Горы Греціи и внутреннія границы областей. Греческія племена занимали южную часть Балканскаго полуострова, составляющую около ¼ всей массы его территории. Едва ли есть другая страна въ Европѣ, настолько обособленная, такъ мало связанная съ остальными частями материка. Строеніе горныхъ вѣтвей Греціи крайне благопріятно для защиты страны. Завоеватель, продвигающейся съ сѣвера, встрѣчаетъ неодолимыя препятствія. Трудно проходимые хребты перегораживаютъ путь поперекъ, и движеніе изъ одной области въ другую идетъ по узкимъ ущельямъ и горнымъ тропинкамъ. Эти проходы возможно защищать мелкими отрядами противъ крупныхъ силъ, какъ показала знаменитая оборона Ѳермопилъ въ 480 г. въ большой греко-персидской войнѣ.
Западный край сѣверной Греціи, Эпиръ, совершенно неприступенъ съ суши. Лежащая на востокѣ большая равнина Ѳессаліи закрыта съ сѣвера отъ Македоніи горизонтальнымъ хребтомъ, и только у моря, черезъ низовье рѣки Пенея, между массивами Олимпа и Оссы, есть возможность проникнуть внутрь страны. При дальнѣйшемъ движеніи на югъ поднимаются новыя загородки. Въ южной части Ѳессаліи хребетъ Отрисъ отдѣляетъ широкую долину рѣки Пенея отъ бассейна рѣки Сперхія. Изъ этой южной части Ѳессаліи выходъ въ Среднюю Грецію (нынѣшнюю Ливадію) загороженъ массивомъ Этой, и опять проникнуть дальше возможно лишь узкой полосой вдоль моря; это и есть Ѳермопилы, т.‑е. ворота горячихъ ключей. Западъ Средней Греціи, области Акарнанія, Этолія, Фокида, двѣ Локриды и маленькая Дорида — похожи по своему строенію на Эпиръ и, благодаря крайней скудости, не представляли ничего привлекательнаго для завоевателя. Поэтому Ксерксъ, а позднѣе Филиппъ Македонскій, вслѣдъ за форсированіемъ Ѳермопилъ, оба повернули на востокъ и двинулись на равнину Беотіи. Между Беотіей и Аттикой опять трудно проходимый горный кряжъ Кноеронъ. Одолѣвши его и продвигаясь еще дальше на югъ, завоеватель доходитъ до Истма, т.‑е. перешейка, ведущаго къ Пелопоннесу, южной наиболѣе отдѣленной отъ материка, почти островной части Греціи (нынѣшняя Морея). Здѣсь, впереди этой крайней, последней крѣпости Эллады, есть еще одна загородка, окаймляющая перешеекъ съ юга, горы Коринѳа. За этой линіей укрѣпленій помѣщалась самая крупная сухопутная сила Греціи, Пелопоннесскій союзъ со Спартой во главѣ.
Въ свое время предки спартанцевъ и другихъ воинственныхъ дружинъ Пелопоннеса, доряне, прошли съ сѣвера всѣ пять загородокъ въ ожесточенныхъ бояхъ и засѣли въ неприступной крѣпости юга, омываемой со всѣхъ сторонъ моремъ. Отсюда руководители военной громады пелопоннесцевъ, спартанцы, пытались нѣсколько разъ захватить господство надъ остальной Греціей; всякій разъ они должны были обезпечивать себѣ свободное движеніе на сѣверъ форсированіемъ проходовъ. Въ свою очередь противники Спарты употребляли всѣ усилія чтобы закрыть ей выходъ изъ Пелопоннеса, и къ этимъ именно усиліямъ свелось одно изъ самыхъ упорныхъ греческихъ междоусобій такъ наз. коринѳская война, начавшаяся въ 395 году: ѳиванцы, аѳиняне и коринѳяне блокировали сѣверную сторону прохода, спартанцы старались прорваться съ юга изъ Пелопоннеса. Безсильная пробить дорогу черезъ Истмъ, Спарта должна была отозвать домой царя Агесилая, побѣдоносно двигавшагося въ глубь персидской державы.
Ни Спартѣ, ни какой-либо другой общинѣ не удалось объединить европейскихъ грековъ. Европейская Греція лишена единства; въ ней нѣтъ ничего похожаго на такой центръ, откуда возможно было бы установить господство надъ другими областями (каково, напр., въ Испаніи Кастильское плоскогоріе). Хорошо защищенная отъ внѣшняго врага, страна, вмѣстѣ съ тѣмъ, благодаря строенію горныхъ вѣтвей, раздроблена на мелкія области, совершенно разобщенныя между собою. На горныхъ склонахъ, обращенныхъ въ разныя стороны, въ небольшихъ котловинахъ, закрытыхъ съ трехъ сторонъ и имѣвшихъ выходъ только къ морю, легко могли удержать самостоятельность небольшія группы населенія. Даже рѣки, обычно соединители поселковъ, расположенныхъ вдоль ихъ теченія, въ Греціи не служили связующимъ элементомъ. Нерѣдко, напр., русло потока перерублено пополамъ горнымъ гребнемъ; рѣка убѣгаетъ въ ущелье, спертое горами, скатывается сразу внизъ на другую террасу, и верхняя долина оказы вается совершенно отрѣзанной отъ сухопутныхъ сношеній съ нижней.
Кантонализмъ. Въ Греціи болѣе чѣмъ гдѣ-нибудь даны подходящія условія для развитія кантональнаго строя. Нигдѣ въ такой мѣрѣ физическое строеніе не содѣйствуетъ возникновенію партикуляризма, исключительного интереса къ своимъ мѣстнымъ дѣламъ. Интересно въ этомъ отношеніи сравнить съ античной Греціей средневѣковую Швейцарію. Это тоже страна разобщенныхъ долинъ и замкнутыхъ кантоновъ. Въ Швейцаріи горные проходы имѣли огромное, можно сказать, рѣшающее историческое значеніе. Швейцарскій союзъ сложился благодаря тому, что горцамъ выгодно было держать въ своихъ рукахъ альпійскіе проходы и пользоваться доходами товарнаго и пассажирскаго движенія, которое соединяло Германію и Францію съ Римомъ и Средиземнымъ моремъ. Выгоды эти заставили ихъ совмѣстно оберегать господство надъ проходами; отсюда возникло соединеніе швейцарскихъ общинъ, ихъ союзъ. Но всѣ альпійскіе проходы лежатъ въ одной горизонтальной линіи и имѣютъ болѣе или менѣе одинаковое значеніе для жителей большинства швейцарскихъ кантоновъ. Иначе въ Греціи, гдѣ они расположены вертикально, послѣдовательно отдѣляя одну область отъ другой. У грековъ не было общаго интереса для защиты каждаго барьера въ отдѣльности; всякій кантонъ думалъ лишь о ближайшей къ нему загородкѣ; чѣмъ дальше онъ былъ расположенъ отъ начала пути, тѣмъ менѣе у него было интереса къ защитѣ верхнихъ частей. Въ великой персидской войнѣ 481—79 гг. Спарта и другіе пелопоннесцы хотѣли защищать только свой «островъ» и собирались ограничиться возведеніемъ укрѣпленной стѣны на перешейкѣ; они весьма неохотно слѣдовали планамъ аѳинянъ и другихъ грековъ, жившихъ сѣвернѣе Истма. Въ свою очередь весь союзъ, оборонявшійся противъ персовъ и состоявшій изъ пелопоннесцевъ и средне-греческихъ общинъ, обнаружилъ такое же невниманіе къ сѣверной окраинѣ Ѳессаліи. Два сѣверные барьера были покинуты безъ защиты, и лишь для обороны Ѳермопилъ, третьяго, считая съ сѣвера, прохода, двинуты были союзныя ополченія. Нигдѣ въ исторіи, ни раньше, ни позже нельзя указать примѣра такого кантональнаго дробленія, какъ въ древней Греціи; области, равныя самымъ мельчайшимъ единицамъ современнаго государства, можно сказать, всякій городокъ, всякая деревня искали полной самостоятельности. На одномъ классическомъ примѣрѣ видно, какъ эта жизнь выросла изъ самихъ физическихъ условій.
На сѣверномъ берегу Пелопоннеса, вдоль Коринѳскаго залива, тянется узкой полосой на протяженіи приблизительно 120 километровъ Ахайя. Ширина этой области только въ одномъ мѣстѣ доходитъ до 50 километровъ; по большей части сухопутная граница области на югѣ гораздо ближе къ морю, въ 20-ти или даже 15-ти километрахъ разстоянія отъ берега. Вся эта продольная полоса разрѣзана поперечными отрогами Аркадскихъ горъ, которыя составляютъ сухопутную границу Ахайи, почти правильно на крошечныя поперечныя полоски въ 10—12 километровъ шириною. Общій видъ у всѣхъ этихъ полосокъ почти одинаковый: въ серединѣ рѣчка или потокъ, сбѣгающій къ морю, по краямъ — горные отроги, загораживающіе долинку отъ двухъ сосѣднихъ, расположенныхъ справа и слѣва. Такая маленькая котловина, отовсюду замкнутая, открытая только къ морю, въ 80 или 100, самое большее въ 120 кв. километровъ (100 кв. верстъ), составляетъ самостоятельную πόλις, т.‑е. общину съ городкомъ, который является иногда единственнымъ поселкомъ территоріи. Вся Ахайя состояла изъ 12 самостоятельныхъ общинъ; изъ нихъ лишь двѣ лежали не у моря; остальныя десять имѣли тотъ видъ, который былъ только что описанъ.
Автономія греческихъ общинъ. Въ тѣсныхъ рамкахъ, начерченныхъ природой страны, вырабатывается особливая греческая автономія и свобода, αὐτονομία καὶ ὶλιυϑερία, о которой горячо толкуетъ обыватель каждой маленькой общины и которая неизбѣжно фигурируетъ во всѣхъ соглашеніяхъ, договорахъ и трактатахъ грековъ. Въ современномъ крупномъ государствѣ понятіе политической свободы несравненно шире, но и гораздо, менѣе опредѣленно: оно относится къ группѣ дѣйствій на большомъ просторѣ, но не къ дробнымъ территоріямъ, не къ реальнымъ маленькимъ категоріямъ лицъ. У грековъ понятіе свободы прежде всего своимъ остріемъ обращено на ближайшихъ сосѣдей: но зависѣть отъ нихъ — вотъ что значитъ быть свободнымъ.
Въ этомъ смыслѣ высказывается одинъ изъ персонажей драматизированной Ѳукидидомъ великой греческой войны. Ѳукидидъ разсказываетъ о столкновеніи ѳиванцевъ и аѳинянъ въ 424 г., которое кончилось крупнымъ пораженіемъ аѳинянъ при Деліи; передъ самой битвой начальникъ беотійскаго ополченія, Пагондъ, произноситъ рѣчь, стараясь вызвать въ воинствѣ энергію сопротивления. Онъ говоритъ, между прочимъ: «какъ же вамъ не биться изо всѣхъ силъ! Вы всегда выходили на непріятеля, если онъ къ вамъ вторгался. А ужъ на аѳонянъ надо и подавно выйти, потому что они ваши сосѣди. Вѣдь это общій законъ, что не уступать сосѣдямъ, значить, вмѣстѣ съ тѣмъ быть независимымъ»[1]. Сосѣди собственно названы «обитателями сосѣдняго города» (άστυγείτονες). Это совсѣмъ не то, что сосѣди въ понятіи нынѣшнихъ европейскихъ народовъ. У грековъ сосѣди — нѣчто несравненно болѣе реальное и задѣвающее. Въ концѣ-концовъ, сосѣди и есть самые величайшіе и ожесточеннѣйшіе враги. Въ самомъ дѣлѣ, что можетъ быть злѣе вражды ѳиванцевъ и платейцевъ, ближайшихъ между собою сосѣдей, которые принадлежали къ одному и тому же племени, говорили на одномъ и томъ же нарѣчіи? Когда спартанцы, послѣ трехлѣтней осады Платей въ 427 г., взяли маленькій городъ и уничтожили укрѣпленія его въ отместку и союзъ Платей съ Аѳинами хотѣли все-таки пощадить сдавшихся платейцевъ, но безжалостными и непримиримыми обвинителями платейцевъ выступили ѳиванцы: они требовали поголовной казни геройскихъ защитниковъ Платей.
Между сосѣдями непрерывныя пограничныя ссоры и стычки. Другъ у друга отрѣзываютъ источники прѣсной воды, запахиваютъ чужія поля, отнимаютъ выгоны. Всюду въ Греціи можно указать такія полоски земли пограничныя между двумя областями, которыя служатъ предметомъ традиціоннаго спора многихъ поколѣній, которыя переходятъ изъ рукъ въ руки. Такова вѣчная ссора изъ-за выгона фокидянъ и локровъ въ средней гористой части Греціи, или споръ аѳинянъ и ѳиванцевъ изъ-за пограничнаго мѣстечка Оропоса и много другихъ. Очень характерно, что сосѣди не заключаютъ между собой окончательнаго мира, а только короткія перемирія, напр., на 10 дней, которыя они не устаютъ безконечно возобновлять, точно самое обыкновенное будничное дѣло.
Пожалуй, можно сказать, что автономія — вѣчно безпокойное состояніе. Ѳукидидъ, изображающій великое общее междоусобіе въ Греціи, даетъ намъ возможность заглянуть также въ жизнь мелкихъ и мельчайшихъ уголковъ раздробленной страны. Въ то время, какъ двѣ большія воюющія державы ведутъ крупныя операціи, всюду кипитъ борьба сосѣдскихъ маленькихъ общинъ; онѣ конечно увлечены поневолѣ въ союзъ съ Аѳинами или Спартой, онѣ не могутъ сохранить нейтралитетъ благодаря давленію крупныхъ державъ, но ихъ дѣйствія въ то же время — не что иное, какъ оживленіе старыхъ, повсемѣстныхъ споровъ.
Поэтому маленькая греческая община обыкновенно вся состоитъ изъ воителей. Всѣ умѣютъ владѣть оружіемъ; въ походъ часто идутъ πανδημεῑ народомъ. Въ теченіе долгихъ лѣтъ набѣги на сосѣдей образуютъ правильное лѣтнее занятіе. Во время большой междоусобной войны, начавшейся въ 431 г., пелопоннесцы изъ года въ годъ направляются лѣтомъ черезъ перешеекъ на разореніе Аттики; и каждый годъ по Ѳукидиду, походъ кончается одинаково, такъ что въ текстѣ постоянно встрѣчается стереотипная фраза: «когда у нихъ вышелъ весь захваченный съ собою провіантъ, они вернулись домой и разошлись по своимъ общинамъ». А относится это замѣчаніе по премуществу къ маленькимъ городкамъ и областямъ съ населеніемъ 5—10 тысячъ жителей.
Автономія не ограничивается однимъ управленіемъ, она прострается на всѣ явленія жизни, на область вѣры и эстетики, на серьезное и на забаву, на предметы поклоненія и на средства развлеченія. У каждой общины свои мѣстный патронъ, своя святыня, обыкновенно останки героя, какая-нибудь знаменитая могила, съ охраной которой связано само существованіе общины. Изъ-за костей тоже идутъ вѣчныя усобицы; предпріимчивые люди норовятъ похитить у сосѣдей чудодѣйственную святыню, забрать ее себѣ и спрятать въ свою очередь подъ десятью запорами. У каждой общины свои праздники, свой календарь, свои посты и священныя примѣты: въ Аѳинахъ одно, въ Спартѣ другое, въ Дельфахъ третье. Ни за что граждане не отложатъ своего праздника, не пожертвуютъ своимъ отдыхомъ, не отмѣнятъ традиціонныхъ хороводовъ, музыкальныхъ состязаній, драматическихъ плясокъ и гимнастическихъ игръ. Во время греко-персидскихъ войнъ спартанцы теряютъ драгоцѣнное время изъ-за того, чтобы справить по всѣмъ обычаямъ праздникъ Карней. Иногда среди похода вдругъ уходило домой ополченіе какой-нибудь общины, чтобы не пропустить наступившей праздничной поры. Въ 412 году важный стратегическій планъ разстроился благодаря неисправимой привычкѣ грековъ забывать обо всемъ въ мірѣ изъ-за праздника. Пелопоннесцы замышляли отправить внезапно свой флотъ отъ Коринѳскаго перешейка къ берегамъ Малой Азіи чтобы подать помощь Хіосу и другимъ членамъ морского союза, готовымъ отложиться отъ Аѳинъ. Все дѣло въ томъ, чтобы скрыть операціи отъ аѳинянъ; но коринѳяне, на территоріи которыхъ шли заготовленія экспедиціи, объявили, что наступаютъ истмійскія игры: они не могутъ ни сократить праздничный періодъ, ни отмѣнить божій миръ, охраняющій всѣхъ посѣтителей праздничнаго центра. Отплытіе пелопоннесской эскадры замедлилось, а между тѣмъ на Истміи, пользуясь охраной божьяго мира, прибыли аѳиняне и узнали о приготовленіи похода: они во-время выслали свою эскадру и загородили выходъ пелопоннесскимъ кораблямъ.
Присяга гражданъ греческой общины. Нѣтъ ничего болѣе характернаго для политическаго сознанія, развивавшагося среди тѣсныхъ кантональныхъ условій, какъ присяга, которую долженъ былъ произнести каждый гражданинъ. Въ сравненіи съ современными неопредѣленно-торжественными формулами присяга лица, вновь вступающаго въ среду греческой общины, отличалась крайнимъ реализмомъ и обстоятельностью самыхъ точныхъ и мелочныхъ обѣщаній. Въ видѣ иллюстраціи можетъ служить надпись, открытая въ Херсонѣ Таврическомъ (близъ Севастополя), которая заключаетъ въ себѣ полный текстъ гражданской присяги[2]. Эта греческая колонія, хотя и отброшенная въ далекую варварскую страну, воспроизводила, однако, характерныя условія большей части кантоновъ европейской Греціи. Херсонъ — приморскій городъ съ небольшой полоской земли у выхода сухопутной дороги, обладавшій нѣсколькими укрѣпленными пунктами на станціяхъ и перекресткахъ этой дороги. Въ колоніи кипѣла обычная борьба партій греческихъ общинъ: были заговоры политическихъ клубовъ, изгнанія побѣжденныхъ противниковъ, измѣны эмигрантовъ, исключительные законы и т. д. Поэтому присяга херсонцевъ характерна и для греческихъ городовъ вообще.
Гражданинъ обѣщаетъ въ ней «мыслить согласно съ другими о благосостояніи и свободѣ города и гражданъ, не предавать интересовъ Херсона и его крѣпостей ни греку, ни варвару, но сохранить ихъ вѣрно народу херсонцевъ». «Я не стану нарушать демократнческій строй, не буду помогать врагу и предателю этого строя, не скрою о подобномъ замыслѣ, но сообщу о немъ деміургамъ, поставленнымъ для управленія городомъ. Такъ же буду я поступать и въ качествѣ деміурга и члена Совѣта. Я не передамъ тайно ни греку, ни варвару ничего такого, что можетъ повредить городу, не возьму даровъ съ этой цѣлью, не вступлю въ заговоръ ни противъ общины, ни противъ отдѣльныхъ гражданъ. Если же я съ кѣмъ-нибудь вступилъ бы въ заговоръ и связалъ себя особой клятвой, лучше мнѣ нарушить обѣтъ, чѣмъ сохранить его». Вслѣдъ за этими чисто-политическими завѣреніями идеть обѣщаніе также чрезвычайно конкретное, вызванное продовольственными условіями, Херсона и законами о хлѣбной торговлѣ: «Я не буду продавать хлѣба получаемого съ полей (нашей) родины, я не стану его вывозить въ другое мѣсто, помимо Херсона». Видимо, дѣло идетъ о правильномъ обезпеченіи хлѣбомъ главнаго города и о запрещеніи свозить запасы куда-либо, кромѣ центра, чтобы власти имѣли полную возможность отдѣлить необходимую долю для продовольствія горожанъ и только излишекъ допустить къ вывозу. Это мѣсто въ присягѣ, нѣчто въ родѣ наивнаго вложенія перста въ раны, наглядно выдѣляетъ значеніе строгой продовольственной регламентаціи въ жизни греческой общины.
Обработка земли и орошеніе. Разобщенныя между собой маленькія греческія области большею частью плохо обезпечены въ смыслѣ питанія. Хлѣбопашество возможно лишь въ немногихъ равнинахъ, въ Ѳессаліи, въ Беотіи, въ котловинѣ Лаконіи и Мессеніи. Производимаго страной хлѣба было слишкомъ мало, и, по мѣрѣ роста населенія, необходимо было обезпечить себѣ свободный подвозъ съ иностранныхъ рынковъ. На невысокихъ склонахъ, преимущественно въ восточной Греціи, растутъ виноградъ и оливка; оливководство составляло важную основу благосостоянія старинной Аттики въ ту эпоху, когда она еще не стала на дорогу морскихъ захватовъ и широкой торговли. Но вообще на греческихъ плоскогорьяхъ мало наносной плодородной земли; мягкіе слои почвы, получаемые отъ вывѣтриванія верхней коры, смываются ливнями, и твердыя каменныя породы выступаютъ наружу. Тутъ всякая горсть земли на счету. Человѣку приходится какъ бы создавать для себя почву, собирать ее частицами и насыпать вмѣстѣ: съ большими усиліями онъ наноситъ тонкіе слои на голые уступы, роетъ ямы для добыванія мергеля, лежащаго мѣстами подпочвой, и такимъ образомъ добываетъ себѣ почву изъ-подъ земли, перекладывая слои. Въ старинной Греціи населеніе было плотнѣе, чѣмъ въ современной, и соотвѣтственно тому садоводы и земледѣльцы были усерднѣе и тщательнѣе въ работѣ: въ большомъ ходу была обработка земли террасами, при чемъ возводили искусственно какъ бы бастіоны, подпирая слои снаружи каменными стѣнками; въ различныхъ мѣстахъ, нынѣ заброшенныхъ, находятъ такіе стѣнки и валы.
Гораздо болѣе, чѣмъ въ современности, примѣнялось въ старинной Греціи искусственное орошеніе. Но и для оросительныхъ сооруженій условія страны крайне невыгодны. Именно, восточная Греція, представляющая больше простора для населенія, бѣдна дождями. Рѣки и ручьи питаются горными снѣгами; всѣ они — короткіе, небольшіе потоки, низвергающіеся въ море, частью совсѣмъ пересыхающіе. Достаточно напомнить, что крупнѣйшій городъ Греціи, Аѳины, стоялъ на двухъ ручьяхъ, лѣтомъ совсѣмъ безводныхъ. Прѣсной воды въ Греціи поразительно мало; тутъ возможны вѣчные споры изъ-за какого-нибудь ручейка, и необходимо старательное распредѣленіе очереди для полученія воды. Въ извѣстной клятвѣ, которую приносили кантоны и племена, вошедшіе въ союзъ пилейской амфиктіоніи (охранявшей Дельфійское святилище), было опредѣленное обѣщаніе «не лишать общины, входящія въ составъ союза, прѣсной воды ни въ мирное, ни въ военное время». Въ Греціи свѣжая вода — словно какое-то высшее благо. Современный грекъ говоритъ на прощаніе: «добраго пути и свѣжей воды». Почти тѣми же словами провожалъ древній грекъ отошедшаго въ другой міръ. Въ этой бытовой чертѣ ясно отразилась жестокая постоянная нужда въ водѣ.
Борьба за воду выражена ярко и въ юридическихъ памятникахъ Греціи. Во всѣхъ городскихъ законодательствахъ непремѣнно естъ статьи, опредѣляющія право частныхъ лицъ отводить воду, рыть канавы, копать колодцы, регулирующія всякаго рода столкновенія, которыя могутъ возникнуть при пользованіи водой изъ мѣстныхъ рѣчекъ и источниковъ. Въ Гортинѣ на о. Критѣ народъ постановилъ, чтобы отдѣльные хозяева, отводя каналъ отъ рѣчного русла, никоимъ образомъ не уменьшали основного теченія въ рѣкѣ; они должны руководиться при этомъ, въ качествѣ нормальной мѣрки, протяженіемъ городского моста у рыночной площади[3]. Законы Солона точно опредѣляютъ, на какомъ разстояніи отъ публичнаго водоема частное лицо имѣетъ право вырыть колодецъ; но такъ какъ, въ виду крайней скудости подпочвенной воды, колодцевъ не можетъ быть много, то въ законѣ опредѣлено количество воды, которое обязанъ отпускать владѣлецъ колодца своимъ сосѣдямъ[4]. Тяжелая необходимость послужила грекамъ школой въ развитіи техники проведенія воды, и они достигли въ этомъ отношеніи немалаго искусства. Въ числѣ чудесъ главнаго города на о. Самосѣ Геродотъ называетъ крупнѣйшій въ Греціи водопроводъ[5].
Въ гористыхъ областяхъ большей половины Греціи возможно лишь скотоводство, и притомъ весьма примитивное; на склонахъ находятъ себѣ кормъ неприхотливыя овцы и особенно козы, тогда какъ крупному скоту будетъ слишкомъ голодно. Скотоводческія области лежатъ преимущественно на западѣ и въ серединѣ, чѣмъ и объясняется отсталость и бѣдность западной Греціи (Эпира, Акарнаніи, Этоліи, Фокиды, Аркадіи), сравнительно съ восточнымъ краемъ и югомъ, гдѣ расположены земледѣльческія и садоводческія области (Ѳессалія, Беотіи, Аттика, островъ Эвбея, Арголида, Лаконія, Мессенія).
Но и эти лучше поставленныя земли не могли пропитать мѣстное населеніе, когда оно сильно возросло, особенно вь V вѣкѣ, въ самую цвѣтущую эпоху греческой жизни. Передъ Греціей необыкновенно остро всталъ вопросъ о подвозѣ припасовъ первой необходимости, особенно хлѣба. Пелопоннесъ существовалъ преимущественно доставкой зерна изъ своихъ западныхъ колоній, италійскихъ и сицилійскихъ. Аѳиняне построили въ 431 году свой планъ уничтоженія спартанской мощи на полной экономической изоляціи Пелопоннеса съ моря и въ особенности на разрѣзѣ путей сообщенія съ западными колоніями; въ 415 г., отправляя большую экспедицію въ Сицилію, аѳиняне замышляли тѣмъ же ударомъ лишить Пелопонессъ подвоза жизненныхъ припасовъ. Въ свою очередь, Аѳины, превратившись изъ кантона въ большую морскую державу, по необходимости должны были организовать хлѣбоснабженіе изъ богатыхъ черноморскихъ областей. Отсюда жизненное значеніе дли Аѳинъ обладанія проливами, Геллеспонтомъ и Босфоромъ; подъ конецъ отчаянной борьбы на жизнь и на смерть между Спартой и Аѳинами въ годы 411—405 всѣ дѣйствія сосредоточились вь проливахъ: съ ихъ потерей, съ прекращеніемъ подвоза изъ Понта, Аѳины, осужденныя на голодную смерть, капитулировали.
Край скудный, разбитый горами на безсильныя мелкія области, Греція вынуждена была бы оставаться на уровнѣ такихъ замкнутыхъ странъ, какъ нашъ Кавказъ, если бы не близость и, такъ сказать, повсемѣстное, глубокое проникновеніе моря.
Море. Замкнутыя другъ отъ друга, греческій области были, напротивъ, открыты для внѣшнихъ сношеній. За немногими исключеніями, онѣ большей частью имѣли выходъ къ морю. Въ Греціи необыкновенно развита береговая линія. Въ Пелопонессѣ нѣтъ ни одного пункта, который бы отстоялъ болѣе, чемъ на 7 миль отъ моря, въ Средней Греціи — болѣе, чѣмъ на 8 (въ Ѳессаліи и Эпирѣ болѣе чѣмъ на 14). Изрѣзанность Греціи можно оцѣнить по сравненію съ Пиренейскимъ полуостровомъ. Вся Греція не больше Португаліи, между тѣмъ какъ ея береговая линія больше берега всего Пиренейскаго полуострова, въ которомъ Португалія составляетъ лишь одну шестую долю.
Но береговая линія не въ одинаковой мѣрѣ развита на западѣ и на востокѣ. На западѣ, помимо глубоко вдающагося Коринѳскаго залива, нѣтъ бухтъ, и берегъ мало доступенъ; съ этой стороны мало острововъ; къ морю прилегаютъ большею частью дикія лѣсистыя горныя области. Ихъ населеніе стало позже вступать въ исторію, и въ концѣ-концовъ не играло важной роли. На востокѣ, напротивъ, берегъ состоитъ изъ выдавшихся впередъ полуострововъ, чередующихся съ заливами и бухтами; здѣсь цѣлый рядъ гаваней, и съ этой стороны море усѣяно островами въ необыкновенномъ изобиліи. На восточной окраинѣ Греціи больше также открытыхъ долинъ. Въ этой болѣе выгодно поставленной части и сложились важнѣйшія греческія государства, разыгралась греческая исторія.
Омывающее восточную Грецію Эгейское море — опять нѣчто исключительное. Оно необыкновенно выгодно для начала мореплаванія, для первыхъ его шаговъ, когда моряки ѣздятъ исключительно вдоль береговъ или отъ острова къ острову, никогда не упуская изъ виду суши. Въ самомъ дѣлѣ, съ любого пункта восточнаго берега Греціи виденъ другой, противоположный, или нѣсколько острововъ въ разныхъ направленіяхъ. Острова образуютъ непрерывныя цѣпи отъ европейскаго берега къ азіатскому; переѣзды между ними коротки, и благодаря этому, возможны частыя остановки; нѣтъ острова, отъ котораго другой островъ или другой берегъ отстоялъ бы болѣе, чѣмъ на 5 миль. Все это море легко обозримо; у моряка всюду передъ глазами оріентирующіе пункты. Выѣзжая черезъ Геллеспонтъ съ сѣверо-востока въ Эгейское море, онъ видитъ сейчасъ же далеко выдавшуюся въ море черную массу Аѳона. Аѳонская гора видна во всей сѣверной части Эгейскаго моря. Съ острова Хіоса, близко примыкающаго къ Малой Азіи, виденъ, поперекъ моря, край Эвбеи, въ свою очередь плотно прилегающей къ европейской Греціи. Въ болѣе широкой южной части моря есть промежуточный пунктъ: горный массивъ Ида на Критѣ виденъ съ мыса Малеа, на окраинѣ Пелопоннеса, и съ острова Родоса, близкаго къ малоазійскому берегу.
Эгейское море похоже на большое внутреннее озеро. Оно отвѣчаетъ требованіямъ примитивнаго мореплаванія. Въ бурные осенніе и зимніе мѣсяцы греки не ѣздили вовсе; суда стояли, защищенныя отъ вѣтра, въ тихихъ закрытыхъ бухтахъ. Въ болѣе спокойное лѣтнее время они пользовались правильностью теченій и вѣтровъ. Посрединѣ моря проходитъ теченіе съ сѣвера, вдоль береговъ обратныя теченія. Въ продолженіе дня дуетъ сильный сѣверный вѣтеръ (этесіи), благопріятный для плавателей, идущихъ изъ Чернаго моря и Пропонтиды на югъ, къ Аѳинамъ и къ Пелопоннесу. Къ вечеру онъ ложится, и мореходу, направляющемуся съ юга, надо пользоваться ночнымъ временемъ.
Морскіе пути и связи. Если море вообще выводитъ Грецію изъ ея обособленнаго положенія, то Эгейское море сближаетъ восточную часть Греціи съ противолежащими ей берегами Малой Азіи. Греція какъ бы обращена лицомъ къ востоку; тутъ между Европой и Азіей граница сглажена, почти отсутствуетъ. Острова Эгейскаго моря составляютъ прямое продолженіе горныхъ хребтовъ восточной Греціи. Киклады тянутся замѣтными четырьмя параллельными рядами отъ выдавшихся концовъ ея, отъ Ѳессаліи и Эвбеи, отъ Аттики, отъ Арголиды и гребня Парнона въ Лаконіи. Послѣднія звенья этихъ рядовъ нечувствительно переходятъ вь группу Спорадъ, которыя въ свою очередь представляютъ продолженіе береговыхъ возвышенностей Малой Азіи. Что касается западныхъ и юго-западныхъ окраинъ Малой Азіи, то по расчлененію берега, почвѣ, климату онѣ очень напоминаютъ восточную Грецію и, напротивъ, не похожи на прилегающее къ нимъ съ востока дикое плоскогоріе середины Малой Азіи. Эгейское море связываетъ, такимъ образомъ, двѣ родственныя страны; изъ нихъ-то, соединенныхъ вмѣстѣ, и образовался историческій міръ классической Греціи въ собственномъ смыслѣ слова. Уже раннія передвиженія и предпріятія, отразившіяся въ гомеровскомъ эпосѣ, произошли внутри этихъ рамокъ. Позднѣе колонизація, которая направилась въ Черное море, въ Африку и особенно въ западную часть Средиземнаго моря, вышла изъ круга земель, охватывающихъ Эгейское море. Очень характерно, что берега южной Италіи, Сициліи и даже столь близкіе къ западной Греціи Іоническіе острова были колонизованы не съ западной окраины, а именно съ востока, изъ Мегары, Коринѳа, Эвбеи, Милета и малоазійскихъ городовъ. Колонизація пошла кругомъ Греціи, потому что исходила изъ готоваго сложившагося стараго греческаго міра, созданнаго особыми условіями Эгейскаго моря и его береговъ. Наконецъ, самая крупная держава античной Греціи, аѳинская морская имперія, была соединеніемъ городовъ и общинъ, окаймляющихъ Эгейское море и расположенныхъ въ серединѣ его.
Море составляетъ настоящее спасеніе сдавленныхъ горами, пріютившихся на выступахъ и въ котловинахъ мелкихъ греческихъ племенъ. Моремъ подвозятся необходимые припасы и недостающіе товары, и моремъ уходитъ избытокъ населенія. Для маленькой греческой общины выходъ къ морю — единственный жизненный путь. Если запереть такой выходъ, если блокировать его флотомъ, или если врагъ, высадившись, выстроитъ на берегу крѣпостцу, населеніе области погибло голодной смертью. Обыкновенно нѣтъ возможности уйти и въ горы, потому что по ту сторону горной цѣпи внутреннія котловины заняты такимъ же скудно питающимся, но цѣпкимъ и воинственнымъ населеніемъ.
Изъ этой географической особенности выросла совершенно своеобразная манера защиты у грековъ. Самый знаменитый примѣрь ея мы видимъ у аѳинянъ въ видѣ Длинныхъ стѣнъ, выстроенныхъ по иниціативѣ Ѳемистокла и соединявшихъ на протяженіи нѣсколькихъ километровъ главный городъ съ его гаванью Пиреемъ. Эта укрѣпленная линія, возведенная послѣ нашествія Ксеркса, когда пришлось покинуть Аѳины, отрѣзанныя отъ сообщеній, должна была въ критическія времена обезпечивать выходъ къ морю для главной массы населенія. Въ эпоху Пелопоннесской войны Аттика была отдана на разграбленіе непріятелю, а масса населенія, фактическій составъ общины, былъ сдвинутъ въ одну узкую колею, ведущую къ морю. Община была искусственно превращена въ долину съ единственнымъ выходомъ наподобіе тѣхъ, какіе мы отмѣтили въ Ахайѣ, и какіе можно еще въ такой же типической формѣ наблюдать на сѣверномъ побережьѣ Крита. Хочется сказать, что люди здѣсь точно повторили, продолжили и заострили наблюденную ими форму окружающей природы. Строители Длинныхъ стѣнъ вмѣстѣ съ чѣмъ какъ бы искусственно создали себѣ на сушѣ изолированное положеніе, въ родѣ островного. Потомъ аѳиняне научаютъ другихъ тому же стратегическому средству. Въ періодъ, когда они распоряжались въ сосѣдней Мегарѣ, они построили мегарянамъ Длинныя стѣны на соединеніе главнаго пункта съ моремъ. Такую же укрѣпленную линію выстроили себѣ Аргосъ и Патры въ Ахайѣ.
Длинныя стѣны — словно какое-то національное сооруженіе въ Греціи. Присматриваясь ближе, мы видимъ, что условія его даны физической природой. Человѣческое изобрѣтеніе копируетъ устройство поверхности; Длинныя стѣны продолжаютъ строеніе горныхъ отроговъ; онѣ довершаютъ обособленіе областей; но вмѣстѣ съ тѣмъ онѣ обезпечиваютъ жизненный нервъ греческой области — сообщеніе ея съ моремъ.
Эмиграція. Съ самыхъ раннихъ временъ эти скудныя, тѣсныя, открытыя лишь къ морю области Греціи высылали во всѣ стороны, а главнымъ образомъ на востокъ избытокъ своего населенія, или, вѣрнѣе, самые подвижные, безпокойные, предпріимчивые его элементы. Ѳукидидъ отлично понялъ эту особенность старинной греческой исторіи. По его словамъ, съ тѣхъ поръ, какъ греки запомнятъ себя, нѣтъ племени, которое бы не передвигалось съ мѣста на мѣсто; болѣе сильные вытѣснили слабыхъ. При общей небезопасности, при отсутствіи торговли люди оставались въ бѣдности; никто не старался выработать съ земля больше, чѣмъ нужно было для пропитанія; жили изо для въ день, и ни у кого не было имущества; поэтому они легко снимались съ мѣста и не строились особенно прочно, не укрѣпляли селеній. Ѳукидидъ разсказываетъ намъ[6] о морскомъ пиратствѣ, о безконечныхъ наѣздахъ съ моря, о грабежахъ, о торговлѣ захваченнымъ добромъ; изъ этихъ непрерывныхъ морскихъ усобицъ выросли постепенно большія предпріятіи, сложились крупныя морскія державы. Троянская воина стоитъ у него въ цѣпи этихъ своеобразныхъ греческихъ набѣговъ. Въ ней всѣ характерныя черты греческой экспедиціи: выѣздъ воинственныхъ дружинъ, захватъ чужихъ запасовъ и, наконецъ, переселеніе на новую родину — то, что мы называемъ колонизаціей.
Въ этой картинѣ не хватаетъ лишь одной черты, которую Ѳукидидъ не добавляетъ, можетъ бытъ, изъ національной гордости: нѣтъ упоминанія объ уходѣ греческихъ наемниковъ на чужбину, о военной службѣ у большихъ восточныхъ державъ. А между тѣмъ наемничество — старинная черта греческой жизни. Уже въ VII вѣкѣ до Р. Х., какъ только проливается нѣкоторый свѣтъ на исторію эллинскихъ народностей, виденъ большой спросъ на греческихъ воиновъ въ разныхъ странахъ: въ Малой Азіи, въ Египтѣ, на Евфратѣ.
Греческіе моряки участвуютъ въ морскихъ операціяхъ, предпринятыхъ ассирійскимъ царемъ Сеннахерибомъ противъ Элама, въ нападеніи съ моря, со стороны Персидскаго залива. У царей Саитской династіи, у Псамметиха, Нехо, Амазиса, греки — главная военная сила: на скалѣ у Абу-Симбеля въ верхнемъ Египтѣ нацарапали имена греческихъ наемниковъ, ходившихъ въ Нубію. Когда въ серединѣ VI вѣка съ Иранскихъ горъ надвигается завоевательная громада персовъ, коалиція, пытающаяся имъ сопротивляться, выдвигаетъ всюду грековъ въ передніе ряды борьбы: они сражаются въ Лидіи и въ Египтѣ противъ Кира и Камбиза. Съ водвореніемъ въ Азіи персовъ греки идутъ на службу къ новой преуспѣвающей имперіи; у Геродота такъ и мелькаютъ имена греческихъ моряковъ, офицеровъ и инженеровъ, состоящихъ на службѣ великаго царя, напр., въ большой экспедиціи Дарія противъ скиѳовъ.
Всѣ эти факты относятся ко времени, гораздо болѣе раннему, чѣмъ IV вѣкъ, который принято считать эпохой развитія наемничества. Дѣло въ томъ, что уходъ на чужую службу, пиратскіе набѣги, воинственная колонизація — все это и составляетъ стихію грековъ отъ начала и до конца ихъ исторіи. Греческая народность рано начинаетъ разсѣиваться въ разныя стороны; рано стали увлекать грековъ богатства восточныхъ странъ.
Переселенія образуютъ самое постоянное, самое упорное и повседневное явленіе греческой жизни. Море открываетъ обитателямъ Балканскаго полуострова сотню выходовъ для выселенія. Помимо иностранной эмиграціи, въ Греціи вслѣдствіе тѣсноты и междоусобій въ отдѣльныхъ общинахъ, накопляется множество всякаго рода бѣглецовъ и изгнанниковъ. Въ V вѣкѣ эмигранты съ острова Эгины, морскую силу которой сломили аѳиняне, пріютились въ Пелопоннесѣ. Обратно, мессенцевъ, которые бились за свободу противъ Спарты въ 460 г., аѳиняне приняли у себя и устроили въ Навпактѣ, на сѣверномъ берегу Коринѳскаго залива. Платейцы, успѣвшіе бѣжать отъ гибели своего города въ началѣ Пелопоннесской войны, находятъ убѣжище въ Аѳинахъ. Всѣ эти эмигранты — обломки непрерывныхъ бурь и жестокихъ столкновеній между племенами и общинами. Они должны строить всю жизнь заново или пробиваться на чужой сторонѣ, служить чужимъ интересамъ.
Греческій патріотизмъ. Хотя эмиграція — самое обычное явленіе греческой жизни, она не уничтожаетъ необыкновенной привязанности, которую уроженцы мелкихъ областей питаютъ каждый къ своей крошечной родной странѣ. Мы встрѣчаемся съ характерной чертой жизни греческихъ общинъ, снова напоминающей намъ о правахъ и понятіяхъ горцевъ, задвинутыхъ природою въ тѣсные углы и безконечно сильно, до физической боли страдающихъ отъ разлуки съ родной долинкой.
У Ѳукидида есть по этому поводу любопытный разсказъ[7]. Какъ извѣстно, въ началѣ великой Пелопоннесской войны Периклъ убѣдилъ всѣхъ сельскихъ жителей Аттики укрыться въ воинскихъ стѣнахъ и предоставить спартанцамъ и ихъ союзникамъ разграбленіе Аттики, такъ какъ совершенно безумно выходить въ поле противъ болѣе численнаго непріятеля, знаменитаго къ тому же своимъ сухопутнымъ боемъ, на сушѣ непобѣдимаго; предполагалось тѣмъ временемъ нанести пелопоннесцамъ гораздо болѣе вреда морскими операціями. Среди скрывавшихся въ стѣнахъ были жители самой большой сельской волости Аттаки, Ахарнъ. Они сознательно присоединились къ общему рѣшенію. Но вотъ пришли спартанцы; съ высоты стѣнъ ахарнцы видятъ разореніе родныхъ полей и виноградниковъ. Они понимаютъ безуміе вылазки противъ врага, но не могутъ вынести зрѣлища; они рвутся въ бой со спартанцами, устраиваютъ частыя сходки, волнуются и близки къ возстанію. Съ другой стороны, спартанскій предводитель Архидамъ строитъ на этихъ ему знакомыхъ чувствахъ цѣлый расчетъ. Онъ знаетъ, что ахарнцы составляютъ очень значительную долю въ ополченіи; поэтому онъ раньше всего нападаетъ на ихъ сельскія владѣнія. Ахарнцы, такъ разсчитываетъ спартанскій царь, не дадутъ разорятъ свои земли и станутъ возбуждать къ борьбѣ другихъ, а спартанцамъ именно и надо выманить аѳинянъ на открытый бой. Но если даже ни этотъ разъ аѳиняне не выйдутъ въ поле, то онъ можетъ тѣмъ спокойнѣе потомъ разорятъ другія земли и даже подступить къ городу: дѣло въ томъ, что ахарнцы, уже лишившись всего своего достоянія, но станутъ такъ охотно биться за земли всѣхъ остальныхъ, и среди гражданъ наступитъ разладъ.
Чтобы оцѣнить вполнѣ этотъ разсказъ Ѳукидида, надо вспомнитъ, что Аттика славилась своимъ стариннымъ синойкизмомъ, т.‑е. объединеніемъ, которое давно уже связало жителей отдѣльныхъ мелкихъ общинъ общими учрежденіями, совмѣстной службой и предпріятіями. И все же особность старой самостоятельной общины Ахарнъ сказалась; и даже врагъ строилъ на ней небезосновательные расчеты.
А вотъ разсказъ Ксенофонта (въ Анабазисѣ) о судьбѣ греческаго войска далеко за предѣлами родины; эта армія, весьма большая для того времени, набрана изъ уроженцевъ чуть ли не всѣхъ греческихъ областей: Ѳессаліи, Аркадіи, Аттики, Беотіи, Лаконіи, Элиды, есть воины съ о. Сициліи, Родоса и т. д. Они, казалось бы, могли стереться въ одну безформенную массу подъ вліяніемъ своей чисто-коммерческой службы, въ борьбѣ за чуждое имъ дѣло; къ тому же среди нихъ было немало эмигрантовъ, озлобленныхъ противъ большинства своихъ согражданъ, которые ихъ изгнали. И однако, какъ сильно въ нихъ кантональное чувство! Ксенофонтъ при всякомъ имени офицера или солдата непремѣнно прибавитъ, откуда онъ родомъ; земляки тѣсно держатся вмѣстѣ. Иногда люди разныхъ кантоновъ ссорятся въ лагерѣ, точно они дома въ Греціи столкнулись около перевала или рѣчки, раздѣляющей ихъ деревни; иногда только мило и остроумно пикируются. При этомъ всякій изъ нихъ чувствуетъ себя прежде всего аѳиняниномъ, или спартанцемъ, или элейцемъ, а потомъ уже грекомъ[8].
Подвижность греческаго народа. Народившись въ крошечныхъ долинкахъ и на гористыхъ островкахъ, чувство привязанности каждаго къ своей маленькой общинѣ можетъ потомъ жить отдѣльно отъ географической среды. Изъ факта физическаго оно становится моральнымъ явленіемъ, оно переходитъ въ общественное чувство, связывающее односельчанъ. То, о чемъ по временамъ мечтаетъ европеецъ, растворившійся въ океанѣ раздробленныхъ, какъ онъ самъ, человѣческихъ единицъ, и то, что европеецъ въ своихъ мечтахъ называетъ коммуной, здѣсь, на берегахъ Эгейскаго моря, было дано само собой.
Природа сложила рамки коммуны и воспитала ея бытъ. Но коммуна могла потомъ отдѣлиться отъ своей воспитательницы и сохранить надолго самостоятельную корпоративную жизнь. Вся греческая колонизація состоитъ въ томъ, что цѣлая община или большая частъ общины передвигается въ далекіе края и остается тамъ такимъ же органическимъ связнымъ цѣлымъ, какимъ была на родинѣ. Община вся можетъ сѣсть на корабли и обратиться въ пловучій странствующій народъ. Въ этомъ смыслѣ у грековъ время отъ времени появляются своеобразные планы переселенія. Объ одномъ изъ нихъ разсказываетъ Геродотъ[9]. Въ 40-хъ гг. VI вѣка Киръ разгромилъ Индійское царство въ Малой Азіи. Слѣдомъ за этимъ завоеваніемъ персы надвинулись на греческія общины, лежавшія на берегу Малой Азіи. Начались осады, разрушенія городовъ, капитуляціи на тяжелыхъ условіяхъ. Въ отчаяніи іонійскіе греки собрались на конгрессъ и стали обсуждать положеніе. Здѣсь-то именно Біасъ изъ города Пріене (упоминавшійся потомъ въ числѣ семи мудрецовъ), развилъ свой планъ совмѣстнаго общаго переселенія. Характерны выраженія, въ которыхъ Геродотъ передаетъ объ этомъ проектѣ; въ нихъ чувствуется увлеченіе чисто-греческой идеей мудраго политика. «Біасъ, какъ мнѣ привелось выяснить, высказалъ мысль особенно удачную; если бы его послушались, то греки добились бы наиболѣе цвѣтущаго положенія, какое только можно представить. Біасъ предложилъ соединиться всѣмъ іонійцамъ въ одну экспедицію и плыть на островъ Сардинію съ тѣмъ, чтобы основать тамъ Іонію, центральную, общеіонійскую колонію; тамъ они будутъ избавлены отъ всякаго рабства и счастливо устроятся. Тогда какъ оставшись на мѣстѣ въ Іоніи, они но увидятъ болѣе свободы».
Не надо считать этотъ планъ безпочвенной фантазіей. Біасъ намѣтилъ лишь въ широкихъ линіяхъ то, что постоянно и непрерывно происходило во всей Греціи. Его предложеніе лѣтъ 60 спустя было буквально повторено Ѳемистокломъ и исполнено аѳинянами. Когда Ксерксъ сталъ надвигаться въ Среднюю Грецію и грозила неминуемая оккупація Аттики, Ѳемистоклъ предложилъ аѳинянамъ посадить свои семьи и движимость на корабли и попытать счастья въ морской битвѣ. Что бы произошло въ случаѣ пораженія грековъ? На что шли аѳиняне, принимая предложеніе Ѳемистокла? Имъ осталось бы только уйти всей коммуной въ изгнаніе, основать себѣ новую родину гдѣ-нибудь на западѣ, гдѣ было больше свободной земли и куда еще не могла достать рука всемогущаго великаго царя Востока. Мотивъ, такъ ярко отразившійся въ планахъ Біаса и Ѳемистокла, никогда не исчезалъ изъ сознанія грековъ. Въ 413 г., когда аѳиняне потерпѣли подъ Сиракузами рѣшительное пораженіе, когда былъ уничтоженъ ихъ флотъ и совершенно отрѣзано всякое отступленіе моремъ, осталось уйти въ глубь Сициліи или къ какому-либо берегу острова. Главнокомандующій Никій, стараясь ободрить упавшее духомъ войско, раскрылъ передъ нимъ такую перспективу: «Подумайте только, какіе вы великолѣпные воины! А вѣдь куда бы вы ни ушли, гдѣ бы ни осѣли, вы тотчасъ же образуете собой новую общину!»
Въ приведенныхъ политическихъ фантазіяхъ и программахъ мы еще разъ читаемъ результаты физическаго строенія страны; ея раздробленность, ея дѣленіе на какія-ю естественныя крѣпости и ея жизнь у всепроникающаго моря, которое образуетъ какъ бы гарантію свободы. Въ словахъ Біаса, Ѳемистокла и Никія отражаются характернѣйшія черты греческаго соціальнаго быта; цѣпкость кантональнаго строя, тѣсная сомкнутость общины, чувство независимости превыше всего, и въ то же время крайняя подвижность, способность кь переселеніямъ, при чемъ во всѣхъ треволненіяхъ судьбы и передвиженіяхъ сохраняются крѣпкія связи, образовавшіяся въ коммунальной жизни.
Характеристика грековъ въ устахъ ихъ писателей. Подвижность, непосѣдливость остаются основной чертой греческой народности на всемъ протяженіи ея исторіи. Намъ интересно отмѣтить, въ какой мѣрѣ сами греки сознавали быстроту смѣнъ въ своей жизни, вѣчный спѣхъ и порывчатость своей работы, необходимость новыхъ и новыхъ внѣшнихъ предпріятій. До степени лихорадочной напряженности эта подвижность доходитъ въ военно-политической дѣятельности Аѳинъ въ V вѣкѣ.
Ѳукидидъ среди своихъ изумительныхъ драматическихъ характеристикъ изобразилъ намъ между прочимъ аѳинянъ, этихъ греческихъ «американцевъ» въ пору ихъ наибольшаго кипѣнія. По свойственной ему манерѣ онъ влагаетъ оцѣнку аѳинянъ въ уста ихъ злѣйшихъ враговъ, коринѳянъ[10]. Обращаясь къ слишкомъ коснымъ спартанцамъ, стараясь встряхнуть ихъ отъ апатіи и побудить къ энергическимъ дѣйствіямъ противъ Аѳинъ, коринѳяне говорятъ: «вы совсѣмъ не подумали, какъ не похожи на насъ аѳиняне и какъ своеобразны эти люди вообще. Это — новаторы, способные быстро создавать планы и настойчиво осуществлять то, что они разъ рѣшили; они смѣлы, готовы на рискъ и не теряются въ опасностяхъ. Они умѣютъ извлечь наибольшую пользу изъ побѣды, а въ случаѣ неудачи уступить какъ можно меньше. Они способны жертвовать собой для государства безраздѣльно, но сохраняютъ полное обладаніе всѣми силами своего духа. Никогда они не удовлетворяются достигнутымъ, а идутъ все дальше и дальше. Среди усилій и опасностей они работаютъ всю жизнь и совсѣмъ не наслаждаются владѣніемъ своимъ, такъ какъ все хлопочутъ о новыхъ пріобрѣтеніяхъ; нѣтъ у нихъ другого праздника, какъ исполненіе обязанности; бездѣльный досугъ кажется имъ худшимъ несчастіемъ, чѣмъ тяжелый трудъ. Однимъ словомъ, можно сказать, что аѳиняне отъ природы предназначены ни себѣ, ни другимъ не давать покоя… Какъ въ искусствѣ, такъ и въ политикѣ по необходимости всегда будутъ одерживать верхъ новыя формы. Люди, развивающіе многостороннюю дѣятельность, должны думать постоянно о разныхъ усовершенствованіяхъ. Вотъ почему аѳиняне, опираясь на свой богатый опытъ, такъ много провели у себя новаго».
Едва ли есть другая страница у античныхъ писателей, которая такъ близко напоминала бы настроенія новѣйшей культуры XIX—XX вв. Вотъ, казалось бы, когда люди вѣрили въ прогрессъ! Безъ сомнѣнія, мы должны учесть въ характеристикѣ Ѳукидида идеализацію родного города: писатель и преувеличиваетъ кипучую дѣятельность аѳинянъ, и любуется ею. Можно возразить, что здѣсь дѣло идетъ не о грекахъ вообще, а только объ аѳинянахъ. Но, конечно, въ словахъ коринѳянъ у Ѳукидида заключена значительная доля общаго сужденія. Аѳиняне — не исключеніе въ греческой жизни, а только ея наибольшее напряженіе. Спартанцамъ дѣлается упрекъ въ косности, но Ѳукидидь знаетъ хорошо и разсказываетъ самъ дальше, какую изобрѣтательность и подвижность показали въ той же войнѣ спартанцы Брасидъ и Агисъ, какъ во второй половинѣ войны спартанцы энергично бросаются въ морскую стихію, чтобы въ концѣ-концовъ превзойти здѣсь первѣйшихъ новаторовъ, аѳинянъ.
Къ тому же характеристика Ѳукидида вовсе не стоитъ одиноко въ греческой литературѣ. Вотъ крайне интересное замѣчаніе Геродота, свидѣтельствующее о томъ, что греки хорошо сознавали за собою только что отмѣченныя національныя черты. Богатый скиѳъ Анахарсисъ ѣдетъ въ Грецію, чтобы получитъ научное образованіе. Побывавши въ разныхъ мѣстахъ, онъ разочарованно возвращается назадъ: развѣ только у спартанцевъ есть чему поучиться; они мастера ставитъ вопросы и давать дѣльные отвѣты; остальные греки во всемъ спѣшатъ, и у нихъ никогда нѣтъ досуга, чтобы толкомъ заняться какой-либо наукой. Любитель анекдотовъ и остротъ, Геродотъ прибавляетъ: впрочемъ, это — шутка, придуманная самими греками[11]. Мы скажемъ: очень симпатичная черта грековъ, если они умѣли такъ смѣяться надъ собой, и какая же, вмѣстѣ съ тѣмъ, тонкая оцѣнка характернѣйшаго качества націи, одновременно, большого достоинства и большого недостатка ея.
Скороспѣлость развитія греческой народности. Мы въ правѣ добавитъ еще одинъ оттѣнокъ къ характеристикамъ, даннымъ двумя выдающимися греческими историками. Греки спѣшатъ, кипятъ, волнуются, ихъ развитіе идетъ съ нервической быстротой, но въ быту и сознаніи не все одинаково поспѣваетъ, и отсюда рѣзкія противорѣчія стараго и новаго, дикарства и утонченной культуры. Не успѣли греки получить съ востока религію олимпійскихъ боговъ, какъ уже поколѣніе Гомера интимно и смѣло подошло къ образамъ небожителей, развѣнчало и почти осмѣяло ихъ.
Общины воюютъ между собой за останки героевъ, выкрадываютъ другъ у друга чудодѣйственныя изображенія боговъ, живутъ дикими представленіями старины, а въ то же время первый греческій историкъ, Гекатей изъ Милета, заявляетъ рѣзко во всеуслышаніе, что, по его мнѣнію, миѳъ о Гераклѣ и другіе разсказы грековъ въ этомъ духѣ составляютъ пустой вымыселъ. У одного и того же писателя, Эсхила, есть драмы, въ которыхъ онъ возвеличиваетъ кровную месть, зоветъ мстителей на искупительныя убійства, одобряемыя богами, и есть произведеніе, въ которомъ онъ выступаетъ смѣлымъ борцомъ противъ произвола высшихъ силъ, защитникомъ правъ разума человѣческаго.
Греки изживаютъ торопливо одинъ моментъ за другимъ, жадно вычерпываютъ содержаніе каждой формы жизни, быстро увлекаются и быстро охладѣваютъ. Они не въ силахъ долго останавливаться на чемъ-либо, просто и непосредственно отдаваться ровнымъ и однообразнымъ впечатлѣніямъ; все подвергается критикѣ, все нужно разложить, разобрать, попробовать переставить. Ѳукидидъ заставляетъ однажды съ грустной ироніей сказать одного оратора аѳинянамъ: «вамъ ничего нельзя предложить и посовѣтовать; вы уже не вѣрите искренности, неспособны просто воспринимать; во всемъ вы перемудрите»[12].
Темпъ греческой жизни въ V вѣкѣ идетъ, все ускоряясь, но тѣмъ быстрѣе она направляется къ катастрофѣ. Въ V вѣкѣ поразительно конституціонное строительство, увлеченіе политикой; сначала симпатіи интеллигенціи обращены къ демократіи; но очень скоро наиболѣе культурные умы отворачиваются отъ этой формы и принимаются столь же усердно за политическія измышленія совсѣмъ иного характера: за изобрѣтеніе монархическихъ, аристократическихъ и бюрократическихъ комбинацій. И опять скоро наступаетъ полное разочарованіе во всѣхъ «формахъ государственнаго быта. Военные элементы, не находя больше занятія дома, уходятъ за границу; въ V вѣкѣ гордые и независимые демократы, они теперь, будучи включены въ большія арміи, подчиняются монархическому руководительству, образуютъ кадры слугъ крупныхъ деспотій. Интеллигентные люди бѣгутъ отъ политики, клянутъ ее, скрываются въ академическіе и философскіе кружки, т.‑е. обращаются къ общенію церковному, къ стремленіямъ не отъ міра сего. Но этотъ моментъ уже выходить за предѣлы собственно классической эпохи греческой исторіи.
Воинственность грековъ. Начало классической эпохи застаетъ грековъ безпокойнымъ, задорнымъ, необыкновенно воинственнымъ народомъ. На зарѣ его стоитъ троянская воина, большой выѣздъ греческихъ пиратовъ и колонистовъ на востокъ. Дальнѣйшая жизнь націи — воинственныя предпріятія, направленныя во всѣ стороны и захватывающія большую часть береговъ Средиземнаго моря: нападенія флотовъ, вооруженная колонизація, уходъ наемниковъ. Всѣ эти передвиженія, эмиграція, военная служба на чужбинѣ привлекаютъ на родину, въ европейскую Грецію, драгоцѣнные металлы и разные товары. Греція становится страной транзита восточныхъ продуктовъ, идущихъ черезъ ея порты дальше на западъ и сѣверъ, въ южную и среднюю Европу. Приливающее со стороны богатство нс создаетъ покоя въ Греціи; напротивъ, съ появленіемъ захваченной извнѣ добычи возникаютъ антагонизмы между общинами, разгораются страсти, вспыхиваютъ междоусобія. По мѣрѣ усиленія отдѣльныхъ городовъ, усобицы разрастаются въ болѣе крупныя войны. Только на одинъ моментъ, въ виду грозной опасности персидскаго нашествія, сплочивается половина Греціи въ большой оборонительный союзъ. Но въ концѣ-концовъ защита отъ персовъ служитъ исходнымъ пунктомъ новыхъ болѣе острыхъ и широкихъ конфликтовъ между общинами Греціи. Слѣдомъ за героической борьбой Аѳины дѣлаютъ смѣлую попытку отхватить у великой восточной державы часть ея доходовъ, и на этой финансовой основѣ принудительно объединить весь греческій міръ.
Всѣ общины, угрожаемыя этой централизаціей, сплочиваются вокругъ Спарты, которая въ свою очередь поддается соблазну предводительства (гегемоніи) и связанныхъ съ нимъ выгодъ. Изъ соперничества Аѳинъ и Спарты возникаетъ крупнѣйшее и жесточайшее междоусобіе, великая Пелопоннесская война съ ея продолженіями въ IV вѣкѣ, въ которыхъ Греція истекаетъ кровью. Изъ 122 дѣть самаго блестящаго періода классической Греціи, отъ изгнанія персовъ въ 477 году до распаденія второго аѳонскаго морского союза въ 355 году, большая часть, 73 года, занята междоусобными войнами и притомъ болѣе или менѣе всеобщими, и лишь 49 лѣтъ представляютъ миръ, и то не вездѣ. Съ крушеніемъ объединительныхъ попытокъ въ IV вѣкѣ появляется планъ общаго религіозно-національнаго похода гроковъ на завоеваніе востока. Широко эксплоатируя силы греческихъ общинъ, берется за исполненіе этого плана посторонняя сила, Македонія. Походъ Александра открываетъ вторую большую колонизацію грековъ, вѣкъ эллинизма; онъ завершаетъ вмѣстѣ съ тѣмъ классическую эпоху греческой исторіи, такъ какъ среди македонскаго объединенія разрушаются и гибнутъ основы независимой общинной Греціи.
Такимъ образомъ исторія автономной кантональной и городской Греціи выдѣляется своей воинственностью, какъ нѣчто совершенно исключительное, превосходя даже исторію Рима и общинъ старинной Италіи.
Греки — представители желѣзнаго вѣка. Поскольку войны связаны съ прогрессомъ металлическаго производства, можно указать опредѣленный этапъ развитія техники, который знаменуетъ собой выступленіе грековъ. Они появляются на сценѣ исторіи въ моментъ расцвѣта желѣзной индустріи и переворота въ оружейномъ дѣлѣ. Самые ранніе литературные памятники грековъ, Гомеръ и Гесіодъ, стоятъ живыми свидѣтелями новаго желѣзнаго вѣка. Въ этомъ отношеніи греки — настоящіе сверстники современныхъ имъ страшныхъ ассиріянъ великаго царства, начиная отъ Ассурназирпала въ IX вѣкѣ. Греки и ассиріяне — носители и обладатели развитой желѣзной техники по преимуществу.
Среди воинственной вообще греческой народности выдѣляются, въ качествѣ первѣйшихъ мастеровъ военнаго дѣла, спартанцы. Ихъ мощь зависѣла, можетъ быть, болѣе всего отъ обладанія желѣзными рудниками въ Лаконіи и поддерживалась благодаря образцовой для Греціи постановкѣ оружейнаго дѣла. Спеціалисты желѣзнаго производства, спартанцы старались также по возможности накопить у себя побольше цѣннаго металла и принуждали къ поставкѣ его своихъ союзниковъ.
Когда мы говоримъ о желѣзномъ вѣкѣ, мы обозначаемъ время лишь именемъ металла, занимающаго центральное мѣсто въ техникѣ эпохи. Желѣзное производство не можетъ, однако, оставаться одинокимъ; странѣ необходимы другіе металлы, и остается еще очень важный вопросъ о ихъ доставкѣ. Что касается мѣди, то греки не имѣли ея, кажется, у себя дома, а получали извнѣ, добывая войной или торговлей. У Гомера есть фигура правителя «увлекающихся греблей» тафійцевъ, который везетъ въ дальнюю страну желѣзо для обмѣна на нужную ему мѣдь. Мы видимъ необычайную жадность воителей подъ Троей до мѣди и бронзы, которую они накопляютъ въ видѣ у утвари и доспѣховъ. Возможно, что часть мѣди они получали изъ забалканскихъ странъ тѣми путями, по которымъ они сами вышли къ побережью Эгейскаго моря.
Драгоцѣнные металлы, золото и серебро, въ качествѣ покупательныхъ средствъ играли большую роль въ судьбахъ грековъ. Трудно сказать, откуда предшественники грековъ, старинные властители Микенъ, Орхомена, Кносса и Трои, собрали свои обильные запасы золота и серебра: лишь часть этихъ драгоцѣнныхъ металловъ могла быть мѣстнаго происхожденія. Такъ или иначе, эльдорадо стало ихъ проклятіемъ, потому что привлекло жадныхъ и безпокойныхъ воителей съ сѣвера. Прилипая все большими и большими массами къ морю, къ старымъ культурнымъ центрамъ, греки сѣли, наконецъ, у самихъ складовъ сокровищъ. Въ ходѣ своей исторіи они порядочно порастратили старые запасы, но осталось еще нѣсколько важныхъ источниковъ, которые потомъ придавали блескъ и силу ихъ владѣтелямъ.
Геродотъ много разсказываетъ о золотѣ и серебрѣ, которымъ обладалъ въ VI вѣкѣ небольшой островъ Сифносъ. Въ слѣдующемъ V вѣкѣ блеснула своимъ золотомъ община острова Ѳасоса, которая тянулась также къ обладанію обильной золотомъ Пангейской горы, на противолежащемъ берегу Ѳракіи. Ѳасосъ вызвалъ зависть Аѳинъ, и маленькій народецъ острова погибъ въ жестокихъ столкновеніяхъ съ безпощадными воителями, которые, въ свою очередь, построили свое морское могущество на добычѣ серебра въ Аттикѣ.
Жадность къ золоту составляла какой-то особенный національный недостатокъ грековъ. Они сами готовы были надъ нимъ смѣяться, и Геродотъ разсказываетъ по этому поводу забавный анекдотъ, не стѣсняясь тѣмъ, что приходится связать его съ исторіей родоначальника воинскаго дома Алкмеонидовъ, которымъ онъ вообще очень сочувствуетъ. Аѳинянинъ Алкмеонъ оказалъ большія услуги посольству лидійскаго царя Креза, ѣздившему въ Дельфы, и за это былъ приглашенъ ко двору въ Сарды. Крезъ предложилъ ему, въ видѣ награды, забрать столько золота изъ кладовой, сколько онъ вынесетъ собственной персоной. Алкмеонъ надѣлъ широчайшее платье съ громаднымъ карманомъ спереди и самые просторные сапоги, какіе онъ только могъ найти. Пойдя въ царскую сокровищницу, онъ такъ и набросился на кучу золотого песку, набилъ карманъ и отвороты сапогъ, обсыпалъ волосы золотою пылью и еще набралъ полонъ ротъ золота. Въ такомъ видѣ, едва волоча ноги, похожій на что угодно, только не на человѣка, съ раздутыми щеками и весь располнѣвшій, онъ вышелъ наружу. Крезъ расхохотался и подарилъ изобрѣтательному греку вдвое больше того, что онъ взялъ. Съ этой удачи пошло благополучіе Алкмеонидовъ[13].
Греція и Востокъ. На всемъ протяженіи греческой исторіи видна тѣсная зависимость грековъ отъ Востока. Греки — завоеватели восточныхъ богатствъ и неоплатные должники восточной культуры. Первая религіозная система, которую мы застаемъ въ Греціи при свѣтѣ исторіи, культъ 12 олимпійскихъ боговъ, явно скопирована съ восточныхъ образцовъ, можетъ бытъ, даже принесена восточной пропагандой. Эта проповѣдь извнѣ продолжается потомъ въ ученіи орфиковъ, она приноситъ почитаніе бога-страдальца и богини-матери. Восточная философія просвѣчиваетъ явственно въ теоріяхъ астрономовъ и физиковъ іонійской школы. Неисчерпаемый запасъ восточныхъ, главнымъ образомъ, египетскихъ сказокъ, новеллъ и фантастическихъ анекдотовъ широкой волной заполняетъ греческую литературу.
Но всѣ эти вліянія не затрогиваютъ соціальныхъ отношеній, права и политической жизни, которыя слагались долго подъ давленіемъ узкихъ кантональныхъ условій. Въ греко-персидскихъ войнахъ кантонально-республиканская Греція дала отпоръ огромной деспотіи, объединившей на два столѣтія весь культурный Востокъ. Греки попытались политически отгородиться и высвободиться отъ Востока; отсюда, въ культурѣ V вѣка черты націонализма. Ѳукидидъ, можетъ быть, одинъ изъ самыхъ рѣзкихъ выразителей этого патріотическаго направленія: въ его глазахъ, греческая культура возникла самопроизвольно, греки ничѣмъ не обязаны постороннему вліянію. Но уже современникъ Ѳукидида, Сократъ, а за нимъ Платонъ въ сильной степени подчинены восточной мистикѣ. Съ отливомъ воинственныхъ колонистовъ въ эллинистическія монархіи обѣднѣвшая европейская Греція утрачиваетъ свой національный обликъ, оріентализмъ достигаетъ новаго торжества въ видѣ религіозныхъ братствъ, безчисленныхъ кружковъ и союзовъ, въ паденіи политическаго интереса и, наконецъ, въ подготовкѣ великой церковной системы.
Если признать, что догомеровская критско-эгейская культура тѣсно примыкала къ Востоку, къ Египту, Малой Азіи и Сиріи, то время классической Греціи, отъ IX до IV вв. включительно, надо считать эпохой наибольшей самостоятельности раздробленной маленькой страны и ея крошечныхъ независимыхъ кантоновъ.
Примѣчанія
править- ↑ Ѳук., IV, 92, 3.
- ↑ Матеріалы по археологіи Россіи изд. Имп. Археол. Ком. Спб. 1892.
- ↑ Das Stadtrecht von Gortyn v. J. Kohler u. E. Ziebarth, Göttingen 1912, p. 39.
- ↑ Плут. біогр. Солона. 23.
- ↑ Герод. III. 60.
- ↑ Ѳук. I, 2—12.
- ↑ Ѳук. II, 20—21.
- ↑ Ксеноф. Анаб. IV, 6.
- ↑ Гер. I, 170.
- ↑ Ѳук. I, 70.
- ↑ Гер. IV, 77.
- ↑ Ѳук. III, 43.
- ↑ Гер. VI, 125.