Канут (А. К. Толстой)
| ← Садко | Канут | Слепой → |
| См. Баллады, былины, притчи. Источник: А. К. Толстой. Сочинения : в 2 т. — М.: Художественная литература, 1981. — Т. 1. Стихотворения. |
- Википроекты
Две вести ко князю Кануту пришли:
Одну, при богатом помине,[1]
Шлёт сват его Магнус; из русской земли
Другая пришла от княгини.
С певцом своим Магнус словесную весть
Без грамоты шлёт харатейной:[2]
Он просит Канута, в услугу и в честь,
Приехать на съезд на семейный;
Княгиня ж ко грамоте тайной печать
Под многим привесила страхом,
И вслух её строки Канут прочитать
Велит двум досужим монахам.
Читают монахи: «Супруг мой и князь!
Привиделось мне сновиденье:
Поехал в Роскильду,[3] в багрец нарядясь,
На Магнуса ты приглашенье;
Багрец[4] твой стал кровью в его терему —
Супруг мой, молю тебя слезно,
Не верь его дружбе, не езди к нему,
Любимый, желанный, болезный!»
Монахи с испугу речей не найдут:
«Святые угодники с нами!»
Взглянул на их бледные лица Канут,
Пожал, усмехаясь, плечами:
«Я Магнуса знаю, правдив он и прям,
Дружил с ним по нынешний день я —
Ужель ему веры теперь я не дам
Княгинина ради виденья!»
И берегом в путь выезжает морским
Канут, без щита и без брони,
Три отрока[5] едут поодаль за ним,
Их весело топают кони.
Певец, что посылан его пригласить,
С ним едет по берегу рядом;
Тяжёлую тайну клялся он хранить,
С опущенным едет он взглядом.
Дыханием тёплым у моря весна
Чуть гривы коней их шевелит,
На мокрый песок набегает волна
И пену им под ноги стелет.
Но вот догоняет их отрок один,
С Канутом, сняв шлык, поравнялся:
«Уж нам не вернуться ли, князь-господин?
Твой конь на ходу расковался!»
«Пускай расковался!— смеётся Канут,—
Мягка нам сегодня дорога,
В Роскильде коня кузнецы подкуют,
У свата, я чаю, их много!»
К болоту тропа, загибаясь, ведёт,
Над ним, куда око ни глянет,
Вечерний туман свои нити прядет
И сизые полосы тянет.
От отроков вновь отделился один,
Равняет коня с господином:
«За этим туманищем, князь-господин,
Не видно твоей головы нам!»
«Пускай вам не видно моей головы —
Я, благо, живу без изъяна!
Опять меня целым увидите вы,
Как выедем мы из тумана!»
Въезжают они во трепещущий бор,
Весь полный весеннего крика;
Гремит соловьиный в шиповнике хор,
Звездится в траве земляника;
Черёмухи ветви душистые гнут,
Все дикие яблони в цвете;
Их запах вдыхаючи, мыслит Канут:
«Жить любо на Божием свете!»
Украдкой певец на него посмотрел,
И жалость его охватила:
Так весел Канут, так доверчив и смел,
Кипит в нём так молодо сила;
Ужели сегодня во гроб ему лечь,
Погибнуть в подводе[6] жестоком?
И хочется князя ему остеречь,
Спасти околичным намёком.
Былину старинную он затянул;
В зелёном, пустынном просторе
С припевом дубравный сливается гул:
«Ой море, ой синее море!
К царевичу славному тёща и тесть
Коварной исполнены злости;
Изменой хотят они зятя известь.
Зовут его ласково в гости.
Но морю, что, мир обтекая, шумит,
Известно о их заговоре;
Не езди, царевич, оно говорит —
Ой море, ой синее море!
На верную смерть ты пускаешься в путь,
Твой тесть погубить тебя хочет,
Тот меч, что он завтра вонзит тебе в грудь,
Сегодня уж он его точит!
Страшению моря царевич не внял,
Не внял на великое горе,
Спускает ладью он на пенистый вал —
Ой море, ой синее море!
Плывёт он на верную гибель свою,
Беды над собою не чает,
И скорбно его расписную ладью
И нехотя море качает…»
Певец в ожидании песню прервал,
Украдкой глядит на Канута;
Беспечно тот едет себе вперевал,
Рвёт ветки с черёмухи гнутой;
Значение песни ему невдомёк,
Он весел, как был и с почину,
И, видя, как он от догадки далёк,
Певец продолжает былину:
«В ладье не вернулся царевич домой,
Наследную вотчину вскоре
Сватья разделили его меж собой —
Ой море, ой синее море!
У берега холм погребальный стоит,
Никем не почтён, не сторожен,
В холме том убитый царевич лежит,
В ладью расписную положен;
Лежит с погружённым он в сердце мечом,
Не в бармах,[7] не в царском уборе,
И тризну свершает лишь море по нём —
Ой море, ой синее море!»
Вновь очи певец на Канута поднял:
Тот свежими клёна листами
Гремучую сбрую коня разубрал,
Утыкал очёлок цветами;
Глядит он на мошек толкущийся рой
В лучах золотого захода
И мыслит, воздушной их тешась игрой:
«Нам ясная завтра погода!»
Былины значенье ему невдогад,
Он едет с весельем во взоре
И сам напевает товарищу в лад:
«Ой море, ой синее море!»
Его не спасти! Ему смерть суждена!
Влечёт его тёмная сила!
Дыханьем своим молодая весна,
Знать, разум его опьянила!
Певец замолчал. Что свершится, о том
Ясней намекнуть он не смеет,
Поют соловьи, заливаясь, кругом,
Шиповник пахучий алеет;
Не чует погибели близкой Канут,
Он едет к беде неминучей,
Кругом соловьи, заливаясь, поют,
Шиповник алеет пахучий…
<Декабрь ? 1872>
Примечания
Источником стихотворения являются летописные данные о гибели Кнуда Лаварда, известные Толстому как из «Historia danica» датского летописца Саксона Грамматика, так и по их пересказу в «Истории Дании» Ф. Дальмана. «Это незаконнорожденный плод моего блуда с Саксоном Грамматиком, — писал Толстой Стасюлевичу из Флоренции 3 января 1873 г. — К сожалению, я не отыскал в здешней библиотеке ни Адама Бременского, ни Дальмана… так что я более написал балладу на память». Интересно, что Дальман отвергает версию, согласно которой жена Кнуда — дочь киевского князя Мстислава Владимировича — во время, непосредственно предшествовавшее его гибели, и в ближайшие годы после неё была в России, что из России, а не из Шлезвига она послала ему предостерегающее письмо. «Это не эпический рассказ, — писал поэт Стасюлевичу, — а только eine Stimmumg[8], как говорят немцы». С большой похвалой отозвался о «Кануте» Тургенев (см. письмо Толстого к жене, ноябрь 1874 г.).
- ↑ Помин — дар, подарок.
- ↑ Харатейная — написанная на пергаменте.
- ↑ Роскильда — датский город, с X в. резиденция королей и епископов.
- ↑ Багрец — драгоценная багровая ткань, пурпур.
- ↑ Гридни и отроки — в Древней Руси члены младшей княжеской дружины, телохранители и слуги князя.
- ↑ Подвод — предательство, обман.
- ↑ Бармы — принадлежность парадного наряда русских князей и царей, надевавшаяся на плечи; также: ризы священника или оплечья на них.
- ↑ Настроение (нем.).