В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том третий. Статьи и рецензии (1839—1840). Пятидесятилетний дядюшка
М., Издательство Академии Наук СССР, 1953
27. Искусство брать взятки. Восточная сказка. Сочинение В. Серебреникова. Москва. 1838. В типографии В. Кириллова. 74 (12).
Три безделки. Сочинение В. Серебреникова. Москва. 1838. В типографии В. Кириллова. 221 (12).1
Добро и зло по необходимости так тесно перемешаны друг с другом, что одно необходимо предполагает и условливает другое, и оба вместе образуют третье, единое и целое, а взятые каждое само по себе представляют собою две отвлеченные противоположности. Так точно воздух состоит из кислорода и азота, из которых первый убивает человека своею доброкачественностью, а второй своею злокачественностию; но, соединенные вместе чудотворною и живительною силою природы, они взаимно модифируют друг друга и, теряясь друг в друге, образуют воздух, без которого не может существовать ничто живое в природе. Поэтому, где добро — там и зло, и наоборот; поэтому же всякий предмет имеет свою хорошую и свою дурную сторону. Сердцу человеческому сродно желать одного добра и оскорбляться созерцанием зла; долг человека есть — стремиться к добру и бороться со злом: это желание, это стремление и эта борьба составляют механический рычаг, могущественный двигатель, часовую пружину жизни; но не должно забывать, что без зла не было бы движения, а следовательно, и жизни и что надежда видеть мир совершенно освобожденным от зла — есть мечта воображения, мечта прекрасная, по ее источнику, но пустая и бесплодная, по ее сущности. Итак, везде есть зло, везде есть свои дурные стороны. Петербургские журналы (особенно один из них) нападают на Москву за дурную сторону ее литературы — за плохие издания, за множество вздорных сочинений, ежегодно появляющихся в ней.2 Действительно, в Москве образовался особенный род литературы, особенный литературный мир. Эта литература ходит во фризовой шинели,3 редко бреет бороду, умывается и причесывается разве по торжественным праздникам; печатается она в типографиях гг. Кузнецова, Смирнова и Кириллова; ее поприще и круг действия — толкучий рынок: там процветают книжные магазины ее Лавока и Мурраев; ее посредники — ходебщики; ее публика — сидельцы авощных лавок и вообще люди, для которых всё печатное должно быть хорошо. Так — это правда; но разве этого нет в Петербурге, конечно, в петербургской форме? Вся разница в бумаге и печати и разве — и то не всегда — в большей грамотности. По крайней мере, мы беремся цифрами доказать, что разница не в числе, а только в лучшей бумаге и лучших буквах. Но во всяком случае зло совсем не так велико, как думают: стоит только взглянуть на предмет с другой стороны, чтобы в зле увидеть добро. Не все же могут читать Вальтера Скотта и Купера: есть люди, которым нужны и «Милорд английский» и «Гуак, или Непобедимая верность» и «Филатки с Мирошками». Ведь им надо же что-нибудь читать, а кто читает что-нибудь, уже гораздо выше того, кто ничего не читает. Чтение должно быть по плечу чтецу, и в чтении должна быть своя постепенность, свой ход, свое развитие: иной от «Английского милорда» доходит до «Ивана Выжигина» и на нем останавливается; а иной, начав «Гуаком, или Непоколебимого верностию» и перешедши чрез всё многочисленное поколение «Выжигиных», доходит до Вальтер Скотта и Купера.4 Но и тот, кто, начавши с «Милордов» и «Гуаков»5, на них и остановился — и тот, говорю я, уже далеко опередил того, кто ничего не читает. И так пусть читает во здравие наш православный народ, пусть с каждым днем всё более и более распространяется в нем жажда к чтению!.. Что бы ни пробуждало и ни питало эту жажду, — всё хорошо! Долг рецензента — показать, для какого класса читателей писана та или другая книга, а не бранить эти добренькие серенькие книжки, которые распространяются по своему читающему миру не в кипах и не через почту, а в мешках и через ходебщиков. Я, как рецензент, даже люблю эти серенькие книжки: читать их не нужно, а писать о них можно сколько угодно, и для этого нужно только заглянуть туда-сюда, чтобы, для потехи, выписать какую-нибудь курьезность или, придравшись к какой-нибудь диковинке, посмеяться над добренькою серенькою книжкою… Вот другое дело — эти бездарные и многотомные романы, опрятно изданные, со смыслом написанные, с претензиями на талант! Тут уже рецензенту плохо: читай себе от доски до доски, чтобы вычитать какую-нибудь нелепость; а между тем всё обстоит благополучно — нет ни отменно глупого, нет и ничего умного — везде середка на половине… Ох, эта золотая середина!..
«Искусство брать взятки» и «Три безделки» г. Серебреникова не принадлежат, по счастию, к золотой посредственности: это книги, в своем роде, образцовые. Для доказательства, выписываем из одной из «Трех безделок» место прозою и стихами, с строжайшим соблюдением орфографии почтеннейшего г. В. Серебреникова:6
Конечно, вы знаете, что значит фантастический час?.. Это час явления духов и привидений; час колдовства, час заклинаний;7 время разгула домовых и ведьм; словом: таинственная и мрачная полночь!.. Говоря вообще, разумеется, ни в одной освещенной комнате, наполненной пародом, вы не увидите ни черноты, ни мрака полуночи, ни лешего, ни ведьмы; эти вѣщи боятся огня и многолюдства. Но если вы посвящены в первые три таинства кабалистики, то непременно заметите волшебное влияние фантастического часа там, где бал за деньги и бал без денег… Но, сначала, кабалистик ли вы? Перед обедом вы пьете водку? За столом выпиваете три-четыре бокала Ренвейну? За десертом можете осушить бутылку шампанского?.. Если так, то поздравляю вас, вы отличный кабалист первых трех степеней; еще шаг, — и вы на четвертой! от вас не скроется фантастический час!.. Признавая вас адептом халдейской мудрости, я начну объяснять приступы чар полуночи, кабалистически; надеюсь, что поймут меня. — (Хоть и трудно, но не невозможно!). Итак:
И чары крепкие8 налегли!..
А Ком и Вакх кричат: Виват!
А Асмодей гримасы строит;
Упала в креслы Галатея!
Рыдает громко Мельпомена,
Безумно Талия хохочет,
И скользко стало Терпсихоре;
Зефиры уж с нимфами вертятся, колеблясь;
И вот обоянье свершилось полуночи!..
Спешит раздоры, ссоры сеять,
Вдали Мефистофель тесня, толкая нагло…
Забвения объятья простирает
А там Морфей, зевая во весь рот,
Напенил кубок ароматом,
С конфектною улыбкою на устах,
Тут Вакх, увитый виноградом,
За них укрылся Иппократ…
И важно смотрят на желудки,
Здесь Ком и Момус жертвы просят.
И слушайте: пора домой! Домой пора!..
Он шепчет: «На гвоздь внимания повесьте уши»
Взлетает франтовски Меркурий,
В кружок танцующих Сильфид,
В этот миг, в цветник наивных граций…
Тогда смотрите, внимайте, замечайте,
И уха вашего коснется бой часов: двенадцать,
Над вами время прошумит,
Когда крылом невидимым и быстрым!
Невинных бредней аргументы,
Раскройтесь предо мной Германские легенды!..
Хороша проза, но стихи еще лучше: их можно читать и с начала до конца, и с конца до начала — смысл будет совершенно всё тот же… Но в этом-то и состоит дарование поэта… Теперь вы знаете, что за автор г. В. Серебреников и для какого класса читателей написал он «Искусство брать взятки» и «Три безделки»…
1. «Моск. наблюдатель» 1839, ч. I, № 2 (ценз. разр. 1/III), отд. V, стр. 86—91. Без подписи.
2. Имеется в виду «Сын отечества» (1838, № 10, отд. IV, стр. 153—154) _
3. Фриз — дешевая толстая ворсистая ткань типа байки. От этого слова Белинский образовал определение «фризурная литература», как синоним литературы толкучего рынка (ср. н. т., стр. 200 и 205).
4. Об «Английском милорде» Матвея Комарова см. н. т., № 72; «Гуак, или Непреоборимая верность» — «рыцарская повесть» типа «Англий-ского милорда» (впервые напечатана в 1789 г.); о «Филатке и Мирошке» см. н. т., № 26 и примеч.
5. «Иван Выжигин» — роман Булгарина.
6. Дальше цитируется повесть «Дуняша».
7. В цитируемом тексте: «чар, заклинаний».
8. В цитируемом тексте: «крепче». Весь стихотворный отрывок Белин-ский цитирует наоборот — снизу вверх. Курсив Серебреникова.