь прибывшихъ пассажировъ, съ которыми имъ приходилось пить и ѣсть, бесѣдовать и спорить, смѣяться и болѣть въ дружескомъ общеніи, впродолженіи десяти или двѣнадцати дней. Эти заботливые люди уже успѣли просмотрѣть списокъ пассажировъ, лежавшій у комиссара въ каютъ-кампаніи, и основали на немъ свое заключеніе о возможности пріятно провести время въ океанѣ.

Среди неописаннаго шума и толкотни, смѣха и брани, безчисленныхъ командъ, которыхъ никто не слушалъ, и громкихъ криковъ капитана, его помощниковъ, буфетчиковъ и матросовъ, среди безчеловѣчнаго бросанія багажа и постояннаго перебѣганія съ большого парохода на маленькій и обратно, вдругъ слышится звонъ колокола. Капитанъ съ мостика кричитъ во все горло пароходику: «отваливай!» Паръ вырывается изъ трубки съ такимъ оглушающимъ шумомъ, что покрываетъ послѣднее прости пассажировъ. Пароходикъ быстро удаляется; на палубѣ машутъ платками, плачутъ. Неожиданно раздаются на мостикѣ звуки маленькаго колокольчика. Механикъ внизу берется за рычагъ; онъ тихо движется. Проходитъ секунда; могучее судно содрогается въ своихъ нѣдрахъ и, повинуясь безмолвному приказу. винтъ начинаетъ вращать свою желѣзную, тяжелую массу въ сопротивляющейся ему водной средѣ. Екнули сердца всѣхъ пассажировъ, отъ опытнаго капитана до вновь поступившаго каютнаго слуги, отъ сэра Бенджамина Пикмана, самаго блестящаго изъ первоклассныхъ путешественниковъ, до Джона и Бэтси Смитъ изъ Дорсетшира, пассажировъ 3-го класса, которые бѣгутъ отъ голода на родинѣ въ невѣдомую страну, гдѣ, можетъ быть, ихъ ожидаетъ тотъ жe голодъ. Еще минута — и левіаѳанъ величественно плыветъ внизъ по рѣкѣ.

— Пошли! говоритъ сэръ Бенджаминъ, съ легкой дрожью въ голосѣ, обращаясь къ своей дочери, восемнадцатилѣтней дѣвушкѣ, только что вышедшей изъ моднаго пансіона близь Виндзора, гдѣ она, въ обществѣ родственницъ королевскаго дома, старалась научиться всѣмъ премудростямъ аристократическаго обращенія

— Пошли! говоритъ мистеръ Санди Макгоки изъ фирмы Макгоки и Мидльмасъ, которая держитъ въ Торонто депо всевозможныхъ товаровъ, дающихъ дѣятельнымъ, ловкимъ Шотландцамъ 20,000 долларовъ ежегодной прибыли. Онъ говоритъ съ хорошенькой шотландкой небольшого роста, съ свѣжимъ кровь съ молокомъ, хотя въ настоящую минуту нѣсколько блѣднымъ личикомъ, блестящими глазами и жемчужными зубками, которые она великолѣпно выставляетъ, тихо повторяя восклицаніе мужа съ полу-улыбкой, обращенной къ нему и полу-грустнымъ взглядомъ, слѣдящимъ за удаляющимся пароходикомъ. Почтенный коммерсантъ только-что женился на этой молоденькой женщинѣ въ своемъ родномъ городѣ Абердинѣ, гдѣ она, впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ, пользовалась извѣстностью, какъ хорошенькая миссъ Ольджо, дочь пастора Андрю Ольджо, который, проводивъ молодыхъ и напутствовавъ ихъ добрыми совѣтами, молитвою и родительскимъ благословеніемъ, теперь виднѣлся на кожухѣ маленькаго пароходика, откуда онъ, съ аккуратностью сигнальщика, махалъ мокрымъ отъ слезъ платкомъ.

— Пошли! произноситъ, всхлипывая, бѣдная миссъ Беквитъ, дѣвица сорока лѣтъ, въ простенькомъ, сѣромъ дорожномъ платьѣ, грубой, соломенной шляпѣ и дешевомъ синемъ вуалѣ, которымъ она старается скрыть свое блѣдное лицо и заплаканные глаза. Въ рукахъ она держитъ старый медальонъ съ фотографическимъ портретомъ человѣка, некрасиваго по природѣ и совершенно изуродованнаго капризнымъ солнцемъ, которое часто зло мстить такъ называемымъ артистамъ, старающимся эксплуатировать его лучи для своихъ презрѣнныхъ цѣлей. Она цѣлуетъ стекло, охраняющее портретъ, и ея бѣдное сердце тревожно стучитъ о китовый усъ ея корсета. Она отправляется, въ качествѣ гувернантки, попытать счастья въ Канадѣ, и пароходное общество согласилось дать ей билетъ перваго класса за полцѣны, такъ что я могу засвидѣтельствовать, что пароходныя общества имѣютъ иногда сердце и совѣсть. Она покрываетъ поцѣлуями этотъ портретъ брата, спившагося съ круга кутилы, котораго она содержала въ послѣдніе годы на свою трудовую копейку. Теперь она спасается отъ него бѣгствомъ и, еще наканунѣ, ночью, въ бѣдной Ливерпульской гостинницѣ, онъ съ пьяна избилъ ее за то, что она не хотѣла отдать ему тѣхъ немногихъ шиллинговъ, которые отложила на первое обзаведеніе въ Америкѣ; а утромъ она оставила его въ безчувственномъ состояніи непроспавшагося пьяницы. О, милосердное небо! сколько безсердечныхъ душъ и обливающихся кровью сердецъ соединено неразрывными узами въ нашемъ безумномъ мірѣ!

— Пошли! говоритъ невзрачный пассажиръ 3-го класса съ холоднымъ, хитрымъ еврейскимъ лицомъ. Безпокойно ходилъ онъ взадъ и впередъ передъ отплытіемъ Камчатки, отворачиваясь отъ случайныхъ взглядовъ, окружающихъ его людей и нахлобучивая на глаза коричневую поярковую шляпу, съ широкими полями. Безпокойно ждалъ онъ приближенія маленькаго пароходика, быстрымъ взглядомъ окинулъ всѣхъ прибывшихъ пассажировъ, нетерпѣливо слѣдилъ за капитаномъ на мостикѣ и съ глубокой благодарностью вздохнулъ, когда кормчій прикоснулся къ пуговкѣ, приводящей въ дѣйствіе могучую машину. Теперь онъ съ иронической улыбкой смотритъ на всѣхъ, громко повторяетъ «пошли», а про себя прибавляетъ: «слава Богу!» Эта набожная благодарность исходитъ изъ злого сердца, полнаго злыхъ предчувствій и намѣреній.

— Пошли! думаетъ пассажиръ, занимающій капитанскую каюту. Онъ лежитъ на бархатномъ диванѣ и лѣниво смотритъ на чемоданы, мѣшки, ящики, палки, плэды, шкатулки, кардонки и проч., и проч., наваленные въ безпорядкѣ его слугой. «Пошли! прибавляетъ онъ вздыхая: — ахъ! какъ бы я желалъ быть теперь на берегу». И обернувшись лицомъ къ стѣнѣ, онъ продолжаетъ лежать неподвижно, и по временамъ бормочетъ что-то подъ носъ.

Этотъ пассажиръ занималъ лучшую каюту на всемъ пароходѣ, въ рубкахъ верхней палубы, гдѣ, какъ всегда на большихъ судахъ, помѣщались каюты капитана, комиссара и доктора, дамская верхняя гостинная, курильня и будка на лѣстницѣ, ведущей въ каюты жилой палубы. За хорошую плату капитанъ согласился уступить свое роскошное помѣщеніе и самъ перешелъ въ штурманскую каюту подъ мостикомъ. Только наканунѣ выхода въ море «Камчатки», явился въ пароходную компанію коммерческій агентъ и занялъ для неизвѣстнаго пассажира эту излюбленную каюту.

Но мы никогда не кончимъ, если станемъ перебирать всѣхъ пассажировъ, и потому возвратимся къ обѣденному колоколу, звонъ котораго мы неудачно старались передать въ первой строчкѣ этого разсказа. Самый юный и энергичный изъ каютныхъ слугъ бѣшено звонилъ въ этотъ громадный, веселый, роковой колоколъ. Сегодня еще можно повторить съ Байрономъ: «обѣденный колоколъ — колоколъ души»; но, завтра, въ открытомъ океанѣ, въ когтяхъ сѣверо-западнаго вѣтра, среди грознаго шума валовъ, разбивающихся о тонкія, желѣзныя ребра парохода, веселый, звонкій гулъ этого колокола покажется многимъ роковымъ стономъ духа бури или сценическимъ смѣхомъ демона надъ страданіями несчастныхъ, перекидываемыхъ со стороны на сторону въ ихъ узкихъ койкахъ и испытывающихъ страшное ощущеніе людей, то поднимающихся на небо, то низвергающихся въ преисподнюю.

Однако, сейчасъ мы удалились назадъ, а теперь уже слишкомъ забѣгаемъ впередъ; въ настоящую минуту, море тихо, свѣжій воздухъ возбуждаетъ аппетитъ и, по звону обѣденнаго колокола, почти изъ каждой каюты направляются въ каютъ-компанію дамы и мужчины, юноши и подростки.

Въ широкой, длинной, низкой комнатѣ, съ маленькими иллюминаторами, полированными панелями, золоченными карнизами и блестящими зеркалами, накрыты два стола. Направо у входа, столъ капитанскій, во главѣ котораго помѣщаются около двѣнадцати его друзей, пріятелей директоровъ пароходной компаніи или знатныхъ пассажировъ. Налѣво, находится комиссарскій столъ, преимущественно посѣщаемый холостяками, старыми и молодыми, а также веселыми коммерсантами, которые дома люди женатые, а путешествуютъ en garèon. Тутъ собирается очень оживленная компанія, шутки и забавные анекдоты не прекращаются, а комиссаръ дѣятельно поощряетъ сбытъ хереса и другихъ крѣпкихъ напитковъ. Какая бы мрачная и бурная не была погода, посѣтители этого стола всегда откликаются на обѣденный колоколъ; сильные желудки этихъ практическихъ путешественниковъ мужественно выдерживаютъ борьбу съ бурей и волнами.

Супъ на столѣ. Многіе изъ пассажировъ сидятъ на своихъ мѣстахъ. Лакеи стоятъ по обѣимъ сторонамъ длинныхъ столовъ, съ любопытствомъ разсматривая свои жертвы и приблизительно разсчитывая, сколько они получатъ на чай по окончаніи путешествія. Раздается звонокъ. Крышки суповыхъ чашекъ быстро слетаютъ, тарелки наполняются горячей влагой, ложки и губы начинаютъ съ шумомъ работать, что доказываетъ скорѣе аппетитъ, чѣмъ изящество манеръ присутствующихъ. Столы почти полны. Всѣхъ каютныхъ пассажировъ восемьдесятъ семь человѣкъ, и только кое-гдѣ виднѣются пустыя мѣста больныхъ или слишкомъ огорченныхъ отъѣздомъ. Кромѣ того, во главѣ капитанскаго стола довольно много пустыхъ стульевъ. Онъ самъ, конечно, отсутствуетъ: до выхода изъ пролива, ему невозможно покинуть палубу. Но, направо и налѣво нѣсколько стульевъ также не заняты. Карточки лицъ, которымъ они предназначены, лежатъ передъ приборами.

— Гдѣ же франты? спросилъ господинъ среднихъ лѣтъ съ грубымъ краснощекимъ лицомъ, ясно доказывавшимъ, что онъ не разъ испытывалъ бурю на Атлантическомъ Океанѣ.

Онъ сидѣлъ на концѣ капитанскаго стола и обращался къ помѣщавшемуся противъ него молодому человѣку, высокаго роста, съ темными волосами, черными глазами, красивымъ лицомъ и скромнымъ, хотя гордымъ выраженіемъ.

— Извините! что вы этимъ хотите сказать? отвѣчалъ юноша поднявъ глаза на говорившаго и скорѣе выражая свою мысль взглядомъ, чѣмъ монотоннымъ, пѣвучимъ голосомъ.

— Развѣ не видите, что нѣтъ никого во главѣ стола, гдѣ сидятъ франты!

— А! отвѣчалъ молодой человѣкъ, продолжая ѣсть супъ.

Краснощекій господинъ также принялся энергично работать ложкой и, только опорожнивъ тарелку, продолжалъ разговоръ.

— Вамъ, конечно, извѣстно, что первыя двѣнадцать мѣстъ занимаютъ только друзья капитана и аристократія?

— Нѣтъ, я еще неопытный путешественникъ и въ первый разъ иду въ море, произнесъ небрежно юноша.

— Да, но это ужасная чушь. Я часто видывалъ на этихъ мѣстахъ такихъ личностей, съ которыми никогда не желалъ бы водить компанію. Я предпочитаю этотъ конецъ стола. Здѣсь гораздо свободнѣе, и, я полагаю, приличнѣе.

Въ эту минуту Дверь изъ корридора отворилъ какой-то пожилой джентельменъ и пропустилъ впередъ двухъ, дамъ, которыя тотчасъ сосредоточили на себѣ всеобщее вниманіе. Первою взошла высокая, дородная женщина, очень нарядная, съ гордой осанкой и поразительнымъ, нѣкогда красивымъ, лицомъ, выражавшимъ еще доселѣ твердую, сильную волю. Она оглянула однимъ взглядомъ въ большой золотой лорнетъ все общество, начиная отъ капитанскаго мѣста до комиссарскаго и обратно. Потомъ она обернулась къ слѣдовавшей за нею молодой дѣвушкѣ, которую мы послѣ опишемъ, и указала ей на стулъ, налѣво отъ капитана, а сама опустилась на самое почетное мѣсто направо. Пожилой джентельмэнъ, также смотрѣвшій въ большой золотой лорнетъ, помѣстился рядомъ съ молодой дѣвушкой, согласно повелительному движенію дамы. Мы уже сказали, что нѣсколько мѣстъ за капитанскимъ столомъ было незанято и эта почтенная особа прежде, чѣмъ приняться за супъ, старательно прочитала имена на карточкахъ, лежавшихъ на пустыхъ мѣстахъ. Направо отъ нея должны были сидѣть мистриссъ и мистеръ Каримэль; напротивъ, рядомъ съ пожилымъ джентельмэномъ, мистеръ и мистриссъ Макгоки.

— Макгоки, лавочникъ изъ Торонто, сказалъ джентельмэнъ отвѣчая на безмолвный, вопросительный взглядъ своей дамы.

— Это, вѣрно, друзья капитана, замѣтила она небрежно.

— Да, безъ сомнѣнія, Макгоки богатый и дѣловой человѣкъ.

— Гм! вотъ и онъ, вѣроятно! сказала дама, указывая на шотландца, который вошелъ въ столовую въ сопровожденіи своей хорошенькой жены въ прелестномъ кокетливомъ чепчикѣ.

Макгоки кивнулъ головой пожилому джентельмэну, не слишкомъ фамильярно и не грубо, а съ достоинствомъ. Онъ посадилъ жену рядомъ съ сэромъ Бенджаминомъ Пикманомъ, ибо это былъ онъ, и не обратилъ никакого вниманія, что лэди Пикманъ не сводила лорнета съ нихъ обоихъ.

— Сэръ Бенджаминъ, сказалъ Макгоки: — позвольте мнѣ васъ представить моей женѣ. Она еще новичекъ въ брачной жизни и въ морскихъ путешествіяхъ, но скоро привыкнетъ къ тому и другому.

Сэръ Бенджаминъ пожалъ руку мистриссъ Макгоки съ любовнымъ снисхожденіемъ аристократа, здоровающагося съ своей экономкой.

— Поздравляю васъ, мистеръ Макгоки, сказалъ онъ, смотря на свѣженькое, хорошенькое личико молодой: — вы чрезвычайно счастливый человѣкъ. Всѣ ваши предпріятія какъ нельзя болѣе удаются.

Говори это, баронетъ бросилъ взглядъ на свою жену, которая теперь пристально смотрѣла на него. Ее, повидимому, забавляли сосѣди. Хорошенькая мистрисъ Макгоки покраснѣла до корней волосъ и едва слышно спросила супу, потомъ она совсѣмъ побагровѣла и, увидавъ на столѣ рыбу, сказала, что не хочетъ супу; при этомъ глупенькое сердце ея стучало, какъ мельничное колесо.

Краснощекій господинъ, сидѣвшій въ концѣ стола, съ любопытствомъ слѣдилъ за всѣмъ, что происходило на противоположномъ углу. Даже молодой человѣкъ не былъ совершенно слѣпъ, хотя смотрѣлъ небрежно и равнодушно на окружающихъ.

— А вы знаете, кто этотъ старый джентельмэнъ? сказалъ краснощекій господинъ, нѣсколько озадаченный холоднымъ тономъ юноши.

— Нѣтъ, отвѣчалъ послѣдній, не поднимая глазъ съ своей тарелки.

— Это сэръ Бенджаминъ Пикманъ, одинъ изъ новыхъ баронетовъ. Онъ очень богатый канадецъ изъ Квебека, и былъ, четыре года тому назадъ, первымъ министромъ колоніи, начавъ жизнь простымъ пахаремъ.

— Неужели? Я его тѣмъ болѣе уважаю, сказалъ юноша, и, вставивъ въ глазъ стеклышко, пристально посмотрѣлъ на баронета.

Краснощекій господинъ просіялъ. Онъ терпѣть не могъ неразговорчивыхъ людей и всегда ухитрялся такъ или иначе пробить ледяную преграду, за которой иногда скрывался его собесѣдникъ. Подобный ему типъ можно всегда встрѣтить на пароходахъ, идущихъ изъ Ливерпуля въ Квебекъ или Портландь.

— Нарядная старуха, продолжалъ онъ: — съ грудой лентъ на головѣ и съ золотымъ лорнетомъ, лэди Пикманъ. Она странная женщина. Ее зовутъ въ Квебекѣ царицей общества. Никому не извѣстно, кто она и откуда, но про нее разсказываютъ много интереснаго. Сэръ Бенджаминъ, говорятъ, нашелъ ее гдѣ-то въ Европѣ, во время его путешествія еще простымъ мистеромъ Пикманомъ. Онъ, должно быть, ея второй мужъ, по крайней мѣрѣ, такъ увѣряютъ. Молодая дѣвушка ихъ единственный ребенокъ; она очень хорошенькая, хотя слишкомъ поднимаетъ носъ. Когда она входила на палубу съ маленькаго пароходика то, приподняла платье, и я видѣлъ, что на ней прекрасные розовые шелковые чулки, какъ у балетныхъ танцовщицъ.

— Гм! произнесъ юноша, не обращая никакого вниманія на молодую дѣвушку: — какъ вы скоро все это замѣтили, ужъ не чулочникъ ли вы.

И, бросивъ пытливый взглядъ на своего мучителя, онъ принялся все съ тѣмъ же небрежнымъ хладнокровіемъ за жаренныя почки.

Краснощекій господинъ побагровѣлъ, юноша по какой-то странной случайности, попалъ прямо въ цѣль. Это былъ дѣйствительно чулочный фабрикантъ изъ Монреаля, по имени мистеръ Тупенни. Онъ на минуту замолчалъ и серьёзно занялся ѣдой. Однако, онъ не могъ долго выдержать характера и вскорѣ воскликнулъ:

— А! вотъ и Каримэли. Онъ самый крупный стряпчій въ Монреалѣ. У него нѣтъ соперниковъ во всей провинціи. Его жена съ длиннымъ носомъ и выдающимся подбородкомъ, говорятъ, дальняя родственница аристократическимъ семействамъ. Она, кажется, жила у лэди Блакденъ, когда сэръ Антони былъ губернаторомъ.

Между тѣмъ, юноша покончилъ съ почками и, считая, вѣроятно, необходимымъ сказать что нибудь своему словоохотливому собесѣднику, произнесъ зѣвая:

— А вы, кажется, знаете всѣхъ пассажировъ?

— Многихъ, но не всѣхъ, отвѣчалъ съ гордостью мистеръ Тупенни: — вотъ напримѣръ, капитанскую каюту занимаетъ одинъ пожилой господинъ; нетолько а, но никто на пароходѣ его не знаетъ. Его нѣтъ за столомъ и вонъ, вѣроятно, его пустое мѣсто рядомъ съ мистеромъ Каримэлемъ. Его зовутъ Фиксъ. Неправда, ли, странное имя? Кого я ни спрашивалъ, никто не слыхивалъ подобной фамиліи. А вы?

— Никогда не слыхивалъ.

Съ этими словами юноша громко зѣвнулъ и обратился съ какимъ-то вопросомъ къ скромному джентельмэну, сидѣвшему рядомъ съ нимъ въ темномъ клѣтчатомъ сьютѣ и черномъ галстухѣ. Этотъ джентельмэнъ внимательно слушалъ громкую болтовню мистера Тупенни и рѣзкіе отвѣты своего сосѣда, но самъ не произнесъ ни слова. Онъ на взглядъ казался актеромъ, учителемъ или пасторомъ. Мало-по малу, юноша вступилъ съ нимъ въ разговоръ, заинтересовавшись его спокойными отвѣтами, и краснощекій чулочникъ принужденъ былъ обратить все свое краснорѣчіе на сосѣдку, бѣдную гувернантку миссъ Беквитъ.

II.
Въ палубѣ 3-го класса.

Въ то время, когда пассажиры 1-го класса сидѣли за обѣдомъ въ роскошной каютъ-компаніи, весело проводя время въ болтовнѣ и пересудахъ объ именахъ, наружности и характерѣ другъ друга, триста или четыреста бѣдняковъ, скученныхъ въ палубѣ 3-го класса, старались устроиться какъ можно удобнѣе въ своемъ скромномъ помѣщеніи. Странное зрѣлище представляетъ такъ называемая палуба 3-го класса на океанскомъ почтовомъ пароходѣ. Пройдите 100 футовъ впередъ отъ каютъ 1-го класса, по корридору правой или лѣвой стороны, вдоль тонкихъ деревянныхъ переборокъ, которыя скрипятъ при судорожныхъ движеніяхъ гигантской машины, мимо судомойни и кухни, гдѣ повара и поварята въ бѣлыхъ колпакахъ суетятся во всякую погоду, стряпая кушанья, которыя часто не съѣдаются, а еще чаще не перевариваются — и вы очутитесь у большого четырехугольнаго люка, позади толстой фокъ-мачты, среди неописаннаго хаоса движущихся взадъ и впередъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей всѣхъ націй и общественныхъ классовъ. Это живая, одушевленая сцена. Матросы поднимаются на верхъ, или лѣниво прохаживаются, кухонные мальчишки катятъ громадныя корзины съ грязной посудой или чистятъ овощи, слуги несутъ въ прачешную столовое бѣлье, сподручные пекарей тащатъ муку изъ провизіоннаго погреба въ трюмѣ на верхнюю палубу подъ полубакъ, въ самомъ носу парохода, грубыя женщины бранятся съ еще болѣе грубыми мужчинами, дѣти снуютъ повсюду. Въ хорошую погоду вся эта разноплеменная толпа смѣется, кричитъ, машетъ руками, а въ ненастную — здѣсь царитъ во всемъ ужасѣ нищета, страданія, отчаянье.

Теперь спуститесь внизъ по желѣзному трапу съ верхней, въ жилую палубу и вы увидите громадную человѣческую массу, населяющую большое пространство между обѣими палубами, которое, имѣя вышиною около семи футовъ, тянется отъ носа къ кормѣ на протяженіи четверти всей длины судна до главной поперечной, непроницаемой перегорода, отдѣляющей обширное помѣщеніе для угля, машины и другихъ потребностей корабельнаго хозяйства. Свѣтъ сюда проникаетъ только чрезъ люкъ, въ. которомъ устроенъ трапъ, и чрезъ круглыя окна въ неказистыхъ каютахъ, тянущихся вдоль бортовъ парохода, и то лишь когда двери каютъ отворены. Эти каюты имѣютъ, длины около двѣнадцати футовъ, ширины — 15 и вышины — 7; по обѣимъ сторонамъ перерѣзывающаго ихъ поперечнаго прохода устроены въ два яруса нары, которыя, въ свою очередь, раздѣлены некрашенными сосновыми досками на койки около 2½ футъ ширины и 6 длины, очень похожія на открытые гробы. Воздухъ сюда можетъ проникать только черезъ дверь изъ падубы, которая сама получаетъ воздухъ чрезъ виндъ-зейли, опущенные въ люкъ, такъ какъ нельзя отворять въ непогоду бортовыя окна, находящіяся лишь на нѣсколько футовъ надъ водою. Въ подобную каюту набиваютъ 20 человѣкъ и каждому изъ нихъ приходится по 63 кубическихъ фута такъ называемаго воздуха, когда люки на глухо закрыты во время свѣжей погоды, что, конечно, противорѣчитъ гигіеническимъ правиламъ Ричардсона. Семейства помѣщаются въ одной каютѣ и отцы, матери, юноши, молодыя дѣвушки и младенцы кишатъ въ этихъ душныхъ темныхъ норахъ, заваленныхъ матрасами, простынями я т. д. Конечно, при такой тѣснотѣ трудно примирить потребности физической жизни съ чувствомъ приличія, внушаемымъ человѣку инстинктомъ или образованіемъ. Однако, всѣ каюты ежедневно убираются, и докторъ, а на хорошихъ пароходахъ, и капитанъ строго наблюдаютъ за ихъ чистотой. Далѣе, вдоль палубы, посрединѣ корабля, въ темнотѣ, гдѣ можно пробираться только ощупью при мерцаніи вѣчно горящаго фонаря, тянутся наскоро сколоченныя изъ сосновыхъ досокъ нары для холостыхъ мужчинъ. Для одинокихъ женщинъ, представляющихъ странную смѣсь ужаснаго разврата и гордой, хотя нищенской добродѣтели, отводятъ одну, или двѣ большія каюты, и если наблюдающій за ними помощникъ капитана строго исполняетъ свою обязанность, то доступъ туда мужчинамъ совершенно прегражденъ.

Обстановка пассажировъ третьяго класса самая лучшая, какой можно достигнуть, путешествуя изъ Англіи въ Канаду за шесть гиней. Воздухъ здѣсь, даже рано утромъ, далеко не тяжелый при обыкновенныхъ обстоятельствахъ, а когда для безопасности парохода всѣ отверстія наглухо закрыты, то въ мѣстахъ третьяго класса не многимъ хуже, чѣмъ въ каютъ-компаніи перваго класса.

Конечно, немыслимо поддерживать идеальный порядокъ въ такомъ смѣшанномъ, грубомъ обществѣ и предохранить молодежь отъ пагубнаго вліянія развращенныхъ людей. Но все же подобныя попытки предпринимаются, и часто съ успѣхомъ, владѣльцами пароходовъ и въ томъ числѣ владѣльцами «Камчатки». По счастью, среди многочисленныхъ пассажировъ третьяго класса, часто попадаются люди благонамѣренные и опытные, которые посвящаютъ все свое время на пароходѣ благодѣтельнымъ усиліямъ уменьшить опасности и ужасы подобнаго скопленія человѣческихъ жизней.

Невозможно описать всей суматохи въ мѣстахъ третьяго класса въ первую ночь послѣ отплытія «Камчатки». Отдѣленіе матросовъ, подъ начальствомъ 4-го помощника капитана и комиссара, старались убрать въ багажное отдѣленіе ящики, корзинки, мѣшки и узлы, которые валялись повсюду, такъ какъ пассажиры тѣшили себя невозможной надеждой сохранить при себѣ всѣ свои вещи во время путешествія. На каждомъ шагу происходили ссоры и слышался повелительный голосъ офицера, покрывавшій разговоры и брань на различныхъ языкахъ; тутъ родители искали своихъ пропавшихъ дѣтей, тамъ дѣти плакали объ исчезнувшихъ родителяхъ; вообще царилъ такой хаосъ, что невольно напоминалъ какую-то странную смѣсь вавилонскаго столпотворенія и съумасшедшаго дома. Среди разнообразной толпы, нѣсколько групъ сидѣло у деревянныхъ столовъ, наглухо прикрѣпленныхъ поперегъ палубы. Не обращая вниманія на окружающій шумъ и движеніе, одни допивали чай въ оловянныхъ чашкахъ, другіе поспѣшно опоражнивали свои фляжки съ водкой, озираясь по сторонамъ, такъ какъ крѣпкіе напитки воспрещены для пассажировъ третьяго класса. Къ одной изъ этихъ групъ, которая особенно громко шумѣла и при свѣтѣ фонаря играла въ карты, подошелъ человѣкъ съ еврейскимъ лицомъ и въ круглой шляпѣ съ широкими полями. Въ эту минуту наткнулась на него молодая дѣвушка, лѣтъ шестнадцати или восемнадцати, поспѣшно выбѣгая изъ каюты, гдѣ она помогала матери устроиться.

Незнакомецъ обнялъ ее и громко воскликнулъ:

— Потише, потише, моя милая! не бросайся такъ на шею всякому.

Молодая дѣвушка вспыхнула и, съ трудомъ освобождаясь изъ могучихъ рукъ мужчины, ударила его по щекѣ такъ сильно, что на его блѣдномъ лицѣ остались слѣды розовыхъ ея пальцевъ.

— Чортъ васъ возьми! произнесъ онъ, отскакивая: — я вамъ за это отплачу.

— Ой ли! отвѣчалъ неожиданно подошедшій норфолкскій рабочій, громаднаго роста и крѣпкаго тѣлосложенія: — оставьте ее лучше въ покоѣ. Я вамъ совѣтую къ ней не приставать.

— Хорошо, хорошо, другъ мой, отвѣчалъ мужчина съ еврейскимъ лицомъ, стараясь повернуть все дѣло въ шутку: — я вѣдь не имѣлъ никакихъ дурныхъ намѣреній.

И онъ поспѣшно удалился, бормоча про себя:

— Я тебѣ также это припомню.

— Проваливай, сказалъ молодой работникъ, подозрительно смотря ему вслѣдъ: — да не повторяй своихъ шутокъ. А что, Мэри, онъ тебя не ушибъ? а то я ему всѣ ребра пересчитаю.

— Ничего, Закки, отвѣчала молодая дѣвушка.

— Ты мнѣ скажи, Мэри, если онъ станетъ жъ тебѣ опять приставать. Я его просто швырну за бортъ, или я не Захари Плуттри.

Между тѣмъ, человѣкъ съ еврейскимъ лицомъ пошелъ къ тому мѣсту, гдѣ онъ по чутью догадывался, что играли въ карты. Дѣйствительно, група въ восемь или девять человѣкъ окружала четырехъ игроковъ. Нахлобучивъ свою поярковую шляпу на самые глаза, незнакомецъ сталъ пристально разглядывать игру и игроковъ, но черезъ нѣсколько минутъ онъ пошелъ далѣе. Удовлетворительнымъ ли оказался этотъ бѣглый осмотръ или, напротивъ, онъ былъ раздосадованъ мелкой ставкой — трудно сказать.

III.
Убійца на пароходѣ.

«Камчатка» вошла въ проливъ Лофъ-Фойль, взявъ курсъ и Мовиль. Въ Дерри приняли двухъ пассажировъ и почту, а затѣмъ, обрасопивъ реи противъ вѣтра и быстро оставляя за собою Тори, пароходъ пошелъ прямо навстрѣчу жестокому Нордъ-Весту. Ночь была темная, дождливая. Убравъ всѣ паруса и спустивъ стеньги, Камчатка, движимая огромнымъ давленіемъ неутомимаго винта, бодро шла на высокія, набѣгавшія волны. Стремглавъ взлеталъ пароходъ по отлогому склону на сѣдой гребень, колыхался тамъ на мгновеніе и, нырнувъ, какъ чайка сквозь пѣнистую влагу, словно шапкой увѣнчивавшую гигантскіе валы, низвергался съ одуряющей быстротою въ бездну, которая зіяла за вздымаемыми вѣтромъ массами воды. Все на пароходѣ было закрѣплено: на столахъ появились рамки, и все налажено какъ слѣдуетъ при непогодѣ. Несмотря на ненастье, вахта дѣятельно закрѣпляла шлюпочные чахлы, найтовы и проч. Пассажировъ почти не было видно. Два или три смѣльчака оставались на курильной, стараясь провести весело время за трубкой и стаканомъ водки. Въ третьемъ классѣ только одинъ человѣкъ не поддавался общей деморализаціи. Это былъ пассажиръ въ круглой шляпѣ съ широкими полями. Онъ сидѣлъ подлѣ люка и разговаривалъ съ буфетчикомъ 3-го класса. Помѣнявшись нѣсколькими замѣчаніями о своихъ спутникахъ, онъ навелъ рѣчь на пассажировъ перваго класса.

— У васъ много первокласныхъ пассажировъ, сказалъ онъ.

— Да, отвѣчалъ буфетчикъ: — всѣ они торопятся домой къ Рождеству. Теперь не очень пригодное время для плаванія, но пароходъ новый, капитана любятъ пассажиры и нѣсколько лицъ нарочно дожидались «Камчатки». Я никогда не видывалъ въ это время года столько народа въ первомъ классѣ.

— А есть кто-нибудь особенно замѣчательный?

— Есть живой лордъ, молодой человѣкъ, по имени лордъ Пендльбюри, но я его еще не видалъ. Потомъ у насъ сэръ Бенджаминъ Пикманъ съ женою и дочерью. Онъ богатъ, какъ Крезъ. Кажется, болѣе нѣтъ никого замѣчательнаго. Остальные, какъ всегда, негоціанты, коммерческіе агенты и мелкіе лавочники.

— Вы говорите, что сэръ Бенджаминъ Пикманъ очень богатъ. У него есть лакей?

— Въ этотъ разъ нѣтъ. Но обыкновенно онъ беретъ съ собою лакея. Вотъ у другого пассажира, занимающаго капитанскую каюту, мистера Фикса — не правда ли странное имя? — такъ есть слуга.

— А не нужно ли сэру Бенджамину лакея? Это моя спеціальность.

— Не знаю. Если хотите, я наведу справку.

— Пожалуйста. Канадскіе франты часто берутъ себѣ слугъ на пароходѣ изъ третьяго класса.

— А развѣ вы не въ первый разъ въ морѣ?

— Бывалъ и прежде, но не съ вами, отвѣчалъ уклончиво пассажиръ и прибавилъ, подавая буфетчику свою фляжку: — попробуйте, водка отличная. Я ее взялъ изъ погреба моего послѣдняго господина.

Мистеръ Крогъ, буфетчикъ третьяго класса, одобрилъ водку, и мало по малу языкъ у него развязался.

— Знаете что, сказалъ онъ, понижая голосъ, хотя среди шума завывающей бури и стона машины трудно было кому-нибудь подслушать ихъ разговоръ: — капитанъ заварилъ кашу. Когда жи отходили изъ Гринкастла, подплыла лодка съ телеграфной станціи. На кормѣ стоялъ какой-то человѣкъ, держа телеграмму. «Что такое?» спросилъ капитанъ. — «Телеграмма остановить пароходъ». — «Зачѣмъ?» — «У васъ на пароходѣ убійца Кэпъ». — «Вздоръ», отвѣчалъ капитанъ. — «Нѣтъ, правда, капитанъ Вайндласъ. Въ телеграммѣ всѣ примѣты». — «Хорошо, отвѣчалъ капитанъ: — подать конецъ на шлюпку. Ну, привяжите пакетъ къ концу. Хорошо!» Зазвонилъ колокольчикъ: — «Полный ходъ». Винтъ завертѣлся и шлюбка едва не опрокинулась. Тише! что это съ вами? Вы полетите внизъ въ люкъ.

Въ эту минуту, отъ размаха качки, пассажира съ еврейскимъ лицомъ выбросило къ борту изъ канатной бухты ногами наверху и головой назадъ, а вторымъ размахомъ — его бросило въ другую сторону и онъ ударился плечомъ о конельсъ, въ двухъ футахъ отъ люка.

Буфетчикъ удержалъ его. Онъ, казалось, былъ очень испуганъ и потрясенъ.

— Садитесь опять въ канатную бухту и держитесь обѣими руками, сказалъ мистеръ Крогъ: — на чта вы походите? Вы разшибли себѣ лѣвый глазъ. Глотните водки.

— Ничего, пройдетъ. Гдѣ моя шляпа?

Подавая ему шляпу, Крогъ пристально посмотрѣлъ на него.

— Это не онъ, промолвилъ буфетчикъ про себя: — но это замѣчательный господинъ.

Всякій, кто увидалъ бы этого пассажира, конечно, согласился бы съ мистеромъ Крогомъ. Незнакомецъ отличался поразительной наружностью. Рыжая голова его была всклочена. Отъ нависшихъ, уродливыхъ бровей шелъ четырехугольный, покатый лобъ. Черные, блестящіе глаза сверкали въ глубокихъ впадинахъ. Каждая черта его длиннаго, блѣднаго лица говорила о силѣ, твердости характера и энергіи. Тонкій, острый носъ былъ, очевидно, еврейскаго происхожденія, подбородокъ длинный, узкій. Свѣтло-рыжіе бакенбарды, представлявшіе странный контрастъ съ смуглымъ лицемъ, доходили только до половины щекъ и нижняя часть лица была чисто выбрита. Пассажиръ смѣло и пристально посмотрѣлъ на буфетчика, какъ бы желая прочитать его затаенныя мысли. Но мистеръ Крогъ отвернулся; одного взгляда на пассажира было достаточно, чтобъ разсѣять всѣ его подозрѣнія.

— Ничего, промолвилъ со смѣхомъ незнакомецъ, надѣвая шляпу и не обращая вниманія на то, что одинъ глазъ у него сильно припухъ отъ удара о желѣзныя стойки по бортамъ парохода: — выпейте еще водки. Я опять наполню фляжку. Продолжайте, на чемъ вы остановились?

— Я хотѣлъ вамъ предложить помочь мнѣ въ розыскѣ убійцы. Предлагаютъ большую награду — 500 ф. ст.

— Вотъ какъ! воскликнулъ пассажиръ, вскакивая съ мѣста, но, въ ту же минуту, снова усаживаясь въ канатную бухту: — у васъ есть описаніе примѣтъ?

Онъ произнесъ эти слова очень равнодушно и, отвернувшись отъ мистера Крога, но, еслибъ послѣдній могъ взглянуть въ эту минуту на его лицо, полускрытое нахлобученной шляпой, то замѣтилъ бы въ его глазахъ мрачное безпокойство и жгучее страданіе.

— Сидите смирно, отвѣчалъ буфетчикъ: — а то васъ опять сковырнетъ. Вотъ примѣты. Капитанъ далъ копію телеграммы своимъ помощникамъ и буфетчикамъ; конечно, описаніе краткое, потому что намъ приказано было по телеграммѣ дожидаться другой шлюпки изъ Дерри съ подробными свѣдѣніями. Слушайте: «Ему 45, или 50 лѣтъ, густые, черные волосы, крашенные, чтобъ скрыть сѣдину, и съ проборомъ по срединѣ. Большіе, черные бакенбарды и длинные усы. Высокій лобъ, густые брови, черные, блестящіе глаза. Острая борода и длинный носъ. Одѣтъ красиво во фракѣ, или, во время путешествія, въ охотничьемъ костюмѣ. На мизинцѣ лѣвой руки перстень съ большимъ брилліантомъ. Высокаго роста, около шести футовъ и восьми дюймовъ, и сильнаго сложенія. Держитъ себя прилично и манеры джентльмэна. Подъ лѣвымъ глазомъ синякъ или царапина. Говоритъ по французски, по нѣмецки и по англійски.

— Что другое, а синякъ подъ глазомъ у васъ есть, воскликнулъ со смѣхомъ Крогъ: — хорошо, что я видѣлъ, какъ вы его себѣ подставили, а то васъ сейчасъ бы арестовали. Каждому лестно получить такую награду.

— Вотъ какъ! человѣкъ — убійца, потому что у него синякъ подъ глазомъ, произнесъ незнакомецъ, весело смѣясь: — значитъ, вы вскорѣ арестуете десятокъ такихъ молодцовъ съ синяками — у насъ на пароходѣ цѣлая шайка картежниковъ.

— Неужели?

— Да. Я видѣлъ ихъ вчера ночью. Не даромъ я служилъ лакеемъ у богатыхъ господъ и объѣздилъ всю Европу отъ Петербурга до Біарица, ужь не говоря о Гомбургѣ и Монако.

Мистеръ Крогъ почтительно взглянулъ на своего новаго пріятеля, съ еврейскимъ лицомъ. Именно такой помощникъ ему былъ необходимъ, чтобъ отыскать убійцу среди многочисленныхъ пассажировъ третьяго класса.

— Ну, сказалъ онъ: — представьте мнѣ убійцу живымъ или мертвымъ и вы получите сто фунтовъ.

— Сто фунтовъ, сэръ! воскликнулъ незнакомецъ презрительно: — нѣтъ, я меньше половины не возьму. А то, пожалуй, я скажу капитану или его помощникамъ.

Крогъ понялъ, что хитрый незнакомецъ держалъ его въ рукахъ и тотчасъ согласился подѣлить награду пополамъ. Они ударили по рукамъ, и незнакомецъ, вставъ, хотѣлъ пойти къ своей койкѣ. Но онъ едва ступалъ.

— Ну, дѣлать нечего, мнѣ придется полежать денька два, сказалъ онъ: — но не торопитесь съ поисками убійцы; я прислушаюсь въ это время къ разговору моихъ спутниковъ и, быть можетъ, кое-что узнаю.

— А какъ васъ зовутъ? спросилъ Крогъ.

— Я Джемсъ Стильвотеръ. Я отдалъ свой билетъ другому буфетчику и не безпокойте меня.

Онъ медленно поплелся къ мужскимъ койкамъ, гдѣ выбралъ себѣ самую отдаленную, темную и непріютную на всемъ пароходѣ.

IV.
Странная путанница.

Сэръ Бенджаменъ Пикманъ былъ новый баронетъ, но не новый человѣкъ въ англійскихъ колоніяхъ. Его имя встрѣчалось въ административныхъ и политическихъ лѣтописяхъ нашихъ заатлантическихъ владѣній въ послѣднія двадцать пять лѣтъ. Суровый и хитрый, онъ умѣлъ скрывать эти качества подъ маской добродушія и даже уступчивости, которая, хотя напоминала лукавство кошки, но была не безъ пріятности. Его нельзя было назвать красавцемъ, но у него были большіе зубы и онъ ловко ихъ выказывалъ, постоянно улыбаясь. Онъ улыбался даже находясь наединѣ и въ такія минуты, когда никто на него не смотрѣлъ. Самъ онъ замѣчалъ всѣхъ и все и ничего не забывалъ. Его манеры были чрезвычайно мягки и вкрадчивы, особливо когда онъ задумывалъ что-нибудь не доброе. Онъ мурлыкалъ въ какую бы сторону вы его ни гладили, что не доказывало полнаго сходства съ кошкой. Такимъ онъ казался съ того самаго времени, какъ впервые сдѣлался извѣстнымъ человѣкомъ. Жители Квебека помнили его еще въ ту эпоху, когда Квебекъ былъ главнѣйшимъ коммерческимъ центромъ Канады; онъ тогда служилъ разсыльнымъ въ корабельной фирмѣ Макваппи и Сальтъ. Разсказывали, что онъ пришелъ въ этотъ городъ изъ какого-то восточнаго селенія, гдѣ скромно пахалъ на фермѣ отца. Конечно, если этотъ эпизодъ изъ его жизни и справедливъ, то онъ только дѣлаетъ честь молодому человѣку, который, переходя отъ земледѣлія къ торговлѣ, поражалъ всѣхъ своимъ приличнымъ, скромнымъ видомъ. Несмотря на это, онъ былъ рослый, здоровенный, ловкій юноша. Его мать происходила изъ семейства, преданнаго монархіи и торійскимъ принципамъ, которое переселилось въ Квебекъ изъ Соединенныхъ Штатовъ, чтобъ не поднять оружія на старую Англію. Благодаря ея вліянію, молодой Пикманъ, получивъ порядочное воспитаніе въ сельской школѣ, содержимой честнымъ шотландцемъ, бросилъ стадо своего отца и вступилъ на болѣе широкую арену, съ цѣлью стричь иныхъ овецъ. Результатъ въ нѣкоторой степени оправдалъ материнскій инстинктъ. Юноша взросъ въ тяжелой школѣ; онъ рѣдко видалъ деньги и потому тѣмъ болѣе цѣнилъ ихъ. Его маленькіе глаза широко раскрывались отъ удовольствія, когда онъ чувствовалъ золото въ своей рукѣ. Вскорѣ его юная душа преисполнилась однимъ желаніемъ — нажить, сохранить и удвоить капиталъ. Бываютъ юноши, очень достойные и благородные въ другихъ отношеніяхъ, но для которыхъ цѣль жизни составляетъ обогащеніе. Еслибъ у меня былъ подобный сынъ, то я сдѣлалъ бы все на свѣтѣ, чтобъ изгнать изъ него этого страшнѣйшаго изъ бѣсовъ. Кутила, развратникъ, пьяница, игрокъ можетъ, съ годами, одуматься и стать честнымъ, хорошимъ человѣкомъ, но если юноша мало по малу отдастъ всю свою душу жаждѣ наживы и съ очерствѣлымъ сердцемъ, отупѣвшимъ умомъ и заглохшей совѣстью будетъ думать только о томъ, какъ бы обогатиться какими бы то ни было средствами, то изъ такого человѣка никогда не выйдетъ ничего хорошаго, и, навѣрное, онъ будетъ самымъ мрачнымъ и безнадежнымъ олицетвореніемъ существа, созданнаго по подобію Божію. Однако, эти замѣчанія далеко не относятся къ сэру Бенджамену Пикману, а приведены мною между прочимъ, какъ это дѣлаютъ многіе знаменитые авторы.

Молодой Пикманъ, съ самаго начала своей практической дѣятельности, держался той политики, которой всегда слѣдуетъ англійское правительство, когда оно задумываетъ что-либо зловредное. Онъ во всемъ примѣнялъ политику примиренія. Никто не могъ его вывести изъ себя. Товарищи никакими способами не могли вызвать его на ссору или драку; онъ терпѣливо выслушивалъ брань отъ начальства, и обезоруживалъ самыхъ сердитыхъ, упорныхъ должниковъ фирмы своимъ спокойствіемъ, преданностью хозяевамъ и удивительнымъ смиреніемъ. Однажды капитанъ корабля, принадлежавшаго его фирмѣ, за что то разсердился на юношу и бросилъ въ него сапогомъ. Пикманъ, молча, поднялъ сапогъ и, почтительно подавая его, спросилъ: „Что прикажете отвѣчать господамъ Макваппи и Сальтъ“?

Все это было очень мило и, по словамъ многихъ, похвально. Дѣйствительно, оно было бы хорошо, еслибъ доказывало природную скромность и смиреніе. Но дѣло въ томъ, что это была только хитрость, и притомъ самая низкая. Двадцать лѣтъ спустя, когда капитанъ Гумбо былъ больнымъ старикомъ и Бенджаменъ Пикманъ сдѣлался главнымъ компаньономъ фирмы Макваппи, Сальтъ и Пикманъ, то стараго служаку прогнали, въ одно прекрасное утро, какъ собаку. Когда же онъ явился къ Пикману и умолялъ не лишать его куска хлѣба въ виду его долговременной службы и большого семейства, разжившійся коммерсантъ отвѣчалъ съ ангельской улыбкой: „Капитанъ Гумбо, къ сожалѣнію, вы намъ вовсе не нужны. Можетъ быть, вы забыли маленькое происшествіе, случившееся когда я былъ разсыльнымъ въ конторѣ нашей фирмы, а вы — старшимъ капитаномъ. Прощайте“.

Капитанъ разсказалъ эту исторію всѣмъ въ Квебекѣ и каждый, слышавшій ее, выражалъ сожалѣніе къ бѣдному человѣку, но Бенджамена Пикмана стали еще болѣе уважать, какъ человѣка, съ которымъ надо держать ухо востро. Способный, стойкій, рѣшительный человѣкъ, онъ скрывалъ отъ всѣхъ свои цѣли и способы, которыми онъ ихъ достигалъ. Онъ былъ преданнымъ, вѣрнымъ другомъ, если могъ извлечь отъ этого пользу, но вѣчно помнилъ сдѣланное ему зло, и не разбиралъ средствъ для мести. Это, однако, не мѣшало ему быть со всѣми любезнымъ и сладкимъ, поддѣлываться подъ капризы каждаго, почему всѣ почти безъ исключенія считали его способнѣйшимъ, пріятнѣйшимъ и прекраснѣйшимъ человѣкомъ.

Такимъ образомъ, когда мистеръ Пикманъ, одинъ изъ богатѣйшихъ лицъ въ Канадѣ, членъ верхней палаты и искусный министръ колоній, былъ посланъ въ Лондонъ для переговоровъ съ правительствомъ на счетъ важныхъ финансовыхъ и политическихъ дѣлъ, то онъ, естественно, быстро проложилъ себѣ дорогу. Его любезное смиреніе понравилось тѣмъ изъ министровъ, которые сами занимались болѣе придворными интригами, чѣмъ дѣлами, а его практическая сметливость расположила къ нему настоящихъ дѣльцовъ въ кабинетѣ. Все министерство колоній, отъ швейцара до министра, считало его образцемъ колоніальнаго государственнаго человѣка. Но когда онъ уѣхалъ, то оказалось, что онъ добился отъ министерства такихъ уступокъ, которыя врядъ ли оно могло защитить въ парламентѣ.

Сэръ Бенджаменъ былъ болѣе чѣмъ счастливъ въ женитьбѣ; его жена была такъ же умна и честолюбива, какъ и онъ. Преданная общимъ семейнымъ интересамъ, она всячески старалась помогать мужу въ достиженіи его великихъ цѣлей. Она хотѣла быть приглашенной на праздники принца Валлійскаго въ Чизвикѣ и добилась этого. Дома, въ Канадѣ, она собственноручно приготовляла битыя сливки и компотъ, когда генералъ-губернаторъ удостоивалъ своимъ посѣщеніемъ ея вечера. Кто она такая и откуда — составляло для всѣхъ загадку. Извѣстно было только, что Пикманъ встрѣтилъ ее въ Баденѣ. Она тамъ называлась графиней Стракино и, само собою разумѣется, говорили, что ея первый мужъ умеръ. Но какова бы ни была ея первоначальная исторія, послѣдующая ея жизнь была самой примѣрной. Она подарила своему мужу много дѣтей, ревностно помогала ему во всѣхъ его предпріятіяхъ, царила въ высшемъ обществѣ Квебека, несмотря на всѣ попытки лишить ее первенства со стороны внучекъ герцоговъ и двоюродныхъ племянницъ маркизовъ. Она покровительствовала англиканской церкви и, по словамъ мѣстнаго епископа, была столпомъ вѣры. Однимъ словомъ, она была всемогуща въ колоніи и потому естественно, что ее многіе ненавидѣли. Надо сознаться, что въ ней были черты, заслуживающія критики. Ея манеры были нѣсколько вульгарны, ея рѣчь не совсѣмъ правильна, ея лицо и фигуры не красивы и не изящны. Но все это были мелочи и никто не могъ ничего сдѣлать противъ могучаго союза любезнаго, предупредительнаго милліонщика и честолюбивой милліонщицы.

Лэди Пикманъ, какъ мы уже сказали, имѣла нѣсколько дѣтей, но въ живыхъ осталась только одна дочь, миссъ Араминта. Это была хорошенькая, свѣженькая дѣвушка съ острымъ носикомъ, прекрасными голубыми глазами, каштановыми волосами, прелестными, хотя немного толстыми губами и подбородкомъ съ прелестной ямочкой.

Лэди Пикманъ съ дочерью занимала лучшую каюту на Камчаткѣ, послѣ капитанской, въ концѣ лѣваго корридора за стѣнкой каютъ-кампаніи. Ихъ горничныя помѣщались въ сосѣдней каютѣ, которая отдѣлялась только узкимъ проходомъ. Самъ же сэръ Бенджаменъ предпочиталъ внутренній рядъ каютъ, по другую сторону корридора и одинъ занималъ цѣлую каюту, почти на срединѣ парохода.

На второй день путешествія, ни баронетъ, ни его дамы не рѣшились выйти изъ своихъ каютъ. Лэди Пикманъ, лежа въ нижней койкѣ, а Араминта въ верхней, метались изъ стороны въ сторону, дрожа отъ страха и оглашая воздухъ криками, такъ-какъ громадное судно покачивалось, ныряло, вздрагивало и стонало.

— Охъ! Охъ! вопила лэди Пикманъ: — Мэри, Мэри! поди къ сэру Бенджамену и скажи, что я умираю. Пусть онъ придетъ сейчасъ. Я имѣю ему сказать нѣчто очень важное передъ смертью.

— Слушаю, милэди, отвѣчала несчастная горничная, выбѣгая изъ каюты съ подозрительной поспѣшностью.

Дѣйствительно, она на нѣсколько минуть забѣгаетъ въ сосѣднюю каюту къ своей подругѣ, миссъ Фанни Рингдовъ, горничной дочери сэра Бенджамена, и черезъ нѣсколько времени, возвращается къ своей госпожѣ, которая снова зоветъ ее жалобнымъ голосомъ.

— Сэръ Бенджаменъ свидѣтельствуетъ вамъ свое почтеніе, говоритъ она: — и не можетъ придти, потому что самъ нездоровъ. Если вамъ будетъ хуже, то онъ также желалъ бы вамъ сказать нѣсколько словъ, но проситъ пожаловать къ нему.

— Подлецъ! промолвила лэди Пикманъ: — Араминта! Араминта! слышишь?

— Да, мама, отвѣчалъ слабый голосокъ.

— Я умираю, а твой отецъ не хочетъ придти ко мнѣ! Ой! Ой! Я чувствую, что мы пойдемъ ко дну. Мэри! Мэри! скорѣй!

Бѣдная молодая дѣвушка вбѣжала съ тазомъ, этимъ орудіемъ ужаса и утѣшенія во время морского путешествія. Но увы! горничную такъ же мутило, какъ и госпожу…

— Мама! воскликнула Араминта, когда прекратился непріятный дуэтъ и лэди Пикманъ опустилась въ изнеможеніи на койку: — вамъ лучше?

— Нѣтъ, а что?

— Какъ вы думаете, гдѣ провелъ прошлую ночь лордъ Пендльбюри?

— Почемъ я знаю. Вѣроятно, въ своей койкѣ.

— Вы его видѣли?

— Никогда и не увижу. Я умираю. Мэри! Мэри!

— Милэди?

— Скорѣе спирту, водки, хлороформу! Скорѣе! Скорѣе, или будетъ поздно. Ой! Ой!.. Я не могу долѣе оставаться на пароходѣ, мое сердце ужь просится наружу… Гдѣ вы?.. Мэри!

Но горничная уже убѣжала къ себѣ въ каюту и всѣ крики ея госпожи оставались безъ отвѣта.

Араминта.-- Мама, лордъ Пендльбюри очень богатъ?

Мама.-- Да. У него всѣ Горндинскія помѣстья и еще нѣсколько другихъ. Тебя мутитъ, Араминта?

Араминта.-- Да, немного; но я стараюсь удержаться. Какъ вы думаете, сэръ Бенджаменъ познакомится съ лордомъ Пендльбюри?

Мама.-- Конечно, если только эта ужасная погода дастъ ему случай. Но, смотри, не зѣвай. Это твой первый шагъ.

Араминта.-- Нѣтъ, я никогда не выйду на палубу, если эта буря продолжится. О, какой страшный трескъ! Вы слышали, мама? Боже мой, что-то случилось!

Миссъ Араминта была права. Дѣйствительно, что-то случилось.

Постоянно усиливавшійся штормъ дулъ съ сѣверо-запада, а могучіе валы океана бѣжали, хотя также съ запада, но на румбъ или на два южнѣе, такъ что столкновеніе этихъ титаническихъ силъ ставило въ затруднительное положеніе даже громадный паровой Тритонъ въ 360 футовъ длины. Вѣтеръ, насыщенный холодной влагой, пронизывалъ, оледѣнялъ все, что попадалось ему на встрѣчу, одушевленное и не одушевленное. Часовые на бакѣ, а капитанъ и штурманъ, въ каучуковой одеждѣ съ головы до ногъ, на мостикѣ — укрывались за хлопавшими парусинными обвѣсами, которые еле защищали отъ страшныхъ порывовъ вѣтра.

— Какъ барометръ, Дикъ? кричалъ капитанъ въ самое ухо штурману, такъ какъ, среди рева стихій, голосъ умираетъ, едва вырвавшись изъ горла.

— Двадцать девять и девяносто, отвѣчаетъ штурманъ, возвратясь изъ штурманской каюты, куда онъ ходилъ смотрѣть на барометръ: — скоро будетъ кризисъ бури.

Въ эту минуту, прямо передъ ними, высоко поднимается къ небу носъ громаднаго судна. Оба, капитанъ и штурманъ, судорожно держась за поручень мостика и зная, что приближается нѣчто страшное, бросаютъ тревожный взглядъ вдоль наклонной палубы до отдаленнаго ея конца, гдѣ такіе же два человѣка держатся съ неимовѣрными усиліями за навѣтренный и подвѣтренной брасы. Проходитъ минута. Громадный корпусъ парохода какъ бы уравновѣшивается гдѣ-то около середины киля на вершинѣ колеблящейся горы. Затѣмъ гора вдругъ отступаетъ, сбрасывая въ сторону сердитымъ взмахомъ судно, которое катится въ зіяющую зеленую бездну, страшно наклоняясь въ подвѣтренную сторону. Вода начинаетъ втекать на палубу чрезъ шпигаты и клюзы. Еще мгновеніе и пароходъ выпрямляется, судорожно колеблясь, при чемъ огромныя лопасти винта, выйдя изъ воды, вертятся съ трескомъ по воздуху. Тихо „Камчатка“ откачивается назадъ на навѣтренную сторону, и тогда съ дикимъ ревомъ набѣгаетъ громадная зеленая грива клокочущаго вала, поднимаясь грознымъ гребнемъ на 20 футовъ выше полубака. Какъ живое существо движется этотъ могучій врагъ, грозитъ смертью устрашеннымъ часовымъ и разомъ выливаетъ тысячу ведеръ воды на верхнюю палубу. Клокочетъ, пѣнится, бурлитъ эта вода съ носа до кормы и, не находя себѣ выхода, сноситъ часть фальшборта и низвергается снова въ бездну бѣшеннымъ потокомъ. Освободясь отъ грознаго врага, „Камчатка“ опять гордо поднимаетъ свой носъ и смѣло вызываетъ на бой всѣ гигантскія силы моря, вѣтра, урагана.

Вотъ что видѣли капитанъ и штурманъ, стоя на мостикѣ, и легко вздохнули они, когда вдали на носу, изъ-за отхлынувшей воды, показались часовые, которые бодро держались, по прежнему, за брасы и, стряхивая воду съ лица, поздравляли другъ друга съ спасеніемъ.

Но морской валъ, пронесшись надъ палубой „Камчатки“ безъ роковыхъ смертоносныхъ послѣдствій, рѣшился все же хоть юмористически доказать свою всесокрушающую силу. Обѣгая вокругъ кормовыхъ рубокъ, масса волнъ наперла съ страшной силой на закрытую дверь сходнаго трапа въ каютъ-компанію и смежную дверь въ комиссарскую каюту. Мѣдныя петли дверей не устояли, и клокочущая зеленая вода шумнымъ водопадомъ низвергнулась по лѣстницѣ. Въ одно мгновеніе, всѣ проходы и каюты были залиты пѣнящейся влагой. Крики и вопли раздались повсюду. Забывъ и приличіе, и морскую болѣзнь, мужчины и женщины выскочили изъ своихъ каютъ въ корридоры и, шлепая по холодной водѣ, схватывали, сжимали въ объятіяхъ другъ друга, съ трогательнымъ чувствомъ общечеловѣческаго братства. А изъ открытаго трапа дулъ холодный, рѣзкій вѣтеръ.

О! боги, въ такую минуту люди теряютъ свое подобіе. Что тутъ значатъ мужчины или женщины? Лэди Пикманъ, сбросивъ шаль, обвивавшую ея громадную голову, явилась въ длинномъ халатѣ и шерстяныхъ чулкахъ, мужественно шагая по водѣ. Миссъ Араминта схватила первое, что попалось ей подъ руку, коротенькую шерстяную кофту, накинула ее на плечи и, призывая во все горло на помощь отца, горничную и капитана, бросилась вверхъ по лѣстницѣ на палубу. Но на первой же ступени очутилась въ объятіяхъ джентльмэна, не совсѣмъ прилично одѣтаго и мокраго съ головы до ногъ. Ея вопли слились съ его стонами и просьбами отпустить его, такъ какъ испуганная молодая дѣвушка держалась за него, какъ за спасительный поплавокъ.

— Пустите меня, ради Бога, пустите! кричалъ незнакомецъ: — она бѣжитъ за мною! она бѣжитъ за мною!

На верхней палубѣ послышались громкіе крики и съ верху сбѣжала женщина среднихъ лѣтъ съ шерстянымъ турбаномъ на головѣ и въ фланелевой юпкѣ, надѣтой поверхъ длиннаго, узкаго платья, мѣшавшаго ей двигаться.

— Это она! Это она! воскликнулъ незнакомецъ и, оттолкнувъ отъ себя Араминту, бросился въ первую попавшуюся каюту, заперъ за собою дверь и вскочилъ на незанятую нижнюю койку. Это была каюта горничныхъ лэди Пикманъ, и одна изъ нихъ, миссъ Рингдовъ, лежала въ верхней койкѣ, пораженная ужасомъ и морской болѣзнью. При внезапномъ появленіи невѣдомаго человѣка въ ея каютѣ, она начала кричать изо всей силы, но всѣ пассажиры были слишкомъ встревожены общей боязнью погрузиться на дно морское, чтобъ обратить вниманіе на вопли горничной.

— Милая миссъ, произнесъ незнакомецъ, высовывая свою голову въ ночномъ колпакѣ и стараясь перекричать шумъ бури и крикъ пассажировъ: — пожалуйста, успокойтесь. Я не сдѣлаю вамъ никакого вреда.

— Господи! Господи! О! о! о!

— Честью клянусь, я васъ не трону. Только замолчите.

— О! о! о! вопила горничная.

Незнакомецъ въ отчаяніи соскочилъ съ койки, а горничная лишилась чувствъ.

Между тѣмъ, Араминта, которую такъ грубо оттолкнулъ незнакомецъ, схватилась за мѣдныя перилы лѣстницы, чтобъ не упасть.

Въ эту минуту изъ корридора выбѣжалъ молодой человѣкъ въ пальто. Несмотря на собственное волненіе, которое, однако, далеко не походило на общую панику, онъ сразу оцѣнилъ юмористическую сторону представившейся ему сцены. Бѣдная, маленькая Араминта, въ своей крошечной красной кофтѣ на плечахъ, смотрѣла съ ужасомъ на даму, виднѣвшуюся на верху лѣстницы. Впрочемъ, это видѣніе мгновенно исчезло, какъ только показался молодой человѣкъ.

— Успокойтесь, миссъ, сказалъ онъ, обращаясь къ Араминтѣ и едва удерживаясь отъ смѣха: — еслибъ случилось что-нибудь серьёзное, то мы уже давно были бы на днѣ морскомъ. Просто волна залила палубу. Возьмите мою руку. Надѣньте мое пальто.

Юноша снялъ свое пальто и остался въ сюртукѣ, такъ какъ онъ былъ совершенно прилично одѣтъ. Накинувъ пальто на Араминту и застегнувъ его, онъ спросилъ, куда увести ее.

— О, къ капитану Виндласу, пожалуйста, въ капитанскую каюту. Я такъ перепугана.

Молодой человѣкъ ничего не отвѣчалъ, и, взявъ на руки Араминту, снесъ ее на верхнюю палубу, въ капитанскую каюту, дверь которой была отворена. На полу стояла вода, но онъ мужественно шагалъ по ней и бережно положилъ молодую дѣвушку на диванъ.

— Гдѣ капитанъ Виндласъ? спросила она: — пожалуйста, найдите его и попросите, чтобъ онъ далъ мнѣ мѣсто въ своей лодкѣ.

Видя, что Араминта бредила, юноша очень деликатно сказалъ:

— Вѣрьте мнѣ, что нѣтъ никакой опасности. Я лучше отыщу и приведу къ вамъ вашего отца.

— Да, пожалуйста. Мой отецъ, сэръ Бенджаменъ Пикманъ, занимаетъ каюту № 35. Благодарю васъ за все; да благословитъ васъ Господь.

Молодой человѣкъ тотчасъ отправился отыскивать баронета. Сбѣжавъ внизъ, онъ услыхалъ ужасный шумъ. Все это время пароходъ по прежнему перекидывало со стороны на сторону, но вода мало-по-малу утекала черезъ вадеръ-вейсы въ корридорахъ. Буфетчики и слуги старались успокоить испуганныхъ пассажировъ, которые начали возвращаться въ свои каюты, предварительно выметенныя швабрами. Только въ каютѣ горничныхъ лэди Пикманъ, дѣло не обошлось столь благополучно. Передъ запертою дверью тѣснилась шумная група, состоящая изъ сэра Бенджамена, въ несовсѣмъ приличномъ костюмѣ, лэди Пикманъ, ломавшей руки въ отчаяньи, ея горничной Мэри, рыдавшей въ голосъ и двухъ буфетчиковъ.

— Негодяй! кричала лэди Пикманъ: — Что ты сдѣлалъ съ моей дочерью? Пусти насъ!

Внутри каюты раздавались вопли миссъ Рингдовъ и полузаглушенные крики:

— Убиваютъ! Убиваютъ!

— Если вы сейчасъ не отворите дверь, то мы ее выломаемъ! воскликнулъ сэръ Бенджаменъ, выходя изъ себя.

— Хорошо, хорошо! отвѣчалъ глухой, хриплый голосъ: — я просилъ уже прощенья у молодой дѣвушки. Я ее не тронулъ пальцемъ. Но, скажите, нѣтъ ли между вами мистрисъ Каркаронъ?

— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчали оба буфетчика въ одинъ голосъ: — здѣсь нѣтъ никакой мистрисъ Каркаронъ.

— Такъ дайте мнѣ дорогу, господа, воскликнулъ злодѣй, и прежде, чѣмъ его желаніе успѣли исполнить, онъ отворилъ дверь настежъ, и, выскочивъ, ударился головой въ грудь баронета, который упалъ на стоявшихъ сзади буфетчиковъ, а виновникъ всѣхъ этихъ безпорядковъ, бросился, какъ бѣшенный, по лѣстницѣ на палубу, едва не столкнувъ съ ногъ спускавшагося внизъ юнаго благодѣтеля Араминты. Черезъ минуту мистеръ Фексъ, ибо это былъ онъ, вбѣжалъ, едва переводя дыханіе, въ капитанскую каюту и, заперевъ дверь, хотѣлъ броситься на диванъ, но его остановилъ пронзительный женскій крикъ. И въ его каютѣ была женщина.

— Боже мой! воскликнулъ въ отчаяніи Фексъ: — что это значитъ? Или я съума сошелъ. Вездѣ женщины. Даже у меня въ каютѣ. Ради Бога, сударыня, успокойтесь.

— О! о! о! вопила Араминта и Фексъ бросился передъ нею на колѣни, хотя на полу стояла вода.

— Ради Бога, успокойтесь! продолжалъ онъ: — но какъ вы попали въ мою каюту? Куда же мнѣ дѣться? Вездѣ меня преслѣдуютъ женщины.

— Это развѣ ваша каюта, а не капитанская! воскликнула Араминта, которая, въ сущности, была гораздо хладнокровнѣе, чѣмъ выказывала.

— Да, это капитанская каюта, но я ее занимаю за извѣстную плату.

— Папа! Мама! помогите, помогите! меня убиваютъ!

Несчастный Фексъ совершенно потерялся и готовъ былъ спрыгнуть въ воду, но въ эту минуту послышался стукъ въ дверь. По всей вѣроятности, это былъ молодой человѣкъ съ Бенджаменомъ и буфетчикъ. Фексъ въ отчаяніи бросился на свою койку и закрылся одѣяломъ. Араминта же, не теряя присутствія духа, подбѣжала къ двери и отперла ее. Въ каюту вошли молодой человѣкъ и баронетъ.

— Гдѣ этотъ разбойникъ? воскликнулъ послѣдній внѣ себя отъ гнѣва: — что вы про себя думаете, милостивый государь! прибавилъ онъ, когда Араминта указала ему на койку и, взглянувъ на молодого человѣка, разразилась истерическимъ хохотомъ.

— Убейте меня! Убейте меня! бормоталъ Фексъ.

— Онъ ни въ чемъ не виноватъ, папа! воскликнула миссъ Араминта, приглаживая волосы и поправляя накинутое на нее пальто: — это моя вина. Я въ испугѣ бросилась на верхъ, а вотъ этотъ молодой человѣкъ взялся меня проводить. Я указала ему на капитанскую каюту и онъ былъ такъ добръ, что принесъ меня сюда. По неизвѣстной мнѣ причинѣ, господина, занимающаго эту каюту, въ ней тогда не было, а потомъ, возвратясь, онъ заперъ дверь прежде, чѣмъ замѣтилъ меня…

Араминта долго продолжала бы свой разсказъ, еслибъ сэръ Бенджаменъ, чувствуя въ ногахъ холодъ отъ окружавшей его воды, не произнесъ рѣзко:

— Возьми мою руку. Я вамъ очень благодаренъ, молодой человѣкъ, кто бы вы ни были, за оказанную вами услугу миссъ Пикманъ. Она очень молода и неопытна.

— Ну, ужь вѣроятно, не болѣе меня, отвѣчалъ молодой человѣкъ, съ гордой улыбкой: — я очень радъ, что могъ быть полезенъ вашей дочери.

Онъ любезно поклонился Араминтѣ, и хотѣлъ послѣдовать за нею и баронетомъ, но вдругъ остановился и бросилъ изумленный взглядъ на Фекса, высунувшаго свою голову изъ койки.

— Это вы, Каркаронъ! воскликнулъ онъ, схвативъ Фекса за плечо; — что вы тутъ дѣлаете? Зачѣмъ путешествуете инкогнито?

— Я совсѣмъ сошелъ съума! воскликнулъ Фексъ, вскакивая на койкѣ: — откуда васъ принесло сюда, милордъ! Да вы ли это? Я не вѣрю своимъ глазамъ.

— Мнѣ слѣдовало бы спросить, сказалъ со смѣхомъ лордъ Пендльбюри: — дѣйствительно ли передо мною серьезный дублинскій судья, который въ его годы и при его званіи дозволяетъ себѣ такія веселыя продѣлки!

И юноша, бросившись на диванъ, долго хохоталъ во все горло.

— О, Каркаронъ! произнесъ онъ, наконецъ: — я вамъ долженъ гинею. Я былъ боленъ, какъ собака, и по вашей милости совершенно выздоровѣлъ.

— Тише, тише, милордъ, промолвилъ Фексъ, махая рукою: — вы, конечно, знаете о моемъ процессѣ.

Лордъ Пендльбюри кивнулъ головой.

— И что она получила разводъ?

Юноша снова отвѣчалъ безмолвнымъ знакомъ.

— И что она добилась этого ложнымъ показаніемъ свидѣтеля, подкупленнаго низкимъ адвокатомъ Мульруни?

— Я этого не зналъ, Каркаронъ.

— Фексъ, Фексъ! называйте меня Фексомъ! она здѣсь, я ее видѣлъ.

Съ этими словами, произнесенными въ полголоса, онъ указалъ на перегородку, отдѣлявшую его отъ сосѣдней комиссарской каюты.

— Какъ! мистрисъ…

— О! милордъ, не называйте ея по имени: я и безъ того съ ума схожу!

— Это невозможно, это не правда.

— Выслушайте меня, сказалъ Каркаронъ и, соскочивъ съ койки, бросился къ двери и заперъ ее: — когда случился этотъ страшный толчекъ, я спокойно лежалъ здѣсь и думалъ съ удовольствіемъ, что меня вскорѣ будутъ отдѣлять 3,000 миль отъ Дублина и судейскихъ толковъ о моемъ процессѣ. Вдругъ хлынула вода и, растворивъ напоромъ двери, разлилась повсюду. Я полагалъ, что мы погибли, и бросился на палубу. Но, въ ту же минуту, изъ сосѣдней комиссарской каюты выбѣжала она, въ извѣстномъ мнѣ déshabillé. Увидавъ меня въ этомъ несовсѣмъ приличномъ костюмѣ, она начала кричать, закрывая глаза: „это онъ! это онъ! это призракъ Питера явился мнѣ передъ смертью! О, Питеръ! Питеръ!“ И она старалась схватить меня за руку. „Прочь!“ закричалъ я, также принимая ее за призракъ, и, побѣжавъ сломя голову, спрятался въ какой-то каютѣ. Что все это значитъ, я рѣшительно не понимаю. На палубѣ была одна женщина, въ каютѣ — другая, здѣсь — третья. Мнѣ придется дать удовлетвореніе двумъ джентельмэнамъ, не говоря уже объ ея второмъ мужѣ, который долженъ быть съ нею на пароходѣ, такъ какъ мнѣ разсказывали, уже полгода тому назадъ, что она собиралась выйти замужъ. Но вы меня защитите, не правда ли?

Молодой лордъ снова разразился громкимъ хохотомъ.

— Вамъ смѣхъ, а мнѣ смерть, продолжалъ Фексъ: — вѣдь это всѣмъ будетъ извѣстно въ Дублинѣ, и мнѣ хоть не возвращаться туда! Ужь лучше заразъ броситься въ воду.

Въ голосѣ его слышалось искреннее отчаяніе, и лордъ Пендльбюри тотчасъ пересталъ смѣяться.

— Пустяки, Каркаронъ, сказалъ онъ серьёзно: — даю вамъ слово, что не скажу ни слова о всемъ случившемся. Ея на пароходѣ нѣтъ, вамъ это только показалось съ испуга. Что же касается до глупаго баронета, его дочери и горничной, то я это все улажу. Ложитесь спать, другъ мой, вы весь дрожите. Я сейчасъ пришлю лакея; каюту надо просушить, вода здѣсь по щиколку. Гдѣ это вы подбили себѣ глазъ?

Фексъ легъ въ постель, и, послѣ столькихъ треволненій, у него сдѣлался жаръ съ бредомъ. Докторъ посѣтилъ его и, зная, что слуга Фекса, какъ обыкновенно всѣ слуги пассажировъ, ужасно страдалъ морской болѣзнію, приказалъ одному изъ буфетчиковъ остаться ночью при больномъ. Этотъ буфетчикъ, отъ нечего дѣлать, съ интересомъ прислушивался къ бреду мистера Фекса и составилъ цѣлую теорію объ его личности. Теорія эта имѣла очень грустныя для Фекса послѣдствія.

V.
Судья на морѣ.

На третій день вѣтеръ немного спалъ, хотя все еще сильно дулъ съ юго-запада, и капитанъ, проведя двѣ ночи на мостикѣ, пошелъ утромъ отдохнуть въ свою импровизированную спальню. Но не прошло и нѣсколькихъ часовъ, какъ раздался сильный стукъ въ дверь и затѣмъ она отворилась. Шумъ и порывъ вѣтра разбудили капитана.

— Если вы позволите, сэръ, сказалъ вошедшій: — то я имѣю кое-что сообщить вамъ.

— Войдите, мистеръ Стакпуль, если дѣло важное.

Четвертый помощникъ капитана вошелъ въ каюту, въ сопровожденіи буфетчика Кодбюри. Оба они были чрезвычайно серьёзны, озабочены?

— Я полагаю, сэръ, сказалъ первый изъ нихъ: — что мы его поймали.

— Кого? Что? промолвилъ капитанъ, который не могъ сразу собрать свои мысли.

— Его, убійцу Кэна.

— Чортъ возьми! Гдѣ?

— Въ вашей каютѣ, сэръ.

Честный капитанъ вздрогнулъ; холодный потъ выступилъ на его лбу при мысли, что онъ отдалъ свою каюту убійцѣ.

— Какъ! мистеръ Фексъ…

— Онъ вовсе не Фексъ, сэръ, перебилъ буфетчикъ, прикладываясь по военному: — онъ вчера занемогъ, сэръ, и я провелъ съ нимъ всю ночь. Онъ въ бреду говорилъ страшныя вещи, какъ истый убійца; онъ просилъ у Бога прощенія, сулилъ броситься въ море, упрекалъ себя въ смерти какого-то человѣка, по имени Мульруни, вѣроятно полицейскаго сыщика, и просилъ прощенія у своей милой жемчужины… это, вѣроятно, какая-нибудь преступная женщина, сэръ.

— А онъ соотвѣтствуетъ примѣтамъ?

— Совершенно, сэръ, отвѣчали въ одинъ голосъ офицеръ и буфетчикъ: — мы согласились раздѣлить пополамъ награду.

— Гм! произнесъ капитанъ, снимая свой ночной колпакъ, почесывая въ затылкѣ и сомнительно поглядывая на счастливчиковъ, заранѣе уже дѣлившихъ еще не полученную награду: — Гм! что же вы съ нимъ сдѣлали?

— Онъ еще въ вашей каютѣ, сэръ.

— Но онъ убѣжитъ и бросится въ воду.

— Нѣтъ, сэръ, онъ очень слабъ сегодня, и я поставилъ шесть часовыхъ, подъ начальствомъ комиссара, приказавъ арестовать его при первой попыткѣ къ бѣгству.

— Прекрасно сдѣлали, мистеръ Стакпуль. Сторожите его до моихъ дальнѣйшихъ распоряженій. Выдайте комиссару два пистолета и прикажите застрѣлить убійцу, если онъ начнетъ сопротивляться. Вы знаете, мистеръ Стакпуль, что для полученія награды, вамъ надо представить его живымъ или мертвымъ. Поэтому, необходимо не дозволить ему броситься въ воду.

Стакпуль усмѣхнулся сметливости капитана и вмѣстѣ съ Кодбюри вышелъ изъ каюты, оставивъ капитана погруженнымъ въ глубокую думу. Его положеніе было не очень пріятное. Онъ не имѣлъ понятія ни о какихъ законахъ, кромѣ навигаціонныхъ и метеорологическихъ, а также нѣкоторыхъ статей гражданскаго кодекса, касавшихся юрисдикціи корабля во время стоянки въ портахъ. Ему не нравилась эта исторія. Въ случаѣ ошибки, онъ могъ подвергнуться тяжелой отвѣтственности. Онъ видѣлъ господина, заплатившаго за его каюту 12 фун. стерл., и онъ показался ему совершенно приличнымъ. Вѣдь буфетчикъ могъ ошибаться. Капитанъ, поэтому, рѣшился дѣйствовать со всевозможной осторожностью. Одѣвшись, онъ сошелъ внизъ, чтобъ посовѣтоваться съ сэромъ Бенджаменомъ Пикманомъ. Но баронетъ не былъ безпристрастнымъ совѣтчикомъ въ настоящую минуту и особенно въ этомъ дѣлѣ. Онъ еще не совершенно пришелъ въ себя отъ вчерашней паники и готовъ былъ вѣрить всему дурному о лицѣ, занимавшемъ капитанскую каюту. Извѣстіе же, что на пароходѣ находился убійца, привело его въ ужасъ.

— Безъ сомнѣнія это онъ! произнесъ сэръ Бенджаменъ: — увѣряю васъ капитанъ, онъ велъ себя ночью, какъ отъявленный злодѣй. Онъ вбѣжалъ въ комнату горничной лэди Пикманъ и заперся въ ней съ горничной моей дочери, очень приличной молодой дѣвушкой. Потомъ онъ выскочилъ оттуда какъ съумасшедшій, нанесъ мнѣ ударъ въ грудь, отъ котораго я страдаю доселѣ, и заперся съ моею дочерью въ вашей каютѣ, куда ее любезно отвелъ одинъ услужливый молодой пассажиръ. Еслибъ за нимъ немедленно не послѣдовали, то Богъ знаетъ, чѣмъ бы это кончилось. Да, я убѣжденъ, что это убійца.

Почерпнувъ новыя силы въ этомъ мнѣніи, которое всякій опытный и безпристрастный юристъ, какъ напримѣръ, мистеръ Каримэль отвергъ бы, какъ ни на чемъ ни основанное, капитанъ прошелъ въ каюту, гдѣ мистеръ Фексъ спокойно спалъ подъ охраною цѣлаго караула. Тамъ онъ засталъ своего четвертаго помощника и буфетчика Кодбюри. Они, между тѣмъ, произвели рекогносцировку.

— Онъ теперь лежитъ тихо въ свой койкѣ, сэръ, сказалъ Кодбюри.

— Хорошо, мистеръ Стакпуль; вы, комиссаръ Синклэръ, слѣдуйте за мною. Кодбюри, останьтесь здѣсь, а всѣ остальные выстройтесь по обѣ стороны двери и будьте готовы по первому зову подать намъ помощь.

Стиснувъ зубы и рѣшившись, какъ истый британецъ, исполнитъ свой долгъ, хотя и непріятный, капитанъ Виндласъ повернулъ ручку двери и вошелъ въ каюту. Его адъютанты послѣдовали за нимъ и затворили за собою дверь, не спуская глазъ съ врага, который, приподнявъ голову, смотрѣлъ на нихъ вопросительно. Сѣроватый цвѣтъ, царившій въ каютѣ, обнаруживалъ его большую голову, съ густыми, черными волосами, темными усами и обросшимъ подбородкомъ. Надъ лѣвымъ глазомъ у него былъ синякъ. Капитанъ и Стакпуль переглянулись.

Обитатель капитанской каюты, какъ мы видѣли, былъ ирландецъ и не могъ пропустить безъ замѣчанія таинственности вошедшихъ.

— Здравствуйте, капитанъ, сказалъ онъ: — Хотите посмотрѣть на висящія здѣсь карты? Сдѣлайте одолженіе, не церемонтесь. Я надѣюсь, что вы насъ не поподчуете болѣе такимъ страшнымъ сюрпризомъ, какъ въ прошлую ночь.

— Я боюсь, сэръ, что поднесу вамъ сейчасъ еще болѣе страшный сюрпризъ, произнесъ капитанъ, насупляя брови и бросая грозный взглядъ на бѣднаго Фекса: — вы явились на пароходъ и наняли мою каюту подъ именемъ Фекса?

— Да, отвѣчалъ Фексъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, но не отъ той причины, которую подозрѣвали вошедшіе.

— Ну, все кончено, подумалъ онъ: — всѣмъ пассажирамъ извѣстна моя исторія, и мнѣ нельзя будетъ показаться въ Дублинъ и въ судъ.

— Это ваше настоящее имя, сэръ? спросилъ капитанъ громовымъ голосомъ и грозя кулакомъ несчастному: — можете-ли вы присягнуть, сэръ, что вы дѣйствительно Фексъ?

Бѣдняга, обязанный явиться свидѣтелемъ противъ самого себя, никогда не видывалъ на судѣ подобнаго допроса. Онъ пришелъ въ совершенное отчаяніе.

— Что… вамъ… надо… капитанъ… Видл… Виндельмосъ… Виндласъ… Или какъ васъ тамъ зовутъ? промолвилъ онъ: — что вамъ надо?

— Ваше имя Фексъ, сэръ? закричалъ во все горло капитанъ, еще ближе поднося свой могучій кулакъ къ подозрѣваемому убійцѣ.

— Господи помилуй! воскликнулъ Фексъ, приподнимаясь на койкѣ: — если вамъ непремѣнно надо знать, то мое имя не Фексъ.

— Я такъ и думалъ, произнесъ капитанъ, снимая фуражку и обтирая потъ, выступившій на его лбу.

Потомъ, торжествуя свою легкую побѣду, онъ сѣлъ на диванъ.

— Ну, сэръ, мы васъ арестуемъ, сказалъ онъ: — комиссаръ! гдѣ пистолеты?

Пораженный ужасомъ, Фексъ, или Каркаронъ молча взглянулъ на пару длинныхъ корабельныхъ пистолетовъ и обернулся, съ. лихорадочной дрожью, къ капитану.

— Какъ же васъ зовутъ, сэръ?

— Каркаронъ; я живу въ Дублинѣ, на Меріонскомъ скверѣ.

— Какія еще другія имена вы себѣ присвоивали?

— Никакихъ. Спросите моего слугу, онъ вамъ скажетъ все обо мнѣ.

— Конечно, сказалъ капитанъ: — слыхали вы когда-нибудь имя Кэна?

— Я съ нимъ не имѣю честь быть знакомъ, отвѣчалъ Каркаронъ съ неудержимымъ ирландскимъ юморомъ.

Капитанъ и его помощники переглянулись. Ихъ подозрѣнія были вполнѣ подтверждены.

— Вашъ неприличный отвѣтъ вполнѣ васъ уличаетъ, несчастный человѣкъ! воскликнулъ капитанъ: — нѣкто, по имени Кэнъ, спасающійся бѣгствомъ отъ правосудія и обвиняемый въ убійствѣ Вильяма Фильпота, банкира, и въ кражѣ 5,000 ф. ст., находится на пароходѣ. Это вы.

— Вздоръ! произнесъ Фексъ, и на всемъ его тѣлѣ выступилъ здоровый обильный потъ.

— Да, сэръ, продолжалъ капитанъ: — вотъ и примѣты убійцы. Стакпуль, дайте мнѣ бумагу и, вмѣстѣ съ мистеромъ Синклэромъ, отвѣчайте на мои вопросы.

— Слушаемъ, сэръ, отвѣчали оба въ одинъ голосъ.

Капитанъ.-- „Человѣкъ?“

Хоръ.-- Да, да, сэръ, человѣкъ.

Капитанъ.-- „Лѣтъ сорока пяти или пятидесяти?“

Хоръ.-- Вѣрно, день въ день.

Капитанъ.-- „Волоса черные?“

Хоръ, — Какъ смоль.

Капитанъ.-- „Крашенные, чтобъ скрыть сѣдину“.

Хоръ.-- Да, да, сэръ.

— Крашенные! негодяй! воскликнулъ Фексъ, внѣ себя отъ негодованія: — никакая краска никогда ихъ не касалась.

Капитанъ, — Молчать, подсудимый! „Проборъ посреди головы?“

Помощники капитана почесали въ затылкѣ и сомнительно посмотрѣли на арестанта. Его голова чрезвычайно походила, въ настоящую минуту, на перо, которымъ слуги обмахиваютъ пыль и паутину въ высокихъ комнатахъ. Нигдѣ не было видно слѣдовъ пробора.

Синклэръ.-- Можетъ быть, и былъ проборъ, не правда ли?

Стакпуль.-- Да, да, продолжайте, сэръ.

Капитанъ.-- „Большіе, черные бакенбарды, à la-Дундрери?“

Хоръ.-- Вѣрно, сэръ.

Фексъ.-- Дундрери! Негодяи! Да знаете ли вы, кто такой Дундрери?

Капитанъ.-- „Большіе усы?“

Хоръ.-- Какъ у русскаго.

Капитанъ.-- „Низкій лобъ, густыя брови, черные, блестящіе глаза, длинный подбородокъ, большой носъ?“ Такъ.

Стакпуль.-- Какъ двѣ капли воды.

Капитанъ.-- „Одѣвается красиво: во фракѣ или въ охотничьемъ, клѣтчатомъ сьютѣ?“

Всѣ съ любопытствомъ оглядываютъ каюту. Наконецъ, Стакпуль указываетъ на висящій подъ койкой сѣрый, клѣтчатый сьютъ.

Хоръ.-- Вѣрно, сэръ.

Капитанъ.-- „Кольцо, съ большимъ брилліантомъ на мизинцѣ лѣвой руки?“

Фексъ инстинктивно отдергиваетъ руку, но Стакпуль схватываетъ ее, и дѣйствительно на мизинцѣ блеститъ большой брилліантъ.

Стакпуль.-- Самой чистой воды.

Фексъ.-- Господа! Да это заговоръ, чтобъ меня погубить.

Капитанъ.-- Подсудимый, не нарушайте спокойствія. „Большого роста, 5 футовъ 8 дюймовъ?“

Хоръ.-- Дюймъ въ дюймъ.

Фексъ (съ негодованіемъ). — 5 футовъ 8 дюймовъ! Какъ бы не такъ! 5 футовъ и 10 дюймовъ, ни линіи меньше. Прикажите меня смѣрить, капитанъ.

Капитанъ.-- „Въ обращеніи и манерахъ настоящій джентельмэнъ?“ Гм!

Фексъ.-- Попался. Это и кольцо меня выдаютъ.

Хоръ.-- Одно слово, франтъ.

Капитанъ.-- „На лѣвомъ глазѣ ранка или синякъ?“

Хоръ. — Синѣйшій изъ синяковъ.

Капитанъ.-- Говоритъ по-нѣмецки, по-французски и по-англійски».

Фексъ (торжественно). — Ни одно нѣмецкое слово никогда не осквернило моего рта.

Капитанъ.-- А по французски?

Фексъ.-- Mais oui, monsieur le capitaine, à merveille.

Капитанъ.-- Ага! Слышите, онъ говоритъ по французски, какъ нантскій шкиперъ.

Фексъ (съ большею, чѣмъ когда-либо, злобой). — Я говорю, какъ шкиперъ? Да императоръ принялъ бы меня за француза.

Капитанъ.-- Эй, люди! заковать его въ кандалы.

Въ эту минуту, несчастный Фексъ дико заревѣлъ и хотѣлъ соскочить съ койки. Но, по знаку капитана, шесть или семь матросовъ вбѣжали въ каюту и, въ одно мгновеніе, побороли арестанта, который только могъ безпомощно кричать.

Этотъ шумъ перепугалъ даму, занимавшую комиссарскую каюту, и она громко воскликнула:

— Его убиваютъ! его убиваютъ! О, капитанъ, что вы съ нимъ дѣлаете?

— Не бойтесь, сударыня, мы его не обидимъ, отвѣчалъ капитанъ.

Бѣдный Фексъ или Каркаронъ лежалъ теперь безчувственно на койкѣ; капитанъ оставилъ при немъ комиссара съ двумя матросами и ушелъ къ себѣ, въ полномъ убѣжденіи, что исполнилъ свой долгъ.

Вскорѣ, между офицерами и экипажемъ распространилась вѣсть, что убійца арестованъ въ капитанской каютѣ. Поэтому не удивительно, что лакей, подавая завтракъ лорду Пендльбюри, въ 7 часовъ, разсказалъ эту исторію съ необходимыми прикрасами. Но, къ его величайшему изумленію, молодой лордъ громко разсмѣялся.

— Однако, дураки же вы! воскликнулъ онъ: — пойдите къ капитану и скажите, чтобъ онъ сейчасъ освободилъ этого несчастнаго, а то ему придется заплатить Богъ знаетъ что. Онъ — мой пріятель, дублинскій судья, и потребуетъ 2,000 ф. ст. за убытки. Ха! ха! Каркаронъ, Каркаронъ! ты меня уморишь со смѣху.

Молодой человѣкъ поспѣшно одѣлся, но не могъ удержаться, чтобъ, время отъ времени, не хохотать, что приводило въ негодованіе сосѣдей. По дорогѣ на верхъ, онъ встрѣтилъ сэра Бенджамена Пикмана.

— Я только-что узналъ, кому я обязанъ любезному спасенію моей дочери въ прошлую ночь, сказалъ тотъ самымъ предупредительнымъ тономъ: — я очень счастливъ, что имѣю удовольствіе познакомиться съ вами, лордъ Пендльбюри, тѣмъ болѣе, что знаю многихъ вашихъ родственниковъ. Позвольте мнѣ представиться: сэръ Бенджаменъ Пикманъ.

— Пожалуйста, сэръ Бенджаменъ, отвѣчалъ юноша, кланяясь довольно сухо: — не напоминайте мнѣ объ этомъ; я только исполнилъ долгъ всякаго порядочнаго человѣка, и услуга, оказанная вашей дочери, самая пустая. Я надѣюсь, что она оправилась отъ испуга. Но, извините меня, я спѣшу въ капитанскую каюту къ моему бѣдному пріятелю, который попалъ въ непріятную исторію, благодаря излишнему усердію капитана.

— Это вашъ пріятель, лордъ Пендльбюри? спросилъ баронетъ.

— Да, это мистеръ Питеръ Каркаронъ, дублинскій судья, которому вдругъ вздумалось путешествовать инкогнито, подъ именемъ Фекса.

— Это очень значительная личность! воскликнулъ баронетъ: — но… у него… кажется… было…

— Да, да, у него было дѣло съ женою, отвѣчалъ, смѣясь, молодой человѣкъ: — судъ опредѣлилъ развести его съ женою, и онъ теперь вольная птица.

— Онъ вашъ пріятель? произнесъ баронетъ съ жаромъ: — вамъ, быть можетъ, извѣстно мое вліяніе на капитана. Не могу ли я вамъ быть полезенъ?

— Вѣроятно, отвѣчалъ молодой лордъ сухо: — объясните капитану, что онъ сдѣлалъ непростительную ошибку, и что ему придется заплатить большія деньги за свою оплошность, если онъ не примирится съ Каркарономъ.

— Я сейчасъ пойду къ капитану Виндласу и устрою это дѣло. Повѣрьте, онъ прекрасный человѣкъ и, конечно, пожалѣетъ, что на его пароходѣ оскорбили пріятеля лорда Пендльбюри.

— О! пожалуйста не мѣшайте меня въ эти дѣла. Каркаронъ, какъ вы, конечно, знаете, племянникъ лорда Суммертона и самъ по себѣ значительная особа.

Съ этими словами молодой лордъ побѣжалъ въ капитанскую каюту, гдѣ нашелъ своего пріятеля въ самомъ грустномъ положеніи. Онъ съ безмолвнымъ испугомъ смотрѣлъ на своихъ стражей, и по временамъ прислушивался къ стону и плачу въ комиссарской каютѣ.

— Пендльбюри! я совсѣмъ о васъ забылъ. Подумайте только, что меня обвиняютъ въ убійствѣ какого-то незнакомца и въ крашеніи волосъ. Мало того, неумолимый законъ уменьшаетъ мнѣ ростъ. Право, я не переживу такого позора. Говорите шопотомъ. Откройте вонъ тотъ маленькій ящикъ и выньте сткляночку подъ № 28, съ стрихниномъ. Я всегда имѣлъ при себѣ ядъ, когда жилъ съ нею. Дайте мнѣ эту сткляночку, какъ добрый христіанинъ, и болѣе ни слова.

— Нѣтъ, Каркаронъ, я не могу такъ съ вами разстаться. Вы поживите хоть до конца путешествія, а то всѣ въ Дублинѣ поднимутъ васъ на смѣхъ. Я послалъ стараго баронета, котораго вы такъ крѣпко ударили ночью въ животъ, устроить дѣло. Онъ пустой человѣкъ, но на это годится. Главное, вы не должны искать убытковъ.

— Извините, я потребую 10,000 ф. ст. и ни пенса менѣе. Они меня избили, обвиняютъ въ убійствѣ, въ окраскѣ волосъ, въ грабежѣ и сократили на много мою жизнь.

— Вы лучше не угрожайте такими взысканіями, а то они, пожалуй, бросятъ васъ въ воду, чтобъ отдѣлаться отъ такой непріятности.

Этотъ аргументъ подѣйствовалъ.

— Скажите, пожалуйста, Пендльбюри, произнесъ Каркаронъ въ полголоса, послѣ минутнаго молчанія: — слышите ея голосъ въ сосѣдней каютѣ? Она вотъ такъ убивается съ самой той минуты, какъ со мной случилась эта несчастная исторія. Неправдали это странно? Неужели она меня сожалѣетъ! Какъ бы то ни было, я ей никогда не прощу.

Лордъ Пендльбюри былъ свѣтскій человѣкъ, но его поразило хладнокровіе Каркарона.

— Какъ! вы ее не простите! Да вы забываете, что вы были причиной развода, что ваша вина доказана свидѣтелями, и противъ васъ было рѣшено дѣло.

— Всему виной ваше нелѣпое англійское судопроизводство! воскликнулъ Каркаронъ съ жаромъ: — вы скомкаете дѣло въ шесть часовъ, а ирландскій судъ посидитъ шесть дней за тѣмъ же процессомъ, но за то каждый за свои деньги получаетъ и полное правосудіе. Честью клянусь, Пендльбюри, что не было и слова правды во всемъ обвиненіи. У насъ нѣтъ дѣтей и потому ей нечего другого дѣлать, какъ только ревновать и всюду слѣдить за мною; правда, я живой и веселый человѣкъ, но, увѣряю васъ, какъ джентльмэнъ, что она никогда не имѣла настоящей причины жаловаться на меня. Ея стряпчіе и адвокаты хотѣли во что бы то ни стало выиграть дѣло и представили доказательства моей виновности, но, повторяю, что въ нихъ нѣтъ ни слова правды.

— Такъ все можетъ еще уладиться, замѣтилъ Пендльбюри.

— Нѣтъ, она замужемъ, и я очень радъ, что освободился отъ всякихъ семейныхъ заботъ.

— Почемъ вы знаете, что она вышла замужъ?

— А отчего же она здѣсь? Она не можетъ одна путешествовать. Она должна быть съ кѣмъ-нибудь… Конечно, съ своимъ мужемъ.

— Такъ гдѣ жъ онъ?

— Почемъ я знаю! гдѣ нибудь лежитъ на спинѣ въ нижней каютѣ. Это что такое?

Въ эту минуту сэръ Бенджаменъ Пикманъ и капитанъ вошли въ дверь. Баронетъ очень любезно извинился за свою ошибку прошлою ночью, а капитанъ болѣе неловкимъ образомъ старался помириться съ ирландскимъ судьей.

— Капитанъ, сказалъ Каркаронъ серьёзно: — я васъ прощу съ однимъ условіемъ; возьмите назадъ ваши личныя оскорбительныя замѣчанія. Неужели я говорю по французски, какъ нантскій шкиперъ, имѣю пять футовъ восемь дюймовъ вышины и крашу волосы?

Капитанъ Виндласъ былъ скорѣе честный морякъ, чѣмъ свѣтскій человѣкъ, и потому ему не понравилась эта саркастическая рѣчь судьи; но онъ собственноручно снялъ колодки съ рукъ своего несчастнаго узника и протянулъ ему руку со слезами на глазахъ.

— Нечего сказать, капитанъ, продолжалъ Каркаронъ: — у васъ славная система допрашивать; еслибъ такъ допрашивать свидѣтелей въ дублинскомъ судѣ и грозить такимъ могучимъ кулакомъ, какъ вашъ, то всякій показалъ бы подъ присягой что угодно. Впрочемъ, я вамъ очень благодаренъ. По вашей милости, я могу получить 10,000 ф. ст. Но такъ и быть — я вамъ заплачу добромъ за зло. Вы говорите, что на пароходѣ скрывается убійца. Я вамъ помогу его найти и мы поступимъ съ нимъ лучше, чѣмъ вы поступили со мною.

VI.
Наемъ лакея.

Буфетчикъ третьяго класса, мистеръ Крогъ, имѣлъ много заботъ и физическихъ трудовъ съ той минуты, когда «Камчатка» улизнула изъ Гринкастельской бухты. У него на рукахъ находилось 400 пассажировъ третьяго класса, что было необыкновенно большимъ количествомъ для даннаго времени, извѣстнаго постоянными бурями. Онъ не имѣлъ ни минуты спокойствія. Крики, слёзы, брань, угрозы, проклятія, вспышки страха и боязни всей этой толпы, умѣвшей выбрать за свои деньги всю сумму доступныхъ имъ удобствъ, превратили мистера Крога въ три дня изъ здоровеннаго, кровь съ молокомъ мужчины, въ худаго, желтаго скелета. Услуживать и успокоивать ласками или угрозами 400 человѣкъ, мечущихся отъ страха и морской болѣзни, составляетъ обязанность не очень пріятную, но все же находятся люди, которые не безъ удовольствія берутся за нее. Такъ мистеръ Крогъ, выходя въ море, всегда клялся, что это будетъ послѣднимъ его путешествіемъ, но, вернувшись въ портъ, всегда же забывалъ о своей рѣшимости.

Штормъ, который дулъ прямо въ лобъ бодрой «Камчаткѣ» почти три дня, къ вечеру четвертаго началъ стихать. Вѣтеръ отошелъ на румбъ или на два; барометръ, подобно раскаявшемуся грѣшнику, поднялся къ небу. Надежда воскресла въ сердцахъ пассажировъ, дотолѣ предававшихся позорному страху и невыносимымъ страданіямъ. Запертыя двери и люки не дозволяли воздуху проникать внизъ, и несчастныя жертвы, затаившіяся въ каютахъ, подвергались нетолько ужасной качкѣ, но и медленной отравѣ спертымъ, столько разъ вдыхаемымъ и выдыхаемымъ воздухомъ. Странно, что при всѣхъ успѣхахъ механики, обнаруживаемыхъ въ мельчайшихъ подробностяхъ постройки блестящихъ водяныхъ дворцовъ, еще не придумали провести въ роскошныя каюты свѣжій воздухъ, это лучшее средство отъ морской болѣзни. Къ чему электрическіе звонки, золоченные карнизы двуногому животному, внутренности котораго ежеминутно выварачиваются среди кухоннаго чада и запаха вонючей трюмной воды? Дайте намъ болѣе воздуха, господа судостроители, и вы примирите насъ съ удовольствіями морского путешествія.

Палуба третьяго класса представляла въ теченіи трехъ дней чистилище во многихъ отношеніяхъ. Невозможно было поставить виндзейли, и царившій тамъ спертый, зловонный воздухъ могъ разшатать самое крѣпкое здоровье. Однако, мистеръ Крогъ держался на ногахъ, хотя дѣла у него было по горло, и единственными его помощниками были буфетчица, мистрисъ Крогъ, и докторъ, маленькій человѣкъ, съ розовыми щеками, принявшими теперь цвѣтъ грязнаго, стараго пергамента.

Несчастный докторъ! Это единственный человѣкъ на пароходѣ, который не могъ уклоняться отъ исполненія своей обязанности, несмотря на то, что нисколько не былъ способенъ къ ней. Когда лэди Пикманъ чувствуетъ, что тошнота беретъ верхъ надъ всѣми ухищреніями ея горничной и надъ ея собственной твердой рѣшимостью не поддаваться такому глупому недугу, то докторъ долженъ немедленно явиться, гдѣ бы онъ ни былъ, въ по стелѣ, за обѣдомъ, на верхней палубѣ или въ каютѣ, и ему приходится прописывать сотый разъ одни и тѣ же средства, уже испробованныя не разъ безо всякой пользы.

— Чего бы вамъ хотѣлось, милэди? спрашиваетъ въ отчаяніи медикъ, самъ еле держащійся на ногахъ отъ жестокой качки и постояннаго зрѣлища отвратительной болѣзни.

— Чего нибудь кислаго. Любезный докторъ, дайте мнѣ кислаго подкрѣпительнаго напитка.

— Хотите лимонада съ коньякомъ?

— Фуй! не говорите о немъ.

И она указываетъ пальцами, что этотъ напитокъ не удержался въ ея утробѣ.

— Шампанскаго?

— Еще хуже! восклицаетъ лэди Пикманъ, повторяя тотъ же жестъ.

— Пробовали вы?

— Мэри! поскорѣе… Докторъ, вы меня уморите. Вы видите, какъ на меня дѣйствуетъ одно названіе.

— Ваши припадки очень сильны, произноситъ докторъ, говорящій одно и тоже всѣмъ: — вотъ, что я вамъ пропишу: выжмите цѣлый лимонъ въ стаканъ поташной воды.

— Вотъ именно я этого и хотѣла. О! милый докторъ, какъ мнѣ васъ благодарить. Я просто умирала, а вы спасли мнѣ жизнь. Зайдите, пожалуйста, черезъ часъ, чтобъ посмотрѣть, какъ подѣйствуетъ ваше лекарство.

— Непремѣнно, милэди, отвѣчаетъ докторъ и, уходя, прибавляетъ горничной: — держите свою госпожу потеплѣе.

Потомъ, онъ быстро скрывается въ палубѣ третьяго класса, гдѣ его не могутъ найти, а черезъ часъ лэди Пикманъ снова требуетъ бѣднаго медика. Наконецъ, ему удается на часокъ броситься на свою койку, но и тутъ ему не даютъ покоя.

— Докторъ! докторъ! кричитъ кто-то, ударяя кулаками въ дверь.

— Что случилось? Кто тамъ?

— Это я, отвѣчаетъ ирландецъ, громаднаго роста съ рыжими волосами.

— Что вамъ угодно?

— Моя жена, Бидди Макларъ, умираетъ. Придите на нее взглянуть прежде, чѣмъ она отправится на тотъ свѣтъ.

— Пустяки, вы всѣ умираете. Что съ нею?

— Она еле дышетъ и сама говоритъ, что умретъ черезъ пять минутъ, если вы не придете.

— Макларъ!

— Что прикажете, докторъ?

— Вонъ, налѣво, на маленькомъ подносѣ лежатъ карточки. Это ордера на выдачу пива и эля. Возьмите одну карточку, потребуйте бутылку эля и выпейте ее вдвоемъ съ женою. А главное, не безпокойте меня болѣе.

— Очень благодаренъ вамъ, докторъ, вы спасли ей жизнь, отвѣчаетъ Макларъ и, взявъ двѣ карточки, отправляется за лекарствомъ.

Несмотря на всѣ заботы и занятія Крога, онъ, отъ времени до времени, удѣляетъ минуту на розыскиваніе среди пассажировъ убійцы. Велико было его горе, когда онъ узналъ на третій день утромъ, что другой буфетчикъ уже нашелъ розыскиваемаго бѣглеца въ капитанской каютѣ. Онъ старался отыскать мистера Стильватера, но тотъ исчезъ, искусно скрывая свое мѣстопребываніе. Онъ имѣлъ при себѣ все, что было нужно и не требовалъ ничего отъ буфетчика, а что касается чая, то его приносилъ въ жестяной кружкѣ товарищъ-пассажиръ, имѣвшій достаточно силы, чтобъ двигаться, хотя съ грѣхомъ пополамъ. Во все это время онъ жадно прислушивался къ разговорамъ сосѣдей и пріобрѣлъ не мало полезныхъ свѣдѣній о прежнемъ положеніи и будущихъ намѣреніяхъ эмигрантовъ.

На четвертый день передъ обѣдомъ, мистеръ Крогъ, съ фонаремъ въ рукахъ, пошелъ осматривать мужскія нары третьяго класса и внимательно оглядывалъ каждаго изъ бѣдняковъ, занимавшихъ узкія, устроенныя въ четыре ряда, койки. Наконецъ, въ самой задней койкѣ нижняго ряда онъ замѣтилъ большую круглую, поярковую шляпу съ большими полями, подъ которой, даже въ темнотѣ, Стильватеръ скрывалъ свое лицо, какъ онъ объяснялъ, изъ боязни крысъ.

— Эй! воскликнулъ Крогъ: — наконецъ, я васъ нашелъ, а то я уже думалъ, что вы вѣрно умерли.

— Я и то болѣе мертвъ, чѣмъ живъ, отвѣчалъ Стильватеръ, прикрываясь рукою отъ свѣта: — уберите свою лампу. Я отъ нея ослѣпну.

— Хорошо. Можете вы встать? Погода стихаетъ, и баронетъ приказалъ узнать, нѣтъ-ли въ третьемъ классѣ кого нибудь желающаго поступить къ нему въ лакеи?

— Отлично. Сейчасъ вскочу. Теперь ужь не залѣнимся.

— Одѣвайтесь поскорѣе. Я имѣю вамъ разсказать кое-что объ убійцѣ.

Оставивъ фонарь Стильватеру, чтобъ дать ему время помыться, буфетчикъ поднялся на верхъ и сталъ ждать его у будки надъ трапомъ.

— Ну, идите скорѣе, произнесъ онъ, когда Стильватеръ появился на лѣстницѣ: — вы однако попріодѣлись, и синякъ подъ глазомъ у васъ прошелъ.

Затѣмъ онъ разсказалъ исторію ареста мистера Фекса и его освобожденія. Послѣднее обстоятельство не причинило такого удовольствія мистеру Стильватеру, какъ первое, но онъ все-же смѣялся разсказу мистера Крога, который, передавая его въ четвертый или въ пятый разъ, значительно прикрасилъ.

— Значитъ, намъ все еще предстоитъ отыскать этого человѣка, сказалъ буфетчикъ: — погода измѣняется къ лучшему и онъ вѣрно выйдетъ на палубу.

— Я кое-что слышалъ лежа внизу, отвѣчалъ Стильватеръ: — и полагаю, что во всякомъ случаѣ, на пароходѣ есть человѣкъ, замѣшанный въ дѣлѣ о грабежѣ.

— Неужели? воскликнулъ Крогъ: — разскажите.

— Я лучше подожду, пока все раскопаю, отвѣчалъ Стильватеръ спокойно: — гдѣ мнѣ найти этого стараго джентльмэна?

— № 35, внутренняя каюта съ лѣвой стороны. Постучите, онъ васъ ждетъ.

Мистеръ Стильватеръ пошелъ по указанному направленію, стараясь удержаться на ногахъ, несмотря на сильную качку, а Крогъ, сомнительно смотря ему вслѣдъ, пробормоталъ себѣ подъ носъ:

— Ты слишкомъ ловкій человѣкъ, и я глупо сдѣлалъ, что тебѣ довѣрился. Надо за тобою смотрѣть въ оба, а то ты меня проведешь и получишь одинъ всю награду.

Объясненіе Стильватера съ сэромъ Бенджаменомъ Пикманомъ было вполнѣ удовлетворительное. Баронетъ, чувствуя себя не очень здоровымъ, нуждался въ услугахъ, которыя принялъ на себя Стильватеръ за извѣстную небольшую сумму, о цифрѣ которой они долго спорили, и ловкій дѣлецъ въ этомъ случаѣ обошелъ хитраго негодяя.

— Если я буду вами доволенъ, прибавилъ сэръ Бенджаменъ: — то оставлю васъ при себѣ и въ Квебекѣ. Вы можете тотчасъ вступить въ свою должностъ. Но такъ какъ мнѣ было бы непріятно, чтобъ вы подходили ко мнѣ изъ палубы третьяго класса, то я уже переговорилъ съ комиссаромъ, и онъ вамъ отведетъ каюту въ срединѣ парохода. Переберитесь туда немедленно.

Мистеръ Крогъ ожидалъ Стильватера у каюты сэра Бенджамена и не безъ удовольствія узналъ, что онъ переходитъ на другое мѣсто изъ палубы третьяго класса.

— Ему не будетъ теперь времени совать всюду носъ, подумалъ онъ.

Поэтому онъ очень любезно предложилъ помочь перенести на новую койку вещи Стильватера, въ томъ числѣ тяжелый чемоданъ. Съ своей стороны и Стильватеръ былъ очень доволенъ, что отдѣлается отъ зоркихъ, наблюдательныхъ глазъ мистера Крога.

VII.
Смѣшанное общество.

Впродолженіи ночи, вѣтеръ измѣнился и сталъ дуть съ востока, но значительно слабѣе; барометръ поднялся на вершокъ съ четвертью. Солнце взошло на горизонтѣ, ясное, блестящее, и пароходъ, выйдя совершенно въ открытый океанъ, бѣжалъ на юго-западъ. Погода была теплая и свѣтлая. Грозное, титаническое волненіе океана замѣнилось веселыми пѣнистыми волнами, бѣгавшими въ запуски вдоль быстро двигавшагося парохода. Около полудня, подъ тентомъ на носу и кормѣ, тѣснилась толпа выздоравливающихъ пассажировъ, которые въ самыхъ разнородныхъ костюмахъ, отыскивали себѣ покойное мѣстечко полежать на солнцѣ. Надъ ними летали морскія чайки, то рѣя по голубому, ясному небу, то ныряя у самаго парохода, чтобъ подобрать крохи изъ помоевъ, выливаемыхъ за бортъ поварятами.

Въ одномъ изъ самыхъ удобныхъ мѣстъ на палубѣ, занятомъ горничной еще съ ранняго утра, а именно на подвѣтренной сторонѣ рубки, лэди Пикманъ сидѣла, обложенная подушками, принесенными съ дивановъ каютъ-компаніи, чего не дозволили бы никому изъ другихъ пассажировъ, но лэди Пикманъ пользовалась богатствомъ своего мужа и своимъ превосходствомъ надъ другими. Въ настоящую минуту, она казалась изнуренной, томной. Послѣдніе дни убѣдили ее въ суетѣ человѣческихъ желаній и въ слабости человѣческаго желудка. Ея полныя щеки похудѣли и отвисли, подъ глазами у нея были черныя полосы. Но все же она заставила Мэри устроить ей изящный туалетъ. На ея черныхъ съ просѣдью волосахъ красовалась великолѣпная норковая шапочка; платье на ней было суконное, оливковаго цвѣта, роскошно вышитое снурками, а по сверхъ накинута коротенькая дорогая шубка.

Миссъ Араминта, страдавшая во время бури не менѣе своей матери, хотя и не столь громко жаловавшаяся, представляла прелестную картинку выздоровливающей больной. Она лежала на солнцѣ въ красномъ распахнутомъ пальто, изъ подъ котораго виднѣлся изящный дорожный костюмъ сѣраго цвѣта съ отдѣлкой изъ перьевъ. На головѣ у нея была маленькая, фетровая круглая шляпка съ павлиньимъ перомъ, рельефно выдававшимся на ея черныхъ волосахъ. Ея маленькая фигурка была покрыта бѣлымъ мѣхомъ, а голова ея, покоясь на пуховой подушкѣ, могла обратить на себя вниманіе всякаго юноши, будь онъ лордъ или простой смертный. Мать и дочь помѣстились подлѣ самой двери въ комиссарскую каюту, внутри которой на диванѣ лежала большая, красивая женщина среднихъ лѣтъ; а прислонясь къ рубкѣ, сидѣлъ баронетъ на складномъ стулѣ и читалъ романъ. Его устроилъ тутъ новый лакей, который положилъ подлѣ него цѣлую груду книгъ.

Этотъ лакей впервые увидалъ тутъ лэди Пикманъ. Она полулежала съ закрытыми глазами и не обратила на него никакого вниманія. Онъ, напротивъ, поникъ головою и обратилъ на нее свой зоркій, проницательный взглядъ. Въ эту минуту сэръ Бенджаменъ подошелъ къ своей женѣ и сказалъ ей что то; она открыла глаза и, увидавъ Стильватера, не сводившаго съ нея взоровъ, покраснѣла, отвернулась и снова посмотрѣла на него, но онъ уже исчезъ.

Баронетъ это замѣтилъ и сказалъ:

— Вы удивляетесь, что это за человѣкъ. Я его нанялъ въ камердинеры на пароходѣ. Онъ, кажется, хорошо знаетъ свое дѣло, но мнѣ не нравится его наружность. Онъ такой рыжій.

Лэди Пикманъ ничего не отвѣчала, а баронетъ снова усѣлся и взялъ одинъ изъ послѣднихъ романовъ Вальсета Блэка, имѣющихъ такую очаровательную прелесть одинаково для грубыхъ и и для утонченныхъ умовъ.

— Вотъ и онъ, мама! воскликнула миссъ Араминта, которая дотолѣ молча смотрѣла вокругъ.

Молодой человѣкъ, высокаго роста, въ клѣтчатомъ сьютѣ, поднялся на палубу и, слегка поклонившись молодой дѣвушкѣ, прошелъ далѣе кормы, въ конецъ, гдѣ нѣсколько пассажировъ разговаривали, спокойно развалившись подъ защитою иллюминатора каютъ-компаніи, который, съ его высокими комельсами, ограждалъ ее отъ порывовъ вѣтра.

Лэди Пикманъ одобрительно оглянула съ головы до ногъ фигуру юнаго лорда, но вдругъ ея лицо выразило удивленіе и отвращеніе.

— Сэръ Бенджаменъ! воскликнула она: — пойдите сюда поскорѣе.

Баронетъ съ неудовольствіемъ бросилъ книгу, но все же подошелъ къ женѣ, улыбаясь, какъ херувимъ.

— Посмотрите, продолжала лэди Пикманъ: — лордъ Пендльбюри расположился на коврѣ, у ногъ неприличной мистриссъ Макгоки; а она дерзко болтаетъ съ нимъ, словно онъ не настоящій лордъ, а сидѣлецъ изъ лавки ея мужа. Пойдите и объясните ему, что это за люди. Ему будетъ очень непріятно, если его никто не предупредитъ, кого онъ удостоиваетъ своимъ разговоромъ.

Сэръ Бенджаменъ не былъ природнымъ джентельмэномъ, и этотъ недостатокъ, говорятъ, нельзя сгладить никакой послѣдующей полировкой. Онъ сунулъ свою книгу подъ мышку и, размахивая лорнетомъ, пошелъ къ тому мѣсту палубы, гдѣ лордъ Пендльбюри слушалъ съ удовольствіемъ веселую бесѣду граціозной, живой мистриссъ Макгоки. Ея мужъ, познакомившійся съ молодымъ человѣкомъ въ курильной, вторилъ ей, съ спокойнымъ каледонскимъ остроуміемъ. Сэръ Бенджаменъ поклонился Макгоки самымъ любезнымъ образомъ, и съ улыбкой, обвелъ глазами все общество.

— Я желалъ бы вамъ сказать два слова, милордъ, произнесъ онъ.

Молодой человѣкъ, хотя и проклялъ стараго баронета за его несвоевременное появленіе, но все же подошелъ къ нему, полагая, что дѣло идетъ объ его пріятелѣ Каркаронѣ. Сэръ Бенджаменъ отвелъ его на средину парохода и, убѣдившись, что ихъ никто не можетъ подслушать, сказалъ въ полголоса:

— Лордъ Пендльбюри, моя жена, лэди Пикманъ, надѣясь, что вы позволите мнѣ васъ ей представить, поручила мнѣ предупредить васъ кое о чемъ. Вамъ, вѣрно, извѣстно, что она привыкла къ большому свѣту и потому считаетъ своей обязанностью оказать вамъ маленькую услугу, которую, она увѣрена, вы примете съ благодарностью.

Лордъ Пендльбюри молча поклонился и съ удивленіемъ взглянулъ на баронета.

— Лэди Пикманъ боялась, продолжалъ сэръ Бенджаменъ, смѣло и ловко исполняя данное елу щекотливое порученіе: — чтобъ вы не претендовали на насъ, если мы, зная, по необходимости, всѣхъ представителей нашего колоніальнаго общества, находящихся здѣсь на пароходѣ, не объяснили вамъ, что это за люди. Намъ хорошо извѣстно, прибавилъ баронетъ съ улыбкой: — что пэры не любятъ входить въ сношенія съ людьми, быть можетъ, очень честными, но безъ всякаго положенія въ свѣтѣ.

— Вы совершенно ошибаетесь, отвѣчалъ рѣзко лордъ Пендльбюри, желая прекратить скучный и нелѣпый разговоръ: — я люблю общество странныхъ, необыкновенныхъ людей, но я еще не былъ въ третьемъ классѣ. А что лэди Пикманъ боится блохъ?

— Ахъ! нѣтъ, вы меня не поняли, любезный лордъ Пендльбюри, воскликнулъ баронетъ вспыхнувъ: — лэди Пикманъ замѣтила, что съ вами разговариваетъ очень фамильярно мистрисъ Макгоки, и она сочла нужнымъ предупредить васъ, что это дочь шотландскаго пастора, а ея мужъ просто лавочникъ въ Торонто.

— А! произнесъ лордъ Пендльбюри, выказывая гораздо болѣе такта, чѣмъ баронетъ: — лэди Пикманъ слишкомъ любезна. Я вполнѣ цѣню ея вкусъ и попеченіе обо мнѣ. Представьте меня милэди.

Сэръ Бенджаменъ былъ въ восторгѣ. Онъ повелъ молодого человѣка къ своей женѣ, и лордъ Пендльбюри сказалъ нѣсколько словъ о погодѣ, помѣнялся обыкновенными свѣтскими фразами съ Араминтой и, хладнокровно поклонившись, возвратился къ хорошенькой мистрисъ Макгоки, у ногъ которой занялъ свое прежнее мѣсто. Молодая женщина продолжала свою веселую болтовю, и Санди Макгоки, съ любопытствомъ смотрѣвшій на всю эту сцену, теперь саркастически улыбался.

Араминта надула губки и закрыла глаза, какъ бы желая уснуть. Лэди Пикманъ пожала плечами и отвернулась, а сэръ Бенджаменъ снова сосредоточилъ свое вниманіе на романѣ Блэка и такъ глубоко обдумывалъ каждую фразу, что цѣлыхъ полчаса не перевернулъ страницы. Однако, послѣ завтрака, лордъ Пендльбюри съ удивительнымъ хладнокровіемъ взялъ складной стулъ баронета и, помѣстясь радомъ съ миссъ Араминтой, сталъ разглядывать съ улыбкой знатока ея граціозную фигуру и великолѣпное платье. Сэръ Бенджаменъ добродушно взглянулъ на эту вольность, но лэди Пикманъ держала себя съ гордымъ достоинствомъ. Она слишкомъ любила властвовать, чтобъ спокойно перенести униженіе. Однакожъ, маленькая Араминта болтала съ развязностью воспитанницы модного пансіона, а когда лордъ Пендльбюри серьёзно попросилъ позволенія пройтись по палубѣ съ молодой дѣвушкой, то лэди Пикманъ съ удовольствіемъ смотрѣла вслѣдъ своей дочери, опиравшейся на руку богатаго, блестящаго и молодого лорда.

VIII.
Женскія тайны.

— Бумъ! Бумъ! Бумъ! Бумъ!

Снова раздается обѣденный колоколъ. Свѣтлая погода возбудила аппетитъ первокласныхъ пассажировъ и они почти въ полномъ комплектѣ собрались въ каютъ-компанію. Капитанъ, съ улыбающимся, розовымъ, только что выбритымъ лицомъ и въ синей курткѣ съ золочеными пуговицами, казался настоящимъ морякомъ. Онъ весело разговаривалъ съ своими друзьями Макгоки. Санди, впродолженіи десяти лѣтъ, постоянно катался взадъ и впередъ по океану и былъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ съ капитаномъ Биндласомъ. Далѣе сидѣлъ мистеръ Каримэль, нѣсколько позеленѣвшій отъ морской болѣзни, съ женою. Рядомъ съ ними помѣстилась дама высокаго роста, хотя уже въ зрѣлыхъ лѣтахъ, но сохранившая еще слѣды своей прежней красоты. На ней были: черная кружевная шаль и нарядный чепецъ, доказывавшіе, что она подчинялась старому обычаю одѣваться къ обѣду.

Лэди Пикманъ, какъ всегда, явилась поздно и съ большимъ эффектомъ; замѣтивъ новое лицо во главѣ стола, она взглянула на пожилую даму и тотчасъ поняла, что она не менѣе ея экспертъ въ свѣтской жизни. Костюмъ Араминты обнаруживалъ явное желаніе вступить въ бой во всеоружіи. Баронетъ въ черномъ фракѣ поддерживалъ семейное достоинство. За его стуломъ безмолвно стоялъ его новый лакей.

— Я думала, сказала лэди Пикманъ, обращаясь къ капитану и окидывая однимъ быстрымъ взглядомъ весь столъ до того мѣста, гдѣ сидѣлъ лордъ Пендльбюри въ своемъ сѣромъ сьютѣ: — я думала, капитанъ, что вы устроите, чтобъ лордъ Пендльбюри сидѣлъ въ нашемъ обществѣ во главѣ стола.

— Я съ большимъ удовольствіемъ далъ бы лорду Пендльбюри здѣсь мѣстечко, еслибъ онъ заранѣе изъявилъ свое желаніе, отвѣчалъ капитанъ равнодушно: — но онъ самъ выбралъ себѣ другое мѣсто.

— Конечно, онъ поздно прибылъ на пароходъ, замѣтила лэди Пикманъ и, снова окинувъ взоромъ весь столъ, сказала со странной смѣсью любезности и нахальства: — можетъ быть, мистеръ Макгоки…

— Нѣтъ, произнесъ Санди перебивая ее: — мы своихъ мѣстъ не уступимъ, милэди, и пусть молодой человѣкъ довольствуется его теперешнимъ мѣстомъ.

— Вотъ дерзкая собака, подумала лэли Пикманъ: — а лордъ Пендльбюри былъ съ нимъ такъ любезенъ.

Дама, сидѣвшая противъ Макгоки, не могла удержаться отъ улыбки, которая очень непріятно поразила баронета.

— О! сказала лэди Пикманъ, обращаясь къ незнакомкѣ: — вы, можетъ быть, найдете возможнымъ помѣняться мѣстами съ лордомъ Пендльбюри, нашимъ хорошимъ знакомымъ, сидящимъ въ концѣ стола.

— Съ лордомъ Пендльбюри? сказала дама, спокойно смотря въ лорнетъ на молодого человѣка: — это нашъ… то-есть я хотѣла сказать, мой старый пріятель, и я не думаю, чтобъ онъ согласился на предлагаемую вами мѣну.

— Всѣ останутся на своихъ мѣстахъ, сказалъ капитанъ рѣзкимъ, повелительнымъ тономъ, чѣмъ, конечно, навсегда лишился благосклоннаго вниманія лэди Пикманъ.

Баронетъ все это время молча улыбался, одобрительно подмигивая Макгоки, а теперь легкимъ, свѣтскимъ тономъ вступилъ въ разговоръ съ незнакомкой о лордѣ Пендльбюри.

— Онъ, кажется, короткое время находился въ Ирландіи, замѣтилъ сэръ Бенджаменъ.

Опытная дама бросила знаменательный взглядъ на лэди Пикманъ при этомъ неосторожномъ признаніи со стороны ея мужа, что молодой лордъ не былъ имъ близко знакомъ.

— Я знала его очень хорошо въ Дублинѣ, отвѣчала незнакомка: — когда онъ былъ адъютантомъ у лорда-намѣстника. Онъ славный малый и его всѣ любили.

Санди Макгоки улыбался во весь ротъ, а жена его оглядывалась по сторонамъ съ испугомъ. Она понимала, что борьба велась не на шутку и ясно видѣла, которая изъ сторонъ одерживала побѣду. Однако, мистеръ Каримэнъ съ ловкостью стряпчаго перемѣнилъ разговоръ.

Лэди Пикманъ нѣсколько разъ поднимала къ своему лицу надушенный платокъ и потомъ принялась за супъ. Доѣдая послѣднюю ложку, она случайно взглянула на новаго слугу баронета, который стоялъ за его стуломъ и пристально смотрѣлъ на нее. Глаза ихъ встрѣтились. Страшная перемѣна произошла на ея лицѣ съ быстротою молніи.

— Боже милостивый! воскликнула она и лишилась чувствъ.

Всѣ за столомъ переполошились. Новый слуга баронета, быстро обѣжавъ столъ, поддержалъ свою госпожу. Араминта вскрикнула. — Всѣ вскочили съ мѣстъ. Только одна мистриссъ Макгоки не потеряла присутствія духа и прежде вспрыснула водою лэди Пикманъ, а потомъ поднесла къ ея носу флаконъ со спиртомъ. Но этотъ обморокъ былъ не изъ такихъ, которые проходятъ отъ подобныхъ незначительныхъ средствъ. Слуга и капитанъ взяли на руки лэди Пикманъ и отнесли ее въ каюту. Баронетъ послѣдовалъ за ними, ломая руки отъ отчаянія. Докторъ издали взглянулъ на больную, побѣжалъ къ себѣ въ каюту за ланцетомъ и, возвратясь, удалилъ всѣхъ изъ каюты, занимаемой лэди Пикманъ.

Впослѣдствіи, на пароходѣ распространился слухъ, что обморокъ лэди Пикманъ произошелъ отъ того, что она слишкомъ быстро ѣла, находясь въ возбужденномъ состояніи. Изъ числа всѣхъ пассажировъ особенно интересовались больной и предлагали любезно свои услуги мистриссъ Макгоки и неизвѣстная дама. Горничная послѣдней, болѣе пожилая и опытная женщина, чѣмъ Мэри и миссъ Рингдовъ, была приставлена къ бѣдной лэди Пикманъ. Она объяснила, что ея госпожу зовутъ мистрисъ Бельдоранъ.

Во все это время одинъ только изъ пассажировъ не пользовался хорошей погодой и не выходилъ на палубу. Дверь капитанской каюты оставалась постоянно затворенной, и только изрѣдка Дилъ-Донованъ, слуга обитателя этой каюты, входилъ въ нее. Мистеръ Каркаронъ скрывался отъ всѣхъ не столько отъ стыда, какъ отъ страха встрѣтиться съ своей разведенной женой. Напротивъ, она, какъ мы видѣли, вела себя совершенно иначе, и пошла къ обѣду, рѣшившись встрѣтить судьбу лицомъ къ лицу. Когда волненіе, произведенное обморокомъ лэди Пикманъ стихло, и пассажиры, убѣдившись, что она не умираетъ, возвратились за столъ, мистриссъ Бельдоранъ очаровала всѣхъ своей пріятной бесѣдой. Послѣ обѣда, къ ней подошелъ лордъ Пендльбюри.

— Вы меня не забыли? спросила она.

— О, нѣтъ! мистрисъ Кар… Извините, я совершенно забылъ. Но, какъ прикажете называть васъ?

— Мистрисъ Бельдоранъ.

— Вы снова приняли фамилію вашего отца? Помилуйте, какъ могу я васъ забыть! Но какія произошли страшныя перемѣны. Извините, что я вамъ о нихъ напоминаю.

— Ахъ! сколько я выстрадала! произнесла мистрисъ Бельдоранъ, поднося платокъ къ глазамъ: — войдите на минуту въ мою каюту, и я вамъ все разскажу. Только дайте мнѣ слово, что вы сохраните это втайнѣ. Я познакомилась въ Лондонѣ съ почтеннымъ джентельмэномъ, мистеромъ Фримантлемъ. Онъ служилъ въ Канадѣ въ министерствѣ финансовъ или въ министерствѣ юстиціи. Повѣрите ли, лордъ Пендльбюри, что я дала слово выйти за него замужъ черезъ годъ послѣ… послѣ… нѣтъ, я не могу выговорить. Годъ только что прошелъ и я нашла, что мнѣ лучше самой поѣхать въ Монреаль и тамъ спокойно обвѣнчаться. Но вотъ случилось ужасное, непредвидѣнное обстоятельство: онъ здѣсь на пароходѣ, да еще въ сосѣдней со мною каютѣ. Я слышала его голосъ и видѣла его въ самой нелѣпой обстановкѣ, прибавила она, закрывая лицо руками. Слезы показались на ея глазахъ и она продолжала всхлипывая:

— Бѣдный! его приняли за убійцу и заковали въ колодки. Я сама слышала, какъ онъ боролся съ злодѣями. Боже мой, какое мое неловкое и страшное положеніе!

— Успокойтесь, воскликнулъ лордъ Пендльбюри, пораженный тѣмъ глубокимъ чувствомъ, съ которымъ она говорила о мужѣ, и неожиданнымъ извѣстіемъ объ ея новомъ бракѣ: — вы, по крайней мѣрѣ, можете остаться друзьями.

— Нѣтъ, никогда! промолвила она, ударяя себя въ грудь: — я была въ судѣ и слышала показаніе свидѣтеля. До того времени, я часто сердилась на него, какъ на тупого, непрактичнаго человѣка, но я не вѣрила, чтобъ онъ былъ дурнымъ. Только показаніе гамбургскаго лакея убѣдило меня въ его преступности.

— Мистрисъ Каркаронъ — извините, я не могу васъ иначе называть — сказалъ лордъ Пендльбюри, самъ удивляясь своей слѣпой вѣрѣ въ слова Каркарона: — этотъ свидѣтель былъ ложный.

— Кто вамъ сказалъ? спросила съ жаромъ взволнованная женщина.

— Онъ мнѣ разсказалъ всю исторію. Онъ клянется честью, какъ человѣкъ и христіанинъ, что въ показаніи свидѣтеля не было ни слова правды, хотя онъ и признаетъ свое поведеніе глупымъ и неблагоразумнымъ.

— Боже мой, воскликнула мистрисъ Бельдоранъ, опускаясь на колѣни и горько плача: — о! еслибъ я могла этому повѣрить. Я не знаю минуты покоя послѣ несчастной, роковой катастрофы. Оставьте меня.

И она протянула ему руку, прося знакомъ выйти изъ каюты.

Молодой лордъ, сильно взволнованный, вышелъ на палубу и цѣлый часъ ходилъ взадъ и впередъ, прежде чѣмъ пришелъ въ себя.

IX.
Возмездіе за прошлое.

Всю ночь лэди Пикманъ не смыкала глазъ, лежа на своей койкѣ. Занавѣска была задернута, чтобъ скрыть отъ нея свѣтъ лампы, которую капитанъ позволилъ не тушить. Араминта и ея горничная были переведены въ другую свободную каюту, а Мэри, горничная лэди Пикманъ, осталась одна въ сосѣдней каютѣ. Къ ночи вѣтеръ снова посвѣжѣлъ, и за сравнительной тишиной дня наступила легкая качка, не лишенная пріятности. Часы шли за часами; лэди Пикманъ металась со стороны на сторону, прислушиваясь къ раздражающему нервы треску дерева, къ тяжелымъ шагамъ часовыхъ на палубѣ, къ грустному завыванію вѣтра и къ плеску океана, вообще ко всѣмъ этимъ однообразнымъ звукамъ, наполняющимъ мрачнымъ чувствомъ таинственной безпомощности одинокую душу среди необозримаго моря.

Въ эту минуту лэди Пикманъ была совершенно одинока, а горе великое, страшное разразилось надъ нею.

— О! еслибъ я была на берегу, думала она: — а не заперта въ этой водяной берлогѣ. О! какъ страшно, какъ страшно!

Эта мужественная, энергичная, практическая женщина совсѣмъ потерялась. По временамъ, она горько плакала. Несмотря на всѣ ея усилія, она не могла сдержать своихъ слезъ и стоновъ. Но что же терзало сердце этой гордой, повелительной, непреклонной женщины? Въ этотъ день случилось нѣчто, воскресившее старыя, давно похороненныя ею воспоминанія. Ея прошедшее возстало изъ могилы и стало живою, мучительной дѣйствительностью. Ея прошедшее! Много ли было въ немъ такого, что она желала бы воскресить? Она вспомнила теперь, какъ мистеръ Пикманъ встрѣтился съ нею за табль д’отомъ въ Баденѣ, принялъ ее за вдову съ небольшимъ состояніемъ, какою она себя выдавала, выбралъ ее себѣ въ жены, пораженный ея умомъ и ловкостью, узналъ съ удовольствіемъ, что ея отецъ, сельскій англійскій пасторъ, и мать уже давно умерли и, довольствуясь умной, честолюбивой, энергичной и экономной женой, не желалъ ничего знать объ ея прошедшемъ. Ему было, однако, извѣстно, что она много выстрадала отъ перваго мужа, англійскаго искателя приключеній, получившаго случайно титулъ итальянскаго графа, и что она имѣла ежегоднаго дохода 200 ф. стер., которые онъ и предоставилъ ей по брачному контракту. Онъ не требовалъ отъ нея никакой исповѣди, и она ни въ чемъ не покаялась. Она рѣшилась выйти замужъ за этого канадскаго торговца, какъ за человѣка пріятнаго, состоятельнаго и дѣлового. Она видѣла его насквозь и знала, что могла сдѣлать съ нимъ и для него. И она сдѣлала много. Онъ шелъ въ жизни, опираясь на нее и, хотя разыгрывалъ роль ея повелителя, но, въ сущности, былъ ея рабомъ или, лучше сказать, они не были въ отношеніи другъ друга ни рабомъ, ни повелителемъ, а составляли нѣчто цѣлое, нераздѣльное. Каждый изъ нихъ съ удовольствіемъ распростерся бы на землѣ, чтобъ послужить подножкой для возвеличенія другого. У нихъ было два сына, но оба они умерли, и осталась только одна дочь, на которой сосредоточивалось все ихъ пресыщенное честолюбіе. Они хотѣли, чтобъ она получила воспитаніе самое аристократическое и лэди Пикманъ мечтала окончить свою жизнь тещей лорда. Они возвращались теперь изъ Англіи, куда ѣздили за Араминтой, и намѣревались сначала выпустить ее на колоніальной свѣтской сценѣ. Къ тому же, не рѣдко юные аристократы посѣщали Канаду и попадались въ сѣти провинціальныхъ дѣвицъ. Узнавъ, что лордъ Пендльбюри проводитъ зимній сезонъ у своего родственника, генералъ-губернатора Канады, лэди Пикманъ навела справку, на какомъ пароходѣ онъ отправлялся, и такимъ образомъ, 12 декабря, семья Бенджамена Пикмана отплыла на «Камчаткѣ» въ Квебекъ, гдѣ должна была провести рождественскіе праздники въ собственномъ великолѣпномъ домѣ.

Но всѣ ея блестящіе планы и надежды были убиты въ ту минуту, когда глаза ея встрѣтились съ взорами мистера Стильватера.

Несмотря на надѣтую имъ маску, она тотчасъ узнала, кто онъ. Увидавъ его впервые на палубѣ, она была поражена, но увѣрила себя, что эта была лишь ошибка. Отвратительные рыжіе волосы и бакенбарды, крашенныя брови, чисто выбритое лице, были ей незнакомы. Носъ сдѣлался остроконечнымъ, подъ глазами образовались синія глубокія морщины, губы съёжились, но невозможно было не признать его глазъ, когда они бросили на нее свой убійственно-блестящій взглядъ. Онъ былъ живъ, хотя она твердо вѣрила въ его смерть, и теперь, вмѣстѣ съ собою, онъ принесъ изъ могилы стыдъ, горе и грѣхъ ихъ прежней, такъ называемой, брачной жизни.

Она мучилась въ страшной агоніи и, наконецъ, въ припадкѣ отчаянія, рѣшалась на смѣлый шагъ. Она не могла болѣе лежать въ постели и захотѣла тотчасъ объясниться съ этимъ человѣкомъ, хотя не знала, гдѣ онъ, и что она ему скажетъ. Вскочивъ съ койки, она надѣла изящный, шерстяной капотъ и взялась за ручку двери. Но въ ту же минуту, дверь тихо, незамѣтно отворилась, и въ каюту проникла фигура съ быстротою змѣи. Это былъ онъ. Но такой, какимъ она видѣла его въ прежніе годы. Только время и преступленія лишили его веселой бородки и длинныхъ усовъ. Его черные волосы были раздѣлены проборомъ среди головы, и бакенбарды снова были темнаго цвѣта.

Затворивъ за собой дверь, онъ остановился передъ лэди Пикманъ. Минутная улыбка показалась на его устахъ, при видѣ ея, одѣтой и собирающейся куда-то.

Она не промолвила ни слова. Она старалась побороть свое волненіе и принять по прежнему повелительный, въ отношеніи его, тонъ, но безуспѣшно. Она, наконецъ, опустилась на диванъ, какъ можно далѣе отъ него, и закрыла лицо руками.

— Что вамъ угодно? Зачѣмъ вы пришли? произнесла она.

— Помолчите, промолвилъ онъ сквозь зубы: — во-первыхъ, я запру дверь. Во вторыхъ, если вы возвысите голосъ, я васъ убью; въ-третьихъ, не будьте дурой, не падайте въ обморокъ и не разыгрывайте комедій. Отвѣчайте просто на мои вопросы: я все знаю о васъ. Я слѣдилъ за вами вчера утромъ. Вы очень умная женщина, умнѣе васъ я никогда никого не встрѣчалъ. Я искренно восторгаюсь теперь вами. Еслибъ я имѣлъ вашу дьявольскую ловкость, самоувѣренность и стойкость, я Богъ знаетъ чего бы достигъ.

Она не отнимала отъ лица рукъ, но, въ порывѣ отчаянія, становилась хладнокровнѣе, тогда какъ онъ начиналъ волноваться. Неужели она могла перехитрить этого негодяя?

— Вы думали, что я умеръ, продолжалъ онъ: — въ моихъ интересахъ было распустить этотъ слухъ. Я, подобно вамъ, женился вторично на уроженкѣ Южной Америки, и напечаталъ въ газетахъ объявленія о моей смерти. Вы его, конечно, прочли. Наконецъ-то счастье мнѣ улыбнулось, прибавилъ онъ, съ горькой улыбкой. — Я сѣлъ на «Камчатку» бѣглымъ арестантомъ и нищимъ, не подозрѣвая, что найду такъ скоро средство къ независимому, цвѣтущему состоянію.

— Что вамъ надо? спросила лэди Пикманъ: — конечно, денегъ?

— Не шути, женщина! сказалъ онъ, и, вынувъ изъ кармана пистолетъ, взвелъ курокъ.

— Дуракъ! воскликнула она, вставая и смотря на него прежнимъ, сильнымъ, мужественнымъ взглядомъ: — убей меня, если смѣешь. Я знаю тебя, презрѣнный трусъ, ты слишкомъ любишь свою жизнь, чтобъ рисковать ею.

Она много выиграла въ нравственной силѣ и гордомъ достоинствѣ въ теченіи тѣхъ долгихъ лѣтъ, которыя провела вдали отъ него и онъ невольно подчинился ея вліянію. Онъ опустилъ глаза и пистолетъ едва не выпалъ изъ его рукъ.

— Что же ты не стрѣляешь? продолжала она, пользуясь минутной побѣдой въ этой опасной игрѣ: — спрячь пистолетъ, или я закричу.

Онъ молча сунулъ пистолетъ въ карманъ и бросилъ на нее злобный, жестокій взглядъ.

— Можно дѣло уладить гораздо проще, сударыня, сказалъ онъ съ холодной улыбкой, отъ которой дрожь пробѣжала по всему ея тѣлу.

— Ну! произнесла лэди Пикманъ, садясь на диванъ и отворачивая голову: — скажите, что вамъ надо? Чего вы отъ меня хотите?

— Да, перейдемъ лучше къ дѣлу. Вашъ, такъ называемый, мужъ — милліонеръ.

— У него есть состояніе.

— Во всякомъ случаѣ, онъ можетъ заплатить хорошія деньги, чтобъ избавить себя отъ позора. Вы говорите, что эта молодая дѣвушка — его дочь?

Послѣднія слова онъ произнесъ съ саркастическимъ удареніемъ. Лэди Пикманъ взглянула ему прямо въ глаза и съ жаромъ воскликнула:

— Она его дочь.

— Тише, тише. Покончимъ дѣло мирно. Я знаю, что вы женщина дѣловая, и я уже обдумалъ, какая сумма мнѣ необходима, чтобъ жить спокойно и держать языкъ за зубами. У васъ есть свои деньги?

— Продолжайте. Я не желаю отвѣчать на ваши вопросы.

— Хорошо. Вамъ значитъ придется отвѣчать на его вопросы. Я желаю получить тотчасъ 10,000 фун. стерл. и 1,500 фун. стерл. пожизненнаго пенсіона.

— Больше ничего? спросила она съ усмѣшкой.

Онъ задрожалъ отъ злобы и едва не бросился на лэди Пикманъ. Но удержался и спокойно отвѣчалъ:

— Я вижу, что мнѣ не слѣдовало обращаться къ вамъ. Я пойду къ нему. Извините, что я васъ запру въ этой каютѣ.

— Подождите. Я устрою ваше дѣло.

— У васъ есть брилліанты?

— Есть.

— Дайте мнѣ вашу шкатулку съ драгоцѣнностями, въ видѣ, залога. Если черезъ недѣлю послѣ прибытія въ Квебекъ вы доставите мнѣ деньги, то получите ее обратно.

— Тамъ частныя письма, сказала она, колеблясь.

— Тѣмъ лучше. Вы тѣмъ скорѣе захотите получить ее обратно. Гдѣ она?

Лэди Пикманъ молча указала рукой подъ свою койку и онъ вынулъ оттуда шкатулку.

— Ну, теперь прощайте, сказанъ онъ: — вы никогда болѣе не увидите меня въ этомъ видѣ. Я ужасно рисковалъ, снявъ свою маску, но мнѣ хотѣлось, чтобъ вы были вполнѣ убѣждены, что это я. Моя голова оцѣнена въ 500 ф. ст. Съ этой минуты мы не знаемъ другъ друга. Я буду услуживать старику, какъ умѣю, ожидая отъ него всяческихъ благъ, а вы, когда устроите дѣло, то увѣдомьте, какъ и гдѣ получить деньги. Ну, прощай, любезная.

Лэди Пикманъ не слышала его послѣднихъ словъ. Она закрыла лицо руками и всѣми силами старалась устоять противъ сильной реакціи, происшедшей въ ней послѣ страшнаго напряженія нервовъ.

Онъ тихо вышелъ изъ каюты и прежде, чѣмъ удалиться изъ корридора, сталъ прислушиваться. Въ эту минуту раздался звонъ восьмой стклянки и вслѣдъ затѣмъ свистокъ боцмана, сзывавшаго вахту. Стильватеръ поспѣшно направился къ своей каютѣ, которая находилась, какъ мы уже сказали въ срединѣ парохода, противъ самой машины. Но онъ еще не успѣлъ выйти изъ корридора и ему оставалось миновать свѣтлое пространство у гротъ-люка, какъ онъ услыхалъ шаги. Отдѣленіе матросовъ доставало шланги отъ помпъ, чтобъ скатить водою палубы. Буфетчики и кухонная прислуга также принимались за ежедневную работу.

— Надо бѣжать, промолвилъ онъ и бросился со всѣхъ ногъ, но не разсчиталъ и ударился головою въ грудь проходившему матросу.

— Тише, воскликнулъ удивленный матросъ: — куда тебя чортъ несетъ?

— Я былъ у старика Пикмана и спѣшу въ свою каюту, отвѣчалъ Стильватеръ: — фу, какъ холодно!

Матросъ посторонился и Стильватеръ, вбѣжавъ въ свою каюту, поспѣшно заперъ двери на ключъ.

— Надо же было встрѣтить эту проклятую швабру, промолвилъ онъ съ сердцемъ: — и я еще дуракъ сказалъ ему, кто я такой.

X.
Попытка къ примиренію.

Утро вторника было пасмурное, холодное. Вѣтеръ дулъ сильный, попутный, и пароходъ быстро разрѣзалъ волны, поставивъ всѣ паруса въ помощь машинѣ. Многіе изъ пассажировъ толпились на верхней палубѣ, но закутанные въ плэдахъ и мѣхахъ. Море уже не блестѣло свѣтлымъ тономъ, какъ наканунѣ, а казалось какимъ-то свинцовымъ. Вѣтеръ дулъ на встрѣчу сердитымъ волнамъ и бѣлые гребни ихъ разсыпались милліонами брызговъ. На темномъ небѣ рельефно выдавались бѣлыя чайки, которыя кружились надъ пароходомъ съ веселымъ крикомъ.

Лордъ Пендльбюри, отлично проспавъ ночь, взявъ ванну и позавтракавъ въ постелѣ, прошелся нѣсколько разъ взадъ и впередъ по палубѣ и, наконецъ, постучался въ капитанскую каюту.

— Что-жь вы, Каркаронъ, сказалъ онъ, весело входя въ каюту: — не намѣрены вовсе показываться на палубѣ? Или вы хотите, чтобъ мы высадили на берегъ ваше мертвое тѣло?

— А мнѣ право все равно, отвѣчалъ Каркаронъ грустно: — къ чему мнѣ жить? Я желалъ бы, чтобъ это путешествіе было послѣднимъ въ моей жизни.

— Пустяки! воскликнулъ молодой человѣкъ: — честные и энергичные люди не должны умирать. Жизнь всегда имѣетъ въ запасѣ для нихъ нѣчто хорошее. Вы хандрите отъ духоты. Одѣньтесь и пойдите подышать чистымъ воздухомъ. Она гораздо добрѣе васъ.

— Гм! промолвилъ Каркаронъ, съ глубокимъ вздохомъ.

— Хотя и она несчастлива.

— Ну, ей подѣломъ. Зачѣмъ она здѣсь?

— Она отправляется въ Канаду, чтобъ выйти замужъ, отвѣчалъ молодой лордъ съ особымъ удареніемъ на каждомъ словѣ.

— Чтобъ выйти замужъ! воскликнулъ Каркаронъ, вскакивая на койкѣ и едва не ударяясь головой о низкій потолокъ: — она выходитъ замужъ?

Лордъ Пендльбюри разразился громкимъ хохотомъ, которому неожиданно сталъ вторить серебристый голосъ въ сосѣдней комиссарской каютѣ.

— Я вижу, вы шутите, воскликнулъ Каркаронъ, снова укладываясь на койкѣ.

— Честью клянусъ, что это правда. Вашъ счастливый преемникъ встрѣтитъ ее въ Портлэндѣ и они обвѣнчаются передъ Рождествомъ.

— Увидимъ! произнесъ Каркаронъ громовымъ голосомъ, соскакивая съ койки: — дайте мнѣ мои панталоны…

Серебристый смѣхъ снова раздался въ сосѣдней каютѣ. Каркаронъ покраснѣлъ.

— Не торопитесь, другъ мой, сказалъ Пендльбюри, котораго очень забавляла эта сцена: — что бы вы ни предприняли, времени у васъ хватитъ съ избыткомъ. Сегодня только пятый день путешествія и намъ остается, по крайней мѣрѣ, еще семь. Я сейчасъ пришлю вамъ слугу и буду ждать васъ на палубѣ.

Черезъ полчаса, таинственный мистеръ Фексъ, дѣйствительно, гулялъ по палубѣ подъ руку съ лордомъ Пендльбюри.

Господинъ съ краснымъ лицомъ, бесѣдовавшій съ молодымъ лордомъ за обѣденнымъ столомъ въ первый день путешествія, теперь разговаривалъ въ курильной комнатѣ съ другими пассажирами, объясняя, какъ онъ оборвалъ знатнаго пэра.

— Вонъ онъ гуляетъ съ мистеромъ Фексомъ, занимающимъ капитанскую каюту, воскликнулъ онъ неожиданно: — этотъ господинъ впервые вышелъ на палубу послѣ своего ареста. Славная была исторія, нечего сказать! Но все же, говорятъ, онъ прибылъ на пароходъ подъ чужимъ именемъ, хотя я доселѣ не могъ добиться, кто онъ въ дѣйствительности. Старикъ Пикманъ, вѣрно, знаетъ, да отъ него ничего не добьешься. Онъ и его герцогиня такіе гордецы, что къ нимъ и не подходи.

— Эта лэди Пикманъ, кажется, была прежде актрисой, замѣтилъ нѣмецъ, содержатель табачнаго магазина въ Кингстонѣ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ господинъ съ краснымъ лицомъ: — ея первый мужъ, говорятъ, былъ итальянскій графъ, по имени Страккино.

— Страккино! воскликнулъ нѣмецъ: — такъ отъ него, вѣрно, сильно воняло.

Эта нѣмецкая шутка, съ тонкимъ намекомъ на сыръ Горгонцола, была никому непонятна, и одинъ изъ разговаривавшихъ пассажировъ, мистеръ Туртонъ, редакторъ мелкой газеты въ Отавѣ, воскликнулъ:

— А ну ее, старуху! поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ. Не слыхали ли вы чего-нибудь новаго объ убійцѣ, находящемся на пароходѣ?

Всѣ отвѣчали отрицательно.

— А я такъ поразвѣдалъ кое о чемъ въ третьемъ классѣ, продолжалъ редакторъ.

— И что же, нашли убійцу? спокойно спросилъ нѣмецъ.

— Нѣтъ, я этого не утверждаю, но если онъ на пароходѣ, въ чемъ я сомнѣваюсь, то непремѣнно находится въ компаніи нѣмецкихъ картежниковъ, которыхъ я открылъ въ третьемъ классѣ.

Всѣ присутствующіе засмѣялись, саркастически поглядывая на нѣмца. Онъ продолжалъ спокойно курить.

— Ваша находка не стоитъ и цента, сказалъ онъ, наконецъ, хладнокровно.

— А я держу пари на 10 долларовъ, что найду убійцу, воскликнулъ поспѣшно редакторъ.

— Идетъ, давайте деньги, вотъ мои, сказалъ серьёзно нѣмецъ, вынимая изъ стараго, засаленнаго бумажника два банковые билета по 5 долларовъ.

— У меня, кажется, нѣтъ при себѣ канадскихъ денегъ, отвѣчалъ редакторъ, тщательно шаря во всѣхъ карманахъ: — повѣрьте мнѣ на слово.

— Нѣтъ, отвѣчалъ нѣмецъ съ оскорбительной разстановкой и пряча обратно деньги въ свой бумажникъ: — я не вѣрю ни одного цента канадскимъ редакторамъ. Одинъ изъ нихъ набралъ у меня въ магазинѣ табаку на 60 долларовъ и потомъ предлагалъ уплатить рекламами, но я отказался. Пусть лучше деньги пропадаютъ, чѣмъ читать въ его газетѣ похвалы моему магазину.

Теперь бѣдный редакторъ былъ, въ свою очередь, поднятъ на смѣхъ и поклялся, въ глубинѣ своего сердца, напечатать въ первомъ же нумерѣ своей газеты, что германскій еврей только что прибылъ изъ Гамбурга въ Кингстонъ съ отвратительными нѣмецкими сигарами, которыя онъ выдавалъ за настоящія гаванскія.

Спустя нѣсколько минутъ, лордъ Пендльбюри прошелъ мимо отворенной двери, въ курильную комнату, оставивъ Каркарона съ капитаномъ. Господинъ съ краснымъ лицомъ поспѣшно подошелъ къ молодому человѣку и, почтительно снявъ шляпу, сказалъ:

— Милордъ, я надѣюсь, что вы меня извините за мое грубое обращеніе съ вами во время обѣда. Я тогда не зналъ вашего высокаго положенія.

— Я, право, не замѣтилъ, мистеръ….

— Стретчеръ, милордъ. Позвольте мнѣ вамъ вручить мою карточку. Я содержу въ Монреалѣ одинъ изъ лучшихъ магазиновъ, гдѣ вы найдете все, что нужно для мужского туалета. Я сочту за особую честь быть вашимъ поставщикомъ, милордъ.

— Хорошо, мистеръ Стретчеръ. Ваши извиненія совершенно излишни, и я ихъ принимаю, какъ рекламу.

Съ этими словами, лордъ Пендльбюри пошелъ далѣе. Всѣ его мысли сосредоточивались на той страшной дилеммѣ, которую предстояло разрѣшить его друзьямъ. Онъ былъ увѣренъ въ правотѣ Каркарона. Бывшій дублинскій судья, извѣстный въ лучшемъ обществѣ, какъ пріятный, веселый и забавный собесѣдникъ, пользовался любовью какъ мужчинъ, такъ и женщинъ, хотя любилъ подчасъ выпить и поболтать вздоръ, не всегда приличный. Къ тому же, для своихъ лѣтъ, онъ очень хорошо сохранился. Бывшая мистриссъ Каркаронъ, теперь мистрисъ Бельдоранъ, была нѣкогда красавица и происходила изъ хорошаго, шотландскаго семейства, почему и отличалась блестящимъ образованіемъ и пуританской строгостью въ бесѣдѣ, манерахъ и обращеніи.

Они женились довольно поздно и у нихъ не было дѣтей. Не понимая пылкой, ирландской натуры мужа, его веселаго нрава, свободнаго обращенія и колкаго юмора, мистриссъ Каркаронъ, мало-по-малу, потеряла къ мужу всякое довѣріе и начала его подозрѣвать. Ссоры и непріятныя сцены стали быстро слѣдовать одна за другой. Вполнѣ сознавая свою честность и невиновность, Каркаронъ принималъ къ сердцу преслѣдованія жены и, подобно многимъ тупымъ мужьямъ, сталъ нарочно представляться тѣмъ, чѣмъ онъ вовсе не былъ. Послѣ жаркой семейной сцены въ Гомбургѣ, мистрисъ Каркаронъ бросила мужа и, возвратясь въ Лондонъ, поручила стряпчему Мульруни Каджъ повести дѣло о разводѣ. Они обставили процессъ самымъ ловкимъ образомъ и выставили нѣмецкаго лакея гомбургской гостиницы, который показалъ подъ присягою, что онъ самъ видѣлъ такіе позорные поступки Каркарона, что судъ постановилъ разводъ. Это дѣло, разбиравшееся въ Вестминстерѣ, такъ какъ Каркароны вѣнчались въ Англіи, произвело много шума и бѣдный судья долженъ былъ выйти въ отставку. Онъ имѣлъ порядочное состояніе и видя, что жизнь въ Дублинѣ ему невыносима, хотя нѣкоторые старые товарищи и остались вѣрными его друзьями, рѣшился предпринять путешествіе въ Америку, а чтобъ избавиться отъ непріятныхъ разспросовъ, назвался Фексомъ.

Лордъ Пендльбюри, въ качествѣ адъютанта лорда-намѣстника Ирландіи, былъ довольно близко знакомъ съ мистеромъ Каркарономъ и его женой, а потому ихъ разводъ его очень непріятно поразилъ. Теперь же, когда, по странному стеченію обстоятельствъ, они оба находились въ такихъ условіяхъ, которыя, повидимому, могли повести къ примиренію, надо же было, чтобъ какой-то канадскій юристъ ожидалъ въ Кингстонѣ мистриссъ Бельдоранъ для вступленія съ нею въ бракъ. Его личное положеніе при этомъ было довольно затруднительное, такъ какъ обѣ стороны повѣряли ему свое горе. Ему казалось, что оба они сожалѣли о происшедшемъ и что, взявшись ловко и осторожно за дѣло, можно было помирить несчастныхъ супруговъ. Но для успѣшнаго разрѣшенія этой щекотливой задачи, ему необходима была помощь умной, энергичной женщины. Прежде всего, ему пришло въ голову имя лэди Пикманъ, но онъ ясно видѣлъ, что мистриссъ Бельдоранъ никогда не потерпитъ вмѣшательства въ свои дѣла такой гордой, повелительной женщины. Поэтому, оставалось только обратиться къ содѣйствію мистриссъ Макгоки, маленькой, доброй, пріятной шотландки, однако, совершенно незнавшей нечестиваго свѣта.

— Во всякомъ случаѣ, не можетъ произойти никакого вреда, если я ихъ познакомлю, подумалъ онъ: — простота и искренность молодой шотландки, можетъ быть, благодѣтельно повліяютъ на мистриссъ Каркаронъ.

Спустя часъ послѣ этого, лордъ Пендльбюри свелъ гордую мистрисъ Бельдоранъ съ скромной, краснѣющей мистриссъ Макгоки. Послѣдней онъ ничего не объяснилъ и предоставилъ обѣимъ жещинамъ познакомиться и излить другъ другу души на свободѣ. Самъ же онъ, разговаривая съ Каркарономъ, намѣренно подводилъ его къ тому мѣсту палубы, гдѣ сидѣла его жена. Такимъ образомъ, несчастные супруги мѣнялись исподлобья взглядами, которые несказанно терзали ихъ души.

Между тѣмъ, мистриссъ Макгоки, очутившить въ рукахъ ловкой, практической женщины, разсказала своей соотечественницѣ всю свою предъидущую жизнь съ чистосердечной простотой, которая какъ-то успокоительно дѣйствовала на тревожное, душевное состояніе мистриссъ Бельдоранъ. Къ тому же, ея наболѣвшему сердцу было отрадно слышать родную рѣчь.

— Вы знаете, говорила мистриссъ Макгоки: — какъ утѣшительно сознавать, что человѣкъ, за котораго вы выходите замужъ, дѣйствительно васъ любитъ и уважаетъ. Я никогда не могла понять, какъ люди, любящіе другъ друга достаточно, чтобъ жениться, потомъ ссорятся. Вѣдь они — одинъ духъ и одна плоть.

— О! глупенькая! дитя мое, промолвила мистриссъ Бельдоранъ, покровительственнымъ тономъ: — развѣ вы не знаете, что очень мало свадебъ бываетъ по любви? Люди, обыкновенно, женятся по разсчету.

— Я этого не знаю, отвѣчала, краснѣя, мистриссъ Макгоки: — но, конечно, если дѣло началось дурно, то оно должно и кончиться дурно.

— Помилуйте, да браки по любви самые несчастные въ концѣ концовъ. Любовь легко пресыщается и люди начинаютъ надоѣдать другъ другу, сомнѣваться въ взаимной привязанности.

— Вы говорите о свѣтскихъ людяхъ, я ихъ не знаю. Впрочемъ, я увѣрена, что и вы не испытали ничего подобнаго.

Пораженная цинизмомъ мистриссъ Бельдоранъ, добрая, маленькая шотландка схватила, съ жаромъ, ея руку и продолжала съ искреннимъ одушевленіемъ:

— Повѣрьте мнѣ, что два любящія сердца никогда не могутъ расторгнуть связующія ихъ узы. Хотя, по несовершенству человѣческой природы, они и могутъ временно не ладить, но милосердное небо всегда приведетъ ихъ къ примиренію.

— Вы еще не знаете свѣта, дитя мое, отвѣчала мистрисъ Бельдоранъ, поспѣшно вставая и цѣлуя молодую женщину.

— Можетъ быть, я сказала что-нибудь лишнее, подумала, мистриссъ Макгоки, чувствуя, что по ея лицу катилась слеза: — вѣрно, эта бѣдная дама много страдала. Впрочемъ, я сказала правду, а правда никогда не можетъ повредить.

XI.
Поимка преступника.

Лэди Пикманъ не поднималась съ своей койки. У нея была страшная головная боль. Сэръ Бенджаменъ нѣсколько разъ навѣщалъ ее. Араминта постоянно вбѣгала и убѣгала, а горничныя поочередно сидѣли подлѣ нея. Но милэди находилась въ совершенномъ изнеможеніи и даже съ трудомъ открывала глаза. Каждые полчаса били стклянки, сначала на кормѣ, а потомъ на носу. Когда пробили восемь стклянокъ и раздался звонкій, обѣденный колоколъ, то баронетъ снова пришелъ къ женѣ и уговаривалъ ее пойти къ обѣду, но она рѣшительно отказалась. Она не чувствовала никакого аппетита и съ удовольствіемъ осталась одна, пославъ горничную подышать чистымъ вездухомъ на верхней палубѣ.

Всѣ пассажиры собрались въ каютъ-компапію. Буфетчики сновали взадъ и впередъ по корридорамъ. Шумъ тарелокъ, звонъ стакановъ и бутылокъ, нескончаемый говоръ пассажировъ тревожили ее. Она не могла сосредоточить своихъ мыслей, а сердце ея было полно тревоги и страха.

Кто-то постучалъ въ дверь. Неужели это былъ онъ? Нѣтъ. онъ долженъ былъ въ это время служить за столомъ сэру Бенджамену. Поправивъ свое платье, она сказала: «Войдите». Дверь пріотворилась, и сначала показалась незнакомая ей голова, потомъ рука съ шкатулкой лэди Пикманъ и, наконецъ, вся фигура мистера Крога.

— Милэди, спросилъ онъ, кланяясь: — это ваша шкатулка?

Она даже не взглянула на шкатулку. Это было совершенно излишне. Она чувствовала, что это была ея шкатулка. Сердце ея ёкнуло. Она знала, что ея имя врѣзано золотыми буквами на крышкѣ.

— Да, сказала она: — кто вы такой? Гдѣ вы ее достали?

— Меня зовутъ Крогъ, милэди, и я буфетчикъ третьяго класса. Эта шкатулка найдена подъ матрасомъ новаго слуги сэра Бенджамена, мистера Стильватера.

— Боже милостивый!

— Да, милэди. Можетъ быть, вы дали ему шкатулку на со храненіе?

— Нѣтъ.

— Сегодня рано утромъ, милэди, когда пробило восемь стклянокъ, то есть четыре часа, я съ прислугой пошелъ на работу, и вдругъ изъ корридора между первоклассными каютами выбѣжалъ какой-то человѣкъ и налетѣлъ на мистера Джорджа. Было темно и я не призналъ его; но матросъ съ нимъ заговорилъ, тогда я, по голосу, узналъ мистера Стильватера. Мнѣ показалось страннымъ, что онъ такъ рано шлялся, держа въ рукахъ что-то тяжелое, и я рѣшился выяснить дѣло. По моей просьбѣ, мой другъ, мистеръ Бембо, буфетчикъ первоклассныхъ каютъ, сдѣлалъ обыскъ въ вещахъ мистера Стильватера и нашелъ вотъ эту шкатулку. У насъ на пароходѣ, между пассажирами, находится убійца, за поимку котораго назначена большая награда. Еслибъ этотъ слуга не былъ рыжій, какъ морковь, то я тотчасъ арестовалъ бы этого человѣка.

— А какъ, вы думаете, онъ досталъ шкатулку?

— Онъ, должно быть, похитилъ ее во время вашего сна, милэди.

— Ахъ! нѣтъ, воскликнула лэди Пикманъ, вскрикивая отъ ужаса: — какъ страшно! Незнакомый мужчина въ моей комнатѣ! Я слышала бы, конечно, его шаги… Мистеръ Крогъ!

— Что прикажете?

— Не говорите никому объ этомъ. Можетъ быть, сэръ Бенджаменъ, который очень дорожитъ этой шкатулкой, отдалъ ее своему новому слугѣ для сохраненія. Я поговорю съ нимъ. Во всякомъ случаѣ, я вамъ очень обязана. Вотъ вамъ гинея за хлопоты.

— Благодарствуйте, милэди, отвѣчалъ Крогъ, видѣвшій съ неудовольствіемъ, что Стильватеръ улизнетъ.

— Вы вообще, мистеръ Крогъ не говорите ничего сэру Бенджамену. Я увижу его послѣ обѣда и, если будетъ нужно, то пошлю за вами.

Крогъ исчезъ такъ же таинственно, какъ явился, но прямо направилъ свои шаги въ каюту Стильватера для подробнаго ея осмотра на свободѣ, такъ какъ въ это время слуга сэра Бенджамена находился при исполненіи своихъ обязанностей.

— Мнѣ не нравится эта берлога, сказалъ самъ себѣ Крогъ, хотя у него не было никакого основанія подозрѣвать Стильватера: — ну, посмотримъ, что у него за багажъ. Большой чемоданъ желтой кожи, старый, полинялый, испытавшій много. Ага! замокъ основательный; хозяинъ, вѣрно, не любитъ, чтобъ засматривали въ его вещи. Имени нѣтъ на крышкѣ. Но это что? «Hôtel de l’Europe Hombourg», «Kaiser-Hof-Koeln». Гм! гдѣ бы это было? А вотъ еще: «Monaco», «Hôtel des Etoiles», «Biaritz». Еще одинъ билетъ, да изорванъ, только видны буквы р. — л. — й. Это, должно быть, названіе станціи желѣзной дороги. Какъ называется городокъ, гдѣ совершено убійство? Надо посмотрѣть въ примѣтахъ убійцы. Вотъ тебѣ и на! Городокъ называетъ Дарнлей. Странно, чтобъ не сказать болѣе. Ну, нѣтъ ли еще чего? А! шляпная картонка. Франтъ же вы, мистеръ Стильватеръ. Не къ рожѣ лакею безъ мѣста носить цилиндръ. Еще небольшая шкатулка съ мѣдными гвоздиками, съ надписью на днѣ «Стильватеръ». И болѣе ничего. Даже нигдѣ не валяется носоваго платка. Осторожный человѣкъ, мистеръ Стильватеръ, ха, ха, ха!

— Ха, ха, ха! повторилъ какой-то голосъ за его спиною и, обернувшись, онъ увидалъ Стильватера, глаза котораго сверкали дикимъ, опаснымъ огнемъ.

— Что вы здѣсь дѣлаете, мистеръ Крогъ? спросилъ Стильватеръ, гнѣвно и, поспѣшно заперевъ за собою дверь, спряталъ ключъ въ карманъ: — вы буфетчикъ не въ этой части парохода.

— Я васъ ждалъ, отвѣчалъ Крогъ, немного оправившись отъ волненія: — намъ надо поговорить; я кое-что узналъ о нашемъ пріятелѣ.

— Неужели? произнесъ Стильватеръ, пристально смотря на Крога.

— Да, я, кажется, его нашелъ. Это нѣмецъ въ той каютѣ, гдѣ вы прежде лежали. Конечно, онъ не совершенно соотвѣтствуетъ примѣтамъ относительно волосъ и прочаго, но вѣдь не трудно обриться или окрасить бороду.

Стильватеръ продолжалъ смотрѣть Крогу прямо въ глаза. Между тѣмъ, буфетчикъ, здоровенный, рослый, мужчина совершенно пришелъ въ себя и даже припомнилъ, что рядомъ за перегородкой жили машинисты, голоса которыхъ и теперь раздавались въ сосѣдней каютѣ.

— Лучше не будемъ говорить здѣсь, сказалъ онъ: — насъ могутъ подслушать. Пойдемте прямо въ берлогу звѣря.

Стильватеръ не двигался съ мѣста.

— Вы, по ошибкѣ, положили ключъ въ карманъ. Отоприте дверь и пойдемъ.

Стильватеръ, молча, засунулъ руку, но не въ карманъ, гдѣ былъ ключъ, а за пазуху. Лицо его было мрачно и грозно.

— А! вы вотъ какой человѣкъ! воскликнулъ Крогъ, бросаясь на него и схватывая за обѣ руки. — Эй! машинисты, сюда!

Страшная борьба началась теперь въ маленькой, узенькой каютѣ. Стильватеръ, застигнутый врасплохъ неожиданнымъ нападеніемъ Крога, черезъ минуту оправился и, высвободивъ свои руки, повалилъ на полъ бѣднаго буфетчика, который ударился головою о диванъ. По счастью для Крога, пистолетъ, выпавшій изъ-за пазухи Стильватера, лежалъ подъ нимъ, такъ что торжествующій врагъ не могъ имъ воспользоваться. Между тѣмъ, буфетчикъ кричалъ изо всей силы и, пока Стильватеръ душилъ еіо за горло, нѣсколько машинистовъ выломали дверь каюты и вбѣжали въ нее.

Такъ называемый лакей сэра Бенджамена выказалъ удивительную силу и вся каюта была забрызгана кровью; но все же численность его противниковъ взяла, наконецъ, верхъ. Его связали, какъ только умѣютъ вязать матросы и посадили на диванъ съ окрававленнымъ лицомъ и разорванной одеждой.

Крогъ, едва переводя дыханіе, растерзанный, съ подбитымъ глазомъ, и раной на щекѣ, смотрѣлъ съ саркастической улыбкой на своего врага. Борьба произвела въ немъ удивительную перемѣну. Его рыжіе волоса валялись хлопьями на полу, а чорная, курчавая голова представляла странный контрастъ съ попрежнему рыжими бакенбардами, очевидно, крашенными.

— Еслибъ мнѣ дали еще минуту, такъ тебѣ не видать бы болѣе свѣта Божьяго, промолвилъ онъ сквозь зубы, отвѣчая на взглядъ Крога.

Послѣдній не произнесъ ни слова и опустился въ изнеможеніи на койку.

Черезъ нѣсколько минутъ, въ каюту вошелъ капитанъ, и Крогъ, выпивъ водки для подкрѣпленія своихъ ослабѣвшихъ силъ, разсказалъ о всемъ случившемся. Желая поступить какъ можно осторожнѣе, капитанъ послалъ за Каркарономъ, который тотчасъ явился въ сопровожденіи сэра Бенджамена и лорда Пендльбюри, съ которыми въ то время разговаривалъ. Арестанта уже перевели въ сосѣднюю каюту машинистовъ, и при свѣтѣ зажженныхъ лампъ выразительное его лицо рельефно выступало изъ окружающаго мрака.

— Пендльбюри! воскликнулъ Каркаронъ, крѣпко схвативъ за руку молодого человѣка: — это онъ, это негодяй изъ Гомбурга, который лжесвидѣтельствовалъ противъ меня. Онъ сбрилъ бороду и выкрасилъ баки, но я узналъ бы его всегда и во всякомъ видѣ.

Лордъ Пендльбюри тотчасъ понялъ всю кажность этого открытія, но шепнулъ Каркарону, чтобъ онъ молчалъ до поры до времени.

— Ну, господа, сказалъ капитанъ: — выслушайте прежде всего разсказъ Крога объ его знакомствѣ съ этимъ человѣкомъ, а потомъ мы уже перейдемъ къ допросу.

Буфетчикъ, искоса поглядывая своимъ здоровымъ глазомъ на арестанта и импровизированныхъ слѣдователей, передалъ подробно все, что зналъ о человѣкѣ, называвшемъ себя Стильватеромъ. Слушателей особливо поразило его свидѣтельство, что надъ лѣвымъ глазомъ Стильватера, при первомъ ихъ свиданіи, былъ такой точно синякъ, какой описанъ въ примѣтахъ дарнлейскаго убійцы. Когда же онъ перешелъ къ объясненію, какъ арестантъ поступилъ на службу къ сэру Бенджамену и какъ онъ таинственно возвращался рано утромъ въ свою каюту, баронетъ обнаружилъ тревожное любопытство.

— Я полагалъ сначала, продолжалъ Крогъ, что дѣйствительно сэръ Бенджаменъ требовалъ къ себѣ ночью своего слугу…

— Никогда, перебилъ его баронетъ: — онъ ушелъ отъ меня наканунѣ вечеромъ въ десять часовъ, и я не видалъ его до восьми часовъ утра.

Далѣе Крогъ разсказалъ, какъ онъ нашелъ шкатулку съ брилліантами лэди Пикманъ и какъ лично объяснялся съ нею.

— Я не говорилъ этому человѣку ни слова о шкатулкѣ моей жены! воскликнулъ сэръ Бенджаменъ, поблѣднѣвъ отъ страха.

— Лэди Пикманъ сама дала мнѣ шкатулку, сказалъ спокойно арестантъ съ саркастической улыбкой.

Всѣ переглянулись.

— Молчи, разбойникъ! воскликнулъ капитанъ: — ты лжешь!

— Попросите сюда лэди Пикманъ, и я ее заставлю доказать мою невиновность, сказалъ съ усмѣшкой арестантъ.

— Не смѣйте упоминать имени лэди Пикманъ! воскликнулъ баронетъ съ негодованіемъ: — каждое ваше слово только доказываетъ, какой вы опасный злодѣй.

— Я еще не разъ упомяну ея имя прежде, чѣмъ мы покончимъ съ вами, сэръ Бенджаменъ, отвѣчалъ такъ называемый Стильватеръ.

— Молчать! воскликнулъ капитанъ: — или я тебѣ велю зажать ротъ. Продолжайте, Крогъ.

Буфетчикъ кончилъ свой разсказъ описаніемъ его борьбы съ Стильватеромъ и странной перемѣны, происшедшей во внѣшнемъ видѣ послѣдняго.

— Есть у него багажъ? спросилъ Каркаронъ.

Крогъ отвѣчалъ утвердительно.

— Нельзя ли, капитанъ, сдѣлать обыскъ въ его вещахъ? Арестантъ страшно поблѣднѣлъ.

— Мистеръ Турботъ, сказалъ капитанъ первому своему помощнику: — перенесите всѣ вещи этого человѣка въ почтовое отдѣленіе и, подробно осмотрѣвъ ихъ, сдѣлайте обыскъ.

— А теперь, сэръ, посмотрите на меня, сказалъ Каркаронъ, неожиданно обращаясь къ Стильватеру. — видали вы меня когда-нибудь?

Арестантъ пристально посмотрѣлъ на Каркарона и улыбка искривила его испуганное, помертвѣвшее лицо.

— О! да, дѣло Каркаронъ съ мужемъ, отвѣчалъ онъ, говоря неожиданно съ иностраннымъ акцентомъ: — я васъ видалъ въ Гомбургѣ.

— Я такъ и думалъ; вы были свидѣтелемъ въ вестминстерскомъ судѣ?

— Да.

— Пендльбюри, будьте такъ добры, попросите извѣстную вамъ даму сюда на минуту.

Когда молодой человѣкъ вышелъ изъ каюты, то Каркаронъ просилъ капитана удалить всѣхъ, кромѣ сэра Бенджамена. Капитанъ согласился и поставилъ снаружи у дверей часовыхъ. Черезъ нѣсколько минутъ, лордъ Пендльбюри возвратился, ведя подъ руку мистрисъ Бельдоранъ, чрезвычайно взволнованную.

Каркаронъ сидѣлъ во главѣ стола, въ десяти футахъ отъ дверей. Глаза ихъ встрѣтились. Они учтиво поклонились другъ другу. Капитанъ и сэръ Бенджаменъ смотрѣли съ удивленіемъ и любопытствомъ на происходившую передъ ними сцену.

— Сударыня, сказалъ Каркаронъ: — случилось нѣчто необыкновенное, что побудило меня обезпокоить васъ. Нашъ общій другъ, лордъ Пендльбюри, согласенъ со мною въ необходимости этого, быть можетъ, непріятнаго свиданія.

Лордъ Пендльбюри молча кивнулъ головой.

— Вы знаете этого человѣка? спросилъ Каркаронъ, указывая на Стильватера.

Мистрисъ Бельдоранъ взглянула на арестанта и, вся вспыхнувъ, схватилась за сердце.

— Я едва узнаю его, сказала она, опускаясь на стулъ и нюхая спиртъ: — потому что видѣла его только два раза въ жизни. Онъ очень измѣнился. Но это тотъ самый человѣкъ, который… который…

— Который далъ ложное показаніе подъ присягою въ дѣлѣ Каркаронъ.

— Ложное показаніе! воскликнула мистрисъ Бельдоранъ.

— Да. Что вы скажете, сэръ?

— Обвиняемый не обязанъ показывать противъ себя, отвѣчалъ арестантъ хладнокровно: — вы судья и знаете это лучше меня.

Говоря это, онъ принялъ на себя какъ бы новую роль образованнаго, оскорбленнаго джентльмэна.

— Вы правы, сэръ, но ваше положеніе очень критическое. Благодаря вашему ложному показанію, произнесенъ несправедливый приговоръ, обманута бѣдная женщина и сдѣланы несчастными два неповинныя существа.

— Все это сантиментальности, отвѣчалъ арестантъ, прежнимъ дерзкимъ тономъ: — люди, домогающіеся развода, не заботятся о приличіи и не разбираютъ, кто правъ, кто виноватъ. Мнѣ заплатили за показаніе, которое могло вывести васъ обоихъ изъ затруднительнаго положенія, и я съ удовольствіемъ оказалъ вамъ эту услугу.

— Гадкій вы человѣкъ! воскликнула мистрисъ Бельдоранъ: — кто васъ понудилъ сдѣлаться клятвопреступникомъ?

— Вы, сударыня, то есть не лично, а черезъ вашихъ стряпчихъ.

Мистрисъ Бельдоранъ поникла головою. Лордъ Пендльбюри съ большимъ тактомъ предложилъ ей руку и вывелъ изъ каюты.

— Такъ вы признаете, продолжалъ Каркаронъ: — что вы дали ложное показаніе на судѣ въ нашемъ дѣлѣ?

— Да, если вамъ это доставитъ удовольствіе, отвѣчалъ арестантъ: — хотя я рѣшительно не понимаю, изъ-за чего вы хлопочете. Я снялъ съ васъ тягостныя узы и по личному опыту не могу допустить, чтобъ вы желали снова закабалиться.

— По счастью, мои чувства и желанія не подлежатъ вашему суду, отвѣчалъ строго Каркаронъ. — Господа, я увѣренъ, что вы запомните важное показаніе этого человѣка. Благодаря неисповѣдимымъ путямъ Провидѣнія, я имѣю теперь средства очистить свое имя отъ позора и убѣдить женщину, которую я глубоко люблю и уважаю, что она была жертвою клятвопреступной лжи.

Въ эту минуту возвратился лордъ Пендльбюри, а вслѣдъ за нимъ вошелъ въ каюту старшій помощникъ капитана, производившій обыскъ въ вещахъ арестанта. Онъ представилъ кипу бумагъ, найденныхъ подъ фальшивымъ дномъ чемодана. Между ними было нѣсколько документовъ съ помѣткой «дарнлейское отдѣленіе національнаго банка». Но еще важнѣе была находка маленькаго кинжала, завернутаго въ окровавленный платокъ. Какъ всѣмъ было извѣстно изъ газетъ, директоръ Дарилейскаго отдѣленія банка, однажды ночью работалъ поздно въ своей конторѣ и былъ такъ ловко убитъ опытной рукой злодѣя, что никто не узналъ о страшномъ преступленіи до слѣдующаго утра, когда жена покойнаго, сойдя въ контору, увидала мужа, плавающаго въ крови.

Въ виду всѣхъ этихъ уликъ, Стильватеръ позеленѣлъ; голова его поникла и онъ предался мрачному отчаянію. Капитанъ приказалъ заковать его въ желѣзныя колодки и содержать подъ карауломъ въ трюмѣ.

XII.
Лучъ надежды.

Сэръ Бенджаменъ разсказалъ своей женѣ о необыкновенномъ происшествіи съ его лакеемъ, и лэди Пикманъ, не дослушавъ до конца, упала въ обморокъ. Мужъ и докторъ приписали это естественному вліянію ужаса на ослабѣвшую отъ морской болѣзни натуру.

Придя въ себя, она просила только, чтобъ ее оставили въ покоѣ. И одна, въ безмолвной тишинѣ своей каюты, она плакала и молилась. Она была увѣрена, что злодѣй изъ мести откроетъ тайну ея прежней жизни и связующихъ ихъ брачныхъ узъ. Конечно, выходя замужъ за сэра Бенджамена, она была искренно убѣждена въ смерти своего перваго мужа, и ея послѣдующая жизнь нисколько не напоминала ея первоначальнаго, позорнаго существованія. Но все же, обдумывая теперь всю свою жизнь, она съ раскаяніемъ вспоминала о многомъ, о своемъ суетномъ самолюбіи, о надменной гордости, — о неумолимой строгости къ слабостямъ другихъ. Теперь она видѣла всю пустоту и суетность ея блестящей жизни, когда она должна была навѣки съ нею проститься, въ виду открытія страшной тайны, которая не могла не повлечь за собою ненависти мужа и позора ея бѣдной ни въ чемъ неповинной дочери.

Между тѣмъ интересъ, возбужденный въ пассажирахъ «Камчатки» поимкой убійцы, стушевался передъ болѣе животрепещущими ощущеніями бури, снова разыгравшейся около десяти часовъ вечера, съ обычными ея послѣдствіями. Снова фаръ-люки были наглухо закрыты, штормовые иллюминаторы ввинчены на свои мѣста и шумъ внутри судна почти заглушалъ ревъ сѣдыхъ валовъ. Всю ночь вѣтеръ усиливался и къ утру пароходъ уже бѣжалъ со скоростью четырнадцати узловъ. Подъ вліяніемъ бури, всякое чувство уничтожается въ душѣ человѣка. Что такое горе, страхъ, раскаяніе или радость, когда человѣкъ чувствуетъ, что всѣ его внутренности переворачиваются? Въ эти минуты ему нѣтъ дѣла ни до чего и онъ не дрогнетъ, услыхавъ о смерти жены или матери. Всѣ дѣйствующія лица этого разсказа находились въ подобномъ апатичномъ положеніи и нѣкоторыя изъ нихъ, быть можетъ, даже звали смерть къ себѣ на помощь. Во всякомъ случаѣ, лэди Пикманъ только объ этомъ и думала впродолженіи долгихъ, страшныхъ часовъ ночи. Наконецъ, она забылась среди грома бури, скрипа снастей и мрачныхъ, отчаянныхъ образовъ, витавшихъ въ ея головѣ.

Какъ долго она лежала въ этомъ забытьѣ, она сама не знала, но вдругъ открыла глаза съ крикомъ ужаса. Дверь каюты была отворена, въ маленькое, круглое окошко свѣтило утреннее солнце, а передъ нею стоялъ кто-то, протянувъ руку къ шерстяному платку, которымъ была завязана ея голова. Она вздрогнула. Это былъ ея мужъ.

— О! воскликнула она, замѣтивъ тотчасъ его блѣдное, разстроенное лицо: — я думала, что это…

— Ты приняла меня за вора. Успокойся. Видя, какъ ты тяжело дышала и металась во снѣ, я хотѣлъ развязать твой шерстяный платокъ. Какъ ты себя чувствуешь?

— О! это былъ кошмаръ, отвѣчала она: — зачѣмъ ты пришелъ сюда такъ рано?

Было только еще восемь часовъ.

— Меня подняли по важному дѣлу. Случилось страшное происшествіе, и я думалъ лучше самъ тебѣ разсказать объ этомъ прежде горничныхъ. Дѣло идетъ о злодѣѣ, называвшемъ себя Стильватеромъ.

Лэди Пикманъ закрыла глаза, стиснула зубы и приготовилась мужественно встрѣтить страшную вѣсть, долженствовавшую погубить всю ея жизнь.

— Помнишь, когда ты впервые его увидѣла, то отвернулась, продолжалъ баронетъ очень спокойно: — вѣроятно, тебѣ были противны его рыжіе волосы, но это оказался парикъ и безъ него негодяй евреи имѣетъ довольно красивую наружность. Вчера его скованнаго посадили въ трюмъ, но онъ все же могъ нѣсколько владѣть руками. У дверей его тюрьмы поставлены были часовые и около полуночи они видѣли, что онъ спокойно лежитъ на матрасѣ. Сегодня же въ шесть часовъ его нашли мертвымъ.

— Мертвымъ! воскликнула лэди Пикманъ, приподнимаясь на своей койкѣ и бросая странный, дикій взглядъ на мужа.

— Да, онъ какъ-то досталъ большой гвоздь и открылъ имъ жилы на обѣихъ рукахъ. Докторъ говоритъ, что дѣло сдѣлано мастерски. Какой ужасъ!

— Ужасъ! повторила лэди Пикманъ, опускаясь на подушки и закрывая глаза.

Какія противоположныя чувства тѣснились въ ея груди! Человѣкъ. котораго она нѣкогда любила, умеръ вторично, и теперь безвозвратно! Онъ умеръ несчастнымъ и унесъ въ могилу ея роковую тайну. Ей нечего было болѣе бояться. Она была спасена. Слезы выступили на ея глазахъ и, схвативъ за руку мужа, она крѣпко, судорожно ее сжала.

XIII.
Примиреніе.

На палубѣ «Камчатки» видны были многочисленные признаки приближенія земли. Пассажиры, мало-по-малу привыкшіе къ качкѣ и соблазняемые хорошей погодой, съ удовольствіемъ слѣдили за дружной работой матросовъ, которые, подъ руководствомъ офицеровъ, пересматривали все, что было повреждено во время бури. Путешествіе было удивительно быстрое и, по всей вѣроятности, 23-го декабря около полудня можно было достигнуть Портлэнда.

Лэди Пикманъ также вышла на верхнюю палубу, блѣдная, слабая, еле передвигающая ноги; Араминта, не подозрѣвая, что происходило въ сердцѣ ея матери, была въ очень веселомъ настроеніи, сіяя красотой и свѣжестью, въ пунцовой накидкѣ и маленькой шляпѣ съ красивымъ перомъ. Однако, при видѣ лорда Пендльбюри, ея губы очаровательно надулись; по крайней мѣрѣ, такъ показалось молодому человѣку, когда онъ вышелъ изъ курительной комнаты, гдѣ бесѣдовалъ съ газетнымъ редакторомъ, который, хотя и не нашелъ самъ убійцы, но уже заранѣе разсчитывалъ, сколько продастъ отдѣльныхъ нумеровъ своей газеты съ подробнымъ описаніемъ кровавой комедіи, разыгравшейся на «Камчаткѣ».

Самоубійство Кэна, онъ же Стильватеръ, послужило предметомъ серьёзныхъ обсужденій между капитаномъ, лордомъ Пендльбюри, Каркарономъ, сэромъ Бенджаменомъ и Каримэлемъ. Было рѣшно бросить тѣло за бортъ, по составленіи медицинскаго протокола, съ точнымъ обозначеніемъ примѣтъ покойнаго. Мистеръ Каримэль полагалъ, что тождественность убійцы была достаточно доказана безъ предъявленія самаго тѣла, что, во всякомъ случаѣ, въ Америкѣ не привело бы ни къ чему, Такимъ образомъ, исчезло послѣднее опасеніе, чтобъ такъ или иначе обнаружилась тождественность покойнаго съ такъ называемымъ графомъ Страккино. Лордъ Пендльбюри, въ качествѣ англійскаго мировиго судьи, и Каримэль, канадскій стряпчій, записали показанія всѣхъ свидѣтелей о допросѣ арестанта и его самоубійствѣ. Покончивъ съ этимъ мрачнымъ дѣломъ, всѣ, конечно, старались какъ можно скорѣе забыть о немъ.

Между тѣмъ, въ комиссарской каютѣ происходило другое совѣщаніе. Мистриссъ Бельдоранъ, послѣ разговора съ доброй, маленькой мистриссъ Макгоки, находилась въ очень разстроенномъ, грустномъ настроеніи, а признаніе виновника ея развода въ лжесвидѣтельствѣ окончательно привело ее въ отчаяніе. Что ей было дѣлать? До сихъ поръ она считала себя оскорбленной недостойнымъ поведеніемъ мужа, а теперь оказалось, что она сама оскорбила его и сдѣлала совершенно несчастнымъ, благодаря несправедливому подозрѣнію. Вмѣстѣ съ тѣмъ, вспоминая счастливые годы своей брачной жизни и забывъ обо всемъ, что было дурного, она начала съ ужасомъ думать, что дала слово выйти замужъ за другого. Сердце ея смягчилось и ей стало горько, безнадежно въ ея одиночествѣ. Тогда ей пришла въ голову мистриссъ Макгоки и она послала попросить къ себѣ немедленно добрую, молодую женщину.

Послѣдняя не заставила себя ждать и между ними произошла долгая, дружеская бесѣда, во время которой, конечно, было сказано со стороны маленькой шотландки много невинныхъ, дѣтскихъ глупостей, но и не мало искреннихъ, глубоко прочувствованныхъ правдъ, которыя сильно подѣйствовали на гордую, свѣтскую женщину въ ея теперешнемъ настроеніи.

— Самое лучшее, повидайтесь съ нимъ, сказала мистриссъ Макгоки со слезами на глазахъ: — и да поможетъ вамъ Господь помириться и жить счастливо, по прежнему.

Съ этими словами, она удалилась изъ каюты и пошла отыскивать лорда Пендльбюри, чтобъ сообщить ему объ ея разговорѣ съ мистриссъ Бельдоранъ.

— Вы послали бы вашего пріятеля въ сосѣднюю каюту, сказала мистрисъ Макгоки съ рѣшимостью, отличающею ея соотечественниковъ: — они должны сами поладить, никто другой не долженъ вмѣшиваться въ ихъ семейныя дѣла.

Лордъ Пендльбюри съ восторгомъ взглянулъ на ея хорошенькое, раскраснѣвшееся лицо и поспѣшилъ въ капитанскую каюту. Каркаронъ находился въ большомъ волненіи. Изъ-за перегородки слышался женскій плачъ и слезы выступали на глазахъ судьи.

— Пендльбюри! воскликнулъ онъ, увидавъ своего пріятеля: — я долженъ ее видѣть. Она несчастна, а я въ отчаяніи.

— Любезный Каркаронъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ: — я именно пришелъ за тѣмъ, чтобъ посовѣтовать вамъ переговорить съ нею. Она васъ ждетъ и будетъ очень рада васъ видѣть.

— Неужели! воскликнулъ Каркаронъ и, не говоря ни слова болѣе, бросился въ сосѣднюю комиссарскую каюту.

Лордъ Пендльбюри поспѣшно удалился, чтобъ случайно не подслушать супружескихъ тайнъ.

Прошло полчаса, прошелъ часъ и молодой лордъ все безпокойно ходилъ взадъ и впередъ по верхней налубѣ, не спуская глазъ съ двери комиссарской каюты. Раздался звонъ колокола, призывавшій къ завтраку и всѣ пассажиры спустились въ каютъ-компанію. Одинъ только лордъ Пендльбюри остался на палубѣ. Наконецъ, дверь комиссарской каюты отворилась и Каркаронъ выбѣжалъ изъ нея. Сдѣлавъ знакъ Пендльбюри, чтобъ онъ слѣдовалъ за нимъ, онъ поспѣшно направился въ свою каюту.

— Слава Богу! другъ мой, воскликнулъ пламенный ирландецъ, крѣпко сжимая руку молодому человѣку: — все улажено, она опять моя. Я никогда не забуду, что я вамъ этимъ обязанъ. Она нѣжна, какъ ребенокъ. Вся старая любовь воскресла съ прежней силой. Только глупо подумать, что мы должны снова вѣнчаться. Помните мой совѣтъ, молодой человѣкъ, не разводитесь ни въ какомъ случаѣ.

Лордъ Пендльбюри едва удержался отъ смѣха и поздравилъ Каркарона искренно съ желаннымъ примиреніемъ. — Вы проведете веселѣе праздники, прибавилъ онъ съ улыбкой.

— Конечно, они будутъ мнѣ веселѣе, чѣмъ ему, отвѣчалъ Каркаронъ, указывая рукою на то направленіе, гдѣ должна была находиться земля: — однако, тяжело должно быть человѣку лишиться невѣсты, которую ждешь, какъ подарокъ къ Рождеству. Но что мнѣ дѣлать? Можетъ быть, онъ человѣкъ горячій и убьетъ меня или, пожалуй, по канадскимъ законамъ мнѣ не дозволятъ вторично жениться на моей женѣ. Во всякомъ случаѣ, исторія непріятная.

— Дайте время, Каркаронъ, и я придумаю средства выйти изъ этого затруднительнаго положенія, отвѣчалъ лордъ Пендльбюри: — а теперь пойдемте, я васъ представлю молоденькой женщинѣ, которой вы обязаны примиреніемъ съ женою.

XIV.
Бѣгство.

Благодаря продолжительной задержкѣ отъ тумана, «Камчатка» только утромъ въ понедѣльникъ на одинадцатый день путешествія вошла въ портлэндскую гавань. На палубѣ ея происходила неимовѣрная суматоха. Пассажиры, офицеры, матросы, прислуга составляли разнородную, суетившуюся толпу. Надъ этой оживленной сценой на мостикѣ, лоцманъ, взятый на бортъ въ 30 миляхъ отъ порта, хладнокровно разговаривалъ съ капитаномъ. Веселое, утреннее солнце ярко освѣщало виднѣвшійся вдали покрытый снѣгомъ берегъ, на который устремлены были глаза всѣхъ пассажировъ. Канадцы и американцы разсчитывали, пріѣдутъ ли они во время домой къ Рождеству и въ ихъ воображеніи уже рисовался счастливый, семейный пиръ. Но для большинства пассажировъ, особливо третьяго класса, зрѣлище новой, невѣдомой страны было очень печально, мрачно. Какихъ праздниковъ могли они ожидать въ этой чуждой, покрытой снѣгомъ землѣ, среди незнакомыхъ людей? Бѣдная миссъ Беквитъ печально смотрѣла на приближавшійся берегъ и по ея тѣлу пробѣгала дрожь, но не отъ холода, а отъ грустнаго сознанія одиночества. Однако, она была не одна въ эту минуту. Санди Макгоки подошелъ къ ней, сіяя здоровьемъ и добротой.

— Ну, миссъ Беквитъ, сказалъ онъ: — не унывайте. У насъ въ Канадѣ не такъ холодно, какъ кажется издали. Я увѣренъ, что вы не озаботились приготовить себѣ теплаго платья.

— Нѣтъ, благодарствуйте, мнѣ совершенно тепло, отвѣчала миссъ Беквитъ съ мужественною рѣшимостью.

— Этой одежды не довольно, продолжалъ Санди: — вы отправляетесь въ Монреаль?

— Да.

— Мистрисъ Макгоки мнѣ только-что говорила, что вамъ будетъ, вѣроятно, очень грустно одной въ Рождество, да и намъ будетъ не весело въ гостинницѣ, такъ какъ мы не поспѣемъ къ празднику въ Торонто, а потому остановитесь съ нами и встрѣтимъ Рождество вмѣстѣ. Теперь же, сдѣлайте одолженіе надѣньте большую, теплую шаль. Вамъ будетъ теплѣе, а насъ вы очень одолжите, такъ какъ намъ не придется за нее платить пошлины.

Миссъ Беквитъ послѣдовала за Макгоки въ его каюту и тамъ онъ ее закуталъ въ теплую, мягкую, пушистую шаль.

— Но гдѣ моя жена? воскликнулъ Макгоки: — А! она, вѣроятно, хлопочетъ съ молодымъ лордомъ о разведенной парочкѣ, какъ она ихъ называетъ. Я теперь пойду съ вами и вы мнѣ покажете ваши вещи. Я велю ихъ вынести вмѣстѣ съ моими. Помните, что вы наша гостья и если вы заикнетесь объ уплатѣ, то мы серьёзно рассоримся.

Мистриссъ Макгоки, дѣйствительно, находилась въ это время въ комиссарской каютѣ. Чтобъ избѣгнуть непріятной сцены на пристани, когда женихъ узнаетъ свою невѣсту, рѣшено было на общемъ совѣтѣ въ капитанской каютѣ, что Каркаронъ и мистриссъ Бельдоранъ переодѣвшись, тайно сойдутъ на берегъ и какъ можно скорѣе уѣдутъ изъ Портлэнда. Какъ исполнить этотъ планъ, не обративъ на себя общаго вниманія, было трудной задачей, тѣмъ болѣе, что имя мистрисъ Бельдоранъ было внесено въ пассажирскую книгу и ея женихъ могъ немедленно убѣдиться, что она была въ числѣ пріѣзжихъ. Простая, чистосердечная мистриссъ Макгоки совѣтовала Каркарону встрѣтить лицомъ къ лицу опасность и прямо сказать всю правду несчастному жениху. Но судья, знавшій свѣтъ болѣе, ни за что не захотѣлъ на это согласиться.

— Неужели вы думаете, сказалъ онъ: — что человѣкъ откажется безъ борьбы отъ невѣсты, съ хорошими связями и ежегоднымъ доходомъ въ 1000 ф. стер.?

Дѣлать было нечего и добрая шотландка была вынуждена оказать помощь въ хитро придуманномъ планѣ бѣгства. Святая цѣль примиренія супруговъ оправдывала въ ея глазахъ не совсѣмъ похвальныя средства, къ которымъ необходимость заставляла прибѣгнуть.

Сосѣдъ лорда Пендльбюри за обѣденнымъ столомъ, пасторъ изъ Бостона, объяснилъ, что въ Соединенныхъ Штатахъ, совершеннолѣтнія лица могли быть обвѣнчаны всякимъ пасторомъ безъ особаго разрѣшенія, а потому рѣшено было, что разведенная парочка отправится съ нимъ въ Бостонъ по первому поѣзду и онъ ихъ обвѣнчаетъ въ самое Рождество утромъ.

Между тѣмъ, несчастный мистеръ Фримантль явился на пристань, какъ только сдѣлалось извѣстнымъ приближеніе «Камчатки». Съ пламеннымъ нетерпѣніемъ смотрѣлъ онъ на усѣянную пассажирами палубу громаднаго парохода, величественно подходившаго къ пристани. Но все тщетно. Его невѣсты нигдѣ не было видно.

Лордъ Пендльбюри хладнокровно, повидимому, разговаривалъ съ Араминтой на палубѣ, но въ дѣйствительности, онъ съ безпокойствомъ старался разглядѣть въ толпѣ, тѣснившейся на берегу, мистера Фримантля, наружность, котораго описала ему мистриссъ Бельдоранъ. Вдругъ комиссаръ подошелъ къ борту и бросилъ на берегъ книгу прикащику пароходной фирмы, пришедшему за нею. Подлѣ этого прикащика случайно стоялъ Фримантль.

— Это комиссаръ? спросилъ онъ.

— Да, сэръ.

— Комиссаръ! закричалъ онъ во все горло: — Есть у васъ между пассажирами мистриссъ Бельдоранъ?

— Есть, въ комиссарской каютѣ.

Лордъ Пендльбюри вздрогнулъ. Онъ понялъ, что это былъ мистеръ Фримантль и что черезъ пять минутъ онъ явится на «Камчатку». Не извинившись даже передъ Араминтой, онъ бросился въ толпу, кишѣвшую на носу.

— Онъ здѣсь! произнесъ шепотомъ молодой человѣкъ, подходя къ Каркарону и его женѣ, въ скромной одеждѣ буфетчика и горничной.

Между тѣмъ, пароходъ остановился. Матросы перекинули на набережную трапъ прежде всего на носу, и въ туже минуту Фримантль, въ мѣховомъ пальто, бросился на палубу «Камчатки», громко крича:

— Гдѣ комиссарская каюта?

— Ахъ! воскликнула митриссъ Бельдоранъ и ноги у нея подкосились.

Но Фримантль былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ обратить вниманіе на какихъ-то пассажировъ третьяго класса и пробѣжалъ далѣе на корму.

Въ ту же минуту лордъ Пендльбюри и слуга Каркарона, съ двумя дорожными мѣшками въ рукахъ, бросились на берегъ, чтобъ нанять сани, а за ними послѣдовали и бѣглецы.

— Ну, поѣзжайте, сказалъ лордъ Пендльбюри, усаживая ихъ въ сани: — не надо терять ни минуты. Веселыхъ вамъ праздниковъ, Каркаронъ, и вамъ тоже, мистрисъ Каркаронъ. Вѣдь я теперь могу васъ такъ назвать.

— Да благословитъ васъ Богъ, любезный Пендльбюри, все кликнулъ судья: — желаю вамъ болѣе удобнаго брака. А нашему пріятелю скажите, что я очень сожалѣю о сыгранной ему непріятной исторіи. Ну, прощайте, вамъ также желаю веселыхъ праздниковъ.

— Милый мой юноша, произнесла мистрисъ Бельдоранъ со слезами на глазахъ: — вы, какъ старый, опытный другъ, помирили насъ. Да вознаградитъ васъ за это милосердное небо!

Тронутый этими словами, молодой человѣкъ поспѣшно удалился, но все же слышалъ, какъ Каркаронъ говорилъ своему слугѣ^:

— Дикъ, возьми на пароходѣ мои вещи и вещи моей жены, оплати ихъ пошлиной и съ слѣдующимъ поѣздомъ пріѣзжай въ Бостонъ, въ Республиканскую Гостинницу. Да смотри, веди себя хорошо, не вздумай убѣжать съ горничной, это неприлично. Если ты все это сдѣлаешь исправно, то я тебѣ дамъ пожизненный пенсіонъ. Ну, прощай!

Возвратясь на пароходъ, лордъ Пендльбюри засталъ тамъ мистера Фримантля, производившаго нѣчто въ родѣ скандала. Добѣжавъ до комиссарской каюты, онъ постучалъ въ дверь. Отвѣта не было. Онъ постучалъ во второй и въ третій разъ.

— Кто тамъ? воскликнулъ голосъ изъ каюты.

— Это я, душа моя, отвѣчалъ Фримантль.

— Подождите, пожалуйста, я еще не скоро буду готова.

— Вы еще не готовы! повторилъ нетерпѣливый женихъ: — но пароходъ уже присталъ и всѣ пассажиры сходятъ на берегъ. Скоро ли вы выйдете?

— Черезъ полчаса.

Разочарованный женихъ сталъ ходить взадъ и впередъ по палубѣ, по которой сновали по всѣмъ направленіямъ пассажиры и прислуга. Въ числѣ прочихъ спѣшилъ изъ своей каюты и сэръ Бенджаменъ, но, увидавъ Фримантля, онъ остановился.

— Какъ вы сюда попали?

— Я пришелъ за мистрисъ Бельдоранъ. Вы, вѣроятно, ее знаете и слышали, что я женюсь на ней.

— Вы… Женитесь! воскликнулъ съ изумленіемъ баронетъ: — ея прежняя фамилія Каркаронъ?

— Да, но этотъ Каркаронъ — мерзавецъ и она развелась съ нимъ. Я надѣюсь, что сдѣлаю ее счастливой.

— Знаете что, Фримантль, сказалъ съ улыбкою баронетъ: — пойдемте лучше со мною на берегъ и бросьте вы всякую мысль о женитьбѣ.

— Это что значитъ?

— Ея прежній мужъ, Каркаронъ, на пароходѣ.

— Негод…

— Нѣтъ, позвольте, Каркаронъ очень почтенный человѣкъ и, насколько мнѣ извѣстно, онъ помирился съ своей женой.

— Вы говорите серьёзно, сэръ Бенджаменъ? воскликнулъ Фримантль, побагровѣвъ отъ злобы.

— Да.

Фримантль бросился къ дверямъ комиссарской каюты и сталъ стучаться въ нее, крича во все горло:

— Пустите меня, я хочу знать всю правду.

Черезъ нѣсколько минутъ, дверь отворилась и изъ каюты вышла мистрисъ Макгоки.

— Что вамъ надо, сэръ? спросила она серьёзно.

Баронетъ не могъ удержаться отъ улыбки.

— Какъ! произнесъ несчастный женихъ: — я думалъ, что это каюта мистрисъ Бельдоранъ. Извините, пожалуйста. Я ошибся.

Въ эту минуту явился лордъ Пендльбюри и, обращаясь къ сэру Бенджамену, спросилъ:

— Это мистеръ Фримантль?

Баронетъ познакомилъ ихъ, но Фримантль не обратилъ вниманія даже на англійскаго пэра и воскликнулъ, внѣ себя отъ гнѣва:

— Извините меня, я хочу видѣть этого разбойника. Меня недостойно обманули.

— Если вы говорите о мистерѣ Каркаронѣ, сказалъ лордъ Пендльбюри: — то послѣдуйте за мною; онъ занималъ капитанскую каюту.

Всѣ трое вошли въ каюту и лордъ Пендльбюри разсказалъ Фримантлю о всемъ случившемся, растягивая, насколько возможно, свой разсказъ. Гнѣвъ и отчаяніе обманутаго жениха были совершенно естественны.

— Она принесла бы мнѣ 1,000 ф. ст. въ годъ, промолвилъ онъ горестно, закрывъ лицо руками: — я могъ бы выйти въ отставку и жить спокойно на мой пенсіонъ и эти деньги.

Лордъ Пендльбюри взглянулъ на баронета, который добродушно улыбнулся. Хитрый милліонщикъ любилъ видѣть людей на распашку и могъ лучше всякаго другого утѣшить такого человѣка, какъ Фримантль и въ такую минуту.

— Ну, ну, успокойтесь, сказалъ онъ полусаркастически, полусочувственно: — вы, въ сущности, не Богъ знаетъ что потеряли, и если вы такъ смотрите на бракъ, то мы вамъ найдемъ повыгоднѣе партію въ Квебекѣ. Пріѣзжайте на рождественскіе праздники къ намъ и лэди Пикманъ приложитъ всѣ старанія, чтобъ вознаградить васъ за вашу потерю.

Лордъ Пендльбюри съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ смотрѣлъ на горе Фримантля, пока онъ не выразилъ своихъ корыстныхъ цѣлей, а теперь онъ поспѣшно простился съ баронетомъ и, передавъ Фримантлю то, что ему поручилъ Каркаронъ, поспѣшно удалился. Ему хотѣлось увидать еще разъ мистрисъ Макгоки. Онъ нашелъ ее уже на берегу съ флегматичнымъ Санди и миссъ Беквитъ.

— Все обошлось отлично! воскликнулъ онъ, крѣпко пожимая руку молодой женщинѣ: — не тревожьтесь о бѣдномъ женихѣ. Я его видѣлъ. Онъ хотѣлъ жениться не по любви, а изъ за денегъ. Сэръ Бенджаменъ его вскорѣ утѣшитъ, женивъ на богатой. Ура! мы можемъ съ вами сѣсть за рождественскій обѣдъ съ чистой совѣстью. Мы никого не сдѣлали несчастными.

Конецъ

"Отечественныя Записки", №№ 2—3, 1878