Глава VI
правитьЕще в Пизе решено было продление собора на три года; бесконечное губительство церкви, единству которой угрожала все сильнее и сильнее ересь Виклефа, требовало коренной реформы, которая могла быть делом лишь Вселенского церковного собора. Первые годы понтификата прошли у Иоанна XXIII в одних лишь светских делах. В апреле 1412 г., правда, созван был им в Риме собор, но, к его собственному самоудовлетворению, оказался столь скудно посещаем, что не мог почесться за церковное собрание. Ничто не рисует лучше взгляда времени на беззакония этого человека, как рассказ о случившемся во время этого синода комическом эпизоде. Во время служения Иоанном в ватиканской капелле вечерни и пения гимна «Veni creator spiritus» показалась вместо Св. Духа косматая сова, с горящими глазами вперившаяся в папу. На следующее заседание прилетела она опять; озадаченные или смеющиеся кардиналы убили ее палками. Случай этот отмечен у многих историков.
Иоанн был неотступно осаждаем насчет созвания собора. Послы от парижского университета приглашали его к этому в самом Риме. Из числа королей, напоминавших ему о долге его, никто не был ревностнее Сигизмунда, энергичной личности, решившего восстановить давно нарушенные отношения империи к Италии и выступившего в ней в конце 1411 г. Сигизмунд вел из-за Зары войну с венецианцами и сперва терпел неудачи, впоследствии же победоносно занял доминирующее положение в Ломбардии. Теснимый со всех сторон Иоанн возвестил наконец 3 марта 1413 г. христианскому миру об умиротворении им Рима, об удалении Григория XII из Неаполя и о заключении с королевством этим мира и вместе с тем огласил о Вселенском соборе на декабрь предстоящего года в имевшемся еще быть определенном месте. Решимость его была лицемерная, но странное сцепление событий, исходивших непосредственно ближе всего из Неаполя, заставило его выполнить то, чего он хотел избежать.
Король Владислав отрекся от Григория и заключил мир с Иоанном ради одного лишь обмана его. Он сгорал нетерпением отплатить за анжуйскую экспедицию, которой папа привел его на край гибели. Помыслы его были непрестанно обращены на королевство Италии, которое создать рассчитывал он в ближайшем будущем путем соединения церковной области с Неаполем. Но итальянское единство не могло быть осуществлено, как казалось одно время, с юга Неаполем; наоборот, Владислав, предприимчивейший монарх анжуйской династии, явился лишь важным орудием времени в другом направлении, так как нападение его на Рим и скорая смерть содействовали ускорению великого собора, которым окончилась схизма.
Когда Иоанн огласил намерение свое созвать церковный собор вне Рима, то король счел это за повод к нарушению договоров. Он объявил об обязанности своей на время удаления папы оберегать от волнений Рим и Кампанью. Изгнанные римляне подстрекали его снова завладеть городом. И хотя старый его союзник Иоанн Колонна умер 6 марта 1413 г. в Фраскати, но сторонников имелось у него еще довольно. Сами римляне ненавидели папу и нетерпеливо требовали изменения своего состояния. С позорнейшим вероломством нарушил Владислав свои только что данные клятвенные обязательства. В мае наслал он войско на Мархии, где Сфорца осадой Рокка Контрада препятствовал сопернику своему Павлу Орсини, капитану церкви, спешить на Рим. В конце уже того же месяца поплыл неаполитанский флот к устью Тибра, и сам Владислав двинулся на Рим. Сопротивление графа Орсини де Талиакоцца, женатого на одной из племянниц Иоанна XXIII, было быстро преодолено, и король беспрепятственно проследовал через Кампанью к городу. Здесь ликовали одни и сокрушались другие. Клятвонарушение короля казалось клиру настолько загадочным, что подозревали секретное соглашение с папою. И на столь глубоко упали в общественном мнении папы, что их считали предателями собственного их города, столь часто и упорно оборонявшегося предшественниками их против королей и императоров. Если беззаконный человек, как Косса, действительно прибегал к такому средству для порождения путем падения Рима и церковной области требующихся ему неурядиц, то акт этот после прецедента с Григорием XII не должен был казаться более поражающим; но все же в подобном случае Иоанн XIII выказал бы себя неразумнейшим человеком. Факты не опровергают безусловно существования в зачатке соглашения с Владиславом, но они же свидетельствуют о наигрубейшем обмане, жертвой которого сделался со стороны вероломного короля Иоанн.
При приближении Владислава к вороти Рима папа принялся за оборонительные меры. В видах успокоения народа отменил он тягостный винный налог и возвратил даже римлянам их вольности. 5 июня вручил он управление городом консерваторам и капитанам кварталов и в напыщенных речах убеждал их не страшиться короля, так как был сам готов идти с ними на смерть.
Под председательством сенатора Фельчино де Германнис, графа де Монте Джулиано, собрался на следующий день народ на Капитолии. С равной же утрировкой поклялся этот парламент скорее умереть, чем покориться Неаполю. Сперва, так кричали эти римляне, «растерзаем мы собственных своих детей, прежде чем отдадимся дракону Владиславу». Всякому разумному человеку понятен был смысл этой комедии. Римский народ, в котором угасла последняя гражданская доблесть, дожидался покупной цены короля. Подозрение, что Владислав явился с воли папы, и измена замыкали уста и тем, в ком могло еще таиться патриотическое чувство чести. 7 июня перебрался папа со всей своей курией из Ватикана во дворец графа Орсини де Манупелло, по его сторону Тибра, где и переночевал для показания народу питаемого им к нему доверия. Неаполитанцы стояли уже у ворот. Но утром 8 июня раздался уже клич, что враг находится в Риме. Ночью Владислав приказал сделать пролом в стене у Св. Кроче, и через это отверстие проник военачальник его Тарталия. Не быв никем атакован и ввиду боязливого отступления немногих выступивших навстречу ему милиций, подвинулся Тарталия при трубных звуках в глубь города, немедля ему сдавшегося. Никогда никакое завоевание не совершалось быстрее. Иоанн XXIII не стал раздумывать, предпочесть ли бегство или осаду в замке Ангела, немедленно сел с двором своим на коней и бежал из Рима; Владислав же въехал в ворота Св. Иоанна и поселился на жительство в Латеране. Рейтары его преследовали на расстоянии девяти миль бежавшую толпу на Via Cassia; некоторые прелаты умерли от истощения сил в дороге; собственные наемники папы ограбили куриалов дочиста. С трудом ускользнул Иоанн в Сутри; а оттуда в ту же ночь к Витербо, как некогда Иннокентий VII. Тем временем с варварской необузданностью завоевателя распоряжался Владислав в Риме. Бесшабашные его наемники предавались безнаказанно бесчинствам, грабили и поджигали дома; архивы подвергались истреблению, церкви — разграблению; святыня была оскверняема кощунством; пьяные солдаты пили с непотребными девками из золотых церковных чаш; кардинал Бари ввергнут был в темницу, ризница Св. Петра опорожнена; в святом соборе поместили стойла для лошадей. Вопреки данному слову, король конфисковал все имущества флорентийских купцов и отослал многих римлян в плен в королевство. Он назначил новое правительство под начальством Николая де Диано, сделанного им сенатором. Он приказал отчеканить римскую монету со своим именем и прибавил к титулам своим странный следующий: «Светлейший Светильник города». Голодных римлян щедро продовольствовал он раздаваемой по приказанию его сицилийской пшеницей. Город впал в столь глубокую бедность, что, казалось, обитаем был населением нищих; и поистине тогдашний Рим способен был возбуждать обломками средневековой своей истории такое же точно сострадание, как во времена Тотилы.
Все места в городской области покорились вновь королю, и 24 июня уже капитулировала Остия. В короткое время заняли неаполитанцы и Патримонию Петра. Владислав препоручил войско своим капитанам, сделал Юлия Цезаря Капуанского главнокомандующим в Ватикане, графа де Тройа — командующим в Трастевере, епископа фундийского, Доменика из римского рода Асталли, — викарием и вернулся затем 1 июля через Остию обратно в Неаполь. Замок Ангела, один державший еще сторону папы, сдался не ранее 23 октября. Справляли торжества; с факелами в руках ходили по улицам римляне и восклицали: «Да здравствует король Владислав!». Изгнанный Иоанн спешил тем временем из Витербо в Монтефиасконе, оттуда в Сиену, причем неаполитанцы всюду следовали за ним по пятам. 21 июня покинул он Сиену, чтобы отправиться во Флоренцию. Некогда столь страшный Косса скитался теперь, подобно Григорию XII, бессильным беглецом. Завоевание Рима было ударом промысла, вырвавшим его с корня и, подобно сухому листу носившим по ветру. Он не отваживался ехать во Флоренцию, где мнения были разделены и страшились мести короля; как изгнаннику, пришлось ему искать крова у С.-Антонио в одном из предместьев, пока флорентинцы с неохотой впустили его. Он пробыл там до начала зимы, причем войска Владислава покорили всю страну вплоть до самой Сиены. Он писал письма ко всему христианству, сообщал ему о своем изгнании, изображал творимые в городе беззакония и звал королей на помощь. К находившемуся в Ломбардии Сигизмунду отправил он кардинала Шалана и просил о поддержке его против Владислава. Послы короля римского приехали во Флоренцию и требовали у папы собора. Условились насчет свидания в Лоди.
Так поверг король неаполитанский Иоанна XXIII прямо в объятия короля римского, и после долгого перерыва очутились лицом друг перед другом имперская власть и папство. В эпоху, когда сама империя утратила все свои права, увидел себя Сигизмунд призванным в силу этих самых старых цесарских прав явиться восстановителем церкви. После 150-летнего промежутка, протекшего со времени достопамятного Лионского собора, вошла история папства снова в старую свою колею, и само оно очутилось вскоре в немецком городе перед собором, долженствовавшим явиться антиподом Лионского. После перенесения папством центра тяжести своего во Францию и утраты им в расколе своей моральной и политической силы пришлось ему теперь быть перенесенным назад к тем первоначальным временам, когда германские императоры собирали синоды для суда над недостойными и сварливыми папами. Для лукавого Коссы являлось весьма важным избрание для собора такого места, которое не отдавало бы его во власть императора. Он не имел никаких иных помыслов, как об удержании тиары какой бы ни было ценой, но козни его были разбиты. История Иоанна XXIII являет один из любопытнейших примеров трагической силы обстоятельств, когда воля отдельного индивида настолько отягчается его многогрешностью, что он безвозвратно запутывается в самим им раскинутых сетях. Сперва преподал он легатам своим при Сигизмунде кардиналам Антонио Шалан от Св. Цецилии и Франциску Цабарелли от Св. Космы и Дамиана, сопутствуемым знаменитым греком Мануилом Хризолорасом, инструкции относительно выбора одного из итальянских городов, но потом оные отменил и предоставил им неограниченные полномочия по части договорения с королем римским. Он рассчитывал на то, что они станут действовать в его духе; но когда уполномоченные эти предстали в Лоди перед Сигизмундом, то король римский с решительностью потребовал немецкого Констанца как самое наиподходящее для собора место, и они после некоторого колебания уступили. Они сообщили об этом папе. Он жаловался на измену, но покорился воле Сигизмунда. 12 ноября отправился он в Болонью. Город этот покорился, в силу предутоворенной революции аристократии под предводительством Пеполи, Бентивольи и Изолани 22 сентября 1413 г., снова церкви и нехотя принял теперь бывшего своего тирана. Иоанн рассчитывал одно время стать там твердой ногой и избавиться от сетей угрожавшего собора, но это была тщетная надежда, Сигизмунд звал его к себе; кардиналы требовали его отъезда; 25 ноября назначил он кардинала Петра Стефанески Анибальди своим генерал-викарием в Риме, покинул в тот же день Болонью и неверными стопами поехал навстречу королю римскому. Король и папа съехались в Лоди. Прием почетный, но сдержанный предсказал Иоанну его будущее. Безуспешно старался он склонить короля в пользу итальянского города. Сигизмунд пребыл тверд, и папа оказался вынужденным оповестить христианство 10 декабря из Лоди, что, согласно соглашению с королем римским, 1 ноября откроется собор в Констанце. Собор этот 30 октября уже заявлен был императорским посланием, и под порукой благонадежности созывал Сигизмунд в Констанц всех прелатов, князей, синьоров, докторов и всех кому подлежало заседать на оном. С приглашением прибыть на оный обратился Сигизмунд и к Бенедикту XIII и Григорию XII; он писал и к королям арагонскому и французскому, и по долгом времени впервые раздался голос короля римского как главы христианства и законного покровителя церкви.
После рождественских праздников отправились Сигизмунд и Иоанн в Кремону, где Габрино Фондало, тиран этого города впоследствии, говорят, сожалел, что не сбросил своих гостей с вершины Кремонской башни, на которую их повел, ибо этим истребил бы в одно и то же мгновение обоих глав христианства, — дьявольское наваждение, достаточно типично рисующее, если это только была правда, помрачение тогдашних умов, близкое к чудовищности. По разлуке Сигизмунда и Иоанна в Кремоне последний из них поехал через Мантую и Феррару обратно в Болонью, куда прибыл в феврале 1414 г., принял с обычным искусством бразды правления этого города и изыскивал средства к избежанию ожидавшей его в Констанце гибели.
Лодийские конференции и результаты их вывели Владислава из его спокойствия. Король этот выступил еще раз походом против Сигизмунда и папы, прежде чем они составили против него лигу. Он хотел захватить Иоанна XXIII в самой Болоньи. 14 мари 1414 г. вступил он с войском в Рим. Народ встретил его в Латеране; двери базилика были растворены; с гордым самодовольством остался король сидеть верхом изъехал в эту матерь христианских церквей, где духовенство должно было показать ему честные главы св. апостолов. Сенатором был в то время Антонио де Грассисде Кастронуово, по прозванию Бачеллерус, преемник Ианотта Торта, вступившего 1 января 1414 г. в должность сенатора вторично, но 24 февраля умершего. Жил Владислав в Риме, где пробыл до 25 апреля, во дворце кардинала С.-Анджело, Петра Стефанески Анибальди, в Трастевере. Затем в сопровождении Сфорцы стравился он через Изолу в Витербо, дав повеление сенатору и графу де Белькастро вести войну с племянником Николая Колонны Иаковом Палестрина, верно соблюдавшим мир с церковью и державшимся партии Иоанна XXIII. Через Тоди проследовал король далее на Перуджию. Но флорентинцы поставили наступлению его препоны; послы их склонили его 22 июня к соглашению, по которому он заключил союз с республикой и обещал не производить вторжений на болонскую территорию. Гак ревнивость Флоренции охраняла там Иоанна, а нежданная смерть скосила вскоре и последнее препятствие к собору.
Житейскую стезю Владислава постиг неожиданно конец. Препятствуемый Флоренцией к наступлению через Апеннины, решил король вернуться в Рим. В Перуджии заманил он к себе и как изменников подверг заключению Павла Орсини и Орсо де Монте Ротондо вместе с другими римскими магнатами; теперь вел он их с собой в цепи, с тем чтобы предать казни в Риме или Неаполе. Сам он сильно заболел. Истощенный распутством (молва гласила об отравлении его прелестной дочерью аптекаря в Перуджии), уже в Нарни свалился он. Его перенесли в Пассерано в римской области, а оттуда на доставленных из Рима носилках 30 июля к Св. Павлу за городом. Могущественный монарх, дважды триумфатор над Римом и завоеватель церковной области, вступал теперь к Св. Павлу, разрушенный отвратительной болезнью, страдальчески распростертый на носилках, несомых среди безмолвия ночи дюжими компаньонами Цагароло и Галликано. На болезненном одре проносились перед королем мрачные духи прошлого. Достигнув монастыря Св. Павла, мог он припомнить то время, когда на вершине своего счастья снаряжался здесь для въезда своего в Рим, а равно вспомнить, что в этом же монастыре был первый привал прародителя его, основателя неаполитанской династии, совершившего отсюда же въезд свой в Рим. Сам он был последним в этом погибающем в преступлениях доме. История оного замыкала теперь круг; его исходная и конечная точки, триумфальный въезд пращура и жалкий отъезд последнего правнука сошлись теперь у Св. Павла в Риме.
Галера приняла там умирающего; он достиг еще берега Неаполя и Кастель-Нуово, где среди ужасных мучений испустил дух 6 августа 1414 г. Таков был жалкий конец короля, высоко выдававшегося в своем доме энергией, величественностью замыслов, отважным стремлением к славе и бывшего влиятельнейшей личностью среди итальянцев своей эпохи. Корону Неаполя наследовала по нем единственная его сестра Иоанна, бездетная вдова Вильгельма, одного из сыновей герцога Леопольда II Австрийского, красивая и сладострастная женщина, прославившаяся в истории Неаполя бурными своими грехами, страстями и несчастьем, уподобившими ее предшественнице ее того же имени.
В Риме воцарилась при вести о гибели короля великая радость. Национальная партия ухватилась еще раз за идею о политической самостоятельности; голодающие и оборванные римляне возгласили еще раз клич: «Народ! Народ! и свобода!» Моментально свергли они неаполитанское правительство. Сенатор в видах предотвращения грозы 10 августа передал жезл свой в руки консерваторов и покинул Капитолий. В тот же день переданы были народу все городские ворота. Рим стал снова свободен, за исключением замка Ангела и Понте Молле, державших еще сторону королевы. Поставили новых магистратов. Партии сражались за Неаполь, церковь или республику.
Тем временем ради сохранения обладания Римом для сестры Владислава и воспользования благоприятным случаем для собственного могущества поспешно двинулся из Тоди Сфорца. Колонна и Савелли были за него, Орсини же теперь его противниками по случаю увода знаменитейшего из членов их дома в Неаполь Владиславом. 9 сентября появился храбрый полководец перед Римом, рассчитывая завладеть городом. Изменники впустили его. Наутро продвинулся он через ворота del Popolo до форума. Но в городе воздвигнуты были баррикады: нападения Сфорцы, врезавшегося до S.-Angelo in Pescaria и до площади Иудеев для вступления в связь с замком Ангела, были отражены. Попытка его ворваться с Монте Марио не удалась, так что 11 сентября пришлось ему с товарищами своими Баттистой Савелли и Иаковом и Конрадином Колоннами отступить по via Flaminia. За день перед тем сделал народ диктатором города любимого одного гражданина, одного из консерваторов, Пиетро ди Матуццо; его вытащили из дома, среди смятения повели на Капитолий и насильно навязали синьорию. Доблестный гражданин напомнил собой еще раз о навсегда минувших временах Иакова Арлотти и Колы ди Риэнци. Многие аристократы, изгнанные перед тем неаполитанским правительством, в том числе Франческо Орсини, вернулись 12 сентября и явились к новому главе народа с поклоном на Капитолий.
Доблестное правление его длилось, однако, недолго. Ибо близился уже к Риму командированный папой кардинал-легат Изолани для вступления именем церкви в обладание городом. Иоанн XXIII почел смерть короля счастливым событием, при помощи которого мог снова рассчитывать занять сильную позицию в Риме и церковной области и тем избегнуть собора. Но он обманулся в своих планах, хотя кардиналу этому удалось без труда низвергнуть народное правительство и водворить владычество церкви. В Риме подготовлено было восстание, и 16 октября подняли в Трастевере клич: «Церковь! Церковь! и народ!» Переворот совершился без борьбы; в Арачели собрался парламент и поставил 13 новых ректоров, после чего Петро Матуцци удалился с Капитолия спокойно домой. Послы от народа тотчас пригласили из Тосканеллы легата, и 19 октября 1414 г. вступил Изолани в Рим, где и принял поклонение от лица церкви и восстановил правление консерваторов. Тем временем Иоанн XXIII с отвращением ехал в Констанц. Он хотел отправиться в Рим, но был заставлен единодушной оппозицией своих кардиналов двинуться из Болоньи на собор. Поехал он туда, нагруженный большими денежными средствами и злокозненными планами.
В Тироли купил он себе союз с герцогом Фридрихом Австрийским, чтобы заручиться на всякий случай помощью могущественного этого государя. 28 октября с грустными предчувствиями совершил он въезд свой в этот город на очаровательных берегах Боденского озера, встретивший его с торжественными почестями как папу. Епископы, прелаты, синьоры и послы из Германии, Италии, Франции, Англии и других стран наполняли уже маленькое местечко, неспособное вмещать такие массы. Это был невиданный дотоле в истории парламент наций и собрание блистательнейших талантов того времени, являвшихся в качестве депутатов от университетов представителями, как самостоятельной державы и науки. Собор в швабском Констанце, в котором дал некогда итальянским городам свободу Барбаросса, явился европейским конгрессом по составившей эпоху важности своей. Все народы, тогда исповедовавшие еще единую римско-католическую веру, с глубокой сосредоточенностью взирали на пресветлое это собрание, являвшееся представительством важнейших их интересов и духа века. Долгий процесс человечества, прошедший через все сферы государства, церкви, общества, науки, должен был быть теперь закончен и произвести на свет новую формацию в виде сделанной необходимой долгой тиранией папства реформы всего церковного организма. Здание, возведенное могущественными папами начиная с Гильдебранда, должно было быть сломано, иерархия Иннокентия III приведена к соответственным времени отношениям к государству и народу, абсолютная монархия церкви превращена в ограниченную, и долженствовали быть удалены из канонического права все те основные тезисы, в силу которых епископы римские подчиняли себе дотоле королей и местные церкви. Пизанский собор произвел в средневековой этой цитадели первую брешь. Констанцский же должен был взять ее приступом. Она была плохо обороняема вследствие распадения натрое. Мы заметили уже неожиданное благодаря упадку церкви усиление вновь империи не как политической силы, а как принципа интернациональной авторитетности. Несокрушимое существование имперской идеи вплоть до столь поздних времен составляет один из замечательнейших исторических фактов. Права, институции и провинции империи упали, но понятие об императоре, как покровителе и главе европейской семьи народов, продолжало жить и неожиданно встретило снова всеобщее признание. Собор народов стал под этот авторитет Сигизмунда. Король римский и не явился к открытию оного, состоявшегося под председательством недостойного Иоанна XXIII, но прибыл в Констанц не ранее Рождества, справив предварительно, 8 ноября, коронацию свою в Аахене.
Если Германия одолжила в 1415 г. этому собору имперскую свою власть, то и Франция выставила на нем даровитейших представителей реформирующей науки. Имена Жана Герсона и Петра д’Алльи неразрывно связаны с великим церковным собранием, на котором они подвизались с таким свобододушием и беспристрастием. Первый являлся, как канцлер парижского университета, представителем европейской науки, второй, как кардинал, представителем и французской, ратующей за самостоятельность своей церкви. Герсон, как ратоборец независимости имперской власти от пап и права императора созывать соборы, как поборник, наконец, основного тезиса, что собор представляет собой вселенскую церковь и стоит поэтому выше папы, являлся для Сигизмунда более могущественным союзником, чем некогда были Марсилий или Окам для Людовика Баварца. Но не являлись ли теперь санкционированными всем светом эти осужденные Иоанном XXIII как еретические основные тезисы монархистов? Существует поистине внутреннее сродство между монархией Данте и основными положениями Герсона, д’Алльи, Теодориха фон Ним, Теодориха Фри, Германа фон Лангенштейна и всеми прочими французскими и немецкими реформаторами эпохи Констанцского собора. Акты великого церковного собрания относятся к истории Европы, и лишь воссоединение раздробленной папской власти в руках одного папы, который прибыл в Рим за тем, чтобы среди всецело новых обстоятельств занять резиденцию в Ватикане, имело глубокое влияние на город и дальнейшие его судьбы.
Опираясь на итальянцев, Иоанн XXIII рассчитывал представить Констанцский собор прямым продолжением Пизанского, из которого произошел сам, и спасти тем свою тиару. Он надеялся, наконец, сделать важнейшим вопросом собора процесс против Виклефитов и учения Гуса и тем отвратить внимание от самого себя. Косса — судья над благородным Гусом — представляет отвратительное и срамное зрелище. Но замысел этот удался ему не вполне. Перевес итальянских прелатов устранен был постановлением от 7 февраля о счете голосов не по числу лиц, а по числу наций, и мудрое это изменение лишило Иоанна важнейших его ресурсов. Собор потребовал отречения всех трех пап. Григорий XII вместе с Бенедиктом XIII, вызванный Сигизмундом, признал собор созванным королем римским и отправил на него своих послов; он выказал готовность сложить тиару, если соперники его сделают то же. Жестоко стесненный Иоанн, против которого выступили с тяжкими обвинениями преимущественно французы, обещал это, наконец, к великой радости всех собравшихся; но затем бежал 20 марта 1415 г. в крестьянской одежде в Шафгаузен, принадлежавший Фридриху Австрийскому, город, где отрекся от своего обещания. Бегство это было его приговором и его гибелью. Ближайшим последствием его было изречение церковным собранием в достопамятной IV и V сессии определения: Вселенскому собору, как представителю воинствующей католической церкви, принадлежит власть непосредственно от Христа, и он стоит вследствие этого выше папы. Оружие Сигизмунда заставило Фридриха выдать беглеца. После скитаний в Лауфенбурге, Фрейбурге и Брейзахе Иоанн был возвращен этим герцогом в Радольфцелл под Констанцем, тогда же, 29 мая, объявлен собором низложенным и присужден в виде покаяния за преступления к темнице. Временно поместили его в замке Готлебен, где томился уже в ожидании своей участи Гус. Прошедшее и будущее церкви сошлись в оковах; один из узников был себялюбивый и преступный кормчий средневековой рушащейся церкви, другой — Колумб реформации.
Тогда же отрекся Григорий XII, единственный из этих пап, в котором не вполне погасла совесть духовного лица. Верный защитник его Карл Малатеста 4 июля совершил от имени этого старца торжественное отречение перед собором, и Григорий подтвердил оное затем в Римини. В благодарность за ним был сохранен кардинальский пурпур и была вверена легация Мархий. Анджелло Коррер снискал себе почитание света, лишь перестав быть папой. В глубокой старости 19 октября 1417 г., проведя жизнь, переполненную превратностями, ненавистью и терзаниями, скончался он спокойной смертью в Реканати, где и погребен.
Затем оставалось докончить лишь процесс против Бенедикта XIII. Если злонамеренное бегство Иоанна было позорно, прямодушное отречение Григория почетно, то твердость Петра де Луна исторгает все уважение, подобающее несокрушимому характеру. Столь великое мужество, несомненно, заслуживало более благородного дела. Неодолимый испанец хотел умереть папой. Окруженный несколькими кардиналами, сидел он в Перпиниане, куда явился по приглашению Сигизмунда. Ибо, исполненный ревности, император поехал в Нарбонн для проведения общего с Францией и Арагоном отречения Бенедикта. Ни конгресс этих государей и многочисленных прелатов, ни личное посещение Сигизмунда, ни мольбы и угрозы, ни отпадение испанцев, ни соборное объявление в опале не сломили Петра, 90-летнего с лишним старца. Он бежал в сильный морской замок Пенисколу, где окопался и заперся. Этим замком на скалах ограничивалось его папское царство, и здесь, тайно покровительствуемый Альфонсом Аргонским, просидел он еще несколько лет с тиарой на голове, пока в 1423 г. не сорвала ее с него смерть. Первобытный этот человек был единственный из пап, посрамивший известное пророчество «non videbis aunos Petri»; ибо папой пребыл до тридцати лет; и натура его казалась настолько вылитой из бронзы, что утверждали, что причинить смерть ему могли лишь путем поднесенного яда.
К несчастью, романско-иерархическая партия добилась на соборе приступления к папским выборам прежде окончания настоятельно требовавшей ее немецкой нацией реформы церкви. Для избрания единого папы пришли к соглашению, что пять наций, на которые теперь, по присоединении испанцев, распадался конклав, назначат каждая по 6 соизбирателей и придадут их к 23 кардиналам. Замечательная эта курия состояла в вопиющем контрасте к иерархической избирательной системе, ибо никогда еще за все время существования церкви не был избираем папа таким консорциумом наций, несмотря на полнейшее соответствие этой формы выборов понятию о верховном главе христианства. В понедельник, 8 ноября, собрался конклав из 53 избирателей в констанцском доме купечества, неуклюжем, поныне уцелевшем здании. Все приготовились к долгим и бурным выборам, ибо как было и не ожидать таковых при избирательном собрании столь необычного рода и при таких обстоятельствах? В торжественной процессии обошли отцы собора сильно охраняемый дом, призывая умилительным пением veni Creator spiritus вдохновение свыше на заключившихся в оном избирателей. Однако констанцский конклав пристыдил блистательно предшествующие кардинальские конклавы; ибо уже на третий день, 11 ноября 1417 г., в день св. Мартина, единогласно появился из среды его новый папа: Оддо Колонна, или Мартин V
Скорое избрание породило несказанную радость. Король Сигизмунд поспешил в конклав и со слезами повергся к стопам новоизбранного, поклоняясь в лице его вселенскому папе, благовествующей утренней звезде, озарившей, наконец, после долгого мрака свет. Длившийся 40 лет раскол — одна из ужаснейших виденных Западом эпох — теперь кончился, и гонцы радости полетели с великой вестью во все христианские страны.
В самом деле, изо всех распадений в истории церкви не видим ни одного столь страшного и губительного, как это. Всякое светское государство погибло бы от него. Но столь изумительна была организация духовного царства и столь несокрушима идея самого папства, что это глубочайшее из распадений послужило лишь доказательством его неразрывности. Враждующие папы и враждующие обедиэнции — все твердо держались принципа единства церкви и папства, ибо в каждом лагере верили в одного истинного папу, претендовали на единое, нераздельное папство, и последнее, таким путем, восстановляемо было снова по поражении самих боровшихся между собой лиц.
Теперь впервые лишь вековой гибеллинский дом Колонн, деяниями которого наполнены были в течение трех веков анналы города, выставил папу в лице Мартина V, и папа этот, единственный из этого рода вообще, вышел из констанцского конклава в такую эпоху, когда свет находился в сильном антагонизме против папского авторитета, и требовал превращения абсолютной монархии его в конституционную. Фамилия Колонна по праву слыла за одну из знатнейших в Италии; могущественные государи считали за честь для себя путем легендарного происхождения состоять с ней в родстве. Красой ее был в то время Оддо, сын Аганита де Генаццано и Катерины Конти, внук Петра Колонна ди Джордана, многократно бывшего между 1350 и 1357 гг. сенатором. Вероятно, что Оддо даже родился в Генаццано. Получив образование в Перуджийском университете, сделан он был при Урбане VI протонатариусом, Бонифацием IX употребляем был во многих легациях и. наконец, в 1405 г. сделан был Иннокентием VII кардиналом-деканом Св. Георгия в Велабро.
Григория XII покинул он лишь для отбывания на Пизанском соборе своих обязанностей. В то время пак ветвь Колоннезов Палестринских была привержена королю Владиславу, отличалась линия Генаццанская демократическими тенденциями; братья Оддо, Иордан и Ренция немедленно после смерти Бонифация IX выказали себя борцами за свободу Рима. Обе ветви достигли большого могущества со времени мира 1410 г., по которому ленными дарственными Иоанна ХХIII умножились имении Колонн. Ибо этот папа искал заручиться дружбой этого все еще по-прежнему влиятельного рода. Колонны были весьма многим обязаны этому самому папе, преемником которого приходилось быть Мартину V. и он же сделал кардинала Оддо ректором патримониума Сполето и Умбрии. Оддо и оставался верным его сторонником и был также одним из первых среди итальянских кардиналов, последовавших за ним после бегству его из Констанца. Одаренный мудрым разумам, Красиной внешностью, кротким характером и благородными манерами, снискал он себе примиряющим своим образом действий на соборе любовь как Сигизмунда, так и прелатов. Каждая отдельная нация претендовала на конклаве на выбор своего папы. Одна лишь оппозиция немцев и англичан соединившихся с итальянцами, заставила уступить и других, и благодаря этому Оддо был выбран единогласно. Боязнь избрания французского паны доставила неожиданную победу Риму, и, может статься, поныне приходится человечеству расплачиваться за неизбрание на Констанцском соборе германского и реформофильского паны, как во времена Генриха III. Личность Оддо была обаятельна. Изрекли приговор, что один лишь этот благородный римлянин совмещает все качества, при которых вселенский папа способен снова с достоинством являться представителем вселенской церкви. Царственный Колонна был действительно на это способен, но как римлянин немедленно же восстановил и римское папство. Было уже само по себе счастье и неисчислимое преимущество для него, что после ужасного этого раскола он мог явиться ангелом мира, на которого отныне должны были быть устремлены надежды рода человеческого. Коронация Мартина V состоялась 21 ноября 1417 г. в Констанцском соборе в присутствии короля Сигизмунда и тысяч представителей Европы. Это было торжество, величественнее которого не переживал никогда ни один папа. Оно вознесло папство из глубокого его упадка на новую высоту и показало миру, что оно настолько (охраняло еще ореол в мистической вере народов, чтобы, хотя и с более слабым сиянием, но восстановить потухший свой нимб.
В то время как столь важные события происходили в далеком Констанце, Рим пребывал в заброшенности, предметом лишь властолюбия всех тех, кто мог там приобрести вес силой меча. Коллегия кардиналов самым неудовлетворительным образом правила городом и церковной областью с собора, между тем как духовным и светским викарием в Риме был Иаков Изолани. Он 6 октября 1415 г. сделал Ричарда Алидоти из Имолы сенатором. Еще держался замок Ангела именем королевы Иоанны, и завоевавшие 3 августа Ponte Molle римляне не в силах были завладеть этим замком. В городе существовала неаполитанская партия, из чего порождаемы были значительные смуты и политические процессы. 7 октября казнен был один из почетнейших граждан, Лелло Капоччи. В это время вступила Иоанна в брак с Иаковом Бурбоном, графом маркским, из королевского дома Франции. Принц этот тотчас захватил государственную власть, устранил супругу от правления, вверг прежнего защитника ее Сфорцу в темницу, освободил из нее Павла Орсини и командировал его в ноябре в Рим восстановлять там неаполитанское влияние.
Изолани был слишком слаб для сопротивления. Было заключено соглашение, по которому осада замка Ангела была снята. Замок продолжал быть точкой опоры неаполитанского могущества в Риме, в котором, таким образом, установились две власти, одна рядом с другой. Так оставались дела в неопределенном положении, пока не появился перед стенами новый претендент. Это был смелый предводитель банды, Браччио, бывший на службе у Иоанна XXIII, и тогда уже, наряду с Сфорцой, первый воин своего времени. Он носил вполне заслуженное прозвище Фортебраччио, то есть «Сильная Рука», как некогда норманн Вильгельм прозван был «Железной Рукой». Он был графом Монтоне, отцовского замка под Перуджией, служил прежде всего под начальством Барбиано, отличился в экспедиции Анжу против Рима и Неаполя, затем много раз теснил войной родной город свой Перуджию, откуда был изгнан, и военными подвигами заявил себя в Цезене и перед Болоньей. 5 января 1416 г. в силу низложения Иоанна XXIII Болонья снова воспряла и объявила себя свободной республикой. Браччио, в качестве папского наемного капитана, стоявшего поблизости, заключил с этим городом договор, по которому согласился удалиться, чтобы искать с войсками своими счастья в другом месте. Он стремился теперь овладеть Перуджией. Город этот призвал на помощь Карла Малатесту из Римини и Павла Орсини. Но первый разбит был наголову и даже взят в плен, после чего победитель совершил 19 июля въезд свой в Перуджию и принял на себя ее синьорию. Тут подошел Павел. Его убили субалтери — вожди Браччио, Тарталия и Лодовико Колонна 5 января при Колле Фиорито, и так пал от шпаги Колонны знаменитый этот Орсини, в течение многих лет игравший столь вескую роль в истории Рима.
После таких побед открылась перед отважным Браччио блестящая карьера. Орвието, Тоди, Нарни, Терни, Спелло, Риэти приняли его в синьоры, и сам план завоевания Рима не мог уже более казаться для него чересчур величавым. Беспредельная анархия Италии ободряла предводителей банд к извлечению из нее пользы. После опытов, произведенных к основанию государств иноземными вождями вольных хищнических банд, итальянские кондотьеры с лучшим успехом продолжали это дело. Наиславнейшими из них были Браччио де Монтоне и Сфорца д’Аттендоло. Оба — основатели новейшего итальянского военного искусства, оба равно великие в ратном деле, но не в фортуне. Невозможно отказать в удивлении мужественным характером и неустрашимой деятельностью этих людей.
Успехи Браччио, капитан которого граф Тарталия приближался к Риму, вызвали в оном глубокую удрученность. 26 августа 1416 г. назначил парламент трех губернаторов обороны города под председательством сенатора Иоанна Алидози. Все в городе было шатко и возбуждено; была партия за Браччио; заговоры составлялись, раскрывались и карались; 11 декабря пала голова маститого Иоанна Ченчи, занимавшего почетное положение в Риме со времени недолгой бытности своей сенатором и капитаном народа. Он был заманен в Капитолий и тaм без процесса, без ведома консерваторов и капитанов кварталов обезглавлен. Едва это совершилось, как выехал кардинал Изолани из резиденции своей, S.-Lorenzo in Damaso, на Капитолий при клипах «Да здравствует церковь!» Ежедневно почти происходили казни; они лишь минутно устрашали Рим, ибо в эту эпоху мятежных и ежеминутно сменяющихся народных правлений во всех городах ничто не было обычнее подобных экзекуций на дворах общинных ратуш.
3 июня 1417 г. Браччио после покорения Умбрии и части Сабины и Тусции появился перед Римом. Сперва расположился он станом у Кастель Джубилео, затем 9 нюня вступил в Св. Агнезе за порогами. Кардиналу-легату Изолани, мужественно выехавшему к нему навстречу и вопрошавшему о причинах его прибытия, дал предводитель банды следующий ответ; основание у него с папами общее — страсть властвовать, сверх того он хочет оберегать Рим, пока продолжается вакантность" Святого престола и отсутствие папы. Оборонительные средства римлян были скудны, стены плохо содержаны, единственно способным к сопротивлению был замок Ангела; отрезанный от сообщения город терпел во всем недостаток. Кардинал ободрял граждан, к стойкости, и они клялись не принимать дерзкого перуджница. Но весьма скоро принудил их Браччио принять его и даже с торжественной помпой. Сторонники его в городе, в числе коих находился сам кардинал Петр Стефанески. некогда генерал-викарий Иоанна XV1H, провели в парламенте резолюцию о подчинении крайности и впуске ирага на известных услопиях. 16 нюня поехал кардинал со всеми магистратами в Pora Appia для торжественного приветствования Браччио и для поднесения ему синьории Рима. Вместо мечей римляне несли в руках пальмы и шли с позорным кликом «Да здравствует Браччио!» Затем отважный предводитель банд с войсками своими совершил триумфальный въезд в столицу мира, признавшую его своим властелином. Резиденцию гною избрал он во дворце у Св. Марии на Авентине по бегстве кардинала-легата Изолани и сенатора к неаполитанскому гарнизону и замок Ангела. С глубоким удивлением созерцаем мы при этом печальную превратность пещей и времен. Могущественнейшие короли света осаждали и штурмовали Рим и постоянно бывали отражаемы от стен Аврелиана; из многих императоров, являвшихся с великими армиями для своего коронования, самые лишь немногие дерзали попирать почву самого Рима, все же почти должны были довольствоваться отправлением церемонии этой в Ватикане, причем мужественные граждане с мечами в руках оберегали от них затворенные городские ворота. Неудававшегося усилиям Барбароссы и Фридриха II достиг теперь без единого удара меча за несколько дней предводитель банды. Рим, бывшим неодолимым целые пека, в течение десяти лет трижды был покоряем без труда. Падение его под мечом Фортебраччио закрепило гибель республиканского духа, обеспечивавшего почетную независимость римлянам в Средние века. В равном упадке находился этот дух и в прочих городах. Милан был теперь герцогством; Пиза — подданной Флоренции; Генуя колебалась между Миланом и Францией; меньшие республики были добычей тиранов и предводителей банд; одна лишь Венеция стояла непоколебимо, как утес в море, а во Флоренции уже догорала заря гражданских вольностей. События, управляемые законами природы, неудержимо влекли порядок вещей к логическому и неизбежному его исходу; упрочению монархизма и установлению единой центральной абсолютной власти в государстве, являющейся последним, высшим звеном и венцом в логическом, естественном развитии общественных и государственных форм человеческого общежитии.
Браччио присвоил себе титул Defensor Urbis или удовольствовался этим скромным наименованием диктаторской своей власти. То, что было дозволяемо лишь императорам, папам или королям неаполитанским, присвоено было теперь какому-то капитану банд; он назначил сенатором Руджиеро, графа де Антимола, своего земляка; кардинал же Петр Стефанески присвоил себе звание викария церкви. 8 июля перенес Браччио резиденцию свою в Ватикан, чтобы оттуда вести осаду замка Ангела. Замок этот сообщался с Метой Ромула, пирамидообразной гробницей у Св. Марии Траспонтины; она обращена была в крепость и снабжена гарнизоном, получавшим провиант из замка Ангела по канату. Мета 21 июля сдалась Браччио по сооружении им каната. Но на этом и подломилось его счастье.
Весть о великом успехе перуджинца взволновала Неаполь. Из теснимого замка Ангела слал кардинал Изолани гонца за гонцом с мольбами о выручке. Была тому крайняя пора, ибо 23 июля подвоз Тарталии усилил войска предводителя банд. Иоанна в это время путем революции снова захватила государственную власть в свои руки, отняла скипетр у супруга, освободила из цепей и сделала Сфорцу великим констаблем; экспедицию на Рим поручила она этому личному врагу Браччио, рассчитывая изгнанием тирана привлечь на свою сторону будущего папу. Сфорца поспешил через Марино, где примкнули к нему Орсини, на Рим и 10 августа прибыл к этому городу, ставшему, как в старые времена, предметом борьбы и ревности двух великих военных капитанов. Более славной арены для смеряния сил не могли эти вожди и домогаться.
Станом стал Сфорца у водопроводов за вратами Св. Иоанна, там где стояли некогда готфы Витигеса. С рыцарственным духом послал он противнику своему окровавленную перчатку, как эмблему вызова; но Браччио держал войска свои на латеранской площади, вследствие чего 11 августа Сфорца двинулся через альбанские горы в Остию, переправился по понтонам через реку и затем дальним окольным путем направился на Монте Марио, намереваясь оттуда освободить замок Ангела. Диверсия эта заставила Браччио отступить, тем более что войска его пострадали от чумы и голода. И вот, украсившись славой, завоевав Рим и провладычествовав в оном 70 дней, 26 августа удалился этот перуджийский изгнанник из Рима.
Другой предводитель банд совершил въезд свой в Рим. Под оглушающие звуки труб въехал котониольский крестьянин 27 августа 1417 г. в Ватикан. Рим бил челом Сфорце от имени церкви и королевы неаполитанской. Сенатором назначил он Иоанна Спинелли из Сиены; кардинала Петра Стефанески, устроившего передачу города Браччио, вверг он в замок Ангела, где тот 31 октября и скончался. Петр был одной из выдающихся личностей в священной коллегии, многократно был легатом в городе, который однажды уже и предал королю Владиславу. Теперь правление именем церкви принял снова Изолани, ибо Сфорца отправился преследовать врага. Прежде всего двинулся он против Палестрины, где по бегстве Браччио засел помощник его, Никола Пиччинино, с 400 рейтарами в Загароло и предпринимал набеги до самого Рима. Пиччинино, впоследствии далеко прославившийся воин, был взят в плен, но Палестрина оказала победоносную оборону и теперь. Тарталиа был также разбит под Тосканеллой Сфорцой. Таково было состояние Рима, когда 11 ноября в Констанце Оддо Колонна возведен был в папы.
Мартину V приходилось признать совершившиеся факты; он заключил союз с королевой Иоанной, которой препоручил на время своего собственного отсутствия охрану Рима; он утвердил Изолани викарием, а Иоанна Спинелли сенатором. Сам Сфорца на зимние квартиры остался в Риме. Отозванный весною 1418 г. в Неаполь, передал он верховное командование войсками племяннику своему Фоскино.
Между тем Мартин страстно желал вернуться в Италию, рассчитывая привести в порядок все тамошние неурядицы. Он желал также избегнуть реформы церкви и положить конец собору. Последнее заседание свое имело великое это церковное собрание 22 апреля 1418 г. с тем, чтобы через пять лет сойтись снова в Павии и затем возобновляться каждые десять лет. Ибо собор стал чересчур большой силой для того, чтобы окончиться Констанцем; наоборот, в виде основного элемента вошел в новый церковный строй. Констанцский собор низложил трех пап, возвел одного папу и сжег двух знаменитых еретиков, но не удовлетворил глубочайшей потребности народов в церковной реформе. Вместо великого здания созданы были лишь временные конкордаты с отдельными нациями, не устранившие злоупотреблений церковного управления.
Своекорыстный Мартин, ревностно поддерживаемый кардиналами и иерархической партией, пошел по следам своих предшественников; он обманул свет, на несчастье аллей церкви, по вопросу о реформе ее, не желая допускать умаления папского авторитета собором.
Важнейшим результатом последнего был лишь принцип, что церковный собор стоит выше паны; сверх того им впервые создана была новая сила европейского мнения и обеспечено решающее положение науке, как самостоятельному органу в высших жизненных вопросах рода человеческого. Собор положил конем расколу. Но за этим долгим распадением последовало новое и более важное по последствиям если не порожденное, то сильно навеянное первым. Евангелическая ересь, порожденная век спустя путем отпадения от католической церкви — отказом в реформе.
Великое движение, вызванное учением Виклефа и Лоллардов в Англии, явилось продолжением старых и новых гибеллинских идей Арнольда Брешианского, Марсилия и Окама: ибо доктрина их отвергала светскую юрисдикцию папы и возбуждала вместе с тем протест против духовного его абсолютизма; она отвергала иерархический строй церкви и опиралась в делах веры на Священное писание, как на единственный источник познания христианского учения. Вольнодумная Англия уберегла от смерти в пламени Виклефа, но геройского последователя его Иоанна Гуса и Иеронима пожрал Констанцский костер. Главным преступлением знаменитого пражского магистра явилось отвергнутое им всякой светской юрисдикции клира, основное его положение относительно равенств духовных и вытекающее отсюда положение, что папа не есть верховный глава церкви и что она может вообще существовать без него. Но глубокое возбуждение умов не было утишено принесенной Сигизмундом римской иерархии жертвой; искры от констанцского костра занесли пожар в Богемию и Германию, и пламя, истребившее век спустя и Виттенберге буллу, зажжено было тем же костром, на котором обрел смерть Гус.
С блестящей свитой, сопутствуемый Сигизмундом, покинул Мартин 16 мая 1418 г. Констанц. Он поехал через Женеву в Милан, куда прибыл 12 октября. В знаменитом городе господствовал тогда второй сын Иоанна Галеаццо жестокий Филиппо Мария, единодержавный и последний наследник дома со времени смерти под кинжалами заговорщиков отвратительного брата его Иоанна Марии 16 мая 1412 г. Въезд Мартина в Милан был великолепен, но не сопровождался тем религиозный энтузиазмом, с каким некогда был там встречен возвратившийся из Лиона Иннокентий IV. Он являлся, сверх того, в Италию государем без государства. Из всей церковной области едва ли мог он назвать своим хотя бы один-единственный город. Ему понадобились еще два года, прежде чем он успел заставить признавать светскую свою власть, а также въехать и в Ватикан.
В Риме господствовала глубокая безурядица, которую успокоить не в силах был кардинал Изолани. Баттист Савелли и Карл Орсини предводительствовали тамошними враждующими партиями, причем королева Иоанна оставалась еще обладательницей Остини, Чивита-Веккии и замка Ангела, являлась даже благодаря воинским силам повелительницей Рима. Болонья держалась еще вольной республикой, а Браччио был тираном Сполето и части Умбрии и Тосканы. Из Брешии и Мантуйи, где пребывал в конце 1418 г., и во Флоренции, избранной им резиденцией с февраля 1419 года, старался Мартин V устранить препятствия эти договорами. Флорентинцы пригласили его к себе и приняли с большой пышностью; но отпускали на его счет сарказмы и сострадательно взирали на Балтазара Коссу, представшего в бедном одеянии, чтобы повергнуться на милосердие нового папы. Мартин счел именно нужным иметь во власти своей прежнего папу и вследствие этого приказал привезти его из заточения у пфальцграфа Людовика в Гейдельберге в Италию. Из опасения участи Целестина V Косса бежал, но затем по свободному побуждению отправился во Флоренцию, где повергся к стопам своего преемника. Папа оставил ему кардинальский пурпур, но последнее унижение свело Коссу в могилу. Умер он 22 декабря во Флоренции. В Баптистерии Св. Иоанна можно видеть его гробницу, воздвигнутую ему Космой Медичи.
Из Флоренции послал Мартин брата своего Иордана и племянника Антонио в Неаполь, ибо хорошо понимал, что восстановить церковную область мог лишь с помощью Иоанны, королева же сознавала возможность лишь с помощью папы удержаться на колеблющемся своем троне, на который начинал в этот самый момент предъявлять Людовик Анжуйский новые претензии, пускаемые в ход или мудро употребляемые в пользу самим Мартином. Таким образом, долженствовали возобновиться старые вассальные отношения Неаполя. Королева обещала выдать папским уполномоченным Рим, Кампанью, Остию и Чивита-Веккию, одолжить папе для покорения его государства войска и наделить ленами дом Колонн. За это Мартин признал ее королевой, вслед за тем 28 октября 1419 г. последовало в Неаполе коронование Иоанны кардиналом-легатом Морозини. Для извержения же из церковной области Браччио, могущественнейшего противника, без согласия которого не мог он отправиться в Рим, принял Мартин на службу к себе Сфорцу. Последний покинул Неаполь и из Витербо боролся со своим соперником, пока тот согласился заключить с церковью мир, состоявшийся 8 февраля 1420 г. С королевским блеском явился тиран Перуджии в союзную Флоренцию. Встреченный им там восторг и сатиры флорентинцев оскорбили Мартина столь жестоко, что он тогда же решил покинуть этот город. М общественный Браччио возвратил папе часть им награбленного, но получил под титулом викария Перуджию и другие города. Насколько договор с ненавистным кондотьеры должен был быть унизителен для Мартина, настолько же был для него вместе с тем практичен и выгоден, ибо он теперь же принял страшного вождя в свою службу с тем, чтобы перепоручить ему войну против Болоньи. Городу этому еще 13 мая 1419 г. обещал он самоуправление и викариатство, но лишь с умыслом при удобном случае погубить его. По вступлении вождя банд с привычным к победам войском в ее область покорилась Болонья 15 июля, после чего кардинал Габриэль Кондульмер совершил именем церкви свое в нее вступление.
Теперь мог Мартин V отправиться в Рим. Римляне, передавшие город брату его и делегату Иордану, звали его настоятельно, и 9 сентября 1420 г. покинул он Флоренцию. Эскортируемый многими синьорами с воинской ратью, прибыл он через Витербо по via Cassia. Приближение его взволновало город. Его неистовое требование в папы римлянина произвело, собственно говоря, раскол, теперь же последний окончился благодаря тому, что действительно сделался папой римлянин из первейшего рода. Длинная вереница несказанных страданий казалась миновавшей, и новая эпоха блеска, хотя без свободы, наступила. 28 сентября достиг Мартин Рима, в который отныне возвращался Святой престол действительно и навсегда. Переночевал он в S.-Maria del Popolo, и в воскресенье 29 сентября с триумфом повели его римляне в Ватикан. От Porta del Popolo проследовал он через пустынное Марсово поле к Св. Марку, а затем к Св. Петру. Римские аристократы держали над ним пурпурный балдахин, а жонглеры танцевали перед ним. Вечером прошли по городу консерваторы и капитаны кварталов верхом с многочисленным народом, с факелами в руках, с кличем «Да здравствует папа Мартин!»
Мартин V нашел Рим в мире, но поверженный чумой, войной и голодом в столь глубокую нищету, что едва сохранял облик города. Дома и церкви были в упадке, улицы поросли мохом и мусором. Люди представились пораженному папе не благородными гражданами Рима, но полным негодного сброда. Равно кипел город ворами и разбойниками. Когда возвращались Урбан V и Григорий XI, то также пришли в ужас от страшного вида Рима, но город держался тогда еще как республика под правлением своих цехов; теперь же с возвращения тех пап из Авиньона протекло почти полвека, в течение которого Рим достиг высшей точки своего упадка. Ибо теперь распалась не одна аристократия, но и гражданство, и Рим представлялся одной пустынной горой обломков. Скудным торжеством въезда Мартина V закончилась долгая и достопамятная эпоха средневекового города и открылся новый век, в который Рим восстал из обломков в новом виде, дарованном ему папами, ставшими теперь лишь истинными суверенами. Ватикан, замок пап, возвысился, а соперник его, республиканский Капитолий, ниспал на степень монумента вольностей народа и второго прошедшего.
