И. А. Гончаров. Очерки. Литературная критика. Письма. Воспоминания современников
М., «Правда», 1986.
В. И. Бибиков
правитьИ. А. ГОНЧАРОВ
правитьА. Пушкин
В текущем году творцу бессмертной трилогии («Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв») исполнится семьдесят восемь лет. В то время как его младший товарищ, Лев Толстой, вызывает чуть ли не каждый день газетные и журнальные толки у нас и за границей, о И. А. Гончарове в печати проскальзывают редкие слухи, большею частью о состоянии его здоровья, которое в прошлую зиму вызывало опасения. К счастью, эти опасения миновались, и в литературных кружках уже говорят, что издателем «Нивы» приобретена для напечатания в будущем году новая повесть автора «Обрыва».
О литературных заслугах и о значении Гончарова в русской поэзии говорить в предлагаемой статье не для чего, они всем известны. Напомню только, что единственным продолжателем Гоголя (в точном смысле этого определения) является Гончаров, и его Обломов выдерживает сравнение, нисколько от него не теряя, наряду с Чичиковым, Собакевичем, Маниловым, Хлестаковым и другими вечными образами великого сатирика.
Последние произведения И. А. Гончарова — «Слуги», «Воспоминания», — помещенные в «Вестнике Европы», и статья «Последняя воля», напечатанная в том же журнале всего лишь в прошлом году, также пользуются всеобщей известностью, и о них можно сказать, что автор «Обломова» и в преклонных летах сохранил всю прелесть своего могучего таланта. Достаточно сказать, что одно предисловие к «Слугам» с успехом выдержит сравнение с лучшими страницами «Фрегата „Паллада“», а выше этой похвалы трудно придумать, если вспомнить, что «Фрегат „Паллада“» вместе с «Путешествием в Эрзерум» Пушкина до сих пор остаются неувядаемыми образцами путевых записок.
Отличительной чертой характера И. А. Гончарова является скромность, кроющаяся, разумеется, в сознании своих сил. Никогда Гончаров не писал никаких писем личного характера в газеты или журналы, никогда он не принадлежал ни к какой литературной партии, никогда и никакими другими путями, кроме чистого творчества, он не искал популярности. Боязнь всего, что может походить на рекламу, доходит в нем до крайности. В одном из своих писем, напечатанных в «Нови», он убедительно просит Писемского вычеркнуть из какой-то пьесы автора «Горькой судьбины» цитату из его, Гончарова, сочинений. Этой просьбе посвящена большая половина письма.
И. А. Гончаров живет уединенной, замкнутой жизнью, никогда не появляясь ни на каких литературных вечерах, обедах или юбилеях, и в Литературном обществе, почетным членом которого И. А. Гончаров состоит со дня его основания, мне удалось видеть Ивана Александровича всего один раз.
Это было три года тому назад, весною. В театре «Фантазия», где прежде помещалось Литературное общество, к двенадцати часам утра собрались литераторы подписывать приветственный адрес Аполлону Майкову накануне пятидесятилетнего юбилея поэта. Самый лист адреса, украшенный виньетками Каразина, лежал в первом этаже дома, в канцелярии общества, и почти каждый литератор, подписав свою фамилию, поднимался во второй этаж, где, в зале собраний общества, под председательством Я. П. Полонского происходило заседание комитета по устройству Юбилейного торжества. К зале собрания примыкала при входе небольшая гостиная с мягкой мебелью, в которой сидели писатели, не принимавшие участия в комитете. Время от времени в гостиную входили и члены комитета повидать новоприбывших. Говорили о предстоящем юбилее, юбилейном, обеде, подписка на который превзошла, ожидания, завязывались и отдельные разговоры.
В это время на пороге гостиной показался старик среднего роста в больших синих очках (консервах), вошедший в комнату в сопровождении молодой девушки. «Гончаров!» — шепотом сказал кто-то, и в гостиной вдруг наступила тишина. Председатель Литературного общества, П. Н. Исаков, подошел к маститому беллетристу и проводил его к дивану, стоявшему у окна, в глубине гостиной. И. А. Гончаров сел, снял очки и положил их на стол. Некоторые из присутствующих подошли к нему. В каждого подходящего Иван Александрович сначала пристально вглядывался, не без труда узнавая знакомых, и пожимал протянутую руку. Увидя одного из близких знакомых, он радушно улыбнулся и удержал возле себя. «Я хочу прочитать вам свое письмо к Аполлону Николаевичу!» — сказал он.
Иван Александрович читал свое письмо вполголоса. Во время чтения из залы заседания вышел Я. П. Полонский и направился к Гончарову. Пожав руку Гончарова и не заметив письма, Полонский остановился у стола.
— Нет, это секрет! — сказал Иван Александрович, указывая на письмо.
— А если секрет, так я уйду! — добродушно отвечал певец «Кузнечика-музыканта» и возвратился в залу.
Чтение письма окончилось. На вопрос Гончарова, одобряет ли слушатель содержание приветственного стихотворения в прозе (иначе нельзя назвать это письмо: такой поэзией дышит оно), собеседник, разумеется, отвечал утвердительно. Гончаров отдал ему письмо для прочтения на юбилейном празднестве и выразил желание подписать адрес. Узнав, что лист для подписей лежит внизу, он хотел уже идти туда, но председатель общества распорядился послать служителя. Принесли адрес, чернильницу и перо. Председатель положил лист перед Гончаровым и указал ему место для подписи. Указанное место приходилось под самым текстом адреса, над фамилиями уже подписавшихся писателей.
— Вы хотите меня выделить? — с укоризной сказал Гончаров. — Я подпишусь в конце, здесь: мне хочется смешаться с толпой.
Но председатель, не помню уже, под каким предлогом, убедил И. А. Гончарова подписаться наверху, на самом видном месте.
Нечего говорить, что во все время пребывания Гончарова в гостиной Литературного общества я не сводил с него глаз. Я видел его первый раз в своей жизни…
Портрет, приложенный к полному собранию сочинений Гончарова, имеет теперь с ним мало общего. Там его довольно полные щеки обрамляют бакенбарды, теперь Иван Александрович носит бороду. Кроме того, спустя несколько лет после выхода в свет полного собрания сочинений Иван Александрович имел несчастье потерять правый глаз, вытекший от многолетних вечерних занятий и чтения по ночам. Но этот недостаток не сообщает, как можно было бы ожидать, ничего отталкивающего выражению лица Ивана Александровича. Превосходный и весьма схожий портрет И. Е. Репина, написанный с натуры два года тому назад и помещенный, к сожалению, в мало распространенном иллюстрированном журнале, подтверждает высказанное мнение. Исхудалое лицо дышит кротостью и мудростью. Чувствуется, что этот человек испытал и видел много, перестал удивляться и теперь «спокойно зрит на правых и виновных». Широкие плечи, довольно густые, хотя, разумеется, седые, волосы и весь склад фигуры свидетельствуют о счастливом, некогда могучем организме, сохранившем и в глубокой старости относительную бодрость. Звук голоса слабый, но внятный, без всяких пришепетываний и других старческих особенностей.
Адрес был подписан, и Гончаров поднялся с дивана. Председатель, прощаясь с Иваном Александровичем, любезно пенял ему за то, что он совсем забыл Литературное общество.
— Я почти никуда не хожу без провожатого, — отвечал Иван Александрович, — сижу дома и, как видите, уже склоняюсь к закату.
На другой день, на юбилее Майкова, одним из первых приветствий читалось письмо Гончарова. Поднялась буря рукоплесканий, долго не смолкавших, едва только чтец произнес: «Письмо Ивана Александровича Гончарова». Рукоплескания усилились, когда было окончено чтение письма, своевременно напечатанного во всех газетах, в котором И. А. Гончаров напоминает юбиляру, что он «последний из его учителей, оставшихся в живых», и заключает пожеланием, чтобы еще надолго сохранилась их дружба, «чистая, как (Аполлона Майкова) поэзия».
Около сорока лет Иван Александрович живет в доме Устимовича на Моховой улице. Фотографический снимок его кабинета был помещен в журнале «Новь» два года тому назад. Небольшая комната, посередине которой стоит обыкновенный письменный стол на двух шкафиках. Перед столом два кресла: одно с вогнутой спинкой соломенного плетения, для письменной работы, другое, возле, сбоку, кожаное, вольтеровское, для чтения. У стены книжный шкаф и мягкий диван. На письменном столе обращают на себя внимание часы с бронзовой фигурой молодой девушки, Марфиньки из «Обрыва». Эти часы — юбилейный подарок, поднесенный Ивану Александровичу от редакторов изданий, в которых он сотрудничал. На стенах висят картины: сцены и лица из его романов.
Показывая одну из этих картин знакомому беллетристу, Иван Александрович однажды сказал следующее: «Вот видите эту молодую девушку? Художник уверяет, что это Вера из „Обрыва“. А между тем я воображаю Веру совсем другой и даже иначе одетой. Когда я сказал об этом художнику, он взял в руки роман и прочитал по книге описание наружности и одного из костюмов Веры: все черты и подробности действительно совпадают, а сходства никакого нет».
Я чувствую, что сведения, сообщаемые мною о маститом писателе, слишком скудны и отрывочны. Конечно, я мог бы значительно пополнить их сообщением ходячих литературных анекдотов, которых о Иване Александровиче Гончарове, как и о каждом великом писателе, наберется достаточно, но мне показалось это неуместным и не отвечающим целям этой статьи.
Впрочем, из множества известных мне анекдотов беру один, потому что он прибавляет нелишнюю черту к характеристике И. А. Гончарова.
Недавно в редакции журнала, куда по делу пришел Иван Александрович, находился некий офицер, явившийся с рукописью своего рассказа. Узнав, что перед ним Иван Александрович, он, как горячий поклонник произведений беллетриста, попросил редактора представить его знаменитому писателю. Желание его было исполнено.
Спустя несколько дней И. А. Гончаров вновь посетил редакцию этого журнала.
— Представьте, какая со мной случилась неприятность, — говорит он редактору, — иду я недавно по Невскому, вдруг подходит ко мне какой-то офицер. Память на лица у меня ослабела, и я долго не мог узнать его, пока он не напомнил мне, где мы с ним познакомились. Наконец я догадался, хотя некоторое замешательство все-таки произошло, и я невольно обидел молодого человека. А он такой милый, любезный: представьте, — с искренним удивлением говорил Иван Александрович, — «всего меня» читал и многое помнит. Пожалуйста, если увидите его, еще раз извинитесь за меня.
Не правда ли, удивление Гончарова, встретившего любезного молодого человека, который читал все его сочинения и многое помнит, характерно. Салтыков жаловался в последние годы, что он не знает читателя, что «писатель пописывает, а читатель почитывает» и живой необходимой связи между ними нет, но до такой поистине непостижимой скромности, насколько помнится, не доходил ни один писатель.
КОММЕНТАРИИ
править«Сей старец дорог нам…» — Эпиграф из стихотворения А. С Пушкина «Второе послание к цензору» (1824).
…новая повесть автора «Обрыва». — После публикации в «Неве» очерков «Слуги» (1888), посмертно, в 1892 году, в "Сборнике «Нивы», № 2, был опубликован очерк «Май месяц в Петербурге» и в 1893 году (там же, № 1) очерк «Превратность судьбы».
…распространенном иллюстрированном журнале…-- Карандашный портрет И. А. Гончарова был сделан И. Е. Репиным 28 января 1888 года. Гравюра В. В. Матэ с портрета впервые воспроизведена в журнале «Всемирная иллюстрация» (1888, № 24). Подлинник был подарен И. Е. Репиным Гончарову и висел у него в кабинете. В настоящее время портрет находится в собрании сына воспитанницы Гончарова А. К. Трейгут — Б. А. Резевцева (Москва).
…"Письмо Ивана Александровича Гончарова".-- Пятидесятилетие литературной деятельности А. Н. Майкова отмечалось 30 апреля 1888 года в Литературно-драматическом обществе. Гончаров не присутствовал на чествовании из-за болезни. Его поздравительное письмо читал Я. П. Полонский.
…в доме Устимовича…-- Гончаров жил в доме М. М. Устинова (Моховая, № 3) в течение тридцати лет.
…это Вера из «Обрыва».-- Имеется в виду гелиогравюра Э. М. Андриолли, изображающая Веру, сидящую на берегу Волги (1876). Гелиогравюра находилась в кабинете Гончарова.