Алексей Михайлович Ремизов
Иуда
править
О горе горькое дерзнувшим…
поднявшим руку
в недвижности послушной,
разбившим сердце
о камни граней,
и плод отведавшим запретный,
и падшим замертво
к подножью тайны.
О горе горькое…
Пусть лучше б матери остались без зачатья!
Не стать на страже
думы своевольной,
молчаньем разъярить грозу,
улыбкою ответить на обиду,
стереть закон порывом,
убить всей жизни домоганье,
оклеветать виденье ясное,
предать, любя…
Непопранной проходить только косность, —
хотящим
воздух препоны ставить.
Ступай на осмеянье!
Ступайте на позор!
Отточится душа белей кинжала,
пронзить веков твердыню
и в даль безвестности уйдет
властительно — чужой, великой,
и там займется пожаром молнии,
повиснет в туче туманно-тяжкой
стоячего дыханья клевет-наветов.
О горе, горе!
Вечность казни.
Костры позоров.
Людская слава.
Паутинно-пурпурное небо небесных вечерен
теплую тишь овевало
звездами —
цветами.
По камушкам бисерно-розовым дороги полночной
над морем луна выплывала
покорная —
марная.
Тени деревьев, в шумах заснувших,
чернясь, насыщались, как траур нарядный
души одинокой.
В тринадцати один,
всех ближе к Первому,
для Первого толпой затертый,
понуро-сгорбленный,
таясь, как самый верный,
Иуда скованно снует свою тоску
Тех голоса, как ржавые веревки,
назойливо свистят, скрипя
о колотящееся сердце
наполненной груди, где отзвуки
выбрасывают желанья растерянно,
запуганно,
ревниво…
«И иже аще мене ради
погубить свою душу
обрящет ю».
Обезображенная голова Пророка,
живая, привидением вставала.
Потупленные тьмою очи
струили тяжкую кровавую мольбу
Крик проклятых свиней из Геркесина
звенел чугунным звоном
по упоенью — вздохам
нив ленящихся,
на торжищах гнусливых
и в пенье Плена.
Морские волны пенились,
рвались за ночь, за небо
пучинные,
безвзорные…
И белая стопа легка,
как пожелания,
ступала по груди клокочущей
и след,
рябясь,
сиял…
Навзрыд рыдали
в смятенье стены Иаира,
и тление ползло, как ураган
Но мертвый
только спал.
Грядет! Грядет!
Благословен Грядущий!
Осанна в вышних!
Как пыль, метется
тупая чернь,
бичами хлещет
сиянье тайны.
Бессмысленных голов киванье
и рук простертых приветанье —
маяк на море,
верста в дороге,
крест перекрестный.
Как царь ступает,
ногами топчет
кричащий камень.
Оно свершится:
предстанут сонмы
разяще-красных
мечей порфирных;
на горизонте синем
отверзутся ступени
пожаром страшным;
прорежут землю
набатом темным.
Оно свершится:
настанет царство
над царством золотое
неизреченной силы,
неслыханных желаний
Грядет! Грядет!
Осанна в вышних!
Темь буден засыпает
по стоптанным дорогам,
Иисус в одежде смертных
бледнеющих предчувствий
бросает город.
Над городом мерцанье
скользящей молви;
и шепот страшный
людского гнева,
и рокотанье
грядущей смерти…
В лобзаньях тлена,
закушенный червями,
с очами ада,
сегодня Лазарь
в веселье жизни.
Стук Рима громче, —
глуше гнеты порабощенья.
Бурлящей смуты
глас и глас пророков.
Безлунных сумерок
безгрезная печаль.
Ночь напролет,
глаз не смыкая,
искал Иуда
над морем вещим
дум кипящих.
Весь содрогался
в огне мечтаний
и разрушался
под гнетом пенным
зловещаний.
— осудят на смерть —
— в Иерусалиме —
— осудят Бога, —
— как Адама —
Но голос где-то,
как взрыд прощальный,
судьбой рыдает:
«Един, един от вас»…
Поутру, возвращаясь в город
взалкал Христос.
Смоковница пустая
не приютила.
Тогда от слова
зелень листьев,
шурша,
свернулась.
И чернота проклятья
изъела семя.
«Аще веру имате
и не усумнитесь
не токмо смоковничное сотворите».
Продажным строясь,
как предатель,
замкнуто-тупо,
лукавства полный,
и озираясь,
и выглядая,
весь в ликованье,
клубящемся под броней,
и в бронной вере,
нежданным другом
Искариот вступает
в жилище вражье.
И там, торгуясь,
в шпионской маске
Неоцененного ценою мерит…
О, Господи,
я предавал Тебя…
Пытал терпенье
в исканьях тщетных.
Хотел встать на судьбу пятою,
расшатать,
поправить что-то…
И столько раз,
любя и веря,
тяжелым словом
оскорбленье бросал за оскорбленьем
и наносил любви желанной
за раной рану.
И вдруг очнувшись,
топтал поруганное сердце.
Тринадцать тайно
в дом человека
сошлись на праздник
и возлежали.
И вечер вещий
веял вестью
грядущей муки.
И омовением Христос готовил
к раскрытые тайны.
«Аминь, аминь, глаголю вам
един от вас
предаст меня».
Иоанн, прижавшийся
к груди Христовой,
— Кто есть, о Господи, — глаголя.
И, обмакнув кусок,
Христос Иуде подал…
«Еже твориши,
скоро сотвори».
И вышел вон
тогда Иуда
в смущенье странном
перед всезнаньем
и восхищенный
пред избраньем
Ночь туманом зимним
черной каплей —
слезой холодной
дробила нежность аромата
цветов поблеклых.
Предпраздничная тишь
и выжиданье
стояли, затаив дыханье,
на стороже
часов бегущих.
«Отче! пришел час,
прославь сына Твоего
да и Сын Твой
прославит Тебя»…
Оружием, толпа, бряцая,
залитая ворчливым светом
светильников дымящих,
ворами крадется
за стынущий Кедрон
к аллеям никлым,
впивающим страданье
неотвратимой Чаши…
С горящим взором ожиданья,
как к сыну мать,
алканье к звону,
к Христу подходит
Иуда верный.
И, припадая к устам любимым
любви устами
путь открывает
к победе горней…
Равви! Равви!
Покорным зверем
и кровожадным
толпа свои круг
непроходимый кружит…
Поет бряцанье,
чад чернится,
тела смыкая,
следы ровняя
шагов спешащих.
Петух трикраты возвестил
зарю ненастья.
Раздумные пробрались облака
по сети серой
на трон разрушенный восхода.
И белый свет мелькнул
и стал рассеиваться
по небу,
по земле,
все тайные углы светя
и раздирая слипшиеся рты
сонливой совести.
Огни костров, старея, меркнут,
и Петр ушел от Каиафы,
в тенях презренья,
униженно-согбенный,
цепляющим раскаяньем
надрываясь.
Послушная толпа
избитого Христа
к Пилату повела.
Равви! Равви!
Один Иуда…
С тоскою страшной,
страшнее пытки.
Белый свет
точит,
точит
душу.
Рассвет не посулит,
рассвет лишь распахнет Ничто
на месте Рая.
О, этот свет точащий!
Все проглядел глаза,
искал узреть сиянье,
ночь рассвечал
и в тишине дрожащей,
впивая Песней Песнь,
внимал своей мечте.
Распято время.
Распластаны его движенья…
Бегите! бегите мгновенья!
Завесу распахните
— хоть на каплю, —
— хоть на песчинку —
Зажгите солнце новое!
Мозг свинцовым плавом
повис и давит череп.
Змеиными клубками
душат думы сердце,
Одни…
Распни! Распни!
Иуда задохнулся.
Под верным лезвием
гремящей правды…
— умрет —
— сгниет —
Христос Иуде равен —
в Нем человек посеян —
И человека предал человек.
Распни! Распни!
Дай ответ мне, Иегова!
Ты подымал меня
на облака Синая,
и Новую скрижаль
из молний высекал
и путь громами устилал
сквозь ады мук…
Вел ----
Иуда, как дитя больное.
Беспомощно заныли руки:
обмана просят.
Унизаны воспоминаньем,
гирляндами любви повиты,
любви низвергнутой,
ревнивой о любви…
Я именем Твоим изгнал бесов…
— умрет —
— сгниет —
Тяжелыми комками
распалось сердце.
Непоправимое вползло,
загрызло…
Понурилась душа.
Безумье тихое
неслышно пригвоздило
к кресту позора.
Ползком прополз
к старейшинам Иуда.
И полумертвыми словами
в тоске кромешной
перед презренными презренный
раскаялся:
«Согрешил я,
предав кровь Невинного»…
И, бросив сребреники в храме,
бездомный,
разрушенный дотла,
в последнее убежище он постучался
к Тебе, о матерь покинутых,
Смерть.
Я слышу рыданье
поруганной веры.
Внимаю лобзанью
из верных верного
Иуды.
Комментарии
правитьВпервые опубликован: Воздетые руки. Книга поэзии и философии. М.: Орифламма, 1908. С. 6—21.
Рукописные источники: Беловые автографы. ИРЛИ. Ф. 627. Оп. 2. № 70; ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 1. № 1 (в конце рукописи указание адреса: Киев, Безаковская, 20, 17, на обороте последнего листа штамп: Лит. Музей. Всерос. Союза писателей и номер регистрации : 1224).
Дата: 1903.
Прижизненные издания: Сирин 8, под загл. «Иуда Предатель»; Трагедия и Иуде Принце искариотском. М.: Нар. Комиссариат по просвещению. Театр. отдел, 1919 (под загл. «Иуда Предатель»).
Первое упоминание о поэме встречается в письме к жене от 26 июня 1903 г.: «Взялся за „Иуду“ <…> Вчитываюсь в евангелие, чтобы изобразить „рамку“» (На вечерней заре. I. S. 175.). К 25 октября работа была завершена и рукопись отправлена Брюсову в издательство «Скорпион» для альманаха «Северные цветы» (Брюсов. С. 167). Однако вскоре между издательствами «Скорпион» и «Гриф» (издатель С. Соколов) развернулась острая конкурентная и идеологическая борьба, и автор оказался в сложной ситуации; «„Иуда“ будет напечатан, если я не участвую в „Грифе“, а я в Гриф послал стихи и ответ уж получил о принятии» (ИРЛИ. Ф. 627. Оп. 4. № 1479—1610. Л. 80, п. к П. Щеголеву от 16 января 1904). Возможно, этим обстоятельством объясняется отказ Брюсова напечатать это произведение в «Северных цветах». Поэма была высоко оценена B.Ивановым, который был ознакомлен с ее текстом еще в рукописи (См.: <Брюсов В. Я> Переписка с Вячеславом Ивановым. 1903—1923. / Предисл. и публ. С. С. Гречишкина, Н. В, Котрелева и А. В. Лаврова // Литературное наследство. Т. 85. Валерий Брюсов. М, 1976. С. 466). Подробнее о поэме см.: Lamp! Н. Aleksej Remizov’s. Betrag zum Russischen Theater // Wiener Slawisches Jahrbuch, Bd. 17. 1972. S. 136—183. Фактически, Ремизов был первым среди писателей-модернистов, кто интерпретировал образ Иуды, отступив от канона православной церкви. Ср. с повестью Л. Андреева «Иуда Искариот» (1907) и ее анализом в статье М. Волошина «Некто в сером» (1907), а также с незаконченным «Евангелие от Иуды» М. Волошина (1908), автограф которого сохранился в РО ИРЛИ (Ф. 562). Увлечение литературной обработкой евангельского сюжета о Иуде сказалось и в работе Ремизова над переводом поэмы «Иуда» («Judasz») польского поэта Яна Каспровича, который был подготовлен к печати в начале 1904 г., но так и остался неопубликованным (Там же. С. 174). Включение поэмы в цикл «Полунощное солнце» в качестве ее третьей части объясняется единой темой тюремного заточения и ссылки, которая объединяет все произведения, составившие эту композицию. В этом смысле поэма «Иуда» развивает автобиографический мотив, связанный с комплексом навязанной вины — несправедливых подозрений в предательстве, которые роковым образом преследовали Ремизова на его путях по тюрьмам: «Об Иуде, как пламеннике веры и венце всяких страданий, сколько раз думал, особенно в скитаниях по тюрьмам, когда рушились все эти трухлявые перегородки, что жизнь нашу разделяют, и сердце человеческое, такое горячее и сиротливое, странным своим голосом подавало голос» (Там же. С. 172—173; п. В. Брюсову от 13 января 1904). Подробнее этот автобиографический мотив был изложен в докладе C. Н. Доценко «„И к злодеям причтен“. Тема предательства в поэме А. Ремизова „Иуда“» (См.: Обатнина Е. Р. Международная научная конференция «Алексей Ремизов и мировая культура» // Русская литература. 1998. № 1. С. 220). Интерпретируя предательство Иуды, как исполнение величайшего злодеяния во имя «победы горней», Ремизов шел вразрез с ортодоксальным толкованием, чем создавал предпосылки для цензурных преследований в соответствии с 75-й статьей Уголовного уложения о применении судебных санкций за преступные действия, препятствующие «отправлению общественного христианского богослужения». На актуальность возможных гонений указывает ремизовский инскрипт на сборнике «Воздетые руки»: «Максимилиану Александровичу Волошину эту книгу поэзии и философии (статья 75 Уголовного уложения 1903 г.) на Красную горку подношу. А. Ремизов» (Гречишкин С. С, Лавров А. В. М. Волошин и А. Ремизов // Волошинские чтения. Сборник научных трудов. М, 1981. С. 98) Два сохранившихся беловых автографа имеют значительные разночтения, отличаясь также и от последующих печатных редакций. В 1919 г. поэма под названием «Иуда предатель» была напечатана в одной книге вместе с пьесой «Трагедия о Иуде принце Искариотском» (1908). В последней печатной редакции текст поэмы предварялся эпиграфом: «У Христа Иуда — / он первый был / Он верующий». Вероятно, эпиграф (как и название), восходит к исследованию проф. М. Д. Муретова «Иуда предатель» (Богословский вестник. 1905. Т. 2. С. 539—559; Т. 3. С. 39—68; 1906. Т. 1. С. 32—68; 246—262. Ср.: «…Иуда Искариот из числа Двенадцати апостолов, ближайший ученик…» (1905. Т. 3. С. 47).
марная — туманная, мглистая.
«И иже аще мене ради погубить свою душу обрящет» — Ср.: «Ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк. 9, 24).
Обезображенная голова Пророка… — Иоанн Предтеча и Креститель Господен был обезглавлен по приказу царя Ирода. (Мф. 14, 6-12; Map. 6, 21—29).
Крик проклятых свиней Геркесина… — свиное стадо, в которое вошли бесы, чудесно бросившееся с обрыва в море по слову Иисуса, излечившего двух бесноватых в Гергесинской стране (Мф. 8, 28—34).
Навзрыд рыдали в смятенье стены Иаира… — образное упоминание сюжета об исцелении Иисусом дочери Иаира — начальника синагоги (Map. 5, 22)
молвь — то же, что и молва,
Лазарь — брат Марфы и Марии, которого Иисус воскресил из мертвых на четвертый день после смерти (Иоан. 11).
«Един, един от вас»… — Ср. со словами Иисуса, обращенными к ученикам: «…истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня» (Иоан. 13, 21).
…осудят Бога, — как Адама… — здесь: осудят Иисуса Христа как простого человека.
«Аще веру имате и не усумнитесь не токмо смоковничное сотворите» — здесь «смоковничное» как преждевременное и бесплодное; ср. с запретом Иисуса собирать плоды смоквы раньше положенного срока (Мрк. 11, 13—14). Ср. также: «…если кто скажет горе сей: „поднимись и ввергнись в море“, и не усумнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему что ни скажет» (Мрк, 11, 23).
«Еже твориши, скоро сотвориши» — «что делаешь, делай скорее» (Иоан. 13, 27); слова Христа, обращенные к Иуде, указывающие на его скорое предательство.
Кедром — ручей, за которым располагался Гефсиманский сад — место, где Иуда передал Иисуса Христа под стражу слуг первосвященника (Иоан. 18, 1—2).
неотвратимая Чаша — здесь: судьба. Ср.: «Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя» (Мат. 26, 42).
равви — букв.: Господин мой, или учитель; почетный титул, который присваивался в Иудее известным учителям или законникам.
И Петр ушел от Каиафы, в тенях презренья… — имеется в виду сцена второго отречения Петра от Учителя, когда Христос был схвачен и приведен к первосвященнику Каиафе (Иоан. 18, 14—17).
Песней Песнь — подразумевается «Песнь Песней» — книга высокой библейской лирики, приписываемая Соломону.
Иегова — одно из имен Бога (Исх. 3, 14).
облака Синая — гора, на вершине которой Израильтянам был дан закон Божий; облако символизирует присутствие Бога среди своего народа.
Новая скрижаль — здесь: Новый Завет; скрижали — две каменные доски, на которых Господом были начертаны 10 заповедей Закона Божьего.
старейшины — лица, обладавшие в Иудее различными должностными полномочиями в государственных и церковных делах.
Источник текста: Ремизов А. М. Собрание сочинений. М.: Русская книга, 2000. Том 3. Оказион. С. 61—72.