Исторические замечания о древностях великого Новгорода
правитьВ духовных академиях и семинариях в России ведется обычай во время открытых испытаний, также богословских и философских диспутов читать рассуждения, стихи и разговоры о предметах, до учености касающихся. Ныне известные в государстве по заслугам своим люди в сих училищах приобрели ежели не все те сведения, которые необходимо нужны для ученого, по крайней мере навык постоянного упражнения в науках и особенно знание древних языков. Однако с прискорбием должно признаться, что греческая и латинская словесность у нас до сих пор все еще остается в крайнем небрежении, вопреки неоспоримой истине, очевидными опытами подтверждаемой, что без упражнения в древних языках мы никогда не наживем той славы, которая досталась в удел знаменитейшим писателям иностранным. Видим, что добрые соотечественники наши уже чувствуют необходимую потребность просвещения, хотят наслаждаться зрелыми плодами здравой словесности, хотят учиться или учить детей своих, не жалея для того ни трудов, ни издержек; но, к сожалению, весьма немногие понимают, что не говоря ни на одном из нынешних иностранных языков можно иметь обширные в науках знания и заслужить бессмертное имя, и что напротив того доныне еще не было такого счастливца, который бы, не упражнявшись в древней словесности, получил неувядаемый венец от Аполлона. Музы открывают все таинства свои только тому, кто одарен будучи способностями, разумеет их язык природный, и сей язык не был чуждым для великих писателей времен новейших. Нам русским, а особливо тем из нас, которые желают что-нибудь достоверно знать о происшествиях старинных, он нужнее всякого другого; ибо летописей наших во многих местах разуметь не можно без помощи византийских историков, из которых от слова до слова переводил Нестор, или последователи его и переписчики. Кедрин, Скилитц, Ксифилин и Зонар жили в его время и конечно ежели не все, то по крайней мере некоторые из них были ему известны. Образцы его не Фукидиды, но честные и правдолюбивые летописатели, а не сказочники, не Кадлубки и не Стурлузоны. Притом же византийская словесность средних веков содержит в себе весьма обильный запас почти для всех отраслей учености, а особливо для истории и политики. Тогда русские перенимали все у греков: обряды, веры, обычаи, науки, искусства, законы, нравы и самые пороки, ученые, художники и купцы греческие приезжали в Россию, а русские посещали Грецию, и пока продолжались частые сношения между Киевом и Константинополем, до тех пор над Русскою землею сияли благотворные лучи умственного просвещения. Кажется, сии одни причины должны бы вдохнуть в нас охоту заниматься греческим языком. Не скажу теперь ни слова о достоинстве и важности латинского: с первого взгляду читатель заметил, что я имею другое намерение; нет нужды изъяснять, каким образом духовные училища подали мне повод к сему короткому, следственно извинительному, отступлению.
Все дело в том состоит, что прочитавши Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода[1], я захотел познакомить с ними читателей Вестника Европы, и сообщить им любопытные известия о старине отечественной. Ученики Русского духовного училища, при Новгородском Митрополичьем доме учрежденного, также студенты Новгородской семинарии, в декабре месяце истекшего года разговаривали между собою в присутствии посетителей во время открытых испытаний и диспутов. Разумеется, что разговоры сии предварительно были затвержены. Судя по слогу и содержанию, все они принадлежат одному сочинителю, стяжавшему обширные сведения в отечественной истории. Почти все его мнения и сказания, где нужно, подтверждены доводами, из российских и чужестранных писателей почерпнутыми.
Описанные в первом разговоре о многолюдстве древнего Великого Новгорода подробности о постепенном распространении сей первобытной столицы князей русских имеют великую цену, особливо для тех, которым известно местоположение нынешнего Новгорода. Я выпишу только некоторые замечания, достойные любопытства всех читателей. Теперь в Новгороде считается 1663 дома и около 6000 душ обоего пола. По городовой описи 1607 года видно, что не было в то время и полторы тысячи дворов, а жителей, кроме стрельцов, находилось немного чем более 2000. По описи 1623 года открывается, что людей еще до целой трети убыло. Что ж должно заключить о многолюдстве древнего Новгорода и о непостоянстве земного величия, когда представим себе, что от моровой язвы, но свидетельству летописателей, в 1467 году умерло в одном Новгороде мирских и духовных 48,784 человека; что в 1489 великий князь Иоанн Васильевич более тысячи семей бояр и житных людей из Новгорода переселил в Москву, Владимир, Нижний Новгород, Переславль, Юрьев, Ростов, Кострому и другие города; что в 1508 году опять от моровой язвы в одном Новгороде умерло 15,896 человек, да в пожаре, истребившем того же года торговую сторону, сгорело их 3315; что в 1553 году также от моровой язвы в одном Новгороде умерло более 70 тысяч, и что в следующем 1554 году в одном Неровском конце выгорело дворов полторы тысячи! Видно, в старину говорили не без причины: Кто может против Бога и против Великого Новгорода!
Древний Новгород разделялся на пять частей, или концов, а именно: Славенский, Плотенский или Плотничий, Неровской, Загородской и Гончарской; после, когда город распространился за валовой большой окоп, еще прибавилось три конца: Неровской за городом, Петровской и Людин. Загородские слободы во всех концах города назывались запольями. В грамотах, писавшихся от имени целого какого-нибудь конца, именовался конец господином, а Славянский, самый древний и больший сверх того назывался Великим концом. По числу древних пяти концов разделялась и вся Новгородская область на Бежецкую, Обонежскую, Водскую, Шелонскую и Деревскую; достойно примечания, что каждая пятина начиналась от особого конца, к которому принадлежала. Каждый конец имел свою ратушу, свою общественную печать и своего старосту или бургомистра, который ведал все полицейские и гражданские частные дела конца и всей пятины, относясь к главному городовому магистрату или к общенародному вече о делах важнейших и до общей пользы касающихся. Каждая улица имела своего старосту, который наблюдал за благочинием и относился к главному старосте. Граждане разделялись: 1) на посадников, действительно исправлявший сию должность назывался степенным посадником, а предместники его во всю жизнь именовались старшими посадниками; 2) на тысяцких, то есть предводителей полков; они также именовались степенными и старыми; 3) на бояр, составлявших совет при посаднике, и разделявшихся на степенных же и старых, 4) на житых, то есть зажиточных людей, и 5) просто на людей. Такое разделение города и граждан показывает уже, что Великий Новгород был позорищем деяний, достойных пера Ливиев, или Фукидидова.
Во втором разговоре о богопочитании славян новгородских, о их обращении в христианскую веру и о Новгородской иерархии, открывается мнение сочинителя, что новгородцы признавали единого Бога, а не многих, и ему только одному покланялись под именем Перуна. Правда что Владимир Великий незадолго до обращения своего в христианство поставил в Киеве кумиры Перуна, Хорса, Дажды, Стрибы, Семарглы и Мокоша; но при сем князе в Киеве жили, кроме славян, и другие варяжские народы; сверх того и сами имена упомянутых богов не славянские, а варяжские или сарматские, по Татищева замечанию. Триглав, Святовид, Бел-бог, Редегаст, Сива, Погода, Черно-бог, Леля, Лада, Позвизд, Волос и многие другие переняты у других народов и наименованы славянскими названиями; однако сии боги в чести были у задунайских славян, вандалов и других племен, а не у киевских славян и новгородских, которые в древнейшие времена не знали ни имен их, ни кумиров. Писатели неосторожно поступают, смешивая всех богов славянских; и это началось не прежде 1679 года, то есть когда издан в свет Синопсис Киевский. С того времени начали богов чуждых присвоить славенороссам; г-н Попов увеличил сонм их в Досугах своих, а г-н Чулков, выписав из него свою Абевегу русских суеверий, прибавил еще всех богов сибирских. Нестор упоминает только о шести кумирах, и то в Киеве бывших; в Новгороде ж, кроме одного Перуна, других богов не признавали.
Почему же Иоаким, первый Новгородский епископ, в летописи своей говорит, что Гостомысл ходил в Колмоград спрашивать богов о будущих своих наследниках, и что Добрыня, дядя Владимира Великого, сокрушил в Новгороде идолов? — Летопись Иоакима, или лучше сказать, небольшой отрывок из нее, столько сомнителен, что сам Татищев, нашедший сию мнимую драгоценность, не осмелился, как пишет господин сочинитель разговора, вместить ее в состав своей Истории. Правда, что Татищев сочинял, руководствуясь Нестором, или тем, что почитал он за Несторову летопись, ибо до сих пор еще неизвестно, сохранилось ли где-нибудь творение сего летописателя точно в таком виде, в каком оно было написано; однако сам Татищев не только не сомневался в достоверности летописи Иоакима, но еще называет сего епископа более сведущим, нежели Нестор, и как в греческом языке, так и в истории искусным[2]; не поместил же ее в состав своей Истории может быть потому, что достал отрывок рукописи уже при окончании своего труда[3]. Как бы то ни было, летопись Иоакима действительно имеет на себе явные признаки подлога, и судя по именам князей Славяна, Вандала, Бастарна, Тардарика, Гунигара, из имен земель и народов превращенным, г. Шлецер справедливо заключает, что ее сочинил какой-нибудь монах 16 столетия, читавший польские книги, в которых множество есть подобных нелепостей. Но если б и справедливо было сказанное выше о Гостомысле в Иоакимовой летописи; то все еще многобожие новгородцев остается недоказанным; ибо капище в Колмограде было не славянское; притом же Гостомысл не поверил прорицаниям богов, но послал в Семигалию к другим приморским вещунам спрашиваться.
Второе возражение до принятия христианской веры, по свидетельству Нестора[4], Владимир посылал Добрыню в Новгород ставить кумиров. — Не о многих кумирах, а об одном только Перуне упоминает Нестор: Володимир же посади Добрыню, вуя своего, в Новгороде; и пришед Добрыня, постави кумира над рекой Волховом, и жряху ему людие Новгородстии аки Богу. А Новгородская летопись Иоаннова именно говорит, что Добрыня поставил кумира Перуна.
Третье возражение: шестого века историк Прокопий, сказав, что славяне Перуна признают за единого Бога, еще прибавил, что они почитают реки, нимф и духов, коим приносят жертвы. — И по словам Прокопия славяне только почитали реки, нимф и духов, а не за богов признавали. По Новгородским же летописям и этого не видно.
Четвертое возражение: Известная по летописям улица Волосова в Новгороде, на Софийской стороне в Гончарском конце не по кумиру ли Волоса, бога скотов, называлась? — Нет; но по церкви С. Власия построенной первоначально в 1177 году, и до ныне там существующей.
Пятое возражение: Олег, заключая договор с греками, клялся богом Волосом, которого кумир почитаем был в Ростове. — О клятве Олеговой у Нестора написано: Ольга водиша на роту и мужи его, и по русскому закону кляшася оружием и Перуном богом своим, и Волосом скотьим богом, и утвердиша мир. Отсюда еще не видно, чтобы Олег клялся и оружием и Перуном и Волосом; ибо войско Олега, по свидетельству летописца, в сем походе состояло из варяг, славян, чуди, кривич, мери, древлян, радимич, полян, северян, вятич, хорват, дулеб и тиверцев. Статься могло, да и быть тому надлежало, что каждое племя присягало по своей вере: варяги клялись оружием, славянские племена Перуном, меря, то есть ростовцы, Волосом, которого они почитали.
Шестое возражение: В Песни о походе князя Игоря на половцев Боян, древнейший певец славянский, назван внуком Велесовым. — Во-первых, неизвестно, имя Велеса значит ли здесь бога Волоса, или предка Боянова; потом, утвердительно сказать не можно, что Боян был певец славянский; ибо в летописях упоминаются татарские послы, именовавшиеся Боянами и Бояндами. Итак, Боян татарин? Кому приятно было бы сие открытие! Нет; следы бытия его хранятся в Новгороде, в улице, которая издревле до ныне именуется Буяна, а по Новгородскому летописцу, Бояна. Ежели многие улицы в Новгороде издревле прозваны по именам людей знаменитых, например: Добрынина, Янева, Рядедина, Боркова и проч., то для чего ж не думать, что и Бояна прозвана от Бояна-песнопевца? Но дело в том, что в Новгороде кумира Волоса, бога скотов не было и быть не могло; ибо тамошний климат не благоприятствует скотоводству. Таким образом, доказано, что в древнем великом Новгороде только единого Бога признавали и только одному кумиру поклонялись.
Епископ Иоаким Корсунянин, спустя четыре года по обращении киевских славян присланный в Новгород, построил там первую церковь во имя Святых Иоакима и Анны, потом деревянную о 13 верхах во имя Софии, Премудрости Божией, в подражание Константинопольской соборной церкви. Нынешний Софийский собор построен в половине XI столетия, и освящен вторым епископом Лукою в 1051 году. Более десяти церквей приходских и монастырских доныне уцелело от XI и XII столетий; есть много церквей XIII и XIV столетия, и ни одной нет позже ХVІ века. Сколь священными древностями Новгород может хвалиться перед прочими городами российскими!
Летописи повествуют, что во время нашествия великого князя Дмитрия Иоанновича Донского в 1386 году на Новгород вдруг превращено в пепел 20 монастырей. При царе Иоанне Васильевиче опустошено их еще более. Все драгоценности церковные при таких случаях вывозимы были в Москву. Великий князь Иоанн Васильевич снял у церквей лучшие колокола, сверх вечевого Новгородского, у богатейших монастырей Юрьева, Благовещенского Аркажа, Антониева, Николаевского и Сковородского, отобрал половинную часть вотчин, у самого архиепископа взял десять волостей, и сверх того еще наложил тяжкую подать ежегодную на все духовные вотчины.
Новгородский гражданин Федор Сырков один своим иждивением построил двенадцать монастырей, и снабдил их доходами. Многие монастыри имели у себя данные им от великих князей несудимые грамоты, то есть исключительное право по вотчинным делам не быть под ведением властей гражданских, и даже своих епископов.
Со времени учреждения в Новгороде Архиепископии, то есть с половины XII века, выбор кого-либо в архиереи зависел от самих граждан новгородских, и происходил на вече при дворце Ярославле, или на площади при Софийском соборе. Новгородцы выбирали из одних только своих духовных, и притом не по старшинству сана. Иоанн второй, Григорий и Василий Калека произведены в архиепископы из приходских белых священников; Климент и Давид из архиепископских духовников; Антоний, Арсений, Симеон, Евфимий второй и Иона из простых монахов; Феофил из белых диаконов. К новоизбранному тотчас посылались из вече депутаты, которые торжественно приводили его на двор архиепископский, возводили на сени, то есть в палаты, где подносили ему хлеб, соль и разные подарки. С тех пор новоизбранный управлял всеми делами; а между тем новгородцы отправляли депутатов ко Всероссийскому митрополиту с извещением и с прошением о хиротонисании. Получив согласие от верховного первосвященника всероссийского, отправляли к нему с депутатами и подарками будущего своего пастыря, которой по хиротописании возвращался в епархию с настольною грамотою от митрополита. Иногда, по желанию новгородцев, при посвящении переменяли имя избранного в архиепископы. Случалось, что между избранием и посвящением проходило по одному и по два года. Арсений и Феодосий управляли епархиею около двух лет без посвящения, и потом сведены с престола самими новгородцами Евфимий второй около пяти лет правительствовал без посвящения. Великий князь Иоанн Васильевич отнял у новгородцев право избирать и низлагать архиепископов, которые уже присылаемы были к ним из Москвы.
Некоторые архиепископы были в чрезвычайной доверенности и силе; многие из них отправлялись депутатами к князьям от имени всего Новгорода. Архиепископ Теофил, пишет Герберштейн, управлял Новгородом и всею областью, как посадник. Всероссийские митрополиты и даже восточные императоры и патриархи оказывали отличное уважение архиепископам новгородским; так например: Василию в 1346 году пожаловал Всероссийский митрополит полиставрию, то есть ризы крестчастые, а после в 1352 году ему же прислан из Константинополя от партриарха Филофея белый клобук, который с тех пор долго имели особенное право носить одни только Новгородские архиепископы. Моисею, преемнику Василиеву, император Кантакузин и Константинопольский патриарх Филофей в 1355 году прислали грамоту об умеренной плате церковных податей митрополиту Всероссийскому, и сверх того пожаловали ему полиставрию. Белый клобук и обе полиставрии до ныне хранятся в соборной Софийской ризнице. В 1385 году новгородцы определили впредь ни в чем не относиться к митрополиту, и все духовные дела предоставить решению своего архиепископа. Митрополит Киприян не благословил было за сие новгородцев; но они жаловались Константинопольскому патриарху и получили от него благословение. Однако после и с митрополитом помирились.
Продолжение выписки о знаменитых древностях Великого Новгорода откладываю до другого времени.
[Евгений (Болховитинов Е. А.).] Историческия замечания о древностях великаго Новагорода / [Извлеч. из кн. митрополита Евгения (Болховитинова) «Исторические разговоры о древностях Великаго Новагорода»]; [Публ.] М.К. [М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1808. — Ч. 40, N 16.