К. Д. Бальмонт править
И. С. Шмелев
(К дню его шестидесятилетия, 3 октября 1933 г.)
править
Когда-то, в юности, меня поразил и очаровал замечательный в своей простоте стих Якова Полонского. Кажется, я его еще помню.
Писатель, если только он
Волна, а океан — Россия,
Не может быть не возмущен,
Когда возмущена стихия.
Писатель, если только он
Есть нерв великого народа,
Не может быть не поражен,
Когда поражена свобода.
Сладостное в нашей горькой изгнаннической жизни утешение, что, кроме двух-трех, все мы, русские зарубежные писатели, оказались на должной высоте, когда настала для нас длительная, тяжкая страда исторического испытания. Мы помним, что мы — волны великой нашей, океаном разлившейся и океански возмущенной, России. Всей жизнью, всей мыслью, всем творчеством нашим, всем воспоминанием и всей надеждой, мы — в России, с Россией, где бы мы ни были. Среди зарубежных русских писателей И. С. Шмелев — самый русский. Ни на минуту, в своем душевном горении, он не перестает думать о России, мучиться ее несчастием, устремляться всей душой в художественное воссоздание России, в жизни его им увиденной, и в предощущение, в провидение России грядущей. Еще в детские свои и полудетские дни, в родном московском доме, на обширном дворе его, куда сходились к его отцу наниматься на разные работы крестьяне чуть ли не со всех концов России, Шмелев великолепно изучил русский народный язык и душу русского крестьянина, русского работника. Говорить со Шмелевым, когда он рассказывает о прежней Москве, о себе, о своих странствованиях по России, о своей жизни во Владимирской губернии и в дальних краях русского Севера, это упоительная радость погружаться в великолепную певучую стихию русского языка. Эта особливая русскость Шмелева, сказывающаяся во всех его произведениях, создала ему большую славу не только в России. Он переведен на все европейские языки. Его хорошо знают также и в Америке и даже в Японии.
Мне вспоминается то, что случилось раз со Шмелевым в 1918 году, в голодном Крыму. Еле волоча ноги, совершенно истощенный голоданием, он пришел в Ялту, в продовольственную лавку, с бесполезной своей хлебной карточкой — хлеба уже не выдавали. «Хлеба нет», — сказали ему. Но вдруг заведывавший этой лавкой, пожилой сумрачный человек, спросил его: «Вы писатель Шмелев?» — «Да». — «Это вы написали „Человек из ресторана“?» — «Я» — «Подите-ка сюда». Шмелев был введен в некую внутреннюю комнатку, подальше от зрящих глаз. — «Вам хлеб есть. Я тоже человек из ресторана». И сумрачный человек, крепко пожав Шмелеву руку, отдал ему свой хлеб, целую краюху. Вот этот черный хлеб, полученный Шмелевым в жуткий час голода, быть может, есть лучшая литературная хвала его художественному деланию.
И как красноречиво другое. Когда «Человек из ресторана» вышел в Скандинавии, в шведском переводе, Кнут Гамсун, лично незнакомый со Шмелевым, написал ему приветственное письмо, — тот Гамсун, который свою литературную дорогу начал повестью «Голод», Гамсун, долгие годы знавший жизнь батрака.
Мне ближе такие произведения Шмелева, как его, вся исполненная чарами русской природы и русской Богоищущей души, «Неупиваемая чаша», грозно окованное глубоким трагизмом «Солнце мертвых», в раме гор, застывших над безмерной человеческой бедой, переливающиеся всей светотенью деревни и леса «Росстани» и проникновенная «История любовная». Устой, уставность исконной русской жизни, крепкий земной дух и устремление русской души к праведному, к Божьему, — вот неизменное очарование и светлое достоинство писаний Шмелева.
Последняя его книга, вышедшая в нынешнем году в Белграде, — «Лето Господне. Праздники». За нею выйдет книга рассказов, дополняющих ее, «Богомолье» и еще не напечатанная повесть «Няня». От всего сердца желаю И. С. Шмелеву долгой жизни, и в свой час счастливого возвращения в грядущую Освобожденную Россию.
1933, октябрь
Впервые опубликовано: «Последние новости», 1933, 5 октября.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/balmont/balmont_i_s_shmelev.html.