Когда я был призван в армию, то на фронте мне самому пришлось увидеть свои парашюты.
На фронте я заведывал авторемонтными мастерскими. Однажды я заехал в один воздухоплавательный [77]отряд, чтобы осмотреть его автомобили. Мне рассказали, что за день до моего приезда австрийский летчик хотел поджечь наблюдательный аэростат. Он стрелял в него из пистолета зажигательной ракетой, но австрийца отогнали пулеметным огнем.
— А как у вас насчет парашютов? — спросил я.
— Парашюты-то есть, — отвечал командир отряда, — заграничные какие-то… А что с ними делать, как обращаться с ними, мы не знаем: никто нам не сообщил об этом, а мы сами, признаться, боимся пробовать… Ну их!..
— А можно посмотреть ваши парашюты? — спросил я.
— Пожалуйста.
Парашюты сейчас лее принесли из обоза, где они лежали. Это были мои „РК-1“. Но в каком виде! Избитые, изломанные. Конечно, действовать они не могли: пружинная полка не могла бы выбросить купола, так как стенки ранца были совершенно смяты.
— Вы пробовали открыть крышку ранца? — спросил я.
— Нет.
— А что же вам сообщили в письме, при котором прислали парашюты?
— Сообщили только их цену, чтобы записать на приход.
Я открыл крышку одного ранца. Конечно, парашют не выскочил. Но поверх парашюта лежала печатная инструкция, которая объясняла, как надо пользоваться ранцем-парашютом системы Котельникова.
— Так это вовсе не заграничный?! — раздался общий возглас.
— Да, — сказал я, — это парашют моей системы. Только в таком виде его употреблять нельзя, и для корзины аэростата я вообще не предназначал своего парашюта.
И я посоветовал просто подвешивать парашют к снастям аэростата, вынув его из ранца.
Только этим и ограничилась царская забота о людях: раздать-то парашюты роздали, но даже не предупредили, что в ранцах под крышкой положена инструкция, объясняющая, как надо пользоваться парашютом.
[78]Немного позже мне и самому довелось увидеть, как австрийский летчик сжег наш наблюдательный змейковый аэростат.
Однажды, несмотря на пулеметный огонь, неприятельский самолет вдруг ринулся вниз и пролетел под аэростатом, а в это время летчик выстрелил в него ракетой. Аэростат вспыхнул, а наблюдатели спустились на парашютах. Конечно, эти спасшиеся на парашюте люди навсегда остались друзьями парашюта.
На фронте мне приходилось часто осматривать автомобили и в авиационных отрядах.
В одном из них я познакомился с начальником мотоциклетной команды, которая несла службу связи при штабе одного армейского корпуса, капитаном Ивановым. Он приехал повидаться со своим братом, летчиком авиационного отряда.
Когда мы заговорили о парашютах, то мотоциклист Иванов сказал:
— А знаете, мне давно хочется попробовать спуститься на парашюте с большой высоты.
В отряде оказался парашют. Мы его тщательно осмотрели, переуложили как следует и стали обсуждать, как лучше выполнить этот прыжок. Мы условились, что на высоте 2500 метров Иванов-летчик опустит хвост самолета, а в это время Иванов-мотоциклист привстанет и раскроет парашют.
Как решили, так и сделали. Опыт прошел удачно: раскрывшись, парашют вытащил Иванова из самолета, он, сильно качнувшись раза два, пошел книзу и спустился недалеко от нас на полянке.
— Ну что? Как? — забросали его вопросами.
— Когда я встал и дернул за ремень, — меня вдруг сильно рвануло, и я почти потерял сознание… Потом, придя в себя, я заметил, что надо мной красивый полосатый купол, а сам я крепко держусь руками за лямки парашюта. Осторожно отпускаю одну руку, смотрю вверх — ничего, держит. Пробую отпустить другую — тоже ничего. Тут я взглянул вниз — у меня закружилась голова, и я снова ухватился за лямки. Но скоро я освоился, и у меня даже явилось желание закурить, что я и сделал…
[79]В конце империалистической войны у парашюта было уже немало друзей. Нашлись генералы, которые оценили пользу парашюта. Они просили великого князя Александра Михайловича, который тогда был главным начальником российских воздушных сил, обязательно ввести парашюты в авиации. На этом докладе князь начертал такую резолюцию:
«Парашют вообще в авиации — вещь вредная, так как летчики, при малейшей опасности, грозящей им со стороны неприятеля, будут спасаться на парашютах, предоставляя самолеты гибели».
Какой разительный контраст с этой резолюцией представляют замечательные слова, сказанные великим вождем нашей страны тов. Сталиным одному из наших доблестных летчиков, ныне герою Советского Союза, полковнику Чкалову: „Ваша жизнь дороже нам любой машины».
Сравните эти слова. В них, в этих словах, вы увидите, как относились к людям в царской России и как относятся сейчас в нашей стране. Тогда царское правительство боялось верить не только солдатам, но даже своим офицерам. Теперь же в этих замечательных словах нашего вождя отразилась та подлинная забота советского государства о людях, которая делает труд человека радостным, а жизнь счастливой.
Две разные страны! Именно — две страны!
Разве же может наша обновленная могучая родина сравниться со старой, нищей, отсталой, темной и бесправной Россией?