История Генри Эсмонда (Теккерей)/ОЗ 1855 (ДО)

История Генри Эсмонда
авторъ Уильям Теккерей, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The History of Henry Esmond, опубл.: 1852. — Перевод опубл.: 1855. Источникъ: az.lib.ru

ИСТОРІЯ ГЕНРИ ЭСМОНДА.

Романъ Тэккерея.

Статья первая.

«Генри Эсмондъ» — историческій романъ изъ временъ королевы Анны. Необыкновенная вѣрность, съ которою Тэккерей воспроизвелъ правы, обычаи, даже языкъ и разговоръ тои эпохи, заставляютъ удивляться его таланту и въ этомъ родѣ, столь, повидимому, чуждомъ главному направленію англійскаго юмориста. Читая «Генри Эсмонда», долго не вѣришь, что это романъ, писанный въ наше время: кажется, будто Тэккерей, въ-самомъ-дѣлѣ, только издалъ записки, дѣйствительно-написанныя въ началѣ XVIІІ-го вѣка, не измѣнивъ ни одного слова въ нихъ. но именно по этой чрезвычайной вѣрности характеру записокъ, какія могъ бы вести англичанинъ временъ королевы Анны, многія страницы романа покажутся растянутыми для тѣхъ, которые обращаютъ вниманіе не столько на историческую вѣрность, сколько на романическій интересъ. Потому намъ кажется, что мы имѣли право передать автобіографію Генри Эсмонда на страницахъ нашего журнала не вполнѣ, а въ сокращеніи, которое, опуская главы романа интересныя только для англичанъ, коротко уже знакомыхъ съ нравами царствованія королевы Анны, сохраняетъ сцены, ясными и интересными для русскаго читателя чертами характеризующія изображаемую романистомъ эпоху и сосредоточивающія въ себѣ бельлетристическій интересъ.

Генри Эсмондъ у Таккерея говоритъ о себѣ обыкновенно въ третьемъ лицѣ, и только иногда, какъ-бы забывшись, вмѣсто «Генри Эсмондъ» пишетъ «я» Точно также осталось и въ нашемъ сокращеній.

Предисловіе.

«Ученые говорятъ, что актёры въ древнихъ трагедіяхъ читали свои ямбы на-распѣвъ, изъ-подъ маски, и выступали на высокихъ котурнахъ, убранные высокими шлемами. Тогда думскій, что достоинство трагической музы требуетъ этихъ принадлежностей, что она не можетъ двигаться иначе, какъ по такту и въ кадансъ. Такъ Медея убивала своихъ дѣтей подъ медленную музыку, и Агамемнонъ погибалъ бѣдою смертною (по выраженію мистера Драйдена) при почтительномъ лицезрѣніи хора, мѣрно и чинно оплакивающаго судьбу такой великой особы. Муза исторіи закутывается и запутывается такими же церемоніями, какъ ея сценическая сестра. И она носитъ маску и котурнъ, и она говоритъ размѣреннымъ голосомъ. Не-уже-ли жь исторія никогда не сброситъ своего парика. Мой голосъ тотъ, что ей слѣдуетъ держать себя непринужденно, смотрѣть на все, что стоитъ замѣчанья, а не вѣчно раскланиваться и расшаркиваться; однимъ-словомъ: по-моему, семейная исторія была бы лучше героической; и я думаю, что мистеръ Гогартъ и мистеръ Фильдингъ скорѣе дадутъ нашимъ дѣтямъ настоящее понятіе о нынѣшней англійской жизни, нежели наши газетчики со всѣми имъ подобными.»

Потому-то, говоритъ Эсмондъ, я и нишу хронику нѣкоторыхъ членовъ нашей фамиліи. Я не боюсь, что благоразумные и видѣвшіе жизнь люди безпощадно осудятъ тѣхъ изъ моихъ родственниковъ, въ которыхъ замѣтятъ какія-нибудь слабости и недостатки: таково было ихъ воспитаніе, таковы обстоятельства ихъ жизни, что трудно имъ было избѣжать этихъ недостатковъ. «Что жь! и потокъ выбѣгаетъ изъ горы вольнымъ, и чистымъ, катится по прелестнымъ лугамъ, а кончается гнилымъ деревенскимъ прудомъ. Часто не лучше оканчивается и жизнь, начавшаяся благородно.

Книга первая.

Когда Френсисъ Эсмондъ, наслѣдовавъ по смерти своего родственника, виконта Кестельвуда, его титулъ и помѣстья, пріѣхалъ вступить во владѣніе Кестельвудскимъ Замкомъ, въ этомъ огромномъ старинномъ зданіи единственнымъ жильцомъ былъ двѣнадцатилѣтній мальчикъ; котораго никто и не замѣчалъ, пока не увидѣла его молодая виконтесса, въ-сопровожденіи экономки обозрѣвая комнаты замка. Вошедъ въ библіотеку, виконтесса нашла этого мальчика одиноко-сидящимъ надъ большою книгою. Понявъ, при первомъ взглядѣ на вошедшую даму, что это новая владѣтельница замка, мальчикъ всталъ и почтительно ей поклонился. Подавая ему руку (эта рука всегда готова была помочь покинутому или несчастному), миледи сказала; „Это нашъ родственникъ? Какъ же тебя зовутъ, дружокъ мой?“

— Меня зовутъ Генри Эсмондъ, сказалъ мальчикъ, въ восторгѣ и изумленіи отъ красоты и кроткой привѣтливости молодой дамы. Въ-самомъ-дѣлѣ, озаренная лучами солнца, падавшими на ея золотистые волосы, она была ослѣпительно-прекрасна. Она ласково улыбалась, она милостиво смотрѣла на мальчика и его сердце трепетало отъ восхищенія.

— Да, его зовутъ Генри Эсмондъ, сказала экономка, выразительно указывая глазами на портретъ покойнаго виконта, украшавшій библіотеку. Виконтесса взглянула на портретъ, и видя, какъ походитъ мальчикъ на покойнаго виконта, покраснѣла, опустила изъ своей руки руку Генри и пошла далѣе осматривать комнату; но, обернувшись, она увидѣла, что Генри Эсмондъ стоитъ неподвижно и упавшая р\ка его виситъ, какъ бы оцѣпенѣвъ. Ей стало жаль — такъ я думаю, потому-что она не могла наносить огорченія никому; ей стало жаль Генри, и, отославъ зачѣмъ-то экономку, она подошла къ мальчику, сострадательно взяла опять его руку и сказала ему нѣсколько ласковыхъ словъ такимъ нѣжнымъ голосомъ, что бѣдный, покинутый всѣми мальчикъ прижалъ къ своимъ губамъ ея благодѣтельную руку и упалъ на колѣни передъ кроткою своею покровительницею. Она улыбнулась; въ эту минуту вошелъ высокій, полный мужчина съ четырехлѣтнею дѣвочкою на рукахъ; онъ захохоталъ, увидѣвъ чувствительную сцену. Это былъ виконтъ Кестельвудъ.

— Такъ вотъ нашъ маленькій пасторъ! сказалъ онъ. — Ну, здравствуй же, Эсмондъ.

— Зачѣмъ онъ стоить на колѣнкахъ передъ мама? спросила дѣвочка и милордъ опять захохоталъ, такъ-что бѣдный Генри совершенно растерялся.

— Le pauvre enfant, il n’а que nous, сказала леди милорду, и мальчикъ, понимавшій эти слова, чего, конечно, она не предполагала, отъ глубины души благодарилъ ее за это заступничество.

— Что жь, теперь у него будутъ друзья, ласково отвѣчалъ виконтъ: — будутъ у него друзья, миленькая Беатриса?

Дѣвочка (ее звали Беатриса) положила на голову Генри свою маленькую ручку. Восторгъ благодарности, счастья, любви, наполнялъ душу бѣднаго сиротки. Часъ назадъ, онъ чувствовалъ себя совершенно-одинокимъ въ мірѣ. Когда, поутру въ тотъ день, раздался колокольный звонъ, привѣтствуя новаго виконта, е^го сердце сжалось тоскою и страхомъ; онъ не зналъ; каковъ будетъ къ нему милордъ; онъ не вышелъ вмѣстѣ съ прислугою навстрѣчу виконту, потому-что былъ не слуга и однако не могъ назвать себя родственникомъ, хотя кровь Эсмондовъ текла въ немъ; среди шумной встрѣчи никто не спросилъ; „гдѣ Генри?“ Цѣлый день просидѣлъ онъ въ библіотекѣ. И вотъ вечеромъ нашлись ему покровители.

Когда милордъ и миледи пошли изъ комнаты, маленькая Беатриса сказала, чтобъ и Генри шелъ съ ними. „Ты вѣчно любишь новыхъ друзей, Беатриса“, шутливо возразилъ ей отецъ, и всѣ вмѣстѣ вышли на террасу. Солнце закатывалось, одѣвая пурпуромъ густые лѣса, рѣку и село, холмы и долину. Двухлѣтній Френкъ, сынъ виконта, наслѣдникъ Кестельвудскаго Замка, былъ ужь на террасѣ съ своею нянькою и радостно бросился на встрѣчу матери.

— Если здѣсь не будешь ты счастлива, Рахель, то трудно угодить на тебя, сказалъ милордъ, обозрѣвая великолѣпный пейзажъ.

— Я счастлива вездѣ, когда съ тобою; но счастливѣе всего были мы въ нашемъ прежнемъ маленькомъ домикѣ, отвѣчала она.

Милордъ началъ разсказывать ей исторію замка; разсказалъ, какъ осаждали его войска Кромвеля. „Тогда мнѣ было два года, прибавилъ онъ; а это было въ 36-мъ году; сколько же лѣтъ мнѣ теперь, узнаешь ли, Генри?“

— Тридцать, сказала, улыбаясь, миледи.

— Видишь, какой старикъ я въ-сравненіи съ тобою, сказалъ онъ, съ любовью смотря на нее. Она дѣйствительно казалась молоденькою дѣвушкою; да и на-самомъ-дѣлѣ ей было только двадцать лѣтъ.

— Ты знаешь, Френсисъ, я все дѣлаю въ угоду тебѣ; обѣщаюсь тебѣ старѣть съ каждымъ днемъ.

— Не зови папа „Френсисъ“; теперь надобно звать его „милордъ“, важно сказала матери маленькая Беатриса и всѣ засмѣялись; даже малютка-сынъ расхохотался. Какъ врѣзываются въ памяти эти, кажется, ничтожныя сцены! Смерклось; малютку послали спать; Беатрисѣ позволили ужинать вмѣстѣ съ старшими.

— И ты будешь ужинать съ нами? сказала она Генри.

Онъ покраснѣлъ. — „Я всегда ужиналъ съ экономкою.“

— Э, пустяки! поужинаешь для нынѣшняго раза съ нами. Когда проситъ дама, нельзя отказываться — правда ли, миленькая моя Беатриса? весело сказалъ милордъ

Съ какимъ радостнымъ сердцемъ уснулъ сиротка Эсмондъ! Поутру, когда онъ вышелъ въ садъ, Беатриса подбѣжала къ нему; за нею подошла и виконтесса. Онѣ стали разспрашивать его о замкѣ. Онъ, разговорившись, сказалъ виконтессѣ, намекая на вчерашнія слова ея, что знаетъ пофранцузски и благодаритъ ее за милость къ нему.

— Ты знаешь пофранцузски? Такъ мы съ Беатрисою будемъ у тебя учиться, отвѣчала она.

И съ этого времени Генри Эсмондъ сталъ членомъ семейства.

Надобно, однакожь, сказать, кто такой быль новый милордъ и въ какихъ отношеніяхъ къ его фамиліи находился Генри Эсмондъ; надобно разсказать прежнюю жизнь Генри Эсмонда.

Дѣдъ Френсиса имѣлъ троихъ сыновей; старшій, отличавшійся преданностью Стюартамъ, наслѣдовалъ титулъ; второй былъ военнымъ и, вовремя междоусобій, принялъ сторону парламента. Старшій изъ братьевъ, не имѣя сыновей, съ досадою видѣлъ, что титулъ и помѣстье перейдутъ, по смерти его, къ сыну втораго брата, ненавистнаго ему за приверженность къ парламенту, и потому вздумалъ выдать единственную дочь свою, Изабеллу, за сына младшаго своего брата намѣреваясь сдѣлать его своимъ наслѣдникомъ. Изабелла нѣкоторое время блистала при дворѣ; о ея красотѣ говорили даже слишкомъ-много. Тогда, конечно, не пошла бы она за своего двоюроднаго брага Френсиса, неимѣвшаго никакого значенія при дворѣ; но времена ея могущества прошли; красота ея поблекла;, потому Изабелла съ любовью посматривала на молодаго кузена, который предназначался въ женихи ей; но кузенъ, какъ-только замѣтилъ эти намѣренія, скрылся изъ Кестельвудскаго Замка. Милордъ и нѣкогда-прекрасная кузина были жестоко оскорблены. Скоро явился къ нимъ, съ претензіею заступить мѣсто Френсиса, другой племянникъ, Томасъ, сынъ того кромвелевскаго полковника, котораго ненавидѣлъ милордъ. Томасъ долго скитался по Европѣ, сражаясь то за Французовъ, то противъ Французовъ, то за голландцевъ, то противъ голландцевъ. Сначала дядя принялъ его очень-холодно, но Томасъ такъ прилежно и ловко поддѣлывался подъ его характеръ, что милордъ наконецъ принялъ въ свою милость племянника, который вскорѣ получилъ и руку своей кузины, отчаявшейся найдти другаго жениха. Измѣнникъ Френсисъ около того же времени женился на молоденькой, очаровательной дѣвушкѣ, которая своею красотою возбудила общій восторгъ при дворѣ. Изабелла, продолжавшая считать себя красавицею, наряжаться и кокетничать, всѣми силами души возненавидѣла счастливую соперницу.

Томасъ Эсмондъ, сдѣлавшись лордомъ Кестельвудомъ по смерти своего тестя, послалъ въ деревню, сосѣднюю съ Лондономъ, за мальчикомъ, который до того времени воспитывался у Французскаго эмигранта. Мальчикъ этотъ былъ Генри Эсмондъ; его привезли въ Кестельвудскій Замокъ, представили Изабеллѣ, какъ сироту, крестнаго сына ея супруга, и опредѣлили къ ней пажомъ. Несмотря на то, что крестный сынъ слишкомъ походилъ чертами лица на крестнаго отца, леди обращалась съ пажомъ своимъ довольно-милостиво. Но ни она, ни крестный отецъ не занимались мальчикомъ; воспитаніе его было поручено патеру Гольту, который пріобрѣлъ безграничную любовь его ласковымъ обращеніемъ; патеръ Гольтъ былъ добръ по природѣ, кромѣ-того онъ былъ іезуитъ, слѣдовательно умѣлъ заставить привязаться къ себѣ, если того хотѣлъ. Но скоро милордъ и миледи уѣхали въ Лондонъ; съ ними вмѣстѣ и патеръ Гольтъ, который былъ духовникомъ леди Изабеллы, принявшей въ молодости католичество, и совершенно управлялъ ею, а черезъ нее виконтомъ, покорнѣйшимъ слугою своей властолюбивой жены. Маленькій Генри остался одинъ въ пустынномъ замкѣ; сначала онъ боялся и сильно тосковалъ, но постепенно привыкъ къ своему одиночеству. Патеръ Гольтъ умѣлъ развить природную любознательность мальчика и большую часть своего времени проводилъ онъ въ библіотекѣ.

Однажды Генри, проснувшись до разсвѣта, съ нетерпѣніемъ ждалъ, когда отворятъ ворота замка. Наканунѣ онъ поставилъ въ пруду удочки и теперь горѣлъ желаніемъ посмотрѣть,; хорошъ ли уловъ. Вдругъ въ сосѣдней комнатѣ послышался кашель; Генри вскочилъ и бросился взглянуть, кто это поднялся такъ рано. Изъ отворенной двери комнаты (это была комната патера Гольта) разливался свѣтъ пламени:

— Кто здѣсь? закричалъ Генри.

— Silentium! (молчаніе), отвѣчалъ ему знакомый голосъ — это я! и патеръ Гольтъ взялъ его руку. Войдя съ нимъ въ комнату, Генри увидѣлъ посреди нея жаровню, на которой пылали кипы бумагъ. Нагеръ Гольтъ вынулъ изъ потайнаго ящика, вдѣланнаго за каминомъ, еще нѣсколько кипъ и положилъ ихъ также на жаровню. Съ удивленіемъ смотрѣлъ на все это Генри, не понимая, какъ вдругъ, ночью, явился Гольтъ въ замкѣ, всѣ двери котораго заперты, и зачѣмъ онъ жжетъ бумаги?

— Вѣрные друзья все видятъ и ничего не пересказываютъ, сказалъ ему патеръ Гольтъ: — я знаю, ты будешь вѣренъ мнѣ.

— Я готовъ идти за васъ на смерть, сказалъ Генри.

— Въ этомъ нѣтъ надобности; надобно только молчать. Не хочешь ли ты взглянуть, что написано въ этихъ бумагахъ?

Генри взглянулъ, но ничего не понялъ: буквы были написаны чотко, но изъ нихъ не выходило никакого смысла. Когда послѣдняя кипа сгорѣла, патеръ старательно стеръ пепелъ въ порошокъ.

— Теперь ты знаешь секретъ ящика; готовься же узнать другіе секреты. Онъ отворилъ гардеробъ, вынулъ оттуда нѣсколько различныхъ костюмовъ и двѣ шпаги. Генри не удивился тому. Католическіе духовные въ Англіи подвергались тогда опасностямъ, если являлись въ костюмѣ своего званія, и потому обыкновенно ходили переодѣтые въ статское платье. Да и теперь патеръ Гольтъ былъ въ костюмѣ джентльмена, съ перомъ на шляпѣ и въ ботфортахъ. Не удивился Генри и тому, что у Гольта были шпаги: патеръ отлично Фехтовалъ, и каждое утро упражнялся въ этомъ искусствѣ.

Всѣ эти вещи Гольтъ положилъ въ мѣдный ящикъ, гдѣ прежде лежали сожженныя бумаги.

— Теперь, если не найдутъ этого ящика, сказалъ онъ: — тѣмъ лучше; а если найдутъ, скажутъ только, что патеръ Гольтъ любилъ переодѣваться, какъ всѣ іезуиты. Вѣдь іезуиты хитрецы, обманщики — это извѣстно.

Потомъ Гольтъ съ насмѣшливою улыбкою бросилъ на жаровню нѣсколько теологическихъ трактатовъ, написанныхъ противъ англиканскаго духовенства; но этимъ книгамъ патеръ далъ обгорѣть только до половины, и, гася огонь, сказалъ шутливо (патеръ Гольтъ бывалъ всегда особенно веселъ, когда грозила ему опасность):

— Теперь, Генри, ты по совѣсти можешь показать, если тебя станутъ спрашивать, что я жегъ латинскія книги. Но мнѣ пора удалиться. Прощай.

— Я пойду, велю, отпереть двери.

— Привратникъ не знаетъ, что я здѣсь; не зналъ бы и ты, плутишка, еслибъ спалъ крѣпче. Забудь, что я былъ здѣсь, и прощай. Ступай въ свою комнату и не выходи, пока.. а впрочемъ, не показать ли тебѣ еще секретъ? Я знаю, ты не измѣнишь мнѣ.

Окна въ комнатѣ были очень высоко отъ полу; но патеръ, ставъ на буфетъ, пожалъ пружину у одного окна — и вся рама опустилась внизъ, въ глубокій разрѣзъ, подъ нею для того сдѣланный. — Снаружи другая пружина, которая поднимаетъ раму, сказалъ Гольтъ: когда я уйду, Генри, отодвинь буфетъ отъ окна, чтобъ не было ничего замѣтно, запри дверь, ключъ положи… куда бы положить ключъ?… въ библіотекѣ подъ какую-нибудь книгу; и если станутъ его спрашивать, отдай, по скажи, что я туда спряталъ его».

И, давъ Генри поцаловать свою руку, Гольтъ вылѣзъ въ окно поднялъ раму снаружи и исчезъ.

Черезъ нѣсколько дней пріѣхали въ замокъ драгуны съ кокардами принца Оранскаго; они объискали весь замокъ, особенно комнату патера Гольта, и, нашедши мѣдный ящикъ, сердились тому, что въ немъ лежитъ платье. Потомъ возвратились виконтъ и виконтесса, чрезвычайно-печальные. Іаковъ бѣжалъ изъ Англіи; королемъ былъ уже принцъ Оранскій. Леди Изабелла опасалась жесточайшихъ гоненій на католиковъ, будучи увѣрена, что «голландское чудовище», обѣщая терпимость, обманываетъ.

— Мы плѣнники въ своемъ замкѣ, говорила она: — пусть же заковываютъ насъ въ цѣпи; пусть рубятъ мою голову. Кровь Эсмондовъ всегда проливалась за королей. Мы не похожи на тѣхъ Іудъ, которые лобызаютъ господина и предаютъ его. Мы умѣемъ страдать, умѣемъ даже прощать тѣмъ, за кого страдаемъ (леди говорила это потому, что въ послѣднее время не имѣла прежней силы при дворѣ Іакова II). — И она сто разъ пересказывала своему пажу, который ужь понималъ нѣсколько, что вокругъ него дѣлается, о послѣднемъ своемъ свиданіи съ королемъ Іаковомъ.

— Я бросилась къ ногамъ его; я отдавала жизнь свою, все свое состояніе защитѣ его. Быть-можетъ, онъ вспомнилъ старое время, когда Изабелла Эсмондъ была молода и прекрасна, вспомнилъ, что тогда не она падала на колѣни. Онъ сказалъ мнѣ голосомъ, напоминавшимъ былое время: «Идите къ принцу Оранскому: онъ можетъ награждать за услуги». — «Нѣтъ, государь, я не преклоню колѣнъ передъ похитителемъ; Эсмонды не будутъ измѣнниками».

И въ-самомъ-дѣлѣ леди Изабелла и послушный мужъ ея остались вѣрны Стюартамъ. Виконтъ воодушевился энергіею, какой давно не обнаруживалъ. Онъ безпрестанно ѣздилъ видѣться съ приверженцами Іакова. Патеръ Гольтъ очень-часто пріѣзжалъ въ замокъ, оставался въ немъ нѣсколько часовъ понять исчезалъ — куда, Генри не зналъ. И поѣздки милорда, и посѣщенія патера были большею-частью по ночамъ. У нихъ были какіе-то условные знаки для переговоровъ съ сообщниками. Разъ или два употребляли они на то и Генри. Такъ однажды ему велѣли, взявъ удочку, идти въ деревню, входить въ домы, списокъ которыхъ ему дали, спрашивать тамъ стаканъ воды и говорить: «въ четверкъ въ Ньюбери будетъ конскій торгъ». Только впослѣдствіи узналъ Генри, что это значитъ. Виконтъ былъ главою возстанія въ пользу Стюартовъ. Полкъ шотландскихъ драгунъ, квартировавшій въ Ньюбери, былъ подговоренъ въ четверкъ объявить себя за Іакова; къ тому дню должны были собраться также въ Ньюбери всѣ помѣщики и фермеры, приверженные къ Стюартамъ. Всѣ вмѣстѣ хотѣли броситься на голландскій отрядъ, стоявшій неподалеку, потомъ немедленно идти на Лондонъ. Вильгельмъ Оранскій былъ тогда въ Ирландіи: побѣда показалась вѣрною. Это было въ іюлѣ 1690 года.

Когда пришло назначенное время, милордъ позвалъ къ себѣ Генри, благословилъ, поцѣловалъ его съ такою любовью, какой не обнаруживалъ еще никогда.

Вмѣстѣ съ патеромъ Гольтомъ милордъ пошелъ къ виконтессѣ. Оба они были въ верховыхъ костюмахъ, изъ-подъ которыхъ виднѣлись кольчуги. Миледи была въ сильномъ волненіи.

— Вы ѣдете… гулять, сказала она: — ахъ, какъ бы желала я ѣхать съ вами! Но въ моемъ положеніи это невозможно. Боже, благослови ихъ! воскликнула она торжественнымъ голосомъ, съ чувствомъ обнимая милорда.

Когда всадники переѣхали подъемный мостъ замка, къ нимъ подъѣхалъ офицеръ, сказалъ нѣсколько словъ и потомъ они поскакали всѣ вмѣстѣ. Весь вечеръ виконтесса была въ необыкновенномъ расположеніи духа: она не ворчала, не сердилась. Рано поутру пріѣхалъ въ замокъ слуга, сопровождавшій виконта, и разсказалъ печальныя вѣсти.

Офицеръ, дожидавшійся виконта у моста, объявилъ ему, что милордъ можетъ ѣхать свободно, но что ему приказано наблюдать за нимъ. Милордъ отвѣчалъ, что ѣдетъ для моціона. Но когда доѣхали до перекрестка, онъ остановился и сказалъ: насъ четверо, васъ двое (съ милордомъ, кромѣ Гольта, было двое слугъ, съ офицеромъ солдатъ); не будете ли вы такъ добры, чтобъ ѣхать своею дорогою, а насъ оставить ѣхать своею дорогою?

— Ваша дорога — моя дорога, милордъ, отвѣчалъ офицеръ.

— Если такъ, я… но милордъ не имѣлъ времени докончить, потому-что офицеръ, выхвативъ пистолетъ, навелъ его на милорда; по въ тотъ же мигъ патеръ Гольтъ, также быстро поднявъ свой пистолетъ, раздробилъ черепъ офицеру. Солдатъ, видя его мертвымъ, ускакалъ. «Стрѣляйте, стрѣляйте!» кричалъ патеръ, посылая выстрѣлъ въ солдата; по слуги не успѣли еще опомниться отъ изумленія, какъ солдатъ былъ ужь внѣ выстрѣловъ.

— Сдѣланнаго не воротишь, закричалъ Гольтъ: — ѣдемъ скорѣе!

Приблизившись къ Ньюбери, услышали стрѣльбу; скоро прискакалъ на встрѣчу милорду всадникъ и сказалъ: Все погибло; драгуны начали дѣйствовать часомъ раньше срока; голландскій отрядъ напалъ на нихъ; неподдержанные соумышленниками, которые еще не успѣли собраться, драгуны были разбиты.

— А мы застрѣлили офицера, приставленнаго къ намъ, вскричалъ милордъ: — и солдатъ его успѣлъ ускакать!

— Blaise, сказалъ патеръ одному изъ слугъ, французу, написавъ нѣсколько словъ: — вотъ двѣ записки; отвези ихъ какъ можно скорѣе, и отдай одну виконтессѣ, другую Генри Эсмонду. Въ запискѣ къ Генри говорилось: «Сожги бумаги въ ящикѣ за каминомъ; сожги ихъ. Говори, что ничего не знаешь». Исполнивъ это, Генри побѣжалъ къ виконтессѣ; она торопилась бѣжать изъ замка. Но и въ это ужасное время не могла она пренебречь своимъ туалетомъ. Онъ былъ такъ продолжителенъ, что когда виконтесса встала, чтобъ идти въ экипажъ, въ комнату вбѣжалъ слуга съ извѣстіемъ, что судья, три офицера и взводъ конныхъ солдатъ въѣзжаютъ на дворъ зника. Виконтесса поспѣшно раздѣлась и легла въ постель. Генри встрѣтилъ капитана.

— Скажите виконтессѣ, дружокъ мой, что намъ нужно говорить съ нею, сказалъ капитанъ.

— Виконтесса нездорова; она лежитъ въ постели.

— А карета, вѣроятно, приготовлена, чтобъ послать за докторомъ? Когда уѣхалъ милордъ?

— Вчера.

— Мнѣ нужно видѣть леди Кестельвудъ.

— Къ ней не приказано пускать никого; она лежитъ въ постели, повторялъ пажъ. Въ эту минуту выглянула Француженка, горничная виконтессы: — Тише! что это за шумъ? Этотъ джентльменъ — докторъ?

— Нечего притворяться, сказалъ судья: — мы должны видѣть виконтессу.

Они вошли въ ея комнату и начали объискивать ящики и шкатулки. Когда очередь дошла до одного изъ ящиковъ трюмо, горничная миледи, закрывая его руками, съ отчаяніемъ вскрикнула: «Non, jamais, monsieur l’officier! Jamais! Умру, но не допущу васъ смотрѣть этотъ ящикъ!»

Но капитанъ выдвинулъ его и захохоталъ. Въ ящикѣ были спрятаны не бумаги, которыхъ искали, а фальшивая коса, румяна и притиранья виконтессы. Горничная испустила пронзительнѣйшій вопль, и сама миледи, до-сихъ-поръ лежавшая спокойно, вскричала раздраженнымъ голосомъ: — Развѣ вы обязаны не только арестовать мужчинъ, по и оскорблять женщинъ, капитанъ?

— Теперь, миледи, если вы такъ слабы, что не можете приподняться сами, позвольте моимъ солдатамъ приподнять васъ на простынѣ: бумаги можно спрятать и въ постель — это намъ извѣстно.

Миледи вскрикнула еще пронзительнѣе, но капитанъ, снимая одну изъ подушекъ, продолжалъ: — Вотъ видите, я такъ и говорилъ: здѣсь зашиты бумаги.

Въ числѣ списковъ соучастниковъ корреспонденціи, было тутъ, какъ послѣ узналъ Генри Эсмондъ, слѣдующее письмо патера Гольта.

«Я видѣлъ полковника Френсиса Эсмонда (того, который, какъ мы видѣли вначалѣ, наслѣдовалъ по смерти мужа миледи Изабеллы титулъ виконта? онъ не соглашается брать акцій въ нашей торговой компаніи; онъ много разспрашивалъ о маленькомъ Генри Эсмондѣ, и желалъ знать, что съ нимъ намѣренъ дѣлать отецъ».

Послѣ комнаты виконтессы начали объискивать комнату патера Гольта; но тамъ нашли только полуобгорѣлыя книги.

— Что это за книги? Онѣ на какомъ-то чужомъ языкѣ.

— Это латинскія проповѣди, какъ говорилъ патеръ, отвѣчалъ Генри.

— Пустяки; это измѣнническіе памфлеты. Прочитай мнѣ ихъ по-англійски, если умѣешь.

Генри началъ читать: «Развѣ одинъ изъ лучшихъ писателей не говоритъ: Дѣти адамовы, подобно ему, вкушаютъ отъ древа познанія добра и зла; они ѣдятъ плоды его, не помня о древѣ жизни. О, слѣпой родъ! Къ древу познанія ведетъ васъ змій…» тутъ Генри остановился, потому-что слѣдующія строки сгорѣли, и спросилъ судью: — Прикажете продолжать другую страницу?

Судья сказалъ: — Этотъ мальчишка хитрѣе, нежели мы думали, вѣдь навѣрное онъ смѣется надъ нами.

— Это мы узнаемъ, отвѣчалъ капитанъ. — Позвать сюда «ученаго». Эй, Дикъ, подойди сюда. «Ученый» Дикъ, плотный солдатъ, вошелъ въ комнату. Онъ перевелъ отрывокъ проповѣди такъ же, какъ перевелъ его Генри; потому книги бросили и мальчика оставили въ покоѣ. Миледи была увезена подъ стражею. Капитанъ съ своими солдатами расположился въ замкѣ.

«Ученый Дикъ», въ-самомъ-дѣлѣ воспитывавшійся въ хорошей школѣ, знавшій политикѣ и любившій читать книги, принялъ Генри Эсмонда подъ свое особенное покровительство. По цѣлымъ часамъ они спорили о теологическихъ предметахъ, потому-что Дикъ былъ ревностный протестантъ, а мальчикъ воспитанъ Гольтомъ въ приверженности къ католичеству. Эти споры, очень-интересные для обоихъ, окончательно подружили ученаго рейтара съ ученымъ мальчикомъ.

Между-тѣмъ, виконтессу держали подъ арестомъ, а виконтъ бѣжалъ въ Ирландію, гдѣ Іаковъ II собралъ небольшое войско. За преданность свою былъ виконтъ возведенъ въ сапъ маркиза, но это не принесло ему пользы. Раненный въ битвѣ, гдѣ были разбиты войска Іакова, онъ умеръ черезъ нѣсколько дней. Въ послѣднемъ письмѣ къ миледи Изабеллѣ онъ просилъ ее не покидать Генри Эсмонда, «который давно потерялъ мать, теряетъ теперь и отца.» — «Ты сирота, сказалъ мальчику Дикъ; я самъ остался послѣ отца сиротою — знаю это положеніе. Потому, если тебѣ когда-нибудь будетъ нуженъ другъ, разсчитывай на меня».

Замокъ перешелъ во владѣніе Френсиса Эсмонда, теперь сдѣлавшагося виконтомъ Кестельвудомъ, и солдаты оставили его. Генри прожилъ нѣсколько мѣсяцевъ совершенно-одинокимъ, пока, наконецъ, новая виконтесса нашла его въ библіотекѣ и приняла подъ свое покровительство.

Въ началѣ записокъ Эсмонда разсказано ужь, какое восхищеніе произвела въ мальчикѣ доброта прелестной леди. Она казалась ему ангеломъ. Одинъ звукъ ея голоса приводилъ его въ восторгъ. Любовью (говоритъ онъ) нельзя назвать дѣтскаго чувства, но молодая виконтесса была идоломъ его маленькаго сердца.

У самой виконтессы было три идола: двое дѣтей и мужъ. Первымъ, безусловнѣйшимъ господиномъ сердца ея былъ мужъ. Всѣ желанія Френсиса были закономъ для нея. Если у него болѣла голова виконтесса чувствовала себя нездоровою; если онъ нахмуривалъ брови — она дрожала; если онъ шутилъ — она смѣялась и была въ восторгѣ. Она сама готовила ему любимыя блюда; стерегла, чтобъ въ домѣ говорили всѣ шопотомъ, когда онъ засыпалъ послѣ обѣда; ловила каждый взглядъ его. Онъ находилъ себя довольно-красивымъ мужчиною; ей казался онъ очаровательно-прекраснымъ. Если ему нравилось на ней какое-нибудь платье, она готова была носить его цѣлую жизнь. Ленточка, имъ подаренная, становилась для нея милѣе всѣхъ брильянтовъ. Каждый годъ уѣзжалъ онъ въ Лондонъ на полтора мѣсяца и, въ прежнее время, не бралъ съ собою жены, потому-что выѣзды ея ко двору стоили бы для нихъ слишкомъ-дорого. Она не показывала и вида грусти, отпуская его; но съ какою радостью встрѣчала его!

Но когда Генри Эсмондъ сталъ нѣсколько-постарше, онъ замѣтилъ, что милордъ скучаетъ и тяготится своею жизнью, которая стѣснялась самою угодливостью и заботливостью жены. Лордъ Кестельвудъ любилъ пожить, повеселиться; семейный кругъ, которымъ наслаждался онъ нѣсколько лѣтъ, началъ надоѣдать ему. Тѣмъ скорѣе почувствовалъ онъ стѣснительность любви, что съ любовью соединилась ревность. Начались жалобы, обвиненія, сначала несправедливыя, потомъ, бцть-можетъ, и справедливыя; они кончались примиреніями, обѣщаніями исправиться; но обѣщанія не исполнялись, и мало-по-малу насталъ для влюбленной жены тотъ грустный періодъ, когда она замѣчаетъ, что предметъ ея обожанія — простой смертный.

Впрочемъ, лордъ Кестельвудъ и не требовалъ обожанія; напротивъ, онъ, сколько могъ, нарушалъ далай-ламскія почести и церемоніи, которыми окружала его миледи. Онъ былъ веселый и простой человѣкъ — не болѣе. Онъ любилъ пошутить, покушать, выпить бутылку хорошаго вина, любилъ заниматься своею наружностью и былъ добрѣйшимъ и любезнѣйшимъ изъ людей, пока ему не мѣшали. Такъ прошло два или три года.

Въ тѣ времена прививаніе оспы было еще неизвѣстно; язва эта производила страшныя опустошенія и наводила ужасъ на весь округъ, въ которомъ появлялась. Однажды — это было въ 1691 году — мы сидѣли всѣ вмѣстѣ послѣ обѣда, какъ вошелъ докторъ Тошеръ, священникъ кестельвудской церкви, съ лицомъ блѣднымъ и разстроеннымъ; онъ объявилъ намъ, что въ кестельвудской деревнѣ явилась оспа; одна изъ дочерей кузнеца занемогла ею.

Нэнси была веселая, рѣзвая дѣвушка съ розовыми щочками; всѣ въ деревнѣ любовались на нее. Генри Эсмонду было въ то время шестнадцать лѣтъ, и почему-то случалось, что онъ часто заходилъ къ кузнецу, жена котораго держала пивную лавочку, гдѣ всегда было много гостей. Ни у Генри, ни у Нэнси не было на умѣ дурной мысли; но дѣло въ томъ, что они любили быть вмѣстѣ. Первою мыслью Генри, когда онъ услышалъ о болѣзни, было опасеніе за бѣдную Нэнси; потомъ онъ испугался еще болѣе, подумавъ, что, быть-можетъ, занесъ болѣзнь въ семейство Кестельвудовъ: потому-что не далѣе, какъ въ тотъ самый день поутру, онъ былъ въ лавочкѣ, просидѣлъ съ Нэнси болѣе часа, и держалъ на колѣняхъ ея маленькаго брата, также какъ и сама Нэнси, жаловавшагося на головную боль.

— Господи, сохрани насъ! вскричалъ милордъ, выслушавъ извѣстіе Тошера. Завтра же всѣ уѣдемъ изъ Кестельвуда!

— Да, это лучше всего, сказалъ Тошеръ. — Ужасно подумать, что болѣзнь началась въ семействѣ кузнеца. Нынѣ половина деревни перебывала въ его лавочкѣ.

Въ это время маленькая Беатриса подошла къ Генри, который любилъ ласкать дѣтей, разсказывать имъ сказки и разные анекдоты изъ исторіи. Генри вскочилъ съ своего стула, отступилъ отъ ребенка и сказалъ виконтессѣ по-французски:

— Миледи, прикажите Беатрисѣ не подходить ко мнѣ: я былъ ныньче у кузнеца и держалъ на рукахъ его маленькаго сына…

— А потомъ у васъ на колѣняхъ сидѣлъ мой сынъ! вспыхнувъ отъ гнѣва, вскричала виконтесса: — благодарю васъ за такое одолженіе. Пойди сюда, Беатриса. Не дотрогивайся до мистера Эсмонда. Пойдемъ, пойдемъ отсюда Беатриса! Прощайте, мистеръ Эсмондъ. Не лучше ли и вамъ уйдти къ вашимъ друзьямъ въ пивную лавочку? Глаза ея, всегда кроткіе, ласковые, теперь сверкали гнѣвомъ.

— Что это, что это такое, Рахель? ты выходишь изъ себя, сказалъ виконтъ, стоявшій у камина въ другомъ концѣ комнаты, и неслышавшій словъ Генри: — дамамъ неприлично выходить изъ себя, не правда ли, докторъ? А какъ ты восхитительна въ своемъ гнѣвѣ!

— Милордъ, сказала она негодующимъ голосомъ: — этотъ молодой человѣкъ, которому вы дали убѣжище въ своемъ домѣ, сейчасъ сказалъ мнѣ, что онъ былъ въ лавочкѣ кузнеца, что онъ держалъ на колѣняхъ мальчишку, который теперь боленъ. И онъ, зараженный, да, зараженный, входитъ въ ваше семейство, беретъ на руки вашего сына, садится подлѣ меня — да, подлѣ меня! Онъ, быть-можетъ, убилъ нашего сына! Зачѣмъ онъ родился, въ стыдъ нашей фамиліи? зачѣмъ онъ живетъ здѣсь? Вышлите его отсюда, вышлите его, ныньче же, пусть не заражаетъ онъ насъ!

Никогда не говорила она неласковаго слова бѣдному Генри; теперь онъ былъ такъ пораженъ ея жосткими укоризнами, что нѣсколько времени стоялъ, то блѣднѣя, то краснѣя, не въ-состояніи ничего сказать.

— Я не виноватъ въ томъ, что родился Эсмондомъ, миледи, произнесъ онъ, наконецъ. — Прощайте; благодарю васъ за всю доброту, какую вы мнѣ оказывали прежде. Я навлекъ гнѣвъ миледи и ухожу. Благодарю васъ… и, упавъ на колѣни, Эсмондъ схватилъ и поцаловалъ руку милорда.

— Ему хочется поскорѣе уйдти къ своей Нэнси: не останавливайте жь его, прежнимъ гнѣвнымъ голосомъ говорила леди.

— Нѣтъ, я не выгоню тебя! вскричалъ милордъ. — Она всегда такая. Какъ она услышитъ женское имя, выходитъ изъ себя. Потому-то я и сталъ много пить, да, именно поэтому; къ бутылкѣ она по-крайней-мѣрѣ не ревнуетъ — правда ли, докторъ?

— Эта гадкая, негодная дѣвчонка, Нэнси, надѣлала столько непріятностей! сказалъ Тошеръ: — она виновата, что онъ занесъ сюда заразу.

— А, я и позабылъ! закричалъ съ испугомъ милордъ, вырывая свою руку у Генри: — Генри, отойди, мой другъ; знаешь, бѣды надобно избѣгать, отойди!

Миледи посмотрѣла на бѣднаго юношу, котораго всѣ гнали безжалостно, и первая она сама; природное незлобіе пробудилось въ душѣ ея. Она подошла къ Эсмонду и взяла его руку; — Простите меня, Генри, сказала она: — я была жестока. Вы не виноваты.

— Пустите его, бросьте его, отойдите, миледи! вскричалъ милордъ.

— Это не спасетъ, отвѣчала она: — малютка Френкъ безпрестанно перебѣгалъ отъ него ко мнѣ. Если онъ зараженъ, и мы заражены.

— Нѣтъ, я не зараженъ; я курилъ трубку — и при этомъ онъ поспѣшно раскурилъ углемъ свою погасшую трубку: — куренье предохраняетъ. Надобно бѣжать отсюда. Завтра мы ѣдемъ..

— Я не ѣду; я не-покину сына, уѣзжайте вы съ Беатрисою, милордъ; мы останемся здѣсь.

Беатриса не была заражена, потому-что не подходила ни къ Эсмонду, ни къ матери: они играли съ Френкомъ, а маленькая дѣвочка была такъ горда и ревнива, что не подходила къ тому, кто ласкалъ другаго ребенка, хотя бы даже ея брата Въ ту же ночь милордъ уѣхалъ вмѣстѣ съ дочерью.

На другой день Генри Эсмондъ лежалъ въ оспѣ. Оправившись отъ болѣзни, онъ узналъ, что маленькій Френкъ также перенесъ оспу, и теперь выздоравливаетъ; но миледи, занемогшая послѣ нихъ, еще не избавилась отъ опасности. Когда болѣзнь прошла, она, правда, не оставила рябинъ на лицѣ леди Кестельвудъ, но унесла съ собою свѣжій румянецъ щекъ ея, прежній блескъ глазъ ея. Взглянувъ въ зеркало, она залилась слезами.

— Будетъ ли теперь попрежнему любить меня милордъ? сказала она Генри и опять зарыдала.

Бѣдная Нэнси умерла, и Генри стыдился, что не рыдаетъ о ея смерти; онъ могъ только написать латинскую элегію, въ которой нимфы и дріады надѣвали трауръ по Нэнси. Всѣ мысли Генри были обращены къ виконтессѣ.

Въ-самомъ-дѣлѣ, возвратившись, по прекращеніи болѣзни, въ Кестельвудъ, милордъ охладѣлъ къ женѣ. Онъ любилъ въ ней только молодость и свѣжесть. Онъ скучалъ съ нею; онъ все чаще-и-чаще уѣзжалъ изъ дому. Много страдала бѣдная женщина, увидѣвъ, что лишилась любви мужа. Она старалась забыться въ заботахъ о воспитаніи дѣтей, старалась забыться за книгами. Но могла ли она не тосковать о потерянномъ счастьѣ?

Генри Эсмондъ занимался вмѣстѣ съ нею? училъ дѣтей ея, управлялъ домашнимъ хозяйствомъ, которымъ не хотѣлъ обременять себя милордъ; такъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Но ему исполнилось шестнадцать лѣтъ, и надобно было подумать о будущей каррьерѣ молодаго человѣка. Ѣхать въ университетъ, было пламеннымъ его желаніемъ; но беззаботный милордъ и не догадывался о томъ. Неожиданно получила миледи средство исполнить желаніе Генри. Одна изъ ея родственницъ умерла, оставивъ ей небольшое наслѣдство, и Генри поѣхалъ въ Кембриджъ.

Возвратившись черезъ два года на каникулы, онъ нашелъ много перемѣнъ въ Кестельвудѣ. Но здѣсь начинается новый рядъ происшествій въ семействѣ виконта, и, чтобъ не раздроблять разсказа о нихъ, мы отлагаемъ его до слѣдующей книжки.

Статья вторая.

Продолженіе первой книги.

Пріѣхавъ на каникулы въ Кестельвудъ, Эсмондъ нашелъ поразительную перемѣну въ его жителяхъ. Беатриса такъ выросла, что Генри не зналъ, цаловать или не цаловать ее. Молодой лордъ поднялся; сама леди Кестельвудъ стала полнѣе, лицо ея, попрежнему нѣжное и ласковое, стало выражать болѣе рѣшимости. Звукъ ея голоса былъ такъ грустенъ, что, услышавъ его въ первый разъ, Генри въ изумленіи взглянулъ на нее — она опустила глаза; да и потомъ никогда не глядѣла ему въ лицо, если онъ смотрѣлъ на нее. Въ ея голосѣ, въ ея глазахъ чувствовалась какая-то печаль и тайна. Она встрѣтила Эсмонда такъ холодно, что онъ былъ огорченъ, и едва могъ отвѣчать, когда, какъ-бы смѣшавшись и желая скрыть это, начала она разспрашивать, какь идутъ его университетскія дѣла, не слишкомъ ли много онъ занимается, бережетъ ли свое здоровье; сказала, что онъ очень выросъ и смотритъ прекраснымъ юношею.

— У него ужь есть усы! кричалъ маленькій Френкъ.

— Я думаю, вы будете жить въ прежней своей комнатѣ, сказала миледи: — экономка, кажется, очень-хорошо прибрала ее для васъ.

— Ахъ, мама! да вѣдь вы сами по десяти разъ въ день ходили смотрѣть, какъ ее убираютъ, сказалъ Френкъ.

— Да, мама срѣзала цвѣты, которые вы, Генри, посадили въ моемъ цвѣтникѣ — помните, когда я была еще маленькая? — и поставила ихъ на вашемъ окнѣ, прибавила Беатриса.

Леди покраснѣла. Но, вошедъ въ свою комнату, Генри увидѣлъ, что ее убирала заботливая рука. Болтливыя дѣти скоро разсказали ему все, что было въ его отсутствіе. Папа два раза ѣздилъ въ Лондонъ. Папа теперь часто не бываетъ дома. «Папа, вѣрно, не любитъ мама», сказала Беатриса. Эти слова слишкомъ-ясно подтверждались грустнымъ лицомъ миледи.

Она молчала о своей скорби; но милордъ, за стаканомъ вина, былъ гораздо-разговорчивѣе съ Генри Эсмондомъ. Онъ совѣтовалъ ему бояться женщинъ. Всѣ женщины злы, хитры, неуживчивы. Я не обвиняю милорда за грубость выраженій: всѣ писатели моего времени говорили о нихъ грубо. Поле, Аддисонъ, Свифтъ — всѣ считали женщину злою рабынею.

Но мужъ и жена согласны были въ одномъ: въ преданности прежней династіи. Патеръ Гольтъ (это было въ 1695 году) часто являлся въ замкѣ, и однажды пріѣхалъ съ нимъ молодой человѣкъ, котораго милордъ и миледи приняли съ необыкновеннымъ почтеніемъ. Послѣ Генри Эсмондъ узналъ, что это былъ претендентъ, сынъ Іакова II. Заговоръ вспыхнулъ и былъ подавленъ. Списокъ заговорщиковъ былъ найденъ у одного изъ нихъ; но Вильгельмъ сжегъ бумагу не читая. Побѣжденный этимъ великодушіемъ, лордъ Кестельвудъ, подобно многимъ другимъ, клялся, что не будетъ никогда участвовать въ интригахъ противъ такого милостиваго и мудраго короля.

Прошло еще нѣсколько лѣтъ. Возвратившись домой на послѣдніе свои каникулы, въ 1700 году, Генри Эсмондъ (которому было ужь двадцать-два года), нашелъ Беатрису гордою, кокетливою красавицею; ея брата, Френка, смѣлымъ юношею; вражда родителей раздѣляла теперь и дѣтей. Мистриссъ Беатриса обыкновенно принимала сторону отца, а Френкъ защищалъ мать.

Въ Кестельвудскомъ замкѣ жили роскошно; у милорда бывало множество веселыхъ гостей. По задушевнѣйшимъ его пріятелемъ былъ лордъ Могопъ, который провелъ свою молодость разгульно и бурно, привыкъ жить съ людьми и, веселясь, не забывать своихъ выгодъ. Они вмѣстѣ пили, вмѣстѣ охотились, по цѣлымъ ночамъ играли въ карты и кости. Сначала леди Кестельвудч, опасалась его; но мало-по-малу онъ успѣлъ пріобрѣсть у ней нѣкоторое довѣріе. Онъ былъ съ нею чрезвычайно-любезенъ, несмотря на ея холодность. Когда, однажды, Генри Эсмондъ заговорилъ миледи о томъ, что милордъ проигрываетъ Могону много денегъ, миледи сказала, что она покойна въ этомъ отношеніи: Могонъ увѣрялъ се, что не пользуется слабостью ея мужа, и нарочно проигрываетъ ему назадъ, если выиграете. Тогда Генри Эсмондъ, видя, какъ Могонъ увлекъ всѣхъ своими благородными манерами, убѣдился, что долженъ самъ вмѣшаться въ дѣло, чтобъ спасти семейство своихъ благодѣтелей отъ совершеннаго разоренія. Каждый день лордъ Могонъ ѣздилъ кататься въ легкой одноколкѣ, самъ правя лошадьми, и однажды Генри попросилъ лорда взять его съ собою. Они имѣли жаркій разговоръ; въ бѣшенствѣ, что всѣ планы его замѣчены молодымъ человѣкомъ, Могонъ гналъ лошадей, и экипажъ опрокинулся. Генри упалъ на мягкую траву, и скоро опомнился отъ удара; но лордъ Могонъ ударился о камень и лежалъ безъ чувствъ, какъ мертвый. Несчастіе случилось близь замка; слуги и самъ милордъ поспѣшили на помощь. Увидѣвъ Могона лежащимъ безъ чувствъ, милордъ поскакалъ въ замокъ за своимъ капелланомъ, который нѣсколько зналъ медицину. Но Генри Эсмондъ, вспомнивъ подобный случай въ Кембриджѣ, пустилъ Могону кровь перочиннымъ ножичкомъ; лордъ пришелъ въ чувство и его можно было перенести въ замокъ. Молодой Френкъ, ѣхавшій рядомъ съ Эсмондомъ, сказалъ ему. «Мама была на террасѣ съ капелланомъ, и папа очень испугалъ ее, сказавъ, что вы убились до смерти»…

— Что я убился до смерти?

— Да, папа сказалъ: «Бѣдняжка Генри убился»; мама вскрикнула и упала; я перепугался за нее, а папа сначала поблѣднѣлъ, потомъ произнесъ нѣсколько проклятій и ругательствъ, и захохоталъ; я никогда не видывалъ его въ такомъ бѣшенствѣ. Онъ велѣлъ мнѣ ѣхать вмѣстѣ съ капелланомъ. Оглянувшись съ дороги, я увидѣлъ, что онъ льетъ воду на лицо мама, которая все еще лежала въ обморокѣ. Ахъ, какъ онъ ее перепугалъ!

Думая объ этомъ странномъ случаѣ, который произошелъ отъ одинаковости именъ (потому-что и лорда Могона звали Генри), Генри Эсмондъ, смущенный, молчалъ всю дорогу.

Черезъ нѣсколько дней лордъ Могонъ оправился и объявилъ, что уѣзжаетъ изъ замка въ Лондонъ. Хозяинъ обращался съ нимъ церемонно и какъ-бы натянуто, не такъ, какъ прежде; но, повидимому, они разстались добрыми пріятелями. Однакожь милордъ не поѣхалъ провожать гостя, какъ дѣлывалъ прежде, а простился съ нимъ на подъѣздѣ учтивымъ поклономъ. «Скоро мы увидимся въ Лондонѣ, Могонъ», сказалъ онъ съ улыбкою, «и тогда разсчитаемся».

Въ Кестельвудѣ водворилась тишина. Милордъ былъ печаленъ, но необыкновенно-кротокъ и добръ со всѣми. Глаза жены постоянно слѣдили за нимъ. Его обращеніе съ нею совершенно измѣнилось. Онъ называлъ ее, какъ встарину. ласковымъ именемъ: «милая Рахель».

— Онъ всю ночь ходитъ но своей комнатѣ: что это значитъ, Генри? разузнайте, я васъ прошу, Генри, говорила она Эсмонду, которому довѣряла болѣе, нежели кому-нибудь. — Онъ послалъ на-дняхъ три письма въ Лондонъ; что это значитъ, Генри?

Генри замѣнялъ секретаря милорду; онъ зналъ содержаніе писемъ. Милордъ дѣлалъ своему повѣренному порученіе занять денегъ «для уплаты долговъ по кестельвудскому помѣстью», прибавлялъ онъ. Однажды за завтракомъ милордъ беззаботнымъ голосомъ сказалъ, что нынѣ получилъ письмо объ отъѣздѣ Могона въ Парижъ, откуда онъ отправится путешествовать по Европѣ. Леди Кестельвудъ стала послѣ того гораздо-спокойнѣе и веселѣе. Милордъ оставался грустенъ попрежнему и началъ говорить, что чувствуетъ себя очень-нездоровымъ, потому думаетъ съѣздить въ Лондонъ, посовѣтоваться съ знаменитымъ докторомъ Чейномъ. Онъ бралъ съ собою Генри Эсмонда, и они отправились 10 октября 1700 года. Прощаясь, виконтъ обнялъ жену нѣжнѣе, благословилъ дѣтей торжественнѣе, нежели когда-нибудь прежде въ подобныхъ случаяхъ.

Тотчасъ же по пріѣздѣ въ Лондонъ, милордъ послалъ за своимъ повѣреннымъ, который сказалъ ему, что «деньги нынѣ поутру уплачены самому лорду Могону, сообразно приказанію виконта Кестельвуда».

— Но вѣдь вы говорили, что лордъ Могонъ въ Парижѣ?! — вскричалъ Эсмондъ въ удивленіи и испугѣ.

— Онъ возвратился по моему приглашенію, сказалъ виконтъ: — у насъ съ нимъ есть свои счеты.

— Ахъ, какъ я желалъ бы, чтобъ они были ужь покончены, сэръ! сказалъ Эсмондъ.

— Они кончены, отвѣчалъ виконтъ: — онъ безпокоился о деньгахъ, которыя я проигралъ ему; теперь они заплачены, и мы можемъ встрѣтиться по-пріятельски.

— Милордъ! вы меня обманываете: вы поссорились съ лордомъ Могономъ!

— Э, какая ссора! Мы нынѣ съ нимъ поужинаемъ, разопьемъ бутылку вина Долгъ уплаченъ — и непріятности кончены.

— Гдѣ же мы будемъ ужинать, сэръ?

— Л/ы будемъ ужинать! Неприглашенные не должны напрашиваться. Ты любишь театръ, и отправишься вечеромъ въ театръ, смотрѣть игру Беттертона; а я проведу время по-своему, и «завтра мы съ тобой позавтракаемъ, если будетъ апетитъ», какъ говорится въ одной старой комедіи.

— Нѣтъ, милордъ, клянусь вамъ, не отойду отъ васъ нынѣшній вечеръ. Я знаю причину вашей ссоры. Вы въ заблужденіи, милордъ!

— Знаешь, а не сказалъ мнѣ! Зналъ и не говорилъ мнѣ, что этотъ негодяй соблазняетъ мою жену…

— Она чиста какъ младенецъ, возразилъ Генри Эсмондъ.

— Развѣ я сказалъ хоть слово противъ нея? Развѣ я усомнился въ ней? Ея не было бы теперь на свѣтѣ, еслибъ я усомнился. Нѣтъ, она не можетъ увлекаться; нѣтъ, не таковъ характеръ ея: она не знаетъ ни слабостей, ни снисходительности. Клянусь тебѣ, люблю ее теперь сильнѣе, нежели тогда, когда она была молода, прекрасна, когда я лежалъ у ногъ ея. Но развѣ она можетъ простить? Нѣтъ, я потерялъ ея любовь, потому-то и сталъ нить и играть. И вотъ явился этотъ Могонъ, и она любитъ его.

— Вы ошибаетесь, клянусь вамъ, ошибаетесь, сэръ…

— Она получаетъ отъ него письма. Вотъ оно, читай его, Генри. Оно выпало изъ его кармана, когда онъ убился. Мои грумъ поднялъ его и передалъ мнѣ. Смотри, что онъ пишетъ: «Обожаемая моя! за что вы такъ суровы къ вашему рабу? Не-уже-ли вы не будете отвѣчать на письма»… Ты видишь, она получала отъ него письма.

— Но не отвѣчала ему.

— Это не уменьшаетъ вины его. И я отмщу ему, отмщу!

— Нѣтъ, вы не погубите добраго имени миледи; вѣдь вы сами знаете, что она невинна. Вы не будете рисковать ея репутаціею, сказалъ Эсмондъ умоляющимъ голосомъ.

— О чести моей жены тутъ не будетъ рѣчи. Мы можемъ поссориться по другому поводу.

— Ваши враги — мои враги, сказалъ Эсмондъ, видя непреклонность виконта. Онъ сказалъ, что ужь дѣлалъ Могону вызовъ въ тотъ день, когда опрокинулся экипажъ, и будетъ съ нимъ драться.

— Нѣтъ, я этого не позволю; я самъ еще могу владѣть шпагою; но я готовъ взять тебя своимъ секундантомъ. Мы поѣдемъ въ театръ, встрѣтимся тамъ съ Могономъ, отправимся вмѣстѣ ужинать, начнемъ играть и — найдется, найдется случай для ссоры. Пли погибнетъ безчестный негодяй, или простится съ свѣтомъ человѣкъ, которому ненужно и тяжело жить на свѣтѣ. Мнѣ лучше умереть, Генри; жена моя будетъ тогда счастливѣе, прибавилъ милордъ съ горькою улыбкою. — Мы уговорились съ Могономъ въ Кестельвудѣ. Прочитавъ письмо его, я назвалъ его негодяемъ. Онъ не оправдывался и говорилъ только, что жена моя невинна.

— Она невинна, милордъ; клянусь, невинна!

— Конечно; безъ всякаго сомнѣнія. Онѣ всегда невинны. Разумѣется, услышавъ, что онъ убился, она упала въ обморокъ просто, по нечаянности.

— Но, милордъ, Генри мое имя! краснѣя сказалъ Эсмондъ; — вы сказали ей: «Генри убился».

— Такъ, значитъ, съ гобой долженъ я драться? въ изступленіи вскричалъ милордъ. Такъ ты, змѣенокъ, пригрѣтый мною, ты ужалилъ меня?.. Нѣтъ, Генри, нѣтъ; у тебя хорошее сердце (и милордъ зарыдалъ); у тебя честное сердце; я люблю тебя. А! вотъ мой другой секундантъ. Здравствуй Джекъ Уэстбери!

Секундантомъ, котораго пригласилъ милордъ, былъ тотъ самый капитанъ Уэстбери, который нѣкогда арестовалъ прежнюю виконтессу, Изабеллу, и занималъ съ своею командою кестельвудскій замокъ. Онъ, милордъ и Эсмондъ отправились въ театръ, встрѣтили тамъ Могона, съ которымъ также были двое друзей; по окончаніи спектакля виконтъ предложилъ ужинать вмѣстѣ въ какой-нибудь тавернѣ. Эсмондъ былъ теперь спокоенъ и даже веселъ, потому-что у него былъ свой планъ.

Пришедши въ таверну, джентльмены заказали ужинъ, спросили карты и бесѣдовали очень-дружелюбно, пока лакеи оставались въ комнатѣ, прислуживая за столомъ.

Но какъ подали карты, Генри Эсмондъ пригласилъ Могона играть съ нимъ. Планъ Эсмонда состоялъ въ томъ, чтобъ предупредить дуэль виконта своею дуэлью. Могопъ угадалъ его мысли и отвѣчалъ на предложеніе:

— Вы слишкомъ молоды, чтобъ играть на такія ставки.

— Кто смѣетъ говорить, что я слишкомъ-молодъ? сказалъ Эсмондъ. — Не лучше ли сказать, что вы сами трусите, милордъ?

— Я трушу!.. вскричалъ Могонъ.

Но виконтъ замѣтилъ умыселъ Эсмонда, остановилъ его и сѣлъ играть съ Могономъ. Когда лакеи пришли съ новыми бутылками, Могонъ, поправляя свѣчу, погасилъ ее. Виконтъ сказалъ: «какая глупая неловкость, Могонъ!»

— Глупая неловкость — выраженіе глупое и неловкое, отвѣчалъ противникъ; порядочный человѣкъ не употребитъ его.

— А я употребляю и, если хотите, прибавлю, что плюю на васъ.

— Господа, господа! при лакеяхъ! закричали собесѣдники. — Вы должны извиниться другъ передъ другомъ.

Поссорившіеся не захотѣли извиняться и дуэль была неизбѣжна. Рѣшено было тотчасъ же ѣхать за городъ. Была ужь полночь, но свѣтилъ мѣсяцъ, и дуэль началась. Черезъ нѣсколько секундъ виконтъ Кестельвудъ упалъ, пронзенный въ грудь. Умирая, онъ при духовникѣ открылъ Генри Эсмонду тайну, которая удивила его. Тайна эта касалась самого Генри, и онъ свято сохранилъ ее, какъ сдержалъ и слово, данное своему благодѣтелю: быть защитникомъ осиротѣвшаго его семейства. Но бумагу, переданную ему виконтомъ и содержавшую доказательства, на которыя могъ бы огіереться Генри Эсмондъ, еслибъ захотѣлъ воспользоваться своею тайною, эту бумагу Эсмондъ бросилъ въ каминъ; она ярко вспыхнула, и пламя освѣтило картину, изображающую, какъ Іаковъ лишаетъ ІІсава права первородства.

— Богъ да благосло…. сказалъ слабѣющимъ голосомъ виконтъ, и слова замерли на устахъ его.

Кто жъ передастъ ей ужасную вѣсть? подумалъ Генри. Самъ онъ не чувствовалъ въ себѣ на то силы. Добрый священникъ, принявшій исповѣдь виконта, согласился, по просьбѣ Эсмонда, ѣхать въ Кестельвудскій Замокъ вѣстникомъ горести. А Генри Эсмондъ явился къ судьѣ и самъ объявилъ, что долженъ подвергнуться аресту за участіе въ дуэли.

Книга вторая.

О многомъ думалъ Эсмондъ, сидя въ тюрьмѣ, но его не искушало честолюбіе. Онъ не раскаивался въ томъ, что при постели умирающаго виконта рѣшился не пользоваться своею тайною, которая лишила бы и титула и богатства маленькаго Френка, сына его милой благодѣтельницы. На третій день тюремщикъ сказалъ, что какая-то дама пріѣхала навѣстить его. Онъ угадалъ, кто она и приготовился принять леди Кестельвудъ.

Лицо миледи было блѣдно, какъ полотно. Взглядъ ея, всегда столь кроткій, устремился на Эсмонда съ выраженіемъ укоризны и страданія, такъ-что молодой человѣкъ въ смущеніи опустилъ глаза.

— Вотъ гдѣ я нахожу васъ, мистеръ Эсмондъ! сказала она: — вотъ какую радость вы мнѣ доставили!

— Не упрекайте меня; у меня и безъ того довольно горя. Онъ хотѣлъ поцаловать ея руку. Она отступила назадъ.

— Не касайтесь меня: рука ваша въ крови! Гдѣ мой мужъ? Возвратите мнѣ мужа, Генри! Вы были тамъ и позволили убить его! И не наказали убійцу! А вы клялись умереть за насъ. Онъ любилъ васъ, вѣрилъ вамъ, и я ввѣрила вамъ его! Что вы сдѣлали съ нимъ! Чѣмъ заслужили мы такую благодарность отъ васъ, Генри? Вы были брошеннымъ сиротою, когда онъ, добрый, благородный, призрилъ васъ! Вы внесли несчастіе въ нашъ домъ. Черезъ васъ я лишилась любви его. Пока васъ не было между нами, онъ любилъ меня. И зачѣмъ я оставляла васъ въ нашемъ домѣ? Я знала, что вы погубите насъ. Зачѣмъ не умерли вы отъ оспы, когда я ухаживала за вами? О, какъ я теперь наказана за свою доброту! Мой мужъ умеръ, защищая меня; вы были тутъ — и не спасли его!

— Я желалъ бы быть на мѣстѣ милорда, сказалъ онъ; — не моя вина, что это желаніе не исполнилось. Но судьба сильнѣе насъ; она не хотѣла того. Лучше было мнѣ умереть отъ своей болѣзни.

— Да, лучше, Генри, сказала она и взглянула на него такъ грустно, что онъ, въ отчаяніи, бросился въ постель: — Генри Эсмондъ былъ раненъ въ руку, сражаясь какъ секундантъ на дуэли виконта (тогда былъ обычай, что дрались не только сами противники, но и секунданты ихъ); быстрымъ движеніемъ своимъ онъ сорвалъ перевязку и кровь полилась изъ раны. Эсмондъ упалъ въ обморокъ. Когда онъ очнулся, виконтесса молча ушла изъ комнаты; но потомъ жена тюремщика, перевязывая снова его рану, отдала ему платокъ съ вензелемъ виконтессы. «Этимъ платкомъ госпожа остановила теченіе крови, сказала она: я вымыла его, потому-что онъ былъ весь въ крови». Тысячу разъ Эсмондъ цаловалъ платокъ, говоря: «нѣтъ, я не обижу тебя, добрая моя благодѣтельница, не обижу твоего сына, и когда-нибудь ты отдашь справедливость моей преданности».

По теперь напрасны были всѣ усилія Эсмонда смягчить гнѣвъ виконтессы. По тогдашнимъ законамъ, онъ долженъ былъ просидѣть годъ въ тюрьмѣ, какъ и другіе секунданты, и писалъ изъ тюрьмы къ своей благодѣтельницѣ; но ему отвѣчалъ новый капелланъ Кестельвудскаго Замка, что виконтесса не хочетъ никогда его видѣть, и потому отдала, по смерти прежняго капеллана, доктора Тошера, это мѣсто, на которое готовился Эсмондъ, сыну покойнаго. Потомъ Эсмондъ посылалъ къ виконтессѣ добраго, «ученаго Дика», который теперь ужь былъ капитаномъ, и навѣщалъ въ тюрьмѣ своего стариннаго пріятеля; но и Дику, или, какъ теперь его звали, капитану Дику Стилю, виконтесса сказала, что не можетъ видѣться съ Генри Эсмондомъ; будетъ выдавать ему пенсію, по не позволяетъ ему, по выходѣ изъ тюрьмы, явиться въ Кестельвудскій Замокъ.

А между-тѣмъ Кестельвудскій ЗАмокь принадлежалъ бы Эсмонду, еслибъ онъ захотѣлъ. Тайна Генри открылась такимъ образомъ. Томасъ Кестельвудъ, вступая въ супружество съ Изабеллою, своею кузиною, скрылъ, что у него есть-жена, покинутая имъ за границею, и что Генри законный сынъ его отъ этой жены. Потому Генри, будучи впослѣдствіи привезенъ въ Кестельвудскій Замокъ, былъ своимъ отцомъ выдаваемъ за побочнаго сына. Но, умирая, Томасъ раскаялся въ этомъ поступкѣ и передалъ патеру Гольту, своему духовнику, свидѣтельство о первомъ бракѣ своемъ съ магерью Генри. Послѣ того Гольтъ, напрасно уговаривая Френсиса, наслѣдовавшаго послѣ Томаса титулъ виконта Кестельвуда, участвовать въ заговорѣ, имѣвшемъ цѣлью возстановленіе Стюартовъ, грозилъ ему, въ случаѣ отказа, доказать, что титулъ долженъ принадлежать Генри; но былъ взятъ подъ стражу, не успѣвъ исполнить своей угрозы. Документъ, доказывавшій законность происхожденія Генри, остался у него; Генри не хотѣлъ отъискивать Гольта, не хотѣлъ и требовать изъ Брюсселя, гдѣ совершена была свадьба его матери, свидѣтельства о законности ея брака.

Виконтесса Кестельвудъ отвергла своего прежняго любимца; но супруга отца его, Изабелла, приняла живое участіе въ своемъ пасынкѣ, и, по освобожденіи изъ тюрьмы, Эсмондъ видѣлся съ нею. Она одобрила его намѣреніе поступить въ военную службу, выхлопотала ему чинъ прапорщика и дала средства одѣться прилично своему новому званію.

Это было въ 1702 году. Король Вильгельмъ уже умеръ; престолъ наслѣдовала сестра его, королева Анна, и находясь подъ вліяніемъ герцога Марльборо, жаждавшаго славы, дѣятельно продолжала въ союзѣ съ германскимъ императоромъ, полководцемъ котораго былъ знаменитый Евгеній Савойскій, войну противъ Людовика XIV-го. Тотчасъ по вступленіи въ военную службу, Эсмондъ участвовалъ въ испанской экспедиціи; но этотъ походъ не представлялъ ничего особенно-интереснаго. Возвратившись въ Лондонъ, онъ услышалъ толки о томъ, что новый капелланъ Кестельвудскаго Замка надѣется вступить въ бракъ съ вдовою виконтессою, у которой мать его служила горничною. Слухъ о такомъ унизительномъ союзѣ возмутилъ Эсмонда, хотя онъ много разъ клялся, что навсегда останется чуждъ мыслямъ о ней. Онъ немедленно поѣхалъ въ уолькотское помѣстье, гдѣ жила виконтесса, покинувз. пышный замокъ. Но тамъ онъ узналъ, что виконтесса съ дѣтьми и капелланомъ уѣхала въ сосѣдній городъ, чтобъ отслушать воскресную службу. Онъ поспѣшилъ за ними и вошелъ въ церковь. Молодой виконтъ, теперь ужь стройный, прекрасный юноша, первый замѣтилъ Эсмонда и указалъ его матери. По окончаніи службы, онъ съ радостнымъ лицомъ подбѣжалъ къ Эсмонду и осыпалъ его радушными привѣтствіями. Эсмондъ едва могъ отвѣчать нѣсколькими безсвязными словами: онъ былъ въ смущеніи, не зная, какъ прійметъ его виконтесса. Но она также сказала ему: «вы обрадовали насъ своимъ возвращеніемъ, Генри» и подала ему руку. Всѣ непріятности были забыты. Миледи знала теперь, съ какою преданностью Эсмондъ старался предотвратить дуэль, зна іа, что обвиняла его напрасно.

Съ перваго же взгляда на нее, всѣ опасенія Эсмонда разсѣялись. Онъ увидѣлъ, что слухи, которые такъ встревожили его, были — жалкая, пустая сплетня.

— Помните ли, что нынѣ 29-го декабря? сказала Эсмонду виконтесса: — мы не праздновали его въ прошедшемъ году. 29-го декабря Эсмондъ съ опасностью жизни спасъ нѣкогда маленькаго Френка, на которомъ загорѣлось платье. Онъ не говорилъ еще объ этомъ случаѣ, потому-что не представлялось надобности; но съ той поры виконтесса особенно привязалась къ Эсмонду и ежегодно праздновала этотъ день. Радостно былъ онъ проведенъ въ нынѣшній разъ. Какъ былъ очарованъ молодой человѣкъ изумительною красотою Беатрисы! Но на другой день Френкъ посвятилъ его въ тайны семейныхъ плановъ. Онъ надѣялся отдать сестру за своего пріятеля, сына могущественнаго тогда герцога Марльборо; юноша ухаживалъ за Беатрисою, да и Беатриса была неравнодушна къ нему. Не спалось Эсмонду послѣ того; всю ночь онъ думалъ: такъ эти свѣтлые глазки смотрятъ съ любовью на другаго! Онъ знатенъ; а я… но развѣ не могу я однимъ словомъ стать знатенъ и богатъ? Но, какъ и прежде, Эсмондъ преодолѣлъ искушеніе, и поутру казался веселѣе, нежели когда-нибудь, хоть грустно было ему въ душѣ. Послѣ завтрака онъ началъ укладывать свои вещи. Онъ стоялъ на колѣняхъ, завязывая свой чемоданъ, какъ вошла въ его комнату виконтесса. Она поблѣднѣла, увидѣвъ сборы.

— Такъ скоро! сказала она.

— Я получилъ отъ генерала, адъютантомъ котораго назначенъ, приказаніе спѣшить къ своему посту. Вотъ письмо, отвѣчалъ Эсмондъ.

— Я не хочу читать его. Что сказалъ Фрбикъ вчера вечеромъ?

— Я не услышалъ отъ него почти ничего новаго для себя. Но было однакожь сказано имъ нѣсколько словъ, о которыхъ я много думалъ, и увидѣлъ, что мнѣ остается одно: уѣхать какъ можно скорѣе. Я мечталъ, но теперь…

— Знаю, Генри; я также думала объ этомъ. Мнѣ было бъ отраднѣе назвать своимъ сыномъ васъ, нежели знатнѣйшаго молодаго человѣка во всей Европѣ. Кто будетъ такъ добръ, кто будетъ любить ее такъ, какъ любили бы вы? Но есть причины, которыхъ не можетъ высказать мать…

— Я знаю ихъ; у ней много жениховъ, и сынъ герцога Марльбюро первый изъ нихъ. Я прошу позволенія танцовать на свадьбѣ.

— Нѣтъ, Генри, не эти пустяки останавливаютъ меня. Сынъ Марльборо еще ребенокъ; его страсть къ Беатрисѣ была дѣтскимъ увлеченіемъ. Отецъ и мать его никогда не позволятъ ему жениться на дѣвушкѣ, которая не такъ знатна, какъ они. И я не захочу, чтобъ Беатриса вступила въ семейство, которое презирало бы ее; сама Беатриса не захочетъ того: она слишкомъ-горда. Ахъ, Генри! не въ этомъ препятствіе. Я люблю и васъ и ее, и никогда не постыжусь любви своей. Но характеръ Беатрисы пугаетъ меня. Она ревнива (говорятъ, и я была ревнива, но теперь я побѣдила этотъ недостатокъ); она тщеславна. Ахъ, Генри! она не сдѣлаетъ счастливымъ человѣка, который будетъ любить ее. Уѣзжайте же, сынъ мои, удалитесь отъ насъ и любите насъ.

Бѣдная виконтесса! да, она говорила правду; да, она желала ему добра и побѣдила свою ревность. Генри Эсмондъ увидѣлъ это нынѣ.

Эсмондъ уѣхалъ въ тотъ же день въ Лондонъ и оттуда, вмѣстѣ съ своимъ генераломъ, немедленно отправился къ арміи, которая, подъ предводительствомъ герцога Марльборо, сражалась во Фландріи. Много побѣдъ Марльборо одержалъ надъ Французами и союзниками ихъ; много городовъ отворили ему свои ворота и встрѣтили его съ торжествомъ. Эсмондъ имѣлъ много случаевъ хорошо узнать великаго полководца и можетъ представить здѣсь его вѣрный портретъ. Въ смятеніи битвы и среди пустой церемонной встрѣчи, въ избушкѣ, за столомъ, на которомъ разложены карты военныхъ дѣйствій, и во дворцѣ, за столомъ побѣжденнаго курфирста — вездѣ Марльборо былъ одинаковъ: спокоенъ, холоденъ, невозмутимъ. Измѣна и любезный поклонъ были для него одинаково-легки; чернѣйшую ложь произносилъ онъ такъ же непринужденно, какъ фразу о погодѣ. Онъ соблазнялъ и покидалъ женщину, предавалъ или благодарилъ своего благодѣтеля съ одинаковымъ спокойствіемъ. Онъ былъ бы совершенно инымъ человѣкомъ, еслибъ его сердце знало любовь или ненависть, состраданіе или страхъ, сожалѣніе или угрызеніе совѣсти. Отважнѣйшій подвигъ, геніальнѣйшее соображеніе, гнуснѣйшій обманъ, грабительство областей и отдѣльныхъ бѣдняковъ — все было ему одинаково-легко. Армія знала его характеръ, но безгранично ввѣрялась его геніальности. Тѣ самые люди, которыхъ онъ обсчитывалъ въ жалованьѣ (потому-что онъ одинаково бралъ и мильйоны въ подарокъ, и мѣдную монету изъ жалованья солдата) были преданнѣйшими исполнителями его воли. Они проклинали своего полководца и не хотѣли никакого другаго полководца. Въ знаменитомъ гохштедтскомъ сраженіи Эсмондъ былъ тяжело раненъ, и потомъ болѣе года прожилъ въ Лондонѣ, пока совершенно оправился и могъ возвратиться къ арміи. Виконтесса въ это время получила наслѣдство послѣ отца, и имѣла теперь средства являться при дворѣ. Красота Беатрисы производила необыкновенный эффектъ, и гордая красавица, окруженная поклонниками, не обращала вниманія на Эсмонда. Онъ жестоко страдалъ отъ ея презрѣнія, и повѣренною его тайныхъ мученіи была виконтесса. Выздоровѣвъ совершенно, Эсмондъ возвратился къ арміи; съ нимъ поѣхалъ и молодой виконтъ, отданный матерью на попеченіе Эсмонда. Они вмѣстѣ сражались при Рамилыі; по Эсмондъ пишетъ свою біографію, а не исторію войны.

Однажды, обозрѣвая въ Брюсселѣ древнюю и великолѣпную церковь св. Гудулы, Эсмондъ замѣтилъ у алтаря офицера, лицо и жесты котораго показались ему знакомыми. Окончивъ свою молитву, офицеръ обернулся и Эсмондъ узналъ въ немъ патера Гольта, своего милаго учителя.

— Му Father! (отецъ мой!) радостно вскрикнулъ Эсмондъ поанглійски.

— Молчи! Я не понимаю. Я не говорю поанглійски, отвѣчалъ Гольтъ на латинскомъ языкѣ.

Эсмондъ улыбнулся этой странной предосторожности. — Я узнаю патера во всякомъ платьѣ, сказалъ онъ полатини.

— Я мистеръ или капитанъ фон-Гольцъ, состоящій въ баварской службѣ и присланный сюда съ порученіемъ къ Евгенію Савойскому.

— Прошу капитана фой-Гольца принять свидѣтельство моего глубочайшаго почитанія.

— А изъ тебя также вышелъ отличный рубака. Ты былъ опасно раненъ при Гохштедтѣ, а прежде того былъ въ Испаніи. За Рамильи тебѣ дали роту. Твой генералъ не въ ладу съ Марльборо. Твои кузенъ, виконтъ Кестельвудъ, съ нынѣшняго похода также гвардейскій офицеръ. Видишь, я знаю все (слабость Гольта, или Гольца, было всезнаніе). Да, я хорошо знаю ваши дѣла. Старикъ-отецъ леди Кестельвудъ умеръ; у королевы Анны подагра. Ты попрежнему держишься нашей стороны. Да, я знаю, что въ Кембриджѣ ты былъ ревностнѣйшимъ приверженцемъ Стюартовъ — и хорошо дѣлаешь, слѣдуя въ этомъ примѣру виконта…

— И своего отца, прибавилъ Эсмондъ, пристально взглянувъ на Гольта; но патеръ не выразилъ ни малѣйшаго удивленія этимъ неожиданнымъ словамъ; онъ такъ хорошо владѣлъ собою, что не показалъ даже виду, что понимаетъ ихъ смыслъ. — А вы что подѣлывали, капитанъ фои-Гольцъ, съ тѣхъ-поръ, какъ мы разстались?

— Мало ли что можно дѣлать! Я могъ быть миссіонеромъ въ Пекинѣ или въ Парагваѣ; довольно того, что нынѣ я капитанъ фонГольцъ и присланъ условиться о размѣнѣ плѣнныхъ съ принцемъ савойскимъ.

Въ англійской арміи много было офицеровъ, приверженныхъ къ претенденту, сыну короля Іакова II и брату королевы Анны, который жилъ въ Версали подъ именемъ Сен-Джорджа. Самъ герцогъ Марльборо долго былъ въ перепискѣ съ родственникомъ своимъ, лордомъ Бервикомъ, послѣдовавшимъ въ изгнаніе за Стюартами, и смотрѣлъ сквозь пальцы на преданность претендента. Патеръ Гольтъ очень-часто являлся въ англійскомъ лагерѣ; зачѣмъ? — легко было угадать, хотя Гольтъ не говорилъ объ этомъ, пока, видѣвшись въ Англіи съ Изабеллою, второю супругою отца Эсмонда, узналъ отъ нея, что молодому человѣку извѣстна тайна его рожденія, но онъ свято хранитъ ее, не пользуясь своими правами. Добрый патеръ плакалъ отъ умиленія и, почувствовавъ къ Эсмонду уваженіе, сдѣлался довѣрчивѣе съ нимъ и разсказалъ ему всѣ свои интриги. Объ одномъ жалѣлъ патеръ, что Эсмондъ, имъ воспитанный въ католическихъ понятіяхъ, забылъ эти наставленія и возвратился къ протестантству. Но Эсмондъ просилъ его не вдаваться въ религіозныя пренія. При одномъ свиданіи, когда молодой человѣкъ снова рѣшился заговорить о своей тайнѣ, патеръ разсказалъ ему всю грустную исторію перваго брака отца его. Томасъ Кестельвудъ, бывъ, еще просто Томасомъ Эсмондомъ, въ голландской службѣ, велъ жизнь разгульную и былъ тяжело раненъ на дуэли. Гертруда Месъ ухаживала за больнымъ; онъ влюбился въ нее и женился; бракъ былъ совершенъ въ Брюсселѣ, въ церкви св. Гудулы, и гамъ же былъ крещенъ сыпь, родившійся отъ этого брака. По скоро капитанъ Томасъ увлекся прежними привычками и бросилъ жену, которая пошла въ монахини. Патеръ Гольтъ показалъ Эсмонду могилу ея на брюссельскомъ кладбищѣ, и съ любовью рыдалъ сынъ надъ прахомъ страдалицы-матери…

Англійская армія, одержавъ столько побѣдъ въ предъидущіе походы, стояла въ бездѣйствіи; враги герцога Марльборо говорили, что онъ подкупленъ французскимъ королемъ, и Генри Эсмондъ принадлежалъ къ числу людей, вѣрившихъ этому; теперь онъ не ручается за основательность этихъ подозрѣній, по признается, что ими всего естественнѣе было объяснять поведеніе Марльборо. Патеръ Гольтъ говорилъ по секрету своему воспитаннику, что служитъ посредникомъ между претендентомъ и герцогомъ; на самомъ ли дѣлѣ было такъ — Генри Эсмондъ не знаетъ теперь; ему извѣстно только, что Гольтъ, будучи схваченъ, какъ шпіонъ, въ англійскомъ лагерѣ генераломъ, непоколебимо-преданнымъ королевѣ Аннѣ, былъ освобожденъ по приказанію герцога.

Но кто захотѣлъ бы оправдывать герцога, могъ сказать, что у него при дворѣ есть сильные враги; что вліяніе супруги его на королеву Анну, до-сихъ-поръ бывшее безграничнымъ, начало ослабѣвать, герцогъ долженъ былъ лично ѣздить въ Лондонъ, чтобъ разрушать интриги, противъ него составлявшіяся.

На чьей сторонѣ правда — Генри Эсмондъ не рѣшаетъ. Онъ только разскажетъ случай, по которому онъ самъ оставилъ службу подъ знаменами Марльборо.

Онъ былъ адъютантомъ у генерала Уэбба, прямаго и честнаго воина, котораго не любимъ Марльборо и который самъ, также не любя герцога, не щадилъ его въ откровенныхъ разговорахъ съ любимыми своими офицерами, изъ которыхъ самымъ близкимъ къ нему былъ Эсмондъ.

Принцъ савойскій осаждалъ сильно-укрѣпленный Лилль; Марльборо не помогалъ ему и осада шла очень-медленно; нѣкоторые опасались даже, что она будетъ безуспѣшна; осаждающіе терпѣли недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ и амуниціи; участь ихъ зависѣла отъ обоза, шедшаго изъ Остэнде подъ слабымъ прикрытіемъ. Французскій генералъ Ламотъ съ тридцатью-пятью батальйонами, шестидесятые эскадронами и сорока пушками шелъ изъ Брюгге перехватить его. Уэббъ (тогда генерал-майоръ) съ двадцатью батальйонами пѣхоты и тремя эскадронами драгунъ двинулся на выручку, встрѣтилъ французовъ у Виненделя и разбилъ ихъ. Они удалялись въ безпорядкѣ подъ прикрытіемъ своей сильной артиллеріи, когда генералъ майоръ Кадоганъ, квартирмейстеръ герцога, командовавшій конвоемъ при обозѣ, соединился съ англійскимъ отрядомъ; онъ предлагалъ свою помощь Уэббу, но битва была уже выиграна; ни одинъ изъ солдатъ Кадогана въ ней не участвовалъ. Обозъ былъ спасенъ единственно Уэббомъ; онъ былъ такъ милостивъ къ Эсмонду, что, въ рапортѣ о побѣдѣ, представлялъ его къ наградѣ и поручилъ ему отвезть донесеніе герцогу. Въ отвѣтъ, секретарь герцога передала Эсмонду пакетъ отъ Марльборо съ надписью «Генерал-лейтенанту Уэббу». Такая награда очень обрадовала его вѣрнаго адъютанта. Но генералъ топнулъ ногою съ досады, прочитавъ записку:

Сэръ! мистеръ Кадоганъ извѣстилъ меня объ успѣхѣ сраженія, выиграннаго вами вчера при Виненделѣ, что надобно приписать преимущественно вашей распорядительности. Будьте увѣрены, что я отдамъ ей справедливость въ своемъ рапортѣ королевѣ.

Вашъ и проч. Марльборо".

— Двѣ холодныя строки въ награду за побѣду надъ непріятелемъ, впятеро-сильнѣйшимъ, за то, что мнѣ обязанія взятіемъ Лилля! вскричалъ Уэббъ. — Что мнѣ въ генерал-лейтенантствѣ! Я долженъ былъ получить его поочереди: я старшій генерал-майоръ въ арміи!

Нумеръ газеты, въ которой были напечатаны представленіе и награды, пришелъ черезъ мѣсяцъ, въ ту самую минуту, какъ принцъ савойскій угощалъ насъ въ покоренномъ Лиллѣ. Увидѣвъ крупныя буквы заглавія «Винендельская битва», нумеръ газеты тотчасъ же передали Уэббу. Его лицо странно измѣнилось, едва онъ прочиталъ нѣсколько строкъ. Онъ вскочилъ и горячо сказалъ, обращаясь къ Марльборо:

— Не угодно ли будетъ, ваша свѣтлость…

— Тутъ вѣрно произошло недоразумѣніе, милый Уэббъ, поспѣшно перебилъ онъ.

— Такъ вамъ и поправлять ошибку, отвѣчалъ Уэббъ и хотѣлъ-было передать газету Марльборо, но онъ сидѣлъ отъ него черезъ пять человѣкъ: разстояніе было слишкомъ-велико. — Позвольте же, вотъ какъ… вскричалъ онъ, насмѣшливо улыбаясь, съ величайшею деликатностью обнажилъ шпагу и передалъ герцогу газету на концѣ ея. Герцогъ позеленѣлъ и велѣлъ своему адъютанту взять нумеръ со шпаги. Уэббъ низко поклонился, допилъ свой стаканъ и вышелъ изъ комнаты. Въ донесеніи о винендельской битвѣ, писанномъ отъ имени Марльборо, упоминалось имя Уэбба, но вся честь побѣды приписывалась Фавориту герцога, Кадогану.

Въ арміи поднялся страшный ропотъ. Говорили, что герцогъ былъ подкупленъ французами, чтобъ не мѣшать имъ освободить Лилль, и потому негодовалъ на Уэбба, помѣшавшаго исполненію его желанія отдать обозъ въ руки непріятеля^[1].

Въ тотъ же день генералъ Уэббъ потребовалъ у Марльборо отставки, по окончаніи настоящаго похода. Вмѣстѣ съ нимъ уѣхалъ въ Лондонъ и его адъютантъ; по еще до окончанія похода была у Эсмонда встрѣча съ лордомъ Могономъ, убійцею его благодѣтеля.

Лордъ служилъ въ арміи, но полкъ его постоянно былъ въ отдѣльныхъ отрядахъ, и только въ Лиллѣ присоединился къ главному войску, гдѣ были Эсмондъ и молодой виконтъ. Узнавъ, что живетъ въ одномъ городѣ съ врагомъ своего семейства, Эсмондъ ежеминутно трепеталъ встрѣчи съ нимъ Френка Кестельвуда. Однажды они дѣйствительно сошлись за общимъ офицерскимъ столомъ. Со времени дуэли прошло девять лѣтъ и безпорядочная жизнь такъ измѣнила лицо іМогона (не къ-лучшему), что Френкъ не узналъ его; но офицеръ, незнавшій о враждѣ, рекомендовалъ ихъ другъ другу. Молодой человѣкъ вспыхнулъ, услышавъ ненавистное имя, и шопотомъ сказалъ Эсмонду, что «давно искалъ встрѣчи съ Могономъ». Могонъ, вѣжливо раскланявшись, отошелъ въ сторону: онъ не хотѣлъ ссоры. Эсмондъ сѣлъ за столомъ такъ, чтобъ раздѣлить ихъ и, не обращая вниманія на досаду Кестельвуда, воспользовался первою удобною минутою, чтобъ тихо сказать Могону; «милордъ, не угодно ли вамъ будетъ удалиться отсюда?»

— Не угодно, отвѣчалъ Могонъ, успѣвшій уже выпить нѣсколько стакановъ: — никто не заставитъ меня уйдти.

Общій разговоръ о ссорѣ Уэбба съ Марльборо продолжался; Могонъ сказалъ что-то въ осужденіе Уэббу. Виконтъ Кестельвудъ возразилъ ему.

— Я не позволю такихъ замѣчаній, сказалъ лордъ Могонъ.

— Потому-что вы лжете, вскричалъ Эсмондъ. Господа (прибавилъ онъ, обращаясь ко всѣмъ офицерамъ: — слова милорда Могона ложны; онъ низкій клеветникъ. И, поклонившись Могону, Эсмондъ всталъ изъ-за стола. Такіе случаи были нерѣдки въ арміи. Могонъ всталъ вслѣдъ за Эсмондомъ и, сопровождаемые нѣсколькими офицерами, они вышли въ садъ. Черезъ минуту они стояли со шпагами другъ противъ друга. Еслибъ капитанъ Эсмондъ захотѣлъ освободить міръ отъ негодяя, онъ могъ бы это сдѣлать, потому-что фехтовалъ несравненно-лучше Могона. Но, клянусь, моею единственною мыслью было предупредить дуэль его съ Кестельвудомъ; я не считалъ себя въ-правѣ убивать и злодѣя. Потому дуэль кончилась тяжелою раною въ правую руку Могона, который не могъ три мѣсяца владѣть шпагою.

— Генри, зачѣмъ ты не убилъ его? Я еще слабъ послѣ уденардской раны, по я убилъ бы его, говорилъ Кестельвудъ.

— Нѣтъ, лучше не обременять своей совѣсти смертью человѣка, какъ бы ни былъ онъ дуренъ, отвѣчалъ я.

Вскорѣ послѣ того Эсмондъ съ генераломъ Уэббомъ возвратился въ Лондонъ. Генералъ былъ тамъ принятъ съ восторгомъ; толпа привѣтствовала его рукоплесканіями и криками «ура», когда онъ вышелъ изъ парламента, благодарившаго его за побѣду. Онъ представилъ Эсмонда (о которомъ отзывался очень-выгодно) мистеру Роберту Герли, могущественнѣйшему сопернику Марльборо при дворѣ. Всѣ негодовали на герцога за поступокъ его съ Уэббомъ, который, торжествуя, говорилъ, что не только содѣйствовалъ взятію Лилля, но и помѣшалъ Марльборо получить отъ Французскаго короля три мильйона экю, обѣщанныхъ ему за освобожденіе Лилля. Всѣ враги герцога осыпали похвалами побѣдителя при Винендалѣ.

Но нигдѣ покровитель Эсмонда не былъ встрѣчаемъ съ такою искреннею радостью, какъ въ домахъ миледи Кестельвудъ и старой виконтессы Изабеллы, гдѣ Эсмондъ, пожалованный полковникомъ, былъ считаемъ за героя. Старуха-мачиха велѣла снять съ него портретъ во весь ростъ, и находила, что Эсмондъ однимъ только недостоинъ своихъ предковъ: тѣмъ, что мало пьетъ и не хочетъ взять на содержаніе какую-нибудь танцовщицу.

Быть-можетъ, всеобщее уваженіе за военныя заслуги льстило молодому полковнику; но особенно-драгоцѣнно было ему оно потому, что радовало его добрую виконтессу Кестельвудъ, а болѣе всего (теперь я могу признаться въ старинной своей слабости) потому, что слава обращала на него вниманіе Беатрисы.

Онъ хорошо зналъ недостатки сердца ея, властолюбіе, суетность, кокетство, эгоизмъ; но онъ любилъ ее и не хотѣлъ смотрѣть на другихъ женщинъ. При дворѣ говорили, что Беатриса искала себѣ три года знатнаго мужа, находила толпу обожателей, по ни одного жениха, и до двадцати двухъ лѣтъ не успѣла выйдти замужъ. Что за дѣло было Эсмонду до этихъ пересудовъ? Онъ попрежнему любилъ ее.

— Мужъ не найдетъ въ ней счастья, говорила ему добрая виконтесса: если не доставитъ ей перваго мѣста въ обществѣ. Мать не должна говорить такъ о дочери; но вы также мой сынъ, Генри, и знаете, что я говорю правду. Когда ваше имя упоминалось въ газетахъ, я старалась обратить ея сердце къ вамъ. Вы ей нравитесь, ваша извѣстность ей пріятна, но ей нуженъ полководецъ, а не полковникъ. Если вздумаетъ посватать ее герцогъ, наканунѣ свадьбы она откажетъ графу.

— И я черезъ нѣсколько лѣтъ буду генераломъ, буду командовать въ битвахъ. Я готовъ умереть за нее. Если она предпочтетъ другаго; я буду молиться о ея счастіи. Я не могу побѣдить своей любви. Знаю, что не буду счастливъ съ нею, но не могу, жить не любя ее.

— Желаю, чтобъ она избрала васъ, сказала виконтесса, подавая ему свою руку. — Я знаю, что вы могли бы составить блаженство любящей жены.

Френкъ Кестельвудъ не пріѣхалъ на зиму въ Лондонъ; онъ остался въ Брюсселѣ, для занятія военными науками, какъ писалъ матери, а на-самомъ-дѣлѣ потому, что влюбился въ бельгійскую кокетку, какъ было извѣстно Эсмонду. Онъ очень-рѣдко писалъ матери; но, зная, что 29-е декабря торжественный день для нея, прислалъ длинное письмо. И когда въ этотъ день Эсмондъ явился къ завтраку виконтессы, она съ дочерью и съ его мачехою встрѣтила его въ залѣ, одѣтая великолѣпно. Его мачеха подала ему руку, говоря торжественно:

— Кузенъ Генри (такъ она теперь звала его), все наше семейство соединилось, чтобъ благодарить васъ, кузенъ, за ваше благородное поведеніе, которымъ вновь спасли вы жизнь Френка.

Генри понялъ, что молодой виконтъ разсказалъ имъ въ письмѣ дуэль Эсмонда съ Могономъ. Виконтесса и Беатриса также благодарили его. На столѣ въ гостиной лежала прекрасная шпага въ малиновыхъ бархатныхъ ножнахъ съ перевязью изъ голубой ленты.

— Преклоните колѣни, сказала Эсмонду Беатриса: — вы дѣлаетесь нашимъ рыцаремъ. Она осѣнила его шпагою — Виконтесса Изабелла дала шпагу, я ленту, мама обшила ее бахромою.

— Вы нашъ рыцарь, Генри, нашъ вѣрный рыцарь, сказала виконтесса Кестельвудъ; — мать благодаритъ васъ, милый другъ мой, за защиту ея сына. Она не могла продолжать отъ волненія.

— Я усыновляю тебя, Генри, сказала старая виконтесса, мачиха Эсмонда; — и жалѣю только о томъ, что наслѣдство мое будетъ не такъ велико, какъ я хотѣла бы.

— Мы не боимся за Френка, пока вы будете охранять его, прибавила виконтесса Кестельвудъ.

— Скоро будетъ миръ, сказала Беатриса: — я знаю, что герцогиня Марльборо въ немилости.

Начали съѣзжаться гости. Всѣ они были тори, тайные приверженцы претендента. Знатнѣйшимъ былъ герцогъ Гамильтонъ. Беатриса забыла о своемъ рыцарѣ, и все время любезничала съ Гамильтономъ; но вскорѣ послѣ обѣда онъ уѣхалъ, и тогда она обратила свое вниманіе на молодаго лорда Лшбортона. Грустно прошелъ для Эсмонда день, начавшійся такъ радостно. Беатриса едва сказала съ нимъ нѣсколько словъ и, печально возвращаясь домой (онъ жилъ у своей мачихи), онъ думалъ: «Она избрала бы меня, еслибъ я могъ дать ей знатное имя; оно было бъ у меня; но я далъ обѣщаніе отцу ея».

Послѣ этого праздника, карета Ашбортона каждый день останавливалась у подъѣзда Кестельвудовъ; мать милорда сдѣлала визитъ матери Беатрисы; повсюду, гдѣ ни была гордая красавица, являлся и молодой милордъ. Онъ быль очень внимателенъ къ мистеру Эсмонду и оказывалъ ему тысячи знаковъ дружбы и уваженія. Наконецъ, однажды вечеромъ, разгоряченный виномъ, онъ вбѣжалъ въ комнату Эсмонда и бросился обнимать его, восклицая: «Поздравьте меня, милый полковникъ; я счастливѣйшій изъ людей!»

— Въ чемъ же заключается особенное счастье счастливѣйшаго изъ людей? сказалъ Эсмондъ.

— Развѣ вы не слышали? развѣ вы не знаете? Я думалъ, что ваши родные уже сообщили вамъ: обожаемая Беатриса отдаетъ мнѣ свою руку!

— Уже-ли? вскричалъ въ изумленіи Эсмондъ.

Не далѣе, какъ поутру въ тотъ день Беатриса была очень-любезна съ нимъ; онъ писалъ ей стихи, она пѣла ихъ.

— Да, я сейчасъ оттуда. Она была такъ мила, что я упалъ на колѣни и… и… я теперь счастливѣйшій изъ людей! Черезъ четыре мѣсяца я буду совершеннолѣтнимъ, могу жениться на комъ хочу. Давайте же вина! Хочу пить здоровье прелестнѣйшей изъ красавицъ Англіи!

Эсмондъ оставилъ его за бутылкою и поскакалъ въ долгъ Кестельвудовъ увѣриться въ истинѣ. Грустное лицо виконтессы сказало ему, что все правда. Черезъ полчаса послѣ того, какъ Беатриса пѣла стихи своего рыцаря, она дала слово Ашбортону.

Бѣдный Эсмондъ былъ пораженъ. Ничего, думалъ онъ, не остается ему на свѣтѣ. Онъ пересталъ думать и о своей каррьерѣ: до-сихъ-поръ старался онъ пріобрѣсть славу, надѣялся завоевать себѣ высокій санъ въ арміи только длятого, чтобъ Беатриса почла его достойнымъ своей руки. Теперь все потеряло цѣну въ его глазахъ. Онъ подалъ въ отставку. Но генералъ Уэббъ просилъ его послужить еще годъ; виконтесса Кестельвудъ безпокоилась о своемъ сынѣ, который останется одинъ, безъ защитника на полѣ битвы. Потому Эсмондъ возвратился во Фландрію. Черезъ три мѣсяца онъ получилъ отъ повѣреннаго своей мачихи извѣстіе, что она умерла, отказавъ ему все свое имѣніе, правду сказать, совершенно-промотанное, такъ за уплатою долговъ наслѣднику оставался только домъ съ мебелью и вещи покойной леди. Онъ продалъ все, кромѣ ея брильянтовъ; которымъ назначалъ болѣе-приличное употребленіе: обратилъ деньги въ билеты, съ которыхъ долженъ былъ получать триста фунтовъ. Послѣ онъ узналъ, что виконтесса Кестельвудъ присутствовала при смерти своей родственницы; но письмо, которое послала она по этому случаю къ Эсмонду, не было получено имъ, будучи послано на пакетботѣ, перехваченномъ французскими корсарами.

Послѣдняя изъ большихъ битвъ, въ которыхъ участвовалъ Эсмондъ, при Мальплаке, была самымъ отважнымъ подвигомъ Марльборо. Французы стояли въ чрезвычайно-крѣпкой позиціи и обыкновенныя правила благоразумія говорили, что нападать на нихъ невыгодно. Марльборо не остановился передъ невозможностью: онъ хотѣлъ громомъ невѣроятной побѣды заглушить голоса своихъ враговъ при дворѣ, напалъ и побѣдилъ, какъ всегда, по съ потерею двадцати тысячъ лучшаго войска, между-тѣмъ, какъ уронъ побѣжденныхъ былъ вдвое менѣе. Онъ получилъ достойную награду за эгоистическое пожертвованіе тысячами людей своей выгодѣ. Когда онъ, черезъ нѣсколько дней послѣ битвы, дѣлалъ смотръ побѣдоносной арміи, она его не встрѣтила радостными кликами. Солдаты и офицеры стояли угрюмо, и взоры ихъ говорили: «Ты погубилъ нашихъ товарищей!»

Вскорѣ послѣ этой несчастной побѣды былъ случай, хорошо-характеризующій тогдашнее расположеніе умовъ въ арміи. Непріятельскія арміи стояли долго одна противъ другой неподвижно, раздѣляемыя только небольшою рѣчкою. Часовые, расположенные по противоположнымъ берегамъ, мирно разговаривали черезъ рѣчку, даже оказывали другъ другу небольшія услуги, перебрасываясь фляжками съ водкою и пачками табаку. Однажды Эсмондъ, прогуливаясь верхомъ по берегу, остановился послушать такой разговоръ, какъ вдругъ высокій рыжій непріятельскій солдатъ, усиливавшійся выдавать себя за француза, но доказывавшій и наружностью и языкомъ своимъ, что онъ чистѣйшій ирландецъ, закричалъ Эсмонду, указывая на одного изъ трехъ офицеровъ, подъзѣжавшихъ къ берегу отъ непріятельскаго лагеря: «вотъ онъ! вотъ онъ!» (при французской арміи былъ претендентъ, провозглашенный въ Версаля, по смерти Іакова II, королемъ англійскимъ подъ именемъ Іакова III). Эсмондъ никогда еще не видалъ его, но тотчасъ же догадался, кто онъ.

— Прошу васъ передать поклонъ отъ мистера Гамильтона герцогу Марльборо, сказалъ онъ, и учтиво поклонившись Эсмонду и другому англійскому офицеру, бывшему тутъ же, отъѣхалъ отъ берега. Bei; англійскіе соддаты закричали ему «ура».

Претендентъ имѣлъ пріятное, ласковое, но задумчивое лицо. Эсмондъ не могъ смотрѣть безъ волненія и преданности на наслѣдника имени и несчастій Стюартовъ. Слухъ объ этомъ разнесся по всему лагерю, и скоро начали говорить, что лордъ Кестельвудъ при другомъ подобномъ случаѣ переѣхалъ черезъ рѣчку и преклонялъ колѣно передъ мистеромъ Гамильтономъ или Іаковомъ III. Продолжали также говорить сильнѣе прежняго о томъ, что Марльборо переписывается съ предендентомъ. Нѣтъ надобности прибавлять, что патеръ Гольтъ продолжалъ бывать въ англійскомъ лагерѣ.

Въ одной изъ послѣдующихъ схватокъ Генри Эсмондъ былъ тяжело раненъ и послѣ того долженъ былъ навсегда оставить службу. Пока онъ лежалъ, милордъ Кестельвудъ ухаживалъ за нимъ съ братскою заботливостью; но едва Генри сталъ поправляться, Френкъ ускакалъ въ Брюссель, гдѣ ожидали его наслажденія молодости, увлекательныя для его пылкой натуры, и гдѣ онъ провелъ прошлую зиму. Генри Эсмондъ отправился въ Англію и, ожидая въ Остенде пакетбота, получилъ отъ Френка письмо слѣдующаго содержанія:

"Милый Генри! я женился на mademoisselle de Werthein, дочери графа де Werthein, состоящаго въ службѣ при генерал-губернаторѣ Нидерландъ.

«P. S. Клотильда старше меня (Френку былъ тогда 21 годъ), что не всѣмъ можетъ нравиться; но я столько пожилъ на свѣтѣ въ свое удовольствіе, что, можно сказать, душою гораздо старше своихъ лѣтъ, и слѣдовательно равновѣсіе возрастовъ возстановляется. Я рѣшился остепениться. Насъ вѣнчалъ въ церкви св. Гудулы патеръ Гольтъ. Она всѣмъ сердцемъ предана правому дѣлу, и ея любимыя слова vive le roi Іаковъ III, что доставитъ удовольствіе и матушкѣ и Беатрисѣ. Передай матушкѣ помягче эту новость. Клотидьда поетъ восхитительно. Она удивительно-хороша собою. Если у насъ будетъ сынъ, прошу тебя быть крестнымъ отцомъ. Оставляю военную службу — довольно рубился. Зиму проведу здѣсь, пока Клотильда поправится послѣ родовъ Она умнѣйшая и образованнѣйшая женщина во всемъ Брюсселѣ: музыка, живопись, поэзія такъ же ей знакомы, какъ дѣланіе пуддинга. Я жилъ у графа (онъ отдаетъ квартиры съ столомъ) и тутъ познакомился съ нею. У нея четыре брата. — Одинъ аббатъ, трое въ арміи принца савойскаго. У графа процесъ, по которому онъ долженъ выиграть огромное богатство, immense fortune; но теперь онъ въ нуждѣ. Передай это матушкѣ; ты имѣешь на нее большое вліяніе. Пиши ко мнѣ въ Hôtel de l’Aigle Noire, въ Брюссель».

Итакъ на Эсмонда было возложено затруднительное порученіе передать щекотливую новость виконтессѣ. На другой день онъ сѣлъ на пакетботъ и, узнавъ, что Беатриса уѣхала съ дворомъ въ Виндзоръ, а виконтесса осталась въ своей скромной лондонской квартирѣ, отправился въ Лондонъ, извѣстивъ напередъ миледи Кестельвудъ о своемъ пріѣздѣ.

Статья третья и послѣдняя.

Книга третья и послѣдняя.

Когда Генри Эсмондъ вошелъ въ комнату миледи Кестельвудъ, она поблѣднѣла, но дружески подала ему свою маленькую ручку, и съ улыбкою сказала:

— Какъ тяжелы были ваши страданія! Вы чрезвычайно-блѣдны, милый Генри.

Въ-самомъ-дѣлѣ, Эсмондъ былъ худъ и блѣденъ, какъ привидѣніе.

— Я возвращаюсь отдохнуть въ кругу родныхъ, сказалъ онъ. — Еслибъ Френкъ не ухаживалъ за мною, когда я, раненый, лежалъ въ постели, я не избѣжалъ бы смерти.

— Бѣдный Френкъ, добрый мой Френкъ! Вы всегда были добры къ нему, виконтъ. Что жь, вѣдь онъ, бѣдняжка, не зналъ, что отнимаетъ у васъ то, что принадлежитъ вамъ.

— Виконтъ? что это значитъ? почему вы меня такъ называете, виконтесса? вскричалъ полковникъ Эсмондъ.

— Я не виконтесса, отвѣчала она: — я Рахель Эсмондъ, вдова Френсиса Эсмонда, милордъ; мы не должны носить виконтскаго титула. Мы никогда не должны были его отнимать у того, кому онъ принадлежитъ; но мужъ мой и я сдѣлали все, что отъ насъ зависѣло…

— Кто разсказалъ вамъ эту сказку, моя добрая миледи? спросилъ Эсмондъ.

— Развѣ вы не читали моего письма? Я вамъ писала въ Монсъ, какъ только узнала это сама, сказала она.

— Отъ кого жь вы это узнали? спросилъ онъ опять. И тогда виконтесса разсказала ему, что его мачиха, умирая, послала за нею и передала ей тайну.

— Со стороны покойницы было очень-дурно, что она молчала такъ долго, прибавила миледи: — она сказала мнѣ: «милая Рахель, мнѣ объявили, чтобъ я готовилась къ смерти, потому я хочу очистить свою совѣсть. Мнѣ всегда казалось, что вы не рождены быть знатною дамою, и потому вы, конечно, не огорчитесь тѣмъ, что я вамъ открою (миледи улыбнулась, повторяя эти слова). Знайте же, Рахель, что я оставляю домъ, вещи свои и все имѣніе виконту Кестельвуду…» «Моему Френку?» возразила я: «а мнѣ казалось бы…» — «Нѣтъ, виконту Кестельвуду, мой другъ». — «А бѣднаго Генри вы хотите обидѣть?» сказала я. — «Бѣднаго Генри? Вы хотите, чтобъ ему досталось что-нибудь? Такъ знайте же, милая Рахель, что со времени кончины своего отца, моего супруга, онъ и есть настоящій виконтъ Кестельвудъ», и она пересказала мнѣ вашу исторію. «По смерти моего супруга я хотѣла отмстить вашему мужу, милая Рахель, за то, что онъ встарину обидѣлъ меня, женившись на васъ, и думала объявить права Генри на титулъ; но вашъ мужъ такъ заботился обо мнѣ, когда я была подъ арестомъ, что я простила его; притомъ я разсудила, что, грозя ему своею тайною, могу заставить его служить правому дѣлу, какъ это и было въ-дѣйствительности. Генри ужь знаетъ о своихъ правахъ, но не хотѣлъ до-сихъ-поръ ими пользоваться», заключила старуха.

Послѣ этого открытія, леди Кестельвудъ тотчасъ же написала о немъ Эсмонду; по письмо, какъ теперь обнаружилось, пропало на дорогѣ.

— А теперь какъ я поступлю, по вашему мнѣнію, миледи? сказалъ полковникъ Эсмондъ.

— Это зависитъ отъ вашей воли, Генри: вы глава нашего дома, и должны рѣшать семейныя дѣла.

— Двѣнадцать лѣтъ уже, какъ они рѣшены, миледи. Френкъ и сестра его недолжны знать ничего. Я не имѣю даже доказательствъ своего происхожденія. Я не хотѣлъ имѣть ихъ, когда былъ въ Брюсселѣ. Я только плакалъ на могилѣ бѣдной матушки. Теперь для нея всеравно. Я глава рода, миледи, это такъ; но Френкъ останется виконтомъ Кестельвудомъ.

Добрая госпожа его, которой онъ съ радостью пожертвовалъ бы жизнью, бросилась передъ нимъ на колѣни, въ восторгѣ материнской благодарности поцаловала его руку, моля Бога о ниспосланіи ему счастья за такой поступокъ.

— Мнѣ должно благодарить васъ на колѣняхъ, сказалъ онъ, въ смущеніи поднимая миледи: — вы моя благодѣтельница, призрившая бѣднаго сироту.

— Нѣтъ, нѣтъ, оставьте меня на колѣняхъ передъ вами! восклицала она, въ восторгѣ материнской благодарности.

При такомъ расположеніи духа ея, Эсмонду было легко передать ей извѣстіе о женитьбѣ Френка и внушить благопріятныя мысли объ этомъ дѣлѣ. Потому миледи написала своей невѣсткѣ нѣжное письмо, очень-легко упрекнула сына за то, что онъ побоялся просить ея согласія, какъ-будто не зналъ, что мать ему ни въ чемъ не откажетъ, и просила его скорѣе пріѣхать домой, чтобъ принять въ свои руки управленіе имѣніемъ, которое до-сихъ-поръ было у нея въ опекѣ, и которое она успѣла очистить отъ долговъ, благодаря своему скромному образу жизни.

Въ отвѣть молодые прислали своей «доброй матушкѣ» письмо, наполненное изъявленіями любви и благодарности; но съ нимъ вмѣсто Френкъ прислалъ полковнику Эсмонду другое письмо, въ которомъ просилъ осторожно передать матери, что, подъ вліяніемъ своей супруги и патера Гольта, принялъ католическое исповѣданіе. Это извѣстіе должно было жестоко огорчить виконтессу, искреннюю протестантку. Эсмондъ хотѣлъ бы постепенно приготовить къ нему леди Кестельвудъ, но черезъ два дня явилась въ газетахъ статья, объявлявшая, какъ новость, что «одинъ изъ ирландскихъ лордовъ, молодой виконтъ К--стельв--дъ принялъ въ Брюсселѣ папскую вѣру и недавно участвовалъ въ процесіи босоногихъ пильгримовъ».

Леди Кестельвудъ была убита, прочитавъ это; Беатриса, возвратившаяся вмѣстѣ съ дворомъ въ Лондонъ, негодовала на слабость брата и язвительно смѣялась надъ нимъ.

— Теперь Кестельвудскій Замокъ будетъ чуждъ намъ, мама, говорила она. — Жена Френка привезетъ съ собою духовника-іезупта, который будетъ управлять всѣмъ. Я ненавижу всѣхъ ханжей, какого бы исповѣданія ни были они. Съ женою Френка пріѣдутъ толпою братья и безчисленные голодные родственники ея. Всѣ французы — парикмахеры, канатные плясуны или нищіе. Какъ хороша была фигура, когда бѣдный, одураченный Френкъ шелъ босой въ процесіи!

Она сбросила туфли съ своихъ маленькихъ ножекъ и, дразня брата, пошла по комнатѣ съ серьёзнымъ и чрезвычайно-смѣшнымъ видомъ; сама миледи, несмотря на свою печаль, улыбнулась ея комическимъ ужимкамъ. Кончивъ воображаемую процесію, Беатриса остановилась и жестомъ попросила полковника Эсмонда надѣть туфли на ея ножки, которыя позволила ему поцаловать. Виконтесса сдѣлала недовольный жестъ, видя, что и тугъ Беатриса не можетъ удержаться отъ кокетства. Она, замѣтивъ это, весело бросилась обнимать ее, говоря: «Ахъ, мама, какая вы строгая! Но, кузенъ, у мамі ножка такая же маленькая и прекрасная, какъ у меня; она прячетъ ее; но спросите башмачника: онъ дѣлаетъ намъ туфли и башмаки по одной мѣркѣ».

— Другъ мой, серьёзно сказала леди Кестельвудъ, краснѣя отъ словъ дочери: — ты должна была бы Генри отдать свою руку, а не приказывать цаловать твои ножки.

— Это сказала она: — потому, что Эсмондъ все еще до безумія любилъ Беатрису; но гордая дѣвушка говорила своему преданному поклоннику:

— Мнѣ нужно сдѣлать блестящую партію, кузенъ; будь вы богаче и моложе, это дѣло могло бы состояться. Вы говорите, что вы только восьмью годами старше меня; нѣтъ, вы старикъ; вамъ всегда было сто лѣтъ, да у васъ и нѣтъ приличнаго состоянія. Не-уже-ли я сама буду дѣлать вамъ пуддингъ? Нѣтъ, другое дѣло мама: вы съ нею созданы другъ для друга.

— Ты тщеславна, легкомысленна, мой другъ, краснѣя отъ послѣдняго замѣчанія, говорила миледи, когда бывала при этихъ объясненіяхъ.

— Легкомысленна! Ахъ, другъ мой, мама! развѣ порокъ думать о томъ, какъ устроить свое положеніе? Когда васъ не будетъ, или мнѣ наскучитъ ваше грустное расположеніе, куда мнѣ дѣваться? Не-уже-ли идти къ брату нянчить дѣтей его? Merci, мнѣ ужь надоѣло быть въ-зависимости отъ Френка. Зачѣмъ я не родилась мужчиною? у меня мужской характеръ. Но теперь я должна искать себѣ мужа. Я не могу быть кухаркою; я люблю танцовать, наряжаться, жить богато и должна позаботиться, чтобъ у меня было богатство и блестящее положеніе въ обществѣ.

А между-тѣмъ, несмотря на все желаніе составить себѣ хорошую партію, Беатриса, первая красавица Лондона въ 1712 году, до котораго достигъ мой разсказъ, была уже двадцати-шести лѣтъ, и все еще не нашла себѣ мужа. Она была не разъ невѣстою, но всегда свадьба разстроивалась — почему, Эсмондъ не считаетъ удобнымъ объяснять. Такъ отказался отъ ея руки и лордъ Ашбортонъ, о помолвкѣ котораго я говорилъ. Причину разрыва Эсмондъ знаетъ, но не хочетъ повторять скандалёзныхъ пересудовъ. Теперь счастливымъ поклонникомъ Беатрисы былъ герцогъ Гамильтонъ, одинъ изъ самыхъ блестящихъ людей въ Европѣ, еще прекрасный собою, несмотря на свои пятьдесятъ лѣтъ, страшно-богатый, образованный, остроумный, надѣленный всѣми способностями государственнаго человѣка. Но Эсмондъ не могъ побѣдить своей безразсудной любви къ Беатрисѣ. Она дружески говорила ему, что всѣ его исканія напрасны, что она не будетъ его женою.

— Женитесь на мама, сказала она вдругъ Эсмонду: — посмотрите, какъ она хороша! она кажется моложе меня; посмотрите, какъ идетъ къ ней этотъ румянецъ…

Леди Кестельвудъ, вспыхнувъ, какъ зарево, ушла изъ гостиной при этихъ словахъ.

— Я выпрошу у Френка землю, пожалованную королемъ Карломъ I нашему предку въ Америкѣ, и уѣду туда. Я не могу жить близь васъ, не любя васъ. Тамъ, быть можетъ, участь моя будетъ сноснѣе. Дѣйствительно, у Эсмонда уже давно была мысль о бѣгствѣ въ Америку отъ гордой красавицы.

— Ахъ, какіе пустяки вы говорите, cher ami! сказала Беатриса, подавая ему руку съ видомъ состраданія. — Вы сами понимаете, что между мною и вами возможна только дружба.

— Нѣтъ, не могу выносить такой жизни. Дождусь, пока вы выйдете замужъ, потомъ сяду на корабль…

Тутъ слуга, церемоніально растворивъ обѣ половинки дверей, громко доложилъ о пріѣздѣ герцога Гамильтона. Великолѣпный вельможа вошелъ, и Эсмондъ, проклиная его въ душѣ, удалился изъ гостиной. Въ сосѣдней комнатѣ встрѣтила своего воспитанника виконтесса, которая продолжала быть кроткою и терпѣливою повѣренною его безконечныхъ жалобъ на равнодушіе Беатрисы. Она попросила его въ свои комнаты.

— Сказала она вамъ? спросила виконтесса.

— Да, сказала слишкомъ-много горькаго.

— Нѣтъ, не то. Сказала ль она вамъ о своей новости?

— Что жь это за новость? спросилъ онъ съ смертельнымъ трепетомъ

— Герцогъ Гамильтонъ сдѣлалъ ей предложеніе. Это было вчера вечеромъ. Свадьба будетъ, какъ скоро окончится его трауръ по первой женѣ. Потомъ молодые отправятся въ Парижъ. Вѣдь вы знаете, что герцогъ назначенъ гуда нашимъ посланникомъ.

Черезъ нѣсколько времени Эсмондъ, успѣвъ нѣсколько оправиться послѣ ожиданнаго, но внезапнаго удара, говорилъ съ Беатрисою о ея замужствѣ.

— Не вздыхайте и не подсмѣивайтесь, кузенъ, сказала она: — я съ благодарностью принимаю милостивое вниманіе герцога къ моей красотѣ, и буду ему достойною женою, доставлю ему счастіе. Его дѣти отъ перваго брака будутъ сначала жестоко ненавидѣть меня, особенно старшій сынъ (которому было уже около тридцати лѣтъ;. Даю имъ мѣсяцъ на эти чувства. Потомъ они полюбятъ меня. Чего я хочу достичь, того достигну. И когда король Іаковъ ІІІ-й возвратится — а это непремѣнно будетъ — вы можете разсчитывать на мою протекцію, кузенъ Эсмондъ. И буду хорошею женою герцогу. Не говорю, что онъ возбудилъ во мнѣ любовь; но во мнѣ есть къ нему благодарность, покорность, удивленіе — такъ я сказала ему, не обѣщая ничего болѣе. Его благородное сердце довольствуется этимъ. Я не хитрила съ нимъ; я сказала, что мнѣ двадцать-пять лѣтъ, и что ужь восемь лѣтъ никто не пробуждалъ во мнѣ любви. Правда, нѣсколько дней думала я, что могу полюбить васъ, кузенъ Эсмондъ, когда вы возвратились послѣ дуэли съ Могономъ, наказали убійцу батюшки и спасли моего брата. Мама умоляла меня полюбить васъ; я полюбила — на нѣсколько дней. По вы испугали меня своей угрюмостью. Какъ откровенно можемъ теперь мы говорить объ этомъ, будто бы прошла съ-тѣхъ-поръ тысяча лѣтъ! Но мы съ вами говоримъ наединѣ въ послѣдній разъ; впередъ мы будемъ видѣться только при мама или при немъ; онъ не похожъ на васъ и ревнивъ, какъ Отелло.

— Но этимъ нашъ разговоръ не кончится. Мое послѣднее слово будетъ благословеніе и желаніе вамъ счастія. Вотъ идетъ ваша матушка, и я очень-радъ высказать это при ней (Эсмондъ почтительно поцаловалъ руку у виконтессы Кестельвудъ). Благословляю васъ, Беатриса, и на память о томъ прошу васъ принять эти брильянты, принадлежавшіе моей мачихѣ. Я надѣялся подарить ихъ вамъ ранѣе, и при другихъ отношеніяхъ между нами; но они достойны украшать герцогиню. Съ этими словами онъ передалъ ей шкатулку съ брильянтами, которые получила нѣкогда Изабелла, его мачиха, отъ короля Іакова ІІ-го.

Невозможно описать, въ какой восторгъ пришла Беатриса, увидѣвъ уборы, дѣйствительно-великолѣпные. Она тотчасъ же надѣла ихъ, подбѣжала къ зеркалу и, налюбовавшись на себя, съ крикомъ радости бросилась къ Эсмонду; быть-можетъ, она, въ восхищеніи, хотѣла расцаловать его, но растворились двери и громко раздался голосъ лакея: «его свѣтлость герцогъ Гамильтонъ!»

Онъ мрачно взглянулъ на мистера Эсмонда, дѣлая ему, однако, учтивый поклонъ.

— Взгляните, герцогъ, какіе чудные брильянты! сказала Беатриса, указывая ему на ожерелье и брошку, блестѣвшія на ней.

— Брильянты? да, они очень-хороши.

— Они мнѣ подарены къ свадьбѣ.

— Конечно, королевою, которая васъ такъ любитъ? Какъ она добра!

— Нѣтъ; кузеномъ Генри! закричали въ одинъ голосъ обѣ леди.

— Не имѣю чести знать вашего кузена. Мнѣ казалось, что ни у милорда Кестельвуда, ни у васъ, миледи, нѣтъ племянниковъ.

— Мы говоримъ, милордъ, о нашемъ кузенѣ, полковникѣ Генри Эсмондѣ, храненію котораго поручилъ насъ покойный батюшка, и который сто разъ доказывалъ намъ свою любовь, сказала Беатриса.

— Герцогиня Гамильтонъ принимаетъ подарки только отъ своего мужа, madame. Я прошу васъ возвратить брильянты мистеру Эсмонду.

— Моя дочь можетъ принять подарокъ отъ нашего родственника и благодѣтеля, герцогъ, сказала виконтесса Кестельвудъ.

— Родственника и благодѣтеля! Я не знаю о вашемъ родствѣ и не желаю, чтобъ моя жена называла благодѣтелемъ человѣ…

— Милордъ! вскричалъ мистеръ Эсмондъ.

— Я не хочу употреблять здѣсь оскорбительныхъ словъ; но прямо скажу вамъ, что вы слишкомъ-часто бываете въ этомъ домѣ, и что я не позволю своей женѣ, или невѣстѣ, принимать подарки отъ человѣка, который носитъ имя, ему непринадлежащее.

— Милордъ, полковникъ Эсмондъ имѣетъ право носить имя Эсмонда, возразила виконтесса: — онъ нашъ благодѣтель; онъ жертвовалъ своею жизнью за моего мужа; онъ дважды спасъ жизнь моего сына — отъ огня и отъ Могона.

— Прошу извиненія у полковника Эсмонда, сказалъ герцогъ еще болѣе прежняго гордымъ тономъ: — я не хотѣлъ оскорблять его ни однимъ словомъ и благодарю его за любовь къ вашему семейству, миледи виконтесса. Могонъ мнѣ родственникъ по женѣ, по я не считаю его своимъ другомъ. Тѣмъ не менѣе долженъ я повторить, что моя жена не можетъ принимать подарковъ отъ полковника Эсмонда.

— Моя дочь можетъ принять подарокъ отъ главы нашего дома, постепенно разгорячаясь, сказала виконтесса. — Что значитъ брильянтовое ожерелье въ-сравненіи съ его другими благодѣяніями намъ? Мы ему обязаны всѣмъ. Титулъ, нами присвоенный, наши помѣстья будутъ принадлежать ему, если онъ того захочетъ… и виконтесса языкомъ пламенной благодарности разсказала о правахъ и о поступкѣ Эсмонда.

— Матушка, что вы говорите! въ изумленіи вскричала Беатриса, бросаясь въ объятія матери.

— Это семейная тайна, ваша свѣтлость, сказалъ полковникъ Эсмондъ: — я имѣю свои особенныя причины отказываться отъ моего титула.

— Я объяснила бы вамъ это прежде, герцогъ, еслибъ вы попросили руку Беатрисы у меня, а не у нея самой. Я дожидалась случая, чтобъ разсказать вамъ это наединѣ; но я не жалѣю, что принуждена была открыть все при Беатрисѣ.

— Милордъ Кестельвудъ, прошу извиненія у васъ за слова, мною произнесенныя по незнанію, сказалъ герцогъ. — Имѣть васъ родственникомъ, какое бы имя ни было угодно носить вамъ, я считаю себѣ особенною честью. Въ замѣнъ подарка, вами сдѣланнаго моей невѣстѣ, прошу васъ располагать мною, какъ преданнѣйшимъ вашимъ родственникомъ и другомъ.

— Я должна заплатить ему сейчасъ же, сказала Беатриса, и поцаловала Эсмонда, прошептавъ ему: «О, еслибъ я знала васъ прежде!»

Герцогъ вспыхнулъ отъ этого поцалуя, даннаго Эсмонду сестрою, но не сказалъ ни слова. Беатриса съ достоинствомъ поклонилась ему и вышла изъ комнаты, вмѣстѣ съ своею матерью.

— Когда ваша свѣтлость думаетъ отправиться въ Парижъ? спросилъ полковникъ Эсмондъ.

— Какъ можно скорѣе послѣ свадьбы. Королевѣ угодно, чтобъ посольство было великолѣпно, и наши сборы займутъ довольно времени; кромѣ-того, у меня здѣсь процесъ по имѣнію первой моей жены съ ея родными, именно съ лордомъ Могономъ, который пріѣхалъ сюда, чтобъ видѣться со мною.

На другой день Гамильтонъ былъ убитъ Могономъ на дуэли: это средство показалось негодяю самымъ-легкимъ путемъ къ тому, чтобъ выиграть тяжбу. Но и самъ Могонъ былъ смертельно раненъ.

«О, Беатриса, Беатриса!» подумалъ Эсмондъ, услышавъ объ этомъ несчастій: «конецъ твоимъ честолюбивымъ надеждамъ, бѣдняжка!»

Онъ поѣхалъ передать ужасное извѣстіе несчастной невѣстѣ, и засталъ ее окруженную модистками, купцами, ювелирами. Беатриса разсматривала серебряное блюдо, съ превосходно-вырѣзаннымъ рисункомъ, изображающимъ свиданіе Марса съ Венерою.

— Посмотрите, кузенъ, съ какимъ вкусомъ это сдѣлано!

— Бросьте его: теперь не время забавляться! Идите со мною; я долженъ сказать вамъ нѣсколько словъ, очень-печальныхъ.

— Что случилось? что случилось? вскричала она, испуганная блѣдностью Эсмонда, съ трепетомъ прижимаясь къ нему. Онъ увелъ ее изъ толпы въ другую комнату.

— Беатриса моя! милая сестра моя! у васъ такъ много мужества въ душѣ; соберите все его: вамъ должно выслушать ужасную вѣсть.

Она оттолкнулась отъ своего друга, съ отчаяніемъ восклицая:

— Онъ покинулъ меня! Мы нынѣ утромъ поссорилсь; онъ былъ грустенъ, и я бранила его; но нѣтъ, онъ не смѣетъ! онъ не можетъ!…

И лицо ея пылало гнѣвомъ, а глаза помутились скорбью.

— Онъ покинулъ васъ, сказалъ Эсмондъ.

— Покинулъ — и живъ еще! И вы передаете мнѣ такую вѣсть! Онъ покинулъ меня, и вы не отмстили за меня, вы, называющій себя защитникомъ нашего дома, оставили безъ наказанія такое оскорбленіе мнѣ! Гдѣ Френкъ? Я съищу его: онъ отмститъ ему!

— Герцогъ ужь не принадлежитъ къ числу живыхъ, Беатриса, сказалъ Эсмондъ.

Она изступленными глазами взглянула на своего кузена и упала, какъ пронзенная въ грудь.

— И вы здѣсь, вы… убійца его?

— Нѣтъ, хвала Небу, не на мнѣ лежитъ это злодѣйство. Рука, пролившая кровь отца вашего, лишила васъ супруга.

Въ эту минуту вошла виконтесса; вѣсть, переданная лакеемъ Эсмонда прислугѣ, уже разнеслась по всему дому. Она бросилась къ дочери; но Беатриса, медленно поднимаясь, отстранила объятія матери, отвергла всѣ утѣшенія.

— Теперь мнѣ лучше всего остаться наединѣ съ собою, сказала она.

Глаза ея были сухи, какъ всегда (разъ только видѣлъ на нихъ Эсмондъ слезы). Она пожала ему руку, говоря:

— Благодарю васъ, кузенъ; вы ничего не скрыли отъ меня, и вышла твердыми шагами.

Она геройски перенесла свое несчастіе. Никто не слышалъ отъ нея ни слова жалобы. Вскорѣ послѣ печальной катастрофы покинула она вмѣстѣ съ матерью дворъ и Лондонъ и удалилась въ Кестельвудскій Замокъ.

Теперь я долженъ возвратиться къ положенію вопроса о престолонаслѣдіи, который раздѣлялъ Англію на двѣ враждебныя стороны. Марія, супруга покойнаго короля Вильгельма III-го, и королева Анна, наслѣдовавшая престолъ по его смерти, были дочери Іакова ІІ-го, родныя сестры претенденту, провозглашенному въ Версали королемъ англійскимъ подъ именемъ Іакова ІІІ-го. Королева Анна была бездѣтна; ея смертью прекращалось протестантское потомство Іакова ІІ-го; и чтобъ отвратить опасность видѣть на англійскомъ престолѣ претендента-католика, находившагося подъ вліяніемъ Французскаго двора, изданъ былъ знаменитый «актъ о престолонаслѣдіи», постановлявшій, что только протестантъ можетъ носить англійскую корону, которая потому должна была перейдти къ принцу гановерскому, очень-дальнему родственнику Анны {*}. Сердце сестры скорбѣло о томъ, что братъ ея лишенъ наслѣднаго престола въ пользу дальняго родственника; она даже чувствовала угрызенія совѣсти и готова была бы содѣйствовать возвращенію правь своего брата. Много было у него приверженцевъ между вельможами и народомъ. Кромѣ всѣхъ, державшихся католическаго исповѣданія, очень многіе искренніе протестанты оскорблялись мыслью, что англійскій престолъ достанется иноземцу: курфирстъ гановерскій не имѣлъ и слѣдовъ англійской національности. Къ этой партіи, втайнѣ покровительствуемой королевою, принадлежали даже нѣкоторые министры, особенно Болингброкъ. Всѣ тори, открыто-пользовавшіеся милостью королевы, болѣе или менѣе раздѣляли ея чувства. Конечно, каждый честный англичанинъ возсталъ бы на защиту родины, еслибъ Французская армія вторгнулась въ Англію для возвращенія правъ претенденту; по еслибъ онъ явился одинъ, полагаясь на свои права, на любовь сестры и половины народа, еслибъ онъ явился какъ англійскій принцъ, а не какъ орудіе французовъ, ему можно было надѣяться на успѣхъ. Полковникъ Эсмондъ долго думалъ объ этомъ; наконецъ составилъ планъ, по его мнѣнію вѣрный, и, отправляясь за границу для его исполненія, заѣхалъ въ Кестельвудскій Замокъ проститься съ тою, которая попрежнему владычествовала надъ его сердцемъ.

{* Вотъ родословная, поясняющая эти отношенія:

Файл:Tekkerej u m text 1852 the history of henry esmond-short-oldorfo text 1852 the history of henry esmond-short-oldorfo-1---.jpg

}

Сколько пріятныхъ и грустныхъ воспоминаній пробуждалось въ душѣ Эсмонда, когда онъ съ виконтессою прогуливался по террасамъ и парку замка, котораго не видалъ со времени своей юности! Они мечтали, уносились душою въ прошедшее. Беатриса подсмѣивалась надъ ихъ поэтическимъ настроеніемъ духа, называя свою мать и Эсмонда «молодыми людьми». Беатрисса была печальна и серьёзна. Она много измѣнилась въ полугодіе, прошедшее съ-тѣхъ-поръ, какъ Эсмондъ видѣлъ ее въ послѣдній разъ. Теперь онъ пріѣхалъ въ Кетельвудъ всего на два дни, спѣша исполненіемъ своего плана. Но онъ желалъ хотя разъ видѣть Беатрису наединѣ, потому-что Мыслью заслужить любовь ея была внушена ему рѣшимость на важное предпріятіе.

Когда онъ вошелъ въ ея комнату, она стояла, грустно смотря на брильянты, ей подаренные Эсмондомъ.

— Возьмите ихъ у меня, Генри; теперь ужь ненужно мнѣ брильянтовъ, сказала она спокойнымъ голосомъ. — Подарите ихъ вашей будущей женѣ.

— Беатриса, сказалъ онъ съ прежнею страстью: — помните, вы говорили, что не знали меня; теперь вы знаете меня лучше. Не надѣнете ли вы эти наряды на нашей свадьбѣ?

— Наградить васъ за постоянство? Да, такой вѣрный рыцарь заслуживаетъ награды, отвѣчала она шутя.

— Послушайте, сказалъ Эсмондъ: — если я сдѣлаю то, чего желаетъ ваше сердце; совершу подвигъ, достойный васъ и меня; если я прославлю свое имя, тогда пріймете вы его? Не качайте головой; скажите, что выслушаете меня черезъ годъ. Если я возвращусь покрытый славою, буду ли я угоденъ вамъ? Если я исполню сердечное ваше желаніе, задушевную мысль покойнаго герцога (Гамильтонъ былъ приверженецъ претендента), смягчитъ ли это холодность вашу ко мнѣ?

— Что же вы хотите сдѣлать, Генри?

— Не спрашивайте меня; ждите, дайте мнѣ время. Если я исполню то, о чемъ вы молитесь каждый день, не-уже-ли мнѣ не будетъ награды? Храните жь эти брильянты до того дня.

— Вы ѣдете въ Лотарингію, кузенъ? (претендентъ жилъ въ Лотарингіи).

— Завтра же.

— Выслушайте жь мое послѣднее слово. Я привязана къ вамъ; я удивляюсь вамъ; но мнѣ кажется, что я неспособна любить; по-крайней-мѣрѣ не встрѣчался мнѣ человѣкъ, который бы могъ пробудить во мнѣ любовь. Встрѣтивъ его, я пошла бы за нимъ въ грязную палатку, еслибъ онъ былъ простой солдатъ; я принесла бъ ему въ жертву все. По я не находила его. Вы были слишкомъ-покорны, слишкомъ-раболѣпны, потому я не могла любить васъ. Я не была бы счастлива и съ герцогомъ: я скоро замѣтила это, потому-то и могла такъ твердо перенесть потерю его. О, я утомлена жизнью и свѣтомъ! Я жду только одного; того, чтобъ восторжествовало правое дѣло; тогда я прійму католицизмъ и пойду въ монастырь. Прощайте же, кузенъ; я слышу въ сосѣдней комнатѣ шаги мама. Она ревнива. Всѣ женщины ревнивы. Иногда мнѣ кажется, что этимъ только я похожу на женщину. Прощайте, милый братъ, прощайте.

Она подставила ему для братскаго поцалуя свою щеку, холодную какъ мраморъ.

На другой день полковникъ Эсмондъ тайно уѣхалъ изъ Англіи подъ именемъ Французскаго купца Симона. Паспортъ Симону былъ выданъ Болингброкомъ. Сначала Эсмондъ проѣхалъ въ Брюссель, чтобъ видѣться съ Френкомъ Кестельвудомъ, которому открылъ свою тайну, и найдя въ немъ восторженнаго помощника, отправился къ принцу.

Френкъ Кестльвудъ родился въ одномъ году съ претендентомъ; цвѣтъ волосъ, ростъ были у нихъ одинаковы; даже въ чертахъ лица было много сходства. Френкъ гордился этимъ и старался увеличить сходство свое съ принцемъ всѣми возможными средствами: онъ носилъ такой же парикъ, подражалъ ему въ туалетѣ и манерахъ. На этомъ обстоятельствѣ и основывался планъ Эсмонда. Онъ не хочетъ разсказывать, въ какомъ недостойномъ обществѣ нашелъ онъ принца, кого долженъ былъ дарить, кому льстить, чтобъ получить доступъ къ принцу. Впрочемъ, справедливость требуетъ сказать, что миссъ Огельторнъ, несмотря на свои дурныя привычки, въ-сущности была женщина добрая и неглупая. Даже было бъ лучше, еслибъ принцъ болѣе слушался ея совѣтовъ. Какъ бы то ни было, принцъ съ восхищеніемъ принялъ планъ Эсмонда, а это было важнѣе всего.

Послѣ того Симонъ вмѣстѣ съ Кестельвудомъ ѣздили въ Парижъ, и Риго, живописецъ, который за нѣсколько времени передъ тѣмъ сдѣлалъ портретъ принца, снялъ портретъ съ лорда Кестельвуда. Съ портретомъ принца Эсмондъ возвратился въ Кестельвудскій Замокъ и сказалъ, что это портретъ Кестельвуда, чтобъ такимъ образомъ приготовить прислугу, невидавшую Френка ужь нѣсколько лѣтъ, принять за своего господина принца, котораго Эсмондъ хотѣлъ привезти въ Англію подъ его именемъ. Двое старыхъ служителей, которые слишкомъ-хорошо помнили черты Кестельвуда, были предварительно отправлены управителями въ отдаленныя помѣстья. Въ началѣ іюня (это было въ 17’14. году) миледи виконтесса съ дочерью возвратилась въ Лондонъ, и Беатриса начала снова являться при дворѣ, гдѣ посвятила въ тайну предпріятія любимую камерфрау королевы, мистриссъ Чешемъ, горячо-преданную дѣлу принца.

10-го іюня 1714. года было получено виконтессою письмо отъ сына, въ которомъ онъ говорилъ, что намѣренъ повидаться съ матерью, которой не видалъ уже пять лѣтъ, по не можетъ, къ сожалѣнію, взять съ собою Клотильду, которая еще не оправилась послѣ родовъ. Черезъ два дня было получено другое письмо, увѣдомлявшее, что лордъ Кестельвудъ пріѣдетъ 18-го, іюня, и что съ нимъ будетъ Баптистъ, Французъ и католикъ, который служитъ у него камердинеромъ, но происходитъ изъ хорошей фамиліи, потому будетъ обѣдать не съ слугами, а въ особенной комнатѣ, которую Френкъ просилъ для него приготовить.

Въ назначенный день, полковникъ Эсмондъ выѣхалъ встрѣтить виконта въ Рочестерѣ. Онъ дождался его тамъ и привезъ двухъ путниковъ въ Лондонъ уже поздно вечеромъ, такъ-что слуги едва мелькомъ видѣли лицо виконта. На дорогѣ Френкъ, узнавшій черезъ письмо матери тайну происхожденія Эсмонда, съ энтузіазмомъ благодарилъ его за самоотверженіе; по Эсмондъ отвѣчалъ ему: «я люблю тебя, Френкъ, отцовскою любовью — что же удивительнаго, что я предоставляю тебѣ свое наслѣдство?» На пути, гдѣ могли встрѣчаться люди, знавшіе Кестельвуда, онъ сохранялъ свой титулъ, и его спутникъ былъ просто Баптистомъ, по часто забывалъ свою роль, такъ-что Эсмондъ долженъ былъ безпрестанно напоминать ему объ осторожности. По пріѣздѣ въ домъ виконтессы, Баптистъ также не могъ удержать своего восторга, увидѣвъ Беатрису, которая въ-самомъ-дѣлѣ была очаровательна. Принцъ не сводилъ съ нея глазъ; и хорошо, что вниманіе всѣхъ служителей было занято виконтомъ, иначе они догадались бы, что Баптистъ — не Баптистъ. Скоро путешественники, подъ предлогомъ усталости, удалились въ комнаты, приготовленныя для виконта.

На утро спутникъ Френка явился уже виконтомъ Кестельвудомъ, и слуги, немогшіе вчера въ темнотѣ хорошенько разсмотрѣть лицо своего господина, котораго, впрочемъ, знали только по портрету, не подозрѣвали превращенія; а самъ Френкъ пронялъ роль Баптиста, и скрывался отъ всѣхъ въ особенной комнатѣ; это не удивляло прислугу, догадывавшуюся, что Баптистъ не камердинеръ, а духовникъ милорда, іезуитъ, которому неловко показываться въ обществѣ. Принцъ, большую половину жизни проведшій въ Парижѣ, нечисто говорилъ поанглійски и, забывшись, иногда заговаривалъ пофранцузски, какъ-бы это былъ его природный языкъ; но эта опасность была устранена благоразумными насмѣшками слуги полковника Эсмонда) честнаго Джона Локвуда, который на кухнѣ шутилъ при всей прислугѣ надъ тѣмъ, что милордъ Кестельвудъ, проживъ пять лѣтъ въ Брюсселѣ, разучился говорить поанглійски. «Но здѣсь онъ скоро обратится опять въ настоящаго англичанина, и тогда будетъ прекраснѣйшимъ господиномъ», прибавлялъ Локвудъ, и вся прислуга вполнѣ раздѣляла его мнѣніе.

Между-тѣмъ принцъ не сводилъ глазъ съ Беатрисы и, пользуясь правами брата, слишкомъ-часто цаловалъ ея руку. Легко представить себѣ, что это не нравилось ни Эсмонду, ни Френку.

На третій день Локвудъ пришелъ къ полковнику Эсмонду съ разстроеннымъ видомъ и сказалъ: «Вашъ гость, полковникъ, заигрываетъ съ мистриссъ Люси, горничною мистриссъ Беатрисы, моею невѣстою; онъ хотѣлъ подарить ей денегъ и поцаловалъ ее». Съ одной стороны Эсмондъ былъ успокоенъ этимъ за Беатрису (ненадолго, какъ послѣ открылось), но съ тѣмъ вмѣстѣ онъ зналъ, что Локвудъ страстно любить Люси, что онъ человѣкъ рѣшительный и что невозможно шутить съ нимъ. Потому Эсмондъ увидѣлъ себя въ необходимости сказать своему гостю, какъ опасна можетъ быть ревность, просить его вспомнить о великихъ планахъ, которые могутъ быть разрушены Локвудомъ, если его довесть до отчаянія. Гость посмѣялся надъ «ревностью Криспена» — и только. Полковникъ Эсмондъ хотѣлъ сказать еще нѣсколько словъ, но гость, нетерпѣливо топнувъ ногою, вскричалъ: «Assez, Milord; je m’ennuye а la prкche; я пріѣхалъ въ Лондонъ не затѣмъ, чтобъ слушать проповѣди».

Однимъ словомъ, полковникъ Эсмондъ скоро началъ задумываться надъ его поступками и сомнѣваться въ успѣхѣ, даже въ пользѣ предпріятія, герой котораго такъ мало дорожитъ не только другими, но даже и своею судьбою.

Немногія преданнѣйшія принцу особы были посвящены въ тайну. Главными изъ нихъ были лордъ Болингброкъ, епископъ рочестерскій, и мистриссъ Метемъ, любимица королевы. Они часто дѣлали визиты лорду Кестельвуду. Всѣмъ остальнымъ посѣтителямъ отказывали, говоря, что рана, полученная милордомъ во Французской войнѣ, раскрылась отъ путешествія верхомъ, и что онъ болѣнъ. Дѣйствительно, даже прислуга очень-рѣдко видѣла того, кого считала своимъ господиномъ: онъ большею-частью сидѣлъ въ своихъ комнатахъ, развлекаясь только обществомъ виконтессы и Беатрисы. Докторъ Эрботнотъ, лейб-медикъ королевы, также преданный ему всею душою, ѣздилъ лечить его, и, выходя отъ него, говорилъ, при слугахъ, что милорду нужно величайшее спокойствіе. Самъ Френкъ, или мнимый Баптистъ не показывался совершенно никому, кромѣ вѣрнаго Локвуда.

Но если всѣ были осторожны и свято хранили тайну, то самъ гость былъ попрежнему неостороженъ. «Однажды (разсказывалъ Френкъ Эсмонду) онъ, виконтесса и Беатриса сидѣли за ужиномъ. „Vive le roi James III!“ сказала Беатриса, поднимая бокалъ. Онъ схватилъ бокалъ и допилъ остатокъ вина. Матушка встала и попросила позволенія удалиться вмѣстѣ съ дочерью. Признаюсь вамъ, Генри (прибавилъ Френкъ) я боюсь за Беатрису. Я желалъ бы, чтобъ это дѣло кончилось скорѣе».

Самъ Эсмондъ безпокоился не меньше Френка. По время развязки приближалось.

Во весь этотъ годъ королева часто была тяжело-больна; съ нею бывали даже летаргическіе припадки; всѣ ожидали ея скорой кончины. Виги, преданные гановерскому принцу, назначенному наслѣдникомъ престола, требовали, чтобъ онъ былъ призванъ въ Англію; но королева, не желая видѣть подлѣ себя это живое напоминовеніе о слабости ея здоровья, или желая оставить болѣе шансовъ для успѣха своему брагу, не соглашалась. Въ то время, какъ Френкъ прибылъ въ Лондонъ съ своимъ спутникомъ, королева была нездорова; лордъ Кестельвудъ не могъ ей представиться (въ этомъ состоялъ планъ Эсмонда), потому-то и раскрылась рана виконта Кестельвуда, и онъ, иначе сказать, принцъ, не выходилъ изъ комнаты, пока лейб-медикъ не позволитъ ему видѣться съ королевою. Такъ прошло болѣе мѣсяца. Но 2э-го іюля мистриссъ Метемъ, любимая камерфрау королевы (я ужь говорилъ, что она была важнѣйшею нашею помощницею) объявила, что пришла пора сдѣлать рѣшительный шагъ. Планъ свиданья, придуманный Эсмондомъ, былъ одобренъ всѣми. Онъ состоялъ въ томъ, что въ какой-нибудь будничный день, когда дворецъ бываетъ почти пустъ, принцъ явится туда подъ именемъ милорда Кестельвуда и будетъ представленъ Беатрисою и госпожею Мешемъ королевѣ; смотря по состоянію здоровья и по расположенію духа королевы, онъ и дамы, его представляющія, рѣшатъ, открыть ли королевѣ, что предъ нею стоитъ братъ ея.

27-го іюля епископъ рочестерскій завтракалъ съ виконтессою и ея семействомъ, какъ подъѣхала карета Эрботнота, и лейб-медикъ тотчасъ же спросилъ, гдѣ милордъ Кестельвудъ?-- «Онъ въ своей комнатѣ пьетъ шеколадъ» отвѣчали ему. — «Скажите ему, monsieur Baptiste (то-есть Френкъ), чтобъ онъ какъ можно скорѣе надѣвалъ мундиръ: мы ѣдемъ съ нимъ во дворецъ представляться королевѣ». Monsieur Baptiste побѣжалъ увѣдомить милорда Кестельвуда (то-есть принца), и лейб-медикъ изложилъ Беатрисѣ обстоятельства, при которыхъ должно совершиться роковое свиданіе.

— Черезъ полчаса королева съ своею любимицею, мистриссъ Мешемъ, будетъ въ кедровой аллеѣ дворцоваго сада. Она будетъ въ тележкѣ, которую возитъ лакей. Миссъ Беатриса и братъ ея, милордъ Кестельвудъ, войдутъ въ садъ черезъ калитку, отъ которой ключъ я привезъ вамъ, и незамѣтно подойдутъ къ королевѣ. Лакей, который везетъ ея тележку, удалится; тогда при королевѣ останетесь только вы, миссъ Беатриса, вашъ братъ и мистриссъ Мешемъ. Мистриссъ Беатриса представитъ своего брата, и тогда… тогда господинъ епископъ будетъ молиться о благополучномъ успѣхѣ свиданія, а я скажу: «аминь»! Надѣвайте же вашъ капоръ, мистриссъ Беатриса. Да что жь медлитъ братъ вашъ? Такой благопріятный случай нескоро представится; его нельзя упускать.

Принцъ одѣвался такъ медленно, что счастливый случай едва не былъ упущенъ. Королева ужь хотѣла возвращаться въ свои покои, когда карета доктора привезла къ саду Эрботнота, епископа, принца и Беатрису.

Вскорѣ послѣ того, какъ они уѣхали изъ дома виконтессы, пришелъ туда Эсмондъ; торжественность протекающихъ минутъ заглушила въ его сердцѣ всѣ мученія ревности, и онъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ, чѣмъ кончится свиданіе. Черезъ полчаса карета возвратилась. Беатриса вышла одна. Мы съ виконтессою и Френкомъ, смотря изъ окна, старались разгадать успѣхъ дѣла по лицу ея, пока она всходила на крыльцо. Она была блѣдна; вбѣжавъ въ комнату, спросила дрожащимъ голосомъ стаканъ воды, и только выпивъ его, могла начать говорить:

"Мы можемъ надѣяться счастливѣйшаго успѣха, сказала она; по съ королевою сдѣлался припадокъ: она не вынесла волненія. Сердце мое трепетало, когда мы приближались къ ней; йоги мои дрожали; но принцъ сказалъ: «Courage, Beatrix!» и шелъ впередъ твердыми шагами. На лицѣ его выступилъ румянецъ волненія, но онъ держалъ себя какъ безстрашный герой. Онъ снялъ шляпу. Королева, обратившись къ мистриссъ Мешемъ, какъ-бы спрашивала ее взглядомъ: кто этотъ незнакомецъ. Мистриссъ Мешемъ дала намъ знакъ приблизиться, и я подвела за руку принца; мистриссъ Мешемъ сказала «ваше величество! милордъ виконтъ проситъ милостиваго позволенія облобызать вашу руку». Королева подала ему руку; преклонивъ колѣно, принцъ поцаловалъ ее.

— Вы давно не были въ Англіи, милордъ; ваша матушка и сестрица скучали, не видя васъ.

— Я остаюсь въ Англіи, ваше величество, если королевѣ то будетъ угодно, отвѣчалъ принцъ.

— Вы женились на иностранкѣ, милордъ, приняли чуждое вѣроисповѣданіе; развѣ въ Англіи не нравилась вамъ религія и не нашлось для васъ невѣсты?

— Это не мѣшаетъ мнѣ оставаться вѣрнѣйшимъ слугою вашего величества.

«Тутъ Фаворитка королевы дала мнѣ знакъ немного отойдти. Она шепнула королевѣ нѣсколько словъ, отъ которыхъ королева вздрогнула и быстро взглянула на принца, падая на спинку стула; принцъ подошелъ къ ней еще ближе и началъ говорить очень-скоро; я разслышала слова: „отецъ, благословилъ, простилъ“; потомъ онъ преклонилъ колѣна, вынулъ съ груди своей какую-ту бумагу, взглянувъ на которую, она съ крикомъ всплеснула руками. Онъ продолжалъ говорить съ чрезвычайнымъ одушевленіемъ, то прижимая свои руки къ груди, то какъ-бы простирая ей объятія. Леди Мешемъ также преклонила колѣна и жарко говорила. Она вложила въ руку королевы упавшую бумагу. Принцъ всталъ и, продолжая говорить, отступилъ на два шага, какъ-бы прощаясь; но леди Мешемъ опять подвела его къ королевѣ, и въ то же время какъ-бы умоляла ее. Онъ опять преклонилъ колѣно и началъ цаловать руку королевы, которая, сидѣла оцѣпенѣвъ отъ изумленія, потомъ вдругъ пронзительно закричала, захохотала истерическимъ смѣхомъ. „Довольно, довольно, принцъ, на этотъ разъ“, сказала леди Мешемъ. Лакей, услышавъ крикъ, подбѣжалъ къ тележкѣ. Леди Мешемъ послала его во дворецъ за прислугою, чтобъ перенесть королеву во дворецъ, я побѣжала за докторомъ и епископомъ рочестерскимъ, и когда возвратилась съ ними, леди Мешемъ прощаясь съ принцемъ, шепнула ему, что теперь дѣло выиграно. Онъ отправился къ епископу, гдѣ собрались наши друзья.

— Итакъ, рѣшительный шагъ совершенъ удачно, заключила Беатриса и, падая на колѣни, воскликнула съ энтузіазмомъ: „Да здравствуетъ король Іаковъ III! Да здравствуетъ король!“

Когда она нѣсколько успокоилась, мы спросили: что жь теперь думаетъ дѣлать принцъ? Она отвѣчала, что онъ останется весь день у у епископа рочестерскаго, гдѣ происходитъ совѣщаніе о дальнѣйшихъ дѣйствіяхъ. При этомъ всѣ мы переглянулись. Одна мысль блеснула въ головѣ у виконтессы, Френка и полковника Эсмонда.

Эти три лица, такъ ревностно заботившіяся о судьбѣ принца, и вмѣстѣ обязанныя охранять Беатрису, давно уже видѣли необходимость удалить ее отъ опасности, и ждали только, чтобъ она представила своею брата королевѣ. Теперь, въ отсутствіе принца, былъ удобнѣйшій случай высказать ей всю невозможность оставаться съ нимъ въ одномъ домѣ. По кто ей заговоритъ объ этомъ! Monsieur Baptiste, или Френкъ, покраснѣлъ и взглянулъ на Эсмонда. Полковникъ закусилъ губы и ретировался къ окну. Потому обязанность начать тяжелый разговоръ упала на леди Кестельвудъ.

— Мы очень-рады, кротко сказала она, взявъ руку дочери: что нашъ гость на нѣсколько времени уѣхалъ.

Беатриса обвела взглядомъ всѣхъ насъ, какъ-бы отгадывая опасность.

— Почему жь рады? (грудь ея волновалась при этихъ словахъ) — развѣ онъ такъ скоро сталъ ужь въ тягость вамъ?

— Мы думаемъ объ одной особѣ изъ нашего семейства, которая слишкомъ привязана къ нему, вскричалъ Френкъ.

— Кто жь изъ васъ недоволенъ: вы, милордъ, или мама, которая ревнуетъ меня къ нему за то, что онъ пьетъ мое здоровье? или глава нашего дома (тутъ она гордо посмотрѣла на Эсмонда), который недавно принималъ на себя трудъ читать и ему проповѣди?

— Мы не говоримъ, что ты слишкомъ-свободно обращаешься съ принцемъ…

— Благодарю за это, мамА, сказала Беатриса съ надменнымъ поклономъ.

— Еслибъ ты болѣе уважала матушку, было бъ очень-хорошо, сказалъ Френкъ.

— Я не ребенокъ, сказала она, обращая глаза на него: — мы умѣли прожить пять лѣтъ безъ твоихъ совѣтовъ и примѣровъ; я не нуждаюсь въ нихъ и теперь. Что жь молчитъ глава нашего дома? вѣдь онъ здѣсь полновластный господинъ. Мнѣ наскучили эти проповѣди.

Принцъ отзывался объ Эсмондѣ въ тѣхъ же самыхъ словахъ.

— Вы памятливая ученица, сказалъ Эсмондъ. — Гдѣ она могла услышать у него эти выраженія? продолжалъ онъ, обращаясь къ виконтессѣ: — произносилъ онъ ихъ при ней, говоря съ вами обо мнѣ, или она слышала ихъ, говоря съ нимъ наединѣ?

— Ты видѣлась съ нимъ наединѣ? бѣшено вскричалъ милордъ: — если такъ, клянусь…

— Поберегите грубыя выраженія, милордъ, для вашей супруги. Вы не посмѣли бъ оскорблять меня при немъ. Я не привыкла къ подобнымъ выраженіямъ. Вы научились имъ благодаря обществу вашей супруги…

— Клотильда ангелъ! вскричалъ Френкъ: — кто смѣетъ сказать слово противъ Клотильды?

Полковникъ Эсмондъ не могъ удержаться отъ улыбки, видя, какъ легко Френкъ поддается уловкѣ и забываетъ о существенномъ пунктѣ атаки.

— Дѣло идетъ не о Клотильдѣ, сказалъ полковникъ: — миледи въ Парижѣ, за сотни миль отсюда. Мы должны говорить о сестрѣ, а не о женѣ лорда Кестельвуда.

— Френкъ не лордъ Кестельвудъ; онъ присвоиваетъ чужое имя, владѣетъ чужимъ помѣстьемъ, и знаетъ самъ, что онъ самозванецъ, сказала Беатриса, дѣлая второе отчаянное усиліе сбить непріятеля съ дороги.

— Извините, сказалъ Эсмондъ: — у меня нѣтъ доказательствъ, потому не можетъ быть и притязаніи; итакъ права милорда Кестельвуда неоспоримы. Но дѣло, опять-таки повторяю, не о правахъ его; возвратимся къ предмету, о которомъ должна идти рѣчь. Мое мнѣніе, что въ домѣ, гдѣ живетъ молодой мужчина, недумающій о репутаціи женщинъ, неудобно жить молодой дѣвицѣ; что вамъ лучше удалиться отсюда въ помѣстье; что принцъ пріѣхалъ сюда съ важною цѣлью, отъ которой недолжно отвлекаться ему никакими посторонними заботами, и что вы, Беатриса, должны уѣхать отсюда.

Два раза пораженная въ своихъ попыткахъ отвлечь непріятеля ложною диверсіею, Беатриса прибѣгла къ послѣднему средству безпомощной женщины — къ слезамъ. Она зарыдала и осыпала Эсмонда жалобами и упреками за его жестокія, несправедливыя подозрѣнія.

— Я хочу только удалить отъ человѣка, имѣющаго важное дѣло, опасное развлеченіе; я не смѣю думать, что вы уступите искушенію; ваша честь не нуждается въ надзорѣ; по я хочу отстранить отъ него искушеніе.

— Генри говоритъ какъ книга, сказалъ Френкъ, и — ч… возьми! говоритъ правду. Не твоя вина, Беатриса, что ты красавица; не твоя вина, что всѣ въ тебя влюбляются. А мы съ Эсмондомъ не простимъ никому оскорбленія, нанесеннаго тебѣ. Поэтому лучше всего тебѣ уѣхать, чтобъ не вовлечь насъ въ непріятности.

— И такъ я уѣду, блѣднѣя, сказала Беатриса: — нынѣ вечеромъ леди Мешемъ скажетъ мнѣ, каково расположеніе духа королевы, и завтра…

— Я думаю, что лучше всего намъ уѣхать нынѣ же, мой другъ, сказала виконтесса. — Теперь двѣнадцать часовъ; распорядитесь, кузенъ, чтобъ въ часъ была готова карета.

— Вы позорите меня вашими жестокими предосторожностями, рыдая въ безсильномъ гнѣвѣ, сказала Беатриса. — Моя мать подозрѣваетъ меня, хочетъ стеречь меня. Я не поѣду подъ стражею, матушка; я поѣду сама, одна. Еслибъ я захотѣла обманывать, развѣ не найду я средствъ ускользнуть отъ васъ? Но я поѣду одна. Пощадите меня отъ позора быть подъ стражею. Благодарю васъ, Генри Эсмондъ, за участіе въ заговорѣ противъ меня. До гроба я не забуду этого. А вамъ, мама, вамъ, брать, чѣмъ могу я выразить мою благодарность за нѣжныя заботы о моей чести?

Она величественно вышла изъ комнаты, окинувъ насъ презрительнымъ взглядомъ. Молча мы переглянулись. Мы согласились, что на слово Беатрисы нельзя не положиться, и что лучше всего отпустить ее одну. Мы почти стыдились своей побѣды.

Черезъ полчаса она возвратилась съ прежнимъ гордымъ видомъ.

— Возвращаю вамъ ваши брильянты, сказала она, подавая Эсмонду шкатулку. — Отнынѣ всѣ наши отношенія прерываются. Готова ли карета? Не пошлете ли вы со мною вашего лакея наблюдать, чтобъ я не убѣжала?

Леди Кестельвудъ машинально открыла шкатулку; вмѣстѣ съ брильянтами тамъ лежалъ и медальйонъ съ миньятюрнымъ портретомъ герцога Гамильтона, который подарилъ онъ своей невѣстѣ за три дня до смерти.

— Ты оставляешь и это, Беатриса? сказала миледи, указывая на сувениръ.

Беатриса вспыхнула и на секунду закрыла глаза платкомъ.

— Я забыла его. Обида заставила меня забыть о моемъ горѣ. Мать напомнила мнѣ его. Прощайте, матушка. Узы, насъ соединявшія, не свяжутъ насъ вновь. Вы никогда не любили меня, никогда. Вы ревновали меня съ-тѣхъ-поръ, какъ отецъ бралъ меня на свои колѣни. Отпустите же меня, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Я не могу быть съ вами.

— Прости, дитя мое. Молись въ одиночествѣ о томъ, чтобъ смирилась твоя гордость. Не упрекъ твой, а холодность твоего сердца огорчаетъ меня. Да смягчитъ его Господь, да научитъ тебя чувствовать, какъ мать любила и любитъ тебя.

Беатриса уѣхала въ-сопровожденіи двухъ вооруженныхъ служителей, которые должны были охранять ее при проѣздѣ черезъ опасные Гонслоускіе Кусты. Мы остались дома мрачные, огорченные, озабоченные. Вечеромъ леди Мешемъ прислала намъ записку такого содержанія: „Королева была сильно потрясена; теперь ей лучше и, кажется, все идетъ хорошо. Милордъ Кестельвудъ долженъ быть готовъ, когда мы опять пришлемъ за нимъ“.

Ночью мы получили другую записку: „Въ королевскомъ совѣтѣ былъ жаркій споръ. Лордъ Болингброкъ соединяется съ вигами, врагами милорда Кестельвуда. Если онъ измѣняетъ, то другіе вѣрны. Припадки королевы прекратились. Будьте готовы къ утру, когда все можно будетъ поправить“.

Принцъ возвратился вскорѣ по полученіи второй записки. Онъ былъ послѣ ужина въ слишкомъ-хорошемъ расположеніи духа, такъ-что нельзя было говорить съ нимъ о дѣлахъ. Мы уложили его. Онъ спрашивалъ о „прелестной Беатрисѣ“, но скоро заснулъ.

На другой день поутру въ городѣ носились слухи о вчерашней ссорѣ между министрами въ королевскомъ совѣтѣ. Епископъ рочестерскій, пріѣхавъ къ намъ, увѣрялъ, что наша сторона восторжествуетъ, и что, быть-можетъ, нынѣ же принцъ будетъ объявленъ наслѣдникомъ престола. Онъ говорилъ, что вчера у него были собраны важнѣйшіе предводители партіи тори, и что принцъ очаровалъ всѣхъ своею любезностью. „Правда, британскій пуншъ слишкомъ-сильно дѣйствуетъ на него; но чтожь дѣлать? Онъ разъ двадцать пилъ за здоровье вашей милой сестры. Гдѣ жь она, кстати?“

Мы сухо отвѣчали, что Беатриса уѣхала изъ дому; епископъ, занятый болѣе-важными мыслями, не разспрашивалъ о ней.

Мы сидѣли за обѣдомъ, какъ пріѣхалъ изъ дворца докторъ Эрботнотъ, очень-встревоженный. Волненія, вчера испытанныя королевою, жестоко на нее подѣйствовали. Онъ пускалъ ей кровь. Нынѣ принцу невозможно видѣться съ нею, но онъ будетъ извѣщать насъ обо всемъ. Онъ считаетъ наилучшимъ такой планъ дѣйствія: если болѣзнь королевы прійметъ благопріятный оборотъ, принцъ будетъ введенъ въ ея комнату; склонивъ королеву на нашу сторону, мы соберемъ совѣтъ министровъ къ ея кровати; два гвардейскіе полка, расположенные въ нашу пользу, провозгласятъ принца наслѣдникомъ престола, а королева объявитъ то же самое совѣту министровъ.

Принцъ и епископъ рочестерскій провели часть дня въ составленіи прокламацій и адресовъ къ подданнымъ, къ шотландцамъ, къ духовенству, къ лондонскимъ жителямъ; эти прокламаціи, возвѣщая о прибытіи потомка англійскихъ королей и о томъ, что сестра признала его своимъ наслѣдникомъ, подтверждали всѣ прежнія права и заключали множество новыхъ обѣщаній. Полковникъ Эсмондъ, участвуя въ ихъ составленіи, съ тѣмъ вмѣстѣ былъ и секретаремъ этого комитета; всѣ прокламаціи были написаны его рукою.

А между-тѣмъ изъ дворца было получено нѣсколько новыхъ записокъ о состояніи здоровья королевы. Около полудня было ей лучше; къ вечеру она снова ослабѣла. Почью опять пріѣхалъ къ намъ докторъ Эрботнотъ и привезъ благопріятное извѣстіе: опасность, по его мнѣнію, миновалась. Съ королевою часто бывали припадки болѣе жестокіе и, однакожь, она ихъ переносила благополучно.

Мы кончили свои прокламаціи. При составленіи ихъ такимъ образомъ, чтобъ не оскорбить ни одну партію и не возстановить противъ себя виговъ, принцъ выказалъ много ума, такта, сообразительности.

— Если наше дѣло не удастся и бумаги эти попадутся въ недобрыя руки, сказалъ онъ: — милорда Эсмонда ждетъ судьба, нимало незавидная. Потому, полковникъ, позвольте мнѣ переписать ихъ своею рукою, хотя я и не силенъ въ орѳографіи. Тогда, если онѣ и попадутся, не обвинятъ никого, кромѣ меня.

Принцъ самъ переписалъ прокламаціи, потомъ сжегъ подлинники, писанные рукою Эсмонда. „Теперь, господа, пойдемте ужинать; побесѣдуемъ съ дамами, выпьемъ по стакану-другому добраго вина. Милордъ Эсмондъ, вы ужинаете съ нами; мы давно не имѣли этого удовольствія“.

Не видя за столомъ Беатрисы, онъ сдѣлалъ недовольное лицо и спросилъ леди Кестельвудъ, гдѣ его прекрасная спутница во вчерашнемъ приключеніи. Миледи спокойно отвѣчала, что Беатриса не можетъ нынѣ явиться къ ужину; она не показала слѣда смущенія, между-тѣмъ, какъ Френкъ покраснѣлъ, а Эсмондъ сконфузился. Мнѣ кажется, что женщинамъ врожденъ инстинктъ притворства: онѣ умѣютъ скрывать свои чувства сч» непостижимымъ для мужчинъ самообладаніемъ.

Нашъ гость былъ за ужиномъ очень-угрюмъ. Только оканчивая вторую бутылку, началъ онъ улыбаться. Когда леди Кестельвудъ попросила позволенія удалиться, онъ поручилъ сказать Беатрисѣ, что надѣется видѣть ее завтра за обѣдомъ.

На слѣдующій день намъ было сообщено извѣстіе, что королевѣ лучше, что она встаетъ на нѣсколько минутъ съ постели, хотя еще не можетъ никого принимать.

Мы поутру совѣтовались, что намъ дѣлать, если гость нашъ будетъ опять спрашивать о Беатрисѣ, и положили, что въ такомъ случаѣ Френкъ и Эсмондъ должны ему отвѣчать правду.

Онъ очевидно разгнѣвался, не заставъ въ столовой ни Беатрисы, ни леди Кестельвудъ, не сводилъ глазъ съ двери, какъ-бы ожидая кого-то. Но никто не явился. Подали кушанье, а Беатрисы не было. Онъ хотѣлъ скрыть свое неудовольствіе, но не умѣлъ этого сдѣлать; сдѣлавъ нѣсколько усилій говорить о другихъ предметахъ, не выдержалъ и, стараясь придать голосу спокойный тонъ, сказалъ Френку, что надѣется видѣть его матушку и сестрицу за ужиномъ. Ему нельзя выѣхать изъ дому, а между-тѣмъ онъ очень скучаетъ; потому онъ проситъ миссъ Беатрису поиграть съ нимъ въ карты, какъ это она всегда дѣлала.

Взглянувъ на Эсмонда и получивъ отъ него ободрительный знакъ, Френкъ отвѣчалъ гостю, что сестра его уѣхала изъ Лондона, по желанію своихъ родственниковъ.

— Уѣхала отсюда? По чьему же распоряженію? По вашему, милордъ, или по волѣ полковника Эсмонда, который, кажется, играетъ здѣсь роль господина?

— Я господинъ въ своемъ домѣ; Генри Эсмондъ уступаетъ свои права другимъ, а не беретъ на себя правъ, ему непринадлежащихъ.

— Полковникъ Эсмондъ слишкомъ-охотно вмѣшивается въ мои дѣла; онъ хочетъ извлекать слишкомъ-много выгодъ изъ услуги, оказанной мнѣ. Если ему угодно получить успѣхъ въ своемъ сватовствѣ, держа въ тюрьмѣ дѣвицу, которая не соглашается на его желаніе, то я скажу, что это средство не внушитъ женщинѣ любовь.

— Я не говорилъ о своемъ сватовствѣ никому, отвѣчалъ Эсмондъ.

— Э, monsieur, дѣло ясно и безъ признаній! Вы ее ревнуете, милордъ; вы гнѣваетесь, лишь только она взглянетъ на кого-нибудь. Это не хорошо, monsieur; это неделикатно относительно гостей; это lâche, lâche, да, lâche (и онъ заговорилъ пофранцузски). Я пріѣзжаю въ вашъ домъ. Я рискую жизнью. Я скучаю. Я ввѣряюсь вашей преданности. У меня только и развлеченій, что ваши наставленія и бесѣда очаровательной дѣвушки. Вы отнимаете ее у меня, остаетесь утѣшать меня вашими наставленіями. Merci, monsieur. Я отблагодарю васъ, когда буду имѣть возможность; я съумѣю наградить ваши услуги, песовсѣмъ-пріятныя, monsieur, несовсѣмъ-пріятныя. Мнѣ ужь и безъ того наскучила ваша опека, вашъ покровительственный видъ: я не люблю этого. Мнѣ нравится дѣвица — вы посылаете ее въ изгнаніе. Я живу въ вашемъ домѣ — и вы мнѣ не довѣряете. Оставляю вашъ домъ, monsieur, съ нынѣшняго же дня оставляю. У меня есть и кромѣ васъ друзья, которые не будутъ такъ оскорблять меня. Когда я буду раздавать награды, я дамъ ихъ людямъ, которые не обижали меня. Прикажите мнѣ подавать карету, я уѣзжаю отсюда, или пусть Беатриса возвратится сюда.

Онъ говорилъ быстро, съ пламенною Французскою жестикуляціею, расхаживая взадъ и впередъ по комнатѣ. Лицо его горѣло, руки дрожали.

— Вамъ угодно забывать, отвѣчалъ ему Френкъ: — что мы рискуемъ за васъ жизнью. Никто изъ англичанъ не посмѣетъ поднять на васъ руку, если наше предпріятіе откроется; но съ нами не будутъ церемониться. Нашъ родъ жертвуетъ и готовъ жертвовать для васъ всѣмъ, кромѣ чести.

— Чести! Да кто же думалъ безчестить вашъ родъ? насмѣшливо сказалъ онъ.

— И мы не позволимъ никому думать объ этомъ, сказалъ Френкъ, СЪ низкимъ поклономъ.

Ночь была тепла; окна были открыты; и въ эту самую минуту послышался голосъ уличнаго сторожа: «Десять часовъ; де-сять часовъ.»

— Слышите этотъ голосъ? тихо сказалъ полковникъ Эсмондъ своему собесѣднику, который казался ему въ эту минуту недостойнымъ состраданія. И надобно замѣтить, что давно ужь Эсмондъ сомнѣвался въ правотѣ своего предпріятія, близко узнавъ легкомысліе и неукротимыя страсти лица, которому оно должно было доставить столько власти.

— Après, monsieur? Слышу, что жь вы хотите сказать?

— Если я кликну этого человѣка, черезъ минуту онъ возвратится съ вооруженною силою арестовать человѣка, изгнаннаго закономъ изъ Англіи. Мнѣ стоитъ только сказать слово. И я сказалъ бы его, еслибъ думалъ, что первый джентльменъ Англіи не знаетъ обязанностей джентльмена.

— Что вы скажете, милордъ? блѣднѣя, сказалъ онъ Френку.

— Я повинуюсь главѣ нашего дома, произнесъ Френкъ. — Позвольте до завтра проститься съ вами.

— Завтра поутру вы отправитесь къ епископу рочестерскому и скажете ему, чтобъ онъ прислалъ за мною свою карету и приготовилъ дли меня помѣщеніе въ своемъ домѣ или другомъ безопасномъ мѣстѣ. Желаю вамъ спокойной ночи. — Онъ презрительно поклонился намъ.

Рано поутру на другой день пріѣхалъ епископъ рочестерскій и долго говорилъ съ нимъ наединѣ, слушая его жалобы на насъ. Епископъ вышелъ изъ комнаты его съ довольнымъ видомъ, радуясь тому, что совмѣстники попали въ немилость, и что теперь онъ будетъ полновластнымъ довѣреннымъ лицомъ.

— Я успокоилъ вашего гостя, сказалъ онъ намъ: — но мнѣ кажется, что ему лучше покинуть вашъ домъ, чтобъ не подавать повода къ семейнымъ непріятностямъ и не изгонять отсюда миссъ Беатрису. Будьте увѣрены, онъ наградитъ вашу преданность правому дѣлу (прибавилъ онъ, уже заранѣе принимая тонъ перваго министра). Даю вамъ слово, полковникъ, что вы получите титулъ маркиза. Нашъ гость не будетъ неблагодарнымъ. У него только одна слабость: онъ поклонникъ красоты; кромѣ этого, его нельзя упрекнуть ни въ чемъ.

Гость вышелъ съ улыбкою на лицѣ, и если гнѣвался на насъ вчера, то не показывалъ теперь и виду, что помнитъ о томъ. Онъ очень-любезно подалъ руку каждому изъ насъ.

— Вчера мы погорячились, милорды, сказалъ онъ мнѣ и Френку: — пожалуйста, извините меня. Но оставаться здѣсь я не могу, чтобъ не быть причиною непріятности моимъ добрымъ друзьямъ и не разлучать ихъ съ милою сестрою. Милордъ-епископъ нашелъ мнѣ безопасное убѣжище у преданнаго намъ пастора, жена котораго такъ дурна, что внѣ всякихъ искушеній. Мы переносимъ свой лагерь, и я прощаюсь съ вами, благодаря за ваши услуги и вашу преданность.

А между-тѣмъ событія шли своимъ порядкомъ. Паши друзья наблюдали за Болингброкомъ, который покинулъ насъ, и за вигами, мнѣнія которыхъ начали теперь казаться Эсмонду болѣе-полезными для отечества, нежели тѣ интриги, въ которыя самъ онъ былъ увлеченъ фамильными преданіями. Видя слабость здоровья королевы, виги требовали, чтобъ гановерскій курфирстъ, наслѣдникъ англійскаго престола, былъ приглашенъ въ Лондонъ. Марльборо, жившій въ Антверпенѣ и сдѣлавшійся ревностнымъ вигомъ, спѣшилъ на помощь своей партіи. Герцогъ Арджайль, могущественнѣйшій изъ виговъ и своею благоразумною отважностью рѣшившій черезъ нѣсколько дней запутанный вопросъ, уже прибылъ въ Лондонъ.

Совѣтники, окружавшіе претендента, несогласны были между собою въ планѣ дѣйствій. Леди Мешемъ, думая, что здоровье королевы поправляется, полагала, что надобно подождать нѣсколько дней или нѣсколько часовъ, пока можно будетъ снова представить принца его сестрѣ, которая, конечно, признаетъ его своимъ наслѣдникомъ. Мистеръ Эсмондъ говорилъ, что, не дожидаясь этого случая, который, быть-можетъ, и не представится, принцъ долженъ, въ сопровожденіи преданныхъ ему войскъ, явиться въ совѣтъ министровъ и требовать признанія своихъ правъ. Впродолженіе ночи съ 29-го на 30-е іюля, полковникъ имѣлъ свиданія съ разными офицерами и генералами, преданными принцу. Они обѣщали ему безусловную помощь. Изъ трехъ министровъ, одинъ былъ на нашей сторонѣ. Комендантъ Тауэра былъ нашъ. Въ караулы на слѣдующій день былъ назначенъ полкъ, на преданность котораго мы вполнѣ полагались.

Въ полдень, 30-го іюля, полковникъ Эсмондъ получилъ извѣстіе, что собрался совѣтъ министровъ въ Кенсигтонскомъ Дворцѣ. Черезъ часъ прислано было ему другое извѣстіе, что могущественные предводители виговъ, герцоги Арджапль и Сомерсетъ, безъ приглашенія вошли въ комнату совѣта и, занявъ мѣста между министрами, придали рѣшительное направленіе ихъ совѣщаніямъ. Потомъ вмѣстѣ съ ними они отправились въ комнату королевы, которая была очень-слаба, по еще въ полной памяти. Герцоги просили ее назначить первымъ министромъ лорда Шрусбери, преданнаго курфирсту гановерскому. Королева согласилась на ихъ желаніе. «Теперь, прибавлялъ мой вѣрный корреспондентъ: — надобно немедленно дѣйствовать, или будетъ поздно».

Дѣйствительно, надобно было дѣйствовать немедленно. Несмотря на присутствіе Арджайля и Сомерсета, наша сторона сохраняла еще большинство въ совѣтѣ; Эсмондъ и его отважный помощникъ, Френкъ, надѣли мундиры, простились съ виконтессою, которая обняла и благословила ихъ обоихъ. Кестельвудъ отправился въ казарму караульной роты; потомъ прибыли мы въ таверну «Королевскій Гербъ» на Кенсингтонской Улицѣ, куда уже собирались наши друзья партіями по трое и по-четыре; всего собралось пятьдесятъ три человѣка, съ многочисленными слугами. Всѣ были вооружены. Садъ таверны сообщался калиткою съ подъѣздомъ къ дворцу; всѣ готовы были идти туда по данному сигналу, какъ скоро появится то лицо, котораго ждали и права котораго возстановлялись этими смѣлыми людьми. Между ними былъ старшій послѣ герцога Марльборо генералъ, герцогъ Ормондъ; были два генерал-лейтенанта, девять генерал-майоровъ и бригадировъ, семь полковниковъ, одиннадцать перовъ и двадцать-одинъ членъ Палаты Общинъ. Гвардія, державшая караулъ во дворцѣ и около дворца, была за насъ; королева склонялась на нашу сторону; всѣ члены Совѣта Министровъ, кромѣ Аржайля и Сомерсета, были за насъ; однимъ словомъ, торжество наше было вѣрно, и Эсмондъ побѣжалъ въ сосѣдній домъ пастора, куда переѣхалъ принцъ, чтобъ сказать ему: «все готово; явитесь и торжествуйте». Двѣ ночи не спалъ Эсмондъ, приготовляя успѣхъ дѣла: послѣдняя прошла въ совѣщаніяхъ съ людьми, собравшимися теперь на призывъ Эсмонда, а предъидущую провелъ Эсмондъ безъ сна въ тавернѣ противъ квартиры принца, наблюдая въ окно, чтобъ страстный любовникъ не ускакалъ вслѣдъ за Беатрисою, не покинулъ для мелкой интриги своего великаго дѣла.

Итакъ онъ поспѣшно пошелъ въ домъ пастора, куда переѣхалъ принцъ, и сказалъ хозяйкѣ, что ему очень-нужно видѣть мистера Бетеа (подъ этимъ именемъ принцъ поселился въ новомъ своемъ убѣжищѣ). Пасторша отвѣчала, что мистеръ Бетсъ ушелъ рано поутру, сказавъ, что идетъ къ епископу рочестерскому. Но епископъ, два часа назадъ, самъ пріѣзжалъ къ Эсмонду, спрашивая, не у него ли мистеръ Бетсъ.

Эсмондъ былъ чрезвычайно озадаченъ, не находя мистера Бетеа; потому-что, быть-можетъ, отъ одного часа зависѣла судьба королевства. Эсмонду оставалось только поспѣшить къ сборному мѣсту, въ таверну «Королевскаго Герба», и сказать ожидающимъ его возвращенія джентльменамъ, что мистера Бетеа нѣтъ дома, и что онъ ѣдетъ искать pro. Потомъ Эсмондъ сѣлъ въ карету одного изъ своихъ друзей и поскакалъ въ домъ епископа рочестерскаго, бывшій въ предмѣстьѣ, очень-далеко отъ сборнаго мѣста.

Тамъ лакей сказалъ, что у милорда-епископа сидятъ два джентльмена. Эсмондъ бросился въ кабинетъ; гамъ сидѣли съ епископомъ братъ его и аббатъ Джильзъ.

— Гдѣ мистеръ Бетсъ? сказалъ Эсмондъ: — пора ему явиться.

Епископъ былъ чрезвычайно смущенъ.

— Я думалъ, что мистеръ Бетсъ съ вами, сказалъ онъ: — я былъ у него; тамъ мнѣ сказали, что онъ пошелъ ко мнѣ; я поскакалъ домой — его здѣсь не было; онъ и не приходилъ сюда.

Полковникъ вскрикнулъ отъ страшной досады и бросился бѣгомъ въ карету. «Гони во весь духъ», закричалъ онъ кучеру и черезъ полчаса былъ опять на Кенсингтонской Улицѣ. Онъ снова забѣжалъ въ домъ пастора. Мистеръ Бетсъ не возвращался домой. Съ этимъ отчаяннымъ результатомъ явился Эсмондъ въ таверну, гдѣ съ нетерпѣніемъ ждали мистера Бетеа.

Изъ оконъ таверны видѣнъ подъѣздъ Кенсингтонскаго Дворца. Мы мрачно стояли у этихъ оконъ и разсуждали, что намъ дѣлать. Вдругъ раздались звуки трубъ. Мы бросились къ противоположнымъ окнамъ, выходящимъ на Кенсингтонскую Улицу; по ней быстро приближался ко дворцу конный полкъ.

— Это ормондовъ полкъ! это наши союзники! сказалъ кто-то.

— Нѣтъ, это арджайлевъ полкъ, это наши враги! воскликнулъ Ормондъ, топнувъ ногой.

Дѣйствительно это былъ арджайлевъ полкъ, призванный отважнымъ своимъ начальникомъ изъ Уэстмпистера и смѣнившій съ караула при дворцѣ тотъ полкъ, на содѣйствіе котораго мы могли разсчитывать.

Въ эту минуту общаго отчаянія вошелъ въ комнату Кестельвудъ, чрезвычайно-взволнованный.

— Что новаго, Френкъ? сказалъ полковникъ: — нашелъ ты мистера Бетеа? Гдѣ онъ?

— Взгляните, вотъ эта книга лежала на его столѣ! — На переплетѣ книги былъ гербъ Беатрисы; на первомъ листѣ было написано ея рукою; «Беатриса Эсмондъ теперь въ тюрьмѣ, въ Кестельвудскомъ Замкѣ, и вѣрна своей любви».

— Догадываетесь ли вы, гдѣ онъ? вскричалъ Кестельвудъ.

— Да, мы знаемъ, гдѣ онъ, отвѣчалъ Эсмондъ — Да, инстинктъ не обманывалъ меня и Френка.

Эсмондъ обратился къ присутствующимъ и сказалъ:

— Господа, я, къ-сожалѣнію, увѣренъ, что мистеръ Бетсъ не явится къ намъ нынѣ. Его, конечно, задержалъ особенный случай, и я боюсь, что этотъ случай можетъ кончиться очень-непріятно для него. Вы, господа, кончили свой завтракъ, слѣдовательно остается только расплатиться съ хозяиномъ и разойдтись по домамъ. Спектакля не бываетъ, если главный актёръ не явился.

Джентльмены разошлись молча. Въ-самомъ-дѣлѣ, о чемъ толковать? Пріятельскій кружокъ собрался позавтракать; завтракъ конченъ и пріятели разстались. На бумагѣ ничего не было записано, слѣдовательно Эсмондъ не ввелъ никого въ бѣду.

— Знаетъ ли объ этомъ твоя матушка? спросилъ Эсмондъ Френка, идя съ нимъ домой.

— Знаетъ все. — Больше онъ не сказалъ ничего; благородный юноша! онъ не упрекнулъ меня ни однимъ словомъ за-то, что я перевезъ къ нимъ такого пагубнаго гостя. Мы подходили къ дому.

— Скоро будутъ готовы лошади? спросилъ опять Эсмондъ.

Кестельвудъ молча указалъ тростью на экипажъ, выѣзжавшій изъ воротъ на встрѣчу намъ. Они сѣли и поскакали въ галопъ. «Быть-можетъ, еще непоздно», думалъ Эсмондъ. На дорогѣ мы встрѣтили служителя изъ Кестельвудскаго Замка, посланнаго съ письмомъ отъ Беатрисы къ виконтессѣ. Мы распечатали письмо. Оно не заключало въ себѣ ничего важнаго, и было написано шутливымъ тономъ, какъ бы просто отъ скуки въ одинокомъ замкѣ. Беатриса говорила, что сидитъ не въ четырехъ стѣнахъ, а гуляетъ по террасѣ замкѣ: не нарушаетъ ли тѣмъ она своего одиночества? Она писала о павлинахъ и сернѣ, которая жила у ней; просила прислать ей нѣкоторыя платья и вещи; посылала «поклонъ одной особѣ, если другія особы даютъ на то свое позволеніе»; она отъ скуки принялась за чтеніе.

«Ночь нынѣ свѣтлая, ѣхать будетъ очень-хорошо; можетъ-быть, еще успѣемъ во-время», сказалъ Эсмондъ. На всѣхъ станціяхъ онъ разспрашивалъ, когда проѣхалъ тутъ молодой человѣкъ высокаго роста, въ сѣромъ платьѣ и свѣтло-каштановомъ парикѣ. Оказывалось, что онъ выѣхалъ изъ Лондона около шести часовъ утра, между-тѣмъ, какъ мы поѣхали въ три часа дня; онъ скакалъ почти такъ же скоро, какъ и мы; на послѣдней станціи былъ онъ семью часами ранѣе насъ.

Мы подъѣхали къ замку на разсвѣтѣ; въ окружающей деревнѣ еще все спало. Оставивъ лошадей у моста, мы пѣшкомъ вошли въ ворота. Френкъ трепеталъ за сестру. У Эсмонда также кипѣло на душѣ, но онъ не говорилъ ни слова, не показывалъ слѣда волненія. Онъ постучался въ окно привратника.

— Кто тутъ? спросилъ въ-просонкахъ старикъ.

— Милордъ Кестельвудъ и полковникъ. Эсмондъ, сказали мы тихо. — Отвори ворота и впусти насъ безъ всякаго шума.

— Милордъ Кестельвудъ? Какъ же это? Милордъ здѣсь; онъ еще почиваетъ.

— Отворяіі же, проклятый болтунъ! нетерпѣливо сказалъ Кестельвудъ.

— Не отопру я вамъ: вы обманщики, сказалъ онъ, затворяя окно. Френкъ выхватилъ пистолетъ. Эсмондъ удержалъ его руку.

«Мы найдемъ другой ходъ», шепнулъ онъ ему. Френкъ стиснулъ зубы отъ нетерпѣнія. «Этотъ ходъ въ нѣсколькихъ шагахъ отсюда», сказалъ Эсмондъ и повелъ своего спутника по кустамъ къ тому окну, чрезъ которое влѣзалъ патеръ Гольтъ. Эсмондъ легко поднялся до окна, подавилъ пружину — окно опустилось. Джентльмены тихо вошли въ комнаты. Еще все спало въ замкѣ. Они прошли опять къ привратнику, съ пистолетомъ въ рукѣ, сказали ему, чтобъ онъ не дѣлалъ шума и спросили, когда пріѣхалъ лордъ Кестельвудъ. — «Вчера, часовъ въ восемь вечера». — «Чтожь онъ дѣлалъ потомъ?» — «Ужиналъ съ сестрою». — «Прислуживали имъ лакеи, или они ужинали безъ прислуги?» — «Я самъ прислуживалъ, съ горничною миссъ Беатрисы. Вина въ замкѣ не было, на что милордъ очень сердился, и, вставая изъ-за ужина, миссъ Беатриса приказала горничной идти съ нею вмѣстѣ въ ея комнату, а мнѣ приказала проводить милорда въ комнату, гдѣ жилъ капелланъ. Потомъ ушла и заперлась съ горничною. Милордъ пошелъ за нею и она говорила съ нимъ черезъ дверь и много хохотала. Потомъ милордъ сошелъ въ садъ, а миссъ Беатриса стала у окна, и онъ просилъ ее сойдти въ садъ; она опять посмѣялась и заперла окно. Милордъ, кажется, разсердился и началъ, должно-быть, браниться, только все на иностранномъ языкѣ; потомъ пошелъ въ свою комнату и заснулъ.» — «Только? Больше ничего не было?» — «Только; да, вотъ еще: милордъ, при встрѣчѣ, а потомъ за ужиномъ, раза три поцаловалъ сестру, какъ и слѣдуетъ брату. И она также его поцаловала.» Френкъ заскрежеталъ зубами; но Эсмондъ опять остановилъ его.

— Если тебя забавляетъ, что твоя сестра цалуется, то она можетъ доставить тебѣ много случаевъ радоваться, сказалъ онъ, думая о томъ, что Гамильтонъ и Эшбортонъ ужь цаловали ея розовыя уста. Но теперь эти уста потеряли для него свою чистоту. Честь запрещала ему теперь любить Беатрису, и любовь къ ней умерла въ Эсмондѣ.

По негодованіе на Беатрису не уменьшало въ Эсмондѣ гнѣва противъ того, кто былъ виновникомъ ея стыда. Френкъ, утомленный, опустился на каменную лавку и задремалъ, а Эсмондъ ходилъ взадъ и впередъ по двору, думая о томъ, что должно случиться. Они пріѣхали во-время, чтобъ спасти ея честь; но возвратится ли чистота ея сердцу? Вѣдь она сама призвала его къ себѣ. Сердце ея было преступно. Передумавъ обо всемъ, Эсмондъ разбудилъ бѣднаго Френка, который, зѣвая, сказалъ, что видѣлъ во снѣ свою Клотильду.

— Ты долженъ помогать мнѣ въ томъ, что я хочу сдѣлать, сказалъ полковникъ: — мнѣ вздумалось, что негодяй, котораго мы сейчасъ разспрашивали, быть-можетъ, подкупленъ и обманулъ насъ. Если такъ, мы узнаемъ правду отъ самого мистера Бетеа. Посмотримъ, дѣйствительно ли заперта дверь комнаты твоей сестры, Мы толкнули дверь: она была заперта извнутри.

— Быть-можетъ, и онъ тамъ, сказалъ бѣдный Эсмондъ.

— А если онъ въ ея комнатѣ, какъ вы поступите, Генри? Френкъ взглянулъ на своего кузена и ужаснулся выраженія лица его.

— Посмотримъ, согласны ли будутъ ихъ разсказы, отвѣчалъ Эсмондъ и вошелъ въ комнату, гдѣ самъ прежде жилъ ребенкомъ. На кровати дѣйствительно спалъ мистеръ Бетсъ. Отъ шума шаговъ онъ проснулся и, видя въ своей комнатѣ двухъ людей, схватилъ пистолетъ и закричалъ: Qui est lа?

— Полковникъ Эсмондъ; онъ пріѣхалъ сюда, потому-что неловко быть въ домѣ гостю безъ хозяина. Всю прошедшую ночь готовилъ я торжество вашего дѣла. Очень жаль, что вздумалось вамъ подышать сельскимъ воздухомъ и посѣтить наше скромное жилище. Вы уѣхали вчера, не извѣстивъ насъ; а вчера именно была благопріятная минута, которая не возвратится. Еслибъ мистеру Бетсу не вздумалось посѣтить Кестельвудскій Замокъ, онъ почивалъ бы теперь въ Сен-Джемскомъ дворцѣ.

— Какъ, господа? докторъ Эрботпотъ былъ у меня вчера поутру; онъ сидѣлъ передъ тѣмъ ночью у моей сестры, и сказалъ, что мнѣ нельзя видѣться съ нею въ наступающій день, то-есть вчера.

— А теперь она, быть-можетъ, уже скончалась, сказалъ Эсмондъ. Вчера войска были преданы вашему дѣлу. Пятьдесятъ вѣрныхъ вамъ джентльменовъ, изъ числа значительнѣйшихъ особъ королевства, собирались, чтобъ проводить васъ въ Совѣтъ Министровъ. Теперь мистеръ Бетсъ былъ бы наслѣдникомъ или обладателемъ трона, еслибъ ему не заблагоразсудилось отправиться за городъ. Все было у насъ готово; но мистеръ Бетсъ измѣнилъ нашимъ ожиданіямъ.

— Morbleu! проклятая неудача! вскричалъ онъ въ отчаяніи.

— Мы не будемъ болѣе огорчать васъ, напоминая о ней. Мы пріѣхали не говорить о томъ, чего нельзя ужь возвратить; мы пріѣхали не жалѣть, а сказать, что позоръ, которымъ мистеръ Бетсъ покрылъ наше семейство, прекращаетъ между нами всѣ отношенія.

Сцена, за тѣмъ послѣдовавшая, слишкомъ-печальна. Едва она кончилась, какъ вошла Беатриса. Она поблѣднѣла, увидѣвъ Эсмонда и своего брата.,

— Прелестная Беатриса! сказалъ нашъ гость: — мы должны разстаться. Я уѣзжаю.

Она вспыхнула, глаза ея засверкали; она подошла къ Эсмонду:

— Если прежде я не любила васъ, кузенъ, сказала она: — то легко угадать, какъ люблю я васъ теперь.

Но эти слова не подѣйствовали на Эсмонда; сердце его было уже слишкомъ ожесточено. Онъ смотрѣлъ на нее холодно, дивился только тому, какъ прежде могъ любить ее! Съ того времени я ни разу не видѣлъ ее.

Лошади были готовы. Эсмондъ и мистеръ Бетсъ сѣли въ карету. Беатриса осталась въ замкѣ съ братомъ. Эсмондъ былъ такъ утомленъ (онъ не спалъ три ночи), что проспалъ, какъ мертвый, половину дороги.

За нѣсколько станцій отъ Лондона встрѣтили насъ виконтесса Кестельвудъ и епископъ рочестерскій.

— Спасена ли она? воскликнула виконтесса. Она забыла обо всемъ, кромѣ дочери. Успокоивъ ее, мы начали разспрашивать епископа. Королева еще была жива, когда онъ выѣхалъ изъ Лондона. Арджайль, призвавъ нѣсколько преданныхъ ему полковъ изъ Портсмута, послалъ еще за другими полками. Вообще, виги приняли свои мѣры. Но и наши готовились дѣйствовать. Все могло еще кончиться счастливо для принца, если онъ во-время пріѣдетъ въ Лондонъ. Принцъ сѣлъ въ карету епископа. Эсмондъ сопровождалъ виконтессу.

Мы ѣхали всю ночь и въ субботу, 1-го августа, въ четыре часа утра были въ Лондонѣ. Дворецъ былъ окруженъ толпами. Мы остановились, чтобъ узнать о причинѣ такого ранняго стеченія народа.

Но въ эту минуту ворота дворца растворились и выѣхали герольды и трубачи, сопровождаемые копною гвардіею. Трубы загремѣли; герольдмейстеръ, ѣхавшій впереди, остановился и провозгласилъ:

«Да здравствуетъ Георгъ, Божіею милостію король великобританскій и ирландскій!»

Народъ повторилъ: «да здравствуетъ король Георгъ!»

Въ толпѣ я замѣтилъ знакомое лицо: это былъ бѣдный патеръ Гольтъ, пріѣхавшій въ Англію, чтобъ быть свидѣтелемъ торжества Іакова III-го, и видѣвшій теперь побѣду его противника.

Съ грохотомъ трубъ, съ радостными кликами народа разсѣялись всѣ надежды претендента и, можно сказать, этою минутою заключилась драма моей жизни.

Счастіе, которое потомъ досталось мнѣ на долю, не можетъ быть описано словами: оно знакомо только немногимъ изъ людей.

Въ Брюсселѣ, куда мы удалились по совѣту друзей, совершенъ былъ бракъ нашъ. Мы такъ привыкли быть близки другъ къ другу, такъ долго и нѣжно были привязаны другъ къ другу, что, быть-можетъ, и не подумали бъ о возможности тѣснѣйшихъ узъ; но обстоятельства того потребовали. Беатриса покинула насъ, бѣжала во Францію — къ кому, зачѣмъ, я не хочу и упоминать. Въ домѣ сына виконтесса также не могла жить спокойно. Френкъ былъ подъ вліяніемъ своей жены и ея семейства; они опасались присутствія матери. Однажды, обиженная этими своекорыстными людьми, моя милая благодѣтельница сидѣла въ слезахъ; я увидѣлъ это и попросилъ ее ввѣриться преданности человѣка, который вѣчно будетъ думать только о ея счастіи. Она, прекрасная и чистая, какъ въ веснѣ жизни, краснѣя, согласилась раздѣлять мою судьбу. Да будетъ послѣднимъ словомъ моимъ благословеніе той, которая составила мое блаженство.

Благодаря заступничеству друзей, мы могли возвратиться въ Англію. Храбрые подвиги моего Френка при новомъ вторженіи претендента въ Шотландію, примирили короля съ Кестельвудомъ. Но супругѣ моей и мнѣ тяжело было жить въ Англіи. Френкъ уступилъ намъ землю въ Америкѣ, пожалованную Карломъ I нашему предку, и мы удалились отъ Европы и смутъ ея. Тиха и свѣтла осень нашей жизни на прекрасныхъ берегахъ Потомака, гдѣ мы построили новый Кестельвудъ, по ужь простой, мирный домъ, а не мрачный замокъ. Небо благословило насъ милою дочерью. Продавъ брильянты, купили мы плуги, и у моей жены осталась одна драгоцѣнная вещь — золотая запонка, которую она взяла съ груди моей, когда посѣтила меня въ тюрьмѣ, и носила съ той минуты на своемъ сердцѣ.

---

История Генри Эсмонда: [С сокр.] // Отеч. зап. — Спб., 1855. — Т. 98, № 2. — С. 120—143; Т. 99, № 3. — С. 51—69; № 4. — С. 89—116. — Везде в отд. Смесь. «Произв. иностр. беллетристов».

---

1. Читатели видятъ, что Генри Эсмондъ не любилъ Марльборо; онъ разсказывалъ дѣтямъ своимъ множество анекдотовъ, очень для него невыгодныхъ. Онъ разсказывалъ также, что когда въ первый разъ представлялся герцогу, то герцогъ повернулся къ нему спиною и потомъ отозвался о немъ своей супругѣ въ слѣдующихъ выраженіяхъ: «Нынѣ мнѣ представлялся побочный сынъ Томаса Эсмонда; онъ какъ двѣ капли воды похожъ на негодяя, своего отца». Генри Эсмондъ никогда не могъ простить Марльборо этихъ словъ. Примѣч. издат.