История эллинизма (Дройзен; Шелгунов)/Том II/Книга I/Глава I

История эллинизма — Том II. Книга I. Глава I
автор Иоганн Густав Дройзен (1808—1884), пер. М. Шелгунов
Оригинал: фр. Histoire de l'hellénisme. — Перевод созд.: 1836—1843, опубл: 1893. Источник: dlib.rsl.ru

Глава I.

Смерть Александра. — Военачальники организуют правительство. — Пехота провозглашает царем Арридея. — Борьба между конницей и пехотой. — Договор между ними. — Очищение, смерть Мелеагра. — Распределение сатрапий

Александр был первым, кого историческое предание называло Великим. Каково бы ни было происхождение этого прозвища, но уже тот факт, что оно утвердилось за ним, может считаться доказательством впечатления, произведенного его личностью и подвигами на современников и потомство.

Трудно решить, что более заслуживает изумления: смелость ли того, что он ставил себе целью и исполнял с неизменным счастьем, те ли средства, которыми он думал придать прочность своему делу, или их результаты, которые пережили его на многие столетия.

Десяти лет ему было достаточно, чтобы сломить персидское царство, покорить Азию до пустыни скифов и до самого сердца Индии, преобразить и начать эллинизировать эти обширные области и открыть южное море: его походы, соединявшие в себе завоевания и открытия, сплотили в одно царство известный и неизвестный до тех пор мир Востока.

Спустя год по своему возвращению из Индии, посвященный им не отдыху, но обширнейшей организаторской деятельности, он, по-видимому, задумал приступить ко второму, еще более отважному предприятию; только этим и можно объяснить обширные вооружения, бывшие уже в полном ходу весною 323 года, когда он возвратился из Экбатан в Вавилон.

Со всех концов его обширного царства в Вавилон прибывали войска всех родов оружия, азиатские всадники, греческие наемники и обученные по македонскому образцу войска сатрапий, и собирались строители, и капитаны кораблей, и моряки с берегов Средиземного моря. Было известно, что с наступлением лета начинается поход на запад и что Неарх с находящимся на Евфрате флотом должен обогнуть Аравию; ходили рассказы о громадных вооружениях, производившихся в это время в гаванях Средиземного моря; выдавалось за верное, что, после того как флот обогнет Аравию, предполагается идти походом против Карфагена или Италии или же что после плавания кругом еще неизвестных южных берегов Африки флот из западного моря проникнет через Геркулесовы в карфагенский западный бассейн Средиземного моря и завладеет его берегами и что обладание Средиземным морем и созданная таким образом возможность осуществить наконец эллинизацию его берегов до Тартесса и Л икса довершат и упрочат на будущие времена смелое здание всемирной монархии.

После погребального торжества в честь Гефестиона, так приказал царь, должно было начаться выступление в поход, сухопутное войско должно было выступить 22 Десия, а 23 — флот.

За пять дней до этого Александр захворал: лихорадка усиливалась с каждым днем. Отплытие пришлось отложить. Уже состояние царя заставило ожидать самых худших последствий; стратеги и гиппархи не выходили из комнат, расположенных рядом с залом, где лежал царь; день и ночь стояли во дворе замка предводители и лохаги; македонские ветераны теснились у ворот замка, требуя, чтобы им позволили еще раз увидеть царя; им было позволено пройти около его ложа; говорить он более не мог, его силы быстро исчезали; 28 Десия он скончался.

Сперва, как описывает это событие один из наших источников, в обширных чертогах замка раздавались только плач и жалобы; затем они начали стихать; первая сильная скорбь, вызванная этой тяжелой утратой, уступила свое место заботе о том, что будет теперь.

Пажи, поспешившие из замка на улицу, распространяли эту печальную весть по городу; толпа перед воротами замка росла, македонцы и варвары, воины и мирные жители — все теснились во дворе замка; азиаты с плачем называли его самым справедливым и кротким властелином, македонцы и греки — всегда победоносным государем; они не переставали восхвалять его, рассказывать о его предательской болезни и о его последних часах слишком мрачно. Мучительное чувство неизвестности, колебания и опасного напряженного состояния росло; кто же был его наследником? Все чувствовали, насколько шатко ближайшее будущее, что войско и государство лишено главы и вождя. Каждая минута могла принести с собою неожиданные события, восстание и кровь. Все начали готовиться ожидать самого худшего. Наступила глубокая ночь; гам и сям войска взялись за оружие, жители города ожидали в своих домах, что будет; все боялись зажигать свет, в ночном безмолвии раздавались одинокие возгласы и местами внезапный шум.[1]

Пусть даже это описание более живо, чем согласно с истиной; достаточно ясно представить себе положение вещей, чтобы понять, как ужасен был настоящий момент.

Царь умер, не сделав никаких распоряжений относительно тою, что должно произойти после его смерти. Войско, государство и судьба полмира находились на краю пропасти; с часу на час все могло превратиться в обломки, в хаос.

Самой настоятельной необходимостью было создать немедленно какой-нибудь суррогат управления и порядка, какое-нибудь временное положение вещей.

Само собою разумеется, что исполнение этой задачи должно было лечь на тех, кто стояли ближе всех к личности Александра, были поверенными его планов, органами его воли, — на его телохранителей[2]. Одному из них, Пердикке может быть, он был первым между лицами этого звания по выслуге лет — Александр, как говорят, передал печать, которой должны были быть снабжены в доказательство их подлинности приказы этого и следующих дней, когда стало понятно, что его болезнь принимает серьезный характер. Если это действительно произошло, то этим самым Пердикка приобретал некоторое право принять на себя инициативу этого дела. Шесть других телохранителей, должно быть, были согласны с ним относительно необходимости созвать на совет знатнейших гетайров и главных начальников войск и решить, что делать далее[3], как это делал и Александр в решительные минуты. Хотя Пердикка, чтобы избежать всякого подозрения в честолюбивых замыслах или в желании выдвинуться, и положил вверенную ему печать на престол вместе с остальными царскими регалиями и предоставил собравшимся постановить, какие дальнейшие меры должны быть приняты, но во всяком случае это совещание нуждалось в председателе.

Пердикка поставил вопрос: следует ли снова заместить место, освободившееся со смертью царя, или нет? По-видимому, присутствовавшие не сразу согласились с необходимостью этого, так как только престолонаследие может сохранить монархию и единство государства; конечно, с полным правом можно было бы сказать, что единство государства заключалось только в Александре, что без него, или более великого, чем он, оно не возможно, что этим единством следует пожертвовать настолько, насколько это необходимо, чтобы поддержать в его составных частях новый порядок вещей и не дать ему распасться. Но единство и законное престолонаследие показались более простыми и более согласными с правом.

Но к кому переходило право на престол? Существовал сын Александра Геракл, которого родила ему вдова Мемнона Барсина; но она никогда не считалась супругою царя и жила со своим сыном в Пергаме[4]. В законный брак он вступил с Роксаной и Статирой, и Роксана через три месяца ожидала своего разрешения от бремени; но можно ли было быть уверенным, что она родит сына? И мог ли сын бактрианки носить диадему македонского царя? Существовал еще один член царского дома — Арридей, сводный брат Александра, который находился в Вавилоне, но он был слабоумен[5] и не был рожден в законном браке, а прижит царем Филиппом с фессалийской танцовщицей.

Нам неизвестно, в каком смысле ответили на этот вопрос те, которые были созваны на совет; наши источники противоречат друг другу в отдельных подробностях и не дают ни малейшего понятия о. громадных трудностях положения и о важности и ответственности принятых решений. Из позднейшего поведения Пердикки можно заключить, что он ставил выше всего сохранение монархического единства государства в какой бы то ни было форме. Когда мы узнаем, что Неарх высказался за сына Барсины, то против этого можно представить то возражение, что осторожный наварх, не бывший даже природным македонянином, вряд ли подверг бы себя упреку в желании позаботиться о родне своего шурина. Более правдоподобен дальнейший рассказ о том, что Лагид Птолемей предложил составить правительство из высших военачальников; это могло бы служить доказательством, как ясно он понимал опасность настоящего положения и с какой смелой интуицией указал он на тот пункт, которого необходимо достигнуть, чтобы избежать ее. Арридей, как кажется, был упомянут только для того, чтобы указать на невозможность принимать его в расчет.

Решение, которое было принято, сохраняло пока единство государства, но давало все-таки место игре случая; если Роксана родит сына, то царство должно принадлежать ему, а его опекунами должны быть для Азии Пердикка и Леоннат, и для Европы — Антипатр и Кратер[6].

Но имело ли принявшее такое решение собрание право решить так? Разве Александр на высоте своего могущества не предоставлял решения важных вопросов «всему войску». Могли ли гетайры конницы удовольствоваться тем, что сочли за благо важные члены военного совета; пехота педзетайров и аргираспидов тоже не могла смотреть спокойно на то, как их собственная участь и участь царства решается без их содействия; напротив, в ее быстро разраставшихся сборищах очень скоро должно было установиться мнение, что продолжительные предварительные совещания нужны только там, где задумываются худые вещи; у них есть сын царя Филиппа; он является законным наследником и находится налицо.[7]

Мы имеем рассказ о том, что основная масса пехоты бросилась к царскому дворцу, вызвала Арридея и приветствовала его царем, называя его своим любимым именем Филиппа. Если бы даже собравшиеся на совет военачальники и имели при себе гетайров конницы, с которыми они могли бы броситься на бушующую толпу, то здесь в замке им несомненно пришлось бы уступить численному перевесу. Необходимо было выиграть время с помощью переговоров.

В числе членов совета находился только стратег Мелеагр, сын Неоптолема, который со своей фалангой уже принимал участие в походе на Дунай. Собрание послало его[8] к пехоте, среди которой он пользовался большим уважением, с поручением успокоить ее и заручиться ее поддержкой для единодушного содействия принятым решениям.

Предположим, что Мелеагр принял на себя это поручение еще тогда, когда было неизвестно, что Арридей уже был провозглашен царем, что он не одобрял постановлений совета и изъявил готовность принять на себя это поручение, чтобы иметь возможность тем временем обмануть, — достоверно то, что он немедленно примкнул к делу народа, открывавшему самые блестящие перспективы его честолюбию.

Весь вопрос заключался в том, чтобы принудить Пердикку и его партию признать свершившийся факт. Достать для нового царя царские регалии — таков был повод и цель первых необходимых насильственных действий. Как говорят, дело дошло до битвы в царском замке в тех самых покоях, где лежало тело Александра, конница была принуждена отступить, и Селевк с отрядом царских юношей прикрыл отступление Пердикки и других телохранителей.[9]

Они были вытеснены, но не побеждены. Они собрались перед воротами Вавилона, где стояла лагерем конница, господствовавшая над входами и выходами города. Здесь в открытом поле пехота ничего не могла бы сделать с ними, между тем как они могли привлекать к себе подкрепление и располагать средствами сатрапий; принятое ими решение в пользу ожидавшегося сына персиянки обеспечивало за ними в худшем случае поддержку азиатов, между тем как выбор пехоты носил резко македонский характер.

Для дела Мелеагра это представляло опасность, которая становилась тем грознее, чем более он медлил встретить ее. Он, как говорят, попытался вsвернуться из этого затруднительного положения через покушение на жизнь Пердикки, на что он будто бы получил приказ царя Филиппа. Не менее затруднительно было положение партии всадников; зачем им было бороться и побеждать, если ценою этой победы было избиение македонской пехоты и устранение жалкого Арридея?

Обе партии должны были стремиться к соглашению. Личный секретарь Александра Эвмен из Кардии стоял на стороне конницы[10], но остался в Вавилоне.

Он начал вступать в переговоры с некоторыми из предводителей и склонять их в сторону мира, говоря, что он, как чужеземец, лично не причастен к пагубному раздору между македонянами и заботится только о великом деле государства, от которого зависит также благо греческого и азиатского мира[11]. Умному греку удалось заставить выслушать себя; возможно, что заодно с ним действовали к другие греки, бывшие предводителями находившихся в войске наемников; наши источники называют нам фессалийца Пазу и аркадянина Амисса, которые вместе с Перилаем были посланы к находившимся перед городом войскам, чтобы вступить с ними в переговоры от имени царя[12]. Затем последовал новый обмен депутацией и переговоры, в которых, как кажется, особенно большие услуги Пердикке и делу государства оказал Эвмен. Сам Пердикка должен был ждать примирения, чтобы не оставаться долее предводителем только одной партии: стоя вблизи слабого царя, он мог быть уверенным, что очень скоро одержит победу над влиянием ненавистного Мелеагра.[13]

Поэтому был составлен договор, по которому македонская конница признавала провозглашенного пехотою царя, а пехота соглашалась на то, что, если царица Роксана родит сына, то он точно также должен стать царем[14]. Затем далее они согласились между собою в том, что Антипатр должен быть назначен стратегом в Европе, Кратер — простатом царства, Пердикка — хилиархом, которым был ранее Гефестион, а Мелеагр — гиппархом;[15] перенесение тела царя во храм Аммона было поручено Арридею[16]. Когда войска поклялись исполнить этот договор, то фаланги выступили из города под предводительством Мелеагра, а из лагеря двинулись гиппархии конницы под предводительством Пердикки; они соединились под стенами города и затем, составив снова одно войско, возвратились в столицу.

Это соглашение[17] покончило со смутами настоящей минуты и положило первую основу дальнейших судеб государства. Признание нового лагеря гарантировало дальнейшее существование и единство царства, его формы остались теми же, какими они были раньше; сатрапии были оставлены в руках тех, кто управлял ими прежде. Только в высших военных должностях и в управлении европейскими землями были произведены существенные перемены. Так как Кратер еще не прибыл в Европу, то Антипатр сохранил во всем своем объеме власть, которую по отданному Александром летом 324 года приказу он должен был передать Кратеру; Кратер получил высшее место в иерархии македонского двора, простасию царства; конечно, теперь, когда он еще находился в пути со своими 10 000 ветеранов, это место было лишено непосредственного влияния и было только высшим почетным отличием. Если гиппархия Мелеагра не была главным начальством над пехотой, но второй должностью между предводителями войска, то уже раньше такая власть была в руках Пармениона[18]. Хилиархия Пердикки тоже не была нововведением; уже Александр заимствовал ее из обычаев персидского двора; там хилиарх был не только предводителем отряда знатных всадников, носившего имя «родственников царя», но и во всех других отношениях был первым лицом после царя, находился всегда около него[19] и был, собственно, визирем государства; при Александре, правда, эта должность не имела никакого другого значения, кроме высшего после царя почетного звания; поэтому он передал его самому близкому своему другу и после смерти приказал оставить это место незанятым, в память Гефестиона[20]. Когда Пердикка получил эту хилиархию «родственников царя», — это имя, как кажется, тоже снова вошло в употребление — на его долю тотчас же выпали и все выгоды влиятельного положения мажордома, который, по-видимому, имел возможность распоряжаться тем неограниченнее, чем более царь был лишен силы и самостоятельности.

Действительно, Пердикка более всякого другого находившийся на высоте своего положения, чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы воспользоваться всеми правами и полномочиями, которые оно давало ему. Его царственное происхождение, его высокое эвание,[21] его многолетняя служба вблизи царей Филиппа и Александра в соединении с его ловким, проницательным и повелительным характером были точно созданы для того, чтобы выказать его превосходство как над другими генералами, так и над массой войска; но он имел достаточно силы воли, чтобы скрывать это превосходство, насколько это предписывалось благоразумием; где это было необходимо, он был одинаково отважен на словах и на деле, умел одинаково импонировать своей властью и своею уверенностью в успехе; его решительные и верные шаги к верховной власти, которую он поставил себе целью, придают его фигуре то благородство смелости, а его действиям ту строгую и энергичную последовательность, в которых он более всего нуждался в своем положении.

Хотя мир и спокойствие теперь возвратились, но вполне анархическое состояние войска, бывшего виновником настоящего порядка вещей, обнаружило существование таких тенденций, которые были совершенно несовместны с военной дисциплиной и на которых нельзя было основать ничего прочного. Получив с согласия македонян в свои руки высшую власть, Пердикка должен был показать, что oн намерен свободно пользоваться ею и готов в случае необходимости поступать со всею строгостью даже с македонянами; во что бы то ни стало он должен был сделаться господином положения с помощью решительных мер, которые одни только могли спасти государство от распадения. Он не мог разделить своей власти с Мелеагром; его он ненавидел и боялся: в своем официальном положении честолюбивый и беспокойный гиппарх мог найти достаточно поводов для новой агитации; доверие к нему фалангистов, множество недовольных и стремящихся к нововведениям лиц, какие встречались даже между вельможами, делали его тем более опасным. Его избрал хилиарх примером, на котором он должен был применить беспощадную и суровую строгость и таким образом показать, что он сумеет сделаться господином.

Со времени восстания на войске тяготела вина пролитой крови: тогда македоняне убивали македонян; необходимо было торжественное очищение, чтобы снять этот грех с войска[22]. При этом обряде по обычаю родины собака разрезается на две части и обе половинки кладутся в открытом поле на некотором расстоянии друг от друга; между ними проходит все войско, впереди несут оружие прежних царей, затем следует царь, окруженный телохранителями и знатью, затем гетеры конницы и наконец различные части пехоты; по окончании очищения пехота и конница выстраиваются друг против друга и все торжественно заканчивается театральным сражением.[23]. Так было и на этот раз; обе линии стояли выстроившись, с одной стороны конница и слоны под предводительством царя и Пердикки, с другой — пехота под предводительством Мелеагра; когда конница пришла в движение, то пехота, как говорят, начала беспокоиться, предполагая, что с ней хотят сыграть дурную шутку; спастись в открытом поле от конницы и слонов было для нее невозможно. Пердикка рядом с царем подскакал во главе одного отряда к рядам пехоты, потребовал именем царя у каждого лоха выдачи зачинщиков последнего мятежа и при малейшем колебании пригрозил ударить на них со своею конницей и пустить на фланги слонов. Пехота, видя, что она не в силах бороться с такой угрозой и с таким войском, исполнила то, что ей было приказано; было выдано около тридцати человек, которые были брошены под ноги слонам и раздавлены ими[24].

Этой казнью Пердикка начал свое правление; сам царь должен был приказать или дозволить предать казни тех, кому он был обязан своим возвышением. Мелеагр не мог иметь никаких мнений насчет того, какая участь ожидает его самого; во время этой ужасной сцены он, как рассказывают, не решился покинуть своего места во главе фаланг, но затем, когда войска возвратились на свои квартиры, он, не доверяя безопасности своего собственного жилища, бежал в какой-то храм, как будто святость этого места могла защитить его. Пердикка решил уничтожить его, и найти предлог было нетрудно: Мелеагр, сказал он, злоумышлял против его жизни, и его бегство служит признанием того, что он заслуживает смерти. По приказу царя и его хилиарха Мелеагр был умерщвлен на ступенях алтаря.

Хилиарх поступил так, как этого требовала необходимость; если он поставил себе задачей и целью взять в свои руки бразды правления, то эти первые шаги его отличались такой энергичной решительностью, какой и требовали его звание и обстоятельства. Мелеагр мог служить для военачальников примером того, как Пердикка решил поступать со своими противниками; войско, которое при смерти Александра переступило границы если не своих прав, то воинской дисциплины,[25] и шло прямой дорогой к тому, чтобы захватить в свои руки отвратительное могущество преторианцев, одним ударом было возвращено к повиновению и дисциплине, составлявшим единственную гарантию возможности дальнейшего существования государства; царь и его наместник должны быть уверены в войске, чтобы с успехом встретить дальнейшие опасности, которые были очень близко.

Военная знать Македонии всегда сохраняла ту гордую и нередко притязательную уверенность в себе, которая, будучи в одно и то же время условием и результатом ее столь исключительных военных качеств, преклонялась только перед умственным превосходством Александра и уступать которой решался иногда даже этот великий царь. Несомненно, он умел справляться с этими гетерами и господствовал над ними; благодаря своему личному превосходству и их собственным слабостям, которые он то эксплуатировал при помощи царственных подарков, воинских отличий или своего доверия, то скрывал под видом прощения за совершенные ими проступки, ему удалось сгруппировать их вокруг себя в таких счастливых условиях достойной преданности, что мы почти не можем узнать безусловно честной и отличавшейся характером, энергией и преданностью свиты царя в страстных, волнуемых властолюбием, ненавистью и предательством, пренебрегающих всяким мерилом благоразумия и возможности представителях времени диадохов. Со смертью Александра сдерживавшие их доныне мощные и надежные узы распались; последовавший немедленно за ней спор за престолонаследие дал им случай впервые почувствовать себя полновластными господами и решать дела так, как этого требовали их собственные интересы; и если восстание пехоты, в котором приняли участие только немногие из высших офицеров,[26] принудило их сплотиться еще раз вместе и стать на сторону одного из их среды, то с той минуты, когда восстание было подавлено, сам Пердикка сделался предметом их недоверия и ревности[27] в той же степени, в какой он один сосредоточил в своих руках власть, на которую все считали себя вправе претендовать и надеяться. Разве он лучше их, богаче их совершенными им подвигами и достоин господствовать над всеми? Разве могло это зависеть от того, что он происходил из княжеского рода Орестиды и имел царственных предков? Полисперхонт, телохранитель Леоннат[28] тоже принадлежали к царственному роду; но теперь личные качества считались выше преимуществ рождения и пользоваться предпочтением мог только дом царя. Разве могло это зависеть от того, что Пердикка уже раньше находился в числе телохранителей царя Филиппа и, может быть, был старшим между теперешними телохранителями? В настоящее время истинные заслуги менее всего должны были уступать случайностям старшинства. И если Александр, как это, может быть, уже тогда полагали или утверждали многие, передал перед смертью Пердикке свою печать, то под этим он, без сомнения, понимал только то, что этот знак царской власти должен храниться впредь до дальнейших распоряжений у старейшего из его приближенных; но, несомненно, был лишен всякого значения сочиненный в интересах хилиарха рассказ о том, что на вопрос, к кому должно перейти царство, царь отвечал: «К лучшему!» и при этом передал Пердикке свое кольцо. Но теперь, когда Пердикка с такой обдуманной осторожностью и с такой неожиданной строгостью сумел всецело овладеть верховной властью, многие должны были уже раскаиваться в том, что дали ему такие преимущества, и партия вельмож, вырвавшая верховную власть из рук пехоты и ее предводителя Мелеагра, должна была искать случая открыто выступить против честолюбия этого второго и более опасного противника, если только она не желала потерять всего.

Для Пердикки вся задача заключалась в том, чтобы преградить путь этой опасности, прежде чем она будет близка; он должен был стараться воспрепятствовать вельможам, державшим перед этим его сторону, соединиться против него; он должен был разделить и разъединить их интересы, чтобы сконцентрировать и сделать более действительным свое собственное могущество. Самым прямым и естественным средством для достижения этой цели было новое распределение должностей и сатрапий; таким образом он мог удалить от власти и из непосредственной близости к царю наиболее опасных из всех прежних друзей и, кроме того, выставить в их глазах милостью и наградой то,[29] что, собственно говоря, можно было с таким же правом назвать изгнанием; он мог быть уверенным в том, что генералы не будут протестовать против этой меры, тем более, что они могли надеяться приблизиться таким образом к желанной цели, заключавшейся в независимом господстве; он сам должен был держаться того мнения, что, если разъединенные таким образом вельможи и сделают попытку сбросить с себя верховенство государства, то ему во имя царского принципа и с готовой к войне армией, которая находилась в его распоряжении, без большого груда удастся подавить всякую попытку узурпации и поддержать неприкосновенность своей власти.[30]

Если одно предание[31] называет автором этого плана Лагида Птолемея, то этот факт не противоречит вышесказанному и вовсе не служит доказательством того, что самый благоразумный и умеренный из высших офицеров действовал в это время еще в интересах хилиарха. Хотя этот план предоставлял последнему все выгоды в настоящем, но он был ошибочен относительно будущего, и хладнокровно рассчитывавший Лагид охотно готов был пожертвовать преимуществами настоящего момента, чтобы потом тем вернее достигнуть своей цели. Находясь вдали от надзора хилиарха и вне влияния котерий, которые должно было создать скопление вельмож при дворе, занимая практически независимое положение сатрапа, самостоятельно господствовать по возможности неограниченным образом над какой-нибудь богатою страною, превратить ее, если такое возможно, в самостоятельное и представляющее собою законченное целое владение, чтобы потом, опираясь на этот верный базис, быть в состоянии выступить против власти хилиарха и, наконец, самого государства — таковы должны были быть надежды, заставившие Лагида предложить этот план, который хилиарх одобрил от имени царя и на который немедленно согласились другие вельможи. Это обстоятельство, равно как и то, что такой план исходил от Лагида, позволяет нам предположить существование компромисса, которым верховная власть предоставляла некоторое вознаграждение и гарантию вельможам, согласившимся отдать эту власть в руки Пердикке. Этот компромисс, несомненно, мог быть найден только в вопросе о военной силе; если в системе Александра стратегия всегда отделялась от сатрапии, то теперь можно было выставить множество фактических оснований для того, чтобы отступить от этой системы; опасные времена, которые предстояли в будущем, по-видимому, требовали того, чтобы вся сумма власти в каждой сатрапии была сосредоточена в одних руках, что должно было упрочить дальнейшее существование государства и чтобы каждый из его членов получил законченную организацию, которая давала бы ему средства и права поддерживать государственное целое и неприкосновенность в своей части; впрочем, было обусловлено, что верховный сановник государства сохраняет за собою право давать сатрапам известные военные поручения и в данном случае пользоваться местными военными силами в государственных видах[32].

На следующий же день после очищения военачальники были приглашены на собрание и хилиарх объявил им от имени царя, что, принимая во внимание трудности настоящего положения и крупные услуги, оказанные царю и государству многими военачальниками, признано за благо произвести в сатрапиях и в распределении высших должностей в армии некоторые перемены. Ближайшие сведения об этих переменах, сохраняемые нам преданием, дают нам интересный обзор лиц, пользовавшихся наибольшим значением в эпоху диадохов, и поэтому мы сообщаем здесь о них со всеми подробностями[33].

Было определено, что Пердикка останется в числе непосредственно окружающих царей лиц и получит главное начальство над всеми царскими войсками; он должен был как неограниченный наместник сохранить у себя царскую печать, и все должностные лица государства, в войске и в администрации, должны были через него получать царские приказы[34].

Его прежнее звание хилиарха[35] переходило к Селевку, сыну Антиоха, прежнему предводителю царских гипаспистов; едва достигнув тридцатилетнего возраста, он блистательно отличился во главе своего отряда при походах в Индии и особенно в битве при Гидаспе;[36] при грандиозном свадебном торжестве в Сузах ему была дана в жены дочь согдианского вельможи Спитамена; его твердость и решительность в соединении с необычной физической силой[37] и существенная черта его характера, представлявшего собою странную смесь задушевности и умной осторожности, должны были сделать его в глазах государственного наместника особенно удобным лицом для поручения ему звания, в котором он не желал видеть одного из старших военачальников, который сообразно с мерою своих заслуг проявил бы большие притязания.

Предводителем царских гипаспистов был назначен вместо Селевка Кассандр, сын Антипатра, прибывший в Вавилон незадолго до смерти царя с поручением от своего отца; будучи одних лет с Селевком[38] и не принимая непосредственного участия в славных подвигах царя в Азии, он видел себя быстро возведенным в одно из почетнейших званий в войске. Пердикка мог надеяться, что, отличая сына, он сделает своим должником отца; в то же время он должен был желать иметь около себя залог покорности того, кто благодаря занимаемому им высокому посту и своей испытанной административной деятельности имел право считать себя призванным занять руководящее положение в государстве предпочтительно перед всяким другим.

Мы не имеем сведений о дальнейших переменах в штабе армии, необходимость которых была вызвана переменами в составе сатрапов, о которых мы сейчас будем говорить[39]. Большее значение имело распределение провинций.

Сатрапия Египта, состоявшая из собственного бассейна Нила и двух областей вне его дельты, которые египтяне называют Ливией и Аравией[40], благодаря своему положению, быстрому росту своего благосостояния и своей, хотя заложенной лишь несколько лет тому назад, но уже достигшей процветания столице Александрии, была одним из важнейших наместничеств государства. Сам Александр с особой осторожностью и любовью организовал управление Египтом и обратил главное внимание на то, чтобы в одних руках не соединялось слишком много власти; только благодаря злоупотреблению Клеомен из Навкратии, номарх арабских округов, который в то же время управлял доходами всей сатрапии, с течением времени фактически занял место сатрапа[41]. По новому распределению, эта страна получила сатрапа в лице телохранителя Птолемея Лагида, и было постановлено, что гиппархом Египта должен остаться Клеомен.

Мы не знаем, в чьих руках находилась в последние годы царствования Александра сатрапия Сирия по эту сторону вод, охватывавшая земли между Евфратом и морским берегом. Теперь это место получил Лаомедонт, сын амфиполитянина Лориха, бывший родом из Митилены; хотя о нем и мало упоминается в истории Александра, но он все-таки должен был быть одним из знатнейших лиц в свите царя. В 337 году он вместе с Неархом, Птолемеем и своим братом Эригием был запутан в известной интриге в пользу Александра и должен был покинуть государство; после своего вступления на престол Александр возвратил его и в 332 году благодаря его знанию сирийского языка поручил ему надзор над военнопленными;[42] дальнейших военных функций он, по-видимому, не имел; его высокое звание и важное место, которое он занимал между вельможами, доказывается тем, что он находился в числе 32 триерархов флота, который строился на Инде.

Сатрапия Киликия представляла особенную важность в военном отношении, так как она господствовала над путями, соединявшими восток и запад Азии; поэтому в 332 году Александр соединил здесь сатрапию и стратегию в одних руках и поручил эту важную должность одному из своих телохранителей — Балакру, сыну Никанора. Он недавно пал в бою против горных народов Тавра; теперь эта провинция была поручена таксиарху Филоту[43].

С запада к Киликии примыкает земля Памфилия, которая, будучи соединена со времени завоевания ее Александром с Ликией, сперва имела своим сатрапом Неарха, который затем прибыл в 326 году с войсками в Индию. Быть может, теперь на его долю снова выпали эти земли;[44] но оказалось необходимым оставить его на первое время главой морских сил Македонии в южных морях и оставить пока его сатрапию в руках Антигона.

Антигон, сын Филиппа[45], был уже с 333 года сатрапом Великой Фригии; он принадлежал к старшему поколению македонских военачальников; умный, опытный, отличающийся спокойной решимостью, он в течение десяти лет должен был придать своей власти ту твердость, в которой она более всего нуждалась в той провинции, окруженной разбойничьими горными народами и почти независимыми союзниками. На юге в горах Тавра жили писидийские племена, которые нередко угрожали даже большой военной дороге в трудных проходах Термесса и Сагалассы; а в бою против двух городов исавров и ларандов Балакр недавно потерял победу и жизнь. На северо-востоке, в лежавших по Понту частях Каппадокии государствовал престарелый государь Ариарат, который в течение целого ряда лет старался увеличить свои боевые силы и о котором говорили, что он имеет 30 000 человек пехоты и 15 000 превосходных всадников.[46]

Отношения к северным варварам, пафлагонянам, тоже, как кажется, совершенно переменилось: в 333 году они добровольно изъявили покорность царю под тем условием, что им будут оставлены их династии и что македонские войска не перейдут их границ; тогда они были поставлены в зависимость от сатрапии Фригия Понтийская: мы не знаем, какие перемены там были произведены,[47] но не подлежит сомнению, что отныне Пафлагония должна была присоединиться к провинции Эвмена, начало которой могло быть положено только вооруженной силой.

Действительно, Пафлагония, Каппадокия и земли по Понту на восток до Трапезунта[48] должны были получить сатрапом Эвмена. Эвмен, сын Иеронима, бывший родом из города Кардии в Херсонесе, находившийся уже с 342 года на службе Филиппа и бывший затем секретарем Александра, был как грек весьма мало любим македонскими вельможами, тем более, что царь неоднократно отличал его и еще недавно отличил его браком с дочерью Артабаза. Ловкий кардиец знал о таком настроении вельмож; при смерти царя он отодвинулся на задний план, не вмешиваясь в раздоры между знатью и фалангами. „Чужеземцу“, говорил он, не подобает вмешиваться в раздоры македонян»; но мы видели, какое значительное участие принимал он в происшедшем затем соглашении.

С одной стороны, благодарность за эту услугу и прежнее звание Эвмена, а с другой — опасение, что он, оставаясь в Вавилоне с чувством обиды в сердце, может сделаться опаснее всякого другого, должны были побудить государственного наместника удовлетворить его. Назначение ему сатрапии не имело другого значения; ее сперва приходилось завоевать или всю, или же большую ее часть, а царь Ариарат, у которого приходилось отнимать ее, был могущественным врагом. Антигон Фригийский получил письменный приказ привести это решение в исполнение; казалось выгодным впутать этого могущественного и имевшего честолюбивые виды сатрапа вместе с Эвменом в войну, которая будет стоить ему много времени и средств и которая По счастливом ее окончании не принесет ему никаких выгод, но даст ловкого и могущественного соседа, который, когда от него потребуют благодарности за оказанную помощь, тем теснее свяжет свои интересы с интересами государственного наместника.

В Карии, как кажется, еще при жизни Александра умерла старая царица Ада из Алинды; ее область с тех пор сделалась непосредственной сатрапией государства; источники не говорят нам, кто первый получил ее; вероятно, это был тот же самый Асандр,[49] которому она в последствии принадлежала. Он был сын старшего Филоты и брат Пармениона; еще в 334 году он получил Лидийскую сатрапию, но в 330 году он присоединился к войску в Бактрии с новыми войсками; он должен был возвратиться с царем и во время раздела находиться в Вавилоне.

Точно так же незадолго до смерти царя прибыл в Вавилон со свежими войсками и прежний сатрап Лидии Менандр;[50] ему была снова отдана его прежняя сатрапия.

Несравненно важнее, по крайней мере с военной точки зрения, была третья сатрапия западного морского берега, так называемая Фригия Геллеспонтская; здесь проходила большая дорога из Азии в Европу, и тот, кто владел Фригией, мог прекратить сухопутное сообщение между ними; для переправы через Геллеспонт она была как бы головой моста со стороны Азии и прекрасным обсервационным пунктом для наблюдения за готовым двинуться в бой неприятелем со стороны Европы. После Калата, сына Гарпала, здесь властвовал Димарх;[51] при настоящих обстоятельствах, когда можно было предвидеть раздоры и борьбу, эта сатрапия имела вдвое большее значение. Если телохранитель Леоннат, который, по-видимому, сначала предназначался для того, чтобы разделить верховную власть с Пердиккой, и который затем своими решительными действиями во главе конницы более всех содействовал победе Пердикки, получил эту сатрапию, то весьма вероятно, что он отказался от своих притязаний на участие в верховной власти только ради должности, которая, очевидно, обеспечивала за ним большее влияние, чем место рядом с Пердиккой, а Пердикка в свою очередь охотно готов был отдать такую важную позицию в руки человека, преданность которого, как он полагал, он испытал в дни восстания. Леоннат получил приказ вместе с Антигоном приступить к походу против Ариарата.

Весьма странны были распоряжения государственного наместника относительно европейских дел; он не ограничился разделением власти между Кратером и Антипатром, как это было уже установлено в договоре с Мелеагром, но отделил от Македонии как самостоятельную сатрапию все фракийские земли на восток от прежней македонской границы, а именно земли одрисов и фракийцев по ту сторону Гема, которые до сих пор имели только особых стратегов, подчиненных наместнику Македонии. Поражение последнего стратега Зопириона и необходимость противопоставить твердую преграду движению скифов на Дунай оправдывали эту меру, дальнейшей целью которой было освободить Херсонес и прилегавшие к нему земли, через которые проходит дорога в Македонию, от влияния Антипатра, который вряд ли вполне согласился со всем тем, что произошло в Вавилоне. Фракийскую сатрапию получил телохранитель Лисимах,[52] один из деятельнейших и отважнейших между высшими офицерами войска[53] и, как кажется, отличившийся особенной преданностью Пердикке.

Если Пердикка не был вполне уверен в старом наместнике Македонии, то отданные Александром летом 324 года приказы давали ему достаточный повод лишить его звания, которое угрожало опасностью новому порядку вещей. Но Кратер со своими ветеранами дошел только до Киликии, и Антипатр сохранял еще всю свою власть в Македонии, он был там слишком могуществен для того, чтобы Пердикка уже теперь мог открыто выступить против него, кроме того, были все основания бояться восстания со стороны греков, когда они получат известие о смерти царя, восстания, которое при настоящих обстоятельствах мог подавить только один Антипатр. Разрешение не уступать Кратеру своего высокого поста для того, чтобы вести свежие войска в Азию, можно было выставить как знак внимания относительно него, за который он был обязан благодарностью. Что же касается остального, то Пердикка следовал тем постановлениям, которые были сделаны до очищения; Антипатр, как полномочный стратег[54] и Кратер, как простат[55], получили теперь в свое ведение все земли, находившиеся к западу от сатрапии Лиcимаха, а именно Македонию, иллирийцев, трибаллов, агрианов, Эпир до Керавнских гор и всю Грецию.[56]

Между тем как почти везде в западных частях государства были произведены значительные перемены, почти весь восток остался в руках прежних сатрапов; уже теперь тамошние сатрапии начали больше предоставляться сами себе; находясь вдали от предназначенных самой природой быть ареной войн местностей, они имели только второстепенное значение при решении международных осложнений. Кроме того, было необходимо избегать по мере возможности всяких перемен среди этих недавно лишь покоренных и еще мало привыкших к македонскому управлению народов. Во всяком случае здесь будет не бесполезно перечислить восточные сатрапии, чтобы дать наглядное понятие об их обширности и напомнить о тех широко разветвлявшихся отношениях, которые были завязаны.

Дальний восток, охватывавший земли между Гидаспом и Гифазисом, остался в руках царя Пора; оба лежавшие по берегам Гифазиса государства, Фегея и Сопифа, более не упоминаются; вероятно, и сатрапия нижнего Инда перешла в руки того же самого царя[57]. Подле него между Гидаспом и Индом Таксил сохранил свои прежние владения[58]. Оба эти царя были почти независимы от государства, которому было суждено восстановить свой престиж в этих землях только после долгого ряда лет.

Сатрапия Индия по эту сторону реки, которою до 324 года владел элимиот Филипп, сын Махата, и которою после его смерти временно управлял предводитель расположенных там войск, была передана теперь сыну Агенора Пифону, которого Александр оставил в 325 году для управления землями нижнего Инда.[59]

Кавказская сатрапия, земля паропамисадов, была оставлена Оксиарту, отцу Роксаны. Точно так же Арахозия и Гедрозия были оставлены соединенными в руках Сибиртия; Арея и Дрангиана тоже сохранили своего прежнего сатрапа — солянина Стасанора.[60]

Из лежащих к северу от Кавказа земель Бактрией владели с 329 года Аминта, сын Николая, по его смерти его преемником, как кажется, был назначен Филипп, а управление Согдианы было поручено одному из туземных вельмож; после восстания в 325 году поселенных там эллинов последний, должно быть, вследствие каких-нибудь упущений или вины был отрешен от должности, и Филипп получил в свое управление обе эти области,[61] которые он и сохранил; Парфия с Гирканией и Тапурией остались в руках Фратаферна.

В прилегавших к ним с востока провинциях были, как кажется, произведены некоторые перемены. Атропат, дочь которого в Сузах была выдана замуж за Пердикку, сохранил за собою сатрапию Малой Мидии;[62] сатрапом Великой Мидии был назначен телохранитель Пифон, сын Кратеба, а его резиденцией, как кажется, были сделаны Экбатаны; очень скоро этому беспокойному и честолюбивому полководцу[63] должен был представиться случай выдвинуться вперед весьма замечательным образом. Атропат, как кажется, был им совершенно отодвинут на задний план; этот умный перс осторожно ограничился господством над северною отдаленною частью мидийской земли, прорезываемою богатой долиной Аракса, и область Атропатена перешла от него, как независимое владение, к его сыновьям и внукам.

Сатрапия Армении, лежавшая между Мидией и теми землями, которые должен был занять Эвмен, была отдана теперь (кто владел ею ранее, неизвестно) в руки архигипасписта Неоптолема, с гордостью утверждавшего, что он происходит от рода Эакидов.[64] Прилегавшую к ней с юга сатрапию Месопотамию и «Сирию по ту сторону вод» получил Архелай, как кажется, тот самый сын Феодора, который с 330 года был стратегом Сузианы; сатрапия Вавилония была передана Архонту.[65]

Мы не можем точно определить, кому досталась сатрапия Сузы;[66] точно так же неизвестно, составляла ли Паретакена и в будущем самостоятельную сатрапию, или же она была соединена с Мидией или Персидой. Сама Персида сохранила у себя своего прежнего правителя Певкесту, а прилегавшая к ней Кармания — того же самого Тлеполема, которого Александр назначил туда в 325 году.

Таково было распределение сатрапий. Если намерения регента заключились в том, чтобы устранить остальных вельмож от центра государства и от войска и самому, обладая этой всегда находившейся в боевой готовности силой, обеспечить за собою превосходство над отдельными сатрапами и их повиновение, то его задача прежде всего должна была заключаться в том, чтобы приобрести полную уверенность в этом войске. Недавние события перед вратами Вавилона должны были настолько сломить дерзость фаланг[67], что теперь могло казаться своевременным привязать их к новому порядку вещей с помощью важного акта, льстившего их гордости. Александр послал Кратера на родину со множеством стоящих весьма больших денег поручений; если предоставить этому полководцу их исполнение, то в его руках не только останется право располагать громадными суммами денег, но потребуется еще прибегать к помощи сокровищницы в таких размерах, какие вовсе не могли быть желательными для регента. Чтобы отменить приказы Александра, Пердикка созвал македонян на собрание по обычаю их родины: в бумагах царя,[68] сказал он, он нашел планы, привести в исполнение которые было поручено Кратеру. Эти наброски были прочтены по порядку; предполагалось выстроить для задуманного похода на запад флот из тысячи военных кораблей, превосходящих своею величиною триеры, воздвигнуть для этого флота на удобных местах морского берега нужные доки, арсеналы и гавани и провести вдоль берегов Ливии большую военную дорогу до Геркулесовых Столбов; затем предполагалось по мере возможности содействовать основанию новых городов, и в особенности соединению в одних стенах разбросанных селений, повсюду облегчить переселение из Европы в Азию и наоборот и таким образом стараться достигнуть того, чтобы при помощи различных приемов смешения и уравнения по мере возможности уничтожить различия между европейскими и азиатскими подданными; наконец, предполагалось возвести следующие громадные сооружения: равную высочайшим египетским пирамидам, пирамиду в честь македонского царя Филиппа, которая должна была служить его надгробным монументом; шесть больших храмов, из которых каждый должен был обойтись в 1 500 талантов, а именно храм Зевсу в Дионе в Македонии, Артемиде Таврополе в Амфиполе на Стримоне, Афине в македонском городе Кирре, в Делосе, Дельфах и Додоне тамошним богам и т. д. Пердикка указал на то, каких исключительных расходов из сокровищницы потребовало сооружение погребального костра Гефестиону и сообщил при этом счет расходов, потребовавшихся для этого сооружения; далее он указал на бесполезность начинать постройку флота и ливийской военной дороги теперь, когда благоразумие требует не думать более о походе в Карфаген, Италию или Иберию. Македоняне открыто высказали свое изумление перед величественными планами Александра, но приняли решение отменить распоряжения царя, так как исполнение их было соединено с необыкновенными трудностями и не соответствовало настоящему положению вещей.[69]

Едва успело пройти несколько недель со времени смерти великого царя, «со времени конца его жизни, насколько она велась у него через людей»,[70] а как далеко уже отступила на задний план память о нем, как окончательно был уже покинут тот путь, на который он вступил так смело и счастливо, и как неотвратимо обнаруживалось обратное, разрушительное движение во всех тех мерах, которые были приняты относительно его государства. Только в одном все были согласны между собой: в готовности принести в жертву собственным выгодам все другие соображения; как вестники близкой бури наружу уже выступили чувства зависти и честолюбия и старое озлобление, которое столь долго сдерживала твердая рука царя. Это движение обнаруживалось не только среди войск и его предводителей. Царица Роксана, находившаяся в последние дни еще при Александре, послала письмо к Статире, на которой Александр женился в Сузах, с приглашением приехать в Вавилон, где она будет находиться в безопасности под охраной регента и войск; когда царица приехала со своей сестрой Дрипетидой, молодой вдовой Гефестиона, то они обе были изменнически убиты и с ними угасла последняя ветвь дома последнего персидского царя; их тела были брошены в колодец и засыпаны землей. И Пердикка обо всем этом знал и помогал исполнять это.[71] Затем Роксана родила мальчика, и войско радостно приветствовало его именем царя и Александра.[72]

В это самое время произошло погребение великого царя,[73] и на нем македонские войска в последний раз мирно соединились между собою; затем новые сатрапы разъехались по своим провинциям; отныне им суждено было встречаться только на поле битвы.


  1. Curt, X, 5, и, вероятно, со слов Клитарха. Трог (Iustin., XIII, 1), в основе которого лежит, как кажется, рассказ Дурида, представляет дело совершенно иным образом. Третья версия, которую мы находим в извлечении из сочинения Арриана τά θιετά Αλέξανδρον, у Диодора (XVIII, 2 сл.) и у Плутарха (Еит., 3 сл.), заимствована у Иеронима из Кардии.
  2. Арриан (De reb. duct., I, § 2) называет в числе присутствовавших Пердикку, Леонната, Птолемея, Лисимаха, Пифона и Аристона, но пропускает Певкеста, который, по словам Эфемерида, в это время находился в Вавилоне; он прав, так как Певкест, получив сатрапию Перейду, переставал быть соматофилаком, как Балакр, когда он в 333 году сделался сатрапом Киликии, и Менет, когда в 331 году он сделался гиппархом приморских земель Сирии (Arrian., II, 12, 2; Ш, 16, 9); быть может, вместо Певкеста телохранителем был назначен Арридей (Аррабей) или предполагался быть назначенным; см. ниже.
  3. principes amicorum ducesque copiarum (Curt., X, 6, 1). οι δε μέγχστον Εχοντες αξίωμα των φίλων και σωματοφυλάκων (Diod., XVIII, 2). (duces) armati in regiam coeunt ad formandum renim praesentum statum (Iustin., XIII, 2). Совершенно так же поступил Александр перед битвой при Гавгамелах συμκαλεσας τους τε εταίρους και στρατηγούς καΐ Ιλάρχος και των συμμάχων και μισθοφόρων ξένων τους ηγεμόνας (Arrian., Ш, 9, 3). Возможно, что теперь после смерти царя были созваны только гетайры, стратеги и гипптархи, — все лишь македоняне; источники ничего не говорят об этом.
  4. Диодор (XX, 20) говорит, что около 310 года Геракл был έπτακαίδεκα ετη γεγονώς; Юстин (XV, 2, 3) говорит по тому же самому поводу: qui fere annos XIV excesserat. Следовательно, Геракл должен был родиться в 327 или 324 году; но Парменион, по совету которого Александр будто бы вступил в связь с Барсиной, не находился более лично при нем с июля 330 года, а, в конце этого года был уже убит. Барсина родила Мемнону сына, родив ранее Ментору, который умер еще в 338 году, трех дочерей, старшая из которых была выдана в Сузах/за Неарха; если бы она родила в 324 году Геракла, то она должна была быть уже пожилой женщиной и, конечно, тем менее была соблазнительна для Александра. Герцог de Luynes издал (Essai sur la numismatique des satrapies, табл. XVI) монету, которая по своему типу (лев, растерзывающий быка) принадлежит к Киликии; на ее задней стороне находится надпись: (?????, а на передней женская головка с?????· Если Blau (Wieiner Numism. Zeitschr., 1876, с. 235) прав, узнавая здесь имена Барсины и Александра, то мы должны предположить, что Барсине был дан в приданое какой-нибудь киликийский город, может быть, Таре. Но Brandis Munzkunde (с. 431) вместо чтения Blau устанавливает более точное чтение?????, в котором Six (Monnaies, d. Hierapolis en Syrie, прекрасная статья в Numism. Chron., нов. сер., XVIII, с. 103) узнает сокращение из??????(Athe Lhabe), Άτταγάθη у Гезихия [Άττ' αγαθή — Dea bona].
  5. Диодор (XVIII, 2) называет его ψυχικούς πάθεσιυ συνεχόμενος αναάτοις. Поэтому многие хотели исправить valetudinem majorem (эпилепсия) у Юстина (XIII, 2, 11) в valetudinem animorum.
  6. По словам Курция (X, 6, 19), Пердикка колеблется принять предложенное ему первое место (summam imperii) в государстве: haerebat inter cupiditatem pudoremque et quo modestius quod expectabat appeteret pervicacius oblaturos esse credebat. Itaque cunctatus diuque quod ageret incertus ad uitimum tamen recessit et post eos qui sedebant proximi recessit. Затем по предложению соматофилака Пифона назначаются tutores (Curt., Χ, 7, 8; ср.: Iustin., XIII, 2, 14).
  7. Интересно, что Юстин (XIII, 1, 7) говорит так, как будто бы пехота после смерти Александра возобновила сцены Описа: ut hostem amissum gaudebant et securitatem nimiam et adsidua ЬеШ pericula execrantes etc.
  8. Диодор говорит о нескольких послах: πρέσβεις έκ των αξίωμα εχόντων ανδρών; весьма естественно предположить, что стратеги были посланы к своим фалангам, а Мелеагр, может быть, был поставлен во главе их как первый по старшинству. По словам Юстина, вместе с Мелеагром был послан Аттал, или называвшийся еще ранее по имени стратег, или таксиарх, тот самый, о котором упоминает Арриан (De succ. Alex., ар. Phot, § 33), — или сын Андромена, тимфеец, который был женат на сестре Пердикки; но к последнему нельзя отнести дальнейшие слова Юстина (XIII, 3, 7): Attalis ad interficiendum Perdiccam ducem partis alterius mittit, как мы увидим из позднейших событий.
  9. Quingenti cum ео erant spectatae virtutis, Ptolemaeus quoque se adjunxerat ei puerorumquc regia cohors (Curt., X, 7, 17), предводителем которых был Селевк, упоминаемый также и Аррианом (De succ, I, § 3) в числе лиц, державших сторону Пердикки. Дальнейшие подробности у Курция и Юстина, несмотря на свою живописность, кажутся мне выдумкой, особенно фраза: Perdiccas ne abducendo equites abrupisse a cetero exercitu videretur, in urbe subsistit. Если бы в слишком коротком извлечении Фотия из истории диадохов Арриана можно было пользоваться каждым малейшим намеком, то из слов в ее начале (την ανά^ηιν 'Αρριδαίου… έφ' ω και 'Αλέξανδρον, βν εμελλεν… τίκτειν 'Ρωξάνη συμβάσιλεύειν αότω) можно было бы заключить, что этим соглашением закончилось первое столкновение между пехотой и конницей в царском дворце. Я не решаюсь пойти так далеко.
  10. По словам Плутарха (Еит., 1), Эвмен по смерти Гефестиона, когда место хилиарха занял Пердикка, получил гиппархию Пердикки. Это маловероятно.
  11. Plut, Еит., 3. Диодор (XVIII, 2) тоже говорит: of χαριεστατοι των ανδρών έπεισαν αυτούς δμονοησαι. К этому времени относится анекдот, рассказываемый Плутархом (Еит., 1): архигипаспист Неоптолем, говорит он, после смерти Александра сказал, что он следовал за царем с его щитом и копьем, а Эвмен — с табличками и стилем.
  12. Igitur a rege legatur Pasas Thessalus et Amissus Megalopolitanus et Perilaus (Curt., X, 8, 15), стало быть, последний был несомненно македонянином и, вероятно, тем лицом, которое Диодор (XIX, 54) называет стратегом Антигона. По-видимому, вряд ли возможно, чтобы оба этих грека были обязаны своим происхождением только фантазии Клитарха.
  13. По словам Курция (X, 8, 22), у которого пехота является просящей стороной, она требует от Пердикки только, ut Meleagrum tertium ducem acciperem, haud aegre id impetratum est. Рассказ Арриана о заключенном вскоре после того договоре показывает всю лживость этой версии.
  14. Servata est portio regni (Iustin., XIII, 4, 3). Извлечение из Арриана не упоминает об этой оговорке; она должна была существовать, так как отныне всегда говорится о «царях»; таким образом, они официально называются в почетном постановлении нахиотов в честь Ферсиппа (С. I. Craec, II, п° 2166 и Арр., с. 1024): δ'τε… Φίλιππος [6 Φιλίππου και] Αλέξανδρος 6 'Αλεξάνδρω τ[αμ βασιλεία]ν παρελαβον…, и с 13: παραγενόμενο[ς προς τοι]ς βασίληας… Наши источники не говорят, как была организована опека над этим ребенком. Употреблявшееся иногда ранее название «Александр Эг» происходит из Канона царей, где Петавий нашел в своей рукописи Αλέξανδρος ΑΙΓΟΣ вместо ΑΔΔΟΣ и принял это чтение.
  15. Это важное показание в извлечении из Арриана гласит: Άντίπατρον μεν στρατηγόν είναι των κατά την Εύρωπην, Κράτερον δε προστάτην της Αρριδαίου βασιλείας. Περδίκκαν δε χιλιαρχειν χιλιαρχίας ης ίρχεν Ήφαιστίων, το δέ ην επιτροπή της πάσης βασιλείας. Μελεαγρον δέ υπάρχον Περδίκκου. Поверхностнее говорит Юстин: castrorum exercitus et rerum cura Meleagro et Perdiccae assignatur. Объяснением слов Арриана может служить Дексипп (с. 1): Αντίπατρος δε στρατηγός αυτοκράτωρ έκαλειτο, την δέ κηδεμονιαν και οση προστασία της βασιλείας, Κρατερός επετράπη, ft δη πρωτιστον τιμής τέλος παρά Μακεδόσι. Это, несомненно, не есть звание επίτροπος, которое после смерти Архелая получил линкестиец Аэроп (Diod., XIV, 37), после смерти Александра — Птолемей из Олора (Aeschin., falsa leg., § 29: ό'ς ην επίτροπος καθεστηκώ των πραγμάτων), а после смерти Пердикки — Филипп, как επίτροπος его малолетнего племянника Аминты (Iustin., VII, 5, 9: diu поп regem sed tutorem pupilli egit). Что προστασία не обозначает одного только decus regium, как это полагает Wesseling (ad Diod., XVIII, 49) и как употребляет это слово Диодор (XVII, 34), по-видимому, доказывает то место Диодора (XVIII, 23), где он говорит о Пердикке: Παρέλαβε τάστε βασιλικάς δυνάμεις και την των βασιλέων προστασίαν.
  16. После открытия почетного постановления в честь Ферсиппа не может подлежать никакому сомнению, что вернее называть его Арабеем; в рукописях Полнена (VII, 30) — стратагема, которую мы не колеблясь должны отнести к Кизику, — стоит чтение 'Αριβαίου и Άνιββαίου. У Диодора (XVIII, 3, 26, 39, 51 и т. д.) его имя всегда пишется 'Α^ιδαιος. Из Юстина (XIII, 4, 6): jubetur Arridaeus rex corpus Alexandri in Ammonis templum deducere — мы видим, что эта порча имени очень стара. Именно поэтому-то я и не решился отказаться от рукописного предания, тем более что для обозначения происхождения этого человека нигде не упоминается имя его отца и не дается никаких других указаний. Конечно, он принадлежит к числу вельмож, и его настоящее имя могло бы указать нам на род линкестийских князей; может быть, он сын гиппарха Аминты, внук Аррабея и правнук царя Аэропа. Данное ему поручение сопровождать тело царя и занимаемое им впоследствии положение позволяют нам заключить, что он занял место Певкеста между соматофилаками.
  17. По словам Курция (X, 10, 9), его тело пролежало брошенным семь дней; по словам Элиана (Var. Hist., XII, 64) — тридцать дней.
  18. Тогда факт, что в плохом каталоге войск Александра у Диодора (XVII, 17) Пармениону принадлежит гегемония над всей пехотой, ничего не доказывает. Выражение Арриана Μελέαγρον δε υπάρχου Περδίκκου дает нам верное решение вопроса, хотя употребление слова ΰπαρχος весьма разнообразно.
  19. Ad chiliarchum qui secundum gradum imperii tenebat (Cornel. Nep., Con., 3); Diod., XVIII, 48.
  20. ουκουν ούδε &λλον τινά έ'ταξεν άντι Ηφαιστίωνος χιλίαρχον έπι τη ΐππω τη εταιρική ώς μη άπόλοιτο τό δνομα του Ηφαιστίωνος έκ της τάξεως κτλ. (Arrian., VII, 14, 10).
  21. Отдельные черты его характера приводят Элиан (Var. Hist, IX, 3; XII, 16 [πολεμικός]; XII, 39 [εύ'τολμνοςр и Диодор во многих местах; Курций (X, 7, 8) называет его и Леонната regia stirpe genitos. Во время Пелопоннесской войны Антиох был князем Орестиды (Thuc, И, 80), внуком или сыном которого мог быть Оронт, отец Пердикки.
  22. Юстин (XIII, 4, 7) — говорит: infensus seditionis auctoribus repente ignaro collega lustrationem castrorum propter regis mortem (?) in posterum edicit. Слова Курция, что Мелеагр соединился для этого очищения с Пердиккой communi consilio opprimendi noxios, кажутся слишком искусственными.
  23. Lir., XL, 6 и 13. По словам Гезихия (s. ν. Ξανεθικά), очищение производилось ежегодно в месяце Ксанфике, который в этом году должен был приходиться на март; в данном случае производится чрезвычайное очищение.
  24. Arrian., loc. cit. Iustin., XIII, 4; Curt., X, 9, 14-21; Diod., XVIII, 4. Следовательно, Иероним, бывший сам в Вавилоне, говорит о 30 казненных, а Курций о 300; по словам Курция, казнь была произведена conspectu tonus exercitus, а по словам Юстина, по тайному приказу Пердикки (occulte jubet). Диодор рассказывает об этом после распределения сатрапий, что противоречит и Арриану, и природе дела.
  25. Quorum libertas solutior (Iustin., XIII, 2, 2).
  26. Мы не знаем ни одного, кроме Мелеагра и этого сомнительного Аттала, из известных нам предводителей фаланг того времени; брат Пердикки Аттал (сын Андромена), женатый на сестре Пердикки Аталанте, и Филота, получивший вскоре сатрапию Киликии, несомненно не принадлежали к противной партии.
  27. βποπτος είς πάντας fiv και αύτος υπώπτευεν (Arrian., ар. Phot, I, 5).
  28. Curt., X, 7, 8; Леоннат мог происходить от какой-нибудь боковой линии царского дома, так как он называется пеллейцем (Arrian., VI, 28, 4). Арриан называет его отцом то Антея (VI, 28, 4; III, 5, здесь Онас есть неверное чтение), то Анфа (ар. Phot., 690, 12), то Эвна (Indie, 18), и поэтому мы не можем определить его истинного имени. Александр назначил его телохранителем в 331 году (Arrian., Ill, 5, 7), и то, что Диодор (XVI, 94) называет его уже в числе телохранителей Филиппа, есть, вероятно, ошибка.
  29. ut removeret aemulos et munus imperii sui beneficii faceret (Iustin., XIII, 4).
  30. Весьма странно, что Диодор (XVIII, 3) рассказывает про распределение сатрапий ранее казни мятежников и учения Мелеагра, чему придают большое значение те, которые утверждают, что Диодор не следует Иерониму. Но только это не становится понятнее, если он почерпнул свои сведения из Дурида; и менее всего он мог иметь из него как сатрапа Лидии Мелеагра вместо Менандра.
  31. αύτος μάλιστα έγενετο είς τας βασιλείας αίτιος τα έΦνη νεμηθηναι (Paus., I, 6).
  32. Источники ничего не говорят об этом компромиссе и об этой перемене системы; то, что последняя фактически встречается вскоре после этого, позволяет нам с некоторой достоверностью заключить относительно первого.
  33. perducto in urbem exercitu (Curt., X, 1). Мы имеем шесть списков этого распределения, в основании которых, как показывает порядок перечисления, лежит одна и та же схема. Два из них — списки Курция (X, 10) и извлечения из сочинения Арриана τά μετά 'Αλεξανδρον заключают в себе только первую половину, тогда как Диодор (XVIII, 3), Юстин (XIII, 3), Орозий (ИИ, 24), во всяком случае представляющий древнюю рукопись Юстина, и извлечение Фотия из сочинения Дексиппа τά μετά 'Αλεξανδρον дают полный список. Юстин имел перед собой другую обработку этого списка (Дурида), чем Диодор и Дексипп (Иероним), с последней совпадает Арриан.
  34. Так как по прямому указанию Диодора хилиархия переходит к Селевку, то Пердикка должен был оставить ее и занять какое-нибудь более высокое положение; это могло быть только звание επιμελητής αυτοκράτωρ, во всяком случае положительно упоминающееся несколько лет спустя (Diod., XVIII, 39). В пользу этого предположения говорит также Диодор (XVIII, 2), где Пердикка благодаря анахронизму называется уже επιμελητής της βασιλείας.
  35. Diod., XIII, 4; Юстин (ΧΙΐί,' 4, 17), говоря об этом же звании, называет его summus castrorum tribunatus.
  36. По словам Порфирия (у Евсебия, I, 249), Селевк умер в 381 году, на 75 году от роду.
  37. Lucian., De Dea Syria; Appian., Syriac, 57; Элиан (Var. Hist., XII, 16) называет его ανδρείος.
  38. Афиней (I, 18) рассказывает со слов Гегесандра, что он, будучи 35 лет от роду, должен был еще сидеть на пиру рядом с отцом вместо того, чтобы возлежать, так как он не убил еще ни одного кабана.
  39. Особенно интересно было бы знать, каким образом продолжал свое существование институт телохранителей; но относительно этого и относительно всей военной организации ближайших лет мы не можем узнать ничего достоверного. Из числа телохранителей и, вероятно, в том же звании около царя остался только Аристон, находившийся, по-видимому, в особенно дружеских отношениях с Пердиккой.
  40. Арриан говорит: Λιβύης και όσα της Αράβων γης ξύνορα Αίγυπτω. Это, конечно, только области Тиаравия и Нифеата. Несомненно, что имя Ливии не обнимает прямо Кирены и не обнимает даже всей области, которая в политическом отношении называлась Ливией; как это показывают монеты с надписью ΛΙΒΥΩΝ и отчасти с типом Александра, это слово имело не только географическое и этнографическое значение, но обозначало в известный период времени политическую общину, хотя и состоявшую из кочевых племен пустыни. Мы не будем входить здесь в рассмотрение вопроса, следует ли отнести пунийское Μ на этих монетах к макомадам, к мармаритам или к макеям (см. различные предположения у С. Muller’a, Numismatique de l’ancienne Afrique, I, с. 133); во всяком случае mer-mer-ti, которых, по словам одной иероглифической надписи 211 года, покорил Птолемей (Lepsins, Zeitschr., IX, с. 1), принадлежат к племенам пустыни, живущим преимущественно между Египтом и Киренаикой. При распределении сатрапий на Киренаику, по-видимому, смотрели сперва как на свободную Грецию. Об Аравии Плиний (Y, 12), как кажется, со слов Посейдония, говорит: ultra Pelusiacum Arabia est ad mare rubrum pertinens… Ostracine Arabia finitur.
  41. ad tractandam (вульгата: tradendam) provinciam additur (Iustin., XIII, 4, 11). Клеомен ошибочно называется сатрапом, например, у Павсания (I, 6, 3), δν σατραπεύειν Άίγυπτον κτεστησεν Αλέξανδρος, и в извлечении Фотия из Арриана: ό έξ 'Αλεξάνδρω της σατραπείας ταύτης &ρχειν τεταγμένος (у Дексиппа, fr. 1), но ниже он называется правильно Πτολεμαία 15παργος.
  42. Arrian., III, 6.
  43. У Арриана (III, 29 и IV, 25) Филот называется предводителем фаланги. При дальнейших раздорах он играет довольно определенную роль как приверженец Пердикки.
  44. Один только Юстин говорит, что Неарх получил Ликию и Памфилию; было бы изумительно, если бы этот адмирал, бывший, очевидно, одним из наиболее влиятельных лиц при дворе, остался ни при чем; его прежние отношения к Ликии и Памфилии и столь благоприятное для флота положение этих земель, по-видимому, придают еще больший вес этой догадке. К сожалению, мы не можем определить время упоминаемой Полиеном (V, 35) борьбы Неарха с Антипатридом из-за Тельмиса.
  45. Слова Эмилиана (αυτουργός ην δ Αντίγονος, Var. Hist, XII, 13), очевидно, заимствованы из такого источника, где они были употреблены в насмешку над Антигоном, вероятно, из Дурида, противника Антигонидов, питавшего любовь к таким бесстыдным рассказам, целый ряд которых приводит Элиан War. Hist, XII, 43), вероятно, из сочинения Дурида Μαχεδονικά. Слова Юстина (XIII, 4, 10) о Птолемее: quem ex gregario milite Alexander virtutis causa provexerat, изобличают свое происхождение из той же фабрики. Мог ли αυτουργός в самом начале войны быть назначен Александром сатрапом Фригии? Могло ли тревожить Александра его честолюбие, как говорит Элиан (Var. Hist, XII, 16)? Он бесспорно происходит из знатного рода (История Александра), и если, говоря о нем, Диодор (XXI, 1) употребляет выражение έξ Ιδιώτου γενόμενος δυνάστης, то это вовсе не является противоречием. Впрочем, прежде чем получить сатрапию Фригии (в 333 году), он был стратегом контингентов пехоты греческих союзников и, по «словам армянского Евсебия (I, 248, ed. Schone), ему теперь уже пошел шестой десяток лет.
  46. Diod., XVIII, 16. Сравни слова того же Диодора (XXXI, 19, 4) о мнимом происхождении Ариарата от древнеперсидского царского рода. Источники не говорят нам о том, была ли верхняя Каппадокия, через которую Александр прошел в 333 году и которую он подчинил сатрапу Сабикте (?), впоследствии отнесена к какой-нибудь другой сатрапии, хоть к Великой Фригии (ср.: Curt., IV, 1, 35). Этому Ариарату принадлежат также серебряные монеты с надписью (| *™ ^ *7, выбитые, вероятно, в Синопе и Газиуре, которые определил Waddington (Revue Num., 1861, с. 2 слл.); о прекрасной медной монете с такой же надписью см. Merzbacher’a (Wiener Numism. Zeitschr., 1871, с. 427). Об этих монетах и об их времени говорилось в Истории Александра.
  47. По словам Диодора (XVI, 90, 2), Митридат в 337 году наследовал престол (την βασιλείαν διαδεξάμενος) своего отца Ариобарзана, а выше (XV, 90, 3) Диодор говорит, что Ариобарзан был сатрапом Фригии: δς και ΜιΟριδάτου τελευτήσαντος της τούτου βασιλείας κεκοριευκώς ην. Вряд ли можно сомневаться в том, что владения этой династии составляла главным образом Пафлагония. По словам Диодора (XVI, 90), этот Митридат царствовал 35 лет. Не видно, потерял ли он свое наследство еще во время Александра или только теперь; с этого времени он находился при Антигоне и был в тесных дружеских отношениях с его сыном Деметрием. Плутарх (Demetr., 4) называет их обоих ровесниками, тогда как Митридат был лет на 40 старше (Lucian., Macrob., 13; ср.: Wesseiing, ad Diod., XIX, 41).
  48. Παφλαγονίαν και Καππαδοκίαν και πάσαν τας συνοριξούσας ταύ-ταις. χώρας ασ Αλέξανδρος ουκ έπηλύεν κτλ (Diod., XVIII, 3). Плутарх (Еит., 4) говорит μέχρι Τραπεξού'ντος. Ср.: Юстина, Дексиппа, Арриана и Курция. О звании и положении его отца смотри комментаторов Элиана (Var. Hist., XII, 43). По словам Теодора Метохита (с. 789, ed. Muller), Эвмен получил также и Киликию; это сведение совершенно неверно, как и многие другие сведения у этого сбивчивого великого канцлера; ниже я не буду приводить его сведения о Деметрии, Пердикке, Пирре и т. д.
  49. После разъяснений ВоскпГа (С. I. Graec, I, п° 105) мы должны считать окончательно решенным вопрос о том, что имя этого сатрапа следует писать вместе с Дексиппом таким образом, а не Кассандр, хотя это имя дают Арриан, Диодор, Курций и Юстин.
  50. В 331 году он наследовал Асандру в управлении сатрапией (Arrian., Ill, 6; ср.: VII, 23, 1 и 24, 1). Он был македонянин и поэтому-то не был Менандром, сыном Мадрогена из Магнесии, который называется в числе триерархов строившегося на Инде флота (Arrian., Ind., 15).
  51. Arrian., De succ. Alex., I, 6.
  52. Θράκης και Χερσονήσου και δσα θραξι σύνορα έΦνη έστε έπ! θάλασσαν την έπ Σαλμοδησσον του Ευξείνου πόντου καθήκοντα (Arrian., Ibid.). Почти дословное совпадение с этим слов Диодора (XVIII, 3) показывает, что они оба следуют Иерониму. События, случившиеся при Зопирионе и Мемноне, упомянутые нами в Истории Александра, доказывают, что до сих пор оба тамошних стратега — стратег Фракии по южную сторону гор и стратег Фракии по северную сторону гор — находились в зависимости от Антипатра.
  53. στρατηγείν αγαθός (Aelian., Var. Hist, XII, 16).
  54. Дексипп у Фотия (с. 64, с. 668, ed Muller) говорит, что он έπι πασι Μακεδόσι και Έλλησι και ΊλλυριοΤς και Τριβαλλοΐς και Άγριάσι και οσα της Ηπείρου έξέτι Αλεξάνδρου στρατηγός αυτοκράτωρ έτέτακτο.
  55. την δε κηδεμονίαν καΐ βοή προστασία τήσ βασιλείασ Κρατερός επετράπη κτλ. (Dexipp., loc. cit). Арриан тоже (с.69а-20; I, 3) называет его προστάτης. Слова Юстина regias pecuniae сига traditur (XIII, 4) открывают нам важную отрасль входивших в область его ведения занятий. Мы можем только из природы самого дела определить подробности того, как Кратер и Антипатр договорились между собой.
  56. Арриан приводит следующий каталог: τά δε έπέκεινα τής Θράκης έπι Ίλλυρυούς και Τριβαλλούς και Άγριανας και αύτη Μακεδονία και ή Ήπειρος ώς επι τά δρη τα Κεραύνια ανήκουσα και οί Έλληνες σύμπαντες. Дексипп (loc. cit.) дает те же указания и отступает только в словах και δσα τής Ηπείρου έξέτί Αλεξάνδρου, а это может означать, что часть Эпира находилась во власти Македонии, а эпирское царство осталось независимым под скипетром Эакида.
  57. По крайней мере при разделе 321 года Пор получает την κατά τον Ινδον και Πάτταλα (Arrian., loc. cit.). Юстин и Диодор совершенно обходят его при этом разделе, а извлечение из Арриана (с. 69) пропускает его и все остальные восточные провинции. Дексипп (у Фотия) называет только одного Пора, но сообщает неверное сведение, будто он получил ol έν μέσω Ινδού ποταμού και Ύδάσπου νέμονται. /
  58. Слова Диодора (XIII, 3) могут относиться также к Пору, Фегею и Сопиту — τοις περι Ταξίλην βασιλεύσι. Юстин говорит: terras inter amnes Hydaspem et Indum Taxiles habet.
  59. in colonias in Indis conditas Pithon Agenoris filius mittitur (Iustin., XIII, 4, 21).
  60. Из Страбона (XIV, 683) и Диодора (XVIII, 39) видно, что Стасанор был родом из Сол на Кипре.
  61. По Диодору, Филипп получил Бактрию и Согдиану; Дексипп говорит: Φιλίππον δε fjv άρχή Σογδιανοι (? вероятно ΒακτριανοΙ)… την δε Σογδιανών βασιλείαν 'Ορώπιος εΐχεν ού πάτριον 'αρχήν, αλλά δόντος αύτώ Αλεξάνδρου έπε! δε τύχη τις αύτώ συνέπεσεν επαναστάσεως αίτιαν φεύγοντι, παραλυθήναι της αρχής, τότε κοινώς αυτών την άρχην εΐχε (Φίλιππος). Из встречающегося здесь слова τύχη мы можем заключить, что источником этого места был Иероним; но кто такой Όρώπιος, и не скрывается ли под этим именем χοριήνης (Arrian., IV, 21, 10),' это остается неизвестным. Текст Юстина (XIII, 4, 23) переполнен искажениями: Bactrianos Amyntas sortitur, Sogdianos Sulceus, Stagnor Parthos Philippus etc.; имя Стагнор он повторяет ниже (XLI, 4), говоря, что после смерти Александра nullo Macedonum dignante Parthorum imperium было передано Stagnori externo socio. Так как при разделе 321 года солиец Стасанор получает вместо Арии Бактрию и Согдиану (Diod., XVIII, 39), и так как Фратаферн сохраняет за собой Парфию и Гирканию, то Юстин должен был впасть здесь (XIII, 4) в ошибку, которую он и повторяет ниже (XLI, 4).
  62. Юстин (XIII, 4, 12) говорит: Pitho Uliricus Midiae majori, Atropates minori socer Perdiccae praeponitur. Pitho есть поправка вместо стоящего в большинстве рукописей Philo; странное illyrior, или iller, yllir, без сомнения, объяснено правильно, но вовсе не объясняется тем, что Пифон, сын Кратеба, был родом из Алкамен (Arrian., Ind., 18, 6), даже если бы положение этого места было установлено лучше, чем оно установлено по 'Αλαλκομενα! у Страбона (VII, с. 327) и по заметке об 'Αλκομενα! πόλις Ιλλυρίας у Стефана. Арриан (Ind., loc. cit.) положительно называет Пифона.! сына Кратеба, македонянином, а в Анабасисе (VI, 28, 4) он вместе с Лагидом Птолемеем называется 'Εορδαιος. Называть для издевки такого знатного македонянина иллирийцем совершенно в характере Дурида, и это служит только лишним доказательством того, что он был источником Помпея Трога.
  63. τό νεωτεροποιόν (Aelian., Var. Hist., XIV, 48). — φεονήματος πλφης, δυνάμενος δε στρατηγείν (Diod., XVIII, 7). — Орфография колеблется между Πυΰον, Πίθον и Πείθων.
  64. Даже в трех полных списках не упоминается сатрапия Армения; в 331 году Александр отдал ее Мифрену, прежнему коменданту Сард; из Плутарха (Еит., 4) видно, что ее получил теперь Эакид Неоптолем. Но в действительности, как кажется, он владел только частью ее; по крайней мере, в 316 году сатрапом Армении является Орон (Diod., XIX, 23, 2), конечно, тот же самый, который был им перед битвой при Гавгамелах (Arrian., Ill, 8, 5).
  65. "Αρχων (XIII, 4, 23), Pellaens (Iustin., XIII, 4, 23), сын Клинии (Arrian., Ind., 18). Если Дексипп в извлечении Фотия называет сатрапом Вавилона вместо Архонта Селевка, то это или ошибка, или предварительная поправка епископатора.
  66. Юстин говорит: Susiana gens Scyno (варваризмы scinno, senio etc.) adsignatur, вместо чего предлагают поправку Соепо; после смерти гиппарха (Arrian., VI, 2, 1) не было ни одного выдающегося лица, которое бы носило это имя; мы должны читать Susiana Philoxeno; это тот самый Филоксен, который несколько недель тому назад прибыл в Вавилон στρατιάν αγων άπό Καρίας и который в 331 году особенно отличился своей деятельностью при занятии Суз (Arrian., Ill, 16, 6).
  67. Молчание источников не позволяет мне указать уже, теперь в особенности, на игравший позднее такую значительную роль отряд аргираспидов, некоторое время руководивший настроением македонского войска. Конечно, не подлежит никакому сомнению, что во всех рассказанных до сих пор движениях играли роль македонские войска, и только они. Большое число варваров, новые полчища которых прибыли еще недавно, нигде не дает знать о своем существовании. Дошедшие до нас известия не дают нам ни малейшей возможности составить себе хоть приблизительное понятие о величине армии, находившейся в распоряжении регента, об ее организации, о численности войска в отдельных сатрапиях и т. д. Политика следующих лет, в которых эти армии играют решающую роль, представляет собою для нас приблизительное вычисление с неизвестными величинами.
  68. έν ταις ύποτνήμασι του βασιλεω (Diod., XVIII, 4).
  69. Diod., XVIII, 4. Мы не имеем никакого основания сомневаться в этих показаниях; планы различного рода построек, такие мероприятия, как переселение из Азии в Европу, наконец, громадные вооружения для похода на запад являются совершенно согласными с характером Александра, подтверждаются во многих политических и военных распоряжениях, которые приведены нами в Истории Александра.
  70. Таково употребленное в одной надписи насиотов выражение οτε Αλέξανδρος διάλλαξεν τον έξ ανθρώπων^ βίον.
  71. εΤδοτος ταύτα Περδίκκου και συμπράττοντος (Plut, Alex., 77), где, впрочем, говорится, что Роксана наняла убийц.
  72. Arrian., с. 69, 6, 16. Судя по тому месту, где Арриан упоминает об этом, слова Юстина (XIII, 2), что во время смерти Александра Роксана была на восьмом месяце беременности, вернее слов Курция (X, 6, 9), который называет шестой месяц.
  73. Арриан (VII, 14) делает намек на это торжественное погребение, когда, говоря о 3000 актеров, игравших у костра Гефестиона, прибавляет: και ούτοι ολίγον ύστερον έπ' Αλεξάνδρου τω τάφω λεγουσιν οτι ήγονίσαντο. Рассказ Элиана (Var. Hist, VII, 8) относится, как кажется, именно к этому. Впрочем, отъезд новоназначенных сатрапов, именно Птолемея и Эвмена, а вероятно, также и Леонната, замедлился, по меньшей мере, до зимы.