Глава I править
В IX в. история самого города отодвигается на задний план историей пап и императоров; в X в. римляне выступают перед нами более отчетливо в своем собственном облике. С падением империи Каролингов и папской власти история средневекового сената или городской знати начинает приобретать уже самостоятельное значение.
В то время как на севере из-за обладания Италией вели борьбу два государя, Рим был охвачен смутой партийных раздоров. Императорская рука уже более не сдерживала этих раздоров; папы вступали на престол Петра среди бури волнений и очень быстро низвергались с престола. Бенедикт IV, римлянин, сын Маммола, достиг тиары в мае или июне 900 г. Его короткое правление ознаменовалось единственно только коронованием призванного итальянцами Людовика Прованского. Сын Бозона был коронован в Риме в начале 901 г.
Некоторые изданные Людовиком дипломы показывают, что он действительно пользовался своими императорскими правами. Сохранился именно римский placitum от 4 февраля 901 г., в котором поименованы знатнейшие лица в качестве императорских судей. Имена их были следующие: Стефан, Феофилакт, Григорий, Грациан, Адриан, Феодор, Лев, Кресцентий, Бенедикт, Иоанн и Анастасий. Они отмечены как городские судьи и, без сомнения, все носили титул консула и герцога. С этими лицами или их потомством мы еще встретимся; важно заметить, что среди этих имен нет ни одного германского.
Бенедикт IV, отличавшийся, по словам Флодоарда, кротостью и благочестием, умер летом 903 г.; на его место заступил Лев V из Ардеи. Через месяц Лев уже был низвергнут кардиналом Христофором, которого постигла, однако, такая же участь, так как спустя немного месяцев он был заключен Сергием в монастырь и здесь бесследно погиб. Таким образом, в течение восьми лет было избрано и низвергнуто восемь пап, и это ясно свидетельствует, до каких ужасных размеров достигла в Риме партийная борьба. Мало-помалу из этого хаоса стали выдвигаться то тот, то другой знатный римский род, и наконец одному из них удалось захватить власть в свои руки.
К этому роду несомненно принадлежал Сергий, сын Бенедикта. Появление Сергия отметило приближение той эпохи тирании знати, в которую Рим окончательно вступил в начале X в. Мы уже встречались с этим честолюбивым кардиналом как противником Иоанна IX. Находясь в изгнании с 899 г., Сергий в течение всех семи лет не переставал помышлять о папском троне, пока не получил возможность занять его. Летопись гласит, что Сергий был призван на престол Петра по просьбе народа; тем не менее это могло произойти только после того, как противники Сергия были подавлены и враждебные ему кардиналы были прогнаны и перебиты. Возможно, что Сергий вернулся в Рим благодаря войскам могущественного Адальберта Тусцийского, но об этом нет достоверных сведений; влияние тусцийской партии с этого времени более уже не замечается, и так как Сергий оставался папой в течение семи лет, надо думать, что той партии, к которой он принадлежал и которая захватила в свои руки власть, удалось уничтожить все противные партии.
Сам Сергий укрепил свое положение тем, что передал более или менее управление городом своей партии. Главою этой, получившей господство, римской аристократической партии был тогда Феофилакт, всесильная жена которого, Феодора была другом и покровительницей Сергия III.
Сан папы Сергий получил в январе 904 г. Немедленно он снова осудил Формоза и объявил все совершенные им рукоположения недействительными, а своим предшественникам, Льву и Христофору, предоставил погибать в заточении и, может быть, приказал даже убить их.
Семь лет изгнания, семь лет папства, поругание над телом Формоза и окровавленные тени свергнутых пап — все это на фоне совершенно таинственных для нас общественных условий Рима того времени, вот что мы знаем об этом человеке насилия, и нельзя не пожалеть, что та эпоха и поныне остается для нас неизвестной. Церковные историографы, и во главе их Бароний, предают проклятию память о Сергии III как о чудовище; его участие в процессе, возбужденном против Формоза, насильственное занятие им папского трона и его любовные отношения к римлянке Марозии, дочери Феодоры, о которых сообщает Лиутпранд, дали основание к такому приговору. Будь условия того времени нам известны, этот приговор, быть может, мы нашли бы слишком строгим, ввиду же того, что Сергий оставался папой целых семь лет в самые бурные времена, мы не можем не признать за ним, по крайней мере, хотя бы некоторой силы. Апостольских добродетелей мы, конечно, не будем искать в нем. Некоторые из грамот Сергия не лишены интереса; буллой 906 г. Сергий подарил много имений тусцийского патримония епископству Silva Candida, где почти все жители были перебиты сарацинами. Другой буллой передавались большие имения Евфимии, аббатисе монастыря Corasmus, так как владения этого аббатства были также разорены неверными. Такой человек, как Сергий III, должен был, конечно, чувствовать надобность в представительстве монахинь; поэтому во спасение своей души он заказал монахиням петь ежедневно по 100 раз «Господи помилуй!».
Если бы сохранились регесты того времени, мы узнали бы из них, что Сергии восстановил много римских церквей. Существуют документы, которые удостоверяют, что Латеранская базилика была вновь отстроена Сергием. Происходившие в Риме раздоры не дали возможности Иоанну IX восстановить эту почитаемую базилику Константина. За все семь лет этого ужасного времени она лежала грудой развалин, и римляне не переставали рыться в них, разыскивая и похищая имевшиеся в ней ценные пожертвования. В это-то время и исчезли те произведения древнехристианского искусства, которые были принесены в дар базилике Константином и составляли, главным образом, славу Латерана. Точно так же был, по-видимому, украден и золотой крест Велизария. Между тем римский народ требовал восстановления своего самого священного храма. Если базилика Св. Петра со времени коронования Карла стала центральным местом сношений Рима по вопросам политическим и догматическим, так как соборы большей частью созывались также в этой церкви, то Латеранская базилика была сокровищницей реликвий, вторым Иерусалимом, главой и матерью христианских церквей. Спокойствие, которым пользовался город под тираническим управлением партии Сергия III, дало возможность последнему построить базилику. Таким образом этот великий «преступник» приобрел славу строителя, соорудившего здание, которое мало-помалу наполнилось историческими памятниками и простояло почти 400 лет, пока опять не было уничтожено, на этот раз — пожаром.
Сергий выстроил базилику совсем заново и одарил ее новыми пожертвованиями. По-видимому, фундамент древней церкви был сохранен и размеры ее были оставлены прежние; но был выстроен вновь еще портик из 10 колонн, и церковь был разделена на пять кораблей. Колонны, высеченные частью из гранита, частью из verde antico, были древнего происхождения. Абсида была украшена мозаикой и длинной надписью, в которой прославлялось сооружение папы; подобного же содержания стихи были начертаны и над главными дверями. Хотя базилика сохранила свое прежнее название «Salvator», но «патроном» ее надпись Сергия объявляла св. Иоанна (Крестителя), что было решено еще Константином. Таким образом, и эта главная церковь постепенно также утратила свое название по имени Спасителя, что для Рима составляет знаменательное явление. Теперь Латеран был снова восстановлен: воздвигнутый на месте, где не оставалось ничего, кроме одних развалин, этот храм должен был вызвать подъем благоговейного к нему отношения верующих, и после Сергия III в течение двух веков почти все папы завещали хоронить себя уже не в базилике Св. Петра, а в Латеране.
Постройка этой церкви является единственным историческим памятником того времени; все другие события остаются невыясненными. Несчастный Людовик назывался императором, но в действительности был им только по имени или одной тенью его, и уже в 905 г. мы более не встречаемся с ним в истории Италии. Беренгар напал на него в Вероне и, ослепив его, отправил на родину. Самому Беренгару препятствовали получить утратившую свое значение императорскую корону не столько законные права на нее ослепленного им Людовика, сколько царившая в стране смута, все продолжавшаяся борьба с венграми и римские аристократы, которые больше не желали иметь никакого императора. В 911 г. Сергий III умер. За ним следовал папа Анастасий II, римлянин. Управление этого папы, продолжавшееся более двух лет, так же как и управление в течение немного более 6 месяцев преемника Анастасия, Ландо, окутаны непроницаемым мраком. Ландо, сын лангобардского графа Раино, имевшего богатые поместья в Сабине, умер весной 914 г., и на престол Петра вступил замечательный человек, который сумел с редким искусством продержаться на этом престоле 14 лет.
Сведения о прошлом Иоанна X не отличаются полной достоверностью; источником их служат рассказы ломбардца Лиутпранда; но этот писатель еще только родился в папство Иоанна и своим общим легкомысленным отношением мало внушает к себе доверия. По словам Лиутпранда, архиепископ равеннский часто посылал своего пресвитера Иоанна в Рим по делам церкви; здесь Иоанн стал любовником знатной римлянки Феодоры. Сделавшись вскоре затем епископом Болоньи, он будто бы по смерти архиепископа Равенны занял его место, а отсюда был призван Феодором в Рим и благодаря ей возведен в сан папы. По преданию, Иоанн родился в Castell Tossignano у Имолы, и нет сомнения, что он начал свою карьеру в Болоньи, где был возведен в диаконы епископом Петром. Затем благодаря насилию, как гласила молва, Иоанну удалось получить место самого епископа; когда же умер архиепископ Кайло в Равенне, Иоанн как человек честолюбивый и ловкий сумел занять его место и пробыл здесь раньше, чем стать папой не без славы для себя, девять лет. Вступление Иоанна как епископа на престол Петра противоречило постановлению собора Иоанна IX. Но не будучи согласно с каноническими правилами, оно ничуть не позорило самого Иоанна; что же касается того, будто бы он был любовником красивой женщины, что не доказано окончательно, то в этом отношении он не представлял исключения в ряду как своих предшественников, так и преемников. Партия господствовавших в Риме аристократов, к которой принадлежала Феодора, призвала Иоанна и, победив сопротивление духоненства и противной партии, возложила на Иоанна корону папы. Таким образом, мы знаем только то, что саном папы Иоанн был обязан могущественной женщине, но ближайшие обстоятельства, которыми сопровождалось его избрание, остаются для нас неизвестными.
Из какого рода происходила красивая и смелая римлянка Феодора, мы не знаем. Таинственный образ этой женщины, управлявшей городом, как свидетельствует Лиутпранд, единовластно и с энергией мужчины, встает перед нами из мрака того времени совершенно неожиданно, и это обстоятельство заставляет нас постараться выяснить, какие условия могли дать женщине возможность подняться из неизвестности на такую высоту. Мужем Феодоры был Феофилакт, папский вестарарий, magister militum, консул и герцог; он принадлежал к высшей римской знати. В 901 г. мы с ним встретились в первый раз как с одним из римских судей при Людовике III.
Имя Феофилакта так же, как имя его жены Феодоры, часто встречалось повсюду в Италии, где греки еще сохраняли свою власть или раньше господствовали; поэтому, имея в виду одно это имя, мы еще не можем заключить, что предки Феофилакта были действительно греческого происхождения. Византийские имена стали обычным явлением в Риме уже столетия тому назад; в X веке мы находим эти имена во многих дипломах, и имена Доротеи, Стефании, Анастасии, Феодоры встречаются так же часто, как имена Феодора, Анастасия, Димитрия, Сергия, Стефана и Константина. Но в X веке это явление в Риме было уже не только отголоском византийской эпохи, а, может быть, некоторым возрождением легитимных начал или модой, господствовавшей среди аристократии. Такими именами знать проявляла свой протест против германской имперской власти. Эти же имена служат вместе с тем и свидетельством тому, что национальное сознание римлян было тогда еще слабо; там, где встречаются латинские имена, мы находим имена не Сципиона, Цезаря и Мария, а имена святых, например, Бенедикта, Льва и Григория. Но когда власть над городом перешла в руки государя, происходившего из знати, он немедленно назвал своего собственного наследника именем первого римского императора — Октавианом.
В начале X в. Феофилакт приобретает большую власть. В 901 г. о нем упоминается еще вместе с другими знатными людьми и он ставится вторым в ряду их; в последнее же время правления Сергия III и при его слабых преемниках Феофилакт в отличие от других имеет уже титул «консула и сенатора римлян». Могущественным влиянием на папство и на город пользовалась наряду с Феофилактом и его жена Феодора. В 915 г. сын Феофилакта называется сыном не консула известного имени, а просто консула и, подобно брату папы, выделяется из числа всех других римлян.
Мы не можем привести фактических доказательств того, что римляне в ту эпоху ежегодно избирали консулов и ставили их во главе своего муниципалитета; но нельзя сомневаться в том, что со времени падения империи Каролингов в городе произошел внутренний переворот. Городское управление перешло в руки светских людей (judices de militia), а прелаты (judices de clero) были отодвинуты на второй план. Освободившись из-под ига императорской власти и принимая участие как соправительница во всех политических делах, аристократия принудила пап признать за ней более значительные вольности. Казалось, древний сенат теперь возрождался в лице городской знати; патрициат, это важное традиционное начало в существовании светского Рима, был снова возвращен так называемым консулам, которые стали могущественными и стремились к тому, чтобы получить этот сан и сделать его наследственным. «Консул римлян» избирался из среды знати как самый старший, утверждался папой и в качестве патриция ставился во главе судебных установлений и городского управления. Будучи Consul Romanorum, этот глава аристократов уже тогда назывался, кроме того, еще и Senator Romanorum. В таких именно условиях мы находим в то время Феофилакта, и уже одно это положение его объясняет могущество Феодоры, называвшей себя «Senatrix». Но вместе с тем она была также и душой той большой группы, которую составляла родственная между собою знать, а дочери ее, Марозия и Феодора, унаследовали от нее ее обольстительную прелесть и ее могущественное влияние. Еще о Сергии III шла молва, что Марозия дарила его своей любовью и родила ему ребенка, который впоследствии стал папой Иоанном XI; и эта же самая римлянка ввела в семью Феофилакта человека случайного происхождения и родила от него ребенка, ставшего первым светским государем Рима.
Этим новым человеком в городе был Альберик; раньше с таким чисто германским именем никто в Риме еще не выдвигался вперед. О предках Альберика, которые были несомненно лангобардского происхождения, нам ничего неизвестно; возможно, что они жили в герцогстве Сполетском или в Тусции, может быть, даже в Горте. Сам Альберик появляется в 889 г. в качестве вассала под знаменами Гвидо, затем покидает его и ищет счастья у Беренгара. Своей карьерой Альберик напоминает тех авантюристов позднейшей Италии, к которым принадлежал родоначальник семейства Сфорца в Милане: он делается маркграфом — вероятно, Камерино — и уже в 897 г. носит титул маркиза. Удалось ли ему завладеть также герцогством сполетским после того, как умер последний представитель царствовавшего здесь дома, неизвестно. Ни в какую другую эпоху смелый человек не мог с такой уверенностью надеяться на то, что ему удастся выдвинуться далеко вперед, как в это время, когда было положено начало итальянским партиям, вражда которых, подобно чуме, надолго охватила всю страну. Совершенно неожиданно Альберик стал одним из самых могущественных соседей Рима и вскоре же выступил в нем действующим лицом. Среди кровавых смут, которыми сопровождалось вступление Сергия III на престол Петра, имя Альберика еще не упоминается, но в интересы партии Феофилакта опасный авантюрист уже был вовлечен. Он вступил в любовную связь с Марозией и женился на ней. Надо думать, что все это происходило еще до 915 г., и, по-видимому, этот брачный союз был устроен или Сергием III, или Иоанном X, имевшими в виду обратить таким путем опасного соседа в союзника.
С Феофилактом и затем Альбериком для Рима наступила новая эпоха; значение имели, впрочем, не столько они сами, сколько их жены, в сетях которых Рим оставался долгое время. С историей пап, в которую, как в монастырь или храм, должны были бы иметь доступ только святые жены, не вяжутся, конечно, образы коварных и распущенных женщин. И этому темному периоду в существовании Рима дана была грубая кличка, которую некоторые писатели, движимые мелким злорадством, особенно подчеркивают; но и возмущенным католикам римская церковь того времени представлялась не больше, как «непотребным домом». Тот факт, что женщины в течение некоторого времени распоряжались папской короной и имели власть над Римом, не может быть отрицаем, и он, конечно, позорит римлян того времени; но будет уместнее отнестись к этому факту с исторической точки зрения, чем рассматривать его через увеличительное стекло морального критерия. В течение целых пяти веков история города не дала нам ни одной выдающейся женщины; со времен Плацидии и Евдоксии мы могли отметить светлые образы только Амалазунты, но и она не принадлежала Риму, да нескольких святых монахинь, подруг Иеронима, и сестру Бенедикта, влиявших на людей своим духовным содержанием За все время VII, VIII и IX веков мы не встречаем ни одной римской женщины личность которой могла бы внушить к себе хотя бы некоторый интерес, и это не должно казаться странным, так как Рим тогда был исключительно церковным городом. Когда же в начале X века на сцену неожиданно выступили некоторые знатные женщины, отличавшиеся своей красотой, властным влиянием и необычной судьбой, то это уже свидетельствовало, что общественные условия подверглись некоторым изменениям. Эти перемены заключались именно в том, что церковные начала являлись уже утратившими свою силу, а преобладающее значение оказывалось на стороне светского общества. Возвращаться к тому положению, которое занимали женщины при лицемерном дворе Каролингов, нет надобности: история похождений Вальдрады еще стоит перед нашими глазами. Этот век обнаружил глубокое нравственное падение общества. Вслед за блестящей победой, которую Николай I одержал во имя нравственного христианского принципа над животной страстью короля, государи и епископы отдались еще большему разврату. Ту же самую разнузданность мы находим в Риме и в патримониях, среди повсюду народившихся богатых магнатов духовного и светского звания. При условиях такого общественного разложения и появились те женщины, о которых идет речь, вовсе не будучи исключением; так как мы в это же время видим и других красивых и властных женщин во главе итальянских партий. Облагораживающий блеск классического образования, которое мы находим у Лукреции Борджиа, дочери одного из позднейших пап, не был чужд Феодоре и Марозии X века, которые, вероятно, не умели ни читать, ни писать; только принимая это во внимание, мы можем решить, чем были в действительности эти женщины, принадлежавшие времени глубоко варварских нравов. И мы едва ли найдем здесь больше безнравственности, чем в эпоху Екатерины в России и маркизы Помпадур во Франции, отличавшихся утонченным образованием. В Феодоре и Марозии, действовавших в тесном кругу римского общества, мы напрасно будем искать новых Мессалин; это были честолюбивые женщины с сильным умом и большой энергией, добивавшиеся власти и искавшие наслаждения. Представляя собой странное явление в истории папства, эти женщи ны лишь время от времени нарушают ее монастырскую монотонность.
Иоанн X вступил на престол Петра весной 914 г. Получив сан папы по милости Феодоры и консула Феофилакта, Иоанн X тем не менее не оказался просто услужливым царедворцем, а проявил независимый и сильный характер, благодаря которому превзошел своей славой Иоанна VIII и стал первым государственным человеком своего времени,
Именно в это время гарильянские сарацины стали снова наводить на Рим трепет, Безуспешно боролись с ними Атенольф Беневентский, Ландульф Капуанский и Гваямар Салернский; страшные разбойники не переставали разорять и опустошать Кампанью, Сабину и Тусцию. На этот раз для бедствий этих провинций уже не нашлось красноречивого свидетеля, каким был раньше Иоанн VIII; тем не менее указания и жалобы на разорение римских земель мы встречаем и в грамотах Сергия III. Благодаря стенам, предусмотрительно восстановленным заботливостью прежних пап, сам Рим был в безопасности; но все то, что окружало город, представляло собою одно только пожарище, и в дипломах того времени нередко упоминаются покинутые церкви (in desertis posita или destructa), даже в непосредственном соседстве с Римом. Богатые аббатства Сабины подвергались грабежу по нескольку раз. После ломбардской Нонантулы императорский монастырь Шарфа был в то время самым красивым в Италии. Великолепную главную церковь Пресвятой Девы Марии окружали еще пять других базилик; императорский дворец и множество жилых помещений окружали монастырь. Повсюду возвышались колоннады (arcus deambulatorii), служившие монахам для прогулок, а само аббатство, как укрепленный город, было обнесено стеной с башнями. Читая в драгоценном пергаментном списке регест Фарфы, хранящийся в ватиканской библиотеке, перечень имений, замков, церквей и вилл, которыми владел этот монастырь в Сабине, в мархии Фермо и в римской области, — перечень, занимающий шесть страниц, каждая в лист убористого письма, — можно подумать, что дело идет о владениях какого-нибудь могущественного государства. Чтобы справиться со всеми этими доменами, нужно было бы иметь целую армию служащих; но необходимость в этом устранялась тем, что имения сдавались в аренду вассалам, крупным и мелким баронам Средней Италии. Совершать свои набеги на Фарфу арабские орды начали с половины IX века, а в 890 г. напали на аббатство с особенно большими силами. В течение целых семи лет аббат Петр мужественно защищал монастырь, но затем должен был признать, что для аббатства нет спасения. Сокровища монастыря были отправлены в Рим, Фермо и Риети; драгоценный киворий главного алтаря был разрушен, а колонны из оникса зарыты в землю; исполнив все это, Петр покинул аббатство. Плененные красотой зданий аббатства сарацины решили пощадить их и обратили Фарфу в свое пристанище; но хозяйничавшие тут же христианские разбойники подожгли аббатство, и с той поры в течение 30 лет оно представляло одну груду развалин.
Еще раньше погибло Субиако, на которое было совершено нападение арабами уже в 840 г. Вскоре затем восстановленное аббатом Петром I, оно снова было взято арабами. В этот раз была опустошена вся горная местность Аниена на протяжении его от ущелья Иенне и Треви до Тиволи, где река переходит в римскую Кампанью. Следы, напоминающие сарацин, еще поныне сохраняются в этой местности, заселенной некогда легендарным народом до римской эпохи. Позади Тиволи, на одной из горных скал, возвышается замок Сарацинеско, обитатели которого до сих пор отличаются и своим древним одеянием, и своими особыми нравами. Свое название замок получил от арабов IX века, сделавших из этого замка укрепленное место. По другую сторону тех же гор, среди величественной и дикой природы Сабины, стоит Цицилиано; этот замок во времена Иоанна X был также укрепленным местом сарацин. И вот, когда направлявшиеся в Рим с севера путешественники спускались с Альп, им преграждали дальнейший путь испанские мавры, с 891 г. прочно основавшиеся в Freius или Fraxinetum; когда же этим путешественникам удавалось откупиться здесь, они, следуя по дорогам из Нарни, Риети и Непи, попадали в руки сарацин. Таким образом уже ни один пилигрим не мог более попасть в Рим, сохранив свои приношения, и такое положение дел продолжалось в течение 30 лет. Центральная власть более уже не действовала в этих провинциях, и каждый город в них, каждый замок, каждое аббатство были предоставлены своим собственным силам.
В этом ужасном положении страна нашла наконец своего защитника в лице Иоанна X, явившегося освободителем Италии. У неверных не было другого, более серьезного врага, чем папа, для которого спасти Рим значило спасти самую церковь. Иоанн помнил, чем некогда была императорская власть и как победоносно сражались с сарацинами итальянцы, объединенные Людовиком II. Видя глубокий упадок политического строя, Иоанн понимал, что с окончательным падением этого строя Рим, также погибнет или станет добычей какого-нибудь счастливого и смелого государя. И так же, как Иоанн IX, Иоанн X решил восстановить императорскую власть. Пребывавший в Провансе слепой Людовик еще носил имя императора, но это имя уже не имело никакого значения для Италии. Верхняя Италия была покорна кроткому скипетру Беренгара, и на нем, как некогда на Ламберте, были сосредоточены надежды национальной партии. Папа объявил себя сторонником этой партии; обеспечив таким образом успех своего замысла, папа решил возложить корону на Беренгара и при его помощи создать независимое итальянское государство.
Получив приглашение папы через послов, Беренгар направился в Рим в ноябре. Торжественная встреча, оказанная Беренгару, свидетельствует, что папе удалось склонить римлян в пользу своего избранника и что преобладающее влияние принадлежало итальянской партии. Неизвестный придворный поэт описал как очевидец торжественный въезд и коронование государя; это стихотворение, написанное звучным гекзаметром и стыдливо украшенное цветами поэзии Вергилия и Стация, является одиноким произведением поникшей итальянской музы того времени и напоминает нам о въезде в Рим Гонория, некогда воспетом Клавдианом. По примеру своих предшественников Беренгар, проезжая мимо Monte Mario, проследовал через Нероново поле; римская знать или сенат и городские нищие приветствовали Беренгара обычными кликами; упомянутый выше поэт отмечает, что копья, которыми была вооружена милиция, были украшены изображениями диких животных, как то: орлов, львов, волков и голов драконов. Присутствовали при встрече также корпорации (scholae); из чувства почтения к классической древности поэт отличает греков, вкладывая им в уста «хвалебный Дедалов гимн», все же другие цехи у поэта приветствуют Беренгара каждая на своем родном языке. Отмечены также явившиеся заявить свою преданность двое знатных молодых людей, одетых в белые одежды; то были Петр, брат папы, и сын консула Феофилакта. Здесь поставлены рядом папа и римский консул; первый выслал навстречу королю своего брата, второй — своего сына; таким образом папа и консул представляли как бы две власти, и наряду с папством стояла аристократия как городская власть.
Короля, ехавшего на папском иноходце, Иоанн ожидал на лестнице Св. Петра, сидя здесь на клиофедре — складном стуле. Собравшаяся толпа была так велика, что Беренгар мог лишь с трудом приблизиться к папе. После того как король присягнул быть защитником церкви и всех ее прав, двери базилики были открыты, в исповедальне было совершено обычное моление и затем король был отведен в Латеранский дворец. Коронование с должным торжеством состоялось в первых числах декабря 915 г. Папский чтец прочел манифест нового императора, подтверждавший владения римской церкви. В заключение торжества императором были сделаны подарки базилике Св. Петра, духовенству, знати и народу.
Таким образом, с нарушением прав слепого Людовика III императорская корона была в третий раз возложена на государя, хотя и германского происхождения, но принадлежавшего Италии. В стране опять появилась надежда на независимость, единство и внутренний порядок, и папа ждал от нового императора деятельной энергии.
Последствием коронования Беренгара был блестящий поход, немедленно предпринятый против сарацин. Пробужденное национальное чувство настолько воодушевило и объединило итальянцев, что они стали стекаться массами под знамя этого знаменитого крестового похода. Правда, сам император не стал во главе войска; неотложные дела потребовали присутствия Беренгара в Верхней Италии, и он направился туда после того, как между ним, нижнеитальянскими государями и византийцами состоялось соглашение действовать сообща против сарацин. Но в распоряжение папы были предоставлены войска из Тосканы, находившейся под властью маркграфа Адальберта, и отряды из Сполето и из Камерино, оба, предводительствуемые Альбериком. Таким образом, великая лига организовалась успешно; между государями Южной Италии царило единодушие, и даже византийский император, подавив свой гнев, протянул руку помощи императору римлян. Юный Константин построил флот и отдал его под командование полководца Николая Пицингли. Большая часть Калабрии и Апулии снова принадлежала грекам, называвшим эти провинции Ломбардией, и византийскому правительству было желательно вступить в Нижнюю Италию с оружием в руках. Весной 916 г. Пицингли привез герцогам Гаэты и Неаполя все еще остававшееся лестным звание патриция, убедил этих бывших друзей сарацин вступить в лигу и расположил свой флот при устье Гарильяно; южноитальянское сухопутное войско заняло позицию со стороны моря, у подножия укрепления сарацин. С материка придвигались войска, которые вел сам Иоанн X. С неутомимой энергией собрал он милицию в Риме, в Лациуме, в римской Тусции, в Сабине и во всех областях, принадлежавших церкви, и соединил ее с теми войсками, которые были присланы ему из Тосканы и Сполето. Начальниками этого соединенного войска были сенатор Феофилакт и Альберик. Ими сарацины были вытеснены из Сабины, и здесь, как и в латинской Кампаньи, произошла первая битва. Лангобарды из Риети под начальством Агипранда напали на врага у Треви, а милиция из Сутри и Непи вступила с ним в бой при Баккано; побежденные магометане принуждены были отступить к Гарильяно, куда, вероятно, их уже призывали их теснимые братья. По-видимому, Иоанн одержал победу при Тиволи и Риковаро, так как существует предание о такой победе. В Террачине Иоанн соединился с государями Нижней Италии; с ними был заключен формальный договор, так как они требовали вознаграждения за присоединение свое к лиге. Папа должен был отказаться от некоторых прав церкви на Южную Кампанью; герцог Гаэты, Иоанн, получил, кроме патримоний в Траэтто, еще герцогство Фунди. Обе эти местности с давних времен принадлежали римской церкви и управлялись ею через посредство чиновников светского звания, называвшихся графами или консулами и герцогами. Но уже Иоанн VIII ввиду тех же соображений, какими Руководился теперь Иоанн X, уступил эти земли в 872 г. Доцибилису и герцогу Гаэты Иоанну, и теперь папа Иоанн X должен был утвердить этот дар. Акт соглашения был совершен при Гарильяно в лагере союзников. Римские знатные люди, занимавшие в войске пост папских военачальников, подписали со своей стороны соответствующий диплом, и в нем перечислены их имена; первым назван Феофилакт, сенатор римский, затем следуют: герцоги Грациан, Григорий и Аустоальд (германец), примицерий Сергий, секундицерий Стефан, Сергий из Евфемии, Адриан — «отец государя — папы Стефана (VI)», примицерий дефензоров Стефан, аркарий Стефан, сакелларий Феофилакт. По приглашению папы договор был засвидетельствован подписью еще 17 других знатных людей, но они не названы по имени; точно так же подписан был договор государями и полководцами, составлявшими лигу: Николаем (Пицингли), полководцем греческой Лангобардии, Григорием, консулом Неаполя Ландульфом, императорским патрицием и герцогом Капуи, Атенольфом Беневентским, Гваямаром, государем салернским, и Иоанном и Доцибилисом, «знаменитыми» герцогами и консулами Гаэты.
В июне 916 г. началась осада. В течение двух месяцев защищались сарацины; затем, потеряв надежду на освобождение из Сицилии, они ночью подожгли свой лагерь и бросились прокладывать себе дорогу в горы, но были или убиты, или взяты в плен; такая же участь постигла и тех, которым удалось пробраться в горы. Так исчезло это разбойничье гнездо при Гарильяно, более 30 лет наводившее ужас на Италию. Разорение его является таким же национальным подвигом итальянцев в X веке, каким была в IX веке победа при Остии.
Как триумфатор после Пунической войны вернулся Иоанн X в Рим. Летописцы умалчивают о благодарственных празднествах города и о въезде в Рим победителя, перед которым в его триумфальном шествии, вероятно, шли пленные сарацины; но мы можем представить себе, как Иоанн X, имея возле себя маркграфа Альберика и во главе герцогов и римских консулов, вступал при кликах народа в город через одни из южных ворот. Альберик, приветствованный городом с особым отличием, должен был получить награду. По всей вероятности, папа наградил его не только имениями, но и саном римского консула. Еще ранее Марозия, дочь сенатора Феофилакта, была выдана замуж за Альберика; после же победы при Гарильяно он должен был занять влиятельное положение в Риме. Тем не менее мы ничего не знаем о действиях Альберика, и за целый ряд лет ничто не напоминает о его существовании. Исчезает со сцены также и сенатор Феофилакт. Известно, что сын Альберика родился в фамильном дворце на Авентине; здесь и мог иметь свое пребывание маркграф и консул. Пока власть Беренгара держалась крепко и Рим под твердым управлением дружественного Беренгару папы пользовался спокойствием, Альберик не мог иметь случая пустить в ход какие-нибудь свои честолюбивые планы, скорее в течение нескольких лет он был опорой для папы.
Но затем неожиданная революция изменила состояние Италии. Беспокойные магнаты Тусции и Ломбардии, и во главе их маркграф иврейский, хотя и женатый на Гизеле, дочери Беренгара, подняли оружие против императора. Эти мелкие тираны не видели надобности считаться с национальным единством Италии, а вернее — не имели о нем никакого представления и знали только свои личные интересы. Тираны эти были как бы под гнетом какого-то давнего проклятия, которое заставляло их добиваться свержения одного властителя при помощи другого, и теперь они опять призвали в свою страну чужестранца. Таким образом государи и епископы Италии сами, без всякой необходимости, снова разрушали надежды на национальную независимость и продавали свою родину чужеземной власти. Такой губительной политики, какой была итальянская политика в течение целого ряда столетии, мы не найдем в истории ни у одного народа. Нельзя не признать, что разъединению Италии содействовали папы; но в этом разъединении были виноваты не всегда они, и не только они одни. Относясь беспристрастно к вопросу, мы скорее должны признать, что в течение долгого времени папство было в Италии единственной политической властью и что без него страна испытала бы еще более глубокие бедствия.
Таким образом ни в чем неповинный Иоанн X увидел, что созданный им порядок рушится. Призванный в Италию король цизальпинской Бургундии Рудольф спустился с Альп, чтобы принять предложенную ему корону. Мы не будем излагать борьбу Беренгара ним и с итальянскими мятежниками; упомянем только, что несчастный император вынужден был также изменить своей стране и, приведенный в отчаяние, призвал на помощь себе страшных венгров. В этот раз и была сожжена венграми Павия, древняя столица ломбардского государства, красота которой, по словам Лиутпранда, была так велика, что превосходила даже всемирно известную красоту Рима. Император Беренгар твердость и доброта которого восхваляются летописцами, но о делах которого история говорит мало, пал в том же 924 г. в Вероне от руки убийцы. Это был третий и последний национальный император в Италии, так как от смерти Карла Толстого до Беренгара были два императора: Гвидо и Ламберт. С той поры имперская власть была навсегда утрачена итальянским народом — по его собственному бессилию и собственной вине. Правда, состояние и других стран в это время было ужасно. Епископ Геривей Реймский на соборе в Троле (Trosie) в 909 г. находил людей того времени похожими на морских рыб, которые глотают одна другую; но вследствие разрозненности Италии ее бедствия были так велики, что превосходили бедствия всякого другого народа. Терзаемая партиями и тиранами, большими и малыми, духовными и светскими, Италия не могла завоевать себе независимость. В это же время перестал существовать и сан римского императора, и только по прошествии 37 лет он был восстановлен, но императорская корона была возложена снова на чуждого Италии саксонского героя, передавшего ее в наследие королям германской национальности. В Италии наступил хаос полной анархии. Города повсюду пылали в огне, и на их пепелищах бесчеловечные венгры совершали свои вакханалии; жители спасались бегством в пустыни; короли, вассалы и епископы вели борьбу из-за окровавленного и обращенного в лоскутья знамени власти; а во главе всего этого хаоса стояли, напоминая собою фурий, красивые веселящиеся женщины. Хроники того времени и ближайшего последующего, — настолько беспорядочные, что они представляют для исследователя совершенный лабиринт, — умалчивают об Альберике. Если природа вещей такова, что человек, стремящийся занять более высокое общественное положение, пользуется каждым подходящим для этого случаем, то мы можем предполагать, что побуждаемый своей честолюбивой женой, Марозией, Альберик добивался патрициата в Риме, как бы ставшего вакантным со смертью императора. Судя по сообщениям позднейших летописцев, надо думать, что Альберик разошелся с папой, подчинил себе войско и деспотически распоряжался в городе, пока, наконец, умному папе не удалось с помощью римлян изгнать не-римлянина. Тогда Альберик удалился в Горту, которая, вероятно, была центром его владений и, укрепившись здесь, искал помощи у венгров; но возмущенной всем этим римской милиции удалось овладеть Альбериком в его собственном замке, где он и был убит. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что толпы венгров предавали тогда опустошению римскую Кампанью и что они с той поры не раз появлялись перед воротами Рима.
Конец карьеры Альберика окутан таинственным туманом; но имя, честолюбие, храбрость и ум Альберика унаследовал его более счастливый сын, у которого Рим Уже немного лет спустя был в полном подчинении.
Рудольф Бургундский мог удержать за собой корону в течение только трех лет. Могущественная противная партия свергла его; главой этой партии была Ирменгарда, вторая жена и затем вдова Адальберта Иерейского. Чтобы разобраться в этих запутанных обстоятельствах, имевших также влияние на судьбу Рима, мы должны упомянуть о целом ряде лиц и их родственных между собой отношениях. Пленительная красота знаменитой Вальдрады перешла на ее потомство, и пламя демонической страсти, горевшее еще сильнее в детях и внуках этой женщины, охватило Италию. Незаконная дочь Вальдрады, Берта, была выдана замуж за графа прованского Теобальда; от этого брака родился Гуго. Будучи вдовой, Берта пленила Адальберта II, богатого маркграфа тусцийского, и, выйдя за него замуж, имела от него трех детей: Гвидо, Ламберта и Ирменгарду. Располагая в Тоскане могущественной властью и передав ее в наследство своим тусцийским детям, Берта в то же время прилагала старания к тому, чтобы добиться короны Италии для своего любимого сына от первого брака, графа прованского, Гуго. В 925 г. смерть положила конец этим стараниям Берты, но Гвидо, Ламберт и Ирменгарда продолжали добиваться осуществления замысла матери. Ирменгарда, только что овдовевшая со смертью маркграфа иврейского, своей красотой и интригами умела привлечь к себе ломбардскую знать. Если хроники того времени, отчасти романтические, правдивы то надо думать, что Ирменгарда своей чарующей красотой не уступала ни греческой Елене, ни египетской Клеопатре; епископы, графы и короли покорно склонялись к ее ногам. Успев завлечь в свои сети самого Рудольфа Бургундского, новая Цирцея сняла с его головы ломбардскую корону, чтобы возложить ее на своего сводного брата Гуго. Это возбудило презрение к Рудольфу в ломбардской знати; наиболее уважаемый в Верхней Италии миланский архиепископ, которому Рудольф изменил, не оказал ему поддержки; ломбардские сановные люди со своей стороны призвали в Италию Гуго.
Со всеми этими планами совпадали и интересы папы. Он был очень стеснен в Риме партией Марозии, унаследовавшей богатство, приверженцев и могущество своих уже умерших родителей. Решив еще раз чьей-нибудь сильной рукой смирить партии и думая снова восстановить императорскую власть, Иоанн X вместе с ломбардцами сосредоточил свои надежды на Гуго Прованском. Отправленные папой послы нашли Гуго уже в Пизе. В 926 г. в Павии Гуго был провозглашен королем Италии, отсюда он направился в Мантую, где встретился с папой и заключил с ним договор. Условием получения императорской короны было, вероятно, освобождение папы от его врагов в Риме. Но Иоанн обманулся в результатах своей поездки и своих переговоров: власть Марозии была в это время более сильна, чем когда-либо. Как только вдова Альберика узнала, что Гуго предстоит сделаться королем Италии, она решила искать опоры в его могущественном сводном брате, маркграфе тусцийском Гвидо, и предложила ему свою руку. Гвидо не пренебрег богатой римской senatrix, вместе с которой в его руки могла перейти и власть над городом. Таким образом партия Феофилакта, теперь уже Марозии, действовавшая при Беренгаре в национальных интересах, перешла на сторону тосканцев, более всего содействовавших возвышению государей Прованса.
По возвращении в Рим несчастный папа мог стать только жертвой своих врагов. Тем но менее он сумел продержаться еще два бурных года под мечом противников, и это служит наилучшим доказательством ума и энергии этого папы. Его опорой, вооруженной рукой был его брат Петр, о котором, как мы видели, особо упоминается при коронации Беренгара. По-видимому, Иоанн поставил Петра во главе городского управления и возвел его в консулы по смерти Альберика. Вероятно, под предводительством Петра римляне восстали против Альберика, победили его и овладели Гортой. Летописец сорактский называет Петра даже маркграфом, и, если только тут нет смешения с Альбериком, возможно, что Петру удалось получить сан Альберика и овладеть его землями. В скудных хрониках говорится ясно, что Петр был преградой для партии, которая стремилась низвергнуть Иоанна, возвести на престол св. Петра свою креатуру и таким образом взять в свои руки власть над Римом. Гвидо и Марозия, стремившиеся к патрициату, далеко еще не были властителями Рима. Лишь после того, как были скрытно собраны войска в городе, было произведено нападение на Латеран. Если верить летописцу, Петр сначала был изгнан в Горту. Призвав венгров, он вернулся с ними в Рим и опять появился у брата в Латеране. Тогда на глазах у папы народ изрубил Петра, а наемники Гвидо схватили самого Иоанна и по приказанию Марозии заключили его в замок Св. Ангела. Римский народ, приведенный в отчаяние опустошениями, которым подвергли страну венгры, призванные сначала Альбериком и затем также Петром, чего, быть может, в действительности он не сделал, был рад каждой перемене правления, каждому падению папы и поддержал революцию. Этот переворот, — к сожалению, остающийся не выясненным, — произошел в июне или июле 928 г., а в следующем году Иоанн X, находившийся в темнице, умер или от голода, или был задушен.
Так незаслуженно окончилась судьба человека, стремившегося к благополучию Рима; нельзя также не чувствовать удивления к этой судьбе, так как начало и конец деятельности Иоанна X как папы связаны с вмешательством в нее двух женщин, матери и дочери: Феодоры, через которую Иоанн получил папскую корону, и Марозии, которая его лишила и этой короны, и жизни. Условия, которым обязан был своим возвышением Иоанн, и близкое участие, которое принимали в его карьере названные женщины, составившие себе дурную славу, послужили многим историкам церкви и более других Баронию основанием предать проклятию память этого папы; а между тем личность Иоанна X, — греховность которого утверждается только молвой, а выдающиеся способности имели действительное историческое значение, — выступает из мрака того времени как один из таких образов между папами, которые наиболее заслуживают сохранения о них памяти.
Церковно-исторические акты воздают честь деятельности Иоанна X и его отношению ко всем христианским странам и прославляют его как одного из реформаторов монашества, так как строгий устав Клюнийского ордена был утвержден Иоанном. Его попытка внести через Беренгара в Италию порядок заслуживала похвалы, а слава, которой покрыл себя этот папа, освободив великой лигой свою отчизну от сарацин, останется за его именем навсегда.
В Риме не существует ни одного памятника Иоанну. Имеются указания, что он окончил сооружение Латеранской базилики и украсил дворец картинами. Можно предполагать, что в недолгие годы спокойствия, следовавшие за победой при Гарильяно, Иоанн употребил взятые в добычу у сарацин сокровища на завершение того, что было сделано Сергием в Латеранской базилике.
