История одного города (Замятин)

История одного города
автор Евгений Иванович Замятин

Опубл.: 1927. Источник: az.lib.ru

Е. И. Замятин История одного города

Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 3. Лица

М., «Русская книга», 2004.

ЛИЦА ВЕСЬМА ДЕЙСТВУЮЩИЕ

Князь Доисторический.

Брудастый, Великанов, Грустилов, Угрюм-Бурчеев — Князья исторические.

Ираидка, Амалька, Дунька-Толстопятая — Девки-самозванки.

ЛИЦА ДЕЙСТВУЮЩИЕ

Курицын-сын, в военном чине.

Предводитель.

Смотритель просвещения.

Доктор.

Казначей.

Казначейша.

Пфейферша.

Прочие дамы.

Анисьюшка, Миша-Возгрявый — Юродивые

Квартальный.

Будочники.

Оловянные солдатики.

ЛИЦА, ПОДВЕРГАЕМЫЕ ДЕЙСТВИЮ

Пахомыч, Евсеич — Излюбленные старички.

Садовая-Голова.

Чудак.

Часовых дел мастер Байбаков.

Крамольники.

Обоего пола Глуповцы.

ПРОИСШЕСТВИЕ ПЕРВОЕ: ДОИСТОРИЧЕСКОЕ Местность доисторическая. Вечевой колокол. Винная бочка, поставленная на попа. Три сосны. Издали — крики, гам. Вваливаются Головотяпы: бьются на кулачки, одни — стеной — пятятся, другие — стеной — наседают. За ними зеваки.

Головотяпы (бьют и крякают). Ать! — Ать! — Ать! Зеваки. Бей! — Лупи! — Так! — Так! Дозорный (с сосны — кричит). Па-хо-мыч! Ев-се-ич!

Они бегут на крик.

Евсеич. Опять они… Мать Пресвятая! (Звонит в колокол, бой утихает.)

Пахомыч (взобравшись на бочку). Опять, а? Ну, чего, чего по мордам-то друг дружку лупите?

Садовая-Голова (показывает горшок). А во — это самое… каша.

Пахомыч. Ну, каша — вижу: ну, дальше что?.. — садовая ты голова!

Садовая-Голова. Как что? Мы эту самую кашу в горшках варим, а они — в чугунках. Вот до чего разложились!

Пахомыч. Да ведь каша-то — одна?

Садовая-Голова. Мало бы что одна! Ну, стали мы им доказывать, они — нам. Троех убили да еще троех — и пошло… очень просто!

Пахомыч. Господа Головотяпы, ну как же это? Ведь если мы эдак головами друг об дружку тяпаться будем — так всех перетяпаем, и на развод не останется.

Головотяпы. Так! — Так!

Пахомыч. Уж сколько разов мы уговаривались, чтобы начать наново, миром жить…

Головотяпы. Так! — Так!

Пахомыч. Ну, да-к чего же? Уж время бы начинать-то…

Головотяпы. Так! — Так! — Время!

Пахомыч. Ну вот, давно бы! (На Евсеича.) Мы с ним покурим пойдем, а вы начинайте — с Богом!

Уходят. Головотяпы стоят, чешут в затылках.

Чудак. Та-ак… А как же начинать-то?

Садовая-Голова. Чу-удак! Очень просто: бей горшки да чугунки — от них все пошло.

Головотяпы. Так! — Так! — Бей! — Лупи! (Бьют горшки. Перебили. Чешут в затылках.)

Чудак. Та-ак… А кашу-то теперь в чем делать будем?

Садовая-Голова. Эх, ты-ы! Очень просто: сыпь толокно прямо в реку. Реку толокном замесим — на весь мир хватит: ешь не хочу!

Головотяпы. Так. Садовая-Голова! — Так! Сыпь! — Сыпь веселей! (Тащат мешки, сыплют толокно.)

Садовая-Голова (распоряжается). Весла у кого? Веслами помешивай! Во, во, во! Сыпь еще, еще сыпь! Так, так, так! Готово?

Головотяпы. Готово!

Садовая-Голова. Ну-ка… черпаки сюда волоки — черпаками хлебать будем… очень просто!

Головотяпы. Так! — Так! (Волокут черпаки.)

Садовая-Голова. Пущай они — ложками, а мы — черпаками… Знай наших!

Головотяпы. Так! — Так! (Хлебают. Попробовали — чешутся.)

Садовая-Голова. Что стали? Ешь еще — не жалей: хватит!

Чудак. Да чего есть-то?

Садовая-Голова. Чуда-ак! Как чего? Кашу.

Чудак. Да ее нету: все толокно водой унесло.

Садовая-Голова. Унесло? Батюшки, как же это мы… Братцы, догоняй кашу!

Чудак. Догонишь!

Головотяпы. Догоняй! — Держи кашуН — Лови!

Гам, крик. Бегут.

Дозорный (с сосны.) Пахо-мыч! Евсе-ич!

Появляются Пахомыч и Евсеич.

Евсеич. Мать Пресвятая… Опять! (Звонит в колокол.)

Головотяпы остановились, затихают.

Пахомыч (с бочки). Ну? Что? Начали?

Садовая-Голова. Начали. Горшки перебили, реку толокном замесили…

Пахомыч. Ну?

Садовая-Голова (почесываясь). А каша уплыла… очень просто!

Пахомыч. Эх… Господа Головотяпы, дело-то ведь не тово…

Головотяпы. Так! — Так! — Не тово!

Пахомыч. Как же это так: нет на свете народа нас храбрее и умнее…

Головотяпы. Так! — Так! — Нету!

Пахомыч. Головы у нас на плечах — крепкие растут, хоть кол на них теши…

Головотяпы. Так! — Так!

Пахомыч. А как ни верти — все у нас выходит согласно истории Иловайского…

Крамольник. Какого там Иловайского! Вместо Иловайского — нынче этот… как его…

Пахомыч. Крамольник… заткнись! Выходит, говорю, согласно истории: велика наша земля и обильна, а порядка в ней нет.

Головотяпы. Так! — Так!

Пахомыч. Одно нам осталось: князя себе завести. Он, батюшка, чиновников, солдатов у нас понаделает и острог с решеткой поставит… — заживем по-хорошему!

Головотяпы. Князя! — Так! — Так!

Крамольник. Дотакаетесь!

Другой крамольник. Волю протекаете!

Головотяпы. Крамольники, цыц! — Князя. Так!

Крамольники. Не так! — Не так!

Пахомыч. Эх… Ну, видно, делать нечего: открываю прения. Желающих прошу высказаться. Кто желает?

Садовая-Голова. Я! (Поплевав на руки, подходит к Крамольникам — начинает.) Ать! Ать!

Головотяпы. Ать! — Ать! — Ать! (Крякая, лупят Крамольников.)

Скоро Крамольники лежат недвижимо. Всё успокаивается.

Пахомыч. Благодарим покорно. Прения закончены. Кто теперь против князя? Никого. Ну, мир честной. Головотяпы: с князем вас, стало быть!

Евсеич крестится.

Головотяпы. С князем! — С князем!

Чудак. А где же его, князя, взять-то?

Садовая-Голова. Чудак! Мало их нонче безработных? Мне намедни один сапоги чистил. За князем дело не станет.

Дозорный (с сосны). Вон о-он! Сюды, сюды — к на-ам!

Головотяпы. Кто? — Кто? — Кто?

Дозорный (соскочив с сосны). Аграмадный!.. Усищи — во… сюды, к нам!

Головотяпы. Слышь: аграмадный… — Усы… — Уж не он ли самый?

Садовая-Голова. Он самый — князь… очень просто! Братцы, князь! Братцы, князь — сюды, к нам!

Головотяпы (подваливая к Пахомычу). Князь… — Князь! — Князь идет!

Евсеич (крестится). Мать Пресвятая… князь!

Пахомыч (с бочки). Братцы… тише, тише! Встретить его надо… встретить — как следует, честь честью… С хлебом-солью…

Чудак (почесываясь). А хлеб-то… он из сосновой коры… ничего?

Пахомыч. Ну, уж ты всегда не ко времени ляпнешь: «из коры, из коры…» Ну, тогда надо — с колокольным звоном.

Головотяпы. Так! — Так!

Садовая-Голова. Во все колокола — по всем трем — во всю ивановскую… эх, знай наших!

Пахомыч (ему). Беги, звони ты: лучше тебя никто не раззвонит… (Слезая с бочки.) Расступись, расступись, братцы, — дорогу расчисти! Мужики, бабы — посторонитесь, детям не видать! Ну, Садовая-Голова, — с Богом: начинай!

Начинается колокольный трезвон. Глуповцы заранее кланяются — не переставая. Появляется огромный рак. Вытаращив буркалы, поводит усищами. Все остолбенели. Рак фыркает, бьет хвостом — и, пятясь, уползает. Некоторое время народ безмолвствует, чешет в затылках.

Пахомыч (почесываясь). Выходит, это мы… рака с колокольным звоном встречали? Ведь это вроде… опять не тово…

Головотяпы. Так! — Так! — Не тово!

Пахомыч. Похоже, надо — согласно истории — за князем послов посылать…

Головотяпы. Так! — Так! — Пахомыча! — Евсеича!

Пахомыч и Евсеич кланяются.

Пахомыч. Благодарим покорно. Стало быть, мы с ним для мира потрудимся, а вы пока что — идите на кого-нибудь походом, потому нету на свете народа вас храбрее и мудрее…

Головотяпы. Так! — Так! — Бей! — Лупи!

Чудак. А… кого лупить-то?

Садовая-Голова. Чуда-ак. Окромя наших — всех лупи!

Музыка — лихой солдатский марш. За исключением лежащих Крамольников все уходят с пением:

Знают турки нас и шведы,

И про нас известен свет,

На сраженья, на победы Нас

всегда сам царь ведет…

Послы — Пахомыч и Евсеич — идут к трем соснам. Марш полутонит, сбивается — послы заблудились — марш оборвался.

Евсеич. Мать Пресвятая… в трех соснах заблудился… Па-хо-мыч! Ау!

Пахомыч. Ев-се-и-ич! Ау! Ты где-е? Евсеич. Ту-та-а! Пахомыч. Беги Сюды-ы!

Бегут, натыкаются лбами — один на одну сосну, другой на другую. Удар в оркестре — сосны валятся.

Евсеич (щупает голову). Целы?

Пахомыч. А то нет? Головы у нас, слава Богу, крепкие растут. Вот, две сосны сковырнули — уж теперь в одной не заблудимся…

Евсеич. Не-ет, не таковские!

Пахомыч. Уж теперь до князя дойдем! Евсеич. Дойде-ем!

Появляется Курицын-сын.

Пахомыч. Стой-гляди: вон — с ясными пуговицами идет…

Евсеич. Это — он самый, батюшка наш!

Пахомыч. Нет, мы сперва спросим… А то эдак одного с колоколами встретили… (Подходит к Курицы-ну-сыну.) Ваше высоко… вы… не он самый?

Курицын-сын. Я — потомственный Курицын-сын. Ослеп, что ли? Шапку долой!

Послы скидывают шапки.

Зачем сюда?

Пахомыч. Ваше курицсынство, нам бы… это… какого-нибудь князя безработного… Сделайте милость!

Курицын-сын. На биржу — на биржу иди! Порядков не знаешь?

Пахомыч. А где она, биржа-то?

Курицын-сын. Да у тебя — что: глаза-то на чем растут? Не тем местом глядишь — повернися!

За спиной у Пахомыча выросла петербургская Биржа, а на ней — сидит Доисторический Князь, с ружьем, с саблей, страшный…

Евсеич. Мать Пресвятая!

Курицын-сын (послам). Ну, идите — чего ж стали?

Пахомыч (не попадая зуб на зуб). Об… об… обрадовались очень… До… дозвольте оправиться…

Курицын-сын. Ну, ладно, оправляйтесь. А я пока пойду — им про вас доложу. (Идет к Князю, шепчет ему на ушко.)

Доисторический Князь (рычит). Чево-о?

Курицын-сын (громко). Драть, говорю, их завсегда очень свободно. Их пуще дерут — а они ура пуще орут: только и всего.

Доисторический Князь. А-а, это приятно! (Махнул Курицыну-сыну — тот уходит. Послам.) Ну-ка, сюда! Что вы за люди? И зачем ко мне?

Евсеич (трясется). Мы — Головотяпы…

Пахомыч (бодрится). Нет народа нас храбрее…

Князь палит из ружья. Послы — падают на колени, молчат.

Доисторический Князь. Ну-у? Дальше — да живо у меня!

Пахомыч. Иди, согласно истории, править и володеть нами…

Доисторический Князь. Гм… Что же — против истории — не попрешь: быть посему. Ну, слушайте: от моего корня произрастут у вас, как дубы, князья многие — и будете вы им платить дани многие. Когда они пойдут на войну — и вы, не пикнув, идите. А до прочего вам ни до чего дела нет. Поняли?

Пахомыч. Благодарим покорно…

Евсеич. Так…

Доист<орический> Князь. И тех из вас, кому ни до чего дела нет, они будут миловать, прочих же всех — казнить. Поняли?

Пахомыч. Благодарим покорно…

Евсеич. Та-ак…

Доист<орический> Князь. А как вы, глупые, не умели по своей воле жить, то называться вам от сего дня впредь — глуповцами, и город вы себе построите — Глупов-город? Поняли?

Пахомыч. Благодарим покорно…

Евсеич. Так…

Доист<орический> Князь. А теперь — вот, получайте: будет это ваше священное знамя-хоругвь — на вечные времена… (Подымает над ними знамя: богатый, парадный кнут.)

Евсеич. То есть… это… как же?

Доист<орический> Князь. А вот как… (Охаживает послов кнутом.) Поняли?

Евсеич. Поняли! Ой — поняли!

Пахомыч. Ой! Благодарим покорно… ой!

Доист<орический> Князь. Прикладывайтесь! (Сует им знамя, они прикладываются. Евсеичу.) Держи… Так. Теперь идите домой и ждите моих наследников, а я свое дело сделал. Ну, чего стали? Пошли вон, дураки! (Исчезает.)

Пахомыч и Евсеич, глядя друг на друга, чешут в затылках.

Пахомыч. Та-ак…

Евсеич. Та-ак…

Пахомыч. Ну, что же — пойдем наших… поздравим…

Евсеич. Пойдем.

Уныло идут со «знаменем». Музыка играет тот же марш «Знают турки, знают шведы», но так жалостно, что хоть плачь. Лежавшие Крамольники подымаются.

Крамольник. Что? Такали-такали — все протекали?

Другой Крамольник. Чеши затылок теперь!

Третий Крамольник. Получили знамя-то?

Пахомыч. Да вы что это? Ах, крамольники!

Евсеич. Ах, безбожники!

Пахомыч. Эй, сюды-ы! Братцы, учи крамольников!

Вваливаются Головотяпы.

Головотяпы. Бей! — Лупи! — Ать! — Ать! — Ать!

ПРОИСШЕСТВИЕ ВТОРОЕ: «ОРГАНЧИК» Город Глупов. Княжьи палаты — над крышей «знамя». С одного боку — острог, с другого — кабак. Растительность: полицейские будки и одна сосна, уцелевшая от времен доисторических. У открытого окна палат — прислушивающийся Курицын-сын, сзади него — цугом — Предводитель, Смотритель просвещения, Доктор и дамы.

Пахомыч (входит на цыпочках). Ваше куриц-сынство…

Курицын-сын машет рукой.

Ну только словечко одно: приехал?

Курицын-сын. Тсс… Приехал… Почивает. (Продолжает прислушиваться.)

Пахомыч (бежит, кличет.) Братцы! Сюды! Сюды! Приехал! Братцы…

Евсеич (входит). Приехал? Дожили… Слава те, Господи! (Крестится, плачет.)

Глуповцы (сбегаясь). Приехал? — Приехал! — С князем вас! — И вас также! — Воскресе! — Воистину! — Братцы, будочники-то… будочников-то сколько! — Острог-то… глядите! — Кабак-то! — Дожили, Господи! (Лобызаются, льют слезы, крестятся.)

Курицын-сын (у окна — трагическим шепотом). Встал… Встал!

Дверь в палатах медленно открывается.

Глуповцы. Выходит… — Идет!

Курицын-сын (навытяжку. Оборачивается). Ш-шапки долой!

Предводитель (гаркает). Уррр…

Поперхнулся и застывает с открытым ртом: из двери выходит, ухмыляясь, девка-Амалька, аза нею другая — Ираидка.

Курицын-сын. Тьфу ты!

Пахомыч. Да это наши, гулящие: немка-Амалька да Ираидка! Ах, чтоб тебе!

Евсеич (умиленно). Батюшка-то наш… двоех сразу, а? Милый ты мой…

Чудак громко фыркает, за ним — другие.

Курицын-сын (показывая на окно, свирепо). Тссс! Тссс!

Все затихают. В тишине явственно слышен загадочный звук: «Шшш… жжж… п-п-ппп…» — вроде испорченных часов, но куда страшнее. Кончилось — все переглядываются.

Чудак. Слыхал? Чудно чтой-то дело начинается!

Евсеич. Это что же это, а? Мать Пресвятая!

Курицын-сын (чиновным — растерянно). Господи… как… как это понять?

В окне с треском взвивается штора, Курицын-сын кидается туда. Все созерцают: у окна за столом сидит Брудастый и с невероятной быстротой пишет бумаги. Курицын-сын еле успевает подхватывать их и передавать Будочникам — Будочники летят с бумагами во все стороны.

Пахомыч (в восторге). Глядите: пи-шет! Глядите!

Глуповцы. Пишет… — Пишет! — Грамотный, а?

Евсеич (утирая слезы). Вот он, вот он, живенький… сам! Милый ты мой, пошли тебе Господи царствие небесное…

Квартальный. Но, т-ты! Спятил?

Брудастый вдруг встает. Помахав бумажкой перед носом у Курицына-сына и ткнув в нее пальцем, уходит вглубь.

Глуповцы. Встал! — Встал! — Пошел!

Евсеич (умиленно). Пешком… пешком уходит ножками! Голубчик ты наш!

Курицын-сын (пробежав бумажку, приосанился). Тсс… Осени себя крестным знамением, православный народ! Сейчас над тобою, согласно истории, воссияет заря новой жизни. А именно, батюшка наш и благодетель выйдет сам в полной парадной форме и по случаю открытия произнесет слово…

Чудак. Слово-о? Это какое же это слово?

Пахомыч. Чудак! Речь — речь скажет, понял?

Глуповцы. Речь! Братцы, речь… — Сейчас выйдет… — Сюды, сюды!

Квартальный. Которые публика — вперед, которые народ — назад. Ну, стали!

Курицын-сын. Эй, музыка! Музыка!

Музыка: камаринский марш. На крыльце показывается Брудастый в полной парадной форме.

Курицын-сын. Ш-шапки долой! (Брудастому.) Вашессство… Дозвольте сперва… (Показывая на чиновных.) Так сказать — столбы, выросшие… э-э… на почве родной природы… (Рекомендует.) Предводитель. Смотритель просвещения. Казначей. Доктор. И наши дамы… так сказать, на случай… природы…

Все проходят. Брудастый медленно обводит вокруг взглядом.

Казначейша (в тихом восторге). Ангел… Ангел!

Пфейферша. Лоб… Лоб — как у Шекспира… посмотрите!

Брудастый отступил шаг назад, вытянул руку.

Курицын-сын. Тсссс!

Глуповцы. Тише… — Речь… — Речь… — Речь…

Брудастый (вращает глазами, раскрыл рот — и те же самые загадочные звуки). Жжж… ввв… ппп… Жжж… ппп… пплю! Жжж… ппп… пплю! Жжж…

Зажав рот, видимо, и сам испуганный, кидается назад в палаты. За ним — Курицын-сын. В окне падает штора. Все остолбенели.

Садовая-Голова. Вот это так ре-ечь!

Евсеич. С нами крестная сила! Да, может, он, батюшка-то наш, и не человек даже!

Чудак. А кто же?

Евсеич. А и сказать страшно — вот кто…

Пахомыч. Братцы, пойдем от греха подальше…

Всем миром валят в кабак. Часовщик Байбаков — сзади всех. Чиновная группа все еще пребывает в остолбенении.

Предводитель (размышляя). Жжж… ппп… плю…

Казначей (перед ним). Жжж… ппп… пп…

Казначейша (Доктору). Боже мой, да что же — что же вы стоите? Ступайте скорее туда и спасайте его — ведь он же болен, это ясно! — у него здесь… (на горло) …ну, эта самая… которая прыгает…

Казначей. Ка… канарейка?

Казначейша. Да замолчи ты… (Доктору.) Ну… эта самая… жаба! Вы же слышали, как он хрипит? Идите же!

Остальные. Да, да! — Идите! — Идите!

Доктор идет к крыльцу. Навстречу ему выскакивает Курицын-сын, ищет кого-то растерянным взглядом.

Доктор. Меня? Иду…

Курицын-сын. Вас… как же! Нате вот, читайте… (Сует ему бумажку.) Часовых дел мастера туда… живо!

Квартальный и Будочники хватают и волокут Байбакова.

Байбаков (отбиваясь). Куда вы меня… д-дьяволы? Пустите! Пустите!

Курицын-сын (ему). Поговори у меня!

Байбакова вталкивают в палаты, захлопывают за ним дверь.

Доктор (кругом него остальные). Господа: собственноручная! (Читает.) «Немедля… мне… часовых дел мастера»…

Предводитель. Ко… ко… кого?

Смотритель (читает), «…часовых дел мастера…» Что же это — что же это у нас происходит? (Курицыну-сыну.) Что же это такое значит?

Курицын-сын. Не приставайте, ради Христа… Ничего не понимаю… Вот сейчас часовщик выйдет оттуда — и все объяснится…

Доктор. С научной точки — похоже, что-нибудь — тут… (На лоб,)

Курицын-сын. Тесс… Вы с ума сошли?

Из палат выходит Байбаков, в руках держит нечто, завернутое в салфетку.

Смотритель. Идет! Идет!

Казначейша. Смотрите, смотрите: у него что-то в руках… в салфетке…

Курицын-сын (Квартальному). Сюда его… пррохвоста!

Байбакова доставили.

(Ему.) Дружок… голубчик, послушай…

Казначейша. Товарищ, товарищ… слушайте…

Курицын-сын. …скажи, что это у тебя там?

Байбаков молчит.

Ты что это, милый, несешь, а? Да ты что — оглох, дьявол?

Казначейша. Товарищ, товарищ… вы же знаете: я всегда сочувствовала… мужчинам… Мне вы можете сказать — вы мне покажите, что у вас там…

Казначей (щупая салфетку). Ко… кочан?

Казначейша. Сами вы кочан! Да уйдите же — не мешайте!

Байбаков, вырвавшись, бежит во всю прыть.

Курицын-сын. Держи! Держи его! Держи!

Квартальный и Будочники убегают за Байбаковым.

Доктор. Вот те и объяснилось!

Смотритель. Позвольте… но, с другой стороны, — это, может быть, даже преступление… а мы тут стоим!

Предводитель. Ну да!

Смотритель. Может быть, он в салфетке такое унес, что даже и… не придумаешь…

Предводитель. Ну да!

Казначейша (Курицыну-сыну). Боже мой… Ну, что же вы? Идите, идите туда скорее — спасайте его!

Остальные. Идите! — Идите! — Скорее!

Курицын-сын. Господа… вы же понимаете: без приглашения…

Предводитель. Да идите… курицын вы сын! А то я сам пойду… штурмом… Урр… (Опомнившись.) Кто… кто это… кричит?

Курицын-сын, пожав плечами, входит в палаты.

Пфейферша (на коленях). Боже… спаси его! Спаси нас!

Все прислушиваются. Смотритель подползает к окну.

Казначейша (ему). Ну? Что?

Предводитель. Это самое… жжж… ппп?

Смотритель (шепотом). Нет… (Присматривается.) Шшш! (Таинственно.) Сморкается…

Казначейша. Кто? Он, ангел?

Смотритель. Нет… Наш… Стучит в дверь… Вошел… Ш-ш-ш… сейчас… Вот! Вот! (Застыл.)

Все. Что? — Что? — Что?

Из палат слышен голос Курицына-сына: «Ах!» Пауза.

Курицын-сын (выбежал — в ужасе — кричит). Квартальный! Квартальный!

Квартальный подбегает — под козырек.

Под суд тебя! На Соловки! Ты где же был, чего смотрел, а? Пропали… пропали мы… пропали!

Все. Да что же? — Что? — Что случилось?

Курицын-сын (в отчаянии). Голова!

Все. Говорите же!

Курицын-сын. Не… не могу… Не поверите — невозможно поверить! Немыслимо, невероятно! Только подумать: голова… Нет!

Доктор. Ну, что — голова?

Курицын-сын. А, все равно: вот — смотрите сами… (Подходит к окну, поднимает штору.)

Все видят: Брудастый сидит перед столом, как сидел вначале, но… без головы: голова лежит перед ним на бумагах.

Все. А-ах! — Боже мой!

Предводитель. Как?

Курицын-сын. А так: голова их, изволите видеть, снята — и как пресс-папье, вон — на бумагах лежит.

Предводитель. А… а… То есть как же это — снята?

Казначей (пробует снять свою голову). А вот у меня — не сс… не сснимается…

Смотритель. Да вам, если угодно, и снимать не надо…

Курицын-сын. Господа, господа… позвольте, это не все: есть и похуже кое-что… Слушайте… (Понизив голос, оглядываясь.) Эта самая голова их… по осмотре оказалась… — -- — совершенно пустая… Понимаете: пустая!

Доктор. Как? Никаких признаков… ну… этого самого… понимаете?

Курицын-сын. Никаких. Чисто…

Предводитель. Однако ж это… Была голова-голова… и вдруг — как картуз: здрассте! Как же это так?

Курицын-сын. Не приставайте: не знаю, не знаю, не знаю…

Предводитель. А… а… а кто же знает?

Курицын-сын. Кто знает? Один только этот злодей Байбаков — больше никто. (Квартальному.) А ты — ты его упустил! Под суд тебя! В Соловки!

Квартальный. Ваше курицсынство… вот перед Богом: я не я буду, если вам его не доставлю! Со дна морского достану!

Курицын-сын. Ну, смотри у меня: если не достанешь — я т-тебя… (Бежит к окну.) А теперь… вот! (Опускает штору.) И чтобы у меня — ни слова никто! Государственная тайна… понимаете? Избави Бог, народ узнает, что голова… пустая… Такое начнется!

Пфейферша. Спаси… спаси… спаси нас!

Казначейша. Боже мой… Что же делать? Что нам делать?

Курицын-сын. Вам делать больше нечего: ваша роль кончена.

Казначейша. Ну, это еще по-смо-трим! Я к самому Мейерхольду пойду!

Курицын-сын. Идите… куда хотите!

Дамы уходят.

Господа, пока мы одни… скорее! Ведь надо же что-нибудь решить, придумать! У меня просто мозги раскорячились! Что ж это такое выходит? Власть — от Бога, и вдруг — не угодно ли: от Бога… пуста<я> голова — фига! Просто фига!

Смотритель. Позвольте: если угодно, из Ветхого завета мы знаем…

Курицын-сын. Да поймите вы: то Ветхий завет, а то — сейчас, сию минуту… разве это возможно?

Смотритель. Сейчас? — что вы, что вы! Ну, разве только в виде исключения… или, если угодно, легкой игры природы…

Курицын-сын. Благодарю вас покорно за этакую игру! Этак мы доиграемся. Ведь если узнают… (Издали шум, крики.) Тссс… Постойте, постойте… (В испуге.) Это — они… на-на-народ… Господа… начинается!

Предводитель (со шпагой). Уррраа! (Нагнув голову, как бык, кидается вперед.)

Квартальный, Будочники (врываются с торжествующим криком). Вот а-ан! Вот а-ан! (Волокут часовщика Байбакова.)

Предводитель (ничего не разбирая, на них). Уррраа!

Курицын-сын. Да это наши! (На Предводителя.) Остановите, остановите его! Батюшки, да он всех перекрошит… Пожарный, заливай, заливай его… скорее!

Пожарные сзади окатывают Предводителя.

Предводитель. Уррраа! (Очнувшись.) А? Кто… кто это кричит?

Курицын-сын. Хорош! (Квартальному.) Да и ты тоже… Спятил? Чего орете? Ну?

Квартальный. Ваше курицсынство… да как же? Ведь поймали — часовщика-то!

Курицын-сын. Так чего же ты молчишь, такой-сякой?

Квартальный. Я, ваше куриц-ство, не молчу — я докладаю…

Курицын-сын. Поговори у меня! Давай его сюда… живо! (Чиновным.) Господа, господа, прошу занять места… Сейчас — самый решительный момент — сейчас мы наконец все узнаем… (Подошедшему Байбакову.) Что-о? Попался, голубчик? Ну… звать как?

Байбаков. Васька… Василий… Байбаков.

Курицын-сын (Смотрителю). Записывайте. (Байбакову.) Происхождение? Родители?

Байбаков. Ро… родителей не было. Я вроде — самопроизвольно.

Курицын-сын. Самопроизвольно? Да как же ты смел?

Байбаков хочет сказать что-то.

Поговори у меня! По какому делу сюда приведен? Ну?

Байбаков. Ая знаю?

Курицын-сын. По го-су-дар-ствен-ному делу… понял? По делу о снятии головы с высокой особы. Ну, говори, да чистую правду, а то я с тебя голову сниму!

Предводитель. Уррраа…

Курицын-сын. Да опомнитесь вы! Уймите его… (Байбакову.) Ну?

Байбаков. Ну… чего же… Ухватили меня давеча за шиворот, по зубам дали и пхнули вон в энту дверь…

Курицын-сын (Смотрителю). Запишите: «Будучи приглашен»… и так далее… Вообще — средактируй-те… (Байбакову.) Ну?

Байбаков. Ну, свалился я — и вижу: он сидить, глаза вытаращил и головой вот этак вот — вроде как бык — мотает. Ну, думаю, пропал Васька: сейчас опять в зубы… Ан нет! Вижу, сует мне бумажку, а <на> ней писано: «Не удивляйся, но попорченное исправь»…

Курицын-сын. Ну? Ну? Ну?

Байбаков. Потом, значит, вот этак вот — сгреб себя за голову, снял ее…

Курицын-сын. Как — снял?

Байбаков. Ая знаю? Ну, снял — и тычет ее мне в руки. Я ее туды-сюды… Гляжу: вот тут у ей пружиночка. (Находит соответствующее место на голове у Казначея, тот ежится.)

Курицын-сын (Казначею). Да сидите вы!

Байбаков. Я вот этак вот нажал… потом покрепче…

Казначей. Ой!

Байбаков. Она — трык! — и открылась. И гляжу — там, стало быть, это самое…

Все. Да что? Что?

Байбаков. Сичас…

Не спеша разворачивает салфетку, все смотрят. Из-за острога показываются Крамольники, слушают.

Курицын-сын. Что это? Да говори же… ччерт!

Байбаков. А это, значит, вроде как в трактире…

Курицын-сын. Да как ты смеешь! Что такое, — в трактире?

Байбаков. …в трактире, говорю, по праздникам орган играеть, разную музыку. Ну, и это вроде махонький органчик, а только вместо музыки — слова… Валики вот эти самые — на них слова и есть…

Курицын-сын (берет валики, читает). «Не потерплю»… «Раз-зо-рю»… Как? Только два?

Байбаков. Два, только всего… Ну, в дороге-то, стало быть, голова маленько отсырела, шпенечки вот эти вот выскочили, оно и выходить — с пропусками пп-пп-пп-плю. Ну, и весь фокус тут.

Предводитель. Это… это не может быть! Что же я — какой-то пишущей машинке присягал!

Один из Крамольников, не выдержав, фыркает — Крамольники скрываются.

Курицын-сын. Вы спятили? (На Байбакова.) При нем!

Байбаков взял с валика какую-то бумажку, поплевал на нее, снова пришлепнул на валик.

Ты что это, грубиян, плюешь тут? Как ты смеешь?

Байбаков. Да ежели он отклеился? Это ярлычок фабричный…

Курицын-сын. Дай сюда! (Выхватил, читает.) «Система Помпадур. Придворный поставщик Павел Буре, Петербург». (Байбакову.) Ну, голубчик, ты у меня этот механизм починишь… а то я тебя так починю.

Байбаков. Для че не починить? Механизм — пустяшный!

Курицын-сын. Ну, поговори у меня! (Смотрителю.) Средактировали? Читайте. (Байбакову.)Ты — слушай!

Смотритель (читает). «Показания самопроизвольно родившегося Василия Байбакова. Будучи приглашен к высокой особе, я вошел и увидел их…»

Байбаков (изображает). Вот этак вот: как бык!

Смотритель. «.. .увидел их в глубоком размышлении о… о рогатом скоте. По окончании означенного размышления я получил от них собственноручный приказ касательно исправления… ммм… испорченной идеологии…»

Курицын-сын. Так! Так! Очень удачно!

Смотритель, «…причем они отделили от себя… ммм… идеологическое украшение организма и вручили оное мне. По исследовании таковое ока<залось> весьма подмоченным. Я, нижеподписавшийся, сим обещаю и клянусь, что заказ исполню в течение…» Какой срок записать?

Курицын-сын (Байбакову). Чтоб мне… через четверть часа было готово!

Байбаков. Ваше благоро…

Курицын-сын (Квартальному). Запереть его — туда! (На палаты.) И если в срок не кончит — дать ему защиту в высшей мере!

Байбаков. Ваше бла…

Его сопровождают в палаты и запирают.

Курицын-сын (садится, обессиленный). Ф-фу! Господа, что же это такое? Час от часу не легче! Может, просто — страшный сон приснился? (Подошедшему Квартальному.) Ну-ка, любезный, ущипни меня…

Квартальный щиплет.

Ой! А ты уж, дурак, и обрадовался… изо всей силы… Пошел вон! Стой: поди, узнай, как там… народ… живее! (Растирая ущипнутое место.) Нет, не сон… дурак этакий! (Вскакивает.) Господа… а вдруг этот прохвост Байбаков ничего не сделает?

Смотритель. Это еще что! А вдруг он злонамеренно в голову такое словечко вставит, что у нас вся публика так отсюда и брызнет…

Курицын-сын (опять садится). Ф-фу! Да что ж нам делать-то, наконец?

Доктор. Как — что? (Берет ярлычок.) Вот. Немедля послать Павлу Буре телеграмму-молнию, чтоб на всякий случай сейчас же выслал нам дубликат своей работы системы Помпадур.

Курицын-сын. А что, господа, — ведь верно! (Доктору.) С Богом — идите, посылайте… скорее!

Доктор уходит.

Смотритель. Да, знаете, оно — конечно… Но с другой стороны…

Курицын-сын. Ну, что, что еще, что?

Смотритель. Да ведь, согласно истории, телеграф-то еще только лет через сто выдумают!

Курицын-сын. Что же нам, по-вашему, сидеть — ждать, пока его выдумают? То-оже, сказал! Да, может, вас всех через пять минут…

Квартальный (вбегает, запыхавшись). Ваше курсынство… Сволочи…

Курицын-сын. Ка-ак? Ты это — что?

Квартальный. Крамольники… Узнали… Все узнали! Вон — слышите?

Издали — крик, топот.

Народ… сюда бегут…

Курицын-сын. Народ… впе… вперед…

Предводитель (выхватив шпагу). Урррэп…

Курицын-сын (затыкает ему рот и тянет его за собой.) Впе… впе… ред…

Пятится назад — все остальные тоже.

Глуповцы (предводимые Крамольниками, врываются с дрючками, кользили). Доло-ой! — Доло-ой! — Доло-ой!

Садовая-Голова (ухватив Курицына-сына за шиворот). Лиходеи! Где он, батюшка наш? Подавай его сюда! Жалаим его!

Крамольник (хватаясь за голову). Что он говорит! Что он говорит! (К народу.) Братцы, да ведь голова-то…

Глуповцы (не слушая его). Так! — Так! — Жалаим его! — Жалаим!

Курицын-сын (стуча зубами). Ос-с-сени себя кр-р-р-рестным з-знамением, православный н-н-народ…

Садовая-Голова. Я те осеню! Глуповцы. Бей! — Бей!

Пахомыч (унимая). Братцы… братцы… Пущай скажет… Сё-таки Курицын-сын… Пущай…

Толпа затихает.

Курицын-сын. Православные… батюшка наш пребывает в полной сохранности и совершенном нетлении…

Евсеич. Мать Пресвятая… мощи! Братцы: мощи, — слышите?

Садовая-Голова. Подавай сюда мощи!

Глуповцы. Мощи! — Мощи жалаим! — Жалаим!

Крамольник (в отчаянии). Что они говорят! Что ж это? Что ж это?

Курицын-сын. И для освидетельствования нами приглашен ваш депутат — уважаемый товарищ Байбаков, который сейчас находится — там… (Указывает на палаты.)

Крамольник. Депутат? А под замком он зачем?

Курицын-сын. Для… для неприкосновенности личности… Он там… он работает — он сейчас кончит… Вот ей-Богу же: сейчас кончит…

Крамольник. Не слушайте его — ломай замок!

Другой Крамольник. Выпускай на волю!

Глуповцы. Так! — Так! — Ломай! — На волю!

Курицын-сын (своим). Ну — конец… Господа… конец… конец…

Доктор (вбегает, высоко подняв телеграмму). Вот она! Есть! Есть!

Толпа затихает.

Курицын-сын (схватил телеграмму, прочел. Крестится). Стойте! Православные, слушайте!

Крамольник. Не слуш…

Садовая-Голова (ткнув его в бок). Молчи!

Курицын-сын. Вот телеграмма — из самого из Петербурга: «Дубликат экспрессом пять минут у вас Павел Буре Главлит шестьсот семь тираж один»… Поняли?

Глуповцы переглядываются.

Ну, как же? До пяти считать-то умеете? Ну, вот и все. Ведь только вот этаких вот пять минуточек вам подождать — и готово…

Крамольник. Не слуш…

Садовая-Голова. Ать!

Крамольник валится.

Курицын-сын. …И готово! И все уладим! (Своим.) Что будет? Господа, что же это будет… а?

Смотритель (шепотом). Байбакова… пока не поздно…

Курицын-сын (народу). Вот, глядите: сейчас ваш депутат… (Подбегает к двери, стучит.) Товарищ Байбаков! Уважаемый товарищ!

Байбаков (изнутри). Готово. Отпирайте!

Курицын-сын (ободрившись). Готово — слыхали? Сейчас выйдет… Он вам… Поговори у меня. Шшшап-ки долой!

Глуповцы, пятясь, скидывают шапки. Курицын-сын отпер висячий замок, снимает его. Вдруг издали — камаринский марш. Снятый замок выпадает из рук у Курицына-сына, он застывает, все тоже. Появляется отряд Будочников — и затем, грозно вращая глазами, Дубликат — точная копия Брудастого. Дубликат, при общем молчании, подымается на ступени палат.

Курицын-сын (отступая от двери — Дубликату). Ваше… ссство…

Тотчас же распахивается дверь, и оттуда выходит подлинный Брудастый и сзади него — Байбаков.

Курицын-сын (Брудастому). Ваше… ссство… (Дубликату.) Ваше… ссство… (В ужасе мечется между ними.) Ваше… ссство… Ваше… ссство…

Брудастый и Дубликат медленно и грозно наступают друг на друга. Народ безмолвствует.

Байбаков (один — показывая пальцем). Ха-ха-ха! (Вдруг огляделся кругом, оробел, замолк.)

В тишине — Брудастый и Дубликат сошлись, остановились, впились друг в друга глазами.

Дубликат. Жжж… шшш… Нне-ппа-терр-ппплю!

Брудастый. Жжж… шшш… Нне-ппа-терр-ппплю!

Кинулись, схватили друг друга за головы — обе головы уже оборваны и катятся по земле. Брудастый и Дубликат стоят без голов. Пауза.

Курицын-сын (хватаясь за голову). Пропали! Пропали!

Кидается наутек, за ним остальные чиновные.

Евсеич. С нами крестная сила… Братцы, беги!

Бегут в другую сторону. Остаются — неподвижные — Брудастый и Дубликат. — Тьма. Приложение 1 <Черновая редакция актов 3-6> ПРОИСШЕСТВИЕ ТРЕТЬЕ: «ДЕВКИ» Город Глупов. Ночь. На погребальной колеснице — стоят две стеклянные банки, а в них — тела Брудастого и Дубликата. Возле банок — Доктор, с четвертной бутылью спирта. Внизу — Курицын-сын, Смотритель, Предводитель, Казначей, Квартальный. Доктор откупорил, нюхает, пробует.

Курицын-сын. Да лейте же вы, лейте скорее!

Доктор. А может… не надо?

Курицын-сын настаивает: ведь когда-нибудь начальство явится, а без вещественных доказательств разве оно нам поверит? Доктор льет спирт, закупоривает банки. Смотритель произносит краткое, но трогательное слово о высоком уме и талантах почившего…

Куриц<ын>-сын. Почивших!

Смотритель. И да будет вам земля…

Куриц<ын>-сын. Банка! Банка!

Смотритель. И да будет вам банка пухом!

Рыдания. Похоронный марш. Колесница — в нее впряжен Предводитель — отъезжает… Похоронный марш переходит в фокстрот. Втанцовывает девка-А малька с тремя унтерами-Будочниками.

1-й унтер. Амалька! Ты подумай: после кого мы с тобой будем… Ведь ты, можно сказать, собственноручная!

2-й унтер. Ничего она, толстомясая, не понимает…

Амалька говорит, что не только понимает, но такое им сейчас скажет, что они ей в ноги бухнутся. На этот предмет все четверо идут в кабак. Появляются осиротевшие, тоскующие без начальства Глуповцы. Пока они скорбят, Амалька подпоила своих унтеров и выходит с ними. Пьяные унтера кричат: «Вот она, матушка наша, Амалия Карловна!»

Чудак. Да это расхожая девка — какая же она матушка?

Унтера. Мяса, мяса-то у ней, гляньте, какие! Винищем-то поит как!

Глуповцы все еще не сдаются. Амалька спрашивает: а видали, как утром она от него, батюшки, выходила? Не понимают разве, что он ее собственноручно удостоил? Так как же не матушка! А водки желаете?

Глуповцы. Жалаим! Амальку! Водку! Амалия Карловна — матушка наша! Красавица наша!

Амалька приказывает выкатить им бочку русской горькой. С торжеством провожают Амальку в княжьи палаты. Одного унтера, обнявши, она уводит с собою, а двух других оставляет на крыльце — ждать, пока придет их черед, — дает им билетики с номерами. Народ идет к бочке. Входят Курицын-сын и остальные. Унтера сидят на крыльце, курят цигарки и никакого почтения не оказывают.

Предводитель. Урра!

Кидается на крыльцо. Унтера хватают его: «А у тебя билет есть?» Предводитель опешил. Амалька на шум выходит и приказывает привести к ней чиновных. Стоит на крыльце, обнявшись с унтером, и допрашивает чиновных: признают ли они ее матушкой? Все отказываются, кроме Смотрителя: этот очень ловко вывертывается — и как будто матушкой признает, и как будто по матушке обложил. Но Амалька и этим удовлетворена. Смотритель остается на свободе, прочих же унтера запирают в полицейской будке — впредь до радостного утра, когда им головы с плеч снесут. Из окошечка будки Кур<ицын>-сын и другие стыдят Смотрителя. Смотритель развивает теорию, что голова для человека интеллигентного — предмет необходимый (без головы — как же, например, зубы чистить?), а стыд — как известно, не дым и глаза не выест. От бесстыдства же проистекает большая польза, и пока вот они, скажем, под замком будут сидеть, он под Амальку мину подведет, а какую — это секрет. С тем и уходит. Вваливаются подвыпившие Глуповцы — с гармошками. Садовая-Голова от благодарного народа преподносит Амальке скипетр — подозрительно-фаллического вида; когда скипетр взят в руки — табакерочная музыка в нем играет «чижика». Амалька восхищена и производит Садовую-Голову, во-первых, в унтеры, а во-вторых — в маркизы. Часовщик Байбаков во время церемонии помирает со смеху. Когда Амалька узнает, что он-то и сделал скипетр, она хочет его тоже произвести в маркизы. Байбаков, захлебываясь от смеха, говорит, что он этот инструмент для потехи сделал. Амалька ссылает его в Стрелецкую слободу — Байбакову еще смешнее: да ведь он там и всегда живет. Казначейша, прикрикнув на Казначея, велит ему немедля признать Амальку, что Казначей и делает — из окошечка будки. Казначея выпускают и производят в маркизы Бланманже. Издали — крики: появляется Смотритель с Ираидкой и ее четырьмя унтерами, Ираидкины унтеры провозглашают: «Вот она — настоящая, природная матушка наша, Ираида Лукинишна!» Глуповцы сперва и слышать не хотят, но Смотритель приводит резоны: «А как она утром от батюшки нашего выходила — все видели? Ну, стало быть, и она тем же миром мазана, как и Амалька. А только Амалька — колбасница, немка, а та — наша, природная…» Глуповцы почесываются. Ираидка кидает в толпу горсть медных пятаков. Глуповцы кидаются, подбирают, кричат: «Ираида Лукинишна, матушка наша!» Амалька выходит на крыльцо. Краткий словесный бой между нею и Ираидкой скоро переходит в военные действия: Амалька со своими унтерами и маркизами — на крыльце палат. Ираидка — со своими — на крыльце кабака или острога. Глуповцы тоже разделились — уже засучили рукава и сейчас пойдут стена на стену. Маркиз Садовая-Голова не выдержал — тоже засучил рукава и, бросив Амальку, идет биться на кулачки — его зазывает к себе и та и другая стена. Пахомыч уговаривает Глуповцев, чтобы унялись — хотя бы на развод-то оставили. Не действует: сейчас начнется сражение… Вбегает часовщик Байбаков: хохочет, за живот держится: «Дунька-то… Дунька-то Толстопятая…»

Глуповцы. Что Дунька?

Байб<аков>. У Амальки сколько унтеров? Трое? У Ираидки? Четверо? А у Дуньки — все, никому отказу нету, наши слободские к ней валом валят, объявили ее матушкой… Ну-ка, за кого вы теперь?

Новый вестник — перебежчик с Дунькиной стороны — сообщает, что Дунька выпустила на Глуповцев большой клоповный завод: тучей сюда ползут. Смотритель призывает объединиться по случаю империалистической опасности, грозящей со стороны третьей силы — Дуньки. Глуповцы хватают обеих — и Амальку, и Ираидку — и сажают их в клетку. Унтеров ведут окунать в реку. Спорят, как быть с Казначеем: тоже окунать — или его нельзя, как он есть маркиз? Появляется клоповное войско Дуньки: ползут… Некий безумный храбрец из Глуповцев кидается на клопа с кулаками — и нету: съеден во мгновение ока. Глуповцы в страхе пятятся. Из будки Кури-цын-сын и другие кричат, молят, чтобы их выпустили… Вдруг — слышен камаринский марш, быстро входит отряд Оловянных солдатиков с пушкой, и на белом деревянном коне въезжает новый князь — Великанов. Он командует «Пли!» — и палит из пушечки горохом. Кучка Глуповцев падает — убиты.

Остальные. Вот это так палит! Вот это настоящий! Слава тебе, Господи: дожили!

Из будки — крик: «Уррраа-а!» Предводитель высадил дверь и вываливается наружу, за ним остальные. Великанов поворачивает пушечку на занимавшее позиции клоповное войско: «Пли!» Клоповное войско ползет назад. Курицын-сын рапортует: «Честь имею доложить вашему… ссству, что в городе все благополучно, утоплено семеро унтеров, налицо состоят самозванки — Амалька, Ираидка да Толстопятая Дунька…»

Великанов. Подать сюда Дуньку!

За сценой визг. Квартальный докладывает, что отступившие клопы накинулись на Дуньку и съели ее без остатка.

Великанов. Подать сюда Ираидку с Амалькой!

Снимает веретье, каким была покрыта клетка с Ираидкой и Амалькой: их там нету.

Великанов. Это что же значит, а?

Доктор производит осмотр и докладывает, что обе они съели друг друга — остались одни косточки.

Конец происшествия третьего:

Предводитель кричит: «Урра-а!» Глуповцы следом за ним: «Урра-а!»

Великанов. Сто-ой! Смиррнаа!

Курицын-сын. Тссс… Тссс…

Великанов (читает). «Приказ № 1 : а) объявляется всеобщая цивилизация, б) предписывается сеяние и употребление в пищу горлицы и лаврового листа, в) воспрещается сеяние нецивилизованных злаков, как-то ржи, картошки, гороху и прочее». (Глуповцам.) Поняли?

Глуповцы — переглядываются, почесываясь.

Великанов. Пли!

Пушка палит горохом.

Глуповцы (поспешно). Поняли! Поняли! Поняли!

Пятятся назад — Великанов наседает на них белым конем. ПРОИСШЕСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ: «ЦИВИЛИЗАЦИЯ» Площадь. Достопримечательности: колокольня и неоконченный монумент. Монумент изображает собою поднятого на дыбы огромного белого коня — всадника еще нет. Входят Пахомыч и Евсеич, за ними несколько Глуповцев.

Пахомыч. Да отстаньте вы от меня! Ну его, чего еще надо!

Глуповцы. Жрать! — Жрать хоцца! — Горчицу не жалаим. Лавровый лист не жалаим!

Евсеич. Братцы, потерпите! На том свете вам и ситный, и убоина — все будет…

Глуповцы. Не жалаим!

Пахомыч. Да вы что ж это: против него самого — против батюшки нашего слова говорите?

Глуповцы (оробели). Да нешто можно! — Да избавь Бог! Да мы ничего…

Пахомыч. Ну, то-то… (Уходит.)

Крамольники (Глуповцам). Эх, вы! — Так вы и будете терпеть — пока не сдохнете?

Глуповцы. Бей Крамольников!

Крамольники (отбежав в сторону). Пропащее наше дело! — Ничем их не проймешь!

Байбаков возле них, прислушивается — вдруг что-то придумал, хохочет.

Крамольники. Ты чего?

Байб<аков>. Скидывай сапоги!

Крам<ольники>. Зачем?

Байб<аков>. А мы из сапогов щи сварим: как щи увидят — все за вами побегут… Я их знаю!

Зажигают примус, сейчас будут варить щи. Появляется под руку разряженная пара, кавалер в удивительной треуголке с перьями. Вся компания всполошилась. Вдруг Байбаков гогочет: «Да это наш Садовая-Голова с Садовихой! Эй, Садовая-Голова, подь сюды!»

Садовиха. Заткни хайло-то! Я тебе не Садовиха: я — маркиза… Маркиз, Митька, пойдем…

Казначей с Казначейшей — идут навстречу.

Садовиха (к ним). Ах, здрасьте-здрасьте! Маркиз, Митька, — шляпу скинь!

Входят: Курицын-сын, Смотритель просвещения, Предводитель, Доктор, Квартальный, Крамольники и Байбаков-с примусом, с горшком, — прячутся внутри коня-монумента. Куриц<ын>-сын приказывает Квартальному согнать народ: сейчас начинается. От него допытываются: что начинается?

Кур<ицын>-сын. Не уполномочен сообщить… Одно скажу: нечто на предмет цивилизации…

Бегут Глуповцы, сгоняемые Квартальным и Будочниками. Кур<ицын>-сын объявляет им, что сейчас начнется, а пока что — Квартальный производит сбор добровольных пожертвований на окончание монумента.

Глуповцы (почесываясь). Та-ак…

Квартальный подходит с тарелочкой для сбора к Чудаку.

Чудак. А если я, например, не желаю?

Кварт<альный>. А не желаешь — в кутузку сядешь.

Чудак. Да ведь сказано — добровольно?

Кварт<альный>. Чуда-ак! А как же не добровольно? Выбирай сам что хочешь: хочешь — жертвуй, хочешь — в кутузку…

Чудак и другие Глуповцы, почесываясь, жертвуют. В это время наверху, над колокольней, показывается летающий Великанов: летает, приветствуя ручкой.

Кури<цын>-сын. Шапки долой!

Глуповцы. Да где же он? — Где батюшка наш?

Кур<ицын>-сын воздевает руки к небу. Все увидели — всеобщее изумление.

Евсеич (умиленно). Глядите, глядите… Батюшка-то наш… херувимчик!

Маркиза-Бланманже-Казначейша. Ангел! Павильон!

Маркиза-Садовиха. Маркиз, Митька, да куды ты рыло воротишь — вон он — вон он!

Вдруг Великанов фалдой сюртука зацепился за крест колокольни и повис. Смятение. Дамы в отчаянии, Кур<ицын>-сын и остальные растерялись.

Маркиз-Садовая-Голова. Очень просто: колокольню свалить… Это — плевое дело!

Предводитель. Урраа!

Оба сейчас кинутся на колокольню.

Кур<ицын>-сын. С ума спятили? Стойте! Где Байбаков? Байбаков! Байбаков!

Байбаков высунулся из коня — с ложкой в руке — опять спрятался. Часть Глуповцев увидела его: «Да он там чегой-то лопает! Айда к нему!» Но Великанов уже отцепился от колокольни, под музыку плавно опускается вниз и усаживается на монументе — на коне. Усевшись, спрашивает: «Ну, поняли?» Глуповцы почесываются.

Великанов. Да как же вы смеете не понимать, когда я собственным примером показываю вам цивилизацию в виде летания?

Чудак. …от хорошей жизни не полетишь…

Великанов. Что-о?

Пахомыч. Он говорит, что жизнь-де наша хорошая, и так всем довольны. Благодарим покорно…

Великанов. То-то! (Курицыну-сыну.) Цивилизацию исполняют?

Кур<ицын>-сын. Как же, вашесство! Все — как приказано… Горчица… лавровый лист…

Великанов. Мореходство у вас есть?

Кур<ицын>-сын. Ни-никак нет, вашесство…

Велик<анов>. Эт-то почему такое?

Кур<ицын>-сын. Потому, вашесство… моря никакого нету…

Велик<анов>. Не возражать! Завтра же начать постройку Ноева ковчега!

Кур<ицын>-сын. Слушсс… вашесство.

Велик<анов>. Промышленность есть?

Кур<ицын>-сын. Как же, вашесство… Это самое, ла… лапти, например… (Толкает в бок Смотрителя.)

Смотритель. Часовщик у нас, вашесство, есть… Байбаков!..

Велик<анов>. Ну?

Смотритель. Часы изобрел: за одни сутки — двое суток показывают…

Велик<анов>. Молодец! Выдать ему… горчицы!

Предводитель. Урраа!

Велик<анов>. Спасибо. (Предводителю.) Подойди поближе. Где воспитание получил?

Предв<одитель> (так же, как отвечают «Здравия желаю»), В заведении искусственных минеральных вод, вашесство!

Велик<анов>. А-а… это промышленность, которая… ну… шипит?

Предв<одитель>. Так точно, шипит, вашесство!

Слышится громкое шипение — и у коня из-под хвоста вырывается струя пара.

Велик<анов>. Эт-то что такое?

Предв<одитель> (растерянно). Ши-шипит… (Пробует заткнуть рукою — обжег.) Ой!

Все кидаются к коню и стараются прекратить ужасное шипение.

Доктор. С научной точки — это изнутри, вашесство!

Великанов. Открыть нутро!

Открывают. Оттуда — навстречу нескольким Глуповцам — высовывается с горшком щей Байбаков: «Щи, ребята, готовы! Кто щей хочет?»

Кур<ицын>-сын. Взять его! Взять их!

Глуповцы окружили Байбакова и Крамольников — хватают у них ложки, хлебают щи.

Великанов. Эт-то что такое?

Глуповцы. Щи… — Щи из сапогов…

Великанов. Горчицы не хотите? Лаврового листку не желаете?

Глуповцы все, как один, бухаются на колени, молчат.

Велик<анов>. Ну-у?

Глуповцы. Уволь от горчицы… — Невмоготу больше… — Не жалаим! — Потуда с коленей не встанем, покуда не уволишь…

Великанов. Ка-ак? Бунтовать… на коленях? Да я васс… Эй, артиллерия! (Глуповцам — разъяряясь все больше.) А-а, бу-унт? Бу-бу-бууннт? Бу-бу-бууу…

Щеки у Великанова от ярости надуваются, и сам он — на глазах у всех — заметно увеличивается в объеме.

Евсеич. Глядите, глядите: гневается-то как — инда раздулся! Мать Пресвятая… что ж это будет?

Входят Оловянные солдатики с артиллерией, впереди — горнист. Великанов выхватывает у него трубу, трубит сигнал — раздувается еще больше.

Курицын-сын (Глуповцам). После третьей трубы — палить будет… Сдавайтесь!

Глуповцы молчат. Великанов трубит еще раз.

Кур<ицын>-сын. Да вы что — ослепли? Не видите: на него глядеть страшно… Сдавайтесь!

Пахомыч. Братцы, ай и правда — сдаться?

Чудак. Все одно подыхать-то…

Глуповцы. Так! Так! Пущай палит!

Великанов в третий раз подносит трубу ко рту — сейчас протрубит последний раз… Пока все это происходит — появляется Неизвестный молодой человек в очках, с портфелем и записной книжкой, тихо что-то говорит Смотрителю просвещения. Смотритель сломя голову кидается к Великанову и в ужасе кричит ему: «Вашесство… Открыли… Нас — открыли!»

Великанов. Как?

Смотритель. А так, что ввиду сверхурочной цивилизации нам даже, если угодно, и рапортов писать некогда было, про нас и забыли, а теперь — вот он…

Великанов. Кто?

Смотритель (берет у Неизвестного молодого человека документ и читает). «Корреспондент газет и эксперт наук для открытия удивительных явлений природы».

Великанов (свирепея и раздуваясь до невероятной толщины). В га-зе-ты?

Неизв<естный> молодой человек. Так точно.

Великанов. Прро на-ас?

Неизв<естный> молодой человек. Про вас.

Великанов. Прро меня-а-а?

Неизвестн<ый> молодой человек. Именно.

Великанов, указывая артиллерии на Молодого человека, подносит к губам трубу, надувает щеки, раздувается весь до последних пределов… и вдруг — лопается с треском и падает…

Евсеич. Гос-споди, Никола-Угодник! Чиновные. Что? Что это?

Доктор — нагибается, глядит и провозглашает: «От чрезмерной ярости — лопнул»…

ПРОИСШЕСТВИЕ ПЯТОЕ: «ГРЕХОПАДЕНИЕ И ПОКАЯНИЕ» Княжьи палаты, острог, кабак. Но острог теперь украшен нежно-алыми розами, а кабак — белыми лилиями. Цветами увенчана также и полицейская будка. Кроме того, сооружен из цветов грот с будуарным фонтанчиком и соблазнительной кушеткой. Ночь, окна в палатах освещены, оттуда слышна музыка. У входа — Квартальный и несколько Будочников. Поодаль группа глазеющих Глуповцев-с Пахомычем и Евсеичем. Дверь в палатах распахивается, оттуда выбегают одетые в маскарадные — очень вольные — костюмы, проносятся со смехом и криками, снова скрываются в палаты. Снаружи остаются: Казначей с Казначейшей, Садовая-Голова с Садовихой, Курицын-сын. Казначейша — одета по Ватто, костюм к ней очень идет. Казначей — Меркурием, с фиговым листком, с крыльями на пятках, в одной руке жезл, другой рукой — стыдливо прикрывает фиговый листок.

Казначейша (Казначею). Мучитель мой… опять он! Ну, кто, кто ты?

Казначей. Ка-казначей…

Казначейша. Боже мой… да запомни же: ты, идиот, — Меркурий.

Казначей. Я… я идиот Меркурий…

Казначейша. Так как же ты стоишь… ну?

Казначей становится на одну ногу — в позе Меркурия.

Казначейша. Вот… станешь перед ним так и скажешь ему…

Казначей. Ко… кому?

Казначейша. Ему — самому… нашему ангелу… Скажешь, что маркиза — сгорает и что только он может залить пожар.

Казначей. Пожар… Слушаю, матушка… (Уходит.)

На освещенном месте появляются Курицын-сын, Садовая-Голова и Садовиха. Садовая-Голова — во фраке с чужого плеча, рукава коротки. Садовиха — в современном, коротком — выше колен — платье.

Кур<ицын>-сын (Садовой-Голове). Поздравляю. Вы заметили, как он сам, батюшка наш, благосклонно смотрел на вашу супругу?

Садовая-Голова (Садовихе). Ну, если ты будешь еще перед ним голыми титьками трясти, я тебе… во! (Кулак.) Очень просто!

Садовиха. Маркиз… Митька, пользы ты своей не понимаешь.

Кур<ицын>-сын (Садовой-Голове). Да… Любовь к отечеству…

Садовая-Голова. Не тем местом она любит!

Курицын-сын. А каким же, по-вашему, любить?

Садовая-Голова. Я ей покажу, каким…

Курицын-сын. Тесс! (Уводит обоих.)

Пахомыч. Ну, братцы, до-ожили! При новом-то при батюшке — каждый день масленица!

Крамольник. Погоди: будет и великий пост. Вон: слышишь?

Издали — чуть слышна барабанная дробь.

Пахомыч. Это… что же такое?

Крамольник. А вот как придет — тогда узнаешь, что такое…

Пахомыч. Да ты что стращаешь, что каркаешь? Крамольник!

Глуповцы. Бей Кррамо…

Кури ц<ын>-сын (подбегает).Тсс… Вы, Головотяпы!

Пахомыч. Ваше курицсынство… да это не мы, это — Крамольники…

Курицын-сын. Как, опять они? Ну, чего, чего им, подлецам, еще надо? (Квартальному.) Если сам выйдет — береги его, ни на шаг от него не отходи… слышишь? Избави Бог что случится — ты в ответе…

Кварт<альный>. Слушссс…

Грустилов — выходит из палат с Пфейфершей; сзади у него, на мундире, крылья — не то ангельские, не то петушиные — и хвост.

Глуповцы. Сам… — Глядите: сам, сам… — Батюшка наш… — С крылышками…

Байбаков (мимо которого проходит Грустилов). А-а… Пахнет-то от него как… Видать — пищу легкую принимает.

Крамольники громко фыркают.

Кур<ицын>-сын (кидаясь к Глуповцам). Вон… вон отсюда… все!.. пока целы…

Глуповцы уходят. Курицын-сын и остальные исчезают в неосвещенных углах, дабы не мешать самому. Один только Квартальный, непрестанно отдавая честь, на цыпочках идет сзади Грустилова.

Грустилов. Какая поэзия! Что за ночь, что за луна… с правой стороны… (Цитирует нечто высоко-поэтическое из Вертинского.) Какое неземное благоухание! (Наклоняется к корсажу Пфейферши.)

Пфейферша. Это — лориган. Я — грешница — я обожаю духи, цветы… и митрополита Введенского…

Грустилов. Цветы — дети земли… Я хочу подарить вам хотя бы такое дитя… (Нагибается за цветком.)

Квартальный — немедля кидается, срывает цветок и подает его.

Груст<илов> (Квартальному — с ласковым бешенством). Mon sieur agent, в ночное время вы можете не утруждать себя исполнением служебных обязанностей…

Кварт<альный>. Слушшссс… вашесство… (Отходит.)

Казначейша (подлетая к Квартальному). Ты что же — погубить его хочешь? Тебе это приказано? Чтобы ни на минуту не оставлял его!

Кварт<альный>. Слушшссс… (Снова следует за Грустиловым.)

Груст<илов> прикалывает цветок к корсажу Пфейферши.

Пфейферша. Нет, нет… оставьте меня… Я мечтаю только об одном: об уединенной келье…

Груст<илов>. Келья… Кель… Ке-ке-ке-ко-ко… (Распустив крылья и хвост, по-петушиному кружит около Пфейферши, загоняя ее в грот.)

Квартальный, улучив момент, кидается в грот и прячется там за кушеткой.

Пфейферша (Грустилову — в гроте). Что вы делаете… что вы делаете? Скорее… ради Бога, скорее…

У Грустилова, продолжающего петушиное действо, вдруг отваливается хвост. Квартальный, не выдержав, поднимает его и подает: «Вашесство… Хво… Хвостик ваш…» Пфейферша: «Ах» — и убегает.

Грустилов (бешено). Русским языком тебе, прро-хвост, говорю: не сметь подстерегать меня… Ввон, мерзавец!

Грустилов, разгневанный, выходит из грота. Казначейша толкает в спину Казначея, тот становится перед Грустиловым в позу Меркурия, но от страха сказать ничего не может, кроме: «Ва-ва-ва…» Потом обгоняет Грустилова еще раз и наконец выпаливает: «Ва-вашесство… П-п-по… пожар!»

Грустилов. Где? Что? Сюда! Сюда! Пожар!

Кур<ицын>-сын (выскакивает). Вашесство… я здесь. Осмелюсь доложить: пожар, так сказать, символический…

Груст<илов>. Как?

Кур<ицын>-сын (показывая на появляющуюся из тени Казначейшу). А вот она вам объяснит.

Грустилов (расцветая). Маркиза… вы? Что за ночь, что за луна с правой стороны… Лампада, келья… ке-ке-ке…

Казначейша. Ну да! Пошли…

Идут к гроту. Грустилов кружит около Казначейши по-петушиному.

Казначейша (мужу — шепотом.) Стой, идиот, у входа, стереги, чтобы никто… Слышишь?

Казначей в позе Меркурия становится на страже. Грустилов, войдя в грот, опускает занавеску, на освещенной изнутри занавеске — видна весьма увлекательная игра теней.

Пфейферша (созерцая все это). Нет… нет! Боже мой, ты поможешь мне — чтобы от меня… меня…

Перед нею появляется Миша-Возгрявый, сморкается натуральным способом, потом сует ей руку: «Цалуй!»

Пфейф<ерша>. Кто… кто вы? Миша. Не узнала? Я те, милка, покажу-у, хто я… (Тащит ее в полицейскую будку.)

Снова распахивается дверь в палатах, музыка — слышнее. Выходят замаскированные и танцуют танго. Из полицейской будки выходят Миша-Возгрявый и Пфейферша.

Миша. Ну, што, милка, поняла?

Пфейферша (на коленях). Да, да, да… Спаситель мой, божество… божествецо мое… алмазик…

Миша (дает ей крест и сверток). На… Бери, делай…

Пфейферша переодевается в монашеское платье. Из грота выходят Казначейша и Грустилов. Навстречу — Квартальный.

Груст<илов> (ему). А-а… Это ты, братец! Ну… что?

Квартальный трепещет.

А-а… Скажи, братец, что, например… тетерева у вас водятся?

Кварт<альный>. Рад стараться, ваше-сство!

Груст<илов>. Я, братец, знаешь, люблю иногда… Хорошо иногда посмотреть: как весною тетерева… это самое… понимаешь?

Кварт<альный>. Рад стараться, вашесство!

Садовиха — появляется из тени, Грустилов кидается к ней, распустив крылья, не успевает сделать и одного петушиного круга — останавливается как вкопанный, на пути у него — крест, воткнутый в землю Пфейфершей.

Грустилов. Что… что это?

На верху креста загорается лампочка.

Что это такое? Сю… сюда! Скорее!

Подбегает Курицын-сын и остальные — в масках.

Голоса. Знамение… — Крест… — Загорелось… Горит — смотрите! — Чудо!

Доктор (осмотрев лампочку). Гм… «Осрам», полуваттная.

Голоса. Полу ваттная… — Слышите? Полу ваттное… знамение…

Грустилов (увидел монахиню-Пфейфершу). Кто… кто вы? Не смотрите на меня так!

Пфейферша. Покайся… несчастный!

Груст<илов>. Но право же… я… как будто…

Пфейф<ерша>. Покайся! Иначе тебя ждет (на крест) — вот это!

Груст<илов>. Но… но за что же?

Пфейф<ерша> (показывая на грот). А там — что было?

Груст<илов>. Боже мой… она все, все знает… все видит!

Пфейф<ерша>. Да, я все вижу! Ты передо мною — бёа одежд, голый… И вы все — голые…

Дамы сконфуженно ежатся. Казначей прикрывает свой фиговый листок.

И я вижу ваши тела на улицах — как падаль…

Груст<илов>. Замолчите! (В тишине — слышна жуткая барабанная дробь.) Что это? (Молчание.) Господа… Я чувствую — действительно близко что-то… я не знаю что… Может быть — в самом деле покаяться… на всякий случай?

Казначейша. Да, да… ангел! Покаемся вместе… идем!

Садовиха щиплет ее.

Ай!

Груст<илов>. Господа… Забудем все, что было… (Цитирует Вертинского.) Дайте… Дайте мне вериги. (Ему подают подтяжки, он надевает их.) Господа, завтра мы раздерем на себе одежды…

Казначейша. Я — согласна!

Груст<илов>. Мы будем жить в шатрах и питаться только акридами и дикими… устрицами. (Курицыну-сыну.) Пожалуйста, распорядитесь, чтобы с нами поехал Simon от Кюба — он делает такие устрицы a la Monico, что… (Повернувшись к Пфейферше и все больше воодушевляясь.) И если еще к этому бутылочку… (Втягивает ноздрями воздух, наклоняется, обнюхивает Пфейфершу.) Зна… знакомый запах! Какая поэзия!.. Что за ночь…

Пфейферша. Прими руки, несчастный! Ты кощунствуешь!

Груст<илов>. Ах, да… я, кажется, в самом деле…

Пфейф<ерша>. После него — никто не смеет касаться меня!

Груст<илов>. После… кого?

Пфейф<ерша>. После того, кто послан спасти тебя и всех нас. Иди за мною — и ты сподобишься увидеть его…

Снова слышна барабанная дробь.

Груст<илов> (прислушиваясь). Постойте: опять? (Пфейферше.) Я — согласен. Ведите, скорее — ведите нас! Господа… идемте!

Все идут за Пфейфершей к полицейской будке.

Пфейферша (к будке). Божество… божестве-цо мое… алмазик… это я!

Из будки слышно: втягивает носом, отхаркивается, плюет.

Пфейф<ерша> (восторженно). Он… он! Вы слышите? (К будке.) Еще… еще скажи нам что-нибудь… Слушайте… Слушайте — сейчас…

Миша-Возгрявый (из будки, диким голосом). Без працы-ы… не бенды-ы… коломацы-ы-ы…

Пфейф<ерша>. Вы слышите? На колени!

Все — на коленях. Миша-Возгрявый — выползает из будки, глядит на всех, сморкается — как в первый раз.

Пфейф<ерша>. Дай-дай-дай причаститься мне! (Лобызает Мишины пальцы. Грустилову.) Причащайся… причащайся!

Грустилов (подползает на коленях, вдруг отворачивается). Ф-фу… как пахнет!

Пфейф<ерша>. Несчастный! Ты забыл… что ждет тебя? Смирись!

Груст<илов>. Я… я смирился… (Целует Мишины пальцы.)

Миша встает.

Пфейф<ерша> (шепотом). Вставайте… вставайте… можно…

Миша (медленно развязывает полотенце, которым подпоясан. Уставившись в Казначейшу и ткнув ее в живот, произносит). Бе-ло-бо-ки камушки, бе-ло-пу-пы дамочки… Белобоки камушки — белопупы дамочки, белобоки камушки — белопупы дамочки…

Повторяя священные слова быстрее и хлеща себя полотенцем, Миша-Возгрявый начинает кружиться, за ним — Пфейферша, потом Казначейша, Грустилов и остальные. Только Доктор и Курицын-сын стоят в стороне.

Кур<ицын>-сын. Позвольте… что ж это… что ж это…

Снова барабанная дробь — все ближе, но никто ее не слышит: неистовое кружение, взвизги, всхлипы. Предшествуемый барабанщиками, внезапно появляется Угрюм-Бурчеев, идет по прямой линии, против крыльца поворачивается под прямым углом и скрывается в палатах. Никто не видит его, кроме Курицына-сына, который вращается за Угрюм-Бурчеевым, как компасная стрелка, входит следом за ним в палаты — и через секунду вылетает обратно с бумагой в руке.

Кур<ицын>-сын. Господа! Господа… последнее происшествие!

Все мгновенно останавливаются.

Кур<ицын>-сын. Господа… вот… бумага: прибыл и водворился новый наш батюшка… Угрюм-Бурчеев…

Предводитель. Урр… эп… (Спохватившись.) А… а… а как же прежний?

Остальные. Да, а как же это? — Позвольте: да где же он? — Господа, где же он?

Кур<ицын>-сын. Да, где же он, в самом деле?

Ищут. Грустилов исчез.

Что же это? Ведь только сейчас он был тут…

Садовая-Г олова. А может, его вовсе даже и не было?

Кур<ицын>-сын. Позвольте… что же это? Во сне все… или я спятил?

Из палат слышна барабанная дробь, все застывают, вытянув руки по швам.

Пфейферша. Кайтесь! кайтесь! Скорее! Настали последние времена!

ПРОИСШЕСТВИЕ ШЕСТОЕ: «ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА» Улица. Задний фасад острога, перед ним — полукруглая клумба с цветами. В клумбе — полицейская будка, украшенная огромным расписанием. Несколько глуповских изб. Ни живой души: пусто. Слышна барабанная дробь. Входит Барабанщик, за ним — Угрюм-Бурчеев.

Угрюм-Бурчеев (командует самому себе и сам же исполняет команду). Ра-авнение налево… шагом… аррш! Левой, правой… левой, правой… Стой! На первый-второй рас-считайсь! (Разными голосами.) Первый! Второй! Первый! Второй! Первый! Второй… Смиррнна! Ряды вздвой! (Вздваивает.) Прямо-о… шагом… аррш!

Идет на клумбу. В конце упражнений Угрюм-Бурчеева входят Курицын-сын и несколько Будочников.

Угрюм-Бурч<еев> (прет прямо на клумбу, по цветам. Вдруг взглянул под ноги — и). Стой! (Показывая Курицыну-сыну на клумбу, бесстрастно.) Зачем?

Кур<ицын>-сын. Цветы-с… Растут-с…

Угрюм-Бурч<еев>. Зачем?

Кур<ицын>-сын. Н-не… не могу знать, вашес-ство… Как будучи при вашем предшественнике… так сказать, наследие прошлого…

Угрюм-Бурч<еев>. Ни прошлого, ни будущего нет. Летоисчисление упразднить.

Курицын-сын. Слушшсс… вашессство!

Угрюм-Бурч<еев> (нагнувшись, командует цветам). Смирна-а! На первый-второй рассчи-тайсь! (Ждет. Потом — Курицыну-сыну.) Почему не исполняют?

Кур<ицын>-сын. Вашесство, осмелюсь доложить… они… не могут… Будучи, так сказать, природная, неразумная стихия…

Угрюм-Бурч<еев> (тупо глядит на цветы. Потом). Не могут? Истребить!

Куриц<ын>-сын и Будочники кидаются на цветы, истребляют. С разных сторон — барабанная дробь, входят три роты Глуповцев. В 1-й роте — Смотритель просвещения, Предводитель, Доктор, Казначей, Казначейша, Пфейферша и другие; среди них — Наблюдающий за течением мыслей — с записной книжкой; во 2-й роте видны Пахомыч, Евсеич, Байбаков, Чудак, Крамольники и свой Наблюдающий с записной книжечкой. Все одеты в одинаковые серые казакины.

Угрюм-Бурч<еев> (ротам). Стой! (Подходит к расписанию на полицейской будке.) Сегодняшнее расписание… (Читает.) «6 часов — утренний звонок. От 6 ^l/₄ до 6½ — очищение зубов и других частей тела согласно инвентарному списку. От 6½ до 6¾ — возглашение ура. От 6¾ до 7 принятие хлеба и дистиллированной воды. В 7 явка на занятия поротно…» Все явились?

Командир 2-й роты. Честь имею доложить: во вверенной мне 2-й роте № 13 не явился.

Угрюм-Бурч<еев>. Почему?

Командир 2-й роты (робея). Он… извините… скончался…

Угрюм-Бурч<еев>. Без разрешения? (Курицыну-сыну.) Арестовать его!

Кур<ицын>-сын. То есть… как?

Угрюм-Бурч<еев>. Арестовать!

Кур<ицын>-сын. Слушшсс…

Угрюм-Бурч<еев> (глядя в расписание). Занятия: 1-я рота — словесные испытания, 2-я рота — истребление гор и прочих беззаконий природы, 3-я рота — истребление несъедобных животных и птиц… 2-я рота, левое плечо вперед… шагом… арш! 3-я рота, правое плечо вперед, шагом… арш! 1-я рота, на месте… шагом… арш!

Барабанный бой, роты расходятся, остается 1-я… шаг на месте.

Стой!

1-я рота останавливается.

Угрюм-Бурч<еев> (водит взглядом, выбирает жертву. Смотрителю просвещения.) Три шага вперед. Марш!

Смотритель выходит.

Угрюм-Бурч<еев>. Что есть наш город?

Смотр<итель> (чеканит). Наш город есть пять полков. Полк есть пять рот. Рота есть пять взводов или, иначе, домов. Во главе каждого полка, роты и взвода — командир и Наблюдающий за течением мыслей. Во главе же всего — батюшка наш господин Угрюм-Бурчеев, ура.

Угрюм-Бурч<еев>. Что есть дом?

Смотритель. Дом есть поселенная единица, имеющая своего командира и своего Наблюдающего за течением мыслей. В каждом доме находится по одному экземпляру каждого полезного животного мужского и женского пола, которыя обязаны: а) производить работы согласно расписанию и б) размножаться.

Угрюм-Бурч<еев>. Как необходимо б) размножаться?

Смотритель. б) размножаться необходимо согласно таблице размножения, соединяющей экземпляры мужского и женского пола по росту и прочим племенным качествам.

Угрюм-Бурч<еев>. Без ошибки. Без единой ошибки. Ты достоин награды. Назначаю тебя Наблюдающим… за мной.

Смотр<итель>. Как?

Угрюм-Бурч<еев>. Хотя неправильное течение моих мыслей и маловероятно, но если бы таковое возникло, ты обязан донести.

Смотр<итель>. Кому?

Угрюм-Бурч<еев>. Мне.

Смотр<итель> (трепеща). Вашессство…

Угрюм-Бурч<еев> (твердо). Мне. (Куриц<ыну>-сыну.) Выдать ему установленную записную книжку… (Выбирает новую жертву. Казначею.) Три шага вперед… аррш!

Казначей — с подгибающимися коленями — выходит.

Угрюм-Бурч<еев>. В каком городе ты живешь?

Казначей. Я… я… я… — в Глупове. Угрюм-Бурч<еев>. Не знаешь? Забыл, что мною город переименован и называется… ну?

Казначей молчит.

Угрюм-Бурч<еев> (Смотрителю). Ты!

Смотр<итель>. Не-пре-клонск, вашесство, — в честь непреклонных качеств вашесства!

Угрюм-Бурч<еев> (Казначею). Каким ты обязан быть?

Казначей — делает за спиною знаки роте, чтобы подсказали.

Казначейша (сердитым, шепотом). Иди-от!

Казначей. Иди… идиотом…

Угрюм-Бурч<еев>. Ты не знаешь даже того, что ты обязан быть счастливым! Я тебя научу… Арестовать его!

Тишина и всеобщий трепет. Барабанная дробь: под барабан уходит арестованный Казначей и возвращаются с работ 2-я и 3-я роты.

Угрюм-Бурч<еев> (им). 1-я, 2-я, 3-я роты, на место… шагом… аррш! Стой! Ротам — стоять вольно, оправиться! Каждый десятый получает установленный инвентарь и командируется для отправления естественных надобностей.

Уходит, за ним — Смотритель с записной книжкой и собственный его выс-тва Барабанщик. В ротах — движение. Шныряют Наблюдающие с книжками. Выходят — десятые, получают инвентарь. Во 2-й роте в числе прочих выталкивают Чудака.

Чудак (артачится). Вот чудно… А если мне, например, не хочется?

Пахомыч. Чудак! Коли велено…

Чудак. Мало бы что велено, а если я — не могу? Пахомыч (показывая на Наблюдающего). Тише ты… иди, а то — вон он… запишет…

Чудак — вздыхает, идет. В 1-й роте в числе десятых — Садовая-Голова. Вышел, получил инвентарь, подтягивает штаны: «Эх… тесны! Посвободнее мне бы штаны-то…»

Садовиха. Маркиз… Митька! Молчи! Ну… пропал…

Наблюдающий уже около Садовой-Головы что-то записывает в книжечку. Все десятые выстраиваются и уходят. Наблюдающий шнырнул следом за Садовой-Головой.

Предв<одитель> (вытирая пот). Фф-у! Да-а…

Кур<ицын>-сын (подбегая). Господа… что же это? Что же это такое? Всякое бывало, и органчик, и расхожие девки, и горчица с лавровым листом, и вертячка, но такого — еще не было…

Пфейферша. Покайтесь! Это — последние времена!

Доктор. С научной точки — полагаю, что… (Стучит себя по лбу.)

Кур<ицын>-сын. Да это просто какой-то…

Подходит Наблюдающий.

…просто какой-то… гений! Да, Господи, именно — гений!

Казначейша. Ангел!

Предв<одитель> (уныло). Ура…

Наблюдающий (Предводителю). Вы займете в роте место бывшего маркиза Садовой-Головы.

Предв<одитель>. А-а-а… где же он?

Hаблюд<ающий>. Арестован. Он требовал конституции и свободных…

Садовиха. Штанов! Свободных штанов… (Наблюдающему.) Голубчик мой…

Штанов же ведь — больше ничего!

Наблюдающий. Знаем мы эти штаны! Может быть, у кого-нибудь есть сомнения? Пожалуйста, господа, — не стесняйтесь, высказывайтесь… (Держит наготове записную книжку.)

1-я рота молчит. Наблюдающий 2-й роты, что-то настрочив в книжечке, уходит. К роте подбегают вернувшиеся из командировки десятые.

Один из десятых. Братцы… Чудак-то наш… ау!

2-я рота. Как? — За что?

Один из десятых. Да сел он… все как следует. А потом: «Не могу, говорит, что хошь со мной делай — не могу». Ну, его и увели…

Пахомыч. Ну, до-ожили! Ведь это, братцы, выходит… не тово!

2-я рота. Не тово! Не тово!

Крамольник. Что? Дотакались?

Другой Крамольник. Князя хотели — получили?

Третий Крамольник. Ну, бейте нас — чего же стоите? Ну?

2-я рота молчит, почесывается. Крамольники отходят в сторону.

Крамольник. А ведь не бьют!

Другой Крамольник. Не бьют!

Третий Крам<ольник>. Похоже — пора начинать.

Крамольник. Пора… Где Байбаков? Байбаков!

Байбаков. Я тута.

Крамольник. Ну, брат, ты башковитый — придумывай.

Байбаков думает.

Да живее — а то он всех пересажает…

Байбаков. Стой! Во! Это самое! Всех! Ха-ха-ха!

Крамольники. Да что? Что ты?

Байбаков. Всех не всех, а… Ха-ха-ха!

Крамольник. Да будет ржать: говори! Ну?

Байб<аков>. Ну? Чего у нас сейчас по расписанию положено?

Крамольник. 11 часов и ¾ — принятие жиров.

Байб<аков>. Это самое и есть.

Крам<ольник>. Да ты что: белены ему подложить хочешь?

Байб<аков>. Не-е! Он и так белены объелся — никакой беленой его не проймешь…

Крам<ольник>. Так чего же?

Байб<аков>. А вот маленько погодите — увидите… (Фыркает. Бежит к 1-й роте.) Эй! Господин Доктор! У меня в носе свербит — погляди-ка, что там…

Доктор подходит, глядит в нос Байбакову, Байбаков что-то шепчет ему на ухо. Доктор оглядывается кругом, кивает. В это время — барабанная дробь, появляется — с Барабанщиком и Смотрителем — Угрюм-Бурчеев.

Угрюм-Б<урчеев>. Смиррна-а! (Читает расписание.) «11 часов и ¾ — принятие жиров…» Доктор — три шага вперед… аррш!

Доктор подходит с ящичком, вынимает из ящичка пузырек и с поклоном вручает его Угрюм-Бурчееву, который выпивает содержимое. Доктор с ящичком обходит роты, раздает пузырьки, все пьют. Байб<аков>, подталкивая Крамольников и показывая на Угрюм-Бурчеева, фыркает, зажимает себе рот. Угрюм-Б<урчеев> подходит к глуповским избам, смотрит на них, чертит в воздухе квадрат, размышляет.

Кур<ицын>-сын. Ну, чего, чего он там еще придумывает?.. Господи, спаси и помилуй!

Угрюм-Бурч<еев> (подойдя к расписанию, читает). «От 11¾ до 12 — экстренные мероприятия»…

Вдруг темнеет.

Угрюм-Бурч<еев> (Курицыну-сыну, указывая вверх.) Что это?

Кур<ицын>-сын. Со… солнце-с.

Угрюм-Бурч<еев>. Обязано светить. Почему не светит?

Кур<ицын>-сын (растерянно). Оно… извиняюсь… за тучку зашло-с…

Угрюм-Бурч<еев>. Арестовать!

Кур<ицын>-сын. То есть… к-как?

Угрюм-Бурч<еев> (твердо). Арестовать! Тучи упразднить!

Куриц<ын>-сын. Вашесство… осмелюсь доложить…

Угрюм-Бурч<еев>. Упразднить навсегда!

Кур<ицын>-сын. С-с-слушссс…

Ропот в ротах.

Угрюм-Бурч<еев> (возле расписания — всем). Смиррнаа! (Куриц<ыну>-сыну.) Войска!

Куриц<ын>-сын подает знак, быстро входят и выстраиваются Оловянные солдатики с ружьями.

Угрюм-Бурч<еев> (Солдатикам.) Стой! Смир-рна! (Пауза). Сегодня величайший день в истории города бывшего Глупова. И — последний его день. К вечеру города не будет.

В ротах — движение ужаса.

Смиррна-а! Почему избы стоят так? (Рукою — полукруг в воздухе.) Почему — улицы — так? (Тот же самый жест.) Все должно быть — так (прямая — в воздухе)… и так. (Квадрат в воздухе.) Эта будка — есть центр земли. От нее — во все стороны — по прямым — пойдут улицы, иначе — роты. Дома — будут квадраты, четыре сажени на четыре. Всюду — три окна. Перед окнами — палисадник, в коем растут — царские кудри и барская спе… спе… спесь… (Вдруг замолкает, хватается за живот.)

Байбаков, зажимая рот, фыркает.

Крамольн<ик>. Чего ты?

Байб<аков>. Действует!.. Доктор-то ведь касторки ему вкатил…

Курицын-сын, Смотр<итель> (бросаются к Угрюм-Бурчееву). Вашесство… Что с вами?

Угрюм-Бурч<еев>. Смиррна-а! (Оправившись, твердо.) …только — прямые и соединение прямых, именуемое — квадрат. Прочее — упразднить. Упразднить! Все избы, весь город, все — сломать! Чтобы к вечеру — ничего! Дотла! Конец! Получай инвентарь — поротно-о — шагом… арш.

Во 2-й роте волнение.

Евсеич. С нами крестная сила…

Пахомыч. Братцы, что же это, а? Неужли пойдем?

Голоса. Не пойдем… Не пойдем!

Нестройный гомон.

Угрюм-Бурч<еев> (изумленно). Они… что такое? (Оловянным солдатикам.) К бою… товсь!

Олов<янные> солдатики (не двигаясь, нестройно, угрожающе мычат). М-м-м-ы-ы-ы…

Угрюм-Бурч<еев> (еще изумленней). Они… тоже? Почему? (Курицыну-сыну, показывая на Солдатиков.) Арестовать!

Кур<ицын>-сын. Вашесство… вашесство, осмелюсь доложить… Они — только так… они — сейчас… (Солдатикам.) Братцы… братцы… Честью прошу вас… Христом — Богом…

Олов<янные> солд<атики>, продолжая мычать, все же вскидывают ружья и прицеливаются в толпу, в толпе — пригибаются, втягивают головы в плечи.

Угрюм-Бурч<еев>. Получай инвентарь — поротно — бегом… арш!

Роты бегут, вооружаются топорами, снова выстраиваются.

Угрюм-Бурч<еев> (подняв топор). Я пойду — первый. Всякий, кто остановится, будет арестован. Все… шаг-ом… аррш!

Барабанная дробь. Угрюм-Б<урчеев> — за ним роты — трогаются. Вдруг Угрюм-Б<урчеев> замедляет шаг, хватаясь за живот.

Кур<ицын>-сын. Вашесство… Что — что с вами?

Угрюм-Бурч<еев>. Ни… ничего… (Твердо.) Ничего. Со мною ничего не может быть. (Ротам.) Пряма-а-а!

Еще несколько шагов — Угрюм-Б<урчеев>, скорчившись, во всю прыть бежит за угол, за ним — собственный его Барабанщик. Все останавливаются, смятение.

Евсеич. Мать Пресвятая!..

Пахомыч. Братцы… братцы…

Кур<ицын>-сын. Вперед! Вперед!

Голоса. Стой! Стой!

Байбаков (умирая от хохота). Ребята… касторка-то… Действует! Доктор касторки ему…

В ротах — хохот.

Кур<ицын>-сын. Тише! Идет… Назад идет…

Барабанная дробь. Предшествуемый Барабанщиком, Угрюм-Б<урчеев> возвращается.

Смотритель (трепеща, подходит к нему с книжкой — протягивает). Ва-вашесство… Вот…

Угрюм-Бурч<еев>. Что?

Смотр<итель>. Я… я… если угодно… я — согласно приказу вашесства…

Угрюм-Бурч<еев>. Ну?

Смотр<итель>. Я… я записал… кто остановился…

Угрюм-Бурч<еев>. Кто?

Смотр<итель> (не попадая зуб на зуб). В-в-вы, в-ва-шесство…

Угрюм-Бурч<еев> (Курицыну-сыну). Аррестовать! (Хватаясь за голову.) То есть… ко… кого? Меня?

Кур<ицын>-сын. Ва-вашесство… осме… осмелюсь…

Угрюм-Бурч<еев>. Аррестовать!

Куриц<ын>-сын, трепеща, хватает Угрюм-Бурчеева, связывает ему руки. Все оцепенели.

Крамольник… Ребята — да связан же он, связан, готов!

Байбаков (хохочет). Ой… ха-ха-ха! Сам себя… Ха-ха-ха!

Крамольник. Ребята… в речку его! Конец ему — конец князьям! Воля!

Глуповцы — все еще не верят, стоят молча. Куриц<ын>-сын и другие чиновные удирают во все лопатки.

Крамольник. Да глядите же, глядите! Воля — говорю вам! Ура-а!

Народ. Ура-а! Ура-а! Во-оля! Во-оля!

Обнимаются, шапки летят вверх.

Крамольник. Байбакова… Байбакова качай!

Народ. Ура-а! Ура-а! Воля-a! Ура-а! Ура, Байбаков!

Качают Байбакова. Другие — тащат куда-то онемевшего Угрюм-Бурчеева, третьи ломают острог.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые: Странник: Литература. Искусство. Политика. М., 1991. Вып. 1. С. 16-28. (Публикация, вступительная заметка, комментарии и послесловие А. Галушкина).

Печатается по данной публикации.

Над пьесой по роману M. E. Салтыкова-Щедрина «История одного города» Замятин начал работать весной 1927 года.

Из переписки Р. В. Иванова-Разумника (псевдоним: В. Холмский) и Замятина явствует, что пьесу они были должны написать вдвоем для Государственного театра имени В. Э. Мейерхольда. Замятин и Иванов-Разумник вели с Мейерхольдом переговоры; в ленинградском журнале «Жизнь и искусство» появилось краткое сообщение о включении в репертуар театра Мейерхольда пьесы по «Истории одного города» в переработке В. Холмского и Е. Замятина; в письме Н. Р. Эрдману от 26 мая 1927 г. Мейерхольд, предполагая осуществить постановку пьесы в сезоне 1927/28 года, сетует на то, что «Щедрин будет готов, как нам сообщает Замятин, только в сентябре» (Meйерхольд В. Э. Переписка. 1896—1939. М., 1976. С. 266).

Однако пьеса так и не была окончательно завершена и поставлена, поскольку Замятин одновременно занимался вопросами постановки «Атиллы». Кроме того, очевидно, Замятин не был вполне уверен в том, что Мейерхольд вполне осуществит авторский замысел, поскольку зачастую далеко уходит от оригинала при постановке. Интерес к еще не написанной пьесе проявил и Театр им. Евг. Вахтангова.

В архиве писателя сохранился конспект первых двух действий (происшествий) пьесы, которая должна была состоять из семи происшествий, и самая общая характеристики замысла: «Пьеса в фантастической гротескной форме представляет собою пародию на историю России от ее начала до наших дней. Построена пьеса частью на материале, взятом из сочинений классика русской сатиры Салтыкова-Щедрина. По форме своей пьеса дает очень широкое поле для режиссерской фантазии».