В. В. Розанов
правитьКак была выработана европейская интеллигенция
правитьПередо мною — повестка от «Родительского кружка гимназии М. Н. С.» — об очередном общем собрании родителей (т. е. родителей учеников или учениц всех классов), где пунктом 3-м значится предмет обсуждения: «Об образовании девятого класса». Нужно заметить: никто, ни министерство, ни вся Россия, не мечтает о преобразовании 8-классных гимназий в девятиклассные, и родителям одной из петроградских гимназий никак не будет позволено совершить такое преобразование. Знают ли они об этом? Конечно, знают. Но нужно «показать себя». Родительские кружки существуют «для показа себя». У нас, на Руси, редко кто умеет «выступать в собраниях», «говорить публично», т. е. перед малознакомыми и частью даже вовсе незнакомыми людьми. Ну, а уж кто что «умеет» — непременно этого и «захочет». Таким образом, «родительские собрания» сейчас же после возникновения своего превратились в «речи» лиц адвокатского склада и адвокатского духа перед немотствующей публикой — на педагогические темы. Темы — общего и высокого значения, напр. о преобразовании 8-классных гимназий в девятиклассные, чего родителям «сделать» не дано, да и никому из родителей, кроме «ораторствующих», не интересно. Неудивительно, что «немотствующих» очень скоро стало собираться меньше и меньше. И наконец, еще менее удивительно, что министерству пришло на ум все это просто «зачеркнуть».
В родительские кружки родители не вносят «своего домашнего», не приносят своего особенного и личного, к чему школа могла бы и обязана прислушаться, как к некоторой бывающей «нужде»: они вообще в эти «кружки» приходят не как родители, а как «общественные деятели», и приносят сюда те мнения и взгляды, которые вычитали в газетах и журналах и которые вообще всем известны, так как газеты читаются же обществом. Тенденции их? Пожелания? Увы, это обычно «печатная критика» училищного дела, по мотивам «общественности» и «культуры»; это — тайный антагонизм с министерством или с училищным начальством, по тем же мотивам, но при желании в сущности делать точь-в-точь то самое, что делает все время министерство, но лишь делать «ускоренно» и «больше». Словом, «почему нет девятого класса сверх восьми существующих»? Счетное дело, механическое дело.
Частные учебные заведения и родительские кружки, которые могли бы быть гениальным дополнением и гениальною поправкою к схематической и отвлеченной деятельности министерства просвещения, — на самом деле только вторят ей и еще преувеличивают в себе лежащие уже там недостатки. «Ускореннее, больше, интенсивнее»; еще «вытягивай программу», еще прибавь «хоть один класс». Частные учебные заведения имеют программу обыкновенно «расширеннее министерской»; а частные пожелания идут и «еще дальше». Мотив: учебное соперничество, учебная конкуренция; кичливость, самолюбие. «Мои дети знают то, чего не знают прочие дети», «в нашей школе проходят то, чего не проходят в других школах». Там и здесь — педагогический шик, всегда рассчитанный на количество и измерение. И без вопроса: уместны ли шик и конкуренция в «тихом и счастливом месте школы», как мы назвали и определили училищный мир.
И в биологии есть «перекармливание»… Есть «обжорство», решительно ни к чему не ведущее, кроме болезни и вредного растяжения желудка и кишек. Прибавьте же сюда — «принудительное кормление», с наказанием за «отказ есть»: и вы получите картину решительно всех учебных заведений Европы, столь «интенсивно работающих». «Работа» не идет впрок, потому что ее «чем больше, тем все дело становится хуже». Хуже? Почему? Материал подавляет форму, количество предметов и величина программ подавляют бессильную душу ученика, ученицы. Предмет «забивает» ученика, потому что предмет-то большой, а ученик еще маленький, «не вырос». Что происходит? К чему сводится учение? Чем обширнее «объем учения», тем «я» ученика все малится и малится, тем ученик около предмета становится незаметнее.
— Программы велики. А ученики?
— Крошечные-прекрошечные. Почему?
— Да в них не развилось их «я», — ни в ком. Программа его задавила, скомкала, сплющила. Помилуйте, — он только «усваивал», все — «ел». Все — памятью. Ни «самому подумать», ни — «заинтересоваться самому чем-нибудь». Ничего, из «самого его», из «ученика» вытекающего, — не допускалось и не допускается в нем, и это — все годы, пока он рос.
— Свои ноги: а ты ходи на костылях или на ходулях.
— Свой язык: но ты рассказывай не «по-своему», а как указано в книжке и как учил вас учитель рассказывать.
— Все — «по-чужому».
— Ничего «по себе».
И «сам» умер, «я» умерло. Осталась лишь схема общеинтеллигентного господина, с даром произносить общие фразы и читать всеми читаемые книги и наконец занимать «каждому по плечу» должности.
Вот она — фотография «разом со всех» и шляпа тоже «по мерке всем». Это — Бодуэн-де-Куртенэ, изменяющий «Словарь» Даля; это академик и профессор математики Марков, обращающийся в Св. Синод с просьбою -разрешить ему выйти из христианства. Люди — ученые, специалисты — великие, но — совершенно неразвитые.
В чем же дело? Да у них под «ученым» нет «лица», нет вообще своего «я». Оно — умерло, и без сомнения умерло, именно в гимназии, в отрочестве.
Во всей интеллигенции в Европе умерло личное «я», и даже это есть суть интеллигентности и интеллигенции, что она глубоко вся обезличена. Чем? Как? — Да школою, училищем. Поставьте бессильного около страшно сильного, — и он будет подавлен им. Поместите в сожительство маленького и взрослого, неразвитого и чрезмерно развитого, необразованного и очень образованного, — словом, «среднего ученика» и виртуоза-педагога с виртуозною программою, — и вы получите везде одно: разрушение слабой личности, притупленность «своего я» в ней.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 15 марта. № 14012.