Арон Гурштейн
Искренняя повесть *
править- — Статья впервые опубликована в газете «Правда» № 213(6819) 4 августа 1936 г.
Источник: А. Гурштейн. Избранные статьи. М.: Советский писатель, 1959. С. 193—197.
Сканирование: А. А. Гурштейн.
Распознавание: В. Есаулов, апрель 2009 г.
Валентин Катаев написал новую книгу, которую озаглавил известным лермонтовским стихом: «Белеет парус одинокий».
У каждого писателя было когда-то свое детство, у каждого писателя есть о детстве свои воспоминания. И Вал. Катаев пошел по пути, давно испытанному: он призвал себе на помощь свою память и .написал книгу о детстве.
Из всех персонажей нового романа (вернее, повести) В. Катаева наиболее близким писателю — в плане автобиографическом — является, конечно, сын либерального «преподавателя среднеучебных заведений» Петя, Здесь таилась большая опасность для писателя: очень легко было превратить рассказ о своем детстве в обычную гимназическую повесть с традиционными гимназическими персонажами и — что всего страшнее! — с гимназическим миросозерцанием (у нас иногда выходят такие книги, даже посвященные революции!).
Но этого не случилось. Прекрасный лермонтовский стих, заученный еще с гимназических времен, не потерял для писателя своей подлинной социальной лиричности, своих живых голубых красок, широкого, свободного воздуха.
Время катаевского детства — революционный 1905 год, год замечательной «генеральной репетиции». Место — Одесса, город, в 1905 году обессмертивший себя смелым и трагическим восстанием «Потемкина».
Основные герои романа Катаева — дети. Они остро воспринимают раскрывающийся перед ними мир, окружающую действительность; они впервые приходят к своим обобщениям и социальным оценкам. Два закадычных друга, сын учителя Петя, восьми с половиной лет, и девятилетний Гаврик, потомственный «черноморец», внук рыбака, выросли в разных частях большого города, в разной среде и по-разному воспринимают жизнь, которая вовлекает их в свой круг.
Перед детским взором Пети, как некий сказочный летучий голландец, вырастает в пустыне моря «светло-зеленый силуэт трехтрубного броненосца с красным флажком на мачте». Мятежный корабль вынужден был вскоре покориться. Как на аркане, тащила его на буксире из румынской Констанцы в Севастополь черноморская эскадра. «Пустой, без команды, с машинами; залитыми водой, со спущенным флагом восстания, тяжело ныряя в острой зыби, „Потемкин“ медленно двигался, окруженный тесным конвоем дыма». С высоких берегов «молча смотрели ему вслед рабочие с экономии, солдаты пограничной стражи, рыбаки, батрачки…» Революция вошла в детское сознание Пети фантастическими очертаниями таинственного мятежного корабля.
Выросший в другой социальной среде, рано познавший нищету и голод, друг Пети Гаврик гораздо реалистичней в своих ощущениях и переживаниях. Гаврик — тоже ребенок, но жизнь его «была полна трудов и забот совершенно как у взрослого человека». Гаврик, несмотря на свои девять лет, был уже деятельным помощником, советчиком и опорой .своего старого деда. Мир эксплуатации и гнета уже реально встал перед мальчиком в образе базарной торговки «мадам» Стороженко, которая «сидела на своей детской скамеечке — громадная, неприступная; каменная». Детский, непосредственный инстинкт Гаврика уже искажался заискивающей улыбкой подчинения. Но та же тяжелая реальность его нищенского существования и вскормила его чувство ненависти. В его детское сознание революция вступила уже не только своими фантастическими, сказочными очертаниями, как это было у мальчика Пети, почти его одногодка. Детская встреча Гаврика с революцией обладала всеми признаками реальности.
Дети вовлекаются в события революционного года. Гаврик помогает матросу-потемкинцу укрыться, от полиции. Вместе с Петей они доставляют патроны боевикам. Дети непосредственно сталкиваются с людьми и делами революции.
В обрисовке людей и дел революции — наиболее слабая сторона книги Катаева. Катаевские революционеры очерчены условно-однолинейно: и матрос с «Потемкина» Родион Жуков, и рабочий вагонных мастерских — старший брат Гаврика Терентий.. Наивно звучит время от времени произносимое в романе слово «комитетчик».
Так же условно-примитивно, прямолинейно изображены у Катаева социальные конфликты. «Здесь была маленькая кучка зерна, а там отборная пшеница лилась рекой, образуя целые горы».
Этот налет примитивизма, в определенных случаях выступающий наружу, находит себе некоторое оправдание в детском восприятии. Но излишняя легкость в обрисовке отдельных моментов, требующих более глубокого раскрытия, временами начинает беспокоить читателя: а что, если здесь дело не в одном лишь детском восприятии, а что, если здесь замешан и автор, писатель Валентин Катаев?
Вал. Катаев часто прибегает в своей книге к условным, нарочито литературным «приемам». Опытный глаз без труда различит их. Литературная ассоциация, цитата, традиционные элементы в построений сюжета часто мелькают на страницах катаевского романа. Метафора, сравнение играют здесь непомерно большую роль.
«Казалось, они (узловатые жгуты старых лоз) скрючены ревматизмом».
«Травянисто-зелёная пена капала с черных, как бы резиновых губ (лошади)».
Это частое «как бы» грозит порой превратить реальный мир явлений в мир призрачный, кажущийся. Метафора растекается по всем пространствам романа, и под бременем переносных значений начинает порой стираться собственный смысл вещей и явлений. Ощущение подлинной, настоящей жизни (как людей, так и природы) пробивается сквозь все привычные литературные условности. И в этом — в художественной искренности, в правдивости — главная ценность новой книги Катаева.
Больше всех писателю удался, конечно, Гаврик. Мир детских восприятий вообще оказался близким Вал, Катаеву, который обнаружил понимание и детских ощущений, и детских движений, и детской речи. Из «взрослых» персонажей с наибольшей полнотой обрисован дедушка Гаврика, добродушный старик, с легким украинским юмором переносивший свою нищету, но нашедший в себе достаточно силы перед лицом классового врага. Пробивающиеся то здесь, то там сентиментальные нотки не нарушают подлинной теплоты повествования.
Действие романа происходит в Одессе. Катаев сохраняет колорит этого своеобразного приморского города, который стоял на перепутье многих культур. Вы еще и сейчас можете встретить в Одессе старого чистильщика сапог, который вам расскажет о том, что в Неаполе золотые крыши. Старинного еврейского балагулу звали в Одессе «овидиопольцем»: в его имени неожиданно вспыхивало античное имя римского поэта. Катаев хорошо помнит, что одесские тротуары выложены синими плитками итальянской лавы. Но писатель знает и другую Одессу, Одессу высоких обрывов, где ютилась хибарка Гаврикова дедушки, Одессу катакомб-каменоломен, Одессу предместий и рабочих слободок, Одессу Ближних и Дальних Мельниц.
Весь рассказ Катаева погружен в воспоминание. Но воспоминание не покрыло здесь предметов и явлений туманной дымкой. Со времени описываемых событий прошло тридцать лет, из них восемнадцать — нашей революции. Революция помогла Катаеву увидеть многие старые вещи в новом свете, Наше время дало Катаеву перспективу. И не только как внешняя деталь воспринимается упоминание имени Котовского, тридцать лет назад, в устах батрака, в ярости наступающего на своего хозяина:
— Ох, нет на тебя Гришки Котовского, гадюка!
Валентин Катаев написал хорошую, свежую, искреннюю, прозрачную (этот эпитет часто встречается у Катаева) книгу. Без претензий и без позы. С интересом и с признательностью прочтет ее советский читатель — как маленький, так и взрослый.