Глава V.
История княжеских отношений в Юго-западной Руси
Мы оставили знаменитое Галицкое княжество среди беспрестанных войн и крамол боярских, последовавших за смертию Романа Великого. Сыну его Даниилу удалось наконец утвердиться в нем; он оставил Червонную Русь, безопасную извне, умиренную внутри, сыновьям своим: Льву, Шварну и Мстиславу, княжеством же Владимиро-Волынским продолжал владеть брат Данилов — Васильке. Должно обратить внимание на это разделение. Мы видели, что Галицкое княжество было особным владением Ростиславичей, след., не входило в общую родовую собственность потомства Ярослава I. Отделенная этим самым от остальной Руси и окруженная чуждыми государствами, в которых господствовал совершенно иной порядок вещей, область Галицкая необходимо с самого начала должна была иметь свою особую историю и не могла не подпасть чуждому влиянию. Семья Ростиславичей, отрезанная от рода Ярославова, не развилась сама в род со всеми теми отношениями, какие мы видим на Руси. Владимирко Володаревич, нудимый своим положением, стремится к усилению себя, отделывается от родичей насильственными средствами и остается единовластителем. Это единовластительство передает он сыну своему Ярославу Осьмосмыслу, тот своему сыну: таким образом, изначала Галич привык переходить от отца к сыну. По пресечении Ростиславовой линии им овладевает Роман Волынский: это его собственность, его примысл. Пo смерти Романа, после страшных войн и смятений, он достается сыну его Даниилу, другой сын, Василько, получает Волынь. Но Даниилу стоило тяжкого труда утвердиться в Галиче; он был его завоевателем, мало того, он был возобновителем, творцом своего княжества, след., более, чем отец Роман, имел Даниил права смотреть на Галич как на свою собственность и не делиться ею ни с кем; при этом не должно упускать из виду, что Галич и Волынь входят в самые тесные отношения с западными государствами: Даниил ходил на запад, в Богемию, так далеко, как никто еще из его предшественников, Даниил хотел приобресть сыну своему герцогство Австрийское посредством брака на сестре последнего герцога, наконец, Даниил принял новый, чуждый Древней Руси титул короля (тех.). Ясно, что при таких отношениях древнерусские родовые понятия должны были исчезнуть в Галиче, и король Даниил не мог смотреть глазами старинных князей русских, но смотрел на право наследства, как смотрели на него короли соседние; народонаселение галицкое также не могло смотреть иначе: бояре давно приняли характер чуждый, что доказывает быстрое их ополячение, городское же народонаселение состояло преимущественно из немцев, жидов и армян, толпами стекавшихся в богатую область. Таким образом, те же самые понятия о собственности, о преемстве от отца к сыну, о праве завещания, которые явились в Северо-Восточной Руси изнутри, развились из ее собственного организма, в Галич были занесены извне, но привились и утвердились необходимо, вследствие обстоятельств исторических. Так, по смерти Даниила сыновья его наследуют области галицкие, Василько остается на своем прежнем столе и после себя передает его сыну своему Владимиру. Роман Данилович, искатель австрийского престола, умер, но другой брат его, Шварн, также вследствие брака на дочери князя литовского, получил богатое наследство — Литву. К несчастью, Шварн скоро умер бездетным, и Литва отложилась от Руси, выбрав князей из своего народа. По смерти Шварна последовало любопытное явление в Галиче: Галицкии удел покойного достался весь старшему брату Льву, младший Мстислав не получил ничего; но еще замечательнее поступил Владимир Василькович Волынский: почувствовав приближение смерти, он завещанием своим, прочитанным всенародно в церкви, отказал свое владение младшему двоюродному брату Мстиславу[1] мимо старшего, след., распорядился своею собственностию совершенно по произволу, точно так, как на севере распорядился ею Иван Дмитриевич Переяславский. Мстислав умер бездетным, и сын Льва Юрий соединил снова Галич и Волынь и потому назывался rex Russiae, princeps Lodomeriae; после Юрия известны сыновья его Андрей и Лев, duces totius terrae Russiae, Galiciae et Lodomeriae[2]; после них Юрий-Казимир, dux totius Russiae minoris[3]. Юрий-Казимир умер бездетным в 1337 году, и владения его достались родственнику его Болеславу, князю мазовецкому. Развратная жизнь Болеслава, его презрение к русской народности и стремление ввести латинство заставили галичан отделаться от него ядом; тогда Казимир Великий, пользуясь несогласием галичан касательно выбора князя, успел овладеть Галициею, а Волынь досталась вместе с остальной Южной Русью князьям литовским Гедиминова рода, к истории которого теперь и обратимся.
Изначала судьба Литвы была тесно связана с судьбою Руси. Начиная со 2-й половины XIII века, мы видим, что литовские князья усиливаются в Юго-Западной Руси, женятся на русских, принимают христианство православного исповедания, окружают себя русскими боярами[4], говорят русским языком, одним словом, совершенно русятся. Выше было упомянуто, что Литва вследствие прекращения Миндовгова дома перешла на время в род князей галицких, но по смерти Шварна Даниловича отложилась и выбрала собственных князей. Последний из них Витен был убит конюшим своим Гедимином, который похитил его власть и начал думать об усилении своего рода над всеми соседними родами княжескими. Его обыкновенно называют завоевателем русских областей: какой же был характер этого завоевания? Он заставил всех князей Юго-Западной Руси, потомков св. Владимира, признать свое первенство точно так, как прежде они признавали первенство северного князя владимирского, и князья литовские рода Гедиминова исполнили в отношении к Юго-Западной Руси только то, что начали Юрьевичи Владимирские, т.е. сначала заставили южных князей признать свое первенство, заставили признаться, что они не могут быть без них, потом мало-помалу привели их в подручнические отношения и наконец сделали вполне служебными, одним словом, род Гедимина относительно Юго-Западной Руси играет точно такую же роль, какую род князей московских играет относительно Северо-Восточной: Литва собирает Юго-Западную Русь точно так, как Москва собирает Северо-Восточную. Как здесь, так и там родовой быт, господство родовых отношений между князьями рушится: здесь — вследствие преобладания новых городов и произникшего оттуда понятия об отдельной собственности, там — вследствие того, что в челе князей рода св. Владимира стал чуждый род Гедиминов, стремившийся к приобретению могущества, к увеличению своей собственности на счет других владетельных родов, и это же самое стремление не позволило Гедиминовичам утвердить русских родовых отношений и друг к другу: они видели, что для сохранения приобретенного могущества необходимо постоянное сосредоточение власти в руках одного, и потому всегда сильнейший из них гнал, истреблял братьев; сюда нужно прибавить еще могущественное влияние государственных идей Запада, с которым литовские владельцы с самого начала вошли в тесную связь.
Мы сказали, что литовские князья имеют для Юго-Западной Руси то же самое значение, какое князья московские для Северо-Восточной, т.е. значение собирателей земли Русской; но как скоро обе Руси собрались в два сильных тела, то необходимо должны были вступить в борьбу между собою; трудно, невозможно было разъединить, разнять на две половины страну, единую по своему географическому положению, происхождению народа, его языку, вере, истории; князья литовские и московские хорошо понимали невозможность дележа и потому, принявши оба титул князей русских, тем самым вызвали друг друга на отчаянный бой. Эта борьба между обеими половинами Руси началась, как и следовало ожидать, при сыне Гедимина Ольгерде и сыне Калиты Симеоне Гордом, князе всея Руси. Любопытно, что летописцы наши приписывают обоим соперникам почти одинаковые похвальные качества, в обоих прославляют необыкновенную по тому времени трезвость и деятельность неусыпную в делах правления, чему приписывают их силу и то уважение, которое питали к ним другие князья и города[5]. Ольгерд начал наступательное движение на Северо-Восточную Русь: в 1341 году, в первый год вступления своего и Симеонова на отцовские престолы, Ольгерд явился под Можайском, опустошил окрестности, осадил, но города взять не мог[6]. Скоро Ольгерд с братом Кестутием вздумали захватить владения других братьев; Наримант Гедиминович принужден был бежать в Орду, другой, Евнутий, в Москву, где и крестился[7]. Таким образом, мы видим, что князья литовско-русские, теснимые сильнейшим, перебегают в Москву, а восточно-русские князья и бояре — в Литву; явление для нас не новое: ибо и прежде имел место беспрерывный переход князей, бояр и городов то к южным, то к северным сильнейшим князьям. Ольгерд, которого великому коварству удивляются летописцы, чувствуя, что еще нельзя одними собственными силами подчинить всю Московскую Русь, вздумал сгубить ее в. князя с татарскою помощию. В 1349 году он отправил брата своего Кориада к хану возбуждать его против Симеона Московского. Последний, узнав об этом, тотчас послал сказать хану: "Олгерд опустошил твои улусы и вывел их в плен; теперь то же хочет сделать и с нами, твоим верным улусом, после чего, усилившись непомерно, восстанет и на тебя самого". Хан был столько умен, что понял всю справедливость слов Симеоновых, задержал Кориада и выдал его князю московскому[8]. Ольгерд присмирел на время и отправил послов в Москву с дарами и челобитьем, прося освободить брата: Симеон исполнил просьбу. Мало того, оба брата, Ольгерд и Любарт, женатые и прежде на княжнах русских, но овдовевшие, в один год прислали к Симеону просить за себя двух его родственниц: Любарт — племянницу, княжну ростовскую, а Ольгерд свояченицу, княжну тверскую. Симеон спросился митрополита, и тот разрешил эти браки, имея в виду пользу, какая могла произойти от них для православной Юго-Западной Руси[9]: там Любарт Волынский боролся с Казимиром Польским, который в Галиче угнетал православие[10]. Между Русью Московскою и Литовскою находилось княжество Смоленское; одним из первых примыслов Москвы был Можайск, город этого княжества; Литва, с своей стороны, смотрела на Смоленск, как на богатую добычу: для обеих важно было не уступить его сопернице. Вот почему, когда Симеон с огромною ратию двинулся к Смоленску, Ольгерд отправил к нему навстречу послов с богатыми дарами и уговорил оставить в покое смоленского князя; Симеон не оставил Ольгердова слова, говорит летописец, ибо опасно было не уважить такого ходатая[11]. При наследнике Симеона Иване Ольгерд постоянно преследовал свои планы касательно Смоленского княжества, несмотря на беспрестанные родственные связи с князьями Северо-Восточной Руси[12]. Он завладел Брянском, войско его заняло Ржев[13]; тверичи и жители Можайска вытеснили было оттуда литовцев, но Ольгерд снова взял его, равно как два другие города — Мстиславль и Белый, и осаждал самый Смоленск[14]. С таким-то сильным и предприимчивым врагом должен был бороться молодой Димитрий Московский.