Кавказские богатыри (Немирович-Данченко)/Что такое мюриды?/ДО
| ← Первая тревога | Кавказскіе богатыри — Что такое мюриды? | Да-а-вадъ → |
| Источникъ: Немировичъ-Данченко В. И. Кавказскіе богатыри. Часть первая. Газаватъ. — М.: Типографія А. И. Мамонтова, 1902. — С. 133. |
Въ Кюринскомъ ханствѣ, гдѣ, по мѣстной пословицѣ, «слаще меду виноградъ», есть на склонѣ зеленой горы чудесный аулъ Арагларъ, утонувшій въ чащѣ фруктовыхъ садовъ, весь полный шума и журчанія ключей, бѣгущихъ по его кованнымъ камнями улицамъ. Арагларъ мѣстные поэты воспѣваютъ, какъ волшебный уголокъ лѣни и нѣги, какъ лучшій цвѣтокъ кавказскихъ горъ… Тамъ люди кажутся благополучными и сытыми, и баранина никогда не переводится въ котлахъ у хозяекъ. Въ этой счастливой деревнѣ жилъ нѣкогда Мулла-Магометъ такой святой жизни, что по ночамъ самъ пророкъ не разъ удостоивалъ его бесѣдой, а какъ-то, когда онъ съ высоты минарета призывалъ народъ къ утреннему намазу, ангелы подхватили его, взвились съ нимъ въ недосягаемую лазурную бездну неба, показали ему оттуда сквозь окошко райскіе сады и затѣмъ поставили его опять на тотъ-же минаретъ. У этого необыкновеннаго «учителя» жилъ на воспитаніи бухарецъ Хасъ-Магометъ, отличавшійся еще въ дѣтствѣ созерцательнымъ благочестіемъ, которое такъ высоко цѣнятъ мусульмане. Его отрокомъ видѣли оцѣпенѣвшаго, съ устремленнымъ въ небеса взоромъ и съ выраженіемъ самаго пламеннаго восторга въ лицѣ. «Что тебѣ почудилось?» — спрашивали его благочестивые люди, но онъ, точно проснувшись, молча уходилъ къ себѣ, и если уже очень приставали къ нему, говорилъ: «все равно вѣдь вы меня не поймете, на языкѣ человѣческомъ нѣтъ такихъ словъ, чтобы разсказать вамъ это!..» Кончивъ ученіе у муллы, юный Хасъ-Магометъ не удовлетворился имъ и отправился въ Бухару, которая тогда играла въ мусульманскомъ мірѣ роль самаго священнаго города послѣ Мекки, и, несомнѣнно, ученѣйшаго отъ Магриба до Дели. Возвратясь оттуда назадъ въ Арагларъ, — Хасъ-Магометъ показался счастливымъ обитателямъ этой деревушки совсѣмъ просвѣтлѣвшимъ. Отъ его лица струился невыносимый простымъ очамъ свѣтъ, и его «рѣчи благоухали, какъ мѵрро». Онъ принесъ съ собою въ горы новое ученіе мюридизма и прежде всего обратилъ къ нему своего воспитателя — муллу. Онъ хотѣлъ даже основать въ горахъ монашескій орденъ на подобіе существующихъ въ Бухарѣ и Персіи, но тутъ слишкомъ хорошо знали и усвоили себѣ знаменитое изреченіе Магомета: «ля-рагбаніати-фи-ль-исламъ» [1]. Тѣмъ не менѣе проповѣди Хасъ-Магомета и его воспитателя, сдѣлавшагося его ученикомъ, потрясли весь мусульманскій міръ Кавказа. Мюридами явились уже не созерцатели и богомольцы, а истинные фанатики Чечни и Дагестана. Сохраняя названіе мюридизма. они стали проповѣдывать, что для чистоты и утвержденія религіи нуженъ газаватъ[2], что только одна кровь невѣрныхъ угодна Богу, и можно быть величайшимъ грѣшникомъ, но достаточно участвовать въ газаватѣ, чтобы попасть въ чудные сады рая, въ обители Аллаха. Мюриды должны были обвивать голову чалмою-амамедъ и носить серебряное кольцо на мизинцѣ правой руки. По этому кольцу ихъ узнавали. Однажды въ Миссирѣ (Египтѣ) Магометъ молился въ страшный зной посреди поля. Вдругъ онъ услышалъ шипѣніе… Къ нему подползла змѣя, преслѣдуемая кошкой, и стала умолять пророка спасти ее отъ гибели. Тотъ спряталъ ее за пазуху. Но змѣя и тутъ боялась своего врага и просила пророка спрятать ее въ своихъ внутренностяхъ. Магометъ открылъ ротъ, змѣя исчезла туда. Кошка печально удалилась въ кусты. Пророкъ предложилъ змѣѣ уйти, но та за гостепріимство отплатила ему черной измѣной. «Я уйду, если ты мнѣ дашь съѣсть часть твоего тѣла!» Магометъ предложилъ ей мизинецъ правой руки. Змѣя на половину выползла и впилась въ него, но въ это мгновеніе кошка выскочила изъ засады, вытащила змѣю и убила ее. Пророкъ погладилъ кошку рукой — отчего та получила даръ никогда не падать спиною, а всегда на ноги. Израненный палецъ свой Магометъ украсилъ колечкомъ и приказалъ дѣлать это всѣмъ особенно желающимъ приблизиться къ нему.
Аргаларскій Мулла-Магометъ живо понялъ силу мюридизма, если ему удастся привлечь къ нему вліятельныхъ людей Дагестана. Онъ созвалъ въ цвѣтущій Арагдаръ всѣхъ куринскихъ кадіевъ и муллъ на совѣщаніе. Оттуда, въ сопровожденіи учениковъ, они всѣ отправились въ ширванское мѣстечко Курдоміръ, гдѣ жилъ знаменитый ученый Хаджи-Измаилъ, у котораго добродѣтелей было больше, чѣмъ волосъ въ бородѣ. Про него разсказывали, что ему стоило поднять руку къ небу, чтобы остановить грозу или поманить ее, чтобы она разразилась надъ Ширваномъ. Хаджи-Измаилъ тоже сообразилъ значеніе новаго движенія между горцами. Онъ видѣлъ, что мусульманство колеблется и слабѣетъ, кланы, нѣкогда исповѣдывавшіе христіанство, не забыли его и по ночамъ ходили молиться въ руины церквей, охваченныя цѣпкой порослью; клялись именами дѣвы-Миріамъ и св. Георгія. Исламъ замиралъ, установленія шаріата забывались, всюду на ихъ мѣсто выступалъ народный обычай — адатъ. Возстановить вѣру можно было, только раздувъ фанатизмъ до газавата, и на этотъ-то подвигъ эффенди Хаджи-Измаилъ благословилъ муллу Магомета и провозгласилъ его муршидомъ — учителемъ. Преданіе говоритъ, что въ эту минуту надъ эффенди явился Азраилъ и вручилъ ему «мечъ смерти», который тотъ и передалъ новому ставленнику… Арагларъ сталъ тотчасъ же центромъ возрожденнаго и преобразованнаго тариката. Со всѣхъ сторонъ потянулись сюда толпы мусульманъ, колебавшійся исламъ началъ крѣпнуть, тѣмъ болѣе, что Хаджи-Измаилъ передалъ Магомету тайну нѣкоторыхъ чудесъ для совершенія ихъ передъ легковѣрными горцами. Русскіе, не подозрѣвая цѣли этого движенія, ему не мѣшали, и мулла Магометъ спокойно до конца жизни проповѣдывалъ видоизмѣненный тарикатъ, сплочивая горные кланы въ большія общества, общества въ союзы, посылалъ учениковъ и къ племенамъ Адыге, и въ Чечню, и даже въ Абхазію… Онъ весь Арагдаръ наполнилъ молодыми муллами, фанатизируя ихъ, и умеръ, оставивъ по себѣ не только послѣдователей, но и множество муршидовъ, готовыхъ на смерть ради торжества мюридизма на Кавказѣ. Тогда же было объявлено вѣчное «канлы» русскимъ. До тѣхъ поръ наши имѣли въ горныхъ округахъ не мало кунаковъ и друзей, — послѣ уже нельзя было водить и простого знакомства. Отсюда до джигата было не далеко… Мулла-Магометъ и его послѣдователи весь Дагестанъ съ Чечней и Кабардой обратили въ громадный пороховой погребъ. Достаточно было искры, чтобы взорвать его сразу. Прежде горные кланы смотрѣли на войну, какъ на рыцарскую забаву, молодчество, воспитательную школу для юношей или какъ на способы добывать себѣ наши стада и грабить русскихъ, — теперь она звалась газаватомъ — святымъ, ведущимъ прямо въ рай подвигомъ. Была забыта вражда между отдѣльными аулами, прекратились споры сосѣднихъ племенъ.
Мюридизмъ могъ сдѣлаться тѣмъ, чѣмъ онъ сталъ потомъ — только съ такимъ имамомъ, какъ Шамиль. Воинъ и государственный человѣкъ въ одно и то же время — онъ съумѣлъ подчинить себѣ всѣ кланы Дагестана, слить ихъ въ одно цѣлое и стройное, создать между ними строгіе законы и заставилъ служить себѣ слѣпо, не разсуждая. Свободолюбивые сыны утесовъ слѣдовали за Шамилемъ всюду, куда онъ только водилъ ихъ. Въ разрозненныхъ горцахъ возникло сознаніе, что, только соединившись, они могутъ отстоять независимость, — и они уже не оставляли имама даже въ тяжелыя минуты, когда онъ терпѣлъ неудачи. Не жестокій самъ Шамиль заставлялъ ихъ быть звѣрями, чтобы сдѣлать невозможнымъ ихъ примиреніе съ русскими. Онъ такъ могуче раздулъ пламя ненависти къ намъ, что оно однимъ сплошнымъ пожаромъ охватило и Дагестанъ, и Чечню, и всѣ горскія черкесскія племена, и Абхазцевъ. Даже давно поселившіеся внизу, въ долинѣ, Джарцы, хоть тѣмъ было отлично подъ нашимъ владычествомъ, бросали свои дома, сады и поля и уходили къ новому имаму. Хунзахъ былъ похороненъ нами. Новый Хоцатль взятъ русскими штурмомъ, — но взамѣнъ Шамиль пріобрѣталъ сотни новыхъ ауловъ. Мы въ 1837 г. заняли всю Аравію, — но Шамиль прислалъ намъ сказать, что если ему останется хоть одно ласточкино гнѣздо, то и изъ него онъ сумѣетъ быть страшнымъ урусамъ. Загнанный, какъ звѣрь, въ Ахульго — Шамиль въ этомъ огромномъ становищѣ, повисшемъ надъ безднами, сумѣлъ создать крѣпость, которую могли взять только наши кавказскія войска. Какъ это случилось, — самъ Шамиль не понималъ, а народъ его считалъ насъ за воплощенныхъ шайтановъ. Въ 1836 г. Ахульго дымился пожарищемъ послѣ титанскаго штурма. Шамиль кинулся въ Большую и Малую Чечню. Тамъ къ нему присоединились ичкеринцы, ауховцы и карабулахцы, и когда мы считали Шамиля погибшимъ, онъ во главѣ 30.000 мюридовъ явился на нашихъ границахъ.
Вотъ что такое былъ мюридизмъ и мюриды!
Брызгаловъ, какъ и весь гарнизонъ, понималъ, что ему надо или побѣдить, или умереть. Побѣжденнымъ пощады не будетъ!.. Да къ пораженіямъ войска того времени и не привыкли. Они могли отступать, но не сдаваться, — для крѣпости же отступленія не было — значитъ оставалась смерть!
До разсвѣта онъ ворочался въ постели, одѣтый и готовый каждую минуту идти на стѣну.
За нѣсколько минутъ до зари, къ нему привели Амеда.
Юноша былъ утомленъ и измученъ. Онъ загналъ коня и назадъ пришелъ пѣшкомъ.
— Ты раненъ? — крикнулъ ему Брызгаловъ.
— О, это ничего! — съ презрѣніемъ взглянулъ онъ на лѣвую руку, на которой запеклась кровь. — Такъ, шрамъ… Тотъ, кто нанесъ его, уже никому о немъ не разскажетъ… Я его уложилъ въ оврагѣ недалеко отъ вашей позиціи.
— Ну, это, разумѣется, мюриды, да?
— Да! И ихъ ведетъ, какъ я и думалъ, одинъ изъ наибовъ Шамиля — князь Хатхуа.
— Сколько у него людей?
— Самое малое двѣнадцать тысячъ человѣкъ будетъ черезъ нѣсколько дней.
— Почему будетъ?
— Потому что онъ послалъ во всѣ горныя общества «землю и воду»[3].
— Какая у него цѣль?
— Я подслушалъ. Они думаютъ взять Самурское укрѣпленіе и потомъ обрушиться на Дербентъ.
— Подавятся и здѣсь!
— Они хорошо вооружены и отлично снабжены провіантомъ… Князь Хатхуа ждетъ, что самъ Шамиль пріѣдетъ сюда.
Брызгаловъ задумался.
— Амедъ! Могу я на тебя разсчитывать?..
— Приказывайте! Я умру, стараясь исполнить, что вамъ надо.
— Одно… Оказія не дошла до Дербента… Надо дать знать туда, что мы окружены.
— Завтра въ полдень я выѣду.
— Почему въ полдень?
— При полуденномъ свѣтѣ меня будетъ трудно отличить… Не пишите писемъ, скажите мнѣ все… Я не забуду ни слова.
— А теперь иди, отдохни!
Ровно въ шесть часовъ дня, когда солнце встало, оно застало Амеда на ногахъ.
Онъ и не отдыхалъ. Подъ окномъ у Нины онъ ждалъ ея пробужденія… Когда дѣвушка подошла къ окну и растворила его, къ ней въ комнату упала свѣжая роза. Нина выглянула.
— Это вы, Амедъ?
— Я… пришелъ проститься съ вами.
— Куда вы ѣдете?
— Меня майоръ посылаетъ въ Дербентъ.
— Я боюсь за васъ!
Юноша улыбнулся.
— Я пришелъ проститься, — еще разъ повторилъ онъ. — Можетъ быть, я буду убитъ. Прошу у васъ милости…
— Какой?
— Дайте мнѣ что-нибудь. Ленту.
Съ чисто женскимъ инстинктомъ Нина взяла ножницы, отрѣзала прядку волосъ и подала ихъ въ окно. Амедъ съ разгорѣвшимися счастливыми глазами тотчасъ же спряталъ ее у себя на груди. Черезъ мгновеніе его уже не было…