Глава I
правитьСвое имя империя Карла получила от Рима; но, по существу, эта античная форма обнимала собой германское начало. Давая вновь возникшей таким образом империи название германо-римской, имеют в виду сочетание двух противоположных начал, на основе которых возникла современная Европа. Благодаря одной национальности история человечества шла без перерыва, и эта национальность принесла в дар потомству и древнюю культуру, и идеи христианства; другая национальность восприняла и умножила это наследие. Рим привлек к себе германский мир, а римская церковь обуздала варварство, установила между народами единение и связала их одним общим церковно-политическим началом, центром которого был Вечный город. Подобную же задачу по отношению к славянскому миру, казалось, предстояло разрешить Византии. Но задача эта осталась невыполненной как потому, что Византийская империя не включала в себя никакого творческого начала общественности, которое соответствовало бы такому началу в римской церкви, так и потому, что славянские племена, не одаренные высшими идеями государственности и культуры, оказались неспособными стать наследниками эллинского образования. Идея славяно-греческой империи живет еще доныне в России, но не столько как национальная задача еще не законченного исторического развития, сколько как сознание Утраты, которую потерпело это развитие и которая уже не может быть наверстана.
С устранением Византии из истории Запада Рим вторично приобрел могущественное влияние на мир. После того как Римом цезарей были уничтожены политические автономии различных национальностей, переселение народов создало новые государственные группы и церковь провозгласила нравственное равенство народов — право их на всемирное гражданство как христиан. Идеал единого, нераздельного человечества — христианская республика, таковы были идеи нового времени. Древняя столица возрожденной империи как апостольское сосредоточие церкви стала именоваться матерью христианских народов и, как Civitas Dei, представляла нравственный Orbis terrarum. Первая, несовершенная, форма союза народов, связанных одной нравственной идеей, была установлена; но этой Священной империи еще предстояло быть созданной. И за все Средние века и даже в наше время все еще происходит безостановочная борьба обнимающей собою весь мир величайшей христианской идеи свободы и любви за свое воплощение в жизни. В более тесном кругу своей собственной истории город Рим приобретал точно так же новое значение. Спасение Рима от нашествий варваров и затем освобождение его из-под власти лангобардов и греков были важными историческими событиями. Пипин и Карл, положившие конец последней борьбе германцев из-за Рима, создали вокруг него известную область и сделали ее властителем папу. Король франков, новый император, как верховный владыка дал обет защищать это церковное государство от его и внутренних, и внешних врагов; Рим как общее достояние всего человечества не должен был принадлежать исключительно ни какому-нибудь одному государю, ни какому-нибудь отдельному народу. Метрополия христианства представляла мировой принцип в более высоком смысле, чем Древний Рим, поэтому она должна была оставаться свободной и быть доступной одинаково для всех народов; ее первосвященник не мог быть подданным никакого короля, кроме верховного главы империи и церкви т. е. императора. Это понятие нейтралитета Рима как церковного центра народов, которого не должны были коснуться волны, беспрестанно воздвигаемые в человечестве политическими и социальными бурями, сохраняло папе до наших дней его небольшое церковное государство, тогда как великая монархия Карла и сотня других окружавших ее государств обратились в прах. Кто станет отрицать, что идея священного мирового города как места вечного мира среди борющегося человечества, как общего убежища образованности, справедливости и милосердия, — что такая идея полна величия и достойна преклонения перед ней? Если бы институт папства, не увлекаемый властолюбием и всякой другой корыстью, не скованный неподвижностью догматизма, развивался вместе с жизнью, которая все разрасталась, шел бы рука об руку с возникавшими в мире социальными задачами, с творческой работой в нем и культурой, то едва ли можно было бы представить себе более высокую мировую форму, пребывая в которой человечество сознавало бы свое единство и гармонию. Но с окончанием своей первой блестящей эпохи папство в драме истории стало в сущности началом задерживающим: величайшая идея, составлявшая основу церкви, не была осуществлена; достаточно, однако, уже того, что эта идея когда-то жила в папстве, чтобы мы считали это учреждение наиболее достойным почтения из всех, которые знает история; к городу же Риму как классическому носителю этой идеи, любовь человечества обеспечена навсегда.
Рим во второй раз становился для империи источником права. Великие традиции Римской империи как формы политического устройства мира хранились в Риме; поэтому Карл и именовался императором римлян, так как не было никакой другой империи, кроме той, которая по своему происхождению и идее была бы связана с Римом; в силу этого же и византийские властители продолжали также называться римскими императорами. Нет сомнения, что в политическом смысле Рим представлял отжившую развалину; но обладание им было равносильно для Карла обладанию как бы подлинным, освященным веками документом, утверждавшим все (го права. В то же время притязание города быть все еще тем корнем, которым питается и держится империя, было бы не больше, как историческим воспоминанием, если бы церковь не вносила в него понятия универсальности. Благодаря Церкви Рим владел древними провинциями цезарей еще раньше, чем Карл получил императорскую корону; этой же короной провинции были вновь политически воссоединены в империю. В древней империи основу ее единства составляло римское право; в новой империи единство достигалось церковными законами. Иерархические соображения занимали теперь место политических прав, которыми город уже более не обладал; папы приложили старания к тому, чтоб возможно скорее устранить тот призрак суверенитета римского народа, который проявился в избрании Карла императором, и установить, что германский цезарь есть вассал церкви, возводимый в сан императора волею Бога, выражением которой служит совершаемое папой помазание. Римляне того времени не могли не видеть великой власти, которую имел их город над самыми отдаленными странами благодаря церковной системе, повсеместному применению римского канонического права, употреблению латинского языка повсюду: в школах, в церквях, на соборах и в государственных сношениях, благодаря, наконец, сохранившимся памятникам науки и искусства, — и должны были признать, то хотя эта власть иного рода, но едва ли меньше той, которая принадлежала Риму времен Траяна.
Рим был только духовной главою империи; к счастью народов, исторические условия исключали возможность для города стать снова политическим центром. В противном случае императорская власть и папская власть слились бы воедино и оказались бы непомерной силой; Европа была бы тогда раздавлена гнетом иерархической деспотии, еще более ужасной, чем древний цезаризм. Карл отказался от мысли сделать Рим столицей своей монархии, и это решение имело в высшей степени важное историческое значение: им была обеспечена возможность, с одной стороны самостоятельного развития западных народов, с другой — такого же самостоятельного развития церкви. Вымыслом о даре, якобы сделанном Константином, предвиделись последствия, которые должны были возникнуть для папства, как скоро глава империи избрал бы снова Рим своей столицей. Самая великая опасность грозила римскому епископству в момент восстановления империи, но, ко благу папства, эта опасность была устранена от него. Противоположностью германских и римских начал власть императора была навсегда отделена от власти папы; расколом между этими двумя силами, которые одна другую сдерживали и ограничивали, была спасена свобода Европы. Новый император возник на почве завоевательных стремлений германского народа; папа был создан Римом и латинянами; каждая из этих двух национальностей должна была развивать в себе соответственную ей мировую силу: Север должен был создать политические учреждения, Юг — духовные; Германии надлежало завершить развитие империи, Риму — развитие церкви. По мысли Карла, в западном мире должно было быть два центра, около которых должна вращаться великая система христианской республики; папский город и императорский город, Рим и Ахен, и вместе с тем сам он, император, должен оставаться единственным верховным главой и всемирной империи, и церкви.
Однако противоречия, обусловленные внутренними причинами, и инстинкты, свойственные германской индивидуальности, противопоставившей римскому началу авторитета и системы личную свободу и личную непреклонность, довольно скоро разрушили создание Карла, и точно так же быстро спустилось папство с той высоты, на которую его вознес благочестивый монарх. Германцы боролись против обращения их в римлян — против латинизма; в самом городе Риме разгорелась сильнейшая борьба гражданских начал с духовными привилегиями. История двух замечательных столетий, составляющая содержание этого тома, познакомит нас с поразительными контрастами в жизни Рима; заключительным актом этого периода является то время, когда саксы снова подымают папство из его до крайности жалкого положения и восстанавливают до некоторой степени разрушенную систему Карла, в которой, однако, теократические идеи все более и более уступают место императорским началам Древнего Рима.
После коронования Карл остался на зиму в Риме. Помещением для Карла служил не древний palatium, который был предоставлен его естественному разрушению, а одно из епископских зданий при церкви Св. Петра, которое было приспособлено для этой цели. Это же помещение занимали и все Каролинги, когда они приезжали в Рим, и здесь же жил императорский посол (missus). Отдаленность Германии и нежелание сделать Рим своей столицей удерживали Карла от постройки собственного императорского дворца, и не может быть сомнения в том, что если бы такой дворец действительно был построен, то летописцы говорили бы о нем и описали бы его так же, как описаны дворцы в Ахене и Ингельхейме.
Император привел в порядок дела Италии и Рима; последний с подчинением его императорской власти чувствовал себя умиротворенным. Принудив римлян признать папу своим местным властителем, Карл вместе с тем заставил их как императорских вассалов (homines imperiales) принести и ему присягу в верности и повиновении. Правда, императорская власть в Риме имела только принципиальное значение. В то суровое, но еще очень далекое от порядков абсолютной монархии время и более всего ввиду особенной двойственной природы политически-церковного строя восстановленная императорская власть не заставляла чувствовать себя ни налогами, ни тяготой наемной солдатчины; помимо немногих прерогатив, эта власть сказывалась только тем, что ей принадлежало наблюдение за правосудием, как высшим началом гражданской жизни. Папа назначал своих judices, но высшей правовой инстанцией был император. Представителем его был посол или легат, который каждый раз, как посылался в Рим, получал содержание из сумм папской камеры, жил при церкви Св. Петра и здесь или в Латеранской зале «Волчицы» творил суд (placita). Посол охранял папу от посягательств на его власть знатных людей, но вместе с тем был и блюстителем в Риме прав императора. Председательство в судах, сбор штрафных денег в фиск, надзор за папскими судьями как в городе, так и в герцогстве, принятие от судей апелляций и сообщение о них императору — таковы были обязанности посла. В важных случаях император посылал в Рим чрезвычайного посла; такой посол, обыкновенно герцог сполетский, судил виновных в государственной измене знатных римских людей и епископов; признанные виновными приговаривались иногда к изгнанию за Альпы подобно тому, как раньше, в эпоху византийского правления, виновные ссылались куда-нибудь в Грецию. Посол императора был точно так же его уполномоченным при посвящении папы, которое должно было происходить в присутствии посла; хотя избрание это оставалось свободным, но, по-видимому, декрет об избрании отсылался императору и испрашивалось согласие последнего.
О верховной власти императора над Римом и над церковным государством свидетельствуют также и монеты. После коронования императора между Карлом и Львом III состоялось, по-видимому, соглашение относительно римского типа монет в его основных чертах. Император признал за папой право чеканить монету или даровал римскому епископу это право вместе с правом иммунитета. Поэтому Лев III в утверждение своей власти над страной чеканил на одной стороне римского динария свое собственное имя, на другой же — имя верховного властителя, императора. Мы находим здесь почти то же отношение, какое существовало между византийской имперской властью и готскими королями Италии, при которых на лицевой стороне монет чеканилась голова императора, а на обратной — имя короля. Эти существенные права императора, его верховная юридическая власть и утверждение им папского избрания охранялись все время, пока империя Каролингов была в силе.
Но тогда как политический авторитет нового императора для нас вполне ясен, отношение папы к городу как его местного властителя остается до некоторой степени темным. Мы ничего не знаем ни о городском устройстве того времени, ни о вольностях знатных людей, которые, вероятно, были установлены договорами, ни о правах этих лиц на участие в светском управлении; не знаем также об устройстве суда, который должен был быть в руках, главным образом, знати, так как прелаты еще не подчинили себе всех светских дел. Восстановление империи должно было, конечно, повести к гражданскому устроению города и, в частности, к новому разделению его на милиционные участки и округа. Но обо всем этом и летописцы, и документы хранят молчание.
Благодаря своему осмотрительному уму Карл не увлекся завоеваниями на юге. Победоносное войско Карла легко могло бы расширить пределы Западной империи вплоть до Ионического моря, и флот византийцев едва ли бы мог спасти Грецию от завоевания ее Карлом, если бы последнему было присуще то романическое стремление на восток, которое приписывалось ему позднее. Мысли Карла были направлены на запад и север, и он здесь стремился создать центр империи; поэтому он передал королевство Италии своему сыну Пипину, поручил ему вести войну с Беневентом и после Пасхи 25 апреля 801 г. покинул Рим, чтобы вернуться в Германию. В Сполето его привело в у нас землетрясение, бывшее в последнюю ночь апреля. Землетрясение было заметно даже в прирейнских странах; в Италии были разрушены некоторые города, а в Риме погибло несколько древних памятников. Летописцы того времени, однако, не уделяют ни малейшего внимания памятникам древности но почти все, как немецкие, так и итальянские, отмечают как важное событие что крыша базилики Св. Павла в Риме была разрушена.
Император направился в Равенну, затем в Павию, столицу итальянского королевства, и здесь дополнил кодекс лангобардских законов несколькими капитуляриями В этих эдиктах он титулует себя: «Карл, волею Божией властитель империи римлян, пресветлейший Август» и даже помечает эдикты временем консульства. Константинопольский двор преисполнился тогда ненавистью к франкам и римлянам. Он видел, что его законные права уничтожены смелым королем варваров, который присвоил себе титул, приличествующий только наследникам Константина. Но могущество франков было велико и грозно, а византийцы были совсем слабы, и шаткий трон Византийской империи был все еще занят женщиной. Окруженная заговорщиками Ирина искала дружбы Карла, так как находилась в таком же положении, которое некогда заставило Амалазунту искать помощи у врага своего народа. В случае брака Карла с Ириной Восточная и Западная империи были бы соединены под властью одной династии франков; но совершенно невероятный проект такого брака не мог, конечно, осуществиться. Тем не менее Карл прилагал все старания к тому, чтобы посредством договора разрешить притязания той и другой стороны по отношению к Италии и установить ее границы; поэтому он принял послов Ирины и, в свою очередь, сам отправил послов в Константинополь. Но когда последние явились к византийскому двору, они могли только удостовериться собственными глазами, что императрица уже свергнута с престола. Никифор, бывший раньше дворцовым казначеем, овладел без кровопролития престолом 31 октября 802 г. и сослал Ирину на остров Лесбос. Но и узурпатор не менее, чем свергнутая императрица, был озабочен приобретением дружбы ненавистных франков; со всею готовностью он выслушал послов и отправил с ними к Карлу своих министров. После того как составлен был договор, министры вернулись в Константинополь через Рим. Для папы было точно так же желательно урегулировать все эти взаимные отношения и тем обезопасить себя от войны; посылкой своих легатов в Константинополь папа мог надеяться не только содействовать сохранению мира, но и оправдать себя в короновании Карла. Однако в чем заключались эти трудные переговоры между Византией и Римом, нам неизвестно.
В 804 г. Лев III предпринял новое путешествие к Карлу, имея вполне основательные причины. Ему были хорошо известны неоднократные покушения короля Италии на собственность церкви и повелительное обхождение императорских послов с папскими герцогами в Пентаполисе; кроме того, его озаботило и отношение к нему Римлян. Узнав в середине ноября, что папа выехал из Рима, Карл приказал своему сыну встретить папу в Сант Морисе и сам встретил его в Реймсе. Рождество было отпраздновано в Киерси, и затем император и папа прибыли в Ахен. Здесь Карл оделил папу богатыми дарами и, отпуская его, приказал нескольким своим вельможам проводить его через Баварию до Равенны. В январе Лев вернулся в Рим. Не все желания папы были достигнуты; пререкания из-за границ владений и столкновения между верховной императорской властью, с одной стороны, и местной папской властью — с другой, все еще продолжали возникать и вызывали неудовольствие, а юный Пипин относился враждебно к чрезмерным притязаниям наместника св. Петра, так как последние противоречили намерениям самого Пипина создать могущественное итальянское королевство. Таким образом, если Пипин, конечно, не мог еще усмотреть те семена вечного раздора в Италии, которые были заложены в даре его предка, тем не менее он уже должен был в глубине души сокрушаться об этом даре.
В 806 г. Пипин был снова утвержден в своем сане короля Италии. С приближением старости Карл увидел, что в будущем нет возможности сохранить единство великой империи под одним скипетром и, опасаясь возникновения раздоров между своими наследниками, решил, к злополучию монархии, поделить ее между своими тремя сыновьями. Желая почтить папу и получить его санкцию, Карл известил его об этом через Эгинхарда. В силу этого же акта Пипин объявил, что он прибудет в Рим; однако привести в исполнение это намерение не довелось Пипину. Вместо него в Рим явился другой король. В 808 г. могущественная партия свергла с престола и изгнала из страны Ардульфа Нортумберлендского. Изгнанник явился сначала ко двору Карла в Нимвегене и затем, с согласия императора, поспешно направился в Рим просить поддержки папы. Для сопровождения Ардульфа на родину Лев назначил своего диакона и нунция, сакса Адольфа, и когда изгнанник вернулся в свою страну, он был восстановлен на престоле двумя императорскими легатами. До этого времени Рим уже видел королей, в особенности с британского острова, но являлись они в Рим, чтобы облачиться в монашеское одеяние, тогда как Ардульф был первым государем, молившим в Латеране о возврате похищенной у него королевской короны. Этот случай показывает, как Запад начинал смотреть на папскую власть. Так как со времени Пипина короли ради своих земных выгод сами прилагали старания к тому, чтобы возможно более возвеличить идею римского епископства в верованиях народов и государей, то нет ничего странного в том, что вскоре и сами римские епископы, отступив от своего назначения как духовных посредников признали за собой божественную власть раздавать короны и отбирать их.
Род Карла, судьба которого так глубоко сказалась на истории города Рима, едва ли был менее несчастлив, чем род Августа. Родоначальнику новой императорской династии суждено было пережить своих любимых детей: Пипин, имевший только 32 года от роду, был похищен смертью в Милане 8 июля 810 г. Таким образом мечты Пипина объединить Италию завоеванием Беневента и Венеции остались недостигнутыми, и со смертного одра король мог только с печалью взирать на своего единственного незаконного сына, который еще не вышел из нежного юношеского возраста. Королем Италии Карл назначил юного Бернгарда; формальное вступление его на престол последовало только в 813 г., хотя он был отправлен в Павию годом раньше в сопровождении Валы, внука Карла Мортелла, и его брата Адельгарда, аббата Корвийского, как советников юного государя.
Император был снова глубоко потрясен смертью другого своего сына, Карла. Видя себя одиноким и чувствуя приближение смерти, император решил провозгласить соправителем единственного наследника своей монархии Людовика Аквитанского и с согласия знатных людей империи возвел его в императорский сан в Ахене в сентябре 813 г. По словам франкских летописцев, Карл сам передал Людовику корону или возложил ее на него, по словам других — приказал Людовику взять ее с престола собственными руками и возложить себе на голову. На бывшем при этом имперском сейме присутствовали франкские знатные люди и высшие духовные лица прибывшие со всех концов империи. Таким образом, Людовик был возведен императоры также общим избирательным актом, но порядок избрания был все-таки не тот, каким был избран отец Людовика. Избрание Карла происходило в Риме и хотя «сенат франков» участвовал в избрании, тем не менее главная роль в этом случае принадлежала римлянам и папе, совершившему коронование; провозглашение Карла императором римлян совершилось, в сущности, по воле римлян и было освящено папой, и впоследствии на него так именно и смотрели. Наоборот, избрание цезаря в Ахене происходило с согласия собрания представителей вновь основанной монархии, и ни папа, ни какой-либо другой заступавший его место епископ не совершал над избранником ни помазания, ни коронования: сын Карла собственными руками возложил на себя отцовскую корону. Римляне нигде не упоминаются как участники этого торжества; правда, на нем присутствовали послы папы, герцоги и епископы римских земель, но присутствовали они на общем имперском сейме так же, как и графы и прелаты королевства Италии, и ничем не выделялись из всех других. Карл смотрел на город Рим, источник зарождения самой империи, как на такую же часть своей империи, как Павия, Милан и Аквилея. В этом случае Карл не пошел навстречу притязаниям папы, и торжественное событие должно было служить некоторым указанием для преемников Карла, и, если бы слабые наследники могли понять все значение этого события, история папства так же, как и империи, быть может, была бы иной; но мы увидим, что германский избирательный акт погиб бесследно в потоке догматических воззрений того времени. Тот же самый имперский сейм утвердил Бернгарда, сына Пипина, королем Италии.
Через несколько месяцев после этого, 28 января 814 г., Карл умер в Ахене на 71-м году своей геройской и мудрой жизни. Восстановитель Римской империи был погребен в построенной им самим церкви Марии, по-видимому, в древнеримском саркофаге, который был украшен изображением похищения Прозерпины. В существовании Рима могут быть отмечены три эпохи, которые выделяются из всего остального времени с той же ясностью, с какой выступают в горном хребте его вершины; то были: эпоха Цезаря и Августа, когда была основана римская всемирная монархия; эпоха Константина, в которой христианство получило господство, и, наконец, эпоха
Карла, когда на развалинах древней империи обосновалась германо-римская культура. Сравнивая все эти три эпохи между собой, мы должны признать, что последняя эпоха по своему важному значению нисколько не уступает двум первым. Она была богата возникновением новых установлений и поистине может быть названа созидательной эпохой; ею был положен конец переселению народов, и она примирила германцев с Римом. Благодаря ей же древность, эта заброшенная сокровищница знания и искусства, была не только не утрачена для обнищавшего духом человечества, но без предубеждения была вновь призвана к жизни и вошла в процесс духовного развития как истинная и бессмертная сила. Великая традиция Orbis terrarum, или всемирного единства, которая некогда составляла политическую задачу Римской империи цезарей, возникшей одновременно с христианством, была воспринята эпохой Карла Великого, превратившей древнюю империю в западную монархию, глубочайшую связующую основу которой должна была составить христианская религия. Карл был Моисеем Средних веков, который счастливо провел человечество через пустыню варварства и дал народам новый кодекс политических, церковных и гражданских установлений. Теократическая империя Карла была первой попыткой создать новый союз народов как христианскую республику.
Часть своих сокровищ император завещал 21 епархиальной церкви. Из их числа пять находились в Италии: в Риме, Равенне, Милане, Аквилее и Градо. Среди редкостей дворца Карла были два серебряных стола — один четырехугольный украшенный рельефным изображением Константинополя, и другой круглый с изображением Рима. Первый был отослан Карлом св. Петру, второй — в Равенну Оба эти памятника, принадлежащие ранним годам Средних веков, погибли. В жизнеописании Льва III ничего не говорится о столе, пожертвованном Риму, между тем как о другом даре Карла, большом золотом кресте, в книге пап упоминается несколько раз; но стол с изображением Рима видел летописец Равенны: согласно завещанию, император Людовик отправил стол архиепископу Мартину, и редкое произведение искусства прибыло в Равенну, когда Агнелль был еще мальчиком.
Рим получил еще богатое наследство, заключавшееся в ценной утвари. Таким образом Карл, который даровал церкви много привилегий, наделил ее обширными владениями и пожертвовал ей массу золота и серебра, оказался более щедрым, чем какой-либо другой государь и до него, и после него. Ничуть не подозревая, что позднее власть пап станет безграничной, Карл в действительности положил основание этой власти и создал церковное государство. Но сам он, хотя и был вполне благочестивым сыном церкви, на которую смотрел как на крепчайшее связующее начало своей империи и божественный источник человеческого просвещения, никогда не думал быть слепым слугой церкви. Он охранял иммунитет римского епископа, им созданный, но никогда не забывал, что властитель всей монархии он, император. Подвластные ему народы видели в нем точно так же и верховного правителя всех церковных дел; он учредил епископства и монастыри, установил начало церковного права, завел народные школы и утвердил своей высшей властью церковный устав, включив его как закон в свой кодекс; и деятельность епископов, и занятия соборов были подчинены решающему влиянию императора.
Позднее признательная церковь причислила Карла к лику святых. Борьба церкви с гогенштауфенами и затем крестовые походы воскресили в людях память о Карле как о благочестивом основателе церковного государства и христианском герое. Подобно Октавиану и Цезарю, он стал легендарным лицом; в 1122 г. папа из Южной Франции, Каликст II, объявил подлинной знаменитую историю Турпина о жизни Карла и Роланда, — историю, которая, быть может, написана была не кем другим, как самим папой. Но с какой быстротой образ Карла в самом Риме стал приобретать мифический характер, лучше всего можно судить по словам летописца, писавшего свою варварскую хронику перед концом X века в монастыре на горе Соракте. Уже этот летописец повествует о приходе Карла ко Гробу Господню. Так как едва ли можно допустить, что эту басню сочинил сам летописец, то надо думать, что таково было предание, возникшее, следовательно, еще полстолетия тому назад. Но как историческая личность Карл не представляет никаких национально-римских черт, так и в его легендарной личности не оказывается ничего национально-римского. Карл, правда, был римским императором, но таким же чужеземцем, как Теодорих Великий, и должен был исчезнуть из памяти римлян уже потому, что с воспоминаниями о нем не были связаны ни одно место в городе, ни один памятник. Замечательно, что в Mirabilia Рима о Карле Великом не упоминается ни одним словом.
С получением вести о смерти императора папе должно было показаться, что он очутился на краю бездонной пропасти. Едва римляне узнали, что великий властитель их мертв, как они снова дали волю чувству ненависти к гражданской власти своего епископа. Можно прийти в совершенное изумление от множества тех революций, которые пришлось пережить церковному государству с момента его возникновения за более чем тысячелетнее существование. Даже половины этих переворотов было бы достаточно, чтоб стереть бесследно с лица земли величайшие государства. Между тем церковное государство продержалось до наших дней, хотя возмущение против светской власти епископа началось с того же часа как эта власть была установлена. Это доказывает, что сочетание священнической и королевской власти представляло невыносимое противоречие, но что существование церковного государства включало в себя начало, противостоявшее революциям.
Приверженцы Кампула и Пасхалия (римляне эти томились в изгнании уже 14 лет) составили заговор против папы; заговор этот, однако, был открыт. Недолго думая, Лев приказал казнить виновных в «государственной измене»; таким образом, святой епископ оказался вынужденным отныне как местный государь обагрять свои руки кровью римлян, собственных своих подданных. Весть об этих казнях, совершенных Львом, вызвала негодование даже в благочестивом наследнике Карла. Император Людовик нашел заслуживающим порицания то, что папа действовал так поспешно и так строго, и прежде всего недовольство императора было вызвано тем, что суд папы над римскими знатными людьми нарушал права императора, так как в этом суде не принимали участия императорские послы. Вместе с тем на императоре лежала обязанность перед римлянами защищать их права, как скоро последние кем-нибудь нарушались. Вследствие этого в Рим был послан для расследования король Италии. Здесь Бернгард заболел, но граф Герольд сообщил императору то, что дало расследование. Тогда и папа поспешил представить верховному главе Рима свои объяснения. Легаты папы старались оправдать его в тех обвинениях, которые были предъявлены против него Людовику самим, быть может, Бернгардом и, конечно, римлянами. Раздражение в Риме было очень велико, и в том же 815 г. враги Льва снова восстали против него, когда он, глубоко потрясенный этими событиями, лек ал тяжело больным. Папские фермы, как прежние, так и вновь выстроенные Львом, были сожжены. Волнения разыгрывались вообще вне Рима; римская знать вооружила колонистов и рабов, привлекла к восстанию провинциальные города и грозила вторгнуться в Рим, чтобы принудить папу вернуть имущество, которое было конфисковано им у знати и казненных ее друзей и объявлено собственностью папской казны. В этом восстании дала себя почувствовать нараставшая сила Римской знати, сделавшаяся позднее столь страшной. Чтобы подавить возмущение, Бернгард послал в Рим герцога Винигиса из Сполето. Винигис привел свое войско в Рим, но уже 11 июня 816 г. папа умер, удрученный глубоким горем. Более 20 лет Лев III занимал престол Петра в эпоху, богатую великими событиями. Им как священнослужителем человечества было дано благословение этой новой эпохе. Ненавидимый римлянами за присвоение светской власти над городом, жестоко поруганный, вынужденный искать спасения в бегстве и по возвращении постоянно мучимый страхом вследствие все повторявшихся возмущений, Лев III не пал под ударами своих врагов. Он обладал сильным, прозорливым и смелым умом, и с того момента, когда Лев III короновал у Св. Петра нового западного императора, имя это папы неразрывно связано со всемирной историей и стало бессмертным.
Своими постройками Лев III сделал для города еще больше, чем Адриан. При Каролингах, в этот второй период замечательных сооружений — если первым периодом считать время Константина — церковный Рим совершенно обновился. Папы этого времени, возводившие так много построек, без сомнения, должны были быть вместе с тем и самыми ревностными разрушителями древнего города. Строительное искусство не переставало быть в ходу. Скованное традициями церкви, величайшие создания которой уже были осуществлены в IV, V и VI веках, это искусство не могло идти дальше и только следовало, в более скромных размерах, существующим образцам. По-прежнему строители продолжали пользоваться колоннами и орнаментами древних римских зданий, и новое созидалось только из древнего. Поэтому-то эпоха Каролингов, в которую очень много церквей было великолепно реставрировано, не оставила после себя ни одного самостоятельного, великого сооружения в Риме. Древние базилики как образцовые создания еще удерживали строительное искусство на известной высоте; но церквей и монастырей вообще было такое множество, что сколько-нибудь широкие планы оказывались невыполнимыми. Вследствие этого архитектура Рима времени Каролингов сосредоточилась на мелочах. И многое свидетельствует о таком более мелком масштабе архитектуры в зданиях того времени: фризы под крышами украшены каймами из черепицы; башни, большей частью невысокие, разделены на этажи сводчатыми окнами (camerae), между которыми поставлены колонны; башенные фасады украшены пестрыми дисками из разноцветного мрамора; портики тесны, с маленькими колоннами и с мозаичными фризами, на которых кое-где имеются мозаичные медальоны.
Желая возобновить базилику Св. Аполлинария в Равенне, Лев III послал туда римских строителей. Побудить его так действовать могли национальная гордость и желание дать римлянам работу, и нельзя из этого случая заключать, что римские мастера пользовались какой-либо особой славой, подобной той, которую некогда имели мастера из Комо.
С другой стороны, и постоянно производившиеся постройки в Риме долгий были пробуждать таланты в его населении больше, чем в населении какого-либо другого города Италии. Биограф Льва III добросовестно перечисляет все церковные постройки, которыми Рим обязан этому папе. Мы уже знаем его главный памятник в Латеране — триклиний; папский дворец был расширен и украшен также Львом III, и он же построил там часовню архангела. У Св. Петра Лев III возобновил и расширил знаменитый баптистерий Дамаза, сохранив или придав ему его круглую форму. Часовню Санта Кроче, здание, возведенное Симмахом, Лев Ш выстроил заново и украсил его мозаикой. Особенно роскошны были украшения, сделанные Львом в исповедальне. В ней были поставлены золотые и серебряные статуи апостолов и серебряные колонны, увенчанные херувимами, а пол был выстлан листовым золотом еще на большем пространстве. Замечательно, что по обе стороны гроба апостола как у Св. Петра, так и у Св. Павла были укреплены два серебряных щита, на которых по-латыни и по-гречески был начертан Символ веры. Таким образом, греческий Символ веры в то время еще не казался соблазном. Лев возводил также постройки рядом с храмом Св. Петра, у епископских помещении, и здесь именно воздвиг превосходный триклиний, пол которого был выложен разноцветным мрамором. Была исправлена и башня у Св. Петра, а для пилигримов был выстроен великолепный круглый купальный дом рядом с обелиском, памятником глубокой древности, который здесь неожиданно упоминается как columna major, или великая колонна. И еще другое древнее название встречается здесь: Лев основал госпиталь на месте, называемом naumachia. Этот госпиталь находился у Ватикана и был посвящен св. Перегрину, римскому священнику, погибшему мученической смертью во II веке в Галлии. Имя этого мученика дало повод сделать его патроном пилигримов (peregrini), которых особенно много было из древней Галлии. Современная небольшая церковь S.-Pellegrino, у Porta Angelica, на том же самом месте, является памятником основанного некогда Львом госпиталя, а так как этой местности и дается название «навмахии», то следует заключить, что здесь именно находилась Nanmachia Domitiani.
Далее Лев возобновил примыкающий к Св. Петру монастырь первомученика Стефана и находящийся неподалеку отсюда же монастырь Св. Мартина.
Одна из самых древних городских церквей-титулов Св. Нерея и Св. Ахиллея (Fasciola) на via Appia была обращена наводнением в развалины; Лев вновь построил церковь на более высоком месте. С некоторыми изменениями она сохранила свою древнюю форму базилики небольших, но вполне гармонирующих размеров с тремя кораблями; но от мозаики уцелели только обломки. Едва ли найдется хоть одна церковь, которая не была бы упомянута в перечне построек Льва как реставрированная им; а множество дарованных церквям сосудов и завес свидетельствуют, что касса в Латеране была богата. Любовь древних римлян к великолепию воскресла в папах. За исключением нескольких изображений на стекле и миниатюр в рукописях, мозаика была, по-видимому, главным образом в ходу, и можно с уверенностью сказать, что под часто встречающимся выражением «pictura» следует понимать именно это искусство. Литье из бронзы, серебра и золота усердно практиковалось, и этим способом изготавливалось бесчисленное множество статуй. Умели также серебрить и накладывать чернь. До нас не дошла ни одна из статуй того времени, но едва ли возможно сомневаться, что в церквях уже употреблялись фигуры святых, сделанные из дерева, раскрашенные красками и одетые в платье.
Нелишне будет по перечню учреждений, установленных Львом, познакомиться с названиями церквей-титулов, диаконий и монастырей, которые значились в Риме того времени; в последние века мы уже не будем иметь случая встретить их во всей полноте. Пресвитерских церквей-титулов отмечено 24: Эмилиана, Анастасия, Аквила, Приска, Бальбина, Calisto или S.-Maria в Транстеверине, Цецилия, Хризогон, Климент, Кириак, Евсевий, Lorenzo in Lucina, Lorenzo in Damaso, Маркелл, Марк, Нерей и Ахиллей, Паммахий, Праксед, Пудент, Quatuor Coronatorum, Сабина, Сильвестр и Мартин, Сикст, Сусанна, Виталий.
Диаконий поименованы следующие: Адриана, Агаты, Архангела; Бонифация на Авентине; Косьмы и Дамиана; Евстахия; Георгия; Lucia in septem viis, т. e. in sephzonio или ad septem solia; Lucia juxta Orphea; Santa Mria Antique (ныне Fran-cesca Romana); далее церкви Марии in Adrianio, in Cosmedin, in Cyro или Aquiro, in Domnica, in via Lata, за воротоми Св. Петра; Сергия и Вакха; Сильвестра и Мартина у Св. Петра; Феодора; Вита in Macello.
Монастырей приводится уже более 40, но в действительности их было гораздо больше.
Возле Св. Петра помещалось 5 монастырей: Стефана Старшего или Первомученика, также Catagalla Patritia; Стефана Младшего; Иоанна и Павла; Мартина и монастырь Иерусалим.
Возле Латерана названы: Панкратий, Андрей и Варфоломей с прозванием Honori: Стефан и женский монастырь Сергия и Вакха.
Рядом с Santa Maria Maggiore стояли монастыри: Андрея, называемый также Катабарбара Патриция; он же, вероятно, есть и Андрей in massa Iuliana; Косьмы и Дамиана; Адриана, также Св. Лаврентия. К именам всех их прибавлялось ad Praesepe. Возле Св. Павла за воротами находился монастырь Цезаря и Стефана, с прозванием ad quatuorangulos; у С. Лоренцо — Стефана и Кассьяна.
Остальные римские монастыри были: Агата super Suburram; Агнесы за Porta Nomentana; Агапита у церкви — титула Евдокии; Анастасии ad Aquas Salvias; Андрея за Clivus Seauri; Андрея у Santi Apostoli; Bibiana; Хризогона в Транстеверине; монастырь на Caput Africae; монастырь de Corsas или Цезария на via Ар pia; монастырь de Sardas, — вероятно, у s. Vito; Доната у Sancta Prisca на Авентине; Эразма на Целии; Евгения за Латинскими воротами; Евфимия и Архангела у Sancta Pudentiana; монастырь duo Furna, вероятно, in Agone, на Navona; Исидора, может быть, на Пинчио; Иоанна на Авентине; монастырь de Lutara; Laurentius Pallacini, у San Mario; Lucio Renati in Renatis или de Serenatis; Maria Ambrosi, — вероятно, то же, что Ambrosii de Maximo у Forum Piscarium; Мария Юлия на острове Тибра. Женский монастырь Марии in Campo Marzo и монастырь Марии in Capitolio не упоминается в перечне учреждений Льва III, но они без сомнения, уже были учреждены; Св. Михаила, — неизвестен; монастырь Tempoli; Сильвестра (de Capite); S.-Saba или Cella Nova; Семитрия, — неизвестен; Виктора у Св. Панкратия на via Aurelia.
В ту эпоху, следовательно, еще не были учреждены 20 аббатств, которые позднее возникли из огромного множества монастырей. Число последних не переставало расти, и к концу X века в Риме насчитывалось монастырей: женских — 20, мужских — 40 и принадлежащих каноникам или духовным, живущим по монастырскому уставу, — 60.
По истечении всего 10 дней после смерти Льва папой был избран, помимо императора, знатный римлянин, диакон Стефан, сын Марина. Вновь избранный поспешил, однако, засвидетельствовать свою преданность верховному властителю Рима: он привел римлян к присяге императору и отправил к нему послов с извинением, что посвящение произошло так поспешно. Уже этот первый случай избрания нового папы со времени восстановления империи возбудил некоторые вопросы об отношениях папы к императору. Ввиду этого Стефан IV решил отправиться сам в страну франков. Предшествовавшие смуты в Риме, недовольство знати, необходимость для папы снова обеспечить себя договором, которым подтверждались бы его права, и затем, можно думать, желание воспользоваться своим правом совершить помазание над Людовиком, хотя уже и коронованным, — правом, которым отныне всегда надлежало папе пользоваться, — таковы были мотивы, которые заставили Стефана двинуться в путь. Отношения этого папы к Людовику были иные, чем те, которые существовали между Львом III и Карлом. В представлении людей Лев III стоял на одной высоте с Карлом; последний, правда, был его благодетелем, но Лев III заплатил за все оказанные ему благодеяния, возложив на императора римскую корону. Людовик ничем не был обязан новому папе, и Стефан понимал, что ему предстоит иметь дело с могущественным наследственным императором. Это должно было заботить Стефана. Однако ему нечего было опасаться благочестивого Людовика.
Сопровождаемый Бернгардом, Стефан в сентябре 816 г. вступил в Реймс и был встречен с глубочайшим почетом. Здесь, успокоенный в своих тревожных опасениях, папа помазал и короновал императора и его супругу Ирменгарду в кафедральном соборе и затем, богато одаренный, отправился в обратный путь. Важнее всего было то, что владения, привилегии и иммунитет римской церкви сохранялись по-прежнему и были утверждены вновь. Недовольных римлян папа надеялся примирить с собой тем, что по его просьбе императором была возвращена свобода всем, кто ссылкой в страну франков искупал свою вину в возмущении против Льва III. Этих изгнанников Стефан взял с собой; в числе их должны были быть Пасхалий и Кампул, если только они были еще живы. Через три месяца по возвращении в Рим, 24 января 817 г., Стефан умер.
Немедленно и единогласно римляне избрали папой сына Боноза Пасхалия, который и был посвящен уже 25 января. Умный и энергичный Пасхалий был раньше аббатом монастыря Св. Стефана у Св. Петра; таким образом он в отличие от своих предшественников, которые до возведения в сан папы были или диаконами, или пресвитерами, занял святой престол прямо из монастырской кельи. Необычайно быстрое посвящение этого папы ясно показало, что римское духовенство стремилось обойти все более и более грозившие им притязания императора на право утверждения избранного папы; вместе с тем это обстоятельство дает и право, по крайней мере, сомневаться в том, что будто бы уже существовал декрет, которым воспрещалось посвящение папы раньше получения согласия императора, — декрет, приписываемый Стефану IV. Но и Пасхалий так же, как его предшественник, счел необходимым, извещая императора о своем поспешном избрании, объяснить в свое оправдание и ради успокоения императора, что избрание это было каноническое. Легат папы, Феодор, вернувшись, привез императорскую грамоту, которой подтверждались привилегии Св. Петра.
С того времени при каждом новом императоре и при каждом новом избрании папы древние привилегии снова подтверждались. Епископства и аббатства следовали примеру Рима и не пропускали случаев, когда представлялась возможность закрепить старые иммунитеты грамотами или дополнить эти права еще новыми льготами. Архивы церквей тщательно сохраняли императорские хартии, мало-помалу все накапливавшиеся. В архиве Латерана уже имелись великие грамоты Пипина, Карла и Людовика, дарственные записи, подтверждения старых и новых иммунитетов и другие договоры между императорами и римской церковью. Все эти документы имели бы огромное историческое значение, если бы они еще существовали и были доступны историку. К их числу в 817 г. была присоединена еще грамота Людовика Благочестивого, несомненно представлявшая собой повторение той, которая годом раньше была написана канцлером императора для папы Стефана, важное значение эта грамота получила, однако, в гораздо более позднее время.
Подвергнутая подделкам, она была поставлена на одну ступень с дарственным актом Пипина и рассматривалась как такой акт, который утверждал за папским престолом обширнейшие владения и наделял его и другими важными правами.
Этой грамотой Людовик Благочестивый признавал будто бы (мы ограничиваемся только самым главным), что папской власти подчинены не только Рим и дукат и все то, что было даровано и подтверждено Пипином и Карлом, но еще и патримонии Калабрии и Неаполя, что в полном обладании папы находятся также острова Корсика, Сардиния и Сицилия и, наконец, что римлянам принадлежит право полной свободы в выборе папы и его посвящения и предварительного согласия на то императора не требуется. Таким измышлениям, однако, противоречит история, которой фактически доказывается суверенитет императоров над Римом. Она же свидетельствует, что в ту эпоху Калабрия, Неаполь, Сицилия и Сардиния были во власти греков, а византийские правители были в мире с западным императором, так как провинции были разграничены между обеими сторонами по договору. Этот мир едва ли мог быть трушен императором ради того только, чтобы принести в дар Св. Петру те земли, которые не принадлежали императору ни по праву, ни фактически.
Точно так же и право свободного избрания и посвящения папы опровергается знаменитым актом времени Евгения II.
О грамоте Людовика книга пап не упоминает ни одним словом. Нет указаний на эту грамоту и в актах Отгона I и Генриха I; между тем эти акты наравне с грамотой Людовика считаются церковью в числе самых важных, и в них имеются ссылки на акты Пипина и Карла. Указание на грамоту Людовика встречается вообще уже только во времена Григория VII и наследия графини Матильды, когда договор Людовика был извращен добавлениями с целью дать притязаниям пап вполне достаточное основание.
