Испанские народные песни (Бальмонт)/Версия 2

Испанские народные песни
автор Константин Дмитриевич Бальмонт
Опубл.: 1904. Источник: az.lib.ru

Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: В 7 т.

Т. 6: Край Озириса; Где мой дом?: Очерки (1920—1923); Горные вершины: Сборник статей; Белые зарницы: Мысли и впечатления.

М.: Книжный Клуб Книговек, 2010.

ИСПАНСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ1

править
Cantar que sube a la boca

Es una gota de miel
Que del corazon rebosa.

Solear 1а

1 Лучшее собрание испанских народных песен сделал известный испанский фольклорист, Франсиско Родригес Марин, Cantos populäres espanoles, 5 tomos, Sevilla, 1883.

Немногословные и яркие испанские песни, созданные безымянными поэтами из народа, можно было бы назвать Цветами Влюбленных. Они так же исполнены любовью, как воздух весны — ароматом расцветших растений.

Испанская манера выражать любовь резко отличается от манеры свойственной нам, северянам. В северных странах очертания предметов окутаны дымкой. В странах озаренных жгучим солнцем очертания предметов предстают отчетливо, со всеми их крупными и мелкими подробностями. Эта истина повторяется и в мире Природы, и в, жизни души. Норвежские горы и фьорды, русские леса и равнины, так же туманны и загадочны, как души их обитателей, печальные души, полные пропастей и всегда недосказанных слов, всегда недовершенных сновидений. Воздушные окрестности Неаполя, залитая солнцем природа Андалузии, отчетливы и ясны в своей красоте, — они полны тех же определенных эффектов светотени, которые восхищают нас в быстрых переходах от гнева к нежности и от ласки к ревности, составляющих неизбежную черту полудиких красивых южан.

Когда северянин влюблен, он просто чувствует красоту любимой женщины, он получает общее впечатление ее очарования. Если он на чем-нибудь остановить детальное внимание, это конечно будут глаза, вечно глаза, только глаза, потому что души через взгляды легче всего соприкасаются одна с другой. Но южанин видит все лицо, и для каждой отдельной части его он находит чарующий образ. Он видит, что губы напоминают гвоздику, любимый цветок испанцев, что рот напоминает закрывшиеся лепестки, что зубы — как жемчуг в темнице из кораллов, и он описывает подробно все лицо, поэтизируя каждую подробность. Он говорит о глазах. Но вы думаете, что глаза — не более как глаза? Какая ошибка! Глаза состоят из зрачка, всегда переменчивого, из белка с синими жилками, напоминающими облачное небо, из острых как иглы ресниц, черных как ночь, из бровей, похожих на луну в новолуние. Что для северянина одновременно — начало и конец, то для южанина превращается в длинную цепь отдельных звеньев: он разъединяет начало и конец, заполняя промежуточное пространство цельными в своей частичности впечатлениями.

Безымянные певцы из среды испанского народа удивительно сходятся в этом отношении с лучшими образцами любовной лирики.

Взгляните, как индийские поэты описывают тип совершенной женщины, чье имя Падмини, женщина — лотос (Kamasutram). Она прекрасна, как нераскрывшийся лотос, как наслаждение. У нее стройный стан и поступь лебедя. Ее голос — как пение птицы, манящей другую, ее слова — как амврозия. От нее исходит дыхание мускуса, и за нею летит золотая пчела, кружась над ней, как над цветком, таящим нежный запах меда. Ее длинные шелковистые волосы волнисты; они благоуханны сами по себе, и лицо ее окружено ими, как лунный диск в полнолуние. Ее глаза, чей разрез прекрасен, блестящи, нежны, и пугливы, как глаза газели; черные, как ночь, их зрачки горят, в глубине орбит, как звезды в мрачном небе; их длинные ресницы дают взгляду силу притягательную. Ее чувственные губы розовы, как венчик нерасцветшего цветка, или красны, как красные плоды. Ее белые зубы как аравийский жасмин; улыбнется — и они как жемчужные четки в оправе из коралла. Изящная, как воздушный лепесток, она любит белые одежды, белые цветы, красивые драгоценности, и богатые наряды.

Совершенно также и в Песни Песней мы видим, как великий царственный поэт, плененный смуглой дочерью пустыни, воссоздает перед нами, в частичных гимнах, образ своей возлюбленной, чьи поцелуи слаще мирры и вина. И Шелли, в поэме Эпипсихидион, отдается тому же побуждению, когда, описывая идеальную Эмилию Вивиани, он нагромождает один образ на другой. И Эдгар По в своей гениальной фантазии Лигейя, рисуя сказочную женщину, создает поэму женского лица.

Но поспешим припомнить, что, если Шелли и Эдгар По были представителями аристократической расы, здесь мы имеем дело — психологический факт очень любопытный — с душой безымянного смутного Pueblo, народа, живущего своей собственной жизнью чувства, чуждой литературных воздействий.

Готовя к печати целый том этих soleares, copias, и seguidillas, я предлагаю здесь читателям 24 soleares, 118 copias, и 19 seguidillas, из которых каждая является не строфой, а отдельной пешей. Для большей полноты впечатления я придал им однако некоторую скрытую архитектуру, и разместил, например, часть copias в таком порядке, что они являются как бы сплошной серенадой, обращенной к одному лицу.

Они иногда так и поются, под звон гитары, в легендарной Севилье, создавшей тип Обольстителя, там, где так сладко дышут цветы, под небом, усеянным крупными звездами.

ИСПАНСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ
I. SOLEARES

Слово песни — капля меда,

Что пролился через край

Переполненного сердца.

Я иду вперед как пленник,

Тень моя идет за мною,

Предо мною — мысль моя.

Та, кого люблю я сердцем,

Точно белая гвоздика,

Что раскрылась поутру.

Там, на кладбище блуждая,

Поднял черную плиту я,

И нашел твою любовь.

Хоть слезами оросили

Мы твою любовь с моею,

Не взрости ей, не расцвесть.

Да, твоя любовь — как ветер,

А моя любовь — как камень,

Что недвижен навсегда.

Ты себя со мной сравнила!

Ты, из всех металлов слиток!

Я — безпримесный металл.

Как же ты безумна, крошка!

Ты — как колокол, в который

Каждый может позвонить.

Вот несчастье, так несчастье:

Вижу смех, — я должен плакать,

Вижу слезы, — веселюсь.

Я люблю ее, — вам странно?

Это жемчуг в глыбе грязи?

Жемчуг все же, как никак.

Снилось мне, что я на небе,

На твоей груди проснулся, —

Сон меня не обманул.

Ты моей души мученье,

Ты моей тоски начало, —

Вот тебя я и люблю.

Даже рот твой я целую,

Зацелованный другими, —

Значит я тебя люблю!

Подожди, еще, останься, —

Каждый раз как ты уходишь,

Это жизнь уходит прочь!

Я люблю любовью нежной,

Что нежней, чем слитный дух

Роз, гвоздики, и жасмина.

Что тебя люблю, ты знаешь,

Но того не говорю я

Ни тебе, и никому.

Как мне быть с тобой, не знаю, —

Ты как Кадикс за стеною,

Подступиться не могу!

«Эту гордую надменность»,

Время молвило любви,

«Погоди, ужо исправлю».

Я по власти выше Бога, —

Он простить тебе не может

То, что я тебе простил.

Королю служить иду я,

В дверь твою не ветер бьется,

Вздохи сердца моего.

И дворец самой инфанты,

И корона королевы —

Для тебя как раз подстать.

Я ее увидел мертвой,

Я нашел ее прекрасной,

И закрыл ее лицо.

От тоски я умираю, —

Ты живешь еще на свете,

Ты, умерший для меня!

Горе! Мать моя скончалась.

Нет на свете матерей:

Мать была — моя, и только!

II. COPLAS

Как жемчужины — признанья,

Чуть жемчужина сорвется,

За одной — другая, третья,

Ожерелье распадется.

Камень, тронь его огнивом,

Брызжет слезы из огня.

Это камень! Что же будет

С сердцем, с сердцем у меня?

Вечно кажется влюбленным,

Вечно кажется — хоть брось! —

Что не видят их, — меж тем как

Всякий видит их насквозь.

Взоры беглые влюбленных

Это первые записки,

Где они оповещают,

Что, мол, мы друг другу близки.

Я утес гранитный,

Я суровый камень,

Я для всех — как бронза,

Для тебя — как воск.

Мать, что тебя породила,

Ранняя роза была,

Она лепесток обронила,

Когда тебя родила.

Красная, красивая гвоздика,

Сорванная с каплями росы,

Эти раскрасневшиеся губы

Не твои, теперь они мои.

Твои ресницы, крошка,

Пригоршни острых игол:

Чуть только ты посмотришь,

И душу мне пронзишь.

Белки твоих глаз,

С их синими жилками,

Похожи на небо,

Покрытое облаком.

Брови твои — как две новых луны,

Очи — две утренних ярких звезды,

Светят и ночью и днем,

Светлей, чем на небе родном.

Два зеркала — твои глаза,

Я в них смотрюсь. Постой.

Не закрывай их, жизнь моя,

Не закрывай! Открой!

Когда ты смотришь, — убиваешь,

Когда не смотришь, — умираю.

О, жизнь моя, гляди, гляди же,

Я смерть свою благословляю!

Глаза моей смуглянки —

Как горести мои:

Большие, как печали,

И черные, как думы.

Зачем вы, черные глаза,

Зачем на исповедь нейдете?

Вы столько крадете сердец,

И стольких каждый миг убьете.

Твои глаза — разбойники,

Воруют, убивают,

Ресницы — горы темные,

Разбойников скрывают.

Ресницы глаз твоих

Черны, как мавританки,

Среди ресниц твоих

Мерцают две звезды.

Эти синие глазенки

Ты украла у небес,

Небу дашь ответ за козни

Этих хитрых двух повес.

Твои глазенки —

Судья верховный:

Кого осудят, —

Сейчас казнен.

Звезд на небе, звезд на небе —

Тысяча и семь,

А твои считая очи,

Тысяча и девять.

Очи твои сыплют искры,

Взгляды твои — из огня.

Не гляди на меня, ради Бога,

Не гляди, ты сжигаешь меня.

Я видел, как жил человек,

Имевший сто шрамов кинжальных.

Я видел, как умер он вдруг,

От силы единого взгляда.

Твой нежный рот — тюрьма,

Темница без ключей,

В нем узники — жемчужины,

В нем из кораллов дверь.

Когда ты смеешься,

Румяные губы,

По блеску и краске,

Как яркий рубин.

Твой рот, моя малютка,

Закрывшийся цветок.

О, если б поцелуем

Его раскрыть я мог!

Твои губы — две гардины,

Ярко-красная тафта.

Меж гардиной и гардиной

Ожидаю да.

Твои руки — царственные пальмы,

Твои пальцы — десять белых лилий,

Твои губы — нежные кораллы,

Твои зубы — тонкий светлый жемчуг.

Не цветут зимой гвоздики,

Сушит их мороз жестокий.

На твоем лице гвоздикам

Бог весь год цвести позволил.

Этой легкою ногою,

Этой поступью воздушной,

Столько ты людей убила,

Как песку на дне морском.

Ты майская роза,

Гвоздика апреля,

Луна над снегами,

Колдунья моя.

Ты горишь звездой полярной,

Что ведет плывущих в море,

С той поры как ночь наступит,

До того как день настанет.

Ты красивее, чем солнце,

Ты белей, чем снег в пустыне,

Ты нежней, чем роза в цвете,

И чем лилия в саду.

Я родился белым, —

Отчего-ж я смуглый?

Обожаю солнце,

Солнце жжет меня.

Скажу: луна, — тебя унижу,

Промолвлю: солнце, — оскорблю,

А назову звездою утра, —

Тебя убью.

В тот день как ты родилась,

Колокола звучали,

Разверзлися могилы,

И мертвые возстали.

У милой сердцу —

Лик серафима,

Характер львицы,

Душа из бронзы.

Глаза моей милой —

Как сладостный хлеб,

Мои умирают

От голода.

Пойдем со мною, горная царица,

Пойдем со мной, тебя я так желаю,

Ты будешь есть тот хлеб, который ем я,

Умрешь от мук, в которых умираю.

С этими кудрями золотыми,

Вдоль лица упавшими вперед,

Кажешься ты башней золотою,

В церковь призывающей народ.

Приблизься к этому окошку,

О, лик расцветшего жасмина,

Тебе слагает серенаду,

Кто будет мужем для тебя.

Выходите, вздохи,

Вы пронзите стены,

Посмотрите, спит ли

Королева женщин,

Когда мои вздохи домчатся

До белой подушки твоей,

Ты будь христианкою доброй,

Ты их приюти поскорей.

Предстань пред окном твоим,

Луна полнолицая,

Звезда предрассветная,

Зеркальный мой лик.

Предстань же у окна,

И мы тебя увидим,

И светом глаз твоих

Закурим мы сигару.

В этой улице, сеньоры,

Все вы петь должны звучнее:

Здесь цветет при входе — роза,

А при выходе — гвоздика.

По морям глубоким проплывал я,

Потерял свой путь среди морей,

И нашел испанскую я гавань,

Увидавши свет твоих очей.

Тот, кто звезды изучает,

В них судьбу свою читает,

Я в глаза твои гляжу,

В них судьбу свою слежу.

Если б мог достать я с неба

Отраженье звезд небесных,

Я с твоим лицом их слил бы,

Чтоб тебя из дали видеть.

В том доме, где ты, мое счастье,

Колодцем хотел бы я быть:

Я губы твои целовал бы,

Когда ты захочешь испить.

Как солнечный луч я хотел бы

В окошко твое заблестеть:

Чулки, башмаченки, и юбку

Помог бы тебе я надеть.

В ямочке хотел бы спать я

Подбородка твоего,

Чтобы слышать, — ты вздыхаешь,

Или все в тебе мертво.

Кому то достанется счастье,

Которым свеча обладает:

Погаснув, она остается

Так близко, где ты.

Когда же захочет Создатель,

Чтоб вспыхнуло пламя зари:

— Ты любишь меня? — Обожаю.

— И ты мне позволишь? — Бери.

Всю ночь я не сплю, размышляю,

И помыслом занят одним:

Когда же ты будешь моею,

Когда же я буду твоим.

Сегодняшней ночью мне снилось —

О, если б мне сон не солгал! —

Завязан передник твой лентой,

Я ленту твою развязал.

Орлица, куда ты летишь,

К какому возносишься краю?

— Высоко лечу я, высоко,

Но не к небу свой путь направляю.

Когда б под ключом я

С тобой очутился,

И слесарь бы умер,

И ключ бы сломился!

Если б я рожден был мавританкой,

Если бы в Археле был я мавром,

Был бы Магомету я отступник,

Прочь бежал бы, прочь, туда, где ты.

Если б я родился василиском,

Я тебя бы взором умертвил,

Чтоб тебя совсем отнять у мира,

Чтоб тебя никто в нем не любил.

Если в ад пойдешь ты,

Я пойду с тобой,

Если ты со мною,

Всюду рай со мной.

Я сражен бескровной раной,

Я убит без острой стали,

Я живу, терпя страданья,

Я в страданьях умираю.

Едва увидал, полюбил,

Как поздно, мое наслажденье!

Тебя я хотел бы любить

От самой минуты рожденья!

Утверждаю я и подтверждаю,

Подтверждаю верность на года,

Утверждаю то, что буду твердым,

Подтверждаю твердость навсегда.

Увидать, пожелать, полюбить,

Это все так случилось внезапно.

Я не знаю, что раньше пришло:

Полюбил ли тебя иль увидел.

Мне Отец Святой заметил,

Чтоб тебя я бросил, бросил.

Я ответил: — Padre mio,

Вместе с жизнью, вместе с жизнью.

Луна заскучала о солнце

За три часа до рассвета,

Так о тебе я скучаю,

Жизнь и блаженство мое.

Смяглянка моя говорит мне:

Скажи мне, ты любишь меня?

И я ей в ответ лишь промолвил:

Смяглянка моя!

Этот кинжал золоченый

Возьми и пронзи мое сердце: —

И цвет моей крови расскажет,

Люблю ли тебя.

Возьми этот ключ золоченый,

Открой этот замок могучий.

И сердце мое ты увидишь

В тяжелых цепях.

Сердце мое и твое

Между собой совещались,

Было у них решено,

Что жить им в разлуке нельзя.

Ты для меня мой отдых,

Ты для меня наслажденье,

Ты аромат гвоздики,

Все, в чем мои владенья.

Если б даже камни закричали,

Если б свет небесный отблистал,

Если б море высохло до капли,

Я б тебя любить не перестал.

Я с твоей прощаюсь дверью

Точно солнце со стенами:

Солнце вечером уходит,

Чтобы утром вновь придти.

Гаснет, гаснет луна!

— Пусть ее погасает:

Луна, что меня освещает,

Здесь — у окна.

Если б луна не убывала,

Я бы сравнил ее с тобой.

Нет, я сравню тебя с солнцем,

С солнцем и с утренней звездой.

Приблизился месяц к заходу,

От кровель спускаются тени.

О, как мне расстаться с блаженством

Гвоздик позлащенных твоих!

Прощаются двое влюбленных,

Под тенью зеленой оливы,

И горько прощанье влюбленных,

Как горечь зеленой оливы.

Я быть без тебя не могу,

Я жить не могу не любя,

И жизнь я утрачу свою,

Когда я уйду от тебя.

Говорят, ты уходишь, уходишь,

Говорят, ты уходишь, мой милый,

Если пить ты захочешь в разлуке,

Не касайся до влаги забвенья.

Прощай, серафим бессмертный,

Прощай, серафим прекрасный,

Я ухожу с надеждой

Снова увидеть тебя.

Пусть Бог пребывает с тобою,

Пусть небо тебя охраняет,

Звезда пусть тобой руководит,

И ангел тебя провожает.

Прощай, волшебница души,

Прощай, восторг существованья,

Прощай, полярный свет любви,

Прощай, о, море упованья!

Хоть ухожу, не ухожу я,

Хоть ухожу, не отлучаюсь,

Хоть ухожу своею песней,

Не ухожу своей мечтой.

Прощай, возлюбленное сердце,

Прощай, победа красоты.

Прощай, жасмин, прощай, гвоздика,

Прощайте, светлые черты!

Засыпает роза,

Вся в росе блестя.

Наступает вечер,

Спи мое дитя.

Спи, мое дитятко малое,

Нежу я детку мою,

Вот колыбель закачалася,

Баюшки-баю-баю.

Пред дверью, что в рай ведет,

Продают башмаченочки,

Для маленьких ангелов,

Которые босы.

Спи, дитятко, ну, задремли же,

А то к нам придет домовой,

Тех деток, что спят неохотно,

К себе он уносит домой.

Ребенку мать «усни» твердит,

Ребенок на нее глядит,

В одном его глазке: «Кись! кись!»

В другом его глазенке: «Брысь!»

Больненьким видеть тебя —

Сердце мое разрывает,

Плачу, когда я пою,

Голос в груди погасает.

Я тебя ласкаю,

На руки беру.

Что с тобою будет,

Если я умру?

Спи, дитятко родное,

Спи, деточка. Уснула,

С открытыми глазами,

Как боязливый зайчик.

Не выходи ты замуж,

Останься вечно деткой.

А то на щечках розы

От поцелуев вянут.

Нет у этого малютки,

Нету матери родимой,

Родила его цыганка,

И подкинула его.

Спи, мое дитятко, спи,

Нет твоей матери дома,

Пречистая Дева Мария

Взяла ее в дом свой служить.

Спи, моя деточка,

Ты, незаметная,

Спи, моя звездочка,

Спи, предрассветная.

Между небом и землею

Голос в воздухе раздался:

— Тот, кто хочет жить спокойно,

Пусть не любит никого.

Любить и не любить

Из всех боролись сил.

Любить, как самый твердый,

Конечно победил.

В чем, скажите, больше скорби,

Что должно больнее быть:

Против смерти ли бороться,

Невозможное ль любить?

Люблю невозможность,

Как все, кто разумен.

Возможности любить

Один лишь глупец.

Четверична неизбежность:

Были, есть, и будут вновь

Неизбежна людям нужны

Голод, жажда, сон, любовь.

Меж любовью и луною

Совершенное есть сходство.

Начинают — новолуньем,

И кончаются — ущербом.

Есть любовь из-за каприза,

Есть любовь непониманья,

Есть любовь, что отдается,

Как дома, на подержанье.

На лицо твое гляжу я,

Но не думай, что люблю:

Я на все гляжу на рынке,

Погляжу — и не куплю.

И худая ж эта участь, —

Участь женщин, — хуже ада:

Чуть душа чего захочет, —

Тотчас женский долг: «Не надо!»

Женщина, будучи слабой,

В любви как утес непреклонна,

Мужчины, будучи сильны,

Любят всех, кого видят.

Мужчины, это — дьяволы,

Они сродни Антихристу,

Мы, женщины — обратное,

Мы ангелы средь них.

Мужчины, это — дьяволы,

До наших дней с Адамовых,

Мы, женщины, не мешкаем,

У них мы не в долгу.

Хочешь ты, чтоб я тебя любил?

Полюблю с условием одним:

Пусть всегда, во всем, твое — мое,

А мое останется моим.

Я тебя хочу — и не хочу,

Разницу ты верно угадал.

Я тебя хочу — и не хочу,

Чтоб ты это знал.

В месяце беру я жемчуг,

В солнце я нашел кораллы,

А в любви, источник болей,

Нахожу огонь.

Пять чувств у нас у всех,

И все нам пять нужны,

Утрачены все пять,

Когда мы влюблены.

Не знаю, что такое,

Что в первой есть любви:

Так властно входит в душу,

А выйти ей нельзя.

Первая любовь —

Вплоть до самой смерти.

Все любви другие —

Вспыхнут и умрут.

Если женщина вправду любила,

И окончится счастие их, —

Навсегда сохранит она память,

Навсегда он ей будет жених.

Под грудою пепла Огонь сохранится.

Чем больше разлука,

Тем тверже любовь.

Два хранятся поцелуя,

Там в душе, всегда-живые:

Тот, что мать дала пред смертью,

И что ты дала впервые.

Счастие мира проходит,

Время и жизнь исчезают,

То, что всегда остается,

Это — любовь.

Кто-нибудь нас слышит? — Нет.

Поболтаем, хочешь? — Да.

У тебя есть милый? — Нет.

Хочешь, я им буду? — Да.

III. SEGUIDILLAS

He хочу, чтоб ты ушел,

Не хочу, чтоб ты остался,

Ни чтоб ты меня оставил,

Ни чтоб ты меня увлек.

Одного хочу я только…

Я всего хочу, — и значит

Не хочу я ничего.

Женщины — как тени:

К ним идешь, — уходят.

Ты от них стремишься, —

Гонятся вослед.

Я их постигаю:

Раз подходят, — жду,

Раз уходят, — пусть их.

Как хрусталь — влеченье сердца,

Как бокал — любовь людская,

Чуть его толкнешь неловко,

Разобьется на куски.

И уж так всегда бывает:

Чем нежнее, тем скорее

Разобьется навсегда.

Любовь у юных девушек —

Что небо вечно-синее.

Весной оно лазурное,

Лазурное зимой.

Но чуть возникнет облако,

И небо затуманится —

Зимою и весной.

Вечно женщины — как ветви

Молодые на костре:

Так упрямо стонут, плачут,

И в конце концов зажгутся.

Только вспыхнут, — замолчат,

И не плачут, и не спорят,

А вздыхают и горят.

Чуть глаза твои увидел,

Я своим глазам промолвил:

«Осторожней, перед нами —

Беспощадные враги!»

И душа мне отвечала:

«Уж открыли перестрелку

Аванпосты — посмотри!»

В понедельник я влюбляюсь,

А во вторник признаюсь,

И взаимность получаю

В среду, также как в четверг,

А на пятницу ревнуют,

А в субботу, в воскресенье

Новой страсти я ищу.

Ревность — как волны,

Думаешь — горы,

Смотришь — как пена,

Вот уже нет.

С ветром приходят

Ревность и волны,

С ветром уйдут.

Нежным веером ты веешь

На себя, чтоб освежиться,

И даешь тихонько знаки

Незаметные другому.

Тем же веером ты можешь

Окружить себя прохладой

Окружить меня огнем.

Женщины как книги, —

Думаешь: «Вот новость,

Дай-ка, я куплю».

Развернешь, посмотришь,

Читано давно уж.

Сколько переделок

Заново идет!

Любовь есть ребенок.

Когда он родится,

Даешь ему мало,

Он больше не просит,

Но чуть подростет,

Все больше он хочет,

Все просит еще.

Через целых пять окон

Чувств моих ты вошла,

Ты вошла прямо в сердце,

И не чувствовал я.

Но узнай, что не можешь

Ты уйти незаметно,

Чтоб не чувствовал я.

Ты глядишь и молчишь,

Дни идут и проходят,

Я гляжу и молчу,

Двести лет так продлится,

Друг на друга смотря,

Мы с тобой не заметим,

Что приблизилась смерть.

Я хотел бы светлой

Быть слезой твоею,

По лицу скатиться

И упасть на грудь.

И в твое сердечко

Я тогда вошел бы,

И остался в нем.

Сердце мое, летая,

В грудь к тебе залетело,

Вдруг утратило крылья,

И вот осталось внутри.

Ты люби его крепче,

Сердце мое уж не может

Теперь улететь от тебя.

У тебя глаза не очи,

У тебя не взоры — стрелы,

Только взглянешь — я мертва.

Так гляди же больше, больше,

Пусть, с тобой встречаясь взором,

Каждый миг я умираю,

Пусть от счастья я умру.

Под окном стоял в меня влюбленный,

Под окном он так мне говорил:

« — О, царица, гордая орлица,

Ты когда на волю улетишь?» —

От окна ему я отвечала:

« — Улечу с тобою, жизнь моя,

Улечу, когда возьмешь меня».

Красавица нежно спала,

Во сне говорила:

« — Где же, мой милый, о, где?

Жизнь без него мне могила.

Проснись, наклонись же ко мне,

Ты видишь, о, мой повелитель,

Тебя я люблю — и во сне».

С тех пор как ушла ты,

О, солнце всех солнц,

И птицы умолкли,

И смолкли ручьи.

О, милое счастье!

И птицы умолкли,

И смолкли ручьи.