Кавказский пленник (Пушкин)/Часть вторая

Часть вторая

править

   Ты их узнала, дева гор,
   Восторги сердца, жизни сладость;
   Твой огненный, невинный взор
   Высказывал любовь и радость.
   Когда твой друг во тьме ночной
   Тебя лобзал немым лобзаньем,
   Сгорая негой и желаньем,
   Ты забывала мир земной,
   Ты говорила: «Пленник милый,
   Развесели свой взор унылый,
   Склонись главой ко мне на грудь,
   Свободу, родину забудь.
   Скрываться рада я в пустыне
   С тобою, царь души моей!
   Люби меня; никто доныне
   Не целовал моих очей;
   К моей постеле одинокой
   Черкес младой и черноокой
   Не крался в тишине ночной;
   Слыву я девою жестокой,
   Неумолимой красотой.
   Я знаю жребий мне готовый:
   Меня отец и брат суровый
   Немилому продать хотят
   В чужой аул ценою злата;
   Но умолю отца и брата,
   Не то — найду кинжал иль яд.
   Непостижимой, чудной силой
   К тебе я вся привлечена;
   Люблю тебя, невольник милый,
   Душа тобой упоена…»
   
   Но он с безмолвным сожаленьем
   На деву страстную взирал
   И, полный тяжким размышленьем,
   Словам любви ее внимал.
   Он забывался. В нем теснились
   Воспоминанья прошлых дней,
   И даже слезы из очей
   Однажды градом покатились.
   Лежала в сердце, как свинец,
   Тоска любви без упованья.
   Пред юной девой наконец
   Он излиял свои страданья:
   
   «Забудь меня: твоей любви,
   Твоих восторгов я не стою.
   Бесценных дней не трать со мною;
   Другого юношу зови.
   Его любовь тебе заменит
   Моей души печальный хлад;
   Он будет верен, он оценит
   Твою красу, твой милый взгляд,
   И жар младенческих лобзаний,
   И нежность пламенных речей;
   Без упоенья, без желаний
   Я вяну жертвою страстей.
   Ты видишь след любви несчастной,
   Душевной бури след ужасный;
   Оставь меня; но пожалей
   О скорбной участи моей!
   Несчастный друг, зачем не прежде
   Явилась ты моим очам,
   В те дни, как верил я надежде
   И упоительным мечтам!
   Но поздно: умер я для счастья,
   Надежды призрак улетел;
   Твой друг отвык от сладострастья,
   Для нежных чувств окаменел…
   
   Как тяжко мертвыми устами
   Живым лобзаньям отвечать
   И очи, полные слезами,
   Улыбкой хладною встречать!
   Измучась ревностью напрасной,
   Уснув бесчувственной душой,
   В объятиях подруги страстной
   Как тяжко мыслить о другой!..
   
   Когда так медленно, так нежно
   Ты пьешь лобзания мои,
   И для тебя часы любви
   Проходят быстро, безмятежно;
   Снедая слезы в тишине,
   Тогда рассеянный, унылый
   Перед собою, как во сне,
   Я вижу образ вечно милый;
   Его зову, к нему стремлюсь,
   Молчу, не вижу, не внимаю;
   Тебе в забвенье предаюсь
   И тайный призрак обнимаю.
   Об нем в пустыне слезы лью;
   Повсюду он со мною бродит
   И мрачную тоску наводит
   На душу сирую мою.
   
   Оставь же мне мои железы,
   Уединенные мечты,
   Воспоминанья, грусть и слезы:
   Их разделить не можешь ты.
   Ты сердца слышала признанье;
   Прости… дай руку — на прощанье.
   Не долго женскую любовь
   Печалит хладная разлука:
   Пройдет любовь, настанет скука,
   Красавица полюбит вновь».
   
   Раскрыв уста, без слез рыдая,
   Сидела дева молодая.
   Туманный, неподвижный взор
   Безмолвный выражал укор;
   Бледна как тень, она дрожала:
   В руках любовника лежала
   Ее холодная рука;
   И наконец любви тоска
   В печальной речи излилася:
   
   «Ах, русский, русский, для чего,
   Не зная сердца твоего,
   Тебе навек я предалася!
   Не долго на груди твоей
   В забвенье дева отдыхала;
   Не много радостных ночей
   Судьба на долю ей послала!
   Придут ли вновь когда-нибудь?
   Ужель навек погибла радость?..
   Ты мог бы, пленник, обмануть
   Мою неопытную младость,
   Хотя б из жалости одной,
   Молчаньем, ласкою притворной;
   Я услаждала б жребий твой
   Заботой нежной и покорной;
   Я стерегла б минуты сна,
   Покой тоскующего друга;
   Ты не хотел… Но кто ж она,
   Твоя прекрасная подруга?
   Ты любишь, русский? ты любим?..
   Понятны мне твои страданья…
   Прости ж и ты мои рыданья,
   Не смейся горестям моим».
   
   Умолкла. Слезы и стенанья
   Стеснили бедной девы грудь.
   Уста без слов роптали пени.
   Без чувств, обняв его колени,
   Она едва могла дохнуть.
   И пленник, тихою рукою
   Подняв несчастную, сказал:
   «Не плачь: и я гоним судьбою,
   И муки сердца испытал.
   Нет, я не знал любви взаимной,
   Любил один, страдал один;
   И гасну я, как пламень дымный,
   Забытый средь пустых долин;
   Умру вдали брегов желанных;
   Мне будет гробом эта степь;
   Здесь на костях моих изгнанных
   Заржавит тягостная цепь…»
   
   Светила ночи затмевались;
   В дали прозрачной означались
   Громады светлоснежных гор;
   Главу склонив, потупя взор,
   Они в безмолвии расстались.
   
   Унылый пленник с этих пор
   Один окрест аула бродит.
   Заря на знойный небосклон
   За днями новы дни возводит;
   За ночью ночь вослед уходит;
   Вотще свободы жаждет он.
   Мелькнет ли серна меж кустами,
   Проскачет ли во мгле сайгак, —
   Он, вспыхнув, загремит цепями,
   Он ждет, не крадется ль казак,
   Ночной аулов разоритель,
   Рабов отважный избавитель.
   Зовет… но все кругом молчит;
   Лишь волны плещутся, бушуя,
   И человека зверь почуя,
   В пустыню темную бежит.
   
   Однажды слышит русский пленный,
   В горах раздался клик военный:
   «В табун, в табун!» Бегут, шумят;
   Уздечки медные гремят,
   Чернеют бурки, блещут брони,
   Кипят оседланные кони,
   К набегу весь аул готов,
   И дикие питомцы брани
   Рекою хлынули с холмов
   И скачут по брегам Кубани
   Сбирать насильственные дани.
   
   Утих аул; на солнце спят
   У саклей псы сторожевые.
   Младенцы смуглые, нагие
   В свободной резвости шумят;
   Их прадеды в кругу сидят,
   Из трубок дым, виясь, синеет.
   Они безмолвно юных дев
   Знакомый слушают припев,
   И старцев сердце молодеет.

Черкесская песня

править

1

 В реке бежит гремучий вал;
   В горах безмолвие ночное;
   Казак усталый задремал,
   Склонясь на копие стальное.
   Не спи, казак: во тьме ночной
   Чеченец ходит за рекой.

2

 Казак плывет на челноке,
   Влача по дну речному сети.
   Казак, утонешь ты в реке,
   Как тонут маленькие дети,
   Купаясь жаркою порой:
   Чеченец ходит за рекой.

3

 На берегу заветных вод
   Цветут богатые станицы;
   Веселый пляшет хоровод.
   Бегите, русские певицы,
   Спешите, красные, домой:
   Чеченец ходит за рекой.


 Так пели девы. Сев на бреге,
   Мечтает русский о побеге;
   Но цепь невольника тяжка,
   Быстра глубокая река…
   Меж тем, померкнув, степь уснула,
   Вершины скал омрачены.
   По белым хижинам аула
   Мелькает бледный свет луны;
   Елени дремлют над водами,
   Умолкнул поздний крик орлов,
   И глухо вторится горами
   Далекий топот табунов.
   
   Тогда кого-то слышно стало,
   Мелькнуло девы покрывало,
   И вот — печальна и бледна
   К нему приближилась она.
   Уста прекрасной ищут речи;
   Глаза исполнены тоской,
   И черной падают волной
   Ее власы на грудь и плечи.
   В одной руке блестит пила,
   В другой кинжал ее булатный;
   Казалось, будто дева шла
   На тайный бой, на подвиг ратный.
   
   На пленника возведши взор,
   «Беги, — сказала дева гор, —
   Нигде черкес тебя не встретит.
   Спеши; не трать ночных часов;
   Возьми кинжал: твоих следов
   Никто во мраке не заметит».
   
   Пилу дрожащей взяв рукой,
   К его ногам она склонилась:
   Визжит железо под пилой,
   Слеза невольная скатилась —
   И цепь распалась и гремит.
   «Ты волен, — дева говорит, —
   Беги!» Но взгляд ее безумный
   Любви порыв изобразил.
   Она страдала. Ветер шумный,
   Свистя, покров ее клубил.
   «О друг мой! — русский возопил, —
   Я твой навек, я твой до гроба.
   Ужасный край оставим оба,
   Беги со мной…» — «Нет, русский, нет!
   Она исчезла, жизни сладость;
   Я знала все, я знала радость,
   И все прошло, пропал и след.
   Возможно ль? ты любил другую!..
   Найди ее, люби ее;
   О чем же я еще тоскую?
   О чем уныние мое?..
   Прости! любви благословенья
   С тобою будут каждый час.
   Прости — забудь мои мученья,
   Дай руку мне… в последний раз».
   
   К черкешенке простер он руки,
   Воскресшим сердцем к ней летел,
   И долгий поцелуй разлуки
   Союз любви запечатлел.
   Рука с рукой, унынья полны,
   Сошли ко брегу в тишине —
   И русский в шумной глубине
   Уже плывет и пенит волны,
   Уже противных скал достиг,
   Уже хватается за них…
   Вдруг волны глухо зашумели,
   И слышен отдаленный стон…
   На дикой брег выходит он,
   Глядит назад, брега яснели
   И, опененные, белели;
   Но нет черкешенки младой
   Ни у брегов, ни под горой…
   Все мертво… на брегах уснувших
   Лишь ветра слышен легкой звук,
   И при луне в водах плеснувших
   Струистый исчезает круг.
   
   Все понял он. Прощальным взором
   Объемлет он в последний раз
   Пустой аул с его забором,
   Поля, где, пленный, стадо пас,
   Стремнины, где влачил оковы,
   Ручей, где в полдень отдыхал,
   Когда в горах черкес суровый
   Свободы песню запевал.
   
   Редел на небе мрак глубокий,
   Ложился день на темный дол,
   Взошла заря. Тропой далекой
   Освобожденный пленник шел;
   И перед ним уже в туманах
   Сверкали русские штыки,
   И окликались на курганах
   Сторожевые казаки.