История моей лампы
правитьТак как дни становились короче, а вечера длиннее, то Ренодша дала мне понять, что мне не лишне приобрести себе лампу, не довольствуясь одними медными подсвечниками. Я побежал на соседний базар, чтобы купить таковую, и зашел к Альбарету, содержателю лавки всевозможными товарами, — превосходной лавки, выкрашенной им самим в голубой цвет и украшенной по фронтону зелёной вывеской, из рога изобилия которой сыплются тысячи вещей одна другой причудливее. Нужно сознаться, что у Альбарета можно найти положительно всё, кроме птичьего молока. Здесь и булочная, и столярная, и бакалейная, и малярная, и галантерейная, и книжная, и скобяная, и шорная торговля; он чинит стулья и исправляет замки, покупает старые кости, стекло и шкуры кроликов, продает водку и табак. Нет такого ремесла в мире, к которому, по общему признанно, Альбарет был бы неспособен, не исключая и «костоправства»; и в местечке можно насчитать немало злополучных, которым этот исключительный и универсальный мастер переломал руки или ноги за двадцать су. Альбарет слывет также за большого умника. И, как нарочно, лампы у него на этот раз не оказалось; хотя я, впрочем, вообще сомневаюсь, чтобы у него когда-либо была таковая.
— Вам не везет, — сказал он мне. — Как раз третьего дня я продал последнюю лампу; но это пустяки. Я скоро отправляюсь в город и привезу вам превосходную лампу из белой жести, с голубыми разводами сверху… Это ведь то, что вы хотите? Ах, с этими лампами беда! Не то чтобы требовали их сотни, но всё же спрос на них растет.
Сказав это, он пригласил меня зайти и попросту «выпить по маленькой». Я поблагодарил его и мне показалось, что он был недоволен моим отказом. Несмотря на это, он захотел проводить меня до улицы, подавляя избытком любезностей. Едва я прошел несколько шагов, как он закричал:
— Эй! сударь, сударь, лампу-то керосиновую?
— Нет, масляную.
— Извините, пожалуйста. Завтра же доставлю вам масляную.
Альбарет был мужчина плотного сложения, страдавший одышкой, но всегда в веселом настроении духа. Лицо у него было розовое, одутловатое, с тройным подбородком; узкие плечи, огромный живот и бесцветные волосы, падавшие плоскими прядями на лоб. Зимой и летом он всегда ходил в бархатной куртке, порванной и засаленной, панталонах выцветшего голубого полотна и шелковой фуражке — из тех, что называют фуражками в три яруса, — излюбленный головной убор нормандцев; впрочем, Альбарет, как человек значительный и умный, увеличивал число и высоту ярусов по своему желанию и настроению. Он был женат, и супруга его, прозванная Арбалетой, каждый год дарила ему ребенка или даже пару. В этих случаях на деревне прохаживались насчет его огромного живота, но он не сердился и, похлопывая себя по брюшку, отвечал весело;
— Ну да, если вы хотите знать, это я рожаю. И там еще не один малец сидит, нате-ка.
Пораженные его находчивостью, насмешники награждали Альбарета хлопками и пинками в бок — что, как известно, служит у крестьян выражением восторга — и говорили, переглядываясь между собой;
— Ах, эта бестия Альбарет! бестия Альбарет!
Эта бестия Альбарет был моим старым знакомым.
Однажды понадобилось вставить стекло в одно из моих окон, и само собой разумеется, что я обратился за помощью к Альбарету. Сначала он явился один. Только что войдя, он уселся, стал отпыхиваться, вытираться платком, попросил пить. Глоток за глотком он осушил две кружки сидра, после чего исследовал разбитое стекло, сделал множество предположений относительно того, каким образом оно могло быть разбито, измерил высоту и ширину, поболтал с Ренодшей, затем выпил еще кружку сидра и ушел, обещав явиться завтра. И действительно, на следующий день Альбарет явился в сопровождении двух подмастерьев. Один держал стекло и аршин, другой — молоток, алмаз, замазку и штифтики. У Альбарета в руках не было ничего, кроме фуражки, показавшейся мне еще выше, чем обыкновенно. Он положил инструменты на мебель, замазку на стул, штифтики на камин, а стекло с бесконечными предосторожностями на стол.
— Ну, вот, — сказал он, — значит, вставим вам стекло. На десять верст в округе не найдется мастера, который умел бы так вставить стекло, как я.
Он вышел, спросил, который час, попросил сидра, уселся с обоими подмастерьями, затем затеял с Ренодшей беседу, сопровождаемую веселыми прибаутками, которой, казалось, не будет конца. Вдруг на лице Альбарета появилось тревожное выражение; он поднялся, посмотрел на окно, потом на стекло и, почесывая в затылке, воскликнул:
— Ах, голова, голова! Держу пари, что стекло не годится: оно слишком мало… держу пари, что мало.
Оба подмастерья подтвердили его предположение:
— Вполне возможно, что оно мало.
Альбарет подморгнул глазом, подошел, отошел, сделав рукою жест, точно он снимает мерку.
— Черт побери, если оно слишком мало… это легко узнать… Здесь не хватает… Господи Боже мой… да здесь не хватает… с поллезвия ножа… в роде как бы пяти миллиметров… Правда ведь, ребята?
Подмастерья, покачивая головами, пробормотали:
— Вполне вероятно, что здесь не хватает пяти миллиметров!..
Тогда Альбарет, обернувшись ко мне, подтвердил:
— Держу пари, что это так и есть!
— В этом нетрудно убедиться, — сказал я ему. — Прежде всего, приложите стекло.
Но Альбарет не подумал этого сделать. Он почесывал голову, ходил от окна к столу, от стола к окну, повторяя:
— Держу пари, что пяти миллиметров.
Потеряв терпение, я схватил стекло и приложил его к окну. Оно подошло как нельзя лучше.
— Тем не менее это любопытно, — сказал Альбарет. — Я бы прозакладывал голову!.. А оно таки подходит, подходит, проклятое стекло! Нет, всё-таки это курьез… Завтра я приду его вставить.
Но вставлять пришлось мне самому.
Итак, Альбарет обещал мне лампу, но я после истории со стеклом не был уверен в благополучном исходе этого важного дела. Два дня прошло — об Альбарете ни слуху, ни духу; на третий день наконец он явился ко мне сияющий.
— Вот вам лампа, как вы хотели, — масляная! — закричал он, увидя меня. — Ах! что за прекрасная лампа! Лучшей и желать нельзя! Света от неё, кажется, не меньше, чем от солнца… Подождите, я вам сейчас покажу. Настоящий клад, скажу вам!
И он развернул лампу, жестянку с маслом, стекла, фитили, сопровождая появление каждой вещи замечанием подобного рода: «это фитили — им обрезают концы». Затем он стал вертеть, поворачивать лампу по всем направлениям.
— Погодите, — сказал он. — Мы сейчас приведем ее в действие.
Его толстая розовая физиономия сияла торжеством. Он налил масла, нажал рукой горелку, заправил лампу.
— Извольте посмотреть, — повторил он. — Мило, аккуратно, совсем точно часы.
Но лишь только он выпустил из рук горелку, как она завертелась с быстротой колесного механизма, между тем как масло, выступившее из горлышка, разливалось желтыми струями по цветному резервуару лампы.
— Она испорчена, ваша лампа, — сказал я Альбарету, физиономия которого выражала полнейшее недоумение.
Но он быстро пришел в себя и пожал плечами.
— Испорчена! эта лампа?.. — ответил он. — Вы сейчас увидите. Нужно, чтобы фитиль пропитался маслом, это понятно; но как только он пропитается, через пять минут, вы будете поражены, как она будет гореть. Это — серьезная лампа, уверяю вас… и я это знал очень серьезная лампа!
Подождали пять минут. Снова проделали всё с начала, и опять с теми же результатами.
— Разве вы не видите, что у неё не хватает винта?
Альбарет посмотрел на меня с сожалением.
Если бы у неё не было винта, сударь, это не была бы лампа, серьезная лампа… Нужно только, чтобы она напиталась маслом, а когда это будет сделано… через десять минут… вы увидите, что такой лампы нигде не найти… Нет винта? Вы шутите… Нет винта? Этого не может быть… Подождите четверть часика… Это я, Альбарет, первый ламповщик в округе, говорю вам. Да, через каких-нибудь полчаса, всего лишь…
Опыт возобновлялся несколько раз всё с тем же успехом.
Ренодша хохотала до упаду, торжествуя, что может, наконец, отомстить Альбарету за его насмешки.
— О, это настоящая «серьезная» лампа! — повторяла она, подражая тону злосчастного ламповщика. — Ну, так унеси ее, твою серьезную лампу, и вставь в нее винт, если можешь!.. Не лишне было бы также вставить тебе тоже в глотку…
Он не захотел признать себя побеждённым и закричал:
— Нет винта, который бы регулировал? Я тебе говорю, что это зависит от масла… Это понятно, лампа еще не привыкла к маслу… Через какой-нибудь час всего лишь…
Альбарет не появлялся в течение недели. Я узнал, что его не видали эти дни на базаре. Он заперся в маленькой конурке, возле сарая, и с утра до вечера работал над починкой лампы, которую он разобрал по частям и теперь был в большом затруднении, как собрать их все снова.
Наконец он принес лампу.
— Я бы готов был прозакладывал свою голову… да, наверняка, свою голову, что причиной было масло. Теперь всё идет как по рельсам. Вы увидите, как я умею вставлять винты в лампы. Возьмите, можете ее сами заправить… Осторожней… легче… Ну что, идет?..
Теперь действительно казалось лампа «пошла». Ее торжественно зажгли. Альбарет торжествовал.
— Лучшей лампы вам нечего и желать, — сказал он с сияющим от удовольствия лицом. — Это настоящая, серьезная лампа!
С этого дня каждое утро, в десять часов, Альбарет является узнать о поведении лампы, осведомляется о фитилях, стеклах, абажуре и при каждом ответе хлопает себя по бедру, смеется и приговаривает: «что за лампа! что за серьезная лампа!» Потом он осушает кружку сидра и отправляется домой.
Сегодня бледная женщина, сопровождаемая четырьмя золотушными ребятишками, появилась у меня на дворе.
— Альбарет заболел, — сказала она мне. — Лежит в постели, в жару… Он извиняется перед сударем и послал меня, Арбалету, узнать, как ведет себя лампа.