История (Геродот; Мищенко)/3

 См. также одноимённые страницы.

История — Книга третья. Фалия
автор Геродот, пер. Фёдор Герасимович Мищенко

Оригинал: древнегреческий, опубл.: V век до н.э.. — Перевод опубл.: 1887—1888. • Геродот. История в 9 кн. : в 2 т. / Пер., предисл. и указатель Ф. Г. Мищенко — Изд. 2-е, испр., доб. в предисл. и снабженное картами. — М., 1888. - Сканы: том 1, том 2

Поход Камбисы в Египет; союз его с арабами и нравы этих последних (1-9). Поражение египтян Камбисою (10—16). Неудачные походы Камбисы на карфагенян, аммониев и эфиопов (17—36). Неистовства Камбисы (27—38). Судьба Поликрата Самийского и война лакедемонян с Самом; судьба Периандра (39—60). Восстание магов против Камбисы, смерть Камбисы (61—66). Низвержение магов и воцарение Дария (67—88, 118—119). Административное деление Персии на сатрапии (89—98). Окраины земли (99—117). Гибель Поликрата (120-125). Гибель Оройты (126—128). Врач Демокедес (129—138). Война персов с самиянами (139—149). Вторичное завоевание Вавилона персами (150—160).

1. Против этого-то Амасида выступил в поход сын Кира, Камбиса, причем в войске его кроме других подданных были из эллинов ионяне и эоляне. Причина похода была следующая: через отправленного в Египет посла Камбиса просил у Амасида руки его дочери. Сделал он это по внушению одного египтянина, питавшего злобу на Амасида за то, что из всех египетских врачей он его одного оторвал от жены и детей и послал в Персию на службу в то время, когда Кир через посла просил у Амасида лучшего в целом Египте глазного врача. Раздраженный этим, египтянин не переставал своими советами подстрекать Камбису просить дочь у Амасида, рассчитывая на то, что тот или с прискорбием выдаст дочь, или отказом вызовет войну со стороны Камбисы. Действительно, Амасид боялся могущества персов и в страхе перед Камбисою не знал, что делать: отдать ли дочь Камбисе, или отказать ему, ибо он хорошо звал, что Камбиса домогается его дочери не в жены, а лишь в наложницы. По этому Амасид поступил так: у прежнего царя Априи была дочь, прекрасно сложенная и красивая девушка, одна из всей семьи оставшаяся в живых; называлась она Нитетис. Эту девушку Амасид велел нарядить в пышное платье, надеть на нее золотые украшения и под видом родной дочери отправил в Персию. Когда впоследствии Камбиса ласкал ее и называл по имени отца, женщина эта сказала: «ты, царь, и не подозреваешь обмана. Амасид нарядил меня и передал тебе в дар как родную дочь, между тем на самом деле я дочь Априи, бывшего владыки Амасида; против отца моего он восстал вместе с египтянами и умертвил его». Слова женщины и всё это происшествие сильно раздражили кирова сына Камбису и побудили его к войне с Египтом. Таков рассказ персов.

2. Египтяне считают Камбису своим на том основании, что будто бы эта самая дочь Априи была его матерью, так как за дочерью Амасида присылал-де Кир, а не Камбиса. Но это не верно. Египтянам не безызвестно, так как учреждения персов знают они не хуже других, что, во-первых, по персидским законам побочный сын не может быть царем, если жив сын законный, а во-вторых, что Камбиса был сын Касанданы, дочери Фарнаспы, из рода Ахеменидов, а вовсе не египтянки. Притязания египтян на родство с Камбисою извращают историю. Таковы эти отношения.

3. Есть впрочем еще другой рассказ, но я не верю ему: будто какая-то персиянка, посетив однажды жен Кира, увидела подле Касанданы красиво и хорошо сложенных детей, восхищалась ими и долго рассыпалась в похвалах им. На это супруга Кира Касандана заметила: «и вот меня, мать таких детей, Кир вовсе не ценит, между тем как окружает почетом другую женщину, привезенную из Египта». Так говорила царица в досаде на Нитетис, причем будто бы старший сын ее, Камбиса, заметил: «в таком случае, мать, я возмужав всё переверну в Египте». Камбисе было тогда лет десять от роду, и замечанием своим он изумил женщин. Впоследствии он никогда не забывал своей угрозы и, возмужав, по получении царской власти пошел войною на Египет.

4. Ко времени этого похода случилось еще одно обстоятельство такого рода: в вспомогательном войске Амасида был один галикарнасец по имени Фанет, человек умный и храбрый воин. Рассердившись за что-то на Амасида, он сел на корабль и бежал из Египта, чтобы переговорить с Камбисою. Так как он пользовался большим уважением вспомогательных отрядов и достоверно звал положение дел в Египте, то Амасид немедленно принял всё меры к тому, чтобы поймать его и, послал за ним погоню; для этого снаряжена была трирема, на которой отправился вернейший из царских евнухов; он захватил Фанета в Ликии, но не доставил обратно в Египет. Фанет перехитрил его: напоил до пьяна стражу и сам бежал в Персию. Он явился к Камбисе в то время, когда тот собирался выступить в поход в недоумевал только, как ему пройти безводное пространство. Фанет сообщил царю о положении дел Амасида вообще, а также научил его, как провести войско, именно: он посоветовал обратиться через посла к арабскому царю с просьбой предоставить войску безопасный путь через его владения.

5. Только на этом пути и был свободный доступ в Египет. От Финикии до города Кадития тянется область так называемых Палестинских сириян. Кадитий, по моему мнению значительный город, немного лишь менее Сард. Между Кадитием и городом Иенисом лежат на морском побережье торжища, принадлежащие арабскому царю; от Иениса до Сербонидского озера следует волоса сириян, а подле озера проходит к морю хребет Касий. От Сербонидского озера, в котором, говорят, сокрыт Тифов, начинается уже Египет. Пространство между городом Иенисом, хребтом Касием и Сербонидским озером — не малое, дня на три пути, совершенно безводное.

6. Только немногие посещающие Египет обращают внимание на то, о чем я сейчас скажу. Два раза ежегодно из целой Эллады, а также из Финикии привозят в Египет глиняные сосуды с вином, и однако в Египте почти нельзя найти ни одного пустого сосуда. Куда же, спросит кто-нибудь, деваются эти сосуды? Об этом-то я и скажу. Всякий местный старшина обязан собрать в своем околотке всю глиняную посуду и доставить ее в Мемфисе, а старшины Мемфиса обязуются препроводить ее, наполнив предварительно водою, в эти безводные части Сирии. Таким образом вся та посуда, которая направляется в Египет и там опорожняется, отправляется в Сирию в дополнение к прежней.

7. По завоевании Египта Персы проложили путь в эту страну, снабжая ее водою описанным выше способом. Но во время похода запасов воды на этом пути еще не было, и Камбиса, наученный галикарнасцем, обратился через посла к арабскому царю с просьбою о предоставлении безопасного прохода для его войска. Просьба была уважена, и они заключили между собою договор.

8. Арабы соблюдают договоры вернее, нежели какой-нибудь другой народ, а заключают их следующим образом: если двое пожелают заключить договор, то третье лицо становится между ними и острым камнем делает у большого пальца договаривающихся продольный разрез на внутренней стороне руки, вытягивает по клоку шерсти из их платья и намазывает кровью положенные между договаривающимися семь камней; при этом он взывает к Дионису и Урании. По окончании всего этого заключивший договор представляет иноземца или соплеменника, если договор заключен с соплеменником, своим друзьям, которые с этого времени считают долгом уважать состоявшийся договор. Из богов арабы чтут только Диониса и Уранию, и говорят, что они стригут себе волосы совершенно так, как стригся сам Дионис, именно: они стригутся в кружок, причем подстригают волосы на висках. Диониса они называют Ороталтом, а Уранию Алилат.

9. Итак, заключив договор с послами, явившимися от Камбисы, арабский царь устроил следующее: наполнил водою мехи из верблюжьей кожи, навьючил ими всех своих верблюдов и затем выступил в пустыню, где дожидался камбисова войска. Таков более вероятный рассказ, но следует передать и менее вероятный, который также можно слышать. В Аравии есть большая река, по имени Корис, вливающаяся в так называемое Ерифрейское море. Как рассказывают, арабский царь велел сшить из сырых бычачьих и других кож водопровод, достигавший до пустыни, из реки провел через него воду, а в пустыне велел выкопать обширные вместилища, которые принимали бы в себя воду и сохраняли ее. От реки до пустыни двенадцать дней пути. Воду царь провел тремя водопроводами в три пункта.

10. В ожидании Камбисы сын Амасида Псамменит расположился с войском при Пелусийском устье Нила. Дело в том, что во время похода на Египет Камбиса не застал уже в живых Амасида, умершего после сорокачетырехлетнего царствования; за это время не случилось с ним никакой большой беды. По смерти он был бальзамирован и погребен в той гробнице в храме, которая им же была сооружена. В царствование в Египте сына Амасида Псамменита египтяне видели величайшее чудо: в египетских Фивах шел дождь, хотя ни прежде, ни после до моего времени Фивы никогда дождем не орошались, как говорят сами фивяне; вообще в верхнем Египте дождь не идет вовсе, да и в то время в Фивах бывали лишь капли дождя.

11. Перейдя безводную пустыню, персы расположились вблизи египтян с целью сразиться с ними. Воины вспомогательных отрядов египетского царя, именно эллины и карийцы, негодуя на Фанета за то, что он привел на Египет чужеземное войско, придумали ему следующее наказание: у Фанета в Египте оставались сыновья; их привели в лагерь, поставили на виду у отца между обеими стоянками чашу, потом вывели туда во одиночке детей Фанета и над чашей зарезали их. Зарезав всех детей, они влили в ту же самую чашу вина с водою, всё воины вспомогательного войска напились крови и тогда пошли в сражение. Бой был ожесточенный, с обеих сторон пало множество воинов, наконец египтяне обратились в бегство.

19. Там я видел удивительную вещь, о которой рассказывали мне раньше туземцы: кости воинов, павших в этом сражении с одной и с другой стороны, свалены в две отдельные кучи; в одном месте лежат кости персов, в другом египтян, так, как разделены они были при погребении; черепа персов так ломки, что их легко продырявить брошенным мелким камешком; черепа египтян напротив так крепки, что их едва можно разбить ударами камня. Разница эта, как мне говорили и я этому легко верю, зависит от того, что египтяне начиная с детства стригут себе волосы, и черепа их грубеют от солнца; по той же самой причине египтяне не лысеют; плешивых можно видеть у них меньше, нежели у другого какого народа. Вот почему египтяне имеют крепкие черепа. Что у персов черепа слабые, объясняется следующим обстоятельством: с раннего детства они изнеживают себе черепа употреблением войлочных шапок. Таковы черепа египтян и персов. Нечто подобное наблюдал я в Папремисе, где вместе с Ахеменесом, сыном Дария, истреблены были персы Инаросом, ливийским царьком.

13. Покинув поле сражения, египтяне бежали в крайнем беспорядке и загнаны были в Мемфис. Тогда Камбиса отправил к ним вверх по реке на митиленском судне посла своего, перса по происхождению, с предложением мира. Но когда египтяне увидали, что к Мемфису подошел этот корабль, толпою бросились с укреплений, разбили корабль, людей изрубили в куски и так вернулись на укрепления. После этого египтяне были осаждены и спустя некоторое время сдались. Судьба Египта устрашила смежных с египтянами ливиян, которые и сдались персам без боя, сами наложили на себя дань и послали Камбисе подарки. Подобно ливиянам поступили, будучи также перепуганы, киреняне и баркияне. Камбиса принял благосклонно присланные от ливиян подарки, а подарками киренян остался недоволен, потому, мне кажется, что они были незначительны: киреняне прислали всего пятьсот мин серебра; он взял серебро и собственноручно разбросал его своим солдатам.

14. На десятый день по взятия акрополя в Мемфисе Камбиса посадил в предместье на посрамление египетского царя Псамменита после шести месяцев царствования; он посадил там царя вместе с другими египтянами и подверг его мужество следующему испытанию: дочь царя велел одеть в рабское платье и вместе с другими избранными девушками знатнейших египетских семейств послал с кувшинами по воду; другие девушки были одеты так же, как и царская дочь. Когда девушки с воплями и жалобами проходили мимо отцов своих, эти последние при виде позора детей громко рыдали вместе с ними; один Псамменит, взглянув и поняв всё, молча поник головой. Когда водоноски прошли, Камбиса послал царского сына вместе с другими египтянами, его сверстниками в числе двух тысяч человек; всё они имели веревки на шее и были взнузданы; так вели их на казнь в отмщение за тех митиленян, которые погибли в Мемфисе вместе с кораблем. Такой приговор постановили царские судьи, именно, казнь десяти знатнейших египтян за каждого убитого. Псамменит видел, как осужденные проходили мимо, понял, что идущий во главе египтян сын его будет казнен, но он держал себя так же, как и при виде дочери, тогда как всё прочие египтяне, сидевшие подле него, плакали и громко выражали свое отчаяние. Когда и эти прошли, случилось следующее: один из застольных друзей Псамменита, человек довольно старый, потерявший всё состояние и впавший и нищету, просил милостыни у солдат, и проходил мимо сына Амасида, Псамменита, и сидевших с ним в предместье египтян. Увидев его, Псамменит громко зарыдал, назвал друга по имени и бил себя по голове. Подле него находилась стража, которая докладывала Камбисе обо всем, что делал Псамменит каждый раз при виде проходящих. Камбису удивил поступок Псамменита, и он через своего вестника спросил его: «царь Камбиса спрашивает тебя, Псамменит, почему ты не вопил, не плакал при виде опозоренной дочери, при виде сына, ведомого на казнь, но этими знаками скорби почтил нищего, который, как царь слышал, вовсе даже не родственник тебе». В ответ на это Псамменит сказал: «собственное мое горе, сын Кира, слишком велико для того, чтобы его оплакивать; но достойно слез бедствие друга, который на пороге старости от довольства и счастья перешел к нищете». Замечание это Камбиса нашел верным. По словам египтян, Крез сопровождавший Камбису в Египет, заплакал, равно как и присутствовавшие здесь персы. Сам Камбиса был тронут и тотчас велел спасти царского сына от рук палачей, а самого Псамменита доставить из предместья к нему.

15. Однако посланные не нашли уже юноши в живых, так как он был казнен первым; самого Псамменита они взяли с собою и привели к Камбисе. С этого времени он жил у Камбисы, не испытывая никакой обиды; мало того: если бы он сумел остаться спокойным и не замышлять козней, то получил бы в управление Египет, потому что персы обыкновенно относятся почтительно к царским детям. Что такое поведение составляет их правило, в этом можно убедиться по многим случаям, между прочим на примере сына Инароса, Фанниры, которому отдана была такая самая власть, какая принадлежала отцу его, и на примере Павсириса, сына Амиртея; и этот последний получил власть, принадлежавшую его отцу. Между тем никто не причинил персам больше вреда, как Инарос и Амиртай. Теперь Псамменит понес наказание за злоумышление: он уличен был в возбуждении египтян к восстанию. Узнав об этом, Камбиса велел напоить его бычачьей кровью, и Псамменит тотчас умер. Таков был его конец.

16. Из Мемфиса Камбиса перешел в город Саис ради того, что он действительно там и сделал, именно: вошел в дворец Амасида и тотчас распорядился выбросить вон из гробницы труп царя; когда это было исполнено, он велел стегать труп бичом, оборвать на нем волосы, колоть его и вообще наносить всевозможные оскорбления. Когда исполнители царских приказаний были наконец утомлены, — потому что труп был бальзамирован, выдерживал всё и не распадался на части, — Камбиса отдал нечестивое приказание сжечь труп. Между тем персы почитают огонь за божество. Действительно, сожигание трупов вовсе не в обычае ни у персов, ни у египтян: у персов по причине, сказанной выше, именно потому, что они считают непозволительным давать божеству труп человека, у египтян же потому, что огонь считается у них одушевленным существом, которое пожирает всё, что бы ни привяло, и потом, насытившись едою, умирает вместе с пищей. Вот почему у них строго воспрещается отдавать трупы зверям на съедение, и потому они бальзамируют трупы, чтобы не оставлять их в земле на съедение червям. Таким образом Камбиса отдал приказание, противное обычаям обоих народов. Впрочем, как говорят египтяне, жертвою истязаний был не Амасид, а какой-то другой египтянин, одинакового роста с Амасидом; оскорбляя его, персы думали, что оскорбляют Амасида. Рассказывают, что Амасид был предупрежден оракулом относительно того, что случится с ним после смерти, и потому во избежание угрожающего позора похоронил этого человека, умершего в то время, а теперь избитого бичом, в своем собственном склепе, у входа в него, а себя завещал сыну похоронить в наиболее углубленной части усыпальницы. Однако мне кажется, что Амасид вовсе не делал таких распоряжений касательно погребения себя и того человека, и что это не более, как праздная болтовня египтян.

17. После этого Камбиса вознамерился совершить три военных похода: один против карфагенян, другой против аммониев и третий против долговечных эфиопов, живущих в Ливии у южного моря. Против карфагенян он решил снарядить флот, против аммониев части пехоты, а к эфиопам послал прежде всего соглядатаев для удостоверения в том, действительно ли там находится «солнечный стол», помещаемый в земле этих эфиопов, и вообще для осмотра страны под предлогом преподнесения подарков эфиопскому царю.

18. О «солнечном столе» рассказывают так: это — луг в городском предместье, покрытый вареным мясом всякого рода четвероногих; куски мяса тайком приносят туда по ночам всё должностные лица народа, а днем каждый желающий идет на луг и ест это мясо, причем туземцы говорят, будто бы каждую ночь сама земля производит его. Таков, по рассказам, «солнечный стол».

19. Решив послать соглядатаев, Камбиса немедленно вызвал из города Елефантины из племени ихфиофагов нескольких людей, знающих эфиопский язык. В ожидании их Камбиса отправил флот против Карфагена. Но финикияне отказались исполнить его приказание, так как они были связаны грозными клятвами не совершать нечестия и не ходить войною на родных детей. За отказом финикиян никакой другой из подвластных народов не мог поставить годного для этого похода войска. Таким образом карфагеняне избегли порабощения персами. Камбиса не считал себя в праве употребить насилие по отношению к финикиянам, потому что они подчинились персам добровольно, и вся морская сила персов держалась на финикиянах. Также добровольно подчинились персам и киприяне, которые участвовали в походе на Египет.

20. По прибытии ихфиофагов из Елефантины, Камбиса послал их к эфиопам с поручением сказать царю, что нужно, и поднести ему в дар пурпурное платье, золотую цепь на шею, браслеты, алебастровый сосуд с мирром и кувшин пальмового вина. Говорят, что эфиопы, к которым послал Камбиса. самый рослый и красивейший народ. У них существуют совершенно особенные порядки, отличающие их от прочих народов; таков в частности выбор на царство: достойным царской власти они признают того из соплеменников, который окажется наибольшего роста и соответствующей этому силы.

21. Ихфиофаги, явившись к этому народу, передали царю подарки со следующими словами: «царь персов Камбиса ищет дружбы и союза с тобою и потону прислал нас для переговоров, предлагая тебе в дар такие предметы, какие и ему самому способны доставить наибольшее удовольствие». Однако эфиопский царь понял, что к нему явились соглядатаи, и обратился к ним с такою речью: «персидский царь послал вас ко мне с дарами не потому, что дорожит союзом со мною; вы сами говорите неправду, потому что пришли в качестве соглядатаев в мои владения, и тот человек, который послал вас, бесчестен. Если бы он был честен, то не добивался бы обладания другою страною, помимо своей, и не искал бы порабощения народа, не причинившего ему никакой обиды. Поэтому передайте ему этот лук и скажите: царь эфиопов советует царю персов только тогда идти войною на долговечных эфиопов, хотя бы и в большем числе воинов, когда персы будут натягивать такой величины луки с тою же легкостью, как натягиваю я; а пока он должен благодарить богов за то, что они не внушают сынам эфиопов охоты присоединить к своей земле чужую». С этими словами он отпустил тетиву и вручил лук послам.

22. После этого царь эфиопов взял пурпурный плащ и расспрашивал, что это такое, в как он сделан. Когда ихфиофаги рассказали ему всю правду о пурпуре в об окрашивании, царь заметил: «обманчивы эти люди, поддельны и одежды их». Потом спросил о золотой шейной цепи в о браслетах и в ответ на рассказ эфиопов^[1] о приготовлении этих вещей засмеялся, потому что считал их оковами, и сказал, что у него оковы покрепче этих. Третий вопрос его касался мирра; когда те рассказали, как приготовляется мирро, и как им персы намазываются, царь сказал то же самое, что и об одежде. Когда зашла речь о вине, и он узнал о способе его приготовления, то чрезвычайно обрадовался напитку и спросил, чем питается персидский царь, и какая наибольшая продолжительность жизни у персов. Ихфиофаги отвечали, что царь питается хлебом, причем объяснили обработку пшеницы, а пределом самой продолжительной жизни у персов назвали восемьдесят лет. Эфиоп на это заметил, что кратковременности жизни их не удивляется, потому что они питаются калом; что они не могли бы и столько прожить, если бы не подкрепляли себя таким напитком: он разумел вино; в этом последнем отношении, сказал он, эфиопы уступают персам.

23. Когда ихфиофаги в свою очередь стали спрашивать царя о продолжительности и образе жизни эфиопов, царь отвечал, что большинство их живет по сто двадцать лет и дольше, что в пищу употребляют они вареное мясо, а пьют молоко. Соглядатаи выразили удивление по поводу числа лет; тогда их повели к источнику, обмывшись в котором они стали блестящими, как будто источник был масляный; от него шел запах фиалок. По словам соглядатаев, вода в источнике так легка, что на поверхности ее ничто не может держаться, ни дерево, ни даже предметы более легкие; всё идет ко дну. Если действительно вода у эфиопов такова, как говорят, то быть может они и долговечны благодаря постоянному употреблению ее. От источника повели ихфиофагов в тюрьму, где всё заключенные закованы были в золотые цепи. У этих эфиопов медь — редчайший и ценнейший из всех металлов. После этого они осмотрели и так называемый «солнечный стол».

24. Наконец осмотрены были гробницы эфиопов, которые, как говорят, изготовляются из стекла следующим образом: прежде всего труп высушивается по египетскому или по какому-нибудь другому способу, потом весь обмазывается гипсом и расписывается, причем воспроизводят по возможности верно наружность покойника, наконец ставят его в пустую стеклянную колонну. Материал этот выкапывается там в изобилии и удобен для обработки. Помещенный в середине колонны труп хорошо виден, вовсе не издает неприятного запаха и не представляет ничего безобразного, хотя на мумии различаются ясно всё члены, как на самом трупе. Ближайшие родственники покойника держат мумию в своем доме в течение целого года, уделяя ему первые плоды и принося жертвы. Наконец гроб уносят и ставят в окрестностях города.

25. Осмотрев всё, соглядатаи отправились в обратный путь. Рассказы их привели Камбису в ярость, и он немедленно стал готовиться к походу, не сделавши даже распоряжения относительно продовольствия, вовсе не принимая во внимание, что он идет войною на край земли; словом он выступил в поход, лишь только выслушал ихфиофагов, как безрассудный и сумасшедший человек. Находившимся у него на службе эллинам он приказал оставаться в Египте, а всю пехоту повел с собою. Прибыв во время похода в Фивы, он отделил от своего войска пятьдесят тысяч человек, поручил им поработить аммониев в сжечь прорицалище Зевса, а сам с остальным войском продолжал поход на эфиопов. Войско не прошло еще пятой части пути, когда всё имевшиеся у него съестные припасы были истощены; после этого воины стали есть вьючный скот, пока и он не истощился. Если бы, заметив это, Камбиса оставил свое намерение и повернул бы с войском назад, то, не смотря на первоначальную ошибку, всё же был бы человеком благоразумным; но он не обращал никакого внимания на препятствия и подвигался вперед. Пока солдаты могли добывать что-нибудь с полей, они питались зеленью и тем спасали себя от смерти, но по вступлении в пустыню некоторые из них учинили ужасное дело: съели по жребию десятого из своей среды. Узнав об этом, Камбиса испугался, как бы всё солдаты не поели друг друга; поэтому остановил поход на эфиопов и повернул назад. Но прежде чем достигнуть Фив, он потерял множество людей. Из Фив Камбиса спустился в Мемфис и там дал разрешение эллинам отплыть на родину. Таков был конец похода на эфиопов.

26. Что касается тех персов, которые отделились и пошли на аммониев, то из Фив они взяли с собою проводников; затем известно только, что они достигли города Оасиса, который населен самиянами эсхрионского колена и отстоит от Фив на семь дней пути через пустыню; по-эллински местность эта называется Островом Блаженных. Сюда-то, как говорят, и пришло войско; что было с ним после, никто не знает об этом ничего, кроме самих аммониев и тех, кому аммонии рассказывали. К аммониям войско не дошло и назад не вернулось. Сами же аммонии сообщают относительно этого следующее: когда из Оасиса персы через пустыню отправились против них, и когда были почти на середине пути между ними и Оасисом, на них во время завтрака налетел внезапно сильный ветер с юга и похоронил их в пустыне в массе песку, который принесен был ветром; таков был их конец. Так рассказывают аммонии о судьбе этого войска.

27. По прибытии Камбисы в Мемфис, египтяне обрели Аписа, у эллинов называемого Епафом. При его появлении египтяне тотчас надели на себя лучшее платье и ликовали. В виду этого Камбиса бил твердо убежден, что египтяне устроили себе празднество по случаю постигшей его беды, и позвал к себе старшин города Мемфиса. Явившихся Камбиса спросил: почему египтяне, никогда раньше ничего подобного не совершавшие, устроили празднество теперь, когда он возвратился из похода с потерею значительной частя войска. Старшины отвечали, что египтяне обрели божество, которое появляется лишь черев большие промежутки времени, и появление его всегда сопровождается радостными общими празднествами всех египтян. Царь выслушал их, назвал лжецами и как лжецов велел казнить смертью.

28. Казнивши старшин, Камбиса позвал к себе жрецов. Когда и жрецы ответили то же, царь сказал, что желает знать, кроткое ли божество явилось египтянам, и велел жрецам привести к нему Аписа; те пошли за ним. Апис, или Епаф есть теленок от коровы, которая по рождении его не может никогда уже быть стельною. По словам египтян, на корову. нисходит с неба луч света, и от него она рождает Аписа. Теленок этот, называемый Аписом, черный и имеет следующие признаки: на лбу белое треугольное пятно, на спине изображение орла, на хвосте двойные волосы, под языком жук.

29. Когда жрецы привели Аписа, Камбиса, уже в припадке безумия, выхватил меч и направил удар в живот Апису, но попал в бедро. «Жалкие твари», сказал со смехом Камбиса, обращаясь к жрецам. «Разве такие боги бывают: с кровью, с мясом, чувствительные к железу? Впрочем, каковы египтяне, таково и божество их. Но насмешка надо мною не пройдет вам даром». С этими словами он отдал приказание палачам наказать жрецов кнутом и убивать всех египтян, сколько бы ни захватили их на празднестве. Так кончился праздник и так персы расправились с жрецами, а Апис умер от раны в бедро их священном помещении. Умершего от раны Аписа жрецы похоронили тайком от Камбисы.

30. Как говорят египтяне, Камбиса в наказание за это злодеяние тотчас лишился рассудка; но и прежде он не был в здравом уме. Прежде всего он погубил брата своего Смердиса, единокровного и единоутробного. Из Египта царь отослал его в Персию из зависти, потому что он один из персов натягивал тот лук пальца в два шириною, который ихфиофаги принесли от эфиопского царя; никто из прочих персов не в силах был сделать это. По удалении Смердиса в Персию, Камбиса видел такой сон: будто бы из Персии явился к нему вестник, который и сообщил, что на царском престоле сидит Смердис и головой касается неба. Камбиса испугался, как бы брат не лишил его жизни и не сел на царство; поэтому он отправил в Персию надежнейшего человека, Прексаспеса, с поручением убить брата, что тот и исполнил по прибытии в Сусы, как говорят одни, на охоте, по словам других, он вывез его на Ерифрейское море и там утопил.

31. Это, говорят, было первое злодеяние Камбисы; второе — умерщвление сестры, которая последовала за ним в Египет, с которою он жил в супружеской связи, не взирая на то, что она была единокровна и единоутробна с ним. Женился он на ней так: раньше у персов вовсе не было обыкновения жить в супружестве с родными сестрами; но Камбиса влюбился в одну из сестер и возжелал жениться на ней. Так как желание его было противно обычаям, он созвал царских судей в спросил их: нет ли закона, дозволяющего, если кто пожелает, вступить в брак с сестрою. Царские судьи выбираются из среды персов и остаются ими пожизненно или до тех пор, пока не будут уличены в какой-нибудь неправде. Эти-то судьи разбирают тяжбы персов, толкуют прадедовские установления, и от решения их зависит всё. На вопрос Камбисы они дали ответ и справедливый, и безопасный, именно: закона, который дозволял бы брату жениться на сестре, они не нашли; за то нашли другой закон, дозволяющий царю персов делать всё, что бы он ни пожелал. Таким образом из страха перед Камбисою они не нарушили закона; однако во избежание собственной гибели за верность закону они подыскали другой, благоприятный для царя, желающего вступить в брак с сестрою. После этого Камбиса женился на любимой сестре, а спустя некоторое время ваял себе в жены и другую сестру. Он убил младшую из них, последовавшую за ним в Египет.

32. О смерти этой женщины, равно как в о смерти Смердиса, рассказывают двояко. По рассказам эллинов, Камбиса устроил однажды бой львенка с щенком в смотрел на это вместе с женой; так как щенок начал уступать противнику, то на помощь к нему явился, сорвавшись с цепи, другой щенок, брат его, и щенята вдвоем одолели львенка. Камбисе зрелище это доставило удовольствие, а сидевшая подле него жена плакала. Когда Камбиса заметил это и спросил, чего она плачет, жена отвечала, что плачет при виде щенка, прибежавшего к брату на помощь, и при воспоминании о Смердисе, за которого, как она хорошо знает, никто не отмстит. По словам эллинов, Камбиса умертвил жену именно за это замечание; но египтяне рассказывают иначе. Однажды за столом жена взяла в руки салат и общипала его, потом спросила мужа, какой салат красивее, общипанный ли, или с густыми листьями; когда тот ответил, что с густыми листьями лучше, царица сказала: «между тем ты некогда учинил подобие общипанного салата, обрубивши семейство Кира». Разъяренный Камбиса ударил жену, в то время беременную, ногою в живот, от чего та выкинула в умерла.

33. Так проявлялось бешенство Камбисы относительно близких лиц; а произошло ли оно из-за Аписа, или по какой-нибудь другой причине, как обыкновенно постигают людей многие болезни, мы не решаем. Ибо рассказывают, что Камбиса от рождения страдал серьезною болезнью, которую иные называют священною. Таким образом ничего необыкновенного не было в том, что при серьезной болезни тела и ум Камбисы не был здоров.

34. По отношению к остальным персам бешенство его проявилось, как рассказывают, в следующих случаях: у него в большом почете был Прексаспес, между прочим служивший при царе докладчиком, а сын его был виночерпием при Камбисе, что тоже не малая честь. Прексаспесу этому однажды он сказал: «каким человеком, Прексаспес, считают меня персы, в какие речи ведут они обо мне?» «Вообще, царь» отвечал Прексаспес, «тебя очень хвалят; говорят только, что ты слишком предан вину». Так Прексаспес сообщил царю о персах, а тот в гневе заметил на это: «итак, персы говорят теперь, что я предаюсь вину, что следовательно безрассуден и глуп; поэтому прежние речи их не были правдивы». Дело в том, что некогда прежде во время совещания с несколькими персами и с Крезом Камбиса спросил, как о нем думают сравнительно с отцом его Киром; советники отвечали, что он лучше отца, так как он владеет всем, чем владел отец, а сверх того владычествует над Египтом и на море. Присутствовавший здесь Крез не согласился с мнением персов и сказал Камбисе так: «мне думается, дитя Кира, что ты не равен отцу, ибо у тебя нет еще такого сына, какого он оставил в тебе». Камбиса выслушал это с удовольствием и одобрил мнение Креза.

35. При воспоминании об этом Камбиса в гневе сказал Прексаспесу: «а ты посмотри, говорят ли персы правду, или же подобными речами они обличают только собственное безрассудство: если я выстрелю в твоего сына, стоящего тут, в портике, и попаду ему в самую середину сердца, то значит, персы говорят вздор, а если промахнусь, то знай, что персы говорят правду, и что я не в здравом уме». С этими словами царь натянул лук и выстрелил в юношу. Когда хот упал замертво, царь велел разрезать труп и осмотреть рану. Стрела оказалась в сердце; тогда Камбиса радостью и со смехом сказал отцу юноши: «теперь тебе ясно, Прексаспес, что я не безумен, а что безрассудны персы. а вот скажи мне: видал ли ты вообще кого-нибудь, кто бы так метко стрелял, как я?» Видя, что тот не в здравом уме и опасаясь за собственную жизнь, Прексаспес отвечал: «я полагаю, царь, что само божество не может стрелять столь метко». Вот какое злодеяние совершил тогда Камбиса; другой раз он без достаточной причины велел схватить двенадцать знатнейших персов и закопать их в землю головами вниз.

36. При виде такого поведения лидийский царь Крез счел своим долгом образумить Камбису и обратился к нему с такою речью: «не следуй во всем увлечению молодости и сердца, но умеряй и сдерживай себя. Предусмотрительность благодетельна, и осторожность свойство мудреца. Ты казнишь своих граждан без достаточных оснований, ты убиваешь даже детей. Если долго будешь поступать так, берегись, как бы персы не встали на тебя. Отец твой настойчиво наказывал наставлять тебя и давать тебе благие советы». Крез говорил так с Камбисою из доброжелательства, по тот отвечал на это: «ты дерзаешь еще давать мне советы, — ты, так доблестно охранивший свое отечество и давший столь мудрый совет моему отцу: перейти реку Аракс и там ударить на массагетов, между тем как они собирались было перейти в наши владения; ты погубил себя самого неумелым управлением отечеством, погубил Кира своими советами^[2]; но это не пройдет тебе даром: я давно уже искал случая покарать тебя». С этими словами он взял лук и хотел застрелить Креза, но тот отскочил и выбежал вон. Не успев застрелить Креза, Камбиса приказал своим слугам схватить и убить его. Но слуги знали нрав своего господина и скрыли Креза во внимание к тому, что Камбиса может раскаяться и будет осведомляться о Крезе, они же получат награду, когда представят Креза живым; а если он не раскается и не пожелает его видеть, они убьют его. Действительно, немного времени спустя Камбиса пожелал видеть Креза, а слуги, заметивши это, доложили, что он жив. Камбиса обрадовался тому, что Крез жив, но прибавил, что сохранившие ему жизнь не останутся без наказания и будут казнены. Так он в сделал.

37. Относительно персов и своих союзников Камбиса многократно проявлял бешенство. Между прочим в Мемфисе он вскрывал древние гробницы в рассматривал покойников. Однажды он пришел в храм Гефеста и всячески издевался над кумиром божества. Это изображение Гефеста очень похоже на финикийские патаики, которые у финикиян ставятся на передней части трирем. Кто не видел патаиков, для тех замечу, что они изображают пигмея. Входил он также в святилище Кабиров, в которое грешно входить кому бы то ни было, кроме жреца; над изображениями кабиров надругался и потом сжег их. И эти изображения походят на Гефеста; Кабиры считаются его детьми.

38. Для меня таким образом совершенно ясно, что Камбиса страдал тяжким умопомешательством; в противном случае он не решился бы издеваться над святыней и обычаями. Действительно, если спросить у какого бы то ни было народа, какие обычаи лучше всех, то каждый по расследовании ответит, что наилучшие обычаи его собственные. Таким образом всякий народ считает свои обычаи гораздо лучше всех остальных. Вот почему не естественно, чтобы кто-нибудь, разве помешанный, ругался над подобными предметами. Что всё люди относятся именно так к своим обычаям, можно доказать многочисленными примерами, в частности следующим: во время своего царствования Дарий позвал к себе эллинов, состоявших при нем на службе, и спросил их: за какую плату они согласились бы съесть своих умерших родителей. Те отвечали, что они не сделают этого ни за что. После того Дарий позвал индийцев, именно так называемых калатиев, которые поедают своих родителей, в спросил их в присутствии эллинов, причем переводчик объяснил смысл ответа: за какую плату согласились бы они умерших родителей предать огню. Калатии отвечали громкими восклицаниями и требовали, чтобы он не богохульствовал. Так чтутся обычаи, и я думаю, Пиндар был прав, когда в своем стихотворении назвал обычай всесильным владыкою.

39. Когда Камбиса пошел войною на Египет, лакедемоняне в то же самое время выступили в поход против Сама и Поликрата, сына Эакесова, завладевшего островом черев возмущение. Прежде всего он разделил государство на три части и управлял им совместно с братьями, Пантагнотом в Силосонтом. Впоследствии он умертвил старшего из братьев, а младшего Сидосонта изгнал и овладел целым Самом; потом заключил дружественный союз с египетским царем Амасидом, в знак чего послал ему подарки и от него получил таковые. После этого в короткое время могущество Поликрата увеличилось, и слава о нем разносилась по Ионии и по всей Элладе. Действительно, где бы он ни вел войну, везде за ним следовала удача. Он располагал сотней пятидесятивесельных кораблей и тысячей стрелков из лука. Всех без различия он разорял и грабил, руководствуясь при этом тем, что больше угодит другу, если отнятое возвратит ему же, нежели в том случае, если совеем не возьмет у него ничего. Он покорил множество островов я взял многие города на суше; в морском сражении одержал победу даже над лесбиянами, со всем войском своим явившимся на помощь милетянам, в взял их в плен; эти-то пленники одни выкопали ров кругом самийского укрепления.

40. Чрезвычайное счастье Поликрата было не безызвестно и Амасиду и сильно тревожило его. Так как счастье Поликрата всё возрастало, то Амасид написал к нему письмо, которое и отослал на Сам: «Амасид так говорит Поликрату. Приятно слышать, что друг и союзник благоденствует; но твои необыкновенные удачи не радуют меня, потому что я знаю, как завистливо божество. И для себя, и для тех, кто мне дорог, я желал бы, чтобы удачи сменялись неудачами, в потому предпочел бы существование с переменным счастьем, нежели с постоянным. В самом деле я никогда не слышал, чтобы кто-либо, пользуясь во всем удачею, не кончил несчастливо в не был бы уничижен окончательно. Поэтому послушай меня и прими против твоего счастья следующую меру: сообрази, что есть у тебя самого драгоценного, потерею чего ты был бы наибольше огорчен, возьми эту вещь и выкинь так, чтобы никогда больше она не попадалась на глаза людям. Если и после этого удачи не будут у тебя перемежаться с неудачами, то и впредь исправляй свою судьбу предлагаемым мною способом».

41. По прочтении письма Поликрат понял, что Амасид дает ему благой совет, и стал раздумывать, потеря какого драгоценного предмета огорчила бы его наибольше. Размышления привели его к следующему: был у него перстень с печатью, смарагдовый, отделанный в золото, работы самиянина Феодора, сына Телекла. Решив забросить перстень, Поликрат поступил так: снарядил пятидесятивесельный корабль, взошел на него сам и приказал отплыть в открытое море. Отошедши далеко от острова, он на глазах у всех спутников снял перстень и бросил в море, засим поплыл обратно, вернулся домой и загрустил.

42. На пятый или на шестой день после этого случилось следующее: рыбак поймал большую прекрасную рыбу и решил поднести ее в дар Поликрату. С рыбой в руках подошел он к дверям замка и объявил, что желает быть представленным самому Поликрату. Так и случилось; а вручая рыбу Поликрату, рыбак сказал: «поймав такую рыбу, царь, я решил не нести ее на рынок, хотя и живу трудами рук своих; опа показалась мне достойною тебя и твоей власти, и потому я подношу ее в дар тебе». Поликрату понравилось это приветствие, и он сказал: «ты поступил очень хорошо, и тебе следует двойная благодарность: за речь и за подарок. Мы зовем тебя на обед». Рыбак считал это для себя большою честью и возвратился домой. Между тем слуги разрезали рыбу и в животе ее нашли перстень Поликрата. Увидев перстень, они тотчас взяли его и с радостью понесли к Поликрату; вручая его, они рассказали, как он был найден. Поликрату пришло на мысль, что это — дело божества; потом он написал в письме всё, что сделал, и что с ним было, и послал письмо в Амасиду.

48. По прочтении письма от Поликрата, Амасид понял, что человек бессилен спасти другого от предстоящего ему несчастья, и что Поликрата ждет дурной конец, хотя он и пользуется постоянным счастьем: он находит даже то, что забрасывает. После этого Амасид через посла, отправленного на Сам, объявил, что он разрывает с ним дружбу; делал он это для того, чтобы самому не терзаться за друга, когда с Поликратом случится страшное несчастье.

44. На этого-то Поликрата, во всем имевшего успех, пошли войною лакедемоняне, по приглашению тех самиян, которые впоследствии основали колонию на Крите, Кидонию. Поликрат тайком от самиян отправил посла к сыну Кира Камбисе, который в то время набирал войско против Египта, и просил его прислать на Сам послов с просьбою о войске. Выслушав это, Камбиса поспешно отправил посла на Сам к Поликрату с просьбою снарядить для него флот в Египет. Поликрат отобрал тех из граждан, которых наибольше подозревал в готовности к восстанию, и на сорока триремах отправил их в поход, причем просил Камбису не присылать их обратно.

45. По словам одних, отправленные Поликратом самияне не дошли до Египта, но по прибытии к Карпафу обсудили дело и порешили дальше не плыть. Другие рассказывают, что в Египет они прибыли, но бежали оттуда из под стражи. Когда они подплыли к Саму, Поликрат встретил их на кораблях и дал сражение. Возвратившиеся самияне одержали победу на море и высадились на остров; но на суше были разбиты и отплыли в Лакедемон. Наконец некоторые передают, что прибывшие из Египта самияне одержали победу над Поликратом, но, как мне кажется, рассказ этот не верен: им не было бы нужды звать к себе на помощь лакедемонян, если бы они одни могли одолеть Поликрата. Сверх того невероятно, чтобы возвратившиеся самияне, будучи в небольшом числе, одолели того, у кого было множество наемников и собственных стрелков. Детей в жен тех из граждан, которые находились в его власти, он велел запереть в судохранилища и держать их наготове с тем, чтобы, если только граждане перейдут на сторону врага, сжечь заключенных вместе с судохранилищами.

46. По прибытии в Спарту, изгнанные Поликратом самияне явились к правителям и долго, настойчиво просили их о помощи. В первый раз спартанцы отвечали, что они позабыли начало речи и не понимают конца. Во втором собрании самияне, явившись с мешком, не говорили ничего, только заметили, что мешок нуждается в муке. Но правители возразили, что можно бы обойтись и без слова «мешок», и решили помочь им.

41. После этого лакедемоняне приготовились к войне и выступили в поход, как рассказывают самияне, в благодарность за ту помощь, какую раньше оказали они лакедемонянам против мессенян. Однако сами лакедемоняне говорят, что они предприняли поход не по просьбе самиян о помощи, но из желания отмстить за похищение чаши, которую они везли для Креза, а также за похищение панциря, который египетский царь Амасид посылал им в дар. Панцирь самияне похитили за год до похищения чаши; он был льняной с множеством затканных изображений, украшенный золотой и хлопчатобумажной бахромой; удивительны в нем в особенности отдельные нитки: не смотря на свою тонкость, каждая нитка ткани состоит из трехсот шестидесяти ниток, причем всё они ясны для глава. Другой такой же панцирь Амасид пожертвовал Афине в Линд.

48. Коринфяне со своей стороны содействовали тому, чтобы поход против Сама состоялся. Ибо в коринфянам за одно поколение до этого похода самияне нанесли обиду в то самое время, когда похищена была чаша^[3]. Дело в том, что сын Кипсела Периандр послал было в Сарды к Алиатте для оскопления триста мальчиков, детей знатнейших керкирян. Когда коринфяне, везшие мальчиков пристали к Саму, в самияне узнали, чего ради везут детей в Сарды, прежде всего научили их скрыться у алтаря Артемиды, а потом не дозволяли коринфянам оторвать ищущих убежища от алтаря. Так как коринфяне вовсе не давали есть детям, то самияне устроили празднество, которое совершается у них до настоящего времени по тому же самому способу. Во всё то время, пока дети в качестве ищущих убежища находились в храме, самияне каждый раз по наступлении ночи устраивали в храме хоры девушек и юношей, которым велено было брать с собою лепешки из сесама с медом; лепешки похищались керкирскими мальчиками и поедались ими. Делалось это до тех пор, пока коринфская стража детей не удалилась и не оставила их в покое. Тогда самияне перевезли детей на Керкиру.

49. Если бы по смерти Периандра установилась дружба между коринфянами и керкирянами, то коринфяне по этой причине не помогали бы так осуществлению похода на Сам. На самом деле со времени колонизации острова коринфяне и керкиряне находились между собою в непрерывных распрях, не смотря на родство по происхождению. Вот за что коринфяне злобствовали на самиян. Периандр отобрал сыновей знатнейших керкирян в отослал их для оскопления в Сарды с целью отмстить керкирянам за их прежний злодейский поступок относительно его, именно:

50. После того, как Периандр убил свою жену Мелиссу, с ним случилась сверх этой другая беда. От Мелиссы оп имел двух сыновей, из которых одному было семнадцать, а другому восемнадцать лет от роду. Дед по матери Прокл, тиран Епидавра, пригласил их к себе, обходился с ними ласково, как подобало обходиться с детьми родной дочери. Отпуская и провожая мальчиков домой, он сказал им: «знаете ли, детв, кто убил вашу мать?» Старший мальчик не обратил никакого внимания на этот вопрос, а младший, по имени Ликофрон, был так омрачен этим, что по возвращении в Коринф не говорил с отцом, как с убийцею матери, не отвечал, когда тот обращался к нему с речью и всё вопросы отца оставлял без внимания. Наконец Периандр в гневе выгнал его из дому.

51. После того Периандр расспрашивал старшего сына, о чем говорил с ними дед. Тот рассказал отцу, как ласково он принял их, но не вспомнил о том вопросе, с каким дед обратился к ним при расставании, так как тогда не обратил на на него внимания. Периандр заметил на это, что дед непременно должен был сказать им что-либо; он не переставал расспрашивать сына, пока тот не вспомнил наконец вопроса и не сообщил его отцу. Периандр отнесся к этому серьезно и, но желая выказывать ни малейшего снисхождения к изгнанному сыну, послал вестника туда, где он жил, с приказанием не принимать его в дом. Прогнанный оттуда, он явился в другой дом, но вследствие угроз Периандра и приказания закрывать перед ним двери домов и там не был принят. Отовсюду гонимый, он пришел наконец в дом одного из своих сверстников, где его приняли как сына Периандра, хотя и со страхом.

52. Наконец Периандр объявил ко всеобщему сведению, что всякий, кто примет его сына к себе в дом или заговорит с ним, обязан уплатить Аполлону священную пеню в определенном размере. Вследствие такого объявления никто не решался ни говорить с изгнанником, ни принимать его к себе. Впрочем, сам Ликофрон не имел охоты действовать вопреки запрещению отца и, оставаясь верен себе, скитался по портикам. На четвертый день после этого увидел его Периандр, грязного и голодного, и сжалился над ним. Без гнева он подошел к сыну и сказал: «сын мой, предпочитаешь ли ты теперешнее свое положение, или же власть тирана и те блага, которыми я пользуюсь, и которые ты получишь, если будешь покорен отцу? Сын мой и царь богатого Коринфа, ты предпочел вести жизнь бродяги из вражды и злобы на того, кто всего менее заслужил это. Если в нашем доме случилось несчастье, из-за которого ты гневаешься на меня, то оно несчастье и для меня самого, тем более тяжкое, что я не виновник его. Но ты теперь понял, насколько лучше быть предметом зависти, нежели жалости, понял, к чему ведет гнев на родителей и на сильнейших тебя лиц. Поэтому возвратись домой». Такою речью Периандр старался примирить с собою сына; но тот ничего не отвечал отцу, заметив только, что отец обязан уплатить божеству священную пеню за то, что заговорил с изгнанником. Периандр убедился, что ненависть сына неизлечима и несокрушима, а потому удалил его с глаз и отослал на судне в Керкиру, которая также была под его владычеством. После этого Периандр пошел войною на тестя Прокла, так как считал его наиболее виновным в последнем огорчении, завоевал Епидавр, а самого Прокла взял живым в плен.

58. Спустя некоторое время, когда Периандр состарился и чувствовал себя не в силах уже следить за общественными делами и управлять государством, он отправил на Керкиру посла просить Ликофрона на царство; старшего сына он находил неспособным к управлению по слабоумию. Однако Ликофрон даже не удостоил посланного ответом. Периандр любил юношу и вторично послал к нему сестру его, свою дочь, рассчитывая на то, что брат внемлет ей скорее, нежели кому-нибудь другому. Сестра обратилась к Ликофрону с такою речью: «неужели, друг мой, ты желаешь, чтобы власть перешла в чужие руки, чтобы достояние отца было расхищено? Неужели не хочешь вернуться и получить в свои руки то и другое? Вернись домой и прекрати самоистязание. Упрямство — дурное свойство, и беды не лечи бедою. Многие отдают предпочтение снисходительности перед правосудием, а многие в заботах о материнском потеряли и отцовское. Власть тирана не прочна, и многие жаждут се. Отец твой стар и слаб; не отдавай же своего достояния другим». Она говорила с братом весьма увлекательно, как учил ее отец. Однако Ликофрон отвечал, что никогда не пойдет в Коринф, пока будет знать, что отец его жив. Получив от дочери такое известие, Периандр в третий раз отправил посла с заявлением, что сам он решил удалиться на Керкиру, и просил сына вернуться в Коринф и принять на себя власть тирана. На это условие сын согласился, и потому Периандр собирался уже отплыть на Керкиру, а Ликофрон в Коринф, как вдруг керкиряне узнали всё это и убили юношу, не желая допустить в свою землю Периандра. За это-то Периандр в пытался отмстит керкирянам.

54. Лакедемоняне подошли к Саму с большим войском и осадили город. При нападении на стену они взошли было уже на башню, стоявшую в городском предместье со стороны моря, но в это время явился на помощь с сильным отрядом Поликрат и отбросил лакедемонян назад. Из верхней башни, стоявшей на. гребне горы, ударили на неприятеля союзники и многие самияне, но недолго выдерживали натиск лакедемонян и обратились в бегство; неприятель проследовал их и убивал.

55. Если бы в день сражения всё лакедемоняне были так мужественны, как Архия или Ликопа, то Сам был бы взят. Действительно, они вдвоем только ворвались вслед за бегущими самиянами в укрепление, но здесь им отрезан был обратный путь, и они погибли в самийском городе. С внуком этого Архии, также Архией, сыном Самия, архиева сына, я встречался в Питане, — из этой деревни он был родом. Из всех иноземцев он наивыше ценил самиян, прибавляя при этом, что отцу его дано имя Самия за то, что отец сего последнего умер геройскою смертью. Самиян, говорил он, уважает потому, что они похоронили деда его с почестями на общественный счет.

56. После сорокадневной осады Сама лакедемоняне ушли обратно в Пелопоннес, потому что дело ничуть не подвигалось вперед. Распространен впрочем другой, менее вероятный рассказ, будто Поликрат велел отчеканить большое количество свинцовой местной монеты, позолотил ее и роздал лакедемонянам, которые за эту плату и ушли домой. Так лакедемонские доряне совершили первый поход в Азию.

57. Что касается самиян, воевавших против Поликрата, то они ушли на Сифн, когда лакедемоняне собирались покинуть их, потому что имели нужду в деньгах. Между тем дела на Сифне находились в то время в цветущем состоянии; сифняне были богатейшими из островитян, так как на острове их находились золотые и серебряные рудники, столь изобиловавшие рудою, что на десятую часть доходов с них была пожертвована в Дельфы сокровищница, одна из богатейших; ежегодные доходы сифняне делили между собою. Занятые сооружением сокровищницы, они вопросили прорицалище, долго ли суждено им пользоваться нынешним благополучием. Пифия дала такой ответ: «лишь только на Сифне пританей станет белым, а рывок получит белую ограду, благоразумному следует остерегаться деревянного воинства и красного вестника». В то время у сифнян и рынок, и пританей были украшены парийским мрамором.

58. Это изречение оракула не могли понять сифняне ни тотчас, ни по прибытии самиян. Подплыв к Сифну, самияне немедленно отправили в город послов на корабле. В древности всё корабли окрашивались суриком. Это именно и было предсказано сифнянам пифией, когда она велела остерегаться деревянного воинства и красного вестника. Прибывшие послы требовали от сифнян в займы десять талантов, а когда сифняне отказали в ссуде, самияне стали опустошать их землю. Услыхав об этом, сифняне тотчас бросились на защиту страны своей, но были разбиты в сражении; многим из них неприятель отрезал обратный путь в город, и таким образом вынудил их к уплате ста талантов.

59. На эти деньги самияне купили у гермионян остров Гидрею, что подле Пелопоннеса, поручили его охране трезенян, а сами поселились в Кидонии на Крите, хотя туда они отправились не с этою целью, а только для удаления закинфян с острова. Самияне остались в этом городе и благоденствовали в течение пяти дет, благодаря чему ими сооружены были храмы, находящиеся теперь в Кидонии (в храм Диктины). На шестом году после этого они были разбиты в морском сражении эгинянами в союзе с критянами и обращены в рабство; носы у кораблей их, сделанные в виде кабанов, были обрублены и посвящены в храм Афины на Эгине; эгиняне учинили это по злобе на самиян. Дело в том, что раньше, в царствование Амфикрата на Саме самияне напали на Эгину, причинили много бед жителям, но пострадали и сами. Такова причина этого похода.

60. Я потому распространился о самиянах, что у них есть три сооружения, громаднейшие из всех эллинских сооружений. Первое из них в горе, поднимающейся на полтораста сажень; это — туннель, начинающийся из под горы, с отверстиями по обеим сторонам ее. Длина туннеля семь стадий, а высота и ширина по восьми футов. Во всю длину туннеля выкопан канал в двадцать локтей глубиною и в три фута шириною; через него проведена вода из обильного источника; с помощью насосных труб она доставляется в город. Строителем туннеля был мегарянин Евпалин, сын Навстрофа. Это — одно из трех сооружений; второе — насыпь земляная в море около гавани в двадцать сажень вышины и в две слишком стадии длины. Третье сооружение — храм, обширнейший из всех известных нам храмов. Первым строителем его был уроженец острова, Ройк, сын Филеи. Вот почему я подольше остановился на самиянах.

61. В то время как Камбиса всё еще находился в Египте и страдал умопомешательством, против него восстали два брата, маги, одному из которых Камбиса оставил свой дворец на попечение. Этот-то и восстал, зная; что смерть Смердиса содержится в тайне, что лишь немногим персам она известна, а что народ считает его в живых. Имея это в виду, он для захвата царской власти устроил следующее: был у него брат, который, как я сказал уже, восстал вместе с ним; он был очень похож по наружности на Смердиса, сына Кира, умерщвленного по приказанию Камбисы, родного брата его; он носил и то же самое имя Смердиса. Этого-то человека маг Патизейфес убедил, что всё сделает для него сам, и посадил его на царский престол. Засим он повсюду разослал глашатаев, между прочим и в Египет, с приказанием по войскам, что впредь они обязаны повиноваться Смердису, сыну Кира, а не Камбисе.

62. Глашатаи всюду возвещали об этом, а отправленный в Египет глашатай нашел Камбису с войском в Агбатанах в Сирин; он вошел в средину войска и провозгласил приказание мага. Слушая глашатая и полагая, что он говорит правду, и что следовательно Прексаспес предал его, Камбиса взглянул на этого последнего и сказал: «так-то ты, Прексаспес, исполнил возложенное на тебя поручение?» «Не правда, царь», отвечал тот, «будто Смердис, брат твой, восстал на тебя; невозможно, чтобы от него последовало тебе какое-либо огорчение, большое или малое. Ведь я сам исполнил твое приказание в собственноручно похоронил его. Если же мертвецы встают, то жди, что и Астиаг, царь мидян, восстанет на тебя. Но если и теперь всё так, как было прежде, то не опасайся от Смердиса никакой беды. Поэтому мне кажется, следует послать за глашатаем вдогонку и спросить его, от кого он принес нам требование признавать царем Смердиса и покориться ему».

63. Речь Прексаспеса понравилась Камбисе, за глашатаем тотчас послали погоню, и он явился. Прексаспес тогда спросил его: «ты говоришь, человек, что явился вестником от Смердиса, сына Кира. Скажи же правду и можешь идти с миром: сам ли Смердис лично дал тебе такое приказание, или кто-нибудь из его слуг?» «Смердиса, сына кирова, с того времени, как Камбиса ушел в Египет», отвечал глашатай, «я не видал еще. Дал мне это приказание маг, которого Камбиса оставил смотрителем дворца, и при этом сказал, что так велел сказать вам Смердис, сын Кира». Так говорил глашатай без малейшей лжи. Тогда Камбиса заметил: «ты, Прексаспес, исполнил мое приказание, как человек честный, и потому не виноват^[4]. Но кто же из персов этот мятежник, присвоивший себе имя Смердиса?» «Мне кажется, царь, я постигаю всё случившееся», сказал Прексаспес. «Восстали на тебя маги: Патизейфес, на попечение которого оставил ты свой дворец, и брат его, Смердис".

64. При имени Смердиса Камбиса быстро уразумел и правдивость этих слов, и сбывшееся сновидение: ему во сне кто-то объявил было, что Смердис сядет на царский престол и головой будет касаться неба. Понял он также, что напрасно погубил брата, и оплакивал его. Оплакавши брата и вообще погоревавши по поводу несчастья, он вскочил на коня, решив немедленно идти войною на Сусы против мага. Но в то время, как он садился на коня, отвалился наконечник от его ножен, и обнаженный меч ранил Камбису в бедро, в то самое место, в какое прежде он нанес удар египетскому божеству Апису. Так как рана ему казалась смертельной, то он спросил, как называется город. «Агбатаны», отвечали ему. Раньше еще царь получил изречение оракула, что в городе Буто, по смыслу которого конец жизни его наступит в Агбатанах. Камбиса понял изречение в том смысле, что он умрет в мидийских Агбатанах старцем среди своих сокровищ; теперь оказалось, что оракул гласил об Агбатанах сирийских. Когда в ответ на вопрос назвали ему город по имени, он, потрясенный уже раньше вестью о злодеянии мага и мучимый раною, возвратился к рассудку, понял изречение оракула и воскликнул: «здесь суждено умереть Камбисе, сыну Кира».

65. В то время он не сказал ничего больше; но дней через двадцать после этого призвал к себе знатнейших из находившихся при нем персов и обратился к ним с такою речью: «я вынужден открыть вам, персы, то, что старательнейше доселе скрывал. В Египте я видел во сне призрак, — о! никогда бы мне не видать его! Мне представилось, будто из дому явился ко мне вестник с донесением, что Смердис восседает на царском престоле и головой касается неба. Из боязни, как бы брат не лишил меня власти, я поступил поспешно, но не благоразумно. Как оказалась потом, человек не в силах отвратить предстоящую ему беду. Между тем я, глупец, послал Прексаспеса в Сусы с повелением убить Смердиса. Совершивши такое злодеяние, я жил спокойно, в полной уверенности, что по умерщвлении Смердиса никто другой не восстанет на меня. Однако я совершенно обманулся относительно будущего, без нужды сделался братоубийцею и всё-таки лишен царства. Тем Смердисом, о восстании которого предупредило меня божество в виде призрака, был маг. Дело совершилось, и знайте, что Смердиса, Кирова сына, нет более у вас; властвуют над вами маги: один, которого я оставил смотрителем дворца, другой, брат его, Смердис. Тот человек, которому более всего подобало бы отмстить за учиненный мне магами позор, принял злополучную смерть от ближайших родственников. Его нет более; поэтому второе настоятельнейшее мое желание — возложить на вас исполнение моей предсмертной воли. Именем царских богов я требую от всех вас, в особенности от присутствующих здесь ахеменидов, не допустить, чтобы власть перешла снова к мидянам; если они завладели ею хитростью, то хитростью же и вам следует отнять ее; если они приобрели ее силою, то силою и оружием вы обязаны добыть ее обратно. Если вы так сделаете, то земля будет приносить вам плоды, благословенны будут жены и стада ваши, и вы навсегда останетесь свободны. Если же не добудете власти обратно и не попытаетесь добыть ее, то заклинаю, чтобы вас постигла несчастная доля, и чтобы сверх того каждый перс кончил жизнь свою так, как кончаю я». Говоря это, Камбиса оплакивал свою долю.

66. При виде плачущего царя всё перси разодрали от верху до низу имевшиеся на них одежды и громко завопили. Когда вскоре после этого появилось в кости воспаление, а бедро было поражено гангреною, жизнь покинула Камбису; царствовал он всего семь лет и пять месяцев, не оставив детей нм мужского, ни женского пола. Однако у присутствующих персов возникло сильное недоверие к тому, чтобы маги захватили власть; они были убеждены, что Камбиса рассказал им о смерти Смердиса с целью обмануть их и вооружить против него весь персидский народ. Таким образом они верили, что на царском престоле сидит Смердис, сын Кира, тем более, что Прексаспес решительно отрицал умерщвление им Смердиса: теперь ведь, после смерти Камбисы, ему было опасно утверждать, что от его руки погиб сын Кира.

67. Между тем по смерти Камбисы маг, пользуясь тождеством своего имени с именем Кирова сына, Смердиса, спокойно царствовал в течение семи месяцев, недостававших Камбисе для полных восьми лет его царствования. За это время он сделал много доброго всем своим подданным, так что, когда он погиб, всё в Азии жалели по нем, за исключением самих персов. Действительно, маг разослал по всем народам своего царства распоряжение о свободе от военной службы и от податей на три года. Распоряжение это сделал он тотчас по вступлении на царство, а на восьмом месяце после этого его узнали. Случилось это такт.

68. У Фарнаспы был сын Отана, по происхождению и состоянию принадлежавший к знатнейшим персам. Этот Отана первый возымел подозрение против мага, что новый царь не Смердис, сын Кира, основываясь на том, что он вовсе не выходил из царского замка и не вызывал к себе никого из знатных персов. Для проверки подозрения он поступил так. Женою Камбисы была его дочь по имени Федима; ова же была в то время женою и мага, который пользовался всеми вообще женами Камбисы. Отана через посланца спрашивал дочь, с кем делит она супружеское ложе, с сыном ли Кира, Смердисом, или с кем-нибудь другим. Дочь прислала ему ответ, что не знает, так как Смердиса, сына кирова, она никогда не видела, поэтому не знает она и теперь, с кем делит ложе. Отана послал к ней вторично. «Если сама ты», говорил он ей, не знаешь сына Кира Смердиса, то спроси Атоссу, кто такой супруг ее и твой, она ведь хорошо знает своего брата». На это дочь отослала ему такой ответ: «ни с Атоссой, ни с какой-либо другой из жен, вместе со мною живущих во дворце, я не могу говорить и не могу никого из них видеть. Как только этот человек, кто бы он ни был, сделался царем, он разделил нас одну от другой».

69. Такой ответ еще больше уяснил дело Отане. Он обратился к дочери в третий раз с следующим посланием: «так как, дитя мое, ты благородного происхождения, то обязана подвергнуться риску по требованию отца твоего. Если он действительно не Смердис, сын Кира, а тот, за кого я считаю его, то не подобает ему ни делить ложе с тобою, ни властвовать над персами; не должен он также оставаться безнаказанным за это; наказать его необходимо. Поступи поэтому так: когда он ляжет спать с тобою, я ты заметишь, что он заснул, ощупай его уши. Если он окажется с ушами, то знай, что супругом имеешь Кирова сына, Смердиса; если он без ушей, то ты живешь со Смердисом магом». В ответ на это Федима прислала сказать, что она подвергнется большой опасности, если сделает это, ибо, если супруг действительно без ушей, и если она будет захвачена на ощупывании, то несомненно он убьет ее. Тем не менее она пообещала отцу исполнит его требование. Этому самому магу Смердису царь Кир, сын Камбисы, велел отрезать уши за какую-то немаловажную вину. Федима, дочь Отаны, исполнила всё, что обещала отцу, именно: когда наступила ее очередь идти к магу, — у персов жены ходят к мужьям по очереди, — и когда она легла с ним спать, то во время крепкого сна ощупала у него уши. Вполне убедившись, что у мужа нет ушей, она на другой день рано утром послала сказать об этом отцу.

70. Тогда Отана пригласил к себе Аспафинеса и Гобрию, знатнейших персов, которым он вполне мог довериться, и рассказал им всё дело. Они впрочем и сами подозревали, что это так, и потому, когда Отана объяснил им всё, они согласились с его заключением. Решено было, что каждый из них приобщит к заговору еще по одному персу, к которому будет питать полнейшее доверие. Таким образом Отана ввел Интафренеса, Гобрия, Мегабиза, Аспафинеса, Гидарнеса. Когда их было шесть, в Сусы явился сын Гистаспеса, Дарий из персидской земли, где он был царским наместником. По прибытии Дария шестеро персов решили сделать и его участником заговора.

71. Эти семь персов сошлись в одно место; обязали друг друга верностью и держали совет. Когда наступила очередь Дария, он высказал следующее мнение: «мне казалось, один только я знаю, что над нами властвует маг, а что сын Кира Смердис умер, и сюда я поспешил именно для того, чтобы погубить мага, если же оказывается, что и вам это известно, а не мне одному, то по моему мнению необходимо действовать немедленно, не оттягивая, потому что пользы от того никакой не будет». Отана возразил на это: «ты, сын Гистаспеса, происходишь от доблестного отца и несомненно ничуть не уступаешь ему в мужестве; но в этом деле не поступай столь поспешно и необдуманно; обсуди его с бо́льшим спокойствием. Для выполнения замысла требуется больше людей». «Знайте же, присутствующие», возразил Дарий, «что вы позорно погибнете, если будете действовать по совету Отаны, потому что найдутся такие, которые из корысти откроют всё магу. Наилучше было бы, если бы вы одни приняли на себя это дело; но так как ван угодно было сообщить его большему числу лиц и довериться мне, то или мы должны действовать сегодня же, или знайте: если сегодняшний день будет пропущен, никто другой раньше меня не выступит обличителем, — я сам донесу обо всем магу.

72. При виде такой торопливости Дария Отана сказал: «если ты вынуждаешь нас так торопиться и пе дозволяешь откладывать, то объясни сам, каким образом пройти нам в царский замок в как напасть на магов? Ведь везде расставлена стража, — ты сам это знаешь, а если нет, так теперь узнай. Как нам миновать ее?» «Много есть такого, Отана», возразил Дарий, «что объясняется не на словах, а самим делом; иное ясно на словах, но из него не выходит ничего значительного. Знайте, что миновать стоящую там стражу вовсе не трудно. Во-первых, благодаря нашему званию ни один страж не дерзнет остановить нас из уважения к нам или из страха. Во-вторых, я знаю удобнейший предлог для того, чтобы быть пропущену, именно: я скажу, что только что прибыл из Персии и желаю передать царю известие от отца. Где ложь нужна, там следует лгать. Ведь цель правды и лжи одна в та же. Одни лгут в расчете убедить ложью и извлечь из того пользу, другие говорят правду для того, чтобы правдивостью добыть корысть и внушить к себе больше доверия. Таким образом в обоих случаях мы преследуем одну и ту же цель, хотя в различными средствами. Если бы не было в виду никакой корысти, то правдивый также легко сделался бы лжецом, как лжец правдивым. Итак, кто из привратников пропустит нас охотно, положение того впоследствии улучшится; кто попытается противиться нам, того будем считать врагом нашим, за сим ворвемся в замок и — за дело».

73. Гобрия на это заметил: «друзья мои, когда нам представится случай более благоприятный для того, чтобы возвратить нам нашу власть, или умереть, если окажемся бессильными добыть ее обратно? Ведь мы, персы, подчинены мидянину магу, да к тому же безухому. Всё те из вас, которые находились при смертельно больном Камбисе, наверное хорошо помните, чем он перед смертью угрожал персам, если они не попытаются отнять свою власть. Тогда мы не поверили его словам, полагая, что Камбиса так говорит по злобе. Поэтому теперь я предлагаю последовать совету Дария, никуда не расходиться из настоящего собрания и идти прямо на мага». Таково было мнение Гобрии, и с ним всё согласились.

74. Во время их совещания случилось следующее: Маги держали между собою совет и порешили расположить к себе Прексаспеса, потому что Камбиса убил стрелою из лука его сына и тем нанес ему жестокую обиду, а также потому, что он один знал смерть Смердиса, Кирова сына, так как сам умертвил его, наконец и, потому еще, что Прексаспес пользовался в среде персов высоким уважением. На этом основании маги пригласили его к себе, старались приобрести его дружбу, обязав его словом и клятвами держать в тайне и никому не открывать того обмана, какой они совершили по отношению к персам, обещая ему за это всевозможные блага. Прексаспес обещал исполнить просьбу магов. Тогда они убедили его принять на себя и другое дело: они созовут всех персов к царскому замку, а он должен взойти на башню и во всеуслышание объявить, что над персами царствует Смердис, сын Кира, а не кто-либо другой. Они предлагали Прексаспесу сделать это потому, что он был довереннейшим лицом у персов, многократно высказывался, что Смердис, сын Кира, жив, и отрицал убийство его. Прексаспес и на это согласился.

75. Тогда маги созвали персов, возвели Прексаспеса на башню и приказали ему объявить всё народу. Будто бы забыв, о чем просили его магн, он изложил родословную Кира, начав с Ахеменеса, потом дошел до Кира и напомнил, сколько добра он сделал персам, после этого открыл всю правду, прибавив, что прежде скрывал, потому что не безопасно было рассказывать случившееся; теперь он вынужден открыть правду. При этом он рассказал, как он сам, по приказанию Камбисы, умертвил Смердиса, сына Кира, в что теперь царствуют маги. За сим, призвав на персов различные беды, если они не отнимут власти у магов и не накажут их, он кинулся с башни вниз головою. Так кончил дни свои Прексаспес, всю жизнь проживший достойным образом.

76. Между тем семь персов, порешив после совещания напасть тотчас на магов, не откладывая помолились богам и вышли, ничего не зная о случае с Прексаспесом. Только на половине пути они стали узнавать о случившемся. Персы тут же сошли с дороги и начали снова совещаться между собою; при этом Отана и его сторонники настаивали на том, чтобы дело пока совсем отложить и не нападать на магов во время общего возбуждения. С другой стороны Дарий а его единомышленники советовали идти тотчас и немедленно приводить свои решения в исполнение. Они еще спорили, когда появилось семь пар соколов, которые гнали перед собою две пары коршунов, щипали и рвали их. При виде этого всё семеро приняли мнение Дария, и, ободренные птицами, направились к царскому замку.

77. У ворот случилось именно то, чего ждал Дарий. Стража почтительно встретила знатнейших персов и, не подозревая с их стороны ничего, пропустила их по вдохновению свыше; никто из стражи даже не опросил пришедших. Вступив во двор, персы повстречались с евнухами, доставляющими известия царю; евнухи стали спрашивать, зачем они пришли, и вместе с тем грозили наказанием привратникам за то, что те пропустили их; когда семеро персов пытались пройти дальше вперед, евнухи удерживали их, но те сговорились между собою, обнажили свои мечи, удерживавших евнухов положили на месте, а сами стремительно бросились в мужское отделение замка.

78. Как раз в то время оба мага находились в замке и обсуждали последствия поступка Прексаспеса. Но увидав и услыхав смятение и крики евнухов, они оба кинулись назад и, постинувши всё случившееся, бросились к оружию; один поспешно схватил лук, другой взялся за копье. Тут произошла схватка. Лук в этом положении оказался для мага бесполезен, потому что враги наступали с близи; другой маг отбивался копьем и ранил Аспафинеса бедро, а Интафренеса в глазт; от полученной раны Интафренес потерял глаз, но не умер. Этих двух персов ранил один из магов; другой маг ничего не мог сделать своим луком и бросился в спальню, смежную с мужскими покоями, и хотел запереть за собою двери; но вместе с ним ворвались в спальню два перса, Дарий в Гобрия. Гобрия сцепился с магом, а Дарий стоял подле в нерешительности, потому что в комнате было темно, и он боялся, как бы не ударить Гобрию. Видя, что Дарий стоить тут же без дела, Гобрия спросил, почему он не действует, на что Дарий отвечал: «боюсь нанести удар тебе». «Бей мечом», возразил Гобрия, «хотя бы и по обоим». Дарий ударил мечом и попал в мага.

79. Таким образом маги были убиты, и головы им отрублены; раненные персы оставлены в замке, как по причине обессиления их, так и для охраны замка; остальные пять персов с головами магов в руках выбежали вон с криком и шумом, созвали прочих персов, объяснили нм всё происшедшее и показали головы; после этого они убивали всякого мага, попадавшегося им на глаза. Узнавши о том, что сделали вельможи в как обманывали их маги, персы нашли нужным действовать таким же образом: обнажили мечи и убивали каждого встречного мага; если бы не наступившая ночь, персы перебили бы всех магов до единого. День этот — для персов важнейший государственный праздник; в этот день они совершают великолепное торжество, именуемое у персов избавлением от магов. Тогда ни один маг не смеет показаться на улице, в потому они проводят весь этот день по своим домам.

80. По прошествии пяти дней, когда волнение улеглось, восставшие против магов персы устроили совещание об общем положении государства, причем произнесены были речи, для некоторых эллинов сомнительные, но действительно сказанные. Отана предлагал предоставить управление государством всем персам в следующей речи: «я полагаю, что никому из нас не следует уже быть единоличным правителем; это и тяжело, и непохвально. Вы видели, до какой степени дошло своеволие Камбисы, и сами терпели от своеволия мага. Да и каким образом государство может быть благоустроенным при единоличном управлении, когда самодержцу дозволяется делать безответственно всё, что угодно? Если бы даже достойнейший человек был облечен такою властью, то и он не сохранил бы свойственного ему настроения. Окружающие самодержца блага порождают в нем своеволие, а чувство зависти присуще человеку по природе. С этими двумя пороками он становится порочным вообще. Пресыщенный благами, он учиняет многие бесчинства частью из своеволия, частью по зависти. Хотя самодержец должен бы быть свободен от зависти, потому что он располагает всеми благами, однако образ действия его относительно граждан противоположен этому. Самодержец завидует самой жизни и здоровью добродетельнейших граждан, напротив негоднейшим из них покровительствует, а клевете доверяет больше всех. Угодить на него труднее, чем на кого бы то ни было, ибо если ты восхищаешься им умеренно, он не доволен за то, что ты не чтишь его чрезвычайно; если же оказываешь ему чрезвычайное почтение, он не доволен тобою как льстецом. Но вот что важнее всего: он нарушает искони установившиеся обычаи, насилует женщин, казнит без суда граждан. Что касается народного управления, то, во-первых, оно носит прекраснейшее название — равноправие (исономия), во-вторых, управляющий народ не совершает ничего такого, что совершает самодержец; на должности народ назначает но жребию, и всякая служба у него ответственна; всякое решение передается в общее собрание. Поэтому я предлагаю упразднить единодержавие и предоставить власть народу. Ведь в количестве всё». Таково было мление Отаны.

81. Мегабиз предлагал установить олигархию и произнес следующую речь: «что касается упразднения самодержавия, то я согласен с мнением Отаны; но он ошибается, когда предлагает вручить власть народу. Действительно, нет ничего бессмысленнее и своевольнее негодной толпы и невозможно, чтобы люди избавляли себя от своеволия тирана для того, чтобы отдаться своеволию разнузданного народа; ибо если что-нибудь делает тиран, он делает со смыслом, а у народа нет смысла. Да и возможен ли смысл у того, кто ничему доброму не учился и сам по себе не знает ничего такого, стремительно, без толку накидывается на дела подобно горному потоку? Народное управление пускай предлагают те, кто желает зла персам, а мы выберем совет достойнейших людей и им вручим власть; в число их войдем и мы сами. Лучшим людям, естественно, принадлежат и лучшие решения». Таково было мнение Мегабиза.

82. Третьим высказывался Дарий в следующих выражениях: «мне кажется, что мнение Мегабиза о народном управлении верно, а об олигархии ошибочно. Из трех предлагаемых нам способов управления, предполагая каждый из них в наилучшем виде, — из наилучшей демократии, такой же олигархии и такой же монархии, — я отдаю предпочтение этой последней. Не может быть ничего лучше единодержавия наилучшего человека. Руководимый лучшими намерениями, он безупречно будет управлять народом. При этом вернее всего могут сохраняться в тайне решения относительно внешнего врага. Напротив в олигархии, где многие достойные лица пекутся о государстве, обыкновенно возникают ожесточенные распри между ними. Так как каждый из правителей добиваются для себя главенства и желает дать перевес своему мнению, то они приходят к сильным взаимным столкновениям, откуда происходят междоусобные волнения, а из волнений — кровопролитие; кровопролитие приводит к единодержавию, из чего также следует, что единодержавие — наилучший способ управления. Далее, при народном управлении пороки неизбежны; а раз они существуют, люди порочные не враждуют между собою из-за государственного достояния, но вступают в тесную дружбу; обыкновенно вредные для государства люди действуют против него сообща. Так продолжается до тех пор, пока кто-нибудь один не станет во главе народа и не положит конца такому образу действий. Вот почему подобное лицо возбуждает к себе удивление со стороны народа и благодаря этому скоро становится самодержцем, тем еще раз доказывая, что самодержавие — совершеннейшая форма управления. Сводя всё сказанное вместе, спросим: откуда наша свобода, и кто даровал нам ее? От народа ли мы получили ее, от олигархии, или от самодержца? Я полагаю, что свободными сделал нас одни человек; и потому мы обязаны блюсти единовластие, равно как и потому, что нарушение исконных установлений не принесет нам пользы».

83. Таковы были высказанные три мнения; четыре остальных перса из семи присоединились к последнему мнению. Видя себя побежденным, Отана, желавший было установить для персов равноправие, обратился к товарищам с такою речью: «очевидно, товарищи, одному из нас предстоит сделаться царем, по жребию ли, или по назначению от персидского народа, кого он захочет выбрать себе сам, или по какому-нибудь иному способу. Но соперничать с вами я не буду, так как не желаю ни властвовать, ни подчиняться. Я уклоняюсь от власти с тем, чтобы ни мне самому, ни моим потомкам не подчиняться кому-либо изв вас». Всё шестеро приняли на таком условии предложение Отаны, так что он не участвовал во взаимном соперничестве их из-за власти и удалился от них. Теперь это — единственный свободный дом у персов, подчиняющийся лишь настолько, насколько ему желательно, без нарушения однако персидских законов.

84. Остальные шестеро совещались о том, как им наилучше назначить царя. При этом они сделали такое постановление: если царская власть перейдет к кому-нибудь из семи, кроме Отаны, то он обязан делать Отане и всему его потомству почетные дары, именно, дарить ежегодно мидийское платье и другие предметы, почитаемые у персов наиболее ценными. Они порешили наградить его таким образом за то, что он первый задумал переворот и образовал из них союз. Так отличили они Отана, а для всех их вообще постановили следующее: каждый из шести может, когда пожелает, входить в царские палаты без доклада, если только царь в это время не возлежит с женою, далее, царь может взять себе в жены девушку только из семейства своих соумышленников. Относительно назначения царя они приняли такое решение: в предместье на восходе солнца сядут они верхом на лошадей, и чья лошадь заржет первая, тому и быть царем.

85. У Дария был ловкий конюх по имени Ойбарес. К этому-то человеку, когда они разошлись по домам, Дарий обратился с такою речью: «у нас решено, Ойбарес, относительно назначения царя поступить так: на восходе солнца мы сядем верхом на лошадей, и чья лошадь заржет первая, тому бить царем. Если теперь знаешь ты какое-либо хитрое средство, то устрой так, чтобы мы, а не кто-либо иной получили царское достоинство». Ойбарес отвечал на это: „если, господин мой, только от этого зависит быть или не быть тебе царем, то успокойся и будь уверен, что помимо тебя никто не будет царем; у меня есть такое средство». «Если только ты знаешь такое средство, то пора применить его тотчас, не откладывая, потому что состязание предстоит нам на рассвете». После этого Ойбарес сделал следующее: как скоро наступила ночь, он взял одну из кобылиц, ту, которую жеребец Дария любил наибольше, отвел ее в предместье и там привязал; подвел к кобылице дариева жеребца, долго водил его кругом кобылицы, притом так близко, что он касался ее, и наконец допустил к случке.

86. На следующий день на рассвете шестеро персов согласно условию явились верхом на лошадях и проезжали по предместью; когда они подъехали к тому месту, где в минувшую ночь привязана была кобылица, жеребец Дария кинулся вперед и заржал; в это самое время сверкнула на небе молния и загремел гром. Эти знамения, случившиеся для Дария как бы по предварительному соглашению, освятили его избрание. Тогда прочие персы сошли с лошадей в преклонились перед ним, как перед царем.

87. Так поступил Ойбарес по рассказам одних; по словам других, — ибо персы рассказывают об этом двояко, — он употребил следующее средство: прикоснувшись рукою к половым членам этой самой кобылицы, он держал руку в штанах; когда потом на рассвете лошади готовы были пуститься бежать, Ойбарес вынул руку из штанов и поднес ее к ноздрям дариева жеребца; тот понюхал руку, зафыркал в заржал.

88. Таким образом Дарий, сын Гистаспеса, назначен был царем, и в Азии ему подчинены были всё народы, кроме арабов; одни из них покорены были Киром, другие Камбисою. Арабы никогда не были в подчинении у персов на положении рабов; они находились в союзе с персами с того времени, как пропустили Камбису в Египет; действительно без соизволения арабов персы не могли бы туда проникнуть. Дарий взял себе в жены знатнейших персидских женщин, именно: двух дочерей Кира, Атоссу и Артистону; из них Атосса была уже раньше женою брата своего Камбисы, потом мага; Артистона была девушка. Кроме этих двух, он женился на дочери Смердиса, внучке Кира, по имени Пармис, а также на той дочери Отана, которая открыла мага. Всё полно было его властью. Прежде всего он велел изготовить и выставить каменное изображение, представлявшее всадника и снабженное следующею надписью: «Дарий, сын Гистаспеса, получил царскую власть при помощи достойного коня (следовало имя) и конюха Ойбареса».

89. После этого Дарий учредил в Персии двадцать правительственных округов, которые у самих персов носят название сатрапий. Назначивши затем начальников округов, он по главным народностям установил подати, причем к каждой народности причислялись пограничные соседи, а население более отдаленное распределялось между различными народностями. Взнос податей по округам он установил в следующем порядке: тем из них, которые платили серебром, велено было вносить талант по вавилонскому весу, а плательщикам золотом во евбейскому. Вавилонский талант имеет ценность семидесяти восьми евбейских мин. В царствование Кира и потом Камбисы в Персии определенной подати не существовало вовсе, но подданные приносили подарки. Персы называют Дария торгашом за то, что он установил определенную подать и принял другие подобные меры, Камбису называют господином, Кира отцом; первый назван так потому, что во всё дела вносил торгашество, второй — был суров и высокомерен, третий — благодушен и всё делал на пользу подданных.

90. От ионян, азиатских магнетов, эолян, карийцев, ликиян, милиев и памфилов, — всё они составляли один податной округ, — поступало четыреста талантов серебра. Это — первый из учрежденных Дарием округов. От мисян, мидян, лаеониев, кабалеев, гитеннеев поступало пятьсот талантов; это — второй округ. От геллеспонтиев с правой стороны прохода в Геллеспонт, от фригиян, азиатских фракиян, пафлагонян, мариандинов, сириян получалось триста шестьдесят талантов; это — третий округ. От киликиян шло триста шестьдесят белых лошадей, по одной лошади на каждый день, в пятьсот талантов серебра; из них расходовалось на содержание конницы, охранявшей киликийскую землю, сто сорок талантов, остальные триста шестьдесят поступали к Дарию; это — четвертый округ.

91. Округ, простиравшийся от города Писидея. основанного Амфилохом на границе Киликии в Сирии, до Египта, за вычетом земли арабов, платил триста пятьдесят талантов подати. В состав этого округа входят: вся Финикия, Сирия, именуемая Палестиной, и Кипр; это — пятый округ. От Египта, пограничной с ним земли ливиян, от Кирены и Барки, — всё эти земли входили в египетский округ, — поступало семьсот талантов, не включая сюда доходов с Миридова озера, выручавшихся за рыбу; с этого, шестого округа поступало таким образом семьсот талантов, за вычетом доходов с озера и сборов хлеба. Сто двадцать тысяч медимнов хлеба идет с этого округа на прокормление персов, занимающих Белую Крепость в Мемфисе, и их наемников. Саттагиды, Гандарии, Дадики и Апариты, соединенные в один округ, седьмой, уплачивали сто семьдесят талантов подати. От восьмого округа, именно, от Сус и остальной земли киссиев, поступало триста талантов.

92. От Вавилона и остальной Ассирии, составлявших девятый округ, поступало Дарию тысячу талантов серебра и пятьсот оскопленных мальчиков. От десятого округа, именно, от Агбатан и остальной Мидии, от Париканиев и Орфокорибантиев, четыреста пятьдесят талантов. Каспии, павсики, пантимафы и дарейты, — всё они составляли один, одиннадцатый округ, — вносили двести талантов. Подать от двенадцатого округа, в который входили земли от бактриев до Эглов, определялась в триста шестьдесят талантов.

93. Тринадцатый округ, начинающийся от Пактиики, земли армениев и соседей их и простирающийся до Евксинского Понта, уплачивал четыреста талантов. От сагартиев, сарангов, фаманаев, утиев, миков и жителей тех островов, что на Ерифрейском море, где царь поселяет так называемых ссыльных, от всех этих народов поступало шестьсот талантов; это — четырнадцатый округ. Саки и каспии, составлявшие пятнадцатый округ, вносили двести пятьдесят талантов. Парфяне, хорасмии, согды и ареи, составлявшие шестнадцатый округ, платили триста талантов.

94. Парикании и азиатские эфиопы уплачивали четыреста талантов подати; это — семнадцатый округ. Матиены, саспейры, алародии — восемнадцатый округ — обязаны были уплачивать двести талантов. Мосхи, тибарены, макроны, масинойки и мары — девятнадцатый округ — обложены были податью в триста талантов. Индийский народ, многолюднейший из всех нам известных, уплачивал сравнительно с прочими наибольшую подать, именно, триста шестьдесят талантов золотого песку; это — двадцатый округ.

95. Вавилонское серебро в переводе на евбейский талант имеет ценность семи тысяч восьмисот восьмидесяти^[5] талантов. Если золото ценить в тринадцать раз дороже серебра, то ценность золотого песку определяется в четыре тысячи шестьсот восемьдесят евбейских талантов. Общая сумма всех податей, ежегодно поступавших в казну Дария, по евбейскому счету составляла четырнадцать тысяч пятьсот шестьдесят талантов; более мелкие цифры я при этом опускаю.

96. Таковы били подати, шедшие Дарию от Азии и незначительной части Ливии. С течением времени подати стали поступать с островов и от народов Европы до Фессалии. Всю эту дань хранит персидский царь в сокровищницах таким образом: расплавляют металл и наполняют им глиняные сосуды, засим глиняную оболочку снимают. Всякий раз, когда требуются деньги, царь велит отрубить металла, сколько ему нужно.

97. Таковы были правительственные округи и размеры податей. Одна только Персия не поименована у меня в числе земель, обложенных податью, потому что занимаемая персами страна осталась свободною от податей. Следующие народы не были вовсе обложены данью, но делали добровольные приношения дарю: пограничные с Египтом эфиопы, которые покорены были Камбисою во время похода его на долговечных эфиопов; они занимают область Нисы и устраивают праздники в честь Диониса. Эти эфиопы, равно как и соседи их, засевают те же семена, что и калантийские индийцы, а живут они в подземных домах. Оба эти народа вместе приносили в дар через год, приносят и до настоящего времени, два хеника самородного золота, двести стволов эбенового дерева, пять эфиопских мальчиков и двадцать больших слоновых зубов. Колхидяне также обложили себя добровольными приношениями, равно как и соседи их до Кавказского хребта; до этого хребта простирается владычество персов, а страны, к северу от Кавказа лежащие, знать не хотят персидского владычества. Определенные ими для себя дарственные приношения, совершаемые по настоящее время через каждые четыре года, состоят из ста мальчиков и ста девочек. Наконец арабы ежегодно дарили тысячу талантов ладана. Таковы добровольные приношения, получавшиеся царем сверх обязательной дани.

98. Большое количество золота, часть которого в виде золотого песку индийцы, как сказано выше^[6], доставляют персидскому царю, добывается следующим образом: восточная часть Индии представляет песчаную пустыню. Действительно, из всех народов Азии, нам известных, о которых к тому же имеются некоторые достоверные сведения, индийцы живут наидальше на востоке; земля, лежащая к востоку от индийцев, бесплодна, потому что это — песчаная пустыня. Племена индийцев многочисленны и говорят на разных языках; один из них кочевые, другие нет, третьи занимают речные болота и питаются сырой рыбой, которую ловят со своих тростниковых лодок; целая лодка приготовляется из одного колена тростника. Эта часть индийцев носит платье из ситника, который они срезают в реке; потом разбивают его и сплетают на подобие рогожки, каковую и надевают на себя как панцирь.

99. Другие индийцы, живущие к востоку от этих, кочевники, питающиеся сырым мясом; они называются падеями и, как говорят, имеют следующий обычай: если кто-нибудь из соплеменников заболеет, женщина ли то, или мужчина, то ближайшие друзья-мужчины, если больной — мужчина, убивают его, прибавляя при этом, что мясо пропадает для них, если болезнь истощит больного; больной отрицает свою болезнь, но те не соглашаются с ним, убивают и поедают его. Точно так же, как мужчины с мужчиной, поступают ближайшие женщины с больной женщиной. Равным образом убивают и поедают они состарившихся людей. Впрочем до старости доживают у них немногие, так как каждого убивают они раньше еще, лишь только он заболевает.

100. У других индийцев существует следующее обыкновение: они не убивают никакой твари, ничего не сеют, не имеют вовсе жилищ, питаются злаками. У них есть растение, плод которого в шелухе и величиною с просяное зерно; растет оно там в диком состоянии; его собирают, варят и едят вместе с шелухой. Кто из них заболевает, удаляется в безлюдное место и там лежит; ни об умерших, ни о больных не заботится у них никто.

101. Половые отправления у всех перечисленных мною индийцев совершаются открыто, как у скотов; цвет кожи всех их одинаковый, такой же, как у эфиопов. Мужское семя, которым оплодотворяется женщина, у индийцев не белое, как у остальных народов, но черное, как и кожа их; такое же семя имеют эфиопы. Эти индийцы живут очень далеко на юг от персов и никогда не были в подданстве у персидского царя.

102. Другие индийцы живут на границе с городом Каспатиром и с Пактийской землей, на север от прочих индийцев; образ жизни их такой же, как у бактриев. Это — наиболее воинственные индийцы; они же ходят за золотом. В стране этой есть песчаная пустыня, и в песках ее водятся муравьи величиною почти с собаку, но больше лисицы. Несколько таких муравьев, пойманных на охоте, есть и у персидского царя. Муравьи эти роют для себя жилища под землею и оттуда выносят песок на поверхность так точно, как муравьи у эллинов; на эллинских муравьев они похожи и по виду. Выносимый ими на поверхность песок золотой. За ним-то и ходят индийцы в пустыню, причем каждый из них выезжает на тройке верблюдов; по сторонам на поводьях идут самцы, а в средине самка, для чего старательно выбирается такая, у которой дома остаются очень юные жеребята, от каковых и отрывают ее; на самку садится охотник. Верблюды их по скорости бега не уступают лошадям, а сверх этого могут нести на себе бо́льшие тяжести, нежели лошади.

103. Наружный вид верблюдов эллины знают, а потому я и не буду говорить о нем; отмечу только неизвестную эллинам особенность. Верблюды имеют на задних ногах четыре лядвеи и столько же колен, а половые члены самца проходят между задними ногами к хвосту.

104. Так отправляются индийцы на охоту, и такова для этого запряжка верблюдов. При этом с выездом за золотом они устраиваются так, чтобы похищение производить в пору сильнейшей жары, так как от жары муравьи прячутся вод землю. У этого народа солнечный жар бывает самый сильный рано утром, а не в полдень, как у всех других народов; сильнейший жар держится у них от солнечного восхода до окончания нашего рынка. В течение этого времени солнце греет там гораздо сильнее, нежели в Элладе в полдень, и жители, как рассказывают, окропляют себя водою. В полдень в Индии почти такая же жара, как и у других народов; после полудня солнце у них греет, как у прочих народов рано утром; потом жар спадает всё больше и больше, пока к заходу солнца не становится очень холодно.

105. Прибывши на место с мешками, индийцы немедленно наполняют их золотым песком и возможно скорее уезжают назад, потому что, как рассказывают персы, муравьи тотчас чуют охотников обонянием и бросаются за ними в погоню. Нет другого животного столь быстрого, как эти муравьи, и если бы индийцы не убегали раньше в то время, как муравьи собираются еще, то ни один из них не спасся бы. Самцы верблюды уступают в быстроте бега самкам, и потому охотники спускают их с поводьев, но не обоих разом; между тем самки, помня о покинутых ими жеребятах, нисколько не умаляют быстроты бега. Таким способом, по словам персов, добывают индийцы большую часть своего золота; остальную, меньшую добывают они в своей земле из рудников.

106. Окраины обитаемой земли, думается мне, получили на свою долю наиболее ценные предметы, тогда как Эллада пользуется совершеннейшим климатом. Так, во-первых, Индия есть отдаленнейшая страна на востоке, как сказано немного выше^[7]; в ней водятся животные, четвероногие и пернатые, гораздо больших размеров, нежели в какой-нибудь иной стране, кроме лошадей; тамошние лошади уступают мидийским, так называемым несейским; во-вторых, в Индии огромное множество золота, которое отчасти добывается из земли, отчасти наносится реками, или похищается, о чем рассказано выше^[8]. Дикорастущие деревья приносят здесь в виде плода род шерсти, по красоте и доброкачественности превосходящий овечью шерсть; индийцы приготовляют себе из нее одежду.

107. Крайняя из обитаемых стран га юге — Аравия; в ней одной родятся ладан, смирна, касия, корица и леданон. Впрочем всё это, за исключением смирны, не легко достается арабам. Для собирания ладана они сожигают смолу стирака, привозимую финикиянами в Элладу; курят смолой и при этом собирают ладан. Дело в том, что ладанные деревья охраняются крылатыми змеями, маленькими и пестрыми на вид, которые в большом числе сидят на каждом дереве; эти именно змеи в совершают поход на Египет. Ничем другим, только дымом стирака можно отогнать змей от ладанного дерева.

108. По словам арабов, змеи эти заполонили бы всю землю, если бы с ними не случилось то же самое, что, как мне известно, случается с ехиднами. Вообще я полагаю, промысел божий мудр, как и подобает ему быть, и потому сотворил многоплодными всех животных робких и идущих в пищу с тою целью, чтобы они не были съедены всё, напротив малоплодными сотворил всех животных сильных и вредных. Так, например, на зайца охотятся всё: звери, птицы, люди, и потому он многоплоден. Заяц — единственное животное, которое оплодотворяется и во время беременности, так что в утробе самки один детеныш бывает покрыт шерстью, когда другой еще гол, третий чуть формируется в матке самки, а четвертый при них только зачинается. Таково это животное. Напротив львица, как сильнейший и отважнейший зверь, рождает одного детеныша один раз в жизни; при рождении она вместе с детенышем выбрасывает и матку. Причина этого следующая: лишь только детеныш начинает двигаться, он разрывает матку когтями, так как когти у него острее, нежели у какого-нибудь другого животного; чем больше становится детеныш, тем глубже разрывается им матка, которая ко времени родов совершенно разрушается.

109. Равным образом существование человека стало бы невозможным, если бы ехидны в аравийские крылатые змеи размножались беспрепятственно в той степени, какая определяется их природой. Между тем, лишь только они сходятся парами для совокупления, и самец в момент оплодотворения самки испускает семя, самка хватает его за шею, впивается в нее и выпускает не прежде, как перегрызши ее. Самец таким образом погибает, но и самка расплачивается за гибель самца следующим наказанием: в отмщение за отца детеныши еще в утробе самки грызут мать, разгрызают ей живот и так выходят на свет. Прочие змеи, для людей не вредные, кладут яйца и высиживают очень много детенышей. Ехидны распространены по всей земле, а змеи, хотя имеют крылья, держатся всё вместе в Аравии и нигде более не встречаются; потому-то и кажется, будто их много.

110. Как арабы собирают ладан, сказано уже выше^[9] ), а касия добывается у них так: обвязывают себе воловьими и другими шкурами всё тело и лицо, кроме глаз, и в таком виде отправляются за касией. Касия растет в неглубоком озере, а около нее и в ней живут крылатые животные, более всего похожие на летучих мышей; они страшно пищат и отважны в драке; чтобы сорвать касию, нужно их отгонять от глаз.

111. Еще поразительнее способ собирания корицы. Где она растет, какая земля производит ее, арабы не умеют сказать; только некоторые из них на основании правдоподобных соображений утверждают, что растет она в тех местностях, где вскормлен был Дионис. Рассказывают, что большие птицы носят те полоски коры, которые мы от финикиян научились называть корицей (кинамон); птицы несут эти полоски в свои гнезда, сделанные из глины и прилепленные к горам, куда человеку нет доступа. Поэтому арабы придумали следующую хитрость: павших волов, ослов и других животных разрубают на очень большие куски и отвозят их в эти места; там кладут куски мяса подле гнезд, а сами отходят подальше от них. Налетающие с высоты птицы уносят куски с собою в гнезда; некоторые из птиц не могут поднести такой тяжести и стремительно падают на землю; тогда арабы нападают на гнезда и таким способом собирают корицу. Собранная этим способом корица идет от арабов в другие страны.

112. Еще удивительнее способ собирания леданона, называемого у арабов ладаном. Будучи сам веществом душистым, он помещается на самом зловонном предмете, именно: в виде древесной смолы находят его на бородах козлов. Он идет во многие масла и составляет любимейшее курение у арабов. Сказанного довольно об ароматах, которыми благоухает аравийская земля.

113. У арабов есть две замечательных породы овец, нигде в другом месте не встречающиеся. Овцы одной из этих пород имеют длинные хвосты не менее, как в три локтя длиною. Если допустить, чтобы овца эта волочила хвост по земле, то от трения о землю хвост изранивается. Поэтому каждый пастух знакомится с плотничьим делом настолько по крайней мере, чтобы делать маленькие тележки для подвязывания к хвосту; таким образом хвост каждой овцы привязывается к маленькой тележке. Овцы другой породы имеют широкие хвосты, шириною до локтя.

114. Крайняя страна на юго-западе обитаемой земли — Эфиопия. В ней есть много золота, водятся громадные слоны, деревья всевозможных пород растут в диком состоянии, между прочим эбеновое, живут люди огромнейшего роста, красивейшие и долговечнейшие.

115. Таковы крайние страны в Азии и Ливии. о западных окраинах Европы не могу сказать ничего достоверного; ибо я не допускаю существования реки, которую варвары называют Эриданом, которая будто бы впадает в северное морс, и от которой, как говорят, приходит янтарь; не знаю я также, действительно ли существуют Оловянные острова, с которых приходит к нам олово. Во-первых, самое название Эридана, сочиненное каким-нибудь поэтом, обличает эллинское, а не варварское его происхождение; во-вторых, не взирая на всё мои усилия, я не могу найти ни одного очевидца, который посвидетельствовал бы, что по ту сторону Европы есть еще море. Во всяком случае олово и янтарь приходят к нам из окраины.

116. В северной части Европы есть несомненно очень много золота; но о способе добывания его я не могу сказать ничего достоверного. Рассказывают впрочем, что одноглазые аримаспы похищают его у грифов. Однако я не верю в существование людей одноглазых, во всем остальном сходных с прочими людьми. Итак, крайние страны, замыкающие и ограничивающие собою остальную землю, содержат в себе те предметы, которые считаются у нас самыми драгоценными и наиболее редкими.

117. Есть в Азии равнина, со всех сторон замкнутая хребтом, а хребет имеет пять ущелий. Некогда равнина эта принадлежала хорасмиям, а лежит она на границах земель этих самых хорасмиев, гирканиев, парфян, сарангов и фаманаев; со времени покорения ее персами она принадлежит персидскому царю. Из замыкающей равнину горы вытекает большая река Акес. Первоначально река делилась на пять рукавов и орошала земли названных здесь народов, причем каждый рукав протекал через отдельное ущелье; но с того времени, как народы эти перешли во власть персов, произошла следующая перемена: горные ущелья царь велел закрыть и перед каждым из них поставить шлюзу, вследствие чего вода лишилась выхода, а замкнутая в горах равнина превратилась в озеро; действительно, река вливается в равнину и выхода из равнины не имеет нигде. Таким образом те самые народы, которые обыкновенно пользовались этой водой, теперь постоянно испытывают большое лишение, потому что не могут больше пользоваться ею. Зимою божество ниспосылает им дождь, как и прочим народам, а летом во время посевов проса и сесама они терпят нужду в воде. Поэтому когда у них нет воды, они с женами своими отправляются в Персию, становятся у дверей царского замка и рыдают с воплями; царь, видя крайнюю нужду просящих, велит открыть шлюзы, ведущие на их равнину. Когда земля их насытится водою, шлюзы запираются снова; вместе с сим царь велит открыть другие шлюзы для других жителей, испытывающих крайнюю нужду в воде. Я знаю по рассказам, что царь сверх обычной дани взимает большие деньги за открытие шлюз. Вот каковы эти дела.

118. Что касается восставших против мага семи мужей, то один из них, Интафренес, в наказание за злодеяние погиб вскоре после восстания. Однажды он желал войти в царский дворец для переговоров с царем по какому-то делу, потому что существовал закон, в силу которого восставшие на мага пользовались правом входа к царю без доклада, если только в это время царь не возлежал с женою. Поэтому Интафренес не считал нужным посылать кого-либо с докладом к царю и желал войти к нему по праву одного из семи. Но ни привратник, ни докладчик не пропускали его, говоря, что царь у жены. Интафренес полагал, что они лгут, и поступил следующим образом: обнажив меч, отрубил им носы и уши, нанизал их на повод своей лошади, обвязал им шеи и так отпустил.

119. В таком виде они явились к царю, сообщив и причину совершенного над ними насилия. Царь смутился при мысли, как бы не случилось это по общему уговору всех шести персов, и потому приглашал каждого из них отдельно и испытывал их образ мыслей с целью узнать, не одобряют ли они случившегося. Но когда узнал, что виновный не был в соглашении с остальными, он приказал взять под стражу одного Интафренеса с сыновьями в со всеми родственниками, будучи вполне убежден, что тот вместе с присными своими замышляет восстание против царя; поэтому велел схватить их и отвести в тюрьму на казнь. Жена Интафренеса приходила к царским дверям, жаловалась на свою долю и плакала. Так как она делала это непрерывно, то Дарий сжалился наконец и велел вестнику сказать ей следующее; «царь Дарий дарует тебе, женщина, свободу одного из заключенных присных твоих, того, кого сама пожелаешь». Подумав, женщина отвечала: «если царь дарует мне жизнь одного из них, то из всех я выбираю брата». Дарий изумлен был таким ответом и послал сказать: «царь спрашивает тебя, женщина, по какому побуждению ты оставляешь на смерть мужа, детей и выбираешь жизнь брата, который ведь не столь тебе близок, как твои сыновья, и не столь для тебя дорог, как муж?» Она дала такой ответ: «муж у меня может быть и другой, царь, если божеству угодно будет; могут быть и дети другие, если потеряю этих, но иметь другого брата я никак не могу, потому что у меня нет в живых ни отца, ни матери. Вот по какому побуждению я дала такой ответ». Объяснение женщины Дарий нашел правильным, и в угоду ей не только освободил брата, за которого та ходатайствовала, но и старшего из сыновей; всех остальных велел казнить. Такою смертью погиб вскоре один из семи мужей.

120. Во время болезни Камбисы произошло следующее: наместником в Сардах Кир назначил перса Оройту; у него явилась преступная решимость погубить Поликрата Самийского, — преступная потому, что он не потерпел от Поликрата ничего, не слыхал от него какого-нибудь обидного слова, даже не видел его раньше в глаза. Решился он на это, как рассказывает большинство, по следующей причине: сидели однажды у царских дверей Оройта и другой перс, по имени Митробатес, правитель Даскилейского округа; от беседы они перешли к ссоре, заспорив о добродетели, причем, как рассказывают, Митробатес обратился к Оройте с таким упреком: «ты считаешься мужчиной, между тем не мог завоевать для царя остров Сам, хотя он лежит так близко к твоему округу, и хотя так легко покорить его; ведь его захватил и теперь властвует над ним бунтовщик из туземцев с пятнадцатью тяжеловооруженными». По словам некоторых, замечание это оскорбило Оройту, и он решил выместить обиду не на том лице, которое произнесло обидные елова, но на Поликрате, из-за которого оскорбили его, и потому решил погубить его.

121. По словам других, меньшинства, Оройта отправил на Сам глашатая с просьбою о каком-то деле, — само дело не упоминается. Поликрат в это время возлежал в зале дворца и с ним вместе был Анакреонт Теосский. Преднамеренно ли Поликрат отнесся с пренебрежением к делу Оройты, или произошло это случайно, только, когда вошедший глашатай Оройты обратился к нему с речью, Поликрат, лежавший в то время лицом к стене, не повернулся к нему и ничего не ответил.

122. Таким образом двояко рассказывают о причине гибели Поликрата, и всякий может верить любому из этих рассказов. Живя в Магнесии, что над рекою Меандром, Оройта отправил лидянива Мирса, сына Гигеса, на Сам с поручением касательно известных ему замыслов Поликрата. Дело в том, что Поликрат, насколько мы знаем, первый из эллинов возымел мысль утвердить господство на море, если не считать Миноса Кносского и предшествовавших ему владык моря; из рода людей, как выражаемся мы, Поликрат первый рассчитывал на владычество над Ионией и островами. Зная всё эти планы, Оройта обратился к нему через вестника с такою речью: «так Оройта говорит Поликрату: я знаю, ты замышляешь важные дела, но средства твои не отвечают твоим плавам. Если ты поступишь так, как я тебе советую, то и себя возвеличишь, и меня спасешь. Камбиса замышляет на мою жизнь, о чем имеются у меня достоверные сведения. поэтому увези меня отсюда вместе с моими сокровищами, часть которых удержи для себя, а другую оставь при мне; с такими средствами ты сделаешься владыкою целой Эллады. Если ты не веришь, что у меня есть сокровища, пришли ко мне надежнейшее лицо, и я покажу их».

123. Поликрат выслушал предложение и с радостью принял его. Действительно, он сильно желал добыть сокровища, и потому прежде всего послал для осмотра их одного из сограждан, меандриева сына Меандрия, который служил у него секретарем, и который вскоре после этого посвятил в храм Геры всё замечательное убранство мужских покоев Поликрата. Между тем Оройта знал, что явится соглядатай, и в ожидании его устроил следующее: камнями наполнил восемь ящиков, оставив только у краев их очень немного свободного места, поверх камней наложил золота, завязал ящики и так держал наготове. Меандрий явился, осмотрел всё и доложил Поликрату.

124. Поликрат стал вскоре собираться в путь к Оройте вопреки советам гадателей и друзей, не взирая также на следующее сновидение дочери: ей снилось, что отец ее висит в воздухе, Зевс обмывает его, а солнце умащает маслом. В виду такого сна дочь всячески убеждала Поликрата не ездить к Оройте, и провожала его вещими словами даже тогда, когда он находился уже на пятидесятивесельном судне. В ответ на это Поликрат угрожал ей, что в случае благополучного возвращения она долго просидит в девах; дочь молила богов, чтобы угроза отца исполнилась: она предпочитала девствовать долгое время, нежели потерять отца.

125. Поликрат оставил без внимания всякие советы и отплыл к Оройте вместе со многими друзьями; в числе их был и знаменитейший в свое время врач Демокедес, сын Каллифонта, родом из Кротона. Но по прибытии в Магнесию Полнкрат погиб позорною смертью, недостойною ни его самого, ни его замыслов. Действительно, за исключением тиранов сиракусских, ни один тиран прочих эллинов не может быть даже сравниваем с Поликратом по великолепию. Казнив его такою казнью, что я не считаю даже возможным описывать ее, Оройта велел распять труп его на кресте. Всех, сопровождавших его самиян, он отпустил, прибавив, что они должны благодарить его за свободу; напротив всех иноземцев и рабов, находившихся при Поликрате, удержал у себя в рабстве. Повешение Поликрата оправдало вполне сновидение дочери его: всякий раз, когда шел дождь, Зевс обмывал Поликрата, а солнце умащало его, потому что труп от жары как бы испускал из себя влагу. Так кончилось необыкновенное счастье Поликрата, согласно предвещанию египетского царя Амасида.

126. Вскоре после того и Оройта понес заслуженное наказание за Поликрата. Случилось это так: по смерти Камбисы и по окончании царствования магов, он спокойно жил в Сардах без всякой пользы для персов, у которых власть отнята била мидянами. За время этой смуты Оройта лишил жизни того самого Митробатеса, наместника Даскилейского, который некогда укорял его за отношение к Поликрату, убил также сына Митробатеса Кранаспу; оба — люди значительные в Персии. Совершил он и другие преступления, например: когда к нему явился от Дария гонец, Оройта устроил на него засаду на обратном пути и велел убить его, потом труп и самую лошадь скрыл.

127. Сделавшись царем, Дарий решил наказать Оройту за всё преступления, в особенности за смерть Митробатеса и его сына. Однако Дарий не находил нужным открыто послать против него войско, потому что в государстве продолжалось брожение, а сам он лишь недавно получил царскую власть; к тому же он знал, что Оройта располагает значительной военной силой, что тысячи персов составляют отряд его телохранителей, что наконец под властью его находятся округа фригийский, лидийский и ионийский. В виду этого Дарий поступил следующим образом: он созвал знатнейших персов и обратился к ним с речью: «кто из вас, персы, обещает мне исполнить поручение с помощью хитрости, без насилия и шума? Здесь требуется только хитрость, и нет места насилию. Итак, кто из вас доставит мне Оройту живого или мертвого? Ведь он ничего не делает для блага персов, между тем совершил тяжкие преступления. Так, он сгубил двоих из наших людей, Митробатеса с сыном; он лишил жизни также моих гонцов, посланных за ним, обнаружив этим нестерпимую наглость. Мы должны казнить его прежде, чем он совершит относительно персов новое, еще большее злодеяние».

128. С таким предложением Дарий обратился к персам; в ответ на это тридцать человек предложили ему свои услуги, причем каждый из них принимал дело на себя. Так как они спорили между собою, то Дарий приказал бросить жребий, который и выпал на Багая, сына Артонты. Получив жребий, Багай поступил так: написал много писем, которые касались множества различных дел, запечатал их печатью Дария и отправился с ними в Сарды. По прибытии туда, он явился лично к Оройте и, вынимая одно письмо за другим, передавал их царскому секретарю для прочтения; царских секретарей имеют всё наместники. Багай с помощью писем испытывал телохранителей, желая узнать, не готовы ли они отпасть от Оройты. При виде того, с каким высоким почтением относятся они к письмам и с бо́льшим еще к содержанию их, Багай подал письмо такого содержания: «царь Дарий, персы, запрещает вам служить телохранителями у Оройты». Услыхав это они опустили перед Багаем копья. Он видел, что телохранители покоряются приказанию, содержащемуся в письме, ободрился этим и подал секретарю последнее письмо, гласившее: «царь Дарий приказывает персам убить Оройту». Телохранители, лишь только услыхали это, обнажили мечи и на месте положили Оройту. Таково было возмездие, постигшее перса Оройту за Поликрата Самийского.

129. Немного спустя после того, как всё достояние Оройты переведено было в Сусы, царь Дарий на охоте за дикими зверями вывихнул себе ногу, спрыгивая с коня. Вывих был очевидно очень силен, потому что лодыжка сдвинулась с места. Дарий обратился за лечением к египетским врачам, которыми он пользовался и раньше, и которых считал наиболее искусными в врачевании. Те пытались выправить ногу сильным вытягиванием и повредили больному еще больше. Семь дней и семь ночей после этого Дарий от боли провел без сна. Когда и на восьмой день ему было так же плохо, некто из присутствующих, раньше в Сардах слышавший об искусстве кротонца Демокедеса, сообщил о нем Дарию; тот велел доставить его как можно скорее. Демокедеса нашли где-то совершенно забытого среди рабов Оройты и отвели его к царю в оковах и в рубище.

130. Когда он явился веред царем, сей последний спросил его, знает ли он врачебное дело. Демокедес из страха потерять навсегда свою, родину Элладу, если скажет правду, отвечал, что не знает; Дарий однако понял, что врач отказывается с целью увернуться я приказал доставившим его лицам принести плетей и палок. Тогда Демокедес сознался, но заметил, что основательно врачевания он не знает, а что немногие сведения по этому искусству приобрел из знакомства с каким-то врачом. Однако когда Дарий доверил ему свое здоровье, врач обратился к эллинским лекарствам, после острых средств употребил успокаивающие, чем возвратил ему сон и вскоре совсем восстановил его здоровье, хотя царь потерял было уже всякую надежду иметь здоровые ноги. После этого Дарий подарил Демокедесу две пары золотых цепей. Врач спросил царя, не удваивает ли он намеренно его несчастья в награду за излечение. Довольный вопросом, Дарий послал врача к своим женам. Провожая его, евнухи говорили царским женам, что это он спас царю жизнь. Тогда каждая из них чашкою зачерпнула золота из своего ящика и подарила его Демокедесу; подарок был так щедр, что следовавший за врачом слуга его по имени Скитон, подбиравший золотые статеры, которые падали из чаш, собрал себе таким образом большую груду золота.

131. Демокедес прибыл из Кротона к Поликрату и вошел с ним в дружбу таким образом: в Кротоне он жил в ссоре с отцом, человеком крутого нрава, пока наконец невмоготу стало выносить его; тогда Демокедес покинул отца в удалился на Эгину. В первом же году своего пребывания на острове он превзошел всех прочих врачей, хотя не вмел при себе никаких приборов и инструментов, необходимых для врачевания. В следующем году египтяне наняли его для своего государства за один талант серебра, на третий год афиняне платили ему сто мин, а на четвертый Поликрат заплатил два таланта. Так он прибыл на Сам, и кротонские врачи наиболее обязаны ему своей славой. Действительно, случилось это как раз в то время, когда кротонские врачи слыли в Элладе первыми, а киренские вторыми. В то же самое время аргивяне пользовались славою первых знатоков музыки в Элладе.

132. По излечении Дария Демокедес приобрел в Сусах огромнейший дои, трапезовал за царским столом, в ему дозволено было всё, кроме одного — возвращения в Элладу. Так, он испросил у царя пощаду египетским врачам, прежде лечившим царя и приговоренным к распятию за то, что оказались хуже эллинского врача; он спас также прорицателя из Елиды, который находился было в свите Поликрата и был совсем забыт среди рабов. Вообще Демокедес был в большой силе у царя.

133. Немного времени спустя после этого случилось следующее: у Атоссы, дочери Кира и супруги Дария, образовался на соске злокачественный нарыв, который со временем распространился дальше. Пока нарыв был незначителен, царица скрывала его и из стыда никому не показывала; но когда болезнь сделалась опасной, царица позвала Демокедеса и показала ему нарыв. Он обещал вылечить ее, но при этом взял с нее клятву, что со своей стороны она сделает для него то, о чем он попросить ее, прибавив, что ничего непристойного он попросить у нее не будет.

134. Принявшись после этого за лечение, Демокедес вылечил Атоссу. Тогда она по наущению врача обратилась к Дарию на спальном ложе с такою речью: «могущество твое, царь, так велико, а ты сидишь без дела, не приобретаешь для персов ни новых народов, ни царств. Человеку молодому, владыке столь богатому, подобает прославлять себя подвигами, чтобы и персы сознавали, что над ними царствует достойный муж. Такое поведение выгодно для тебя в двух отношениях: во-первых, персы будут чувствовать, что во главе их стоит достойный муж; во-вторых, занятые войною, они не будут иметь досуга для злоумышлений против тебя. Теперь, пока молод, ты можешь совершить громкое дело. По мере того, как вырастает тело, приращаются и духовные силы, а со старостью и они дряхлеют и становятся немощными на какое бы то ни было дело». Так говорила царица по внушению другого лица, а царь в ответ сказал ей: «всё то, что ты сказала, жена моя, я в сам намерен сделать, именно: я задумал перекинуть мост с одного материка на другой и предпринять поход на скифов; это должно скоро совершиться». Атосса заметила: «оставь, не ходи прежде всего на скифов, потому что они будут твоими всегда, лишь только ты пожелаешь этого. Ради меня соверши поход в Элладу; я очень желала бы иметь своими служанками лаконянок, аргивянок, афинянок и коринфянок. К тому же у тебя есть человек, более всякого другого способный всё указать в Элладе и всюду проводить; это — врач, излечивший тебе ногу». Дарий отвечал: «так как, жена моя, ты желаешь, чтобы первый опыт был сделан нами над Элладою, то я полагаю, что лучше предварительно послать к эллинам нескольких соглядатаев из персов вместе с тем человеком, о котором ты говоришь; они узнают всё в подробности, осмотрят и сообщат нам. Тогда, запасшись точными сведениями, я ударю на эллинов».

135. Так он сказал и точно так же поступил на деле. На другой день рано он послал пятнадцать человек знатных персов и велел им с Демокедесом во главе обойти прибрежные страны Эллады, но с тем, чтобы Демокедес не бежал от них и непременно был бы доставлен обратно. Отдав такое приказание, царь позвал самого Демокедеса и просил его проводить персов по всей Элладе, показать им всю ее и вернуться назад. При этом он советовал ему повезти отцу и братьям в подарок всю свою движимость, обещая возвратить ему это сторицей. Сверх того, Дарий обещал в дополнение к подаркам снарядит ластовое судно, наполненное всяческим добром, которое должно было плыть за ними. Мне кажется, Дарий обещал это всё Демокедесу без всякого коварного умысла. Однако Демокедес боялся, что Дарий только хочет испытать его; поэтому он не набросился с жадностью на подарки и возразил, что имущество свое оставляет в Персии для того, чтобы по возвращении владеть им снова, а принимает только то ластовое судно, которое обещал Дарий в подарок его братьям. Такого рода поручение возложил Дарий на врача и затем всех их отправил в путь к морю.

136. Они прибыли в Финикию, именно, в финикийский город Сидон, где немедленно снарядили две триремы; вместе с ними большое ластовое судно нагрузили всяким добром. По изготовлении всего этого они отплыли в Элладу, держались береговых стран ее, всё осматривали и записывали и, когда осмотрена была большая часть замечательных местностей, прибыли в город Италии Тарент. Здесь тарентский правитель Аристофилид из расположения к Демокедесу велел отнять рули от мидийских судов, а самих персов как соглядатаев заключить в тюрьму. Тем временем Демокедес прибыл в Кротон. Только тогда, когда Демокедес был в родном городе, Аристофилид освободил персов и возвратил им отнятые от кораблей рули.

137. Персы поплыли отсюда в погоню за Демокедесом и прибыли в Кротон; здесь они отыскали его на рывке и собирались схватить. Одни из кротонцев в страхе перед могуществом персов готовы уже были выдать Демокедеса, но другие противились этому, кинулись на персов с палками, причем персы обратились к ним с такою речью: «одумайтесь, кротонцы, что вы делаете: вы отнимаете у нас беглого царского раба. Может ли царь Дарий оставить такую наглость безнаказанною? Неужели поведение ваше кончится для вас добром, если вы отнимите его у вас? На ваш город мы пойдем войною прежде, нежели на какой-нибудь другой; прежде всего ваш, а не какой-нибудь иной город мы попытаемся поработить». Однако речь эта не произвела никакого действия на кротонцев. Потерявши Демокедеса и бывшее с ними ластовое судно, персы поплыли обратно в Азию, без провожатого не пытаясь уже проникнуть дальше в Элладу для разведок. Одно только поручение дал Демокедес возвращающимся персам, именно: доложить Дарию, что он женится на дочери Милона; имя борца Милона пользовалось у царя большой славой. Мне кажется, Демокодес ускорил свою свадьбу с большими издержками с целью показать Дарию, что и в родном городе он имеет значение.

139. По отплытие из Кротона персы на кораблях своих были отброшены к Япигии и там обращены в рабство. Спас их и доставил к царю Дарию тарентский изгнанник Гилл. Когда царь выразил готовность дать ему за это всё, чего бы он ни пожелал, Гилл выбрал для себя возвращение в Тарент, предварительно рассказав ему о своем несчастье. Однако чтобы не смутить эллинов, если из-за него отправится в Италию большой флот, Гилл объявил царю, что для возвращения в Тарент достаточно с него одних книдян; в виду дружбы книдян с тарентинцами Гилл рассчитывал при их посредстве вернее всего вернуться на родину. Дарий обещал ему сделать так — и сделал: он послал вестника на Книд с приказанием отвести Гилла в Тарент. Книдяне исполнили приказание Дария, но им не удалось уговорить тарентинцев, а принудить их к тому силою они не могли. Так произошло всё это. То были первые персы, прибывшие из Азии в Элладу и посланные для осмотра ее по той именно причине, как здесь рассказано.

139. После этого Дарий завоевал Сам, первое из всех эллинских и варварских государств. Случилось это при таких условиях: во время похода Кирова сына Камбисы на Египет явилось туда множество эллинов: одни, должно быть, по торговым делам, другие в качестве участников похода, третьи только из желания поглядеть на эту страну. В числе их был и Силосонт, сын Эакеса, брата Поликрата, изгнанный из Сама. С этим Силосонтом был следующий счастливый случай: однажды, накинув на себя ярко красный плащ, ходил он по рынку в Мемфисе; его увидел Дарий, тогда копьеносец Камбисы, человек еще совсем незначительный, пожелал иметь этот плащ и, подойдя к Силосонту, стал торговать его. Силосонт видел, что Дарий страстно желает иметь плащ и по внушению свыше сказал к нему: «я не продам плаща ни за какие деньги, но подарю его тебе, если уж так этому быть». Дарий на это согласился и взял от него плащ.

140. Силосонт однако жалел, что лишился плаща по простоте своей. Но с течением времени, когда Камбиса умер, когда вследствие восстания семи персов против мага один из семи, Дарий, получил царскую власть, Силосонт узнал, что царская власть перешла к тому самому человеку, которому некогда он подарил в Египте плащ. Он явился в Сусы, сел перед дверью царского дворца и называл себя благодетелем царя. Привратник доложил об этом Дарию; тот с удивлением заметил: «кто же из эллинов мой благодетель? Кому из них я обязан благодарностью, я, лишь недавно вступивший на царство? Ведь никто из эллинов еще не был у нас, и, я могу сказать, не воспользовался никакой услугой со стороны эллина. Во всяком случае введите его сюда, послушаю, что он скажет». Привратник ввел Силосонта; когда он стал перед царем, переводчики спрашивали его, кто он, что он такое сделал, чего ради называет себя царским благодетелем. Тогда Силосонт рассказал вею историю с плащом, прибавив, что плащ подарен им. Дарий на это заметил: «это ты, благороднейший человек, сделал мне подарок в то время, когда я не имел еще никакой власти. Подарок, правда, был незначителен, но моя благодарность за него должна быть такова, как если бы я получил теперь какой-нибудь ценный подарок. Взамен я дарю тебе огромное количество золота и серебра, так что ты никогда не будешь каяться в том, что сделал одолжение Дарию, сыну Гистаспеса». Но Силосонт возразил: «нет, царь, не дари мне ни золота, ни серебра, но отними и подари мне родину мою, Сам, которым владеет раб наш после того, как Оройта лишил жизни брата моего Поликрата. Подари мне этот остров, но без кровопролития и порабощения».

141. В ответ на это Дарий отправил войско под предводительством Отаны, одного из известных уже нам семи персов, приказав ему сделать всё во исполнение просьбы Силосонта. По прибытии к морю Отана выступил с войском в поход.

142. Остров Сам находился в то время во власти Меандрия, меандриева сына, которому Поликрат вверил управление островом. Меандрий желал быть справедливейшим человеком, но желание его не сбылось. По получении известия о смерти Поликрата он поступил так: прежде всего соорудил алтарь в честь Зевса освободителя и отделил вокруг него заветную землю, которую и теперь еще можно видеть в городском предместье. Покончив с этим, он созвал всех полноправных граждан на собрание и произнес к ним следующую речь: «скипетр и вся власть Поликрата, как вы знаете, вверены мне, и хотя от меня лишь зависит теперь властвовать над вами, но я по возможности не ставу делать сам того, что порицаю в ближнем. Я не одобрял господства Поликрата над равными с ним людьми, не одобрил бы того же и ни в ком другом. Судьба Поликрата исполнилась, а я предоставляю власть народу и возвещаю вам самоуправление. Для себя я желаю лишь следующих отличий: получить шесть талантов из имущества Поликрата, а кроме того звание жреца Зевса-освободителя для себя и для всего моего потомства: Зевсу этому я сам соорудил святилище и возвратил вам свободу». С таким заявлением обратился он к самиянам. Один из граждан в ответ на это встал и сказал следующее: «но ведь ты и не достоин управлять нами, потому что ты человек низкого происхождения и вредный. Постарайся поскорее отдать нам отчет в том имуществе, которое попало в твои руки».

143. Так говорил уважаемый гражданин по имени Телесарх. Между тем Меандрий сообразил, что, если он выпустит власть из своих рук, то кто-нибудь другой сделается тираном, а потому решил не выпускать власти, возвратился в акрополь я позвал к себе граждан одного за другим как бы для представления им отчета в деньгах; при этом взял их под стражу и заключил в оковы. Пока они содержались в тюрьме, Меандрий заболел. В ожиданий смерти брат его Ликарет, с целью облегчить себе достижение власти на Саме, велел казнить всех заключенных. Самиянам очевидно не хотелось свободы.

144. Когда персы с Силосонтом высадились на Саме, никто из жителей не оказал им сопротивления; напротив, единомышленники Меандрия и сам он изъявили готовность по заключении договора покинуть остров. Отана согласился на это и заключил договор; знатнейшие персы велели поставить для себя кресла и уселись подле акрополя.

145. У тирана Меандрия был сумасбродный брат по имени Харилай. За какой-то проступок он содержался в подземной темнице. Услыхав, что делается на дворе, он выглянул в окошко и увидел спокойно сидящих персов; тогда он стал кричать, что желает беседовать с Меандрием. При известив об этом, Меандрий велел выпустить брата на свободу и привести к нему. Как только привели его, он глумлением и бранью старался побудить его к нападению на персов. Говорил он при этом следующее: «меня, родного брата, подлейший человек, ты заключил в подземелье, хотя я не совершил ничего заслуживающего тюремного заключения; в то же время ты дозволяешь персам гнать тебя из отечества и родного дома, не дерзая наказать их, хотя так легко сокрушить персов. Впрочем если ты робеешь перед ними, дай мне твоих наемников, и я накажу персов за появление среди нас, а тебя самого я постараюсь удалить с острова». Такова была речь Харилая.

146. Меандрий принял предложение брата не потому однако, как мне кажется, чтобы он дошел до такого безумия и верил бы в победу своих солдат над воинами персидского царя, но скорее из зависти к Силосонту, которому должно было достаться государство нетронутое неприятелем, притом без всякого труда. Поэтому он решил раздразнить персов для того, чтобы они привели самийское государство в крайнее расстройство, и сдать его в таком виде; он хорошо знал, что, если только персам нанесена будет обида, они жестоко выместят ее на самиянах, а для себя он имел обеспеченный выход с острова во всякое время, когда бы ни пожелал, потому что от акрополя был устроен им потайной ход по направлению к морю. Итак, сам Меандрий отплыл из Сама, а Харилай вооружил всех наемников, моментально открыл ворота и ударил на персов; те не ждали ничего подобного в том предположении, что всё уже улажено. Наемники кинулись на начальников персидских и на знатнейших персов, и убивали их. Так действовали наемники, а остальное персидское войско поспешило на помощь. Наемники оттеснены были назад и укрылись в акрополе.

147. Предводитель Отава при виде большого урона, понесенного персами, забыл полученное от Дария приказание никого из самиян не убивать и не обращать в рабство, но целым и невредимым возвратить остров Силосонту; забыв это приказание, он отдал распоряжение своим воинам убивать безразлично всех, мужчин и детей, кто бы ни попался им в руки. После этого часть персидского войска начала осаду акрополя, а другие убивали всех, попадавшихся под руку, было ли то в святилище, или вне его.

148. Между тем Меандрий бежал из Сама в отплыл в Лакедемон. По прибытии туда, он перевез в город свои сокровища в поступил следующим образом: он часто выставлял свои серебряные и золотые чаши, а слуги каждый раз чистили их; тем временем он вел беседу с тогдашним спартанским царем Клеоменом, сыном Анаксандрида, и, продолжая беседовать, провожал его домой. Всякий раз при виде этих чаш Клеомен выражал изумление и восторг; в ответ на это Меандрий предлагал ему взять для себя те чаши, какие он желает. Меандрий говорил ему это два-три раза, но Клеомен, честнейший человек, считал непозволительным принять подарка, а когда он сообразил, что Меандрий подарками может снискать себе помощь против персов и других граждан, отправился к эфорам в объяснил им, что для Спарты выгоднее удалить из Пелопоннеса чужестранца из Сама, чтобы он не склонил ни его самого, ни кого-либо другого из спартанцев к чему-нибудь дурному. Эфоры послушали его и через глашатая велели Меандрию покинуть Спарту.

149. Между тем персы совершенно обезлюдили Сам и в таком состоянии передали его Силосонту. Впрочем с течением времени полководец Отана помог населить остров под влиянием сновидения и болезни половых членов.

150. Во время морского похода на Сам восстали вавилоняне, превосходно к тому подготовившись. Действительно, они готовились к осаде всё время царствования нага, восстания семи, среди царившей во всё это время смуты; приготовления совершались конечно в тайне. Когда восстание сделалось явным, вавилоняне поступили так: кроме матерей, каждый из них выбрал из женщин своего дома по одной жене, какая наибольше ему нравилась; всех остальных женщин вывели в одно место и удавили. Одна женщина была оставлена для себя каждым из вавилонян для приготовления пищи, остальные удавлены для того, чтобы не расходовать на них съестных припасов.

151. При известии об этом Дарий собрал всё свое войско, выступил против восставших в поход и, подойдя к Вавилону, осадил город. Вавилонян однако осада ничуть не потревожила; они взбирались на зубцы городских стен и оттуда телодвижениями и словами издевались над Дарием в его войском, а кто-то из вавилонян сказал: «зачем вы, персы, праздно сидите здесь и не уходите? Ведь вы овладеете нами лишь тогда, когда мул родит жеребенка». Вавилонянин сказал так в полной уверенности, что мул никогда не родит жеребенка.

152. По прошествии года и семи месяцев Дарий и всё войско его огорчены были тем, что не могли одолеть вавилонян, хотя против них употреблены были всё средства и хитрости. В числе уловок была и та, с помощью которой Кир взял Вавилон, но граждане были неусыпно настороже, и эта попытка не удалась.

153. Но вот на двадцатом месяце осады случилось чудо у Зопира, сына Мегабиза, одного из семи персов, свергнувших мага, именно: одна из мулиц его, возивших съестные припасы, родила жеребенка. Когда ему сказали об этом, Зопир не поверил; поток, увидев сам муленка, запретил рабам рассказывать о случившемся кому бы то ни было и стал соображать; по поводу этого ему пришло на память замечание вавилонянина еще в начале осады, что акрополь будет взят лишь тогда, когда станут рожать мулицы; сопоставляя рождение муленка с этим замечанием, Зопир решил, что Вавилон может быть теперь взят, потому что, думал он, вавилонянин сказал, а его мулица родила с соизволения божества.

154. Так как Зопиру казалось, что Вавилону суждено наконец быть взяту, он явился к Дарию и спрашивал, очень ли важно для него взять Вавилон. Узнав, насколько важно было взятие Вавилона, он стал затем обдумывать, как бы ему взять город, притом так, чтобы совершить этот подвиг самому: у персов подобные заслуги награждаются высокими почестями. Он пришел к заключению, что выполнить предприятие может при единственном условии, если изуродует себя и перебежит к неприятелю. Не считая изуродования важным для себя, он учинил над собою неизлечимое увечье: отрезал себе нос, уши, безобразно остриг в кружок волосы, исполосовал себя бичом и в таком виде явился к Дарию.

155. Дарию было очень тяжело видеть изувеченным знатнейшего из персов; он с криком вскочил с трона и спросил, кто изувечил его и за что. «Никто другой», отвечал тот, «кроме тебя, не в силах сделать со мною что-либо подобное. Никто другой, царь, я сам так поступил с собою с горя, что ассирияне глумятся над персами». «Жалкий человек», возразил Дарий, «прекраснейшее имя ты пятнаешь позорнейшим поступком, говоря, что причинил себе неизлечимое увечье из-за осаждаемых. Неужели же, глупец, ты воображаешь, что неприятель скорее сдается от того, что ты изуродовал себя? Ты потерял рассудок и только потому учинил над собою такое увечье». «Если бы я открыл тебе мои плавы, то ты помешал бы мне выполнить их. Вот почему я поступил здесь лишь по собственному решению. Ежели остановки за тобою не будет, мы возьмем Вавилон. Я в таком виде перебегу в акрополь и уверю неприятеля, что это ты учинил надо мною. Убедив их в том, я рассчитываю получить командование войском. Ты со своей стороны на десятый день после того, как я войду в акрополь, отдели из того войска, потеря которого для тебя совершенно безразлична, тысячу человек и поставь их у так называемых ворот Семирамиды; потом на седьмой день после этого поставь опять две тысячи человек у ворот, называемых Нововыми; спустя еще двадцать дней помести четыре тысячи воинов у так называемых Халдейских ворот. Как прежние, так и эти последние воины не должны иметь для обороны никакого другого оружия, кроме кинжалов; только кинжалы и можно оставить при них. На двадцатый день после этого, не позже, прикажи остальному твоему войску брать приступом городские укрепления со всех сторон, а для меня поставь персов у так называемых Белийских и Киссийских ворот. Я полагаю, что по совершении мною славных подвигов вавилоняне доверят мне всё, не исключая и запоров от ворот. Дальнейший образ действий будет зависеть уже от меня вместе с персами».

156. Сделав такие распоряжения, Зопир направился к городским воротам и при этом, как настоящий перебежчик, озирался по сторонам. Когда стоявшие в этом месте стражи заметили его с башен, они сбежали вниз, приотворили немного одну половину ворота и спросили, кто он и зачем пришел. Зопир назвал себя по имени и прибавил, что он перебежал к ним. При этих словах привратники повели его на собрание вавилонян. В народном собрании он стал жаловаться на Дария, будто от него претерпел он то, что на самом деле учинил над собою сам, и претерпел всё это будто бы за то, что советовал Дарию отойти вместе с войском от города, когда взятие Вавилона оказалось невозможным. «И вот теперь, вавилоняне», заключил он, «я пришел сюда к величайшей пользе для вас и к величайшему ущербу для Дария и его войска. Изувечение мое не останется неотмщенным; я знаю всё его планы от первого до последнего». Так он говорил.

157. При виде знатнейшего из персов без носа, без ушей, с кровавыми следами от ударов бича, вавилоняне были вполне убеждены, что Зопир говорит правду, что он явился помочь им, и готовы были доверить ему войско, о чем тот просил их. По получении от них войска, он поступил именно так, как условился прежде с Дарием: на десятый день он вывел вавилонское войско из города, кольцом окружил ту тысячу персов, которых советовал Дарию выставить раньше всех других воинов, и перебил их. При известии об этом вавилоняне увидели, что дела Зопира отвечают речам его, и в чрезвычайной радости готовы были исполнить всякое требование его. Выждав после этого условленное число дней, он снова вывел с собою отборных вавилонян и перебил две тысячи дариевых солдат. За этот новый подвиг всё вавилоняне прославляли Зопира, а он снова спустя условленное количество дней вывел войско в заранее назначенное место, окружил и истребил четыре тысячи персидских воинов. После этого он стал всемогущ у вавилонян; они сделали его главнокомандующим всего войска в хранителем акрополя.

158. Но всё свое лукавство Зопир проявил в то время, когда согласно предварительному условию Дарий начал приступ кругом городских укреплений. Вавилоняне взошли на укрепления и отражали наступавшее дариево войско, а Зопир тем временем отворил так называемые Киссийские и Белийские ворота и черев них впустил в акрополь персов. Одни из вавилонян при виде случившегося спасались бегством в храм Зевса Бела; другие ничего не знали об этом, и каждый из них оставался на своем посту; наконец и эти последние поняли, что они преданы. Таким-то образом Вавилон взят был вторично^[10].

159. Овладев Вавилоном, Дарий прежде всего велел срыть его укрепления и снять всё ворота, — по взятии города в первый раз Кир не сделал с Вавилоном ничего подобного; потом велел распять тысячи три знатнейших граждан, остальным вавилонянам предоставил остаться в городе на жительство, а чтобы у вавилонян были жены, и чтобы произошло от них потомство, Дарий с предусмотрительностью принял такие меры: собственных жен, как сказано выше^[11], вавилоняне в виду сбережения съестных припасов удавили, а потому царь приказал соседним народам доставить женщин в Вавилон, причем каждому народу назначено было определенное количество, а общая цифра явившихся в город женщин доходила до пятидесяти тысяч. От этих-то женщин и произошли нынешние вавилоняне.

160. Дарий решил, что никто из персов, ни позже, ни раньше того живших, не превзошел Зопира в заслугах, за исключением одного лишь Кира; с этим последним ни один еще перс не дерзал равнять себя. Однако Дарий, говорят, много раз высказывался, что предпочел бы иметь Зопира не обезображенным так ужасно, нежели владеть и другими еще двадцатью Вавилонами. Он щедро наградил Зопира: ежегодно делал ему такие подарки, какие у персов считаются наиболее почетными, предоставил ему Вавилон в пожизненное свободное от дани управление, подарил ему и много другого. У этого Зопира был сын Мегабиз, тот самый, который в Египте воевал с афинянами и союзниками их. У этого Мегабиза был сын Зопир, который явился в Афины перебежчиком из Персии.

Примечания

1. Конечно же ихфиофагов. Описка Ф. Мищенко. Agnostik.
2. I, 207.
3. I, 70.
4. III, 30. 32.
5. Вм. рукописн. 9540.
6. III, 94.
7. III, 93.
8. III, 105.
9. III, 107.
10. Срвн. I, 191.
11. III, 150.