Глава VI править
Сарацины и смуты Нижней Италии отвлекли нас несколько от изложения отношений города к империи. Затруднения, которые переживал тогда Рим, возросли, однако, и с этой стороны. Ламберт, получивший снова свое герцогство сполетское, делал все, что только могло увеличить смуту в Италии, так как эта смута была благоприятна его надеждам достигнуть независимости и еще большей власти. Однажды Рим уже почувствовал на себе руку Ламберта; знатные люди, отлученные от церкви Иоанном, нашли убежище у Ламберта и осаждали его своими просьбами дать им возможность вернуться назад. Прилагались все старания возбудить в императоре недоверие к папе; этому содействовали и замыслы сыновей Людовика немецкого, которые также мечтали получить власть над Италией. Даже дружественные отношения Рима к греческому императору, генералы которого снова стали появляться в Нижней Италии и часто одерживали победы, внушали недоверие Карлу Лысому, подозрительность которого зависела еще от сознания своей собственной слабости. Он дал римлянам достаточно оснований сокрушаться о выборе такого как он, императора и желать другого. В нашем распоряжении нет писем Карла к Иоанну, но одно послание папы вполне выясняет дело. Именем императора Ламберт требовал от римлян заложников; Иоанн отказал дать их. Никогда, писал Иоанн, он не поверит, чтобы такова была воля императора, и римские знатные люди предпочтут скорее умереть, чем согласиться на такое неслыханное требование; пусть Ламберт не беспокоится о Риме и будет уверен, что и без всякого вмешательства с его стороны так же легко, как паутина, исчезнет недовольство римлян императором.
Папа оправдался от таких сомнений в его преданности императору на замечательном соборе, происходившем в Риме в феврале 877 г. На этом соборе избрание Карла императором было утверждено вновь; таким постановлением предполагалось устранить притязания сыновей Людовика немецкого, умершего 28 августа 876 г., и предупредить возможность разделения империи. Опасаясь сарацин, изгнанников, Ламберта и немецких государей и надеясь найти помощь у императора, папа произнес перед собравшимися на соборе епископами речь, преисполненную позорной лести. Карл Лысый мог иметь некоторое право на признательность за покровительство, которое он оказывал наукам; римская церковь имела основание славить его, так как она была обязана ему некоторыми льготами; но восхваления, которые воздавал Иоанн Карлу, могли возбуждать по отношению к такому жалкому императору только смех. Иоанн назвал Карла Лысого светилом, которое взошло, чтобы дать спасение человечеству; он объявил далее, что Бог предопределил избрание Карла императором еще до сотворения мира и, наконец, наделил монарха таким множеством исключительных доблестей, обладание которыми было бы в тягость даже такому государю, как Карл Великий. В заключение Иоанн сказал, что Карл Лысый был избран в императоры им, папой, в согласии с епископами, светлейшим сенатом, всеми римлянами и простым народом именно за эти доблести и что теперь Карл вновь утверждается в императорском сане; после этого епископы также подтвердили избрание Карла. Так много утратила в своем действительном значении имперская власть со времени Карла Великого.
Карл Лысый прибыл в Италию с войском и в сопровождении своей жены. При Орбе он получил копию с постановлений римского собора и известие, что папа намерен встретить его у Павии. Иоанн находился тогда в Равенне, где им был созван в августе 877 г. собор. Некоторые постановления последнего относились к церковным патримониям; при этом был издан декрет, которым воспрещалось отчуждение патримониев на основании феодального права. Слово «феод» тогда еще не вошло в употребление, и понятие о феодальном начале выражалось вообще словом «бенефиция». Поместья раздавались как бенефиции; некоторые из них давались по письменному прошению (precarium) в виде так называемых praestaria для пожизненного пользования доходами с них, и такие имения по документу, с которым связано было пожалование их и который назывался libellum, назывались также libellaria. Имущественные отношения становились, однако, все более запутанными; одолеваемые корыстью и хищничеством, люди прибегали к насилию и ко всякого рода обманам, чтобы овладеть имениями, и придумывали с этой целью всевозможные предлоги; отчуждение собственности стало легким делом, и бенефиции превращались в наследственные имения того, кто их получал. Римская знать, к которой принадлежали папы, жадно протягивала руки к патримониям, и сами папы вскоре были вынуждены раздавать в виде аренды имения св. Петра людям своей партии, чтобы таким образом расплатиться за свое избрание или обеспечить себе приверженцев. Против этого раздробления церковного имущества и восстал Иоанн на равеннском соборе в августе 877 г. При Каролингах вошло в обычай раздавать монастыри и церкви в виде ленов епископам, графам и даже знатным женщинам как высоким покровителям. Иоанн запретил раздачу монастырей и имений в форме бенефициев в Равенне, Пентаполисе, Эмилии, римской и лангобардской Тусциях и исключил из этого запрещения только те, которые, служа особым надобностям римской церкви, были или переданы лицам, поселенным в римском герцогстве, или значились за папской камерой Как имущество, прямо принадлежащее папской казне, были поименованы: патримонии Appiae, Labiconense или Campaninum, Tiburtinum, Theatinum, оба поместья Сабинские, патримоний Тусции, портик св. Петра (город Льва), римский монетный двор, все общественные подати, береговые пошлины, гавань (Порто) и Остия. Было вполне точно установлено, что означенные патримонии не должны быть раздаваемы в виде ленов. Римская церковь стремилась сохранить за собой по-прежнему право арендной раздачи своих владений; она, однако, тщетно боролась с надвигавшимся на нее германским феодальным началом. С течением времени это начало должно было привести к полному отчуждению имуществ, отданных во временное пользование, и создать множество опасных наследственных тиранов.
По окончании собора в Равенне Иоанн VIII поспешил навстречу королю и настиг его у Верчелли, откуда они оба отправились в Павию; по приезде сюда было получено известие, что из Германии идет с сильным войском Карломан. Это так напугало малодушного Карла, что он быстро покинул Павию и после того, как папа короновал его жену в Дортоне, бежал во Францию. Таким образом обещанный поход против сарацин не состоялся, и огорченный этим Иоанн вернулся в Рим. Здесь он вскоре же услышал, что Карл умер 13 октября на пути во Францию. Молва гласила, что смерть Карла произошла от порошка, который приготовил ему от лихорадки его лейб-медик еврей. Умирая, Карл пожелал быть погребенным в С.-Дениской аббатстве, но желание его не сбылось: тело римского императора было положено в засмоленную и обитую кожей бочку и зарыто в землю в каком-то ските около Лиона.
Со смертью Карла Лысого политические условия мгновенно изменились: французская партия чувствовала себя теперь побежденной, а германская торжествовала. Стоявший с войском в Верхней Италии Карломан склонил епископов и графов подать голоса за избрание его итальянским королем и требовал у папы императорской короны; Иоанну VIII не оставалось ничего другого, как только постараться переговорами замаскировать свои действительные намерения. Преобладание германской партии пугало Иоанна; его враги в Риме и собравшиеся в Сполето изгнанники ликовали;
Ламберт же занял по отношению к папе угрожающее положение. Объятый страхом папа писал теперь Ламберту льстивые письма, в которых называл его единственным защитником церкви и самым верным ее слугой. Далее, писал папа, он слышал, будто Ламберт намерен вернуть в Рим его врагов, которые уже три раза были отлучены от церкви; это намерение удивляет папу, так как он живет в мире с Ламбертом. Приезд последнего в Рим Иоанн старался отклонить, так же как и приезд маркграфа Адальберта Тусцийского, которого папа называл своим явным врагом. Ламберт отвечал Иоанну с полным пренебрежением; он не находил даже нужным соблюдать обязательную по отношению к папе форму почтительного обращения и титуловал Иоанна как светского человека; это вызывало неудовольствие со стороны Иоанна. Ламберт затем требовал, чтобы Иоанн, посылая к нему своих легатов, каждый раз сначала испрашивал у него на это разрешение. Иоанн наконец объявил, что он намерен удалиться во Францию и будет оттуда просить Карломана о помощи. Как на основание этой поездки Иоанн указывал еще на то, что уже в течение двух лет его теснят сарацины и дальнейшее его пребывание в Риме становится невозможным вследствие неприязненных действий внутренних врагов папского престола. Угрожая Ламберту отлучением, Иоанн увещевал его ввиду своего отъезда охранять владения св. Петра и не действовать во вред «священному и императорскому городу».
Это неосторожное сообщение о поездке во Францию, куда Иоанн мог ехать только для того, чтобы призвать против Карломана Людовика, сына Карла Лысого и, может быть, также предложить ему императорскую корону, и затем переговоры папы с Францией, которые были обнаружены, заставили Карломана принять быстрое решение. Сам он не имел возможности идти на Рим, так как заболел чумой, которая господствовала в его войске; поэтому он оставался в бездействии в Баварии; но герцог сполетский и римские изгнанники ждали только знака Карломана, чтобы захватить папу. В феврале или марте 878 г. Ламберт неожиданно появился перед стенами Рима. Вместе с Ламбертом прибыл Адальберт, маркграф тусцийский, сын графа Бонифация и муж Ротгильды, сестры Ламберта; в их свите находились и римские изгнанники. Не обнаруживая какого-либо враждебного замысла, Ламберт заявил, что он желает вступить от имени Карломана в переговоры с папой, и Иоанн был вынужден принять Ламберта во дворце близ базилики Св. Петра. Тем временем сполетинцы заняли город Льва и поставили у ворот Св. Петра стражу, чтобы преградить римлянам доступ в эту часть города. Таким образом папа оказался в плену. Желая напугать папу, Ламберт приказал своим солдатам совершать насилия и затем потребовал от папы, чтобы он согласился признать Карломана императором. В то же время Ламберт заставил и римских знатных людей дать ему клятвенное обещание в том, что они будут поддерживать Карломана. Но Иоанн не подчинился насилию и не согласился ни признать Карломана императором, ни вернуть отлученных в лоно церкви. 30 дней провел папа в заключении. Этот арест, по словам папы, был настолько строг, что только после настоятельных просьб были допущены к папе некоторые лица из римской знати, епископов и его прислуга; даже в пище папе пришлось терпеть нужду. Угрожая снова вернуться, Ламберт наконец покинул город и достиг лишь только того, что возбудил в папе жажду мести и ускорил его отъезд во Францию. По уходе сполетинцев папа отправился в базилику Св. Петра, перенес оттуда все церковные сокровища в Латеран, закрыл главный алтарь волосяным покровом, запер базилику и воспретил вход в нее пилигримам. Все это вызвало смятение. Затем, написав негодующие письма королям Франции и Германии, архиепископу миланскому, Беренгару и Энгельберге и провозгласив в базилике Св. Павла анафему Ламберту в случае, если бы он вздумал напасть на Рим во второй раз, Иоанн в апреле покинул город, сел на корабль и бежал во Францию.
В Духов день Иоанн VIII прибыл в Арль; здесь его встретил и проводил отсюда дальше герцог Бозон. В начале сентября в Труа состоялась встреча папы с королем Людовиком. На происходившем в Труа соборе папа 14 сентября отлучил от церкви Ламберта, Адальберта, находившихся в изгнании римлян и епископа Формоза, который должен был явиться на собор. Скитаясь по разным местам, Формоз нашел в это время прибежище у с. — жерменского аббата Гуго. Затем Иоанн короновал Людовика Косноязычного и вступил с ним в переговоры о положении дел в Италии. Полная бездарность Людовика разбила все надежды папы, но энергичному выскочке удалось их снова воскресить. Бозон, обладавший герцогским титулом Ломбардии, бывший раньше шурином Карла Лысого и теперь мужем Ирменгарды, единственной наследницы императора Людовика II, на которой он женился из политических соображений, отравив свою первую жену, пользовался большим влиянием и казался папе именно тем человеком, которого можно противопоставить Карломану в Италии. Дальновидный Иоанн для достижения своих целей рассчитывал воспользоваться герцогом Бозоном и заключил с ним договор. Иоанн обещал герцогу помочь ему сделаться провансальским королем, открыл ему перспективу императорской короны и объявил его своим приемным сыном, а герцог обещал папе оказать деятельную поддержку в делах Италии. Это показывает, в какой лабиринт политических интриг были вовлечены папы своей светской властью. Необузданный и мстительный Иоанн, ослепленный своей страстностью, стал поступать опрометчиво. Его замыслы постигла неудача, и сам он, как только вступил во Францию, пал навсегда с той высоты, которую занимал раньше.
Почти год Иоанн VIII пробыл во Францию и затем в сопровождении Бозона вернулся в Италию. В Павии папа пытался восстановить ломбардов против Карломана и ради этой цели мог воспользоваться влиянием Энгельберга, которая теперь была уже тещей Бозона. Но графы и епископы Верхней Италии, руководимые Беренгаром Фриульским и Анспертом Миланским, не обнаружили склонности заменить Карломана авантюристом. Кроме того, ломбардские епископы, и главным образом гордый митрополит миланский, далеко еще не признавали верховной власти папы; с большой подозрительностью следили они за действиями папы в их стране и ставили ему всякие преграды. Таким образом, ничего не добившись, Иоанн VIII и Бозон покинули Павию; Бозон уехал в Прованс, а папа, обманутый в своих расчетах, вернулся в Рим. Читая письма этого папы, нельзя не удивляться его дипломатическому искусству. Умением создавать политические комбинации, которое можно найти только у немногих пап, он вполне обладал. В самых трудных обстоятельствах, какими не могли не быть раздробление империи и множество претендентов, этот папа не упускал из виду ни одной возможной комбинации. Он заключал и расторгал союзы нимало не колеблясь. Опасаясь сарацин, надеясь вернуть утраченную Болгарию и рассчитывая вступить в договор с Византией, Иоанн VIII не постеснялся снова признать патриархом отлученного от церкви Фотия и превозносить его похвалами. Приговор ортодоксальных современников и потомства, которое осыпало Иоанна VIII проклятиями, не заботил его: мирские выгоды он ставил выше догматических тонкостей по поводу filoque. Весьма вероятно, что он последовал бы примеру некоторых нижнеитальянских городов и снова поставил бы Рим под номинальную власть Византии, если бы только это было еще возможно. Блестящая македонская династия, занявшая в 867 г. в лице Василия I греческий престол, была, конечно, прямой противоположностью жалким Каролингам. И если когда-либо было время, благоприятное тому, чтобы Италия снова подпала под византийское влияние, это было именно время правления Василия I. Но бедственное состояние, в котором нашел империю этот государь, а также болгары и сарацины исключали возможность выполнения такой задачи, а потому Василий I удовольствовался тем, что высмеивал римских императоров в своих письмах, завладел Бари и пытался захватить в свои руки также Капую и Беневент. Падению же прославивших себя геройской защитой Сиракуз, взятых арабами 21 мая 878 г., Василий I не помешал, а сын его, так называемый Лев Философ, мог только в изнеженном стиле Анакреона оплакивать падение знаменитого города.
Вернувшись в Рим, в котором тогда все было спокойно, так как Ламберт, опасаясь Бозона, не появлялся в городе, Иоанн VIII решил добиться окончательной развязки дела. Он то готов был отказаться от своего приемного сына, то, не видя другого исхода, старался прельстить императорской короной Людовика немецкого, брата больного Карломана. Но, во всяком случае, Иоанн VIII исходил из той мысли, что император непременно должен быть его креатурой, и даже королевской короной Италии папа хотел распорядиться по своему выбору. Так действовал Николай I, и его систему Иоанн VIII смело проводил дальше. Иоанн решил созвать в мае в Риме собор и пригласил на этот собор архиепископа миланского. «Так как Карломан вследствие своей тяжелой болезни, — писал папа архиепископу, — не может оставаться королем, вам безусловно необходимо прибыть к назначенному времени, чтобы мы все сообща могли обсудить вопрос о новом короле. Без нашего согласия вам не следует никого признавать королем, так как сначала должен быть призван и избран нами тот, кого мы облечем императорской властью». Миланец, однако, пренебрег этим приглашением: он не приехал на собор и был отлучен папой от церкви.
Все эти бесконечные ходы папской дипломатии разрешились таким образом: между тремя братьями — Карломаном, Карлом и Людовиком — состоялось соглашение; Италия была уступлена среднему брату, и уже в 879 г. Карл Толстый вступил с войском в Ломбардию и принял в Павии корону Италии. Таким образом Иоанну ничего не оставалось, как только признать, хотя бы даже против своего желания, немецкого государя императором. Иоанн так и поступил, предпослав этому признанию длинные переговоры с Карлом и личное с ним свидание в Равенне; своего же приемного сына Бозона, объявившего себя в Арле королем Прованса, папа признал тираном. Карл имел основания рассчитывать на осуществление своих надежд. Голоса Италии и Рима были за него; опасная для него императрица Энгельберга была удалена им из монастыря в Брешии и отослана в Германию в начале 881 г.
Карл прибыл в Рим и здесь без борьбы и хлопот получил из рук папы императорскую корону. Но надежда Иоанна, что теперь состоится наконец поход против сарацин, все-таки не сбылась; император чувствовал ненависть к политическому непостоянству папы и не протянул ему руку помощи; сознавая свое бессилие, он предоставил Рим его собственной участи и даже не послал в город своих легатов, поступившись таким образом своими императорскими правами.
В последние годы свой жизни неутомимый Иоанн продолжал по-прежнему обращаться к императору все с новыми жалобами; он жаловался не только на сарацин, но и на своих врагов в Риме и Сполето, не перестававших теснить церковь. Правда. Ламберта, с которого папа, переменив свою политику, снял отлучение, уже не было в живых; но Гвидо, преемник Ламберта в герцогстве, совершал не меньше насилии. Он завладел церковными имениями, и пленные папские поселенцы тщетно простирали к папе свои изуродованные руки, моля его о спасении. Иоанн заклинал императора прислать ему своих послов и водворить мир в Риме и герцогстве, но император оставался глух к этим просьбам. Таким образом неудачи преследовали папу повсюду севере, и на юге, где смелые планы его оказывались также безуспешными. Неаполь, Амальфи и сарацины не переставали тревожить Иоанна каждую минуту, и только смерть положила конец его бедственному управлению. Он умер 15 декабря 882 г. Если заслуживает доверия единственное свидетельство одного летописца, Иоанну сначала был дан яд одним из его родственников; когда же оказалось, что яд действует слишком медленно, Иоанну разбили голову молотом.
В ряду своих предшественников Иоанн VIII был последним выдающимся папой, так как с его смертью погас тот блеск, которого достигло папство как светское государство со времени основания его при Каролингах. Понимая так же высоко, как Николай I, значение папской власти, Иоанн VIII тем не менее отдавался всецело интересам светской власти и, увлекшись политической борьбой итальянских партий, унизил значение папства. Сначала он добивался подчинения папскому авторитету императорской власти; но, достигнув этого, Иоанн тотчас же почувствовал все невыгодные последствия ослабления этой власти. Затем, едва только императорская власть была принижена, как Иоанн стал уже помышлять о том, чтобы подчинить себе и королевскую власть в Италии. Намерения Иоанна VIII заключались вообще в том, чтобы на развалинах империи воздвигнуть престол Петра, а затем епископов и государей Италии обратить в вассалов единой римской теократии. Этим смелым замыслам, однако, не было суждено осуществиться: одолеть итальянский хаос было не под силу ни Иоанну VIII с его дипломатическим гением, ни какому-либо другому папе. Епископы Ломбардии, ленные герцоги, значение которых возросло с падением империи, государи Южной Италии, сарацины, германские короли и мятежная римская знать — таковы были те враги, с которыми папство должно было вести борьбу в одно и то же время; одержать верх над всеми этими враждебными началами было бы разрешением такой задачи, которая превышала духовные силы отдельного лица. Какой бы строгий приговор ни произносился Иоанну VIII как человеку, который поступал лукаво, пускался в интриги, искал оправдания в софизмах и не считал нужным считаться со своей совестью, нельзя также упускать из виду того, что Иоанн VIII был сын своего времени и действовал в эпоху самого безотрадного положения Италии. Своим же редким умом и своей неистощимой энергией Иоанн VIII настолько выделился, что в истории светской власти пап его имя наряду с именами Николая I и Григория VII сияет царственным ореолом. В тот век, когда пастырские добродетели исчезли и все дело сводилось только к тому, чтобы с помощью искусных интриг среди тысячи враждующих между собой сил устоять на месте и сохранить власть, образ Иоанна VIII как светского правителя стоит высоко еще потому, что его преемники на папском престоле оказывались все более и более неспособными.
После Иоанна VIII папой был Марин I, заклятый враг Фотия, по делу которого Марин в качестве папского нунция ездил в Константинополь три раза. Обстоятельства избрания этого папы так же, как и его непродолжительное правление, мало известны. Из актов Марина видно, что он принадлежал к германской партии, враждебной Иоанну VIII; он не только поспешил снова осудить Фотия, но снял также с Формоза данную им клятву никогда более не появляться в Риме и вернул Формозу его епископство. С императором Марин имел дружеское свидание в Нонантуле, причем ему удалось одержать победу над самым злым врагом церкви, Гвидо Сполетским, который был обвинен в том, что, замышляя государственную измену, заключил союз с греческим императором. Карл Толстый низложил Гвидо и приказал графу Беренгару вступить в герцогство сполетское. Изгнанный оттуда Гвидо бежал в Южную Италию и обратился за помощью к сарацинам, а друзья его стали готовить восстание. Эти печальные события свидетельствуют, какая глубокая смута все более и более охватывала Италию. В начале 884 г., когда Марин умер, на папский престол вступил Адриан III, римлянин с via Lata и сторонник национальной независимости Италии. Об избрании этого папы и о состоянии Рима в то время мы также ничего не знаем; отрывочные заметки летописцев дают лишь основания предполагать, что в городе тогда происходили возмущения знати. Приписываемые Адриану два декрета сомнительны, хотя появление их может быть до некоторой степени объяснено ослаблением в то время императорской власти, и сами декреты являются только дальнейшим развитием основоположений Николая I и лжеисидоровых декреталий. Утверждают именно, будто бы Адриан III установил, что при посвящении избранного папы императорские послы не должны присутствовать, и далее, что после Карла Толстого, не имевшего наследника, императорскую корону должен получить итальянский государь. Пассивность Карла, упадок династии Каролингов и смута, охватившая предоставленную самой себе Италию, без сомнения, были обстоятельствами, благоприятствовавшими надеждам итальянских герцогов, в особенности Беренгара и Гвидо, из которых последний уже в конце 884 г. был помилован императором в Павии и снова получил свое герцогство. В начале следующего года Карл Толстый вернулся в Германию, имея в виду созвать в Вормсе имперский сейм и установить порядок престолонаследия. Туда же был приглашен императором и папа. Поручив город заботам епископа Иоанна из Павии как императорского посла, Адриан покинул Рим, но на дороге, в вилле Vilczacara или S.-Cesario, близ Модены, умер летом 855 г. и был погребен в знаменитом монастыре Нонантула.
Тогда римляне немедленно же приступили к избранию и посвящению преемника умершему. Это полное игнорирование права императора утверждать выборы, по-видимому, говорит в пользу того мнения, что соответственный декрет был действительно издан Адрианом III. Император, однако, был разгневан таким нарушением его прав; очевидно, следовательно, что он вовсе не отказывался от этих прав. Как только весть о посвящении Стефана достигла императора, он отправил в Рим канцлера Лиутварда и нескольких епископов, приказав им отрешить Стефана. Вскоре прибывшие папские легаты успокоили, однако, императора и документально доказали ему, что выборы нового папы произведены правильно. После этого император утвердил Стефана; таким образом римлянам все-таки удалось провести выборы совершенно независимо.
Стефан V, ранее кардинал Quattro Coronati, происходил из благородного римского рода; отец Стефана, Адриан, жил в via Lata — квартале, по-видимому, бывшем тогда по преимуществу аристократической частью города. Стефан был избран единогласно и затем отведен в Латеран в сопровождении того императорского посла, попечениям которого предшественник Стефана поручил город, покидая его. Дворцовые казнохранилища Стефан нашел опустошенными. Уже с давнего времени существовал такой обычай, что по смерти папы слуги и народ врывались в покои папы и производили грабеж не только в этих покоях, но и в самом дворце, похищая все, что там было: золото, серебро, дорогие ткани и драгоценные камни. Это бесчинство порождалось той странной анархией, которая водворялась в Риме каждый раз, как умирал папа. Смерть верховного главы непременно вызывала в народе буйное ликование. Корабль Петра как бы терпел крушение, а имущество корабля оказывалось без хозяина и могло быть беспрепятственно расхищаемо. То же самое происходило повсюду, когда умирали епископы: в их дворцах производился грабеж. Княжеская роскошь, которой окружали себя епископы, противоречила, конечно, основам христианства. Епископы жили в роскошных покоях, блестяще украшенных золотом, пурпуром и бархатом, ели, подобно государям, с золотой посуды и угощались вином из богатых кубков и выделанных для этой цели рогов. Базилики стояли покрытые повсюду копотью, а пузатые obbae, сосуды для вина, сверкали своей разрисовкой. Как на пиру Тримолькиона, епископы тешили себя зрелищем красивых танцовщиц и услаждали свой слух музыкальными «симфониями». Покоясь вместе со своими наложницами на шелковых подушках в кроватях, искусно отделанных золотом, они предоставляли заботиться о своем дворе вассалам, колонам и рабам и затем играли в кости, охотились и стреляли из лука. Служили они обедню со шпорами на ногах и с кинжалом у пояса, но охотно покидали и алтарь, и свою кафедру, чтобы сесть на коня с богато убранной золотом уздечкой, с саксонским седлом и ехать на соколиную охоту. Свои путешествия епископы совершали в сопровождении целой толпы прихвостней, сидя в повозках, запряженных лошадьми, и повозки эти были так роскошны, что сесть в них не постыдился бы сам король. Вместе с епископами и римскими магнатами, его свидетелями, шел Стефан по опустошенным покоям вестиария и был обрадован, когда вдруг нашел уцелевшим один знаменитый древний вклад. То был золотой крест, некогда принесенный в дар св. Петру великим Велизарием в память победы над готами. Казнохранилище, однако, было пусто. Согласно обычаю, папа должен был немедленно после своего посвящения наградить духовенство, монастыри и корпорации денежными подарками (presbyieria), а бедным раздать хлеб и мясо; между тем Латеранские склады точно так же оказались разграбленными. Поэтому, чтобы оправдать общие ожидания, Стефану ничего не оставалось, как только обратиться к собственным средствам. Таким образом, со смертью папы в Риме наступало двойное ликование: и грабился дворец умершего папы, и получались подарки от нового папы.
Тем временем сарацины из своего лагеря у Гарильяно продолжали совершать набеги далеко в глубь Лациума и Этрурии. Стефан, подобно Иоанну VIII, молил императоров Востока и Запада о помощи, но нашел ее у Гвидо Сполетского. Окончательное прекращение дома Каролингов было близко; падение презираемого всеми провинциями императора было подготовлено, и Гвидо, ближайший к Риму государь, оказывался самым могущественным человеком для данного времени. Папа мог подать Гвидо надежду на императорскую корону и тем убедить его выступить против сарацин. Одержанная Гвидо победа при Лирисе дала Риму на некоторое время спокойствие. Затем, в ноябре 887 г., на императорском сейме в Трибуре Карл Толстый был низложен германскими народами, избравшими своим королем Арнульфа, мужественного сына Карломана. Когда же в январе 888 г. несчастный Карл умер, итальянцы оказались и без императора, и без короля, и честолюбивые герцоги вступили между собой в борьбу из-за короны Карла Великого.
Пресечение каролингской династии в Германии (во Франции этот несчастный род продолжался еще в лице Карла Простого, сына Людовика Косноязычного) привело к тому, что повсюду явились претенденты. С прекращением наследственной передачи королевской власти народы вновь вернули себе право избрания королей, или, вернее, троном стали овладевать могущественные епископы и бароны старой империи. Одон, граф парижский, объявил себя королем Франции; Прованс, или Арелат, стал королевством Бозона и его сына Людовика; граф Рудольф возложил на себя корону Бургундии; в Германии в королевскую мантию облачился незаконнорожденный Арнульф; наконец, в Италии только оружие могло решить, кому достанется корона лангобардов и империи, Беренгару или Гвидо II.
Этой истерзанной стране, в которой целыми роями нарождались тираны, теперь надлежало освободиться навсегда от чужеземного влияния, избавить себя от империи и образовать самой единое королевство. Такова была задача того времени; но необходимого для выполнения этой задачи сильного человека не было и не могло найтись. Если бы Николай I или Иоанн VIII еще жили, нет сомнения, они попытались бы создать итальянскую теократию, сделав ее центром Рим; но Стефан был немощен, а сила ставших независимыми бесчисленных вассалов была так подавляюща, что одержала бы вверх даже над энергией и смелостью Николая и Иоанна. В действительности государей латинского происхождения, которые были бы воодушевлены национальным чувством и на которых можно было бы возлагать надежды, не существовало; могущественные герцоги того времени были германского происхождения. Таким образом, весь вопрос сводился собственно к тому, кто из двух самых значительных властителей Италии окажется настолько силен и счастлив, что обратит своих соперников и врагов в своих вассалов.
Фриульского маркграфа Беренгара выделяло его высокое происхождение так как он был сын Гизелы, дочери Людовика Благочестивого, вышедшей замуж за графа Эбергарда. Но Гвидо владел сполетским и камеринским герцогствами; он воспользовался ужасным состоянием Южной Италии и приобрел здесь земли и вассалов; кроме того, Гвидо давали преимущество близость к Риму и вынужденная дружба с папой. Успехам Гвидо в Италии были помехой только его расчеты на Францию, где его, франка по происхождению, провозгласила королем партия предводительствуемая могущественным родственником Гвидо, архиепископом Реймса Фульконом. Погнавшись за пустым призраком, Гвидо поспешил во Францию, а тем временем в начале 888 г. Беренгар спокойно короновался в Павии как король ломбардов. Вернувшись с именем короля Франции, которое не имело никакого действительного значения, Гвидо не замедлил вступить в ожесточенную борьбу с Беренгаром. После двух кровопролитных битв победа оказалась на стороне Гвидо, и в январе 889 г. он также получил в Павии королевскую корону Италии.
Тем не менее франкская империя сохранялась как традиция прошлого; Гвидо восстановил империю в старом смысле, оставаясь совершенно чуждым каким-либо национальным стремлениям. Национальное сознание было весьма, слабо в ту эпоху в Италии. Были партии ломбардская, сполетская и тусцийская, и до некоторой степени эти партии могут быть названы национальными; но итальянской нации в политическом и социальном смысле не существовало, так как не было всего того, что создает нацию: общих интересов, языка, литературы и политического единства. Величайшая сила Италии, папская власть в Риме, как мировое начало была выше национальных интересов, а на севере и на юге полуострова епископами, герцогами и графами были франки и лангобарды, а кое-где даже греки. Короновался Гвидо у Св. Петра только 21 февраля 891 г. Таким образом, вассал каролингов смело назвался Августом, великим и дарующим мир императором, и стал помечать свои декреты по принятой форме временем postconsulatus. Через длинный ряд веков имперская власть была снова перенесена в Италию и оказалась в руках знатного лица, хотя и не латинского происхождения, но все-таки принадлежавшего этой стране. Удержится ли власть эта в Италии, удастся ли Гвидо положить начало новой императорской династии, — эти вопросы могли считаться самыми важными для того времени.
Возложив корону на голову своего приемного сына, Стефан мог сказать себе, что политика многих его предшественников была приведена им к благополучному концу. Императорская власть, ставшая стеснительной и для пап, и для римлян, и для итальянцев, превратилась в пустой призрак. Высокий сан, созданный могуществом и величием основанной Карлом империи, теперь украшал незначительную особу герцога, который владел только несколькими землями в Италии и получил от папы титул цезаря.
Стефан V умер в сентябре 891 г. В Риме не осталось никаких относящихся к этому папе памятников; выстроенная им заново церковь Апостолов не сохранила своего древнего вида. Эту церковь Стефан отличил потому, что пастырями в ней были члены его знатного рода; в непосредственном соседстве с этой церковью стоял и дворец отца Стефана.
