Погодин М. П. Вечное начало. Русский дух
М.: Институт русской цивилизации, 2011.
Исторические размышления. Об отношении Польши к России
править|
Мы занимаемся здесь наукою, наукою чистою: по существу своему она беспристрастна, бескорыстна, она чуждается всякого влияния внешнего, великого и малого. Гизо в лекциях о французской Истории. |
Западные писатели не имеют надлежащего понятия о славянских народах. Находя непреодолимое препятствие в языке совершенно инородном, не надеясь, по закоренелому предрассудку, узнать что-либо любопытное у мнимых варваров и искупить тяжелые труды богатой добычей, французы, англичане и немцы (кроме некоторых частных исследователей) до сих пор при исторических рассуждениях своих уклоняются от славянской истории общими местами или даже преходят ее молчанием, как будто забывая, что славянские народы составляют почти десятую долю всемирного народочисления, населяют почти десятую часть всей земной поверхности и наконец в лице России занимают первое место в системе государств, следовательно, имеют всемирное значение. Вот почему и Гизо, начинающий собой новую эру в исторической науке, как Шлецер, Гердер, в славных лекциях своих о европейской истории пропустил почти имя славян, не зная, что славянская или восточная История составляет такую же половину европейской Истории, как западная, которую он почитает целой, полной, не зная, что западной европейской Истории нельзя уразуметь вполне без знакомства с восточною или славянскою, которая представляет новые поучительные видоизменения всех западных учреждений: и феодализма, и монархии, и городов, и среднего состояния, и дворянства, и крестьян. (Не говорю уже о Восточной церкви в противоположности с Западною.) Вот почему в красноречивых выходках палатских членов во Франции и Англии слышатся иногда такие кривые толкования, такие грубые ошибки обо всем, касающемся, например, нас, что поневоле краснеешь за непростительное невежество ученых ораторов. Но всего больнее бывает русскому сердцу, когда сии заблуждения переносятся к нам, приводят в затруднение самих защитников наших, находят неискусных поборников или легкомысленных последователей.
Нет, например, ни одной мысли, более распространенной в политическом мире (повторяемой даже в некоторых наших официальных учебных книгах), как мысль о разделе Польши со стороны России, — а между тем справедливо ли это? И в 1773, и в 1793, и в 1795 годах Россия не сделала никаких похищений, как обвиняют наши враги, не сделала никаких завоеваний, как говорят наши союзники, а только возвратила себе те страны, которые принадлежали ей искони по праву первого занятия, наравне с коренными ее владениями, по такому праву, по какому Франция владеет Парижем, а Австрия Веною. Еще более — России принадлежали некогда и другие страны, которые находятся гораздо далее на запад и юг, то есть Галиция и часть Молдавии. Пройдите по любой улице во Львове (Лемберге) и Галиче — вы услышите везде чистое малороссийское наречие, загляните в соборы — и вы увидите надгробные надписи знаменитых князей русских; разверните летописи — и вы найдете на всякой странице доказательства, что здесь процветало одно из сильнейших княжеств русских в XIII столетии, которое принимало деятельное участие во всех отечественных происшествиях, думало среди всеобщего упадка, при славном короле Данииле, о свержении с России ига монголов, и уже после было отторгнуто поляками и венграми.
Да не скажут, принимая одно выражение Карамзина, что Галицкое княжение основано на завоевании Владимиром Святым Перемышля и Червеня в конце X столетия у польского короля Мечислава. И Лелевель говорит, что власть Мечислава в то время не простиралась даже до Кракова, не только на Перемышль и Червень. И Бандтке не произносит об этом никакого решительного мнения. Наш Нестор, достовернейший свидетель, говорит только: «Иде Володимер к ляхам, и зая грады их, Перемышль, Червень, и ины грады, иже суть и до сего дне под Русью». (По Лавр. сп. в полном собрании летописей. Т. 1. С. 35).
Вероятно, что сии места, вне первой Польши, принадлежали таким же вольным языческим ляхам, как, например, радимичи, вошедшие прежде еще в состав русского общества. Или — сии города сделались нашею собственностью еще во времена Олега, у которого были в подданстве дулебы (в западной Волыни), тиверцы (по Днестру, до моря), и хорваты (в горах Карпатских), ходившие с ним на войну.
Волынь же, Подолия, Белоруссия издревле принадлежали к русским владениям: в самые первые времена нашей истории здесь обитали славянские племена, которые прежде многих других, например, живших в Рязанских и Суздальских пределах, вошли в состав Русского государства. Еще более — здесь было средоточие, на этой сцене происходила, так сказать, наша история от времен Владимира и до монголов. Я укажу здесь только на общеизвестные, общепринятые положения, не прибегая к летописным подробностям: Коростен (между Овручем и Житомиром) встречается в истории Ольги; Овруч (в северо-восточной части Вологодской губернии) принадлежал Ярополку; Полоцк, Изяславль, Туров (в Минской губернии), Владимир-Волынский розданы в уделы сыновьям Святым Владимиром, Берестен (Брест-Литовский) находился во владении Святополковом; Дорогобуж (близь Ровна, в Волыни), Луцк, Цинск, Теребовль, Кременец, Дубно, Дрогичин, Новгород-Волынский, Минск, Бужск принадлежали разным внукам Ярославовым. Исключим сии города из владений Литвы — что у нее останется? Только часть губернии Виленской и Гродненской. Но и в сих местах литовцы (племя по своему происхождению столь же чуждое Польше, как и России) с незапамятных времен платили дань князьям русским наравне с прочими славянскими и финскими племенами, вошедшими в состав Русского государства. Уже впоследствии, пользуясь временными бедствиями России, они покорили себе не только вышеозначенные города, составляющие ныне губернии Минскую, Могилевскую, Витебскую, Волынскую, но, соединясь с поляками, простерли свои завоевания до Московского княжения. И теперь большую часть народонаселения составляют там русские, а язык до позднейших времен был даже господствующим, гражданским, письменным. Кто же может сказать, что Россия имеет на Литву меньшее право, чем Англия на Валлис, или Франция на Бретань? Не говорю уж о правах Англии на Ирландию или Австрии на Ломбардию и проч. и проч., с которыми нечего и сравнивать Россию в этом отношении.
Теперь о Польском царстве. Европейские политики, рассуждая о нем, забывают, кажется, что со смерти последнего Пиаста, в XIV столетии, на престоле Польском последовательно сидели и литовские, седмиградские князья, и французские, шведские принцы, и саксонские курфюрсты. Почему же кажется им странным, что этот престол занят ныне Российским Императором? «Прежде дело было другое, — возразят мне общим местом, — прежде избрания были вольные». Но бывали ль в Польше избрания вольные в полном смысле этого слова? Когда не действовали подкупы, чужестранцы, оружие! И я не знаю, найдется ли во всей польской Истории хотя одно восшествие на престол благороднее Александрова — был ли избран сей Российский Император по единогласному желанию Сената и представителей польских, или по соглашению с прочими государствами, решавшими в то время судьбу Европы, или как победитель, пришедший вслед за побежденными неприятелями, которые дымились еще кровию родных его детей!..
Да прилипнет язык к моей гортани, если я подумаю когда-либо святое науки умышленно представлять в ложном свете для частных видов, хотя бы это было даже в пользу моего Отечества!.. Но вот мысли, родившиеся во мне при чтении польской Истории, без всякого отношения к нынешним происшествиям.
В природе нравственной, наравне с физической, представляется везде действие и противодействие — какое-то право возмездия, как бы в исполнение слов Пророка: творяй милость в тысячи, и отдаяй грехи отчи в недра чад их по них. Истории всех государств представляют очевидные тому доказательства; но нигде сие возмездие не совершалось столь кротким, можно сказать, христианским образом, как в России. От основания Русского государства и до позднейших времен, то есть от IX столетия и до XVII, посягал ли русский меч хотя на одну каплю польской крови? И наоборот, иссякали ли хотя на короткое время, в продолжение сих столетий, реки русской крови, пролитой польской, литовской саблей в руках Болеславов, Гедиминов, Олгердов, Витовтов, Баториев, Хоткевичей, Лисовских — крови, пролитой из самого сердца России, Москвы? Неужели за тяжелые страдания Россия — например, в эпоху католического могущества в Украине, при Василии Дмитриевиче, когда Можайск и Калуга сделались нашей границей, — неужели за судорожные мучения России при самозванцах поляки заплатили нам шестнадцатилетним подданством императорам Александру и Николаю, когда они были едва ли не счастливее своих предков, в эпоху их величия и славы, когда мы завели им училища, обучили войска, устроили финансы, установили суды, возбудили промышленность, облегчили судьбу поселян?.. Пусть какой-нибудь знаток польской Истории, пусть Лелевель (с которым я имел случай чрез «Вестник Европы» состязаться о Рюрике и Новгороде, когда он печатал свои замечания в «Северном архиве») отвечает на сей вопрос!.. Россия столь счастлива, что почти всегда имела на своей стороне справедливость наравне с силою и достигла своего могущества, обороняясь: пример единственный, и ни одна История не сравнится чистотой с нашей в этом отношении.
Сравните еще ее с судьбой прочих государств славянских: все они имели свои эпохи славы и могущества, и все как бы поочереди пали: Моравия, Болгария, Сербия, Померания, Богемия, Кроация, Славония, Далмация, Босния, Польша. Многие славяне потеряли даже язык свой вместе с воспоминанием о прежней славной жизни; в Померании, Мекленбур-ге, Саксонии и других странах Германии они онемечились, в Морее огречились, в Венгрии, между османами, отуречились. Одна Россия устояла против всех ударов судьбы. Искушенная собственными долговременными бедствиями, как будто искупленная смертью единородных государств, она возвышает величественную главу свою над их могилами и стремится к зениту своего могущества, воззывая к новой жизни те, которые Провидение к ней присоединило.
Этот зенит есть в Истории всякого государства, и чем позднее они достигают его, тем долее под оным остаются сообразно и с другими предыдущими обстоятельствами. Польша была в этом положении в XVI столетии. Кажется, вся сила европейского Востока — подобно ядру необразованной кометы, которое носится по небесным пространствам, пока не найдет себе твердой точки в системе мира, — останавливалась в Польше при Сигизмундах. Ей доставались тогда Богемия, Венгрия, Молдавия, Запорожье, Украина, Россия, Лифляндия, Пруссия, Померания, Ганза, Швеция[1]. Момент удивительный, беспримерный в Истории! Немногого недоставало, чтоб она удержала владычество над всеми сими обширными странами, но сего немногого недостало!.. Польша не успела, не могла воспользоваться благоприятными обстоятельствами, со своим liberium veto; и с той же минуты, при Сигизмунде III, начинается ее поступательное падение. Так, видно, должно быть! Прочитав внимательно начало и продолжение польской Истории, предчувствуем окончание. Сила европейскаго Востока понеслась в Швецию. По удивительному сцеплению обстоятельств сам Сигизмунд III проводил ее туда. Густав Адольф, Карл X, приготовлял было свое отечество к ее восприятию. Карл XII владел у же Лифляндией, Эстляндией, Курляндией, покорил почти Данию и Польшу, проникнул в Малороссию — но там, на полях Полтавских, встретил Русского гиганта, который вырвал из крепких рук его жезл самодержавия и завещал своим потомкам. У них, передаваемый из рук в руки, процветает он более и более, описывает круги обширнейшие…
Неужели все сии великие явления происходят случайно?
Неужели, скажем кстати, без цели, России одной досталось наследство Восточной Римской империи, между тем как наследство Западной разошлось между многочисленными владетелями, всеми государствами европейскими? Неужели без лихвы даны ей десять талантов? Нет. Новые наставники Истории, воспитанники христианской философии, вопреки глумлению застарелых невежд, научат нас видеть здесь действие Провидения, которое хочет, может быть, руками сего колосса, воздвигнутого над противоположными океанами, рассыпать новые семена жизни, неизвестной в ветшающих государствах европейских. С покорностью к Промыслу будем ожидать исполнения верховных его судеб, будем молиться и надеяться! Так! Россия и Польша соединились между собою, кажется, по естественному порядку вещей, по закону высокой необходимости для собственного и общего блага.
Мне остается теперь сказать нашим противникам, посторонним ораторам, которых только я и имею в виду, несколько слов еще об одном обстоятельстве. «Независимость народов священна», — восклицают они. Я согласен: но что значит независимость и где сии независимые народы? Чем состояние Шотландии, Ирландии, Ломбардии, Этрурии, Венгрии, Богемии, Моравии, Греции, Сербии, Болгарии, Кроации, Славонии, Далмации отличается в этом смысле от Польши? Все славяне между собою братья; а англичанин с ирландцем, а австриец с венгром, а француз с корсиканцем, а турок с кроатом, а пруссак с померанцем и лузаком — разве только в сватовстве.
Еще более: государства сплавливаются из разных частей; как минералы, они нарастают по большей части снаружи. Разделять химически сии части, желая возвратить им независимость, предприятие, говоря вообще, суетное, невозможное, безумное. Всю Европу надобно будет поставить вверх дном, погрузить в бездну междоусобий, разъединить гражданские общества, чтоб возвратить народам, или, лучше, уже семействам их прежнюю независимость вместе с варварством. Давно ли независимые жители Прованса и Лангедока называли язык своих северных едноземцев собачьим лаем — а теперь сии жители, дети одного семейства, умножают свое благосостояние, пользуясь общими выгодами. Пройдите все государства — и вы на всякой десятине встретите одни и те же явления. Одна смесь мельче, старше; другая крупнее и моложе. Вот вся разница. Древние смеси были спасительны — этому учит нас История. Например, в XV веке все государства европейские разошлись в приданое: Мария Бургундская принесла Максимилиану Австрийскому Бургундию, Иоанна, дочь Фердинанда Католика, сыну его Филиппу право на Испанию, Америку и Неаполь, Анна Карлу VIII Бретань и проч. и проч. Кажется, что может быть неестественнее, несогласнее с правом, бесчестнее для народов — доставаться женихам почти в сундуках, вместе с рухлядью; а между тем сими несообразными действиями утвердилась в Европе XVI столетия спасительная власть монархическая и дорушено здание феодализма. Такое благодетельное действие имели и другие смеси: зачем же мешать новым, может быть, благодетельней-шим для человеческого рода?
Наполеон на острове Св. Елены — а он оттуда видел далеко политическим своим глазом — говорит, что все европейцы со временем должны разделиться по родам и составить государства…
Нет! истинная независимость народов и людей, тождество воли с законом, царство истины, красоты и добродетели, Царство Божие может быть прибретено только просвещением, просвещением, основанным на Евангелии. А просвещению в Европе никто не мешает, или, лучше, никто уже не может мешать, даже Махмут П. Naturam furca expellas, tarnen usque redibit. Вот что, кажется, должны иметь в виду наши противники, рассуждая о нынешних делах польских…
Не вступая в прение о судьбе народов, не произнося судебного приговора их действиям, я, как наблюдатель, хотел только предложить искреннее свое мнение о любопытном современном вопросе, на который иностранцы смотрят, как мне кажется, не со всех сторон. Может быть, я увлекся чувством народной гордости, любви к Отечеству… я готов сознаться в своих ошибках, но — honny soit qui mal y pense…
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые: «Телескоп». 1831. № 7. С. 295—311.
- ↑ Богемия звала себе в короли Владислава Ягайло, также Казимира IV (1420), наконец действительно избрала и получила сына Казимирова Владислава (1471), который избран был после и Венгрией (1491), звавшей наконец к себе и Сигизмунда I (1526). Западная Пруссия, издревле принадлежавшая, поддалась опять Казимиру IV (1466), а восточная осталась как лено за магистром Немецкого ордена. Первый герцог прусский Альбрехт также признал себя данником Польши (1525). Господари Молдавские, и прежде еще бывшие под влиянием Польши, признали себя данниками Сигизмунда II (1551). Также Фирстенберг, магистр ордена Ливонского (1558), и Кет-лер (1563) со всеми его владениями. Ганза избрала его своим покровителем. Малороссия присоединена была еще Литвою с прочими ее завоеваниями на Руси. Запорожцы получили твердую форму правления при Сигизмунде I и укреплены Баторием (1578). Сигизмунд III имел неоспоримое наследственное право на Шведский престол (1592), а сына его Владислава IV избирала себе в Цари Россия (1612).